Текст книги "«Книга Всезнания» (СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)
Тсуна согласно кивнул, ветер усилился и растрепал его волосы, но Савада не обратил на это внимания. Он был полностью поглощен словами «Правой руки», которые могли наконец пролить свет на то, что Тсуна так долго игнорировал. На источник силы Рокудо Мукуро.
– Буддисты считают, что от кармы зависит, в каком «мире» индивидуум переродится. Нет, сейчас речь не о параллельных мирах, а о шести мирах рождений живых существ, нарисованных между «спицами» Колеса Сансары. Мир Богов, мир полубогов, мир людей, мир животных, мир голодных духов и мир обитателей Ада. У каждого из них есть отличительная черта, сейчас о них расскажу чуть подробнее. Итак, буддизм считает, что живое существо может воплотиться в одной из шести возможных форм существования. Если в нем преобладает гордость и «блаженство радостного благополучия», то он родится в качестве божества. Если преобладает ревность, то он воплотится в качестве асуры, то есть воинственного полубожества. Если преобладают привязанности и желания, то существо родится человеком. Эти три формы считаются благополучными, их получает только существо с белой кармой, потому эти «миры» нарисованы в верхней части Колеса Сансары.
Тсуна остановился и посмотрел на экран мобильного телефона Хаято. На сенсорном дисплее мерцало в неровном электрическом свете странное изображение, полное чудных знаков и символов, непонятных Саваде. Однако колесо было отчетливо видно, и иллюстрации, изображенные на нем, сейчас не были для Десятого Вонголы чем-то совершенно непонятным. Он начинал осознавать смысл, заложенный в этом рисунке, и непонятные символы были уже не так важны. Вся компания сгрудилась вокруг телефона, и Гокудера увеличил изображение нижней части третьего круга, показав друзьям неблагоприятные миры.
– А вот это – три несчастливых мира, которые являются следствием плохой кармы. Если преобладает неведение и глупость, существо станет животным. Если жадность и страсть – голодным духом. Если гнев, злость, чувство мести, оно родится обитателем Ада.
– Значит, это что-то вроде эволюции? – озадачился Тсуна, глядя на изображение. – И надо дойти от Ада к миру Божеств?
– Нет, – Гокудера поморщился и подумал, что надо было рассказать об этом пораньше, – Сансара бесконечна, и мы в ней заточены. Выбраться невозможно, даже если пройдешь перерождения во всех мирах. Кем бы существо ни воплотилось, оно само решает, какие поступки ему совершать, и потому только от него зависит, какую карму оно заработает. Даже став божеством, оно может заработать карму «похуже» и попасть в мир голодных духов. Равно как из обитателя Ада, совершавшего благие поступки, можно переродиться, скажем, асурой. Тут нет какого-то закона, по которому нас перемещают от мира к миру. Мы сами своими поступками заслуживаем существование в одном из миров. А вообще, некоторые ученые считают, что не обязательно разделять мировоззрения буддистов и надо просто приглядеться к людям, тогда мы увидим, что одни больше похожи на божеств Сансары, потому как в них доминирует гордое благополучие, другие – на голодных духов из-за страстной жадности, третьи – на животных из-за глупости, четвертые на воинственных асур из-за ревности… Но это уже интерпретации ученых.
– Проще всё воспринимать конкретно, – пробормотал Савада, и Хаято согласно покивал. Его боссу и впрямь легче было не вдаваться в размышления об отвлеченных понятиях, и подрывник это отлично осознавал.
– Ну и, наконец, внешний ободок, – Хаято передвинул рисунок, показывая друзьям тонкий обод Колеса Сансары, разделенный на двенадцать секторов. – Здесь на примере человеческой жизни показано учение о Причинно-зависимом происхождении. Если говорить просто, оно заключается в том, что наши поступки влияют на карму, а карма – на то, кем мы переродимся. Но считается, что и у этого есть свои причины, вот они-то тут и нарисованы.
