Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

Захлопнулась корабельная дверь. Торопливые шаги взлетели по трапу, словно Эса что-то напугало – и теперь юный лорд отчаянно пытался понять, что именно. У него на уме была неудачная шутка, и он боялся, что Сколот ее высмеет? Но Сколот никогда и ни с кем так не поступал, а тем более – со своим опекуном! Нет, здесь что-то иное, такое, чего юноше не понять – он и раньше строил про себя разные предположения касательно Эса, и все они оказывались ошибочными. К двадцати годам случайно избранный лорд, игрушка императора, уже привык, что разум бывшего придворного звездочета, а также его лучшего друга и собеседника – загадка похлеще мироустройства. Хотя Эс как-то упоминал, что если мироустройство и правда беспокоит Сколота, то ему нужно всего лишь попросить у кого-нибудь из приближенных к императору людей книгу под названием «Shalette mie na Lere». Юноша отказался – ему нравились романы о приключениях и о выдуманных созданиях, а научная и философская литература вгоняла его в тоску – сказывались многочисленные уроки, призванные сделать из простолюдина-Сколота образованного человека.

Он забрался на парусиновый гамак и уставился в потолок – похоже, таким образом ему предстояло вытерпеть всю дорогу от Карадорра к Тринне. Или не дорогу, а плавание – какая разница, рассеянно подумал Сколот, если и то, и другое выглядит одинаково: ты трясешься в старом экипаже или на старом корабле, и никто, кроме возницы или капитана не в курсе, как скоро вдали покажутся башни и стены города. Любопытно, а что первым бросится в глаза там, на берегах соседнего континента? Если верить летописям и картам, то пустошь, а за пустошью берет свое начало раскидистый зеленый лес – его подписывали, как «Драконий», но пометки гласили, что крылатых звероящеров за древесными кронами давно нет.

Как-то оно все будет, решил Сколот, отвернувшись к покатой корабельной стене. В конце концов, до сих пор Эс не сделал ему ничего плохого – а значит, и его предложение погостить у соседей не обернется бедой.

Письмо о новом задании пришло капитану Хвету за день до выхода в космос – он бегло его прочитал, убедился, что названия секторов совпадают, и отправился на прощальную прогулку по EL-960.

Прощальная прогулка закончилась прощальным ужином в ресторане; официант принял Талера и Лойд за пару влюбленных, и если девушка покраснела и, запинаясь, начала отнекиваться, то мужчина только улыбнулся и ответил: «Может быть, вы и правы…»

После этого Лойд покраснела еще больше.

В бытовых условиях пользоваться протезами было – сплошное удовольствие; никакой фантомной боли, никаких настроек, никаких сбоев. Искусственные ноги сбоили, конечно, редко, но – метко, и в основном – на таких заданиях, где ключевую роль играли ловкость и скорость команды «Asphodelus-а». Признаваться в этом Талеру девушка стыдилась, потому что не сомневалась – он расстроится, а расстраивать Талера было все равно, что ломать целую Вселенную, сжигая обитаемые планеты и разбивая луны.

Прощальная прогулка, прощальный ужин, прощальный сон – капитан Хвет проспал до самого сигнала будильника, а потом по-армейски быстро оделся и обошел квартиру – с целью убедиться, что все выключено и находится на своих местах.

В порту, перед посадкой на пассажирскую перелетную единицу «Edna», он впервые за две недели закурил.

Лойд загрустила – в ее жизни было так мало хорошего, что теперь ей чудилось – прошла вечность между работой на корабле и заслуженным отпуском. Прошла вечность, и она ни за что не привыкнет заново к этому, загруженному работой, уставшему, настороженному Талеру с «Asphodelus-а». Он уже словно бы меняет настройки, словно бы влезает в шкуру капитана полиции, а шкура Талера с планеты EL-960 валяется на дешевом посадочном покрытии, как сброшенная змеей…

Пассажирская «Edna» добиралась до Бальтазоровой Топи почти двое суток. И хорошо, что капитану Хвету и его напарнице достались две роскошные каюты для vip-клиентов, поскольку в более дешевых помещениях обосновались какие-то мутные типы с юга Земли, и эти мутные типы вопили во всю глотку, споря, кто из нынешних президентов получит аудиенцию с императором.

«Asphodelus» ждал Талера и его напарницу там же, где они его оставили две недели назад. У трапа им вежливо кивнул патрульный, приставленный к посадочному квадрату номер девять, и отрапортовал – никаких проблем, сомнительные личности к судну не подходили, а полиция экстренных запросов не присылала, хотя в окрестностях Белой Медведицы опять произошел ряд вооруженных терактов.

