Текст книги "«Книга Всезнания» (СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)
Медленно открыв глаза, Тсунаёши хотел было повторить свой вопрос вслух и узнать, что с его друзьями, но… слова застряли в горле, не желая вырываться на свободу. Да и было чему удивляться, ведь вместо доктора в белом халате над парнем склонился худощавый мужчина лет двадцати пяти в расшитом серебряной нитью черном камзоле, с белым шейным платком, затянутым массивным узлом и надежно скрывавшим шею. Вместо современных брюк на странном посетителе были черные узкие штаны, напоминавшие лосины и заканчивавшиеся чуть ниже колена, позволяя увидеть белые чулки и черные туфли с тупым мысом и серебристой пряжкой.
– Хиии! – Тсуна вжался в кровать, испуганно глядя на странного человека.
Короткие светлые волосы визитера слегка растрепались, будто он только что прошелся по улице при сильном ветре, синие глаза смотрели на мир с ноткой иронии и каким-то странным, полным абсолютной уверенности в себе спокойствием. На тонких потрескавшихся губах играла легкая задорная улыбка, а аристократически бледная кожа в свете ярких больничных ламп казалась почти прозрачной. Мужчина стоял неподалеку от кровати Тсуны, точнее, у него в ногах, и, уперев левую руку в бок, правой выстукивал на деревянном изножье койки странный ритм. Почему «странный»? Да потому что звука Савада не услышал… Перед ним стоял мертвец. Очередной. Вот только выглядел он абсолютно живым, и ни кровавых потеков, ни болезненной бледности, ни чрезмерной худобы в нем не наблюдалось. Это был абсолютно здоровый, спортивный человек, без намека на какие-либо аномалии. Разве что тонкие аристократические пальцы не могли коснуться кровати…
– Очнулся? – раздался на этот раз голос справа от койки Савады, и тот резко обернулся. На точно такой же, как и у него самого, кровати лежал мужчина лет семидесяти, и было ясно, что он еще жив – одеяло укутывало тело теплым коконом, а капельница равномерно вливала в вену прозрачную жидкость.
– Д… да, – запнувшись ответил мафиози и перевел опасливый взгляд на Стража. В том, что подтянутый худощавый мужчина, ничуть не выглядевший как жертва жестокого убийства, был Стражем, Савада уже не сомневался. «И как мне с ним общаться при посторонних?!» – в отчаянии подумал он. У стены напротив притулились еще две кровати, и лежавшие на них пациенты были не меньшей проблемой, нежели бодрый старичок.
– Это хорошо, – вынес вердикт больной и закрыл глаза. Тсуна вздохнул, а аристократ средневековья вдруг рассмеялся и плавно опустился на кровать в ногах Хозяина. Пружины не скрипнули. Матрас не прогнулся. Призрак лишь делал вид, что сидит на кровати, на самом деле опустившись на потоки энергии, что являлись основной составляющей его измерения.
– Не переживай, Савада-сан! Лия-нии развлекала себя тем, что вы общались вслух – ей это нравится. Но меня такие мелочи не волнуют. Стража знает все твои мысли благодаря Книге, потому можешь общаться со мной ментально. За остальных не ручаюсь, наши девушки довольно своевольны.
«Как так?!» – опешил Тсуна. Страж снова рассмеялся.
– А вот так! Мисс Лия любит болтать вслух, а еще ее веселили твои терзания. Знаешь ли, у Стражи не так уж много способов развлечься, не вини ее! Но позволь представиться, мне следует соблюсти церемониал.
Мужчина грациозно поднялся и, отвесив Саваде, чьи глаза готовы были выпрыгнуть из орбит, изящный полупоклон, отрапортовал:
– Барон Вольфрам Фукс, первый сын Карла Фукса, к Вашим услугам!
Тсуна икнул и закашлялся. Такого странного приветствия он не ожидал, тем более не ожидал, что кто-нибудь когда-нибудь отвесит ему поклон. Это смущало, это пугало, это было слишком странно! И Тсуна мысленно простонал, подумав о том, что вся эта ситуация однажды загонит его в могилу.