Указав на верхнее изображение слепца с посохом, Хаято пояснил:
– Всё начинается с неведения. Благодаря ему существо попадает в Сансару. Не понимая сущности самого себя и окружающих вещей, оно бредет по Сансаре наугад, и может совершить много плохих поступков, что поведет за собой рождение в неблагоприятном мире.
Затем Хаято указал на изображение гончара, лепящего горшки, расположившееся справа от изображения слепца.
– Эта картина символизирует зачатие новой жизни. Неведение ведет к появлению подсознательных инстинктов, заставляющих умершего стремиться к новому рождению, и именно благодаря им существо снова рождается в новом теле. Далее третья картинка. Обезьяна, скачущая с ветки на ветку. Вот честно, Ламбо напоминает!
Тсуна прыснул, Ямамото рассмеялся в голос, а Рёхей задумчиво почесал затылок. Ламбо у него всё же куда прочнее ассоциировался с теленком, благодаря пижаме коровьего окраса, рогам и почему-то даже благодаря «афро». А вот с обезьяной ассоциировать его боксер попросту не хотел.
– Когда смотришь на детей, думаешь: «Вот обезьяны!» – проворчал подрывник, но тут же вернулся к рассказу: – Ну да ладно, это к теме не относится, потому как здесь не детство изображено. Третья картинка сообщает, что после того, как промежуточное, не имеющее тела состояние закончилось, у существа начинает закладываться сознание, пока еще неоформленное, смазанное, но уже несущее в себе частички характера, которые приводят к действиям. А дальше… – парень указал на изображение двух людей, плывущих в лодке, – «формирование имени и формы», то есть характеристик существа.
Тсуна вздохнул. Ему казалось, что его голова сейчас взорвется, но он усердно пытался постичь всё сказанное Гокудерой. Тот же увлекся повествованием и, указав на картинку с домом, у которого насчитывалось шесть окон, пояснил:
– В зависимости от психических и физических данных, сложившихся на прошлой ступени, формируется шесть форм восприятия, то есть шесть органов чувств. Шестым органом считается, кстати, ум. А дальше происходит рождение.
Подрывник указал на картинку, изображавшую супружескую пару в момент зачатия, и быстро пояснил:
– Считается, что в момент рождения все шесть органов чувств начинают контактировать с объектами чувственного восприятия. И это в свою очередь приводит к возникновению ощущений: неприятного, приятного и нейтрального. Это отражено на седьмой картинке, где холодная вода из кувшина льется на раскаленное железо.
– Сложно это всё, – печально вздохнул Савада, и Гокудера понял, что надо побыстрее заканчивать.
– Да, но осталось немного, Джудайме! Сейчас закончу! Эти ощущения порождают желание вновь испытать приятное ощущение, что приводит к возникновению страсти, привязанности, влечения. А неприятные ощущения порождают гнев и отвращение. Это восьмая ступень, влекущая за собой девятую – существо начинает желать «поймать» приятное и оттолкнуть неприятное. На то, что не вызывает чувств, ему просто наплевать. А далее мы видим десятую картинку с супружеской парой, где женщина беременна. Это показывает, что именно привязанности являются сущностью бытия в Сансаре, ведь они заставляют войти в следующую, одиннадцатую фазу, где происходит новое рождение.
Одиннадцатая картинка показала друзьям рожающую женщину, и Тсуна поморщился, подумав: «Бедные женщины…» Но двенадцатая иллюстрация заставила его горестно вздохнуть, пожалев вообще всех: на ней люди несли завернутый в саван труп.
– Ну и, наконец, породив новую жизнь, существо неизбежно состарится и умрет. Окажется вновь в промежуточном состоянии, без физического тела. И неведение снова подтолкнет его к рождению.
– А что же такого мы «не ведаем», что всё время перерождаемся? – наивно посмотрев на Гокудеру, спросил Тсуна. И подрывник замер, не зная, что сказать. А вот Вольфрам рассмеялся и, похлопав Саваду по плечу, от чего тот как обычно вздрогнул, объявил:
– Если желаешь знать, что именно Будда подразумевал под Просвещением, стоит лишь попросить Книгу, и все тайны бытия тебе раскроются. Но вот вопрос: нужно ли человеку знать сущность этого мира, или Колесо Сансары – это не так уж плохо?