– А мы как раз туда летим, – хмуро сообщил капитан Хвет, прижимая ладонь к панели сенсора. – Стыкуемся на орбите с дружеским кораблем и вместе ищем нехороших людей, которые подорвали порт.

– Сочувствую, – искренне ответил патрульный. И, справедливо полагая, что хозяин «Asphodelus-а» до прибытия пилота никуда не торопится, предложил: – А вы не хотите поработать у нас, в планетарной полиции Топи? Расследований мало, и все больше – простенькие, за пару дней можно разобраться. Я понимаю, что вы – элитная команда, привыкшая работать в откровенно опасных зонах, но рисковать одиннадцать лет кряду – это как-то… слишком самонадеянно, капитан. Однажды на ваши плечи рухнет серьезная неудача, и я бы рекомендовал исключить подобную вероятность. Ваш корабль известен, вас показывают по новостям, а потому – страшно представить, сколько у вас врагов… – Он ненадолго притих, восстановил дыхание и настойчиво повторил: – Так не хотите?

– Нет. – Талер покачал головой. – Извини.

– Не за что извиняться, – выдохнул патрульный, ошалевший от своей наглости. – Я пойду, капитан, мне еще отчет по состоянию портовых систем написать надо. Вечно после терактов такое – начальство требует, чтобы мы по новой заучили технику безопасности, а толку ее учить, если о бомбах и убийцах-фанатиках там ничего не пишут?

И он, сетуя на судьбу и местных командиров, ушел.

Внутри «Asphodelus-а» было тихо – так тихо, что эта тишина давила на слух. Не смеялся Джек, не ругался Эдэйн, не звенел бутылками Адлет – но зато капитан Хвет опустился в удобное капитанское кресло, открыл на панели несколько виртуальных окон и вчитался в подробные траурные статьи о недавнем страшном событии.

Лойд читала, стоя у него за спиной, и равнодушные черные буквы, похожие на жучков, поблескивали, и крутился бегунок слева от рамок сайта, и прыгали в чате сообщения очевидцев и перепуганных интернет-пользователей: как же так… где же была полиция… куда смотрела служба портовой безопасности… Больше всего девушку рассмешило вечное, как мир, возмущение: «За что мы платим налоги?!»

А вот капитану Талеру было не смешно. Он сидел, сжимая пальцами гладкие, прохладные подлокотники, и с каждой минутой злился все сильнее – действительно, где была хваленая планетарная полиция?! Небось, приняла чемодан с деньгами от будущих убийц, благодарно поклонилась – и сбежала, пока не запахло жареным…

Часы до прибытия Джека он считал по крупице, по долям секунды. Лойд как-то огорченно поглядывала на него из угла, но не объясняла, что ее беспокоит – наверное, стеснялась. Мужчина прекрасно помнил, что бывают моменты, когда в его присутствии девушка готова стесняться по любому поводу – как в ресторане, перед официантом. Хотя у него, признаться, тоже тревожно екнуло в груди, стоило парнишке в переднике назвать их «влюбленными»…

Джек явился в неприлично радостном расположении духа – до него новости еще не дошли. Загореть у него традиционно не вышло, и пятна белой кожи чередовались с пятнами красной, обгоревшей; эта обгоревшая шелушилась, и юноша с явным удовольствием ее чесал.

– Привет, Лойд! – весело поздоровался он. – Как ты? – и, не дожидаясь ответа, выпалил: – А я был на море! Там, правда, солнце, и я ему опять не понравился, но вода была обворожительно теплой, а волны – достаточно высокими, чтобы прыгать на них с надувной подушкой! И бродячие торговцы, как всегда, продавали жареных кальмаров, и земную кукурузу, и мороженое, а моя мама бурчала им вслед ругательства и клялась, что спустя пару лет обязательно купит лазерное ружье и всех перестреляет. Но тут нужно, чтобы я замолвил за нее словечко в полиции, а я, как ты понимаешь, такого не сделаю, потому что кукурузу и жареных кальмаров люблю.

Он сиял, как начищенная монета, и улыбка у Лойд получилась тоскливой и виноватой, словно девушка самолично отобрала у пилота счастье.

Джек шлепнулся на диван рядом с ней:

– Прием, Лойд! Я спрашивал – как ты? И где капитан? Неужели пьет в портовом баре, пока ты прозябаешь тут? Если да, то пошли скорее к нему, купим текилы и поговорим… о чем мы, кстати, поговорим? Главное, чтобы не о ядерных боеголовках, как на пляже DMS-441.

Девушка тяжело вздохнула.

– Лойд! – обиделся Джек. – Ты что, язык проглотила?

– Да лучше бы проглотила, – пожаловалась она. – Лучше бы я его себе откусила, потому что мне… так тебя жалко…

Пилот вытаращился на коллегу в немом изумлении:

– Жