Текст книги "Взгляд с обочины 3. Аглон (СИ)"

Автор книги: Spielbrecher. Aksioma

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

– Да, – Тьелпэ довольно улыбался. – С металлами и стеклом просто оказалось, а тут никак не получалось подобрать состав.

– Состав? – На вид перо было полностью серебряным, но, пожалуй, слишком лёгким. Куруфинвэ ещё раз внимательно оглядел вещицу и догадался наконец послушать. Правда, вопросов это только добавило. – Там… настоящее перо? – Видимо, его недоумение прорвалось наружу, потому что Тьелпэ слегка смутился.

– Ну да.

Куруфинвэ в третий раз молча оглядел перо, осторожно коснулся кончиком пальца щетинок. Покрытие было таким тонким, что перо оставалось почти невесомым. Мастер разглядывал щетинки со всех сторон, пытаясь понять, как же этого можно было добиться? Как удалось нанести серебро настолько тонким слоем? Больше всего это было похоже на чёрную плёнку, которую наугрим наносят иногда на доспех, чтобы защитить его от сырости. Но с плёнкой они давно разобрались: её получали кипячением стали сначала в кислоте, потом в щёлочи, перо такого точно не выдержало бы. И здесь не сталь и не чёрная плёнка, а серебро…

Так ничего и не придумав, через пару минут он выдохнул, потёр лоб тыльной стороной пальцев.

– Как ты… – Ещё раз коснулся пера и перевёл взгляд на сына. – Как ты это сделал?

Теперь уже Тьелпэ посмотрел изумлённо, но рассказывать начал почти сразу.

О своих опытах с зеркалами он уже говорил, но Куруфинвэ тогда слушал вполуха, запомнив преимущественно итоговый доклад, который переслали потом Карнистиро с подробными формулами и описанием процесса: как осадить соединение серебра на стекло или металл, предварительно вычистив и обезжирив поверхность. Но на других поверхностях металл никак не хотел закрепляться, либо не ложась вовсе, либо ложась слишком неровным слоем – особенно, на пористые предметы сложной формы. Поэтому теперь Куруфинвэ не перебивал, только про себя отмечая всякие “а как?” и “при какой температуре?”, чтобы спросить позже, а когда Тьелпэ договорил – вместо вопросов снова принялся рассматривать и слушать перо. После объяснения стал немного понятнее сам принцип, но от этого только интереснее стали детали.

Тьелпэ смотрел на него так же удивлённо, как он сам – на перо, и немного недоверчиво, как будто ждал подвоха. Не верит, что отец может чего-то не знать? Наконец Куруфинвэ осторожно вернул ему вещицу, положил на место отчет разведчиков по одной из восточных долин у Тангородрима, и встал.

– Идём, покажешь всё.

В мастерской остро пахло йодом, аммиаком, смесью ещё чего-то, и раскрытые настежь окна только частично исправляли ситуацию. Тьелпэ сразу, не смущаясь ароматами, принялся рассказывать, какой состав для повышения смачиваемости, какой лак, как для некоторых образцов приходится наносить лак в два слоя, как потом его высохший обрабатывать… Как он подбирал разные составы, как разные лаки по-разному металлизировались, серебрение получалось чёрным или неровным, пока он не нашёл подходящий состав…

Дослушав, Куруфинвэ потребовал повторить процесс, с пояснениями. Просить “дай я попробую” было всё-таки стыдно. Хоть и хотелось. Он и сейчас не до конца понимал – окончательно всё прояснялось только по ходу, когда Тьелпэ показывал высушенные, уже покрытые лаком заготовки – ещё несколько перьев, веточки мха и тысячелистника – подвешенные над столом со множеством стеклянных флаконов с содержимым разного цвета, и рассказывал, как нарочно выбирал хрупкую основу с мелкими деталями – так интересней.

Куруфинвэ кивнул и следующие минут сорок сначала наблюдал, как Тьелпэ смешивал раствор для серебрения и восстановитель, рассказывая пропорции, а потом они стояли над одной из таких высушенных лакированных заготовок, дожидаясь результата, и Тьелпэ снова поглядывал искоса, как будто ждал оценки и вопросов.