– Вполне вероятно, – ответил на эту самую мысль немец, бегло и без акцента говоривший на японском, и снова опустился на кровать. – Но сколько человек проживет, зависит и от него тоже – чем он осторожнее и внимательнее, тем больше шанс на долгую жизнь.
«Ты… все мои мысли слышишь?» – уныло подумал Савада, и Страж рассмеялся. Задорно и иронично.
– Я тебя вообще не слышу! Я узнаю твои мысли из Книги Всезнания, причем не только текст, но и интонации. Так что за точность не переживай. А отвечая на вопрос… герр Савада, неужели Вы думаете, что есть хоть что-то, неизвестное Книге?
«Чёрт», – ожидаемо расстроился Тсуна и тяжко вздохнул.
– Ты в порядке, парень? – снова подал голос старичок на соседней койке.
– Абсолютно! Я в норме! – вздрогнув, поспешил развеять сомнения соседа мафиози, но лишь укрепил их.
– Врача бы позвать, – протянул больной.
– А? Да! Было бы отлично! – обрадовался Тсуна, подумав, что мог бы выяснить у докторов как дела у его друзей.
– Мистер Савада, ты поистине странный человек, – глядя на то, как старичок тянется к кнопке вызова врача, задумчиво произнес Фукс. – Что есть Книга Всезнания? Справочник, в котором можно узнать что угодно. Всего лишь попроси у меня информацию и получишь ответ. К чему сомневаться? Это не приказ, это что-то вроде бартера: ты мне – формулу запроса, я тебе – информацию. Заметь, в этом запросе нет ни слова про приказ. Всё же у тебя завышено самомнение, если думаешь, что в силах приказать Стражу: это нереально, мы подчиняемся лишь Книге.
«Не нравится мне это», – устало подумал Тсуна.
– Значит, тебе не особенно интересно, в норме ли твои друзья, – пожал плечами Вольфрам и усмехнулся. Синие глаза с ноткой сарказма взирали на Хозяина.
«Мне это важно!» – возмутился Тсуна и сжал руками край одеяла. Очередной приступ кашля застал его врасплох, а немец вдруг похлопал его по ноге и улыбнулся. И почему-то Тсуне показалось, что холодная ладонь Фукса коснулась его кожи.
– Если тебе что-то нужно, Савада-нии, просто попроси об этом. Стража всегда поможет, потому что мы априори на твоей стороне. И не переживай о мелочах: знаешь ли, чем больше ты нервничаешь, тем менее четкая картина мира открывается тебе. Спеши жить, мистер Савада, иначе можешь не успеть. И кстати, не стоит удивляться своим ощущениям: моя рука проходит сквозь всё, кроме твоего тела. Забавно, правда?
Мужчина рассмеялся и снова похлопал Тсуну по щиколотке, а мафиози поморщился. Холодная ладонь, словно только что вытащенная из проруби, была лучшим доказательством того, что Вольфрам мертв. А прикосновение живого трупа – не самая приятная вещь на свете. Но Страж будто не заметил растерянности и напряжения Хозяина, закинув руки за голову и объявив:
– Врач тебе достался не самый добродушный. Информацию из него выудить будет непросто.
А в следующую секунду дверь в палату распахнулась, и в царство грязно-белого цвета и черных расколов на потускневшей краске ворвался рослый мужчина в белом халате, явно принадлежавший к племени спасателей человеческих жизней.
– Парнишка очнулся, а у меня капельница заканчивается, – тут же отрапортовал старичок, и Тсуна покосился на вышеозначенную капельницу. «Интересно, а что будет, если ее не выключить вовремя?» – промелькнула одинокая мысль в голове юного мафиози.
– Прекрасно, – ответил врач больному и, выглянув в коридор, позвал кого-то. Вернувшись, он подошел к Саваде и задал закономерный вопрос: – Как себя чувствуете?
– Разбитым, – пожаловался Тсуна и вздохнул. Хотелось заснуть на долгие месяцы и не открывать глаз, сил ворочать языком не было, но он всё же старался не впасть в окончательный пессимизм. Ведь у него был важный вопрос. – А как там мои друзья?
– Живы, – лаконично ответил врач и, достав из кармана фонарик, посветил им в глаз Тсуны. Сетчатку обожгло неприятными ощущениями, и парень поморщился, но доктор уже обследовал второй зрачок. Проморгавшись, парень повторил вопрос, попросив уточнить, как здоровье его товарищей, однако ответом ему стало:
– Они все сейчас под нашим наблюдением, не волнуйтесь. Их жизни вне опасности.
– Я же говорил, – пожав плечами, прокомментировал ситуацию Вольфрам, по приходу доктора занявший наблюдательную позицию за изножьем кровати, в проходе. Он отбивал ногой по серому линолеуму непонятный ритм и безмятежно, но как-то иронично улыбался.
Посыпавшиеся на Саваду вопросы о его самочувствии отвлекли того от немца и мыслей о друзьях, но как только врач и медсестра, отключившая капельницу старика, собрались уходить, Тсуна в третий раз поинтересовался состоянием друзей.
– Не переживайте, Вам это вредно, – было ему ответом. – Их жизни вне опасности.
И врач гордо удалился, оставив пациента терзаться страшными догадками. «Не навреди» – главная медицинская заповедь, но почему-то, соблюдая ее, порой наносится еще больший урон…
– Он не хотел тебя нервировать, а получилось как всегда, – усмехнулся Фукс и снова уселся у Тсуны в ногах. Парень замялся, а затем, подумав, что ничего страшного, если он узнает о состоянии друзей у Стража, не произойдет, мысленно произнес: «Мне нужны эти знания, Вольфрам-сан, пожалуйста, расскажи, как там мои друзья? С ними всё в порядке?»
– Можешь звать меня просто Вольф, – отозвался тот, – мы ведь можем стать приятелями. А с друзьями твоими всё довольно неплохо. Сасагава-сама лежит через три палаты от тебя с пневмонией, но температуру ему удачно сбили. Он отсыпается, «накапливая энергию для сражений», а в периоды бодрствования достает медсестер вопросами о выписке и заявлениями о том, что он экстремально здоров и нет смысла держать его здесь, когда у него сестра дома без присмотра осталась. Ямамото-кун с ним в одной палате, у него тоже пневмония, но температуру сбить было сложнее, потому мечник сейчас очень слаб. Однако он взял на себя пугающую миссию успокоения господина Сасагавы и каждый раз убеждает боксера в том, что ему жизненно необходимо еще немного полежать в больнице. Синьор Гокудера находится через пять палат от этой, и у него очень сильный жар. Он дольше всех пробыл под дождем – вместо того, чтобы спрятаться хоть где-то, искал тебя – и потому заболел куда серьезнее. А впрочем, не только поэтому, но и потому, что, не щадя себя, ухаживал за тобой.
Тсуна резко покраснел, опустил глаза и уставился на сероватую, некогда кипенно-белую простыню. От стыда хотелось провалиться сквозь землю, а еще хотелось сказать Реборну, что его задания порой бывают просто бесчеловечны, но Тсуна молчал, сжимая край одеяла, и кусал губы, слушая своего Стража, рассказывавшего о болезни Хранителей словно об увлекательном, забавном фильме.
– Мукуро-кун же умудрился попасть в отделение интенсивной терапии: его легкие и так были в ужасном состоянии, а пневмония вкупе с переохлаждением, истощением и прочими радостями жизни не прибавили ему очков здоровья. Знаешь, если сравнивать шкалы ваших жизней со шкалами персонажей шутера, я бы сказал, что у мсье Мукуро жизненной энергии осталось на пару ударов. Впрочем, если бы не заклинание Лии, которое отняло у него очень много энергии, ситуация была бы лучше. Но он сам виноват, – Страж рассмеялся и, закинув руки за голову, посмотрел в потолок. – Никто не имеет права поднимать руку на Хозяина Книги. Но многие пытаются. Зря.
Последнее слово было сказано так безразлично и так обыденно, что Тсунаёши вздрогнул. Карие глаза впились в синие, и на секунду Саваде показалось, что он смотрит в пропасть. Потому что в глазах его Стража не было ни капли сочувствия к оказавшемуся в реанимации человеку.
«Они все поправятся?» – собравшись с мыслями, уточнил Савада, но Вольфрам лишь пожал плечами и бросил:
– Без понятия. Будущего Книга не видит. Но врачи думают, что всё будет в порядке.
Тсуна вздохнул и закрыл глаза. «Спасибо, Вольфрам-сан».
– Да не за что, обращайся, если что-то понадобится, всегда рад помочь. И давай без формальностей? Просто Вольф!
«Это разве удобно?» – обращение без именного суффикса к человеку старше себя Тсуне показалось некорректным, и он засомневался. Но немец махнул рукой и развеял сомнения Хозяина:
– Я ведь не японец, потому мне так даже привычнее.
«Но ты ведь используешь суффиксы!» – от удивления Савада даже распахнул глаза, а его собеседник призадумался и, коснувшись подбородка пальцами, протянул:
– Я использую не только суффиксы. Мне просто очень нравятся всевозможные обращения разных народов, потому я порой в одном предложении называю человека «мсье» и «аджоси». Это привычка – люблю смешивать разные языки, но так как ты знаешь только японский, пришлось оставить от нее лишь смесь обращений.
«А почему ты любишь языки? Это же так скучно… Зубрить словари и прочее». Почему-то общаться с Фуксом Саваде было куда проще, чем с его коллегами. Он был простым, понятным, не боялся всего и вся, как Ребекка, но и не пытался «наставить Хозяина на путь истинный» странными советами и провокациями, как Лия. Он был простым парнем, чуть старше самого Тсуны, который ничуть не выделялся из его знакомых. Разве что он был мертв, но это почему-то не казалось важным.
– О-хо-хо, что я слышу! Савада-нии, тебя заинтересовала моя отнюдь не скромная персона? – Фукс подмигнул Хозяину и, закинув ногу на ногу, облокотился рукой о матрас за спиной. Странно, но аристократически точные, плавные, грациозные движения, будто выполненные танцором, не казались Саваде ни фальшивыми, ни странными, ни неуместными – они были абсолютно естественны, словно взмахнуть рукой с изяществом балерины было для Фукса нормой, но в то же время он не казался ни манерным, ни жеманным, ни женственным: просто у призрака в средневековом наряде была пластика виртуозного танцора, манеры принца и абсолютно мужская стать. Он не делал акцента на своих движениях, не пытался показать, кто тут барон, а кто простолюдин. Он просто не мог двигаться иначе: плавность и изящество были у него в крови. А впрочем, какая кровь может быть у привидения? Разве что память о ней…
«Ну… – Тсуна смутился и решил всё же ответить честно. – Ты не похож на остальных Стражей, мне с тобой легче говорить. Поэтому хотелось бы побольше узнать».
– Не проблема, – пожал плечами барон. – Я люблю поболтать. Но рассказы о себе считаю скучными и банальными, потому твой интерес к моей истории явно выше, чем мое желание ее рассказать: она слишком обыкновенная, чтобы тратить на нее время. Так что, если тебе хочется удовлетворить любопытство, придется делать запрос. Дурацкое правило, право слово! Из-за него порой я не могу поддержать диалог, даже если мне этого хочется.
Тсуна вздохнул и подумал, что отношение Вольфрама к Книге и «запросу» совсем не такое, как у его коллег. Оно было странным, но в то же время показалось Тсуне на удивление правильным, ведь даже Лия говорила, что это лишь «запрос в поисковой системе», но почему-то она всё же явно не любила, когда Тсуна их делал. А вот Вольфрам ни капли не переживал по поводу того, что запросы на банальные темы «испортят» Хозяина, и Тсуне от этого простого факта хотелось улыбаться. В него ведь поверили и не считали, что он не справится.
Гордыня – второй из семи смертных грехов. Такой заманчивый и такой незаметный для грешника…
«Но почему вы так по-разному относитесь к Книге и вообще ко всему происходящему? Я не понимаю…» – приведя мысли в стройную шеренгу, уточнил Тсуна.
– Да потому что мы слишком разные, – рассмеялся Фукс. – Твои Хранители ведь тоже отреагируют по-разному, назови их так кто-нибудь.
Тсуна вздохнул. Вспоминая друзей, он пришел к тому же выводу, что и Вольфрам: отношение к статусу Хранителя, к мафии, да и вообще к дружбе с самим Савадой у всех них было абсолютно разным. И далеко не всех их он мог понять, хотя принимал даже издевки Мукуро и попытки Хибари втянуть его в драку. А потому Савада улыбнулся и подумал, что с Книгой, вероятно, всё так же, как с мафией, – ее Стражи относятся к ней по-разному, но раз уж судьба, не спрашивая согласия Тсунаёши, сделала его ее Хозяином, он должен решить, как сам относится к ней, и просто принять всех Стражей, со всеми их плюсами и минусами. Потому что, как и в случае с мафией, выбора у него нет и отказаться невозможно, а значит, придется подстраиваться под ситуацию.
Кивнув собственным мыслям, Тсуна улыбнулся и спросил: «Вольф, а как думаешь, если я просто буду жить, не подстраиваясь ни под кого и не стремясь принять чью-то сторону, это будет верно?»
– Более чем, – серьезно ответил Фукс. – Потому что жить надо так, как нравится тебе, с учетом, правда, мнения окружающих, но не подстраиваясь под него. Ведь это твоя жизнь, и за тебя ее никто не проживет.
«Спасибо!» – подумал Савада и облегченно вздохнул.
– Не за что, – пожал плечами Страж и усмехнулся.
Босс мафии закрыл глаза и почувствовал, как дрема начинает подкрадываться к сознанию. Мелким шагом она подбиралась всё ближе, мысли путались, темнота захватывала всё вокруг, и последним, о чем Тсуна подумал, было пожелание спокойной ночи Стражу. А дальше – пустота. И только Фукс улыбался, глядя на заснувшего Хозяина и отстукивая ногой неслышный никому ритм.
***
Город окутывал туман. Вязкий, липкий, холодный. Словно поднявшийся из глубин старого, замшелого болота, похоронившего в себе останки Гренделя. Высотные здания тянулись к небесам, вспарывая клыками хищных динозавров серое марево, а невысокие, этажей в пять, дома тонули во мгле. У огромного, практически во всю стену, окна стоял мужчина лет тридцати. Его идеально выглаженный серый костюм казался бежевым из-за приглушенного мягкого света, заливавшего просторную комнату. Мужчина поправил уголок белого платка, выглядывавший из нагрудного кармана, и усмехнулся. Взгляд холодных, чуть замутненных серых глаз скользил по раскинувшейся где-то далеко внизу улице, залитой грязно-серым туманом.
– Наслаждаешься видом? – раздался за его спиной тихий, вкрадчивый, но отнюдь не заинтересованный в ответе женский голос.
– Именно так, – ответил мужчина и улыбнулся.
Словно спазм расчертил приятное, возможно даже красивое лицо, которое портил лишь тонкий белый шрам на левой щеке.
– Когда мы уезжаем отсюда? – Изящные ладони легли на плечи мужчины. Тонкие пальцы с короткими ухоженными ногтями сжались, и мужчина довольно усмехнулся. Снова.
– Ты мастер массажа, – протянул он и всё же ответил на вопрос: – Здесь нам больше делать нечего, а вот Египет кажется мне заманчивым вариантом. То и дело повстанцы поднимают голову и жаждут продолжить сражения. Надо бы связаться с командующими обеих сторон, возможно, мы сумеем снова разыграть крупную партию.
– Обожаю эту черту в тебе, – прошептали пухлые ненакрашенные губы, почти касаясь уха мужчины.
– Мы похожи, потому тебя и привлекает моя скромная персона, – ответил мужчина. Серые глаза безразлично скользнули по залитому рассветным кармином небу и застыли на видневшейся вдалеке мечети.
– Война – это Ад, – промурлыкала женщина, продолжая сеанс массажа.
– Но даже Ад может быть полезен, если у тебя есть пути отступления, – дополнил наслаждавшийся ее прикосновениями человек.
Где-то далеко, на горизонте, взметнулось в воздух облако пепла. Дрожь прошла по земле, пошатнув тянувшиеся к небу высотки. Приглушенный грохот проник сквозь толстый стеклопакет в залитую мягким бежевым светом комнату.
– Пора, вертолет нас уже ждет, – скомандовал мужчина и, развернувшись на каблуках, быстрым шагом направился к двери. На ходу он приглаживал идеально уложенные светлые волосы, а в серых глазах не было и тени беспокойства – лишь холодный расчет.
– Прощай, очередная бомба, – пухлые губы женщины искривились в усмешке, а карие глаза скользнули безразличным взглядом по облаку пепла. – И прощай, город!
Женщина поспешила следом за напарником, и вскоре комната погрузилась в тишину. Рассеянный тусклый свет из теплого превратился в отрешенный, окно слепо взирало вниз, на туман. Зашумели на крыше лопасти винтов, приняло небо очередную машину, созданную людьми, решившими, будто участь Икара их никогда не постигнет. А где-то там, возле оседавшей на землю пыли, раздался новый взрыв – боевая ракета, лишняя в безоблачном сером небе, рухнула вниз. На дома, превратившиеся за секунду в склепы.
========== 15) Приходя в движение ==========
Комментарий к 15) Приходя в движение
«Ямато надешико» – термин, обозначающий патриархальный идеал женщины в Японии. С давних времен и до наших дней этот образ не изменился: ямато надешико обязаны быть женственными, верными, мудрыми, к тому же они не имеют права идти наперекор мужчине. Этот образ подразумевает, что женщина не будет прекословить, всегда поддержит своего мужа, не станет предъявлять ему претензий или требований, а также не скажет напрямик, что он не прав – она мягко и ненавязчиво должна подтолкнуть мужчину к верному решению, если считает его выбор ошибочным, но если не удастся, примет его решение с покорностью. Она всегда поддержит и подбодрит мужчину, какой бы сложной и тяжелой ни была ситуация, всегда будет на его стороне. И несмотря на то, что вымышленные образы «цундере», «яндере» и прочие вытеснили образ ямато надешико с пьедестала в литературе, в жизни он все так же ценится, и женщин, соответствующих ему, очень уважают. А теперь вопрос: вам это никого не напоминает, дорогие Читатели? Если присмотреться к героям «Реборна», становится ясно, что характеры Наны и Киоко базируются именно на этом образе. То же можно сказать и о Хром, однако чуть в меньшей степени. Пишу это я для того, чтобы не возникло вопросов об ООС, ведь в дальнейшем я попытаюсь раскрыть образы этих леди. Надеюсь на ваше понимание, если с чем-то будете не согласны, Автор всегда готов к дискуссии) Всем добра!
Дни поползли вязкой серой туманной дымкой, монотонной и бесконечной, как дорога, уходящая за горизонт. Тсуна просыпался, безразлично смотрел на ставшие родными трещины, рассекавшие потолок на неровные серые островки, и снова закрывал глаза. С каждым днем он всё чаще притворялся спящим, чтобы как можно меньше подвергаться расспросам соседей по палате, и каждый раз, как падала на его мир черная пелена век, начинался диалог. Мысли сплетались со звучавшими лишь для Савады ответами призрака далекого прошлого, его смех перекликался с улыбками закутавшегося в одеяло с головой паренька, а порой звучавшие заветные слова, обращенные к Книге, вызывали у будущего босса Вонголы всё меньше отторжения. Вольф ворчал, говоря, что «этот глупый пароль лишь притормаживает беседу», Савада согласно кивал, постепенно забывая о том, как боялся произносить эту фразу. Ведь если грех поощряют, он перестает казаться опасным.
Лия не появлялась, и на расспросы Савады Вольф отвечал, что она отправилась проводить воспитательную беседу с «младшенькой» – с Ребеккой, которая, по мнению коллег, оплошала, не сумев поддержать Хозяина в трудной ситуации. И целую неделю от Первого Стража не было ни слуху ни духу, а Второй говорил, что с Ребеккой вообще сложно о чем-то говорить. Тсуна понимающе вздыхал, вспоминая перепуганную насмерть окровавленную девушку, а Вольф безмятежно улыбался, глядя в серый унылый потолок. Окно ему было неинтересно, как и небо за ним. Как и облака, стройной шеренгой пушистых клубов сладкой ваты пересекавшие его под командованием ветра. Призраку был важен лишь унылый потолок и Хозяин, за неделю настолько привязавшийся к Стражу, что называл его другом и не мог представить монотонного нахождения в больнице без диалогов с ним. А где-то неподалеку приходили в себя его живые друзья.
Первым потребовал выписки Сасагава, и врачи, сочтя его состояние вполне стабильным, отправили боксера долечиваться дома. Вторым это сделал Ямамото, сказавший, что в больнице ему лежать скучно, но получивший категорический отказ. Временами он навещал Саваду, а Савада навещал его, но стоило лишь медсестрам заметить больных, которым был прописан постельный режим, в чужой палате, как им начинали угрожать болезненными уколами и переводом «куда подальше», а потому такие вылазки совершались парнями нечасто. Гокудера же в себя пришел довольно быстро, но сил у него не хватало даже на то, чтобы подняться с кровати, а потому, навещая «Правую руку» и рассказывая ему о том, как проходит лечение остальных, Тсуна мысленно корил себя за состояние друга. Вольфрам же лишь подливал масла в огонь, поясняя, что благодаря отвару из трав парни еще «легко отделались», и это спокойствия Саваде не добавляло. Мукуро же навестить возможности не было вовсе, поскольку после четырех дней в реанимации его перевели в одиночную палату, куда допускался лишь медперсонал. Да и сам Тсуна отлично понимал, что иллюзионист его видеть не захочет, а потому в дальнее крыло отделения прокрасться не пытался.
Монотонный поток будней прерывали порой яркие блики солнечных зайчиков, вспыхивавшие каждый вечер в часы посещений. Мать навещала Тсуну в сопровождении шестилетних детей, уже давно узнавших, что такое оружие. Детей, цеплявшихся за детство, которого их пытались лишить, выдав гранаты вместо волчков. Ламбо, Хранитель Грозы семьи Вонгола, одетый в пижаму коровьей расцветки, пугал медсестер, выуживая из своего «афро» огромные предметы, непонятно каким чудом помещавшиеся в кудряшках. И-пин, щурясь, вглядывалась в размытый мир и, найдя в нем в очередной раз набедокурившего друга, устраивала тому выволочку, спасая медсестер от очередного шока. Очки И-пин носить не могла, мир казался ей смазанным акварельным пятном, на которое недовольный художник выплеснул графин воды, но четкие, точные, мощные удары девочки всегда достигали цели, даже если наносить их приходилось по лучшему другу, постоянно нарывавшемуся на скандал, драку или просто выволочку. И эта суматошная беготня, когда-то раздражавшая Тсуну, сейчас всё так же вызывала у него тяжкие вздохи и стоны: «Сколько же можно?!» – но несмотря на это где-то в подсознании проскальзывала мысль: «Хорошо, когда жизнь такая яркая. Не спутаешь с могилой». И тогда Вольфрам смеялся, отвечая: «Жизнь от смерти отличить просто: живой еще может что-то изменить».
Порой блики разнообразия превращались в яркие сполохи, слепившие глаза, и Саваде хотелось зажмуриться, а еще лучше – сбежать куда подальше и не показываться, пока монотонность снова не захватит мир, но права на побег у него не было. И события сменяли одно другое, сливаясь в странный узор фантастического калейдоскопа. Пару раз Ламбо чуть не взорвал больницу, решив по привычке попытаться убить Реборна. И оба раза Тсуна, издавая странные звуки, из которых ясно было лишь, что он насмерть перепуган, спасал ситуацию, выбрасывая гранаты в окно. Пару раз И-пин смущали медсестры, нахваливая ее самостоятельность и усердие, с которым девочка спасала медперсонал от назойливого «теленка», и каждый раз Тсуна эффектной подачей отправлял девочку в окно, лишь только на ее лбу появлялись странные пятна, отсчитывавшие секунды до взрыва. Девочка-бомба и гранаты стали для больницы столь же естественны, сколь шприцы и таблетки, а Нана улыбалась, глядя на столь бодрого даже во время болезни сына, и игнорировала его стоны, жалобы на жизнь и просьбы дать ему хоть в больнице немного отдохнуть. К кому он обращался, Нана понятия не имела, и удивлялась лишь тому, что обычно фраза: «Когда же меня в покое оставят?» – произносилась обреченным тоном, а взгляд страдальца был обращен к потолку, теперь же Тсуна словно задавал ее кому-то конкретному и, пару секунд постояв в тишине, тяжело вздыхал. Будто кто-то давал неутешительный ответ на риторический вопрос…
Вольфрам Фукс любил риторику. Любил философию. Любил ораторское искусство. И еще больше он любил давать ответы на вопросы Хозяина.
Однажды мир Савады чуть не переместился из унылой палаты в палату интенсивной терапии, но ситуацию спасло счастливое стечение обстоятельств. Глава Дисциплинарного Комитета простудился и пришел отдохнуть денек-другой в больнице, причем его, как обычно, положили в одиночную палату того же крыла, где лечился Тсуна. И, заметив в коридоре крадущегося, как ночной вор, босса, комитетчик немедленно возжелал развлечься. А если точнее, устроить «веселую жизнь» так раздражавшему его трусливому пареньку, всегда до последнего боровшемуся за своих друзей. Не хищник и не травоядное, Савада Тсунаёши был для человека, делившего мир на сильных и слабых, загадкой. И потому Хибари Кёя звал его «зверьком». Мелкие зверьки ведь порой бывают очень сильны, только вот обстоятельства для этого должны сложиться определенным образом: хомячок укусит человека, если загнать его в угол, но вряд ли обнажит зубы, если всем доволен… И в этот день Саваду приперли к стенке врачи, велев переезжать в соседнюю палату. Вот только он, узнав от Стража, кто так возжаждал его перевода, от переезда наотрез отказался, и это естественно вызвало у Главы Дисциплинарного Комитета волну негодования.
«Камикорос», – единственное слово, что сорвалось с губ невысокого японца, смотревшего на босса ледяным взглядом глаз цвета дамасской стали.
«Ииик!» – всё, что смог выдавить из себя натянувший одеяло до подбородка Тсуна.
А следом за этим глаза блюстителя порядка, жившего лишь по своим правилам, наткнулись на потолок больничной палаты. На серый потолок, изрытый трещинами. Кулаки сжались еще сильнее, губы, и без того слишком тонкие, превратились в полосу, будто каллиграф провел едва различимую черту по идеально чистому, безэмоциональному полотну. А дальше безразличие, скрывавшее раздражение, сменилось на ледяную ярость, и Хибари уточнил, обернувшись к врачу:
– Когда здесь последний раз делали ремонт? И почему не сделали его два года назад, когда больница получила средства?
Тсуна понял, что казнь через избиение почти до смерти отменяется, и облегченно вздохнул, а комитетчик, бросив боссу: «Потом разберемся», – отправился к главврачу. Не потому, что трещины были столь неприятны взгляду человека, любившего комфорт и удобства, а также чтившего традиции, порой преступая закон. Просто дисциплина была чем-то столь же важным для Хибари, сколь для Орфея была важна музыка. И поэтому осознание того, что часть средств, выделенных на ремонт, возможно, осела в кармане главврача, вывело Главу Дисциплинарного Комитета школы Намимори из себя. К тому же, именно его отец частично спонсировал те ремонтные работы… Вот только Хибари не знал, что денег на ремонт этой части здания не хватило ввиду резко подорожавших стройматериалов, а потому не понимал еще, что наказывать некого, разве что экономику Японии. А Вольфрам, похлопав Саваду по коленке, ехидно протянул:
– Смотри, Савада-нии, как господин команданте радеет за порядок в городе! Не побоялся даже превратить себя в глазах горожан в эдакого Цербера, лишь бы город был в порядке. Цени, что такие кадры в твоей организации водятся – вот уж кто точно сможет в Вонголе дисциплину навести!
«Разве ей ее не хватает?» – удивился Тсуна мысленно.
– А этому гражданину ее, похоже, всегда не хватает, – рассмеялся Фукс.
