Текст книги "Взгляд с обочины 3. Аглон (СИ)"

Автор книги: Spielbrecher. Aksioma

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

– Лорд, почему же только эльдар? У меня родня там, в Озерках-то!

– А уж бить нечисть мы не хуже ваших умеем! – поддержал его другой человек, наоборот бородатый, с какой-то не то травинкой, не то палочкой в углу рта. – Небось, не хуже ваших!

Именно в этом Тьелпэ и не был уверен. Сам он воинских талантов эдайн не видел и оценивать не мог, но доверял отцовской оценке. Но за людей неожиданно вступился услышавший разговор Новимо. Сказал, что знает их, а некоторые и вовсе оказались из его отряда, так что Тьелпэ согласился. Пусть берёт, кого знает.

– Мы и обход знаем хороший! – снова выступил бородатый, обрадованный поддержкой. – На случай, если орки успеют туда раньше нас или засаду устроят на главной дороге! – он хлопнул по плечу своего приятеля – тот аж покачнулся, отступил на шаг по склону, ловя равновесие, но воодушевился и тут же начал рассказывать, какой возле деревни есть холм, из-за которого можно подойти незамеченными, и какой там брод прямо напротив холма, за рощей…

Из всего этого и сложился нехитрый план. Ни на что более сложное времени всё равно не было.

Да и заезжать через ту же балку с севера, где прибежавший с новостью человек видел орков, Тьелпэ и так не собирался, надеясь, что при виде отряда орки просто сбегут той дорогой, какой пришли.

Когда на вопрос Новимо о командире Тьелпэ сказал, что сам и поведёт отряд, люди воодушевились ещё больше: а как же, целый эльфийский лорд! Разведчики из нолдор только переглянулись, но ни вопросов, ни возражений не последовало. Похоже, не только ему было ясно, что выбора особо нет.

Тьелпэ постоял пару секунд, глядя, как ветер гоняет по ручью ажурную тень от качающихся кустов, и думая, что ничего разумного в этой затее, конечно, нет. Стоявший рядом Тинто вздохнул, потёр висок и заморгал, прекращая слепо таращиться в тот же ручей.

– Предупредил? – уточнил Тьелпэ, хотя не сомневался в ответе.

– Это-то да… – он болезненно сморщился, так что Тьелпэ самому захотелось поёжиться от чужого грызущего беспокойства.

– Спасибо, – тихо сказал Тинто чуть позже, когда они уже направились к шатрам за своим оружием.

Тьелпэ кивнул. Главное, теперь не положить всех в этой великой и славной битве с мародёрами. Отец будет счастлив.

Дорогу до брода знал не один человек, а сразу несколько, и до реки отряд долетел быстро, хотя тропа больше годилась для пеших, чем для конных. У реки она и вовсе потерялась на низком каменистом берегу и пришлось замедлиться, чтобы не гнать лошадей по сырой щебёнке. Их что-то беспокоило, заставляло беспокойно храпеть и раздувать ноздри. Всадникам приходилось успокаивать: вряд ли ржание услышат в деревне, но лишнего шума всё равно не хотелось.

А потом они увидели дым.

Он поднимался из-за холма и тянулся на юг, стелясь по склонам и макушкам деревьев.

Слишком тёмный для обычного костра или очага. И слишком широко поднимался.

Опоздали?

Ехать быстрей было нельзя, не рискуя переломать ноги лошадям, и оставалось только надеяться, что опоздали не слишком сильно.

Тем более, до брода оставалось уже недалеко.

Тьелпэ переправился первым и остановился на берегу, обернувшись посмотреть, как переходят другие. Теперь только обогнуть холм – лучше собраться всем и огибать уже строем.

Несмотря на недавние дожди, осенняя вода в речке бурлила невысоко, из потока выглядывали макушки валунов, рассекая течение и завивая его петлями. На месте брода вода едва доходила лошадям до колен.

Переправлялись все хмурые, вереницей, кто-то сжимал рукоять меча, кто-то доставал лук, едва оказавшись на берегу.

Тинто, оказывается, отстал гораздо сильней, чем думал Тьелпэ, и ехал не сразу за ним, а почти в самом конце. Встретив взгляд, он отвернулся. Но Тьелпэ успел заметить закушенную губу и следы от слёз на щеках.

Всё-таки опоздали.

Тьелпэ ненадолго перевёл глаза к холму, туда, где поднимался дым, и повернулся обратно. Уже последние переправляются, пора собирать строй.

***

Гостей орки если и ждали, то не с этой стороны: на северной дороге, которой сами пришли, и западной, уходившей к турнирному лагерю. Со стороны брода не было никого.

Когда отряд вылетел из-за холма, деревня горела. Между поставленными без всякого порядка приземистыми деревянными постройками шёл бой: люди, вооружённые кольями и ножами, проигрывали.

Пока отряд огибал колодец и вытягивался цепью между двумя домами, увлечённые дракой эдайн и орки их не заметили – если и ждали свежий отряд, то с другой стороны. Прямо, на грядках возле следующего дома, двое вооруженных дрыньями эдайн отбивались от орков в доспехах. Слева, от горящего сарая, к ним бежали ещё трое с копьями вроде тех, что приготовил раздавать победителям Куруфинвэ, а другой человек тоже в доспехе и с мечом, заметив подкрепление, радостно завопил “Эльфы пришли!” – убив надежду застать врага врасплох, но зато подкосив вражеский боевой дух как раз к тому моменту, когда Тьелпэ скомандовал стрелять.

Он ещё на подъездах обсудил план со стражами – все сходились, что врага главное отогнать, а для этого выгодней стрелять вместо рукопашной и догонять не особенно рьяно. Пока что никто не догонял вовсе, стреляя по ближним и почаще, чтобы выглядеть многочисленней.

Орки покладисто кинулись куда-то вглубь деревни, спугнув мечущихся между горящими сараями коз и оставив несколько погибших. Только в грядках ещё продолжали отбиваться: как раз подоспевшие копейщики, воодушевлённые помощью, перекрыли им путь отступления, оттесняя к длинной не то луже, не то канаве, отороченной золотистыми камышами, особенно яркими на фоне почти чёрных досок сарая.

Всадники двинулись дальше, стрелами оттесняя орков дальше, но Тьелпэ сидел в седле всё так напряжённо и надеялся только, что не слишком беспокойно оглядывается, пытаясь угадать, откуда ждать подвоха. Из-за сарая? Из горящего дома впереди? Сзади, от колодца? От того амбара на высоких столбах?

Боевого опыта у него за годы в Эндорэ не то чтобы совсем не было… В город война не докатывалась, на большие вооружённые отряды тоже никто не нападал, а в разъезды Тьелпэ не ездил. В тех же редких случаях, когда он всё-таки натыкался на что-то опасное – при объезде строек, например, – решения всегда можно было на кого-то свалить, чем он охотно и пользовался.

Взгляд выхватывал отдельные пятна, которые никак не хотели складываться в единую картину.

Тинто сидит прямо, как на параде, сосредоточенно глядя в никуда поверх гривы. Новимо, азартно щурясь, высматривает цель, уложив на тетиву яркую полосатую стрелу, но не спеша натягивать. Тонкий дым над весело полыхающим сеновалом рвётся на ветру, открывая розоватый полумесяц на фиолетовом вечернем небе, над самым коньком провалившейся крыши. Впереди кто-то мечется, орки отступают, затаптывая плетень, один или два падают от нового залпа.

Конь перескакивает через груду бурого тряпья в мокром бурьяне, та сжимается и пытается удрать, но судя по треску рвущейся кожи кто-то из ехавших позади останавливает её копьём, уже насовсем.

Оставшаяся по левую руку драка сместилась с грядок в лужу – и оттуда с громким плеском, гоготом и хлопаньем крыльев выскочили один за другим полдюжины гусей и опрометью побежали под копыта, вытягивая шеи, шипя и сбивая прицел.

Пока выпутали лошадей из гусей, стычка в луже закончилась, и следующий дом, пышущий больше едким дымом, чем жаром, всадники огибали уже в компании победивших эдайн. Те, в отличие от отряда, ни с кем не договаривались избегать рукопашной в пользу обстрела и кинулись к оркам, не разбирая дороги, едва завидели их между высоким длинноногим абмаром и горящим сеновалом. Слева за ними с храпом метнулся конь, понукаемый всадником, и Тьелпэ, опешив, уронил поднятую было руку. А ещё через пару мгновений послал своего коня следом. Он собирался сдержать своих, чтобы прикрыть людей, – но Тинто, решил иначе и уже нагонял беглецов, пригнувшись к гриве и хватая вместо лука притороченное с другого бока короткое копьё.

Реальность снова развалилась на отдельные клочья, и самый крупный клок – стена стоящего на сваях амбара, сбитая из неошкуренных досок, – заслонял почти все остальные, приходясь как раз вровень с лицом всадника. Из-за него урывками виднелся Тинто, то стреляя, то замахиваясь копьём в кого-то невидимого. Тьелпэ послал коня в обход – и тот заплясал, едва не вставая на дыбы, когда ему почти под копыта повалился один из давешних людей – бородач, подначивавший товарища рассказать дорогу через брод. В суматохе Тьелпэ не разглядел, почему человек не удержался в седле и не удержал копьё, но помочь не успел: пока он успокаивал коня, бородач, не огорчившись потерей оружия, схватил с чурбана брошенный топор и, со свистом размахнувшись, рубанул – мимо трёх орков, по столбу лабаза. Столб с кряканьем подогнулся, человек нырнул под покосившийся пол лабаза, и тут же на орков повалились из раскрытой двери мешки, звонко лопаясь об головы и копья и щедро обдавая их тяжёлым пшеничным ливнем.

Пока Тьелпэ объезжал это стихийное бедствие через заросли сухого бурьяна, согнав с насиженных мест несколько кур и одного орка, Тинто тоже успел справиться без посторонней помощи и дико оглядывался теперь, сжимая копьё, с незнакомым выражением на бледном лице. Но стычка была уже почти кончена.

Орки рассчитывали угнать немного скота да попугать деревенских, а вовсе не драться, и при первой возможности сбежали, бросив добычу и швырнув на прощание горящее поленце ещё в один сеновал, чтобы эдайн и их нежданным помощникам было чем заняться помимо погони. Те послушно кинулись тушить – Тьелпэ только выставил несколько часовых следить, чтобы орки не вернулись незамеченными, да отправил целителя и местную знахарку перевязывать раненых.

Их было не слишком много – по большей части пострадавших ещё до приезда отряда. После орки больше думали о побеге, чем о нападении. Из отряда всего у троих были ранения серьёзней ссадин и синяков, да ещё один из эдайн лишился почти целиком правого уса и заковыристо ругался об этом на нескольких языках.

Когда пожар затушили, живые цепочки с вёдрами, протянувшиеся от реки и от колодца, рассыпались кто к раненым, кто разглядывать дотлевающий амбар, а большая группа решительно двинулась к колодцу – вокруг которого только и можно было разместиться отряду всадников.

К тому времени почти все уже успели спешиться и теперь зачерпывали ладонями воду из ведра, к которому, раздувая ноздри, тянулись и ближайшие лошади.

Выйдя к колодцу, эдайн заозирались, выискивая главного. Кто-то из пограничников кивнул на Тьелпэ, и толпа направилась к нему – благодарить.

Отвлекая его от друга, безучастно сидящего на чурбане посреди рассыпавшегося зерна.

Говорил преимущественно один человек, кланяясь, прикладывая руку к сердцу и благодаря богов и эльфийского лорда за помощь и предупреждение.

– Повезло нам, что ваша садовница здесь была. А вот ей… мда. И не побоялась же…

Тинто повернул голову, прекратив пока щуриться по сторонам сквозь редеющий дым и вернувшись из своих мыслей.

– Да, очень жаль, что с ней так вышло, – кивнул Тьелпэ. – Но ей неоткуда было знать, что на деревню нападут.

– Так-то оно да, – кивнул человек и с непонятным сомнением почесал голову. – Тут ведь какое дело, лорд. Она ведь в полях была, – он махнул рукой куда-то к юго-западу. – С некоторыми нашими пошла, значит, посмотреть, что там как получше устроить, обряды какие для плодородия или не знаю уж что. А как узнала про разбойников этих, так побежала предупредить, да вперёд всех.

– Сказала, быстрей добежит, – влез ещё один человек, невысокий и крупный, с блестящим от пота лицом. – А мы и верно не угнались.

– Вот, значит, и добежала, и предупредила, – заключил первый рассказчик, покивав и поглядывая на переменившегося в лице Тинто.

Который молча развернулся и пошёл куда-то за дымящийся сеновал, оставив Тьелпэ самого разбираться с прочими рассказами. Тот растерялся на мгновение, не зная, идти ли следом, но всё же остался – объяснить поведение Тинто (люди поражённо уставились вслед ушедшему, услышав, что погибшая девушка – его мать, и только потом принялись выражать соболезнования не по адресу) и задать ещё несколько вопросов.

Как именно она погибла, человек не знал. В общей суматохе, когда орки перехватили у околицы уходящих людей: услышав новость, те хотели было спрятаться в холмах, но далеко уйти не успели. Пока собрались, пока похватали орудие, пока поспорили, что из имущества забирать, а что бросить – урожай-то жаль бросать, не голодать же без него до весны… А орки чего не утащат, то пожгут, известное дело.

Так и оказалось: эти орки пришли не за пленными, а пограбить, так что на убегающих людей обращали немногим больше внимания, чем отряд Тьелпэ потом на них. Часть людей поэтому смогла уйти, только нескольких порубили сразу, да ещё некоторых, кто остался прикрывать отход. С ними стычка и длилась ещё, когда подоспевший отряд из турнирного лагеря оттеснил всех обратно в деревню.

С того момента, когда орков заметили на входе в балку, и до конца стычки не прошло и трёх часов.

Разговор с отцом застал Тьелпэ уже на пути к давешнему колодцу у южного края деревни. Отряд готов был выезжать обратно, оставалось только забрать погибшую. И Тинто, который так и сидел рядом прямо на земле, глядя, как ветер перебирает спутанные волосы. Только сумка рядом добавилась: эдайн передали вещи Хисайлин.

Тьелпэ остановился рядом, избегая смотреть на её мёртвое лицо и не представляя, что тут можно сказать.

Какое-то время оба молчали. Потом Тьелпэ положил ему руку на плечо. Сказал негромко:

– Нам нужно ехать обратно. Отец послал отряд нам навстречу.

Тинто поднял голову, сглотнул, вытер рукавом щёки и встал, подобрав сумку.

Носилки для Хисайлин уже наскоро сделали, закрепив между двух коней. Пострадавших людей катать туда-сюда не стали, оставив им целителя – завтра здесь будет разъезд, с которым Хисайлин должна была ехать изначально, и с которым можно будет вернуться на Аглон.

***

Вскоре после выезда обратно их встретил обещанный отряд, который Тьелпэ коротко ввёл в курс дела. Тинто всё ещё безучастно молчал, время от времени опуская голову посмотреть на труп матери, покачивающийся, когда лошади справа и слева от импровизированных носилок шагали не в такт. Хотя видеть в них можно было разве что плащ, которым мёртвую укрыли с головой – только контур угадывается.

Тьелпэ тоже молчал – не зная, что сказать и нужно ли говорить. Жалость к Тинто мешалась с виной и оглушающим непониманием: как же так? Совсем недавно говорили с ней, обсуждали, как она приедет в город, и подарок для Тинто…

Он-то о чём сейчас думает? Что лучше бы не предупреждал её?.. Что бы этому человеку промолчать…

Надо было выехать быстрей, не тратить время на споры, не выбирать, кого брать. Может, тогда бы…

Задумавшись, он отвёл рукой еловую ветку – и остаток дороги нюхал оставшийся на коже липкий смолистый след, стараясь отвлечься от неприятных мыслей. Запах помогал слабо – хотя и лучше, чем мёртвое тело у колена. Ещё перед отцом объясняться…

Для этого в лагере всё-таки пришлось оставить Тинто одного: на доклад его точно тащить не стоило.

Куруфинвэ обнаружился рядом с полупустым в сумерках стрельбищем (близнецов Тьелпэ узнал больше по голосу и смеху их верных в ответ на глухие удары очередной стрелы в мишень, чем по сумеречным силуэтам). Придирчиво оглядел сына и хмуро велел рассказывать. А когда Тьелпэ кратко пересказал получение известия и битву за деревню, недовольно поинтересовался:

– Сам-то зачем поехал? Надоело прятаться в мастерской, потянуло на передовую?

“Кто бы говорил”, – хмуро подумал Тьелпэ, но отвёл взгляд. И повторил то, что уже говорил осанвэ:

– Больше некого было отправить.

– Кроме великого воина Тинтаэле? – язвительно уточнил отец, и Тьелпэ сдался. Да и зачем скрывать? Всё равно узнает.

– Там была Хисайлин.

– Обрадовалась вам? – не меняя тона, поинтересовался Куруфинвэ. И понимающе прищурился, когда Тьелпэ промолчал, ещё ниже опуская голову. Сухо бросил, отворачиваясь обратно к стрельбищу: – Надеюсь, у него больше нет родственников.

Тьелпэ только глянул хмуро, окончательно передумав обсуждать, что можно было сделать иначе. Но отца этот ответ устроил. Он спросил ещё, всех ли орков перебили, недовольно поморщился, услышав, что половина унесла ценные сведения обратно на север, но ругаться больше не стал. Как и выговаривать за то, что Тьелпэ не связался с ним первым и не спросил разрешения. На осторожные вопросы о собственной поездке, впрочем, отвечал коротко: догнали, отбили, погиб Ингасиндо.

Тьелпэ, пытавшийся найти взглядом запропастившегося Тинто, удивлённо обернулся, но тоже не стал спрашивать уточнений. Где должен был быть Ингасиндо, он и сам знал. Как и его манеру гулять в одиночестве, с верой в свою неуязвимость.

Со второй попытки он всё-таки нашёл взглядом Тинто: тот ненадолго показался между шатрами на спуске к ручью и снова скрылся за чьим-то пологом. Тьелпэ растерянно продолжил смотреть вслед, снова не понимая, что делать. Оставить его одного? Или наоборот?

Со стрельбища громко считали хором: “три! два! один!” – секундная пауза на странный, будто сдвоенный удар в мишень, и новая волна радостного галдежа. Тьелпэ поморщился и перестал сверлить взглядом прилипшие к мокрому шатру бурые дубовые листья. На стрельбище уже и силуэты виднелись с трудом – как они там стреляют? По памяти? На звук? Весело всем… Может, потому Тинто и ушёл спрятаться, чтобы не спотыкаться глазами об чужое веселье, к которому так невовремя решили присоединиться орки.

– Как-то много совпадений, – задумчиво сказал Тьелпэ, вспомнив свои мысли по дороге к Озеркам. И пояснил, заслужив острый взгляд отца и поняв, что думал об этом не только он. – Два набега, здесь, одновременно с праздником…

Куруфинвэ пренебрежительно фыркнул:

– Совпадение! На как раз опустевшую деревню за скотом и на обычно пустую дорогу за пленными? Это не совпадение, а разведка: они знали о празднике – вот и решили воспользоваться. Может, и ещё какие-то набеги были в это же время, просто их мы как раз не заметили.

Смутные силуэты на стрельбище сгрудились в одну оживлённо колыхающуюся кучку. Кто-то, чиркнул кресалом, зажёг факел, высветив несколько голов и зачернив остальные. Мокрые кусты рядом с факелом вспыхнули россыпью ало-золотых капель.

Версия о других набегах Тьелпэ не нравилась, но правдоподобия от этого не теряла. Будь набегов всего два – вряд ли им повезло бы случайно заметить оба.

– И что ты думаешь делать?

– Сейчас – ничего, – раздражённо отрезал Куруфинвэ. – Делать надо было раньше. Но кто меня слушал?

Он замолчал, хмуро щурясь на веселящихся Амбаруссар.

– Может, теперь послушают, – негромко предположил Тьелпэ, но ответа не дождался.

***

Накануне мысль оставить Тинто одного казалась здравой и логичной, но уже ночью, перед сном, эта уверенность прошла. Поэтому наутро, не увидев его на завтраке, Тьелпэ только спросил у отца, точно ли не нужен ли ему на трибунах, и пошёл на поиски под предлогом подготовки к завтрашнему сбору лагеря.

Ни на ограниченных яркими лентами аренах с финалами поединков, ни на просторном лугу с островками недовытоптанного сухого тысячелистника Тинто не было, а расспросы показали, что его уже пытались найти – обсудить подготовку к отъезду, – и нашли в шатре, но выманить откуда не смогли.

Тьелпэ уже подходил, когда изнутри шатра донёсся приглушённый стук, будто что-то рассыпалось, и увиденный внутри беспорядок не стал для него сюрпризом. Тьелпэ поморгал, привыкая к полумраку. На столе оказался почти нетронутый сыр с хлебом и подсвечник с догоревшей свечой, на полу – раскрытый ящик с ворохом каких-то вещей и бумаг, часть вещей выброшена на пол. Под ногами у сидящего на постели Тинто валялось несколько свечей, а на смятом одеяле рядом с ним лежал развязанный свёрток с ещё тремя. Он с шорохом покатал их по шуршащей вощёной бумаге, огладил ладонью подушку, заметил что-то под пальцем и вытянул пёрышко. За ним выглянуло второе, Тинто потянул и его, бросив первое в свёрток к свечам.

– Что, меня снова кто-то ищет? – обречённо спросил он на третьем, по-прежнему не оборачиваясь.

Подошедший и остановившийся рядом Тьелпэ покачал головой: он уже нашёл. Присел, подбирая рассыпавшиеся свечи, протянул Тинто. Тот бездумно взял, положил в свёрток к остальным, потеребил подушку и снова нащупал пальцем дырку с лезущим пухом.

– Я не знаю, что делать, – со вздохом признался он, поднимая, наконец, голову. – Можно я просто уеду и всё?

Глаза у него были красные, и от этого потерянного взгляда Тьелпэ снова накрыло отчаянной виной за свою беспомощность, за неспособность ничем помочь, даже внятно посочувствовать.

– Куда? – спросил он, извинений тоже не придумав.

– Не знаю. В город хотя бы. – Тинто снова отвернулся к подушке, выковыривая из неё очередное пёрышко. – Вот и чего они пристали все? Как будто я знаю сейчас, как нам лагерь сворачивать. Я не хочу думать про это. Они что, сами не могут сделать?

Тьелпэ помолчал. Он как раз собирался предложить отвлечься на работу, но раз так…

– Я разберусь. – И снова растерянно замолчал. Оставлять его здесь тоже не дело – и не похоже, чтобы помогало отвлечься. Ещё бы знать, какие можно предложить альтернативы…

Он прошёлся по шатру, остановился у стола, ткнул пальцем в хлебную крошку на полотенце, и та сухо хрупнула, вместо того, чтобы прилипнуть. Но хлеб ещё не успел зачерстветь и вкусно пах свежей выпечкой. Из-под нарезанного сыра выглядывала пара ломтиков вяленого мяса. Тьелпэ оглядел стол, налил из кувшина воды в чашку, переложил еду из тарелки в полотенце и вернулся к постели с чашкой в одной руке и этим полотенцем в другой. Тинто, насобиравший из подушки уже хорошую горсть пуха, непонимающе уставился сначала на лёгшее рядом полотенце, потом на протянутую чашку, потом на Тьелпэ.

– Ешь, – подсказал тот.

На мгновение ему показалось, что Тинто откажется, но затем он отмер, поставил протянутую чашку на колено и принялся безучастно жевать, даже вспоминая время от времени запить водой. Похоже, спорить ему сейчас хотелось ничуть не больше, чем решать что-то со сбором лагеря. И когда полотенце опустело, Тьелпэ снова не стал спрашивать.

– Пойдём.

Тинто помедлил и просто кивнул, вставая следом и даже не спросив, куда его зовут.

Пока они шли через лагерь, пару раз к ним обращались со срочными вопросами, Тьелпэ всем отвечал односложно и обещал подойти разобраться позже. Тинто молчал. Ходить следом ему было не трудно, но с разговорами лезть в кои-то веки совсем не хотелось.

Выведя понурого Тинто к окраине лагеря, на незанятое щитовиками поле, Тьелпэ остановился. В нескольких шагах от них две группы собрались вокруг расстеленных в траве покрывал с трупами. Эдайн, все надевшие или хотя бы повязавшие что-то красное, были многочисленней и громче. В головах у мёртвых горел небольшой костёр, испуская сладковатый приторный дым, кто-то из женщин то ли рыдал, то ли пел странным надрывным голосом. Нолдор поглядывали на них, но держались в стороне. Полчаса назад Тьелпэ именно отсюда и начал поиски, но нашёл только приятелей Ингасиндо, да ещё Айраутэ.

Тинто, остановившийся рядом, разглядывал оба сборища всё так же молча. Потёр нос рукавом.

Тьелпэ покосился на него, помолчал ещё.

– Я подумал, может, тут лучше, чем одному в шатре. – Тинто не соглашался, но и не спорил – уже неплохо. Сам он не представлял, что делать в таких случаях. Говорить бессмысленные формулы соболезнования? А здесь вон сколько эльдар и эдайн – может, они знают. Он помолчал ещё немного и добавил: – Эдайн своих погибших увезут домой, а Ингасиндо хоронят прямо здесь через несколько часов. Если у тебя нет других предложений… Хисайлин тоже можно.

Предложений у Тинто не было. Как и голоса, похоже. Он вяло шевельнул рукой, не то отмахиваясь от разговора, не то разминая запястье, и пошёл сквозь мокрый от росы бурьян к трупу матери, обходя ближнее покрывало, где смутно знакомая Тьелпэ девушка раскладывала вокруг головы Ингасиндо яркие листья, плети хмеля и поздние цветы. Тьелпэ, помедлив, пошёл следом и бесполезно топтался то с одной стороны, то с другой, рассеянно вспоминая, где уже нюхал этот сладковатый дым, которым тянуло от эдайн, и по-прежнему сомневаясь, не лучше ли было оставить Тинто в шатре. Хотя вернуться он всегда успеет…

Но потом Тинто, вяло отмахивавшийся от сочувственных вздохов и вопросов об украшении могилы, неожиданно возмутился срезанными цветами и слегка ожил, при поддержке Айраутэ объясняя остальным, что цветы нужно сажать, а не резать. Уж Хисайлин это точно понравилось бы больше.

За этим Тьелпэ их и оставил, надеясь разобраться с делами – своими и Тинто – до похорон.

***

Когда он вернулся к трибунам, вдоль всего уже слегка подсохшего поля пестрыми рядами выстроились деревенские отряды. Построение было последним из упражнений, и довольно лёгким, по сравнению с быстрыми разворотами или оборонным порядком, но крестьяне успели порядком устать, так что местами ряды проседали усевшимися на корточки отдохнуть людьми, а по краям и вовсе сильно к центру: так было лучше видно трибуну с лордами. Судя по заваленному призовыми копьями и топорами помосту, победителей ещё не объявляли. А судя по сидящим на трибуне лордам, это вот-вот должно было исправиться.

Тихонько поднявшемуся к своему месту Тьелпэ только близнецы и кивнули: старшие готовились говорить, и Куруфинвэ встал поднял руку, привлекая всеобщее внимание.

Зрители притихли. Тьелкормо продолжал улыбаться. Амбаруссар со скучающим видом развалились в креслах. Питьо поймал взгляд племянника и со значением закатил глаза. Речи и торжества они и в самом деле не любили примерно одинаково, хотя рыжий страдал громче.

– Прежде чем объявлять, кому достанутся призы, – начал вещать Куруфинвэ, – я хочу поздравить вас всех с победой, которую некоторые из вас уже одержали! И я говорю сейчас не о турнирах. Моргот хотел отравить нам праздник, запугать нас, прислав сюда своих рабов, способных только жечь мирные деревни и убивать женщин и детей! Но рабы, не имеющие собственной воли, никогда не смогут сравниться со свободными народами – что ваши братья уже доказали сегодня в Озерках! Они учились военному искусству плечом к плечу с вами – всего несколько дней! Представьте, какого мастерства можно достичь за год!

Отец продолжал говорить что-то о важности воинского искусства и о том, почему с врагом бессмысленно договариваться, но Тьелпэ слушал вполуха. Он никогда не видел смысла в эпитетах и никогда в глубине души не верил, что кто-то может принять их всерьёз – даже когда видел, что принимают. Как сейчас вот.

Из людей уже никто не сидел, дальние колыхались и просили передних передавать сказанное – не Макалаурэ выступает, не по всей Ард-Гален слышно. Многие оживлённо шумели в положенных местах, жадно поглядывая на помост с оружием, рядом с которым красовались верные Тьелкормо во главе с Малторнэ и Тарьендилом, готовые вручать подарки. Через поле от них, над рядами воодушевлённых эдайн ветер теребил гроздья сухих серёжек на ясенях. Тьелпэ смотрел, как их голые ветки царапают пасмурное небо, и недоумевал, зачем отец вообще взял его сюда. Сидел бы сейчас в городе спокойно. И Тинто тоже. Может, Хисайлин и в самом деле осталась бы жива, если бы не кинулась предупреждать эдайн. И может, в его отсутствие отец оставил бы в лагере кого-то из стражей, кто сумел бы приехать вовремя…

Под рёбрами снова зашевелилась тоскливая тяжесть. Он обещал после закрытия турнира вернуться на похороны, но по-прежнему не понимал, что там говорить и делать. Рассказывать, как погибшие возродятся в Амане? Но живым-то что с этого, если вернуться туда нельзя? Погибшие тоже – если и возродятся, то неизвестно ещё, через сколько веков. Тьелпэ нахмурился, поднимая голову и сел ровней, вспоминая прощальное напутствие Намо. Воплощённая справедливость, как же, один приговор на всех – от Феанаро до таких вот, как Хисайлин. Или Тинто.

Додумать ему помешали Амбаруссар, оживившись и заёрзав впереди. Тьелпэ качнул головой, отгоняя мысли и вслушался. Отец и в самом деле заканчивал говорить.

– …и каждый раз, когда видите людей с таким оружием в руках, знайте: это благодаря им вы, ваши жёны и дети можете жить на этой земле!

Победителей объявлял Тьелкормо как старший, и хотя он тоже не обошёлся без речей, через полчаса оружие было роздано, другие подарки тоже, и заждавшиеся эдайн ушли пировать, а Тьелпэ – снова бессмысленно топтаться рядом с Тинто, теперь над могилой.

========== 3.3 АГЛОН (19) Непрошеные подарки, уличные инсталляции и нобелевская премия ==========

***

Осень ещё держалась за стены и крыши города, но снежные шапки на вершинах Дортониона уже поползли вниз, разрастаясь. На излюбленной стражами полянке между учебным полем и конюшнями сидела на солнышке небольшая компания, ловя последнее неуверенное тепло. Северо-западный ветер сочился сквозь одежду почти зимним холодом, и Хейлан раз за разом подсчитывал в уме свои сбережения, как будто надеялся, что от пересчёта итог подрастёт и не придётся выбирать между отсылкой денег домой и покупкой новой куртки. Пока выходило, что придётся отложить до следующей луны либо то, либо другое, и каждое новое промозглое утро всё настойчивей подталкивало к правильному решению.

Очередной порыв ветра с противным скрипом столкнул ветки над головой, смахивая остатки листьев, и Хейлан с благодарностью принял у соседа ходившую по кругу фляжку. Жидкость обожгла горло и тепло зашевелилась где-то в животе, приглашая сделать ещё один глоток, но пока парень думал, фляжку у него уже бесцеремонно отобрал Берси. Тоже глотнул, с удовольствием эхнул, привычно потянулся вытереть рот – и страдальчески скривился, когда поднятая рука вместо лелеемых усов наткнулась на жалкий обрезок. Правый ус оставался на месте и был сейчас вдвое, если не втрое, длинней левого. Над несчастьем Берси смеялись все, кому не лень, но ровнять усы тот наотрез отказывался, предпочитая громко и многословно страдать.

Но сейчас в центре внимания, как обычно, был Кетиль, который удобно устроился на широком пне, подобрав под себя для мягкости длинный тёплый плащ и забросив ногу в высоком ботинке на колено другой, и неспешно, со вкусом рассказывал о недавней охоте. Он сочувственно усмехнулся Берси, не прерывая рассказа. Тот с мученическим вздохом передал фляжку дальше и вернулся к нарезанию куска телячьей кожи на тонкие полоски, из которых собирался сплести новый темляк для любимого ножа.

– …там ещё над заводью два приметных взгорка есть, – продолжал Кетиль, – Сиськи называются. А по-эльфийски – Медвежьи уши.