Но Куруфинвэ только молча смотрел, как ворсинки мха сначала чернеют, а потом начинают отливать серебристым блеском – с каждой минутой всё ярче и светлей, пока вся веточка не стала серебряной. Правда, не сплошь, с тёмными пятнами.

Он вспоминал, как гордился всё детство, что отец дал ему своё имя – “умелый”. Но никогда, никогда, никогда не смог бы сделать ничего, чего Феанаро не умел.

– Всё, – сказал Тьелпэ, разглядывая веточку. – Потом надо будет ещё один слой нанести.

И снова покосился с тем же недоверчивым выражением. Куруфинвэ улыбнулся, молча потрепал его по плечу и пошёл на воздух.

В небольшом дворике перед мастерской было особенно хорошо заметно, что крепость стоит на склоне. Выйдя в ограниченный с трёх стороны закуток, Куруфинвэ свернул в единственную открытую сторону – налево, оставляя по правую руку резную деревянную дверь в лёгкой стене из ракушечника и огибая угол мастерской. За ракушечником, теоретически, была лестница в один из верхних дворов, но Тьелпэ ещё полвека назад гостеприимно загородил резную дверь старой треснувшей наковальней, на которую сейчас насыпало листьев с растущего у стены клёна.

За углом открывался закуток побольше, тоже ограниченный с трёх сторон, но с четвёртой, в рамке из ажурных перил и затянутых плющом стен по бокам, открывался прекрасный вид на крыши и башенки города и холмы за ним. Позади тихо закрылась дверь мастерской и послышались шаги, но Куруфинвэ не оборачиваясь прошёл мимо столика в окружении кованых кресел с плетёными сиденьями, задумчиво коснувшись спинки одного из них, и остановился, опираясь на резные мраморные перила. Под пальцами было мокро: оказывается, дождь прошёл, пока они возились в мастерской. К утру всё заледенеет.

Слева перила обрывались ступеньками, не доходя до стены. Внизу был ещё один дворик, поменьше и зеленей, с таким же парапетом на краю. С севера дул привычный уже ветер, принося пряный запах палых листьев, мокрой земли и близких морозов. На улочке под нижним двориком процокали копыта, призывно заржала лошадь – ей отозвались с конюшни. Чей-то голос, смех, скрип открываемых ворот. Куруфинвэ обнаружил, что бездумно разглядывает затянутую плющом стену, и перевёл взгляд поверх сбегающих ещё ниже улочек и крыш – к горизонту, где слева на фоне ещё светлого неба чернели горные вершины, а справа уже высыпали первые звёзды. В это время года Валакирка вставала поздно, глубоко заполночь, и Куруфинвэ рад был её отсутствию. Последнее время в её сиянии мерещилась злая ирония. Так могли бы светить сильмарилы, будь их видно отсюда.

Подошедший Тьелпэ тихо остановился за плечом.

Что же, получается, отец ему теперь и не нужен? – усмехнулся про себя Куруфинвэ. – Мальчик и сам вон всё умеет, даже лучше.

Валар не любят таких, слишком талантливых. Завидуют, что ли.

– Как сделать сильмарилы, ещё не думал? – обернулся он к сыну, с той же лёгкой усмешкой, теперь в голосе.

– Нет… – Тьелпэ на миг растерялся. – Ну уж… Где серебряное перо – и где сильмарилы. – Он сделал ещё шаг и остановился рядом, тоже кладя руки на влажный парапет. Хмыкнул, поворачивая голову: – Думаешь, трёх недостаточно?

– Достаточно. Более чем.

Они ещё постояли молча, глядя, как темнеет небо, ярче высвечивая звёзды.

Мальчик. А ведь ему больше четырёхсот лет, Куруфинвэ при его рождении ненамного старше был…

Куруфинвэ отстучал мелкую дробь пальцами по парапету и оттолкнулся от него ладонями:

– Ладно, если будут ещё интересные затеи, зови поучаствовать.

– Конечно, – улыбнулся Тьелпэ. – Я просто… – Он засомневался было, но продолжил. – Я хотел сам попробовать сделать, без подсказок.

Оба уже поняли, что подсказок было бы не сильно много.

– У тебя получилось, – сказал Куруфинвэ. А когда Тьелпэ совсем по-детски заулыбался похвале, неожиданно даже для себя добавил: – Жаль, отца здесь нет. Он бы теперь не отказался с тобой поработать.

Тьелпэ так недоумённо нахмурился, перебирая пальцами завитки на парапете, что Куруфинвэ без всякого осанвэ понял, о чём он думает. Вспоминает, сколько раз его не брали в мастерскую к деду и сколько раз прогоняли, когда он увязывался следом без спросу.

Заговорил он, когда Куруфинвэ уже уверен был, что вопрос исчерпан и пора идти в дом.

– Расскажешь про него? Как вы работали вместе. Я ведь почти не знаком с ним, на самом деле.

– С Феанаро? – с лёгким удивлением приподнял бровь Куруфинвэ.

– Да. Мы и не говорили ни разу толком. Дольше всего, – хмыкнул Тьелпэ, – когда он выгнал меня со стройки в тот раз.

Куруфинвэ снова озадачился, но теперь по другой причине – он ничего такого не помнил. То есть, что Феанаро выгнал ребёнка со стройки, он легко мог представить. Но что там обсуждать можно было? Направление?

Заметивший его непонимание Тьелпэ помедлил – и открыл сознание, бросая не столько картинку, сколько намёк, пробудивший воспоминание.

Стрекочущая на все лады жара, перекопанная будущая улица Форменоса, пахнущие свежей стружкой леса, стук молотков и перекличка голосов. Они у лесов, и Феанаро с усмешкой слушает Тьелпэ, важно хвастающегося, сколько книг из библиотеки отца он успел прочитать и какими инструментами его учили пользоваться.

– А что ещё тебе показывали на стройке?

– Про стройку я мало знаю, – неохотно признался Тьелпэ. – Про виды растворов только, как они застывают по-разному в разную погоду. А чертежи не умею делать и считать нагрузку тоже. И меня прогоняют всё время. Я геологию лучше знаю.

Феанаро уже успел задать несколько простых вопросов о составе камешков, тут же выуженных им из кошелька на поясе, и уверен ли Тьелпэ, что всё это яшма, раз все эти камни такие разные.

– Может, для них ещё столько названий не придумали, – пожал плечами тот, недовольный, что его держат за дурака. – Вон, бериллы по составу совсем похожие, но их почему-то называют разными словами. Я не знаю, почему. А для точности есть формулы.

Но дальше убедившийся в его слухе Феанаро начал задавать вопросы всерьёз, не по книжкам, а по работе с разными видами камня, как понять, в какой плоскости камень более хрупок, как влиять на минералы температурой и давлением… Тьелпэ где-то пытался угадывать, где-то сразу говорил, что не знает, и Феанаро быстро потерял к нему интерес.

Поверх всего звенела детская обида и возмущение: я умный, так нечестно! Ты скажи, что надо – я до завтра выучу!

Он и вслух тогда попытался возражать, но спорить – не только с детьми – Феанаро считал ниже своего достоинства, и просто ушёл, играя яшмовыми камешками в ладони.

– Но он вообще мало с кем общался, – добавил Тьелпэ, обрывая воспоминание. – Кроме тебя.

Разумеется, Феанаро говорил со многими – и не всегда только о работе, – но Куруфинвэ был согласен, что раздачу команд сложно считать общением. Он почесал висок, раздумывая и щурясь в вечерний сумрак после яркого дня в памяти. Усмехнулся, коротко взглянув на сына. Вот чего он именно сейчас заинтересовался? Почувствовал себя мастером? Папа уже не авторитет? Жалеет, что более умелых мастеров рядом не осталось?

– Что ты хочешь узнать?

– Ничего определённого, – пожал плечами Тьелпэ. – Я просто подумал, что ты его помнишь… иначе, чем все остальные.

Куруфинвэ кивнул, но смотрел не на него, а вдаль, прищурившись, задумчиво.

– Я не сумею объяснить, – сказал он, наконец. Но всё же попытался, сначала осторожно, но потом всё более увлекаясь. – Он был… Он был азартен. – Улыбнулся, найдя нужное слово. – Чем сложнее была задача, тем больше он стремился её решить. Зарисовывать звуки, видеть на огромном расстоянии, запереть свет в камне. Следить за ним было… завораживающе. – Выдохнул, тряхнул головой. – Когда увидишь его работу один раз, поневоле начинаешь верить ему во всём. А как не верить, если он только что на твоих глазах сделал невозможное? Те, кто сейчас говорят… Они не понимают, что для него не существовало правил и законов. Он стоял выше. Его нельзя судить по нашим меркам.

Куруфинвэ по-прежнему смотрел в пространство, где сумерки постепенно вытягивали из города цвет и объём, оставляя лишь мягкие контуры, и только рассеянно отметил, что не придумавший ответа Тьелпэ кивнул. Может, он и хотел услышать какую-то повседневную ерунду, о поездке в Пелоры или о празднике плодов, но ерунду Куруфинвэ вспоминать не хотелось. Он редко вспоминал, до сих пор слишком остро ощущая пустоту там, где должно быть знакомое присутствие. А вслух что-то говорить – для кого? Для всех этих идиотов, которые теперь берутся судить, хотя раньше и взглянуть слишком нагло побоялись бы? Которые совершенно ничего не знают о нём, кроме перевранных сплетен? Какой смысл с кем-то всерьёз разговаривать, убеждать?

– Кое в чём он был похож на Мелькора, это правда, – снова заговорил Куруфинвэ, схлопотав новый удивлённый взгляд – за продолжение рассказа, за сравнение или за аманское “Мелькор” вместо “Моринготто”? Или за всё сразу. – Ему было мало просто жить в мире. Он хотел его изменять.

Пока они молчали, небо окончательно погасло, и Куруфинвэ глубоко вздохнул и тряхнул головой выныривая из воспоминаний.

– Неудивительно, что он разругался с валар, – заметил Тьелпэ. – Если так.

– Ни с кем он не ругался. Это они идиоты. – Куруфинвэ решительно оттолкнулся от парапета, поворачиваясь. – Пошли в тепло. Дождь собирается.

========== 3.3 АГЛОН (20) Горячая встреча, незнакомые имена и план сокрытия улик ==========

***

До города оставалось совсем немного, о чём лучше всего свидетельствовала сама дорога: мощеная её часть осталась той же ширины, но кусты вдруг разбежались по сторонам, а по вымокшей от дождей земле пролегли глубокие неровные колеи. Дорогу давно было пора расширить, но Куруфинвэ, кажется, сознательно не стремился облегчать жизнь торговцам ни в городе, ни вокруг него.

Сейчас уже мало какие срочные дела могли заманить кого-то в горы навстречу первым снегопадам, так что разъезжаться со встречными обозами пришлось всего пару раз, а остальное время Тинто рассеянно разглядывал отцветший вереск и облетевшие перелески над ним.

К северу холмы поднимались выше, а на юг сбегали предгорьями, тоже кое-где расцвеченными прозрачным лесом и ельником. Если спуститься пониже, к ручьям, наверняка можно насобирать клюквы. В это время мама обычно пекла пироги.

Тинто вздохнул и спрыгнул с лошади, решив размять уставшие от долгой езды ноги. Обоз двигался не спеша, и Тинто пристроился рядом с телегой, в которой помимо товаров из Таргелиона и продуктов из окрестностей Химринга лежали и его сумки. И от их вида мысли снова вернулись к клюкве, пирогам и маме.

Мамин дом без неё самой казался чужим и незнакомым. Какие-то эльдар, возившиеся в пустом предзимнем саду, ничуть не смущаясь отсутствием хозяйки, неприятно царапнули, хоть Тинто и понимал умом, что мама работала не одна и без неё работа не остановится. Он бродил из комнаты в комнату, замечая знакомые вещи, незаконченные дела – здесь собирались стену подновить, тут на рукодельном столике у большого окна с видом на пруд лежит недорасшитый пояс – для него – с воткнутой иголкой. И как-то вдруг осознал, что мамы и правда нет. Ни здесь, ни где-то ещё, разве что у Намо…

Сначала они услышали рог, и всадники из охраны заозирались, выискивая встречный отряд. Тинто глянул по сторонам больше из любопытства (и так понятно, что это не орки), но на убегающей за отрог холма дороге было пусто, а потом рог прозвучал ещё раз – и теперь стало ясно, что сзади. Их догоняли, а не встречали.

Ещё через несколько минут стало слышно цокот копыт, а потом на дороге показались высокие лоснящиеся кони, одного взгляда на танцующий бег которых было достаточно, чтобы понять: едет кто-то из лордов. Таких тонконогих красавцев на всех давно не хватало, аманская кровь понемногу растворялась в местной и проявлялась всё реже и слабей.

Кто именно ехал, тоже можно было не гадать. Куруфинвэ последний раз выезжал из Аглона на праздник, и с тех пор никуда не собирался. А Тьелпэ так торжественно и вовсе не ездил никогда.

Следующий взгляд подтвердил его правоту: во главе кавалькады блеснула светлая шевелюра Тьелкормо, рядом с которым ехал и вездесущий Малторнэ.

Тинто отвернулся, неспешно шагая себе рядом с телегой и придерживая воткнутый между двумя тюками горшочек с черенком пиона, так бережно укутанным в полотенца, что ни горшка, ни черенка в этом кульке узнать было решительно невозможно. Горшок он взял с того же столика, что и пояс.

Всё связанное с маминой работой Тинто оставил тем, кто работал с нею, им полезней все эти схемы привитых деревьев, семена и прочее. Но помимо рабочих записей и семян, в доме хватало личных вещей. Книги, несколько старых игрушек – некоторые старше самого Тинто. Заколки, одежду и украшения он, поколебавшись, оставил почти всю. По словам Вельвелоссэ, Линталле тоже хотела сюда заехать и тоже наверняка захочет взять что-то на память о сестре. Себе он взял немного книг, да ещё старую низку невзрачных камушков с дырками. Когда-то они несколько лет подряд ездили втроём на море и всегда привозили каждый по одному дырявому камешку. Папа говорил, что когда-нибудь сделают маме бусы, мама говорила, что лучше по браслетику каждому… Потом случился исход из Амана, и всем стало не до того. Но камешки мама, оказывается, привезла сюда.

За камешками в сумку отправился недошитый мамой пояс, за поясом – чернильница-гагара, которую ей когда-то подарил папа, и как-то незаметно сумка набралась доверху.

Охотники догнали и обогнали их, рассыпаясь справа и слева от дороги, красуясь перед неуклюжими телегами и перекрикиваясь с приятелями в охране обоза. Все они ехали налегке, без крупной дичи, да и мелкой негусто. У нескольких охотников были приторочены к сёдлам тушки перелинявших уже в ожидании снега зайцев, две или три ласки, один горностай… Но не успел Тинто додумать, нарочно ли они ходили за пушным зверем или это им просто не повезло с крупным, как его сбил с мысли раздражённый окрик Тьелкормо, прокатившийся над холмами и дорогой, заставив половину обоза повернуть головы.

– Тинтаэле!

– Я здесь, – обернулся Тинто, больше озадаченный вниманием лорда, чем обеспокоенный его тоном, но тот не ждал ответа, уже отделившись от прочих гарцующих охотников и направляя к нему коня решительной рысью.

– Как поживаешь? – ласково спросил он, нагнав Тинто и зловеще нависая над ним. – Хорошо съездил? Не утомился?

– Ну… – Тинто посмотрел удивленно, но хамить лорду вместо приветствия постеснялся. Не спросишь же в лоб, чего ему надо. – Вообще в горах уже снег кое-где выпал, так что дорога не из лёгких была.

– Вот именно, снег уже выпал! – обвиняюще изрёк Тьелкормо, сдерживая завидующего чужой беготне коня. – А из-за твоего дальновидного приказа половина отрядов не успела вовремя получить тёплой обуви! Ты не потому ли решил уехать из города, чтобы не слышать горячих благодарностей?

– Не получили обуви? – опешил Тинто. – Почему? Из-за какого приказа?

– Не притворяйся глупее, чем ты есть! Ты перед отъездом угрожал Малторнэ, что не будешь выдавать нового снаряжения, потому что якобы стражи его портят! К твоему сведению, обуви и одежде от природы свойственно с годами портиться!

Тинто снова опешил, лихорадочно соображая, то ли это Лонаэр настолько творчески подошёл к разъяснениям для эдайн, то ли это Тьелкормо что-то путает.

– Я не говорил, что выдавать не буду, а только что надо учить людей не портить вещи. При чём здесь обувь?

– Эти люди по десять лет служат на границе и со сталью обращаться умеют получше тебя!

Пока двуногие отвлеклись на перепалку, конь, завистливо косивший глазом на резвящихся товарищей, от скуки принялся обнюхивать тележную поклажу, и в кульке из полотенец что-то подозрительно хрупнуло.

– Убери своего коня! – Тинто схватил пион, сдвинул вглубь телеги и для надёжности передвинул сумку, отгораживая его от наглого животного. Вряд ли холёные скакуны позарились бы на полузасохший жёсткий черенок, но проверять Тинто не собирался.

Тьелкормо машинально двинул коленями, отводя коня от телеги, но тут же удивлённо прищурился. Однако даже сказать ничего не успел, потому что Тинто, убедившись в безопасности растения, обернулся и продолжил наступление:

– И раз умеют обращаться, то пусть перестанут портить сапоги за две недели! Тогда и выдавать начнём! А сейчас из-за ваших “умельцев” склады пустые!

– Ты помнишь, с кем разговариваешь? – наконец перебил его Тьелкормо, ещё больше выпрямляясь в седле. – Твоё дело – кивать и выдавать снаряжение по требованию!

– Помню, – буркнул Тинто, следя больше за конём, который снова косился в сторону телеги. – Но сапоги новые от этого не появятся.

– Так найди, кто их портит, и скажи Малторнэ, он передаст командиру. Или пусть привозят больше сапог. И чтобы я больше об этом не слышал! – Не дожидаясь ответа, он поднял коня в бодрую рысь, проскакав по разбитой обочине и брызнув грязью под колёса телег. Тинто про себя искренне пожелал ему в дорогу ливня или, ещё лучше, мокрого снега, но, как назло, в светлых волосах лорда продолжало радостно поблескивать солнце. Хоть бы одна ленточка растрепалась.

Тинто вздохнул, посмотрел на свои серые от пыли сапоги, переставшие сиять пару дней назад, и пошёл догонять грязную по самые бортики телегу.

*

Стоило обозу въехать во внутренний двор складов, оставляя по правую руку длинное приземистое здание с большими окнами в самом его начале и несколькими запертыми воротами дальше, и приблизиться к коновязи, как Тинто спешился. Во дворе было пусто, только у приоткрытых ворот поодаль разгружалось две телеги. С посудой, судя по номеру на открытой части ворот.

Когда он уезжал, ветер гонял по двору сухие листья. Сейчас их уже почти не осталось, только кое-где вмёрзли в лёд коричневые ошмётки, а вдоль стен и между камнями мостовой белела первая позёмка.

Тинто кивнул спешащим конюхам, хлопнул лошадь по крупу, махнул в сторону первой из накрытых промасленной тканью телег (остальные восемь ещё только вползали во двор, медленно разъезжаясь с пешеходами), коротко попросил занести свои сумки прямо на склад, выхватил из-под сбившегося от тряски мешка укутанный в полотенце цветочный горшок, огляделся, не нашёл, куда его можно пристроить побезопаснее, и так с горшком в руках и двинулся ко входу между окнами.

На звук открывшейся двери обернулись двое, ждавшие нагревающийся на жаровне чайник, – один быстро сунул за спину длинный исчёрканный список. Второй попытался поздороваться и вроде бы даже начал спрашивать про дорогу, но Тинто только глянул гневно и, не останавливаясь, прошагал к двери в углу комнаты, одной рукой на ходу развязывая шарф и то и дело поддерживая сползающий из объятий цветочный горшок.

В кабинете Лонаэра ничего не поменялось, разве что прибавилось бумаги на столе. И сам начальник склада сидел там же, старательно что-то дописывая в самом низу заполненной страницы.

– Что тут происходит? – Тинто грохнул горшком о стол, не дожидаясь приветствий. – Почему меня Тьелкормо встречает жалобами на то, что со склада им не выдают снаряжение? Я вам какие распоряжения оставлял?

Перо подпрыгнуло и поставило жирную кляксу прямо посреди страницы, Лонаэр разочарованно цокнул, но тут же вскинул голову, растерянно переводя взгляд с Тинто на бесформенный куль с горшком:

– Как это не выдают? Всем выдаём, кто просит. И разъяснение проводим, всё как положено…

– Тогда почему Тьелкормо возмущается? Или он всё выдумал?

Тихонько скрипнула дверь, пропустив тёплый воздух и запах травяного чая, но никто так и не зашёл.

Лонаэр сунул перо в чернильницу, грустно покосился на расплывающееся пятно и промокнул его и без того грязным черновиком.

– Он уже и Тьелкормо привлёк?

– Кто – он?

– Малторнэ… – Лонаэр вытянул шею, глядя поверх горшка, и махнул кому-то заходить. В ответ на этот жест в дверях показалась Глаэрет, по примеру Тинто – тоже в обнимку с ценным имуществом, которым в её случае был не пион, а книги учёта.

– Тинтаэле, алар! Вы про Малторнэ говорите? Он нас замучил уже! Ходит и ходит, сам ругается и стражей своих подсылает ругаться…

– На что ругается? – Тинто сложил руки на груди.

– На всё! – с жаром объявила Глаэрет, подходя.

Лонаэр объяснил немного подробней:

– Ему не нравится, что мы спрашиваем теперь, как люди поломали снаряжение и почему нужно менять. Говорит, будто бы они из-за этого вообще не хотят ничего нового просить, даже если надо.

– Но выдаете всё равно? – нахмурился Тинто. – А то он говорит, что нет.

– Конечно, выдаём, – заверил его Лонаэр. – Получается медленней, конечно…

Тинто ещё подумал и кивнул. Действительно, если бы дозоры на Ард-Гален замерзали под снегом в летних ботинках, Тьелкормо встречал бы его совсем другими словами. Да и вряд ли бы стал дожидаться возвращения.

Глаэрет устала держать щит из книг и плюхнула их на стол рядом с горшком:

– Вот, Лонаэр мне потому же и сказал записи принести. Но они и правда стали меньше брать. Только мы думали, это разъяснения помогают.

– С другой стороны, – задумчиво продолжил Лонаэр, – они теперь чаще присылают одного кого-то забрать нужные вещи на весь отряд. Это наоборот сберегает время.

– Вот, сам посмотри, – принялась листать Глаэрет. – Меньше берут! Не то что раньше. Я тогда ещё думала, они этими ножами вместо дротиков пользуются, что ли, что так часто теряют…

Тинто осторожно переставил горшок со стола на свободную полку и заглянул через плечо Глаэрет, придерживая полу плаща рукой. Пробежал взглядом строчки. Действительно, зимние плащи, сапоги. Но что-то же лорда не устраивает. Необходимость давать объяснения? Жалобы людей на просьбы о бережном обращении? А пропажи снаряжения его устраивают, значит?

– Ну и что это дало? – раздраженно спросил он. – Ну получит один, но потом-то всем раздаст, и никакие разъяснения не проведёт! Лучше выясните, в каком отряде больше всего вещей ломается. Я ткну в нос этому Малторнэ, пусть разбирается! Записано же, кто брал.

– Да мы просим передать, чтобы бережно обращались, – неуверенно начал Лонаэр, посмотрел на Глаэрет и нахмурился. – Так ты что, не можешь вспомнить, кто чаще всего брал?

– Ну как я запомню? – удивилась девушка. – Я их и не различаю даже! Они ж все… – пошевелила пальцами вокруг рта. – Хуже наугрим. И я не знаю, кто там в каком отряде. У нас только списки с числом стражей есть…

– А что, так сложно выяснить? – снова завёлся Тинто. – За три недели нельзя было разобраться? Казармы так далеко отсюда находятся?

– Имена же есть! – Лонаэр ткнул пальцем в строчки книги. – Я ещё когда сказал проверить!

– Да я проверяла! – возмутилась Глаэрет под нападением с двух сторон. – Никакие имена чаще других не встречаются, сами посмотрите!

– Давай сюда записи, – велел Тинто, забирая книгу. Пролистал несколько страниц, поморщился. – Будем проверять ещё. За этот год и за прошлый тоже.

На ближайших страницах действительно чаще других встречались только имена тех, кому по должности положено было часто наведываться. Конюхи. Мастера, чинившие доспех и одежду.

Он отлистал ещё назад, увидел несколько имён, одно из которых оказалось знакомо по первым страницам, и постучал ногтем над ним:

– Ну вот, например. Из какого отряда эти люди? Кто командир у них?

Лонаэр привстал, тоже заглядывая в книгу, но на вопросы не ответил.

– Я могу узнать, – неуверенно предложила Глаэрет. – Но про кого узнавать? Про всех?

– Вот хотя бы про этих. А так вообще – про всех, кто встречается по нескольку раз. Особенно если брали одно и то же.

– Хорошо…

– А пока нам что делать? – осторожно спросил Лонаэр. – Ты хочешь отменить инструктаж? Или продолжаем?

– Пока выдайте им зимнюю одежду сколько нужно, а потом разберемся.

– Да мы выдали! – обиделась Глаэрет. – У тебя же вот! – Она пролистнула обратно страницы книги, которую Тинто всё ещё держал на весу. – Вот число стражей, вот выданная одежда! Мы что, заморозим их, что ли?

Да, кто-то явно что-то преувеличил. И несложно было догадаться, кто. Но – без повода они бы так не возмущались.

– Ладно, – он захлопнул книгу и положил её поверх остальных. – Разберитесь с людьми.

Запахнул куртку, снял горшок с полки и двинулся обратно к двери на улицу, возле которой от сложенных у порога сумок уже успела натечь грязноватая лужица.

– Он тебя прямо у ворот перехватил, что ли? – пожалела Глаэрет, выходя из кабинета Лонаэра вслед за ним. – Ты хоть бы чаю попил. А мы разберёмся, не переживай.

Тинто покивал, соглашаясь, что попьёт, не переживает и верит в их способности, попросил девушку присмотреть за его вещами, а укутанный пион, не доверяя никому, забрал с собой – к Тьелпэ. Пожаловаться на негостеприимную встречу ему хотелось сильней, чем чаю.

*

В кабинете Тьелпэ, несмотря на раскрытые окна, почему-то пахло реактивами, как будто он опять не удержался и притащил очередной вялотекущий опыт сюда, чтобы не так скучно было возиться с документами. Следы прошлых таких опытов пятнали стол тусклыми кляксами и захламляли подоконник разномастными склянками. Сразу видно: незаменимые вещи, которые обязательно понадобятся мастеру уже через час. Явно бесполезным, зато и самым понятным, был стакан с торчащим из него пучком серебряного папоротника, мха и каких-то травинок.

Тинто хмыкнул и пристроил рядом свой горшок.

– Это мне? – дописавший формулу Тьелпэ поднял голову, улыбнулся ему и подозрительно нахмурился на новый предмет обстановки.

– Ну я вернулся, – сообщил Тинто, отстёгивая фибулу и снимая плащ, чтобы небрежно бросить его на спинку свободного стула. Снимать куртку в выстуженной комнате не хотелось. И как только у Тьелпэ руки не мёрзнут писать?

Тьелпэ ещё раз с сомнением смерил “подарок” взглядом и осторожно переставил стакан с травинками на другой конец стола, сложив лохматой стопкой какие-то записи и рисунки, чтобы освободить место.

– Все дела там закончил? – спросил он после паузы. После смерти мамы Тинто то и дело наблюдал теперь, как он напрягается каждый раз, когда разговор сворачивает в эту сторону. И думает над каждым словом ещё дольше, чем обычно, хотя до сих пор неумение сочувствовать вовсе не считал недостатком, кажется.

– Там дел особенных не было, – пожал плечами Тинто. – Все её рабочие записи уже разобрали, я только из личного кое-что взял… Цветок вот. Кажется, это тот, с розовыми цветами. Помнишь, на подоконнике рос?

Тьелпэ покосился на горшок, неубедительно делая вид, что вспомнил, и ещё отчётливей не понимая, нужно ли и можно ли что-то говорить. Тинто вздохнул и поправил помятую веточку, рассеянно разглядывая лохматую стопку бумаги между горшком и серебряным букетом. Беспорядочно разбросанные химические формулы, заметки и вопросительные знаки – что-то про осаждение серебра; видимо, черновики к этим самым опытам. В них Тинто не вчитывался, зацепившись взглядом за рисунок посреди формул в углу верхнего листка. На рисунке он же, только нарисованный, держал одетой в рукавицу рукой клещи, а в клещах – кусок металла неправильной формы, и хмурился на этот кусок возмущённо и обиженно. Мол, я ж правильно всё сделал, чего оно упрямится?