Гокудера же наконец нашел необходимые слова и, откашлявшись, пояснил:
– Считается, что выйти из Колеса Сансары можно, лишь достигнув просветления, то есть познав свою собственную сущность и сущность того, что нас окружает. Видите, Колесо как бы обнимает, удерживая в лапах, странное существо? – Фукс фыркнул, но Хаято, не слышавший этого, продолжал: – Это Яма, индийский бог смерти, который здесь символизирует страдание. Он считается мудрецом, познавшим иллюзорность Сансары и имеющим третий глаз просветленной мудрости. Ну а Будда, достигший просветления, изображается в верхнем углу картины, он указывает на символ нирваны, то есть вечного счастья, ничем не обусловленного. И это как бы говорит всем существам о том, что, достигнув просветления, они тоже сумеют выйти из колеса страданий и перерождений, обретя вечное счастье.
– Ну а как его достичь-то? – не сдавался Савада.
– Это возможно только если в течении многих жизней была накоплена хорошая карма и человек делал куда больше добра, чем зла, – вздохнув, ответил Гокудера. – Но достаточное количество положительной энергии сложно накопить. Для того, чтобы помочь людям, Будда оставил методы Трех Поворотов Колеса Дхармы. Но я как-то не уверен, что это всё сработает, да и вообще… Буддисты считают, что только в форме человека существо может достичь просветления, и усердно постигают учения Будды, но никто не знает, существует ли вообще Сансара, или это совсем не так.
– Но ведь в христианстве, – вмешался в разговор Ямамото, задумчиво разглядывая изображение на дисплее телефона, – тоже считают, что за грехи душа платит в Аду, а за хорошие деяния попадает в Рай. Так почему Страж Тсуны сказал, что Мукуро ничего не смыслит в демонических артефактах?
Савада оживился, а Хаято нахмурился. Разговор зашел в довольно неприятное русло, ведь говорить об иллюзионисте, победившем его в Кокуё-Ленде, парень не любил. Но босс смотрел на него полным воодушевления взглядом, и потому Хаято всё же решил рассказать о своих предположениях.
– Обычно существо не помнит свои прошлые жизни, так считается. Не помнит, как жило в разных мирах. Иллюзионист же помнит, в этом его отличие от нас. Не знаю, что за опыты на Мукуро ставила семья Эстранео, однако одно могу сказать точно: она не могла заставить его умирать и перерождаться вновь и вновь в одном теле – это нереально. Но, похоже, они как-то сумели пробудить в нем воспоминания о его прошлых жизнях, и потому он обрел свои «Шесть Путей»: богов, асур, человека, животных, голодных духов и Ада. Так что он, можно сказать, пользуется силами, которые ему подарили воспоминания о перерождениях.
Ямамото присвистнул, а Тсуна удивленно вскинул брови и спросил:
– Но если Мукуро помнит, как был обитателем Ада, то есть как жил в Аду, то он должен знать, что из себя представляют демоны и их артефакты, разве нет?
– А вот тут твой друг не сможет ответить верно, – вмешался Фукс, и Тсуна обернулся. Гокудера насторожился, Ямамото впился в Тсуну немигающим взглядом, а Рёхей нахмурился.
«Тогда ты можешь пояснить?» – мысленно уточнил Тсуна, и Фукс открыло было рот, но тут же тяжело вздохнул и развел руками. По тому, как раздраженно поморщился аристократ, Тсуна сделал привычный вывод: Книга не позволяла Стражу разгласить информацию, потому как желание Тсуны завладеть ею было слишком велико, больше желания Вольфа поделиться ею. И потому он так же привычно подумал: «Вольф, мне нужна эта информация. Можешь рассказать, почему Мукуро не знает ничего о таких артефактах, как Книга Всезнания, и вообще, в чем отличие европейского Ада от восточного?»
– Что происходит, Джудайме?.. – вопрос подрывника заставил Тсуну оторвать взгляд от привычно затуманившихся глаз Стража и пробормотать:
– Ребята, сейчас Вольф расскажет, почему Мукуро не знает об артефактах. Я вам передавать его слова буду, ладно?
– Но можем ли мы верить его словам? – нахмурился Хаято, убирая телефон в карман брюк.
– Да, конечно, это же знания Книги.
Тсуна улыбнулся, а его друзьям крайне не понравился беспечный тон, которым Тсуна признал, что использует знания демонического фолианта. Однако они не успели ему об этом сообщить: Фукс начал свою речь, и Савада поспешил эхом донести ее до слуха друзей.
– Мукуро и впрямь вспомнил свои инкарнации, однако далеко не все. Семья Эстранео заставляла его просматривать прошлые жизни через правый глаз, который получил видоизменяющуюся отметину благодаря Пламени Тумана. Глаз Мукуро подвергся ряду экспериментов, благодаря чему приобрел способность видеть прошлые жизни при определенном воздействии, и ученые заставляли его просматривать свои жизни «в ускоренной перемотке», чтобы заставить его вспомнить о воплощениях во всех шести мирах. И когда Мукуро вспомнил все шесть миров, опыт был завершен. Иные его жизни ученые просматривать не стали. Процедура была крайне болезненная, не говоря о том, что операция на глазу – не самая приятная вещь, и потому иллюзионист крайне зол на ученых. Равно как и из-за обращения с подопытными как с крысами, но это уже детали, не имеющие отношения к теме разговора. Итак, Мукуро помнит свои воплощения во всех шести мирах и помнит, как бывал в Аду. Однако христианский Ад, которым правит падший ангел Люцифер, отличается от Ада восточных религий. Я, конечно, могу начать вдаваться в подробности, герр Савада, но, думаю, тебе это ни к чему. Если захочешь узнать больше, просто скажи мне, запрос ведь уже сделан.
Тсуна нервно покачал головой, подумав, что слишком большие знания, тем более знания о таких вещах могут быть более чем излишни, и Фукс усмехнулся. Но акцентировать внимание на том, что Хозяин Книги предпочел неведение знанию, не стал.
– Тогда позволю себе продолжить рассказ в общих чертах, – изящным движением поправив воротник камзола, вынес вердикт он. – Среди всего прочего, Мукуро вспомнил свои мучения в Аду, перенесенные им там наказания, а также свое воплощение в восточном подземном мире, если точнее, в японском. В том самом, хорошо тебе знакомом, состоящем из восьми ледяных и восьми огненных Адов. Вот только позволю себе заметить, что люди, умирая, оказываются в так называемом «промежуточном состоянии», и то, куда они будут отправлены искупать грехи, зависит от их религии. Синтоистских грешников ждет Ад восточный. Христианских – европейский. И это ничуть не противоречит учению Колеса Сансары, поскольку, искупив грехи и частично очистив свою карму, душа получает право на перерождение. Однако это – лирическое отступление. Одно из воплощений Мукуро попало в Ад восточный, но не в качестве расплаты за грехи, как мучающаяся душа, а в виде перерождения, как слуга владыки мертвых. Он пытал души в соответствии с законами восточного Ада. И тот Мукуро, которого ты знаешь, в возрасте семи лет вспомнил не только как его собственная душа мучилась в Аду, искупая грехи, но и обо всех ужасах, что творило с душами умерших его прошлое воплощение. Это тоже повлияло на его психику, равно как и отношение семьи Эстранео к подопытным. Но заметь, мсье Савада, искупающим вину грешникам некогда осматриваться по сторонам, а воплощение служителя Ада Мукуро помнит лишь одно, и потому знает лишь уклад восточного Ада. Уклад же европейского крайне отличается, и потому иллюзионист может лишь теряться в догадках, однако он не помнит о встречах с западными демонами. И не знает, что они намного более жестоки, нежели восточные. Просто потому, что главное различие между ними состоит в их желании. Демоны востока мучают умерших людей, чтобы заставить их раскаяться, они во главе с Владыкой Эмма, правителем мира мертвых, не желают воцарения Ада на земле. Европейские же демоны злы на тех, кто изгнал их в Преисподнюю, и потому отчаянно желают погрузить человечество во тьму порока. Поэтому Мукуро не представляет, к чему ведут европейские артефакты. Создай их восточный демон, они были бы созданы либо чтобы позабавить создателя страхом человека, их нашедшего, либо чтобы показать человеку всё его несовершенство и гнилую натуру. В крайнем случае, чтобы его убить или свести с ума. Европейские же артефакты куда более хитроумны. Их цель – раздор, зло, грехи. Чем больше человек пользуется артефактами сильнейших демонов западных религий, тем больше он погружается в пучину греха, и тем больше зла он сеет на Земле. Точнее, так должно быть, но некоторые хозяева артефактов смогли избежать сей участи, не погружали мир во тьму и, соответственно, не грешили напропалую. Но таких было крайне мало. Итак, теперь ты осознаешь, почему Мукуро не сможет понять суть Книги Всезнания?
Тсуна неуверенно пожал плечами, а Фукс как-то безразлично улыбнулся и пояснил без тени эмоций, словно сообщал прогноз погоды на вечер:
– Просто Мукуро не познал столь глубокого зла, что заложено в Книге Всезнания. Потому ему не понять смысла ее существования и ее ценности. Ему не понять, зачем демон Бельфегор создал ее.
– Чтобы погрузить мир в хаос? – едва слышно спросил Тсуна.
– Чтобы превратить его в Ад, – развел руками Фукс.
В глазах Стража Савада не увидел и тени печали. Словно барону было наплевать на судьбу мира, некогда бывшего его домом. И в этот момент Тсуна впервые подумал, что боится Второго Стража. Боится, потому что абсолютно не понимает. А еще боится, потому что ему и правда было наплевать на всех… кроме Хозяина Книги.
Тсуна просто не хотел верить, что существуют люди, которым наплевать на мучения других. Но он забыл, что у всего в этом мире есть своя причина…
Фукс рассмеялся.
========== 19) Гостеприимство Кокуё-Ленда ==========
Расспрашивать Стража о том, почему ему не жаль простых смертных, которых может уничтожить Книга Всезнания, если ее Хозяин решит встать на дорогу зла, Тсуна не стал. Просто не хотел знать ответ. И понимал, что ответ этот ему крайне не понравится. Ведь он помнил ужас Ребекки и ее ненависть к людям, помнил слова Лии о том, что людей она считает предателями и потому ненавидит. И впервые за всё время знакомства с Вольфрамом Тсуна подумал, что раз двое других Стражей так относились к людям, то и Фукс мог относиться к ним не лучше. И у него тоже могла быть веская причина для этого.
Ведь Вольфрам Фукс умер молодым. А молодые люди крепкого телосложения редко умирают своей смертью.
Тсуна обещал сам себе думать и анализировать происходящее, но благополучно забыл об обещании. Как обычно. Однако слова Стража всколыхнули его память, и Савада решил присмотреться к аристократу, чтобы понять, что же на самом деле у того на уме, и почему он так безразличен к судьбам смертных.
Всю оставшуюся дорогу до Кокуё-Ленд Тсуна внимательно приглядывался к Вольфраму. Изящные легкие движения, аристократичные, но отнюдь не манерные, плавная походка, идеальная осанка. Ничто в облике Фукса не говорило о том, что на его теле были раны. Тонкие, удивительно длинные, будто у пианиста, бледные пальцы были ухоженными, и ногти, аккуратно постриженные, не несли на себе ни следа пыток, как у двух других Стражей. Единственное, что слегка выбивалось из облика идеального аристократа, – растрепанные волосы, которые Фукс никогда не пытался уложить, но это могла быть просто привычка, да синюшного оттенка губы, которые говорили о том, что немец мертв, но отказывались рассказать, что послужило тому причиной. А еще Савада помнил, что барон любил отстукивать ногой какой-то ритм, но и предположить не мог, какой именно. А потому зацепок у Тсунаёши не было.
Здание первого корпуса Кокуё-Ленд выросло перед Десятым Вонголой слишком неожиданно. Он так погрузился в раздумья, что не заметил, как прямо перед ним показалась дверь в старое, изъеденное временем здание. В пустые окна беспрепятственно врывался холодный ветер, двери отказывались защитить стены, испещренные трещинами, от наступающей осени, крыша зияла дырами, обещая пропустить первый же дождь внутрь дома, а скрипучие половицы грозили того и гляди провалиться под весом посетителей. С каждым годом это здание всё больше ветшало и становилось всё менее пригодным для жизни. Но отчего-то раньше Тсуна этого будто не замечал. Он просто не хотел задумываться о том, как можно жить в таких условиях. Ведь если люди так жили и ничего не меняли, значит, их это устраивало. А думать о том, что у них могло не быть выбора, Савада просто не желал.
Теперь же в памяти Десятого Вонголы встала бурная горная река, ливень и ветер. Берег с мокрой травой и пронизывающий до костей холод. А главное, алые капли, срывавшиеся с растрескавшихся синюшных губ заходившегося в дичайшем кашле иллюзиониста. И Тсуна впервые подумал, что жить в полуразрушенном здании Кокуё Мукуро нельзя.
А как же семилетний Фран, любивший язвить всем подряд? А как же Хром, девушка пятнадцати лет, потерявшая часть внутренних органов в аварии и воссоздавшая их иллюзиями? А как же Кен и Чикуса, самые давние друзья Мукуро, прошедшие через не менее жестокие эксперименты, чем сам иллюзионист?.. Но о них Тсуна не подумал. Пока не подумал…
Гокудера сосредоточенно хмурился, внимательно присматриваясь к коридорам, которые один за другим преодолевали Хранители. Он ждал нападения. Опасался каждой тени и старался быть не просто настороже, а в полной боевой готовности. Он не верил Мукуро, особенно после истории в лесу. Ямамото по привычке улыбался, но внимательно прислушивался к собственным инстинктам. После нападения иллюзиониста на Саваду он начал опасаться если не предательства с его стороны, то повторения опасных экспериментов точно. Однако его инстинкты, в последнее время обострившиеся еще больше благодаря тренировкам, упорно молчали, не желая сообщать хозяину о приближении опасности. Рёхей же был бодр, но отнюдь не весел: он пытался обдумать услышанное на поле перед парком, но никак не мог прийти к какому-то определенному выводу. То ли Страж был прав, и Мукуро не смог бы дать совет по поводу артефактов, то ли он просто хитрил, но всё же иллюзионисту боксер верил куда больше, чем какой-то Книге, созданной для уничтожения мира. И в этом сходились все Хранители… за исключением их босса. Ведь даже поле слов Стража он всё еще надеялся, что сумеет избежать участи большинства владельцев Книги и не попадет в Ад. А значит, не ввергнет этот мир в хаос.
«Глупый, наивный ребенок», – прошептала бы Лия. Но она не могла вернуться из Книги, пока ее не призовет Хозяин. Или пока Вольфрам сам не пожелает поменяться с ней местами.
Свернув в большую комнату, некогда бывшую залом для боулинга, а ныне являвшую собой печальное зрелище, Хранители дружно поморщились от неприятного ощущения, будто за ними кто-то наблюдает. Диван, стоявший в дальнем конце зала, продавленный и потрепанный, сиявший дырами в грязно-бордовой обивке, тут же привлек внимание Савады, а точнее, его интуиции. Парень подошел к единственному предмету меблировки и осторожно ткнул в него пальцем. А в следующую секунду диван оскалил клыки, скрывавшиеся в широкой щели между спинкой и сидением, и служившей ему «ртом».
– Хиии! – это всё, на что хватило перепугавшегося до чертиков мафиози. Отпрыгнув от «живого дивана», он принял боевую стойку, а Гокудера тут же достал динамит, но Ямамото, так и не почувствовавший угрозы, рассмеялся и бросил:
– Да ладно, парни, кажется, это Фран развлекается. Разве нет?
Добрая понимающая улыбка японца заставила диван исчезнуть. Правда, сначала он прыгнул к тут же отскочившему в сторону Десятому Вонголе, а уж потом растворился в небытии. Из угла зала же вышел доселе невидимый устроитель беспорядка – худощавый парнишка лет семи, с зелеными волосами до плеч, которые почти полностью скрывала огромная шапка-яблоко. Одет ребенок был в брюки защитного болотного цвета и такую же куртку, вот только расстегнутая молния позволяла увидеть майку того же цвета, скрывавшуюся под ней, и отнюдь не защищавшую худое, с выпирающими ребрами детское тело от холода. Тсуна вздрогнул. А в следующую секунду наконец-то понял, что в этом промозглом, сыром склепе людям жить было нельзя. И не только людям.
– Явились полюбоваться на мастера, едва передвигающего ноги после помощи вам, слабосильным? – растягивая гласные, безразличным тоном изрек парнишка, спрятав руки в карманы и глядя на гостей абсолютно ничего не выражающим взглядом глубоких, печальных зеленых глаз. – Решили посмеяться над немощью учителя, до которой вы его довели?
– Фран, мы вообще-то пришли поговорить с Мукуро, а не посмеяться над ним, и ты это отлично понимаешь, – ответил Ямамото, которого шуточки язвительного юного иллюзиониста никогда не выводили из себя.
– О, так в вас проснулась совесть, и вы решили навестить травмированную в вашем приключении Ананасовую Фею? – протянул парнишка всё тем же безучастным тоном и посмотрел на стену, будто она была куда интереснее собеседников. – А что так поздно? Надеялись, мастер отдаст концы и не придется на гостинцы тратиться? Судя по тому, что вы пришли с пустыми руками, так и есть.
Тсуна почувствовал острый укол совести, а Фукс рассмеялся.
– Точно подмечено, – безжалостно прокомментировал он. – Мукуро так до конца и не оправился, а вы даже не купили ему фруктов, которые принято приносить больным.
«Ты сейчас говоришь почти как Лия», – мысленно поморщился Савада, не прислушиваясь к ворчанию Гокудеры, который пытался то ли доказать Франу, что тот не прав, то ли обвинить его в излишней язвительности.
– Ну так мы уже более двухсот лет вместе, переняли привычки друг друга, – развел руками призрак и добавил нечто странное: – Зато теперь ты знаешь, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», разве нет?
Савада опешил, а затем покосился на красного, как вареный рак, Гокудеру, заводившегося всё сильнее и всё резче высказывавшегося в адрес продолжавшего язвить ребенка, а также на пытавшегося их успокоить Такеши. Рёхей стоял рядом с ними, но в разговоре не участвовал и просто разглядывал пейзаж за окном: от споров с Франом он старался держаться подальше. По смуглой коже боксера бежали мурашки, а ветер, врывавшийся в незастекленное окно, ерошил его пепельно-белые короткие волосы. И этот же самый ветер теребил края детской куртки, пробираясь под тонкую майку.
«Так нельзя, – подумал Тсуна. – Они не должны так жить».
– Но Мукуро не согласится принять подачку от босса ненавистной мафии, – добавил Фукс. – Так что хорошенько подумай, как исправить создавшееся положение, прежде чем что-то делать.
«Я посоветуюсь с тобой и с ребятами», – согласился Десятый Вонгола и заметил, что Вольф одобрительно кивнул. А еще заметил, что Страж явно был доволен, и в его голову закралась странная мысль. «Неужели Вольф хочет, чтобы я помог банде Кокуё?» Фукс мог бы рассмеяться в ответ, но лишь понимающе улыбнулся. И Савада решил пока не спешить с выводами.
«Взрослеешь», – шепнула бы ему Лия. Но Тсуна этого так и не понял.
– Ребята, давайте не будем ссориться? – осторожно попросил Савада, решив, что обязательно придумает, как изменить условия жизни банды Кокуё. – Фран, может, просто пропустишь нас к Мукуро?
– А почему я должен это делать? Учитель вас видеть не захочет: это из-за вас у него теперь вид не Ананасовой Феи, а дохлой камбалы.
– У нас к нему важный разговор, да и… никто ведь не знал, что дождь пойдет, даже сам Мукуро, – почесывая кончик носа, Савада состроил просительную физиономию, но юного иллюзиониста этим было не пронять.
– А как же интуиция Вонголы? Промолчала? То улучшилась, а тут вдруг вовремя испарилась?
Тсуна вздохнул. С Франом говорить было просто невозможно. А вот Вольфрам беззвучно смеялся и даже один раз прошептал, что давно не вел бесед с настолько острыми на язык оппонентами, а потому соскучился по подобным пикировкам. Савада подумал, что Страж – явно мазохист, а сам попытался в последний раз воззвать к разуму ученика сильнейшего иллюзиониста:
– Фран, просто скажи, где Мукуро, ладно? Нам очень нужно с ним встретиться.
– Вам нужно, вы просите о помощи. Учитель не хочет вас видеть, сказал, чтобы я вас к нему не провожал. Ну и что мне делать? Ах, бедный я, несчастный, – безразлично протянул мальчик и уселся на корточки перед окном. Вычерчивая на пыльном полу рожицу лягушки, он завел монотонный непрерывный монолог о тяжести бытия простым подмастерьем, которого два босса никак не могут поделить, и об отсутствии совести у этих двоих, но прервать его Хранители не успели. В комнату зашла девушка, внешне несколько похожая на Мукуро, но разительно отличавшаяся от него по характеру.
– Хром-тян! – Савада воодушевился. Общаться с помощницей «Ананасовой Феи» ему всегда было намного проще, чем с тем, кто дал Туману Вонголы такое странное прозвище.
Иллюзионистка подошла к Саваде, сжимая перед собой трезубец, и застыла, словно не зная, что сказать. Темные волосы, отливавшие синевой, были уложены почти так же, как у Мукуро, короткая плиссированная юбка и куртка защитной расцветки были слегка измяты, а тонкие пальцы, крепко сжимавшие древко трезубца, побелели от напряжения. Правый глаз Хром Докуро закрывала черная повязка с «Веселым Роджером», и Тсуна отлично знал, что это не было данью моде: авария лишила девушку не только нескольких внутренних органов, но и глаза.
– Что-то случилось? Мукуро не хочет нас видеть? – озадаченно спросил Савада, глядя на слегка растерянное лицо симпатичной, но вечно будто слегка испуганной девушки. И ему отчего-то вспомнилась Ребекка. Вот только Тсуна не стал их сравнивать – он подумал, что Хром не должна стать такой, как Третий Страж. Она должна перестать бояться…
– Босс, Мукуро-сама болен и не хочет ни с кем общаться.
«Он не хочет, чтобы я видел его больным?» – сделал верное предположение Тсуна и нахмурился.
– Думай, он не хочет, чтобы ты его видел, – хитро протянул Фукс, и Тсуна удивленно вскинул брови. – А тебе надо с ним поговорить.
Савада сложил два и два, придя к очевидному выводу. В обществе иллюзионистов можно было не переживать о такой мелочи, как болезненный внешний вид. И потому, широко улыбнувшись, предложил Хром простой, как ему казалось, выход:
– А что если Мукуро наложит на себя иллюзию, или ты это сделаешь, и мы его не увидим? Ну, так ему не будет обидно.
Девушка открыла рот от изумления, а Фран разразился тирадой, высмеивающей слишком прямолинейного босса, излишне стеснительного учителя и не способную верно исполнить приказ коллегу. Хранители же удивленно переглядывались, раздумывая о том, с каких пор Мукуро начал стесняться появиться перед ними больным, а Фукс рассмеялся, шепнув:
– Порой стоит держать язык за зубами, а порой неожиданные высказывания приводят к еще более неожиданным последствиям, пан Савада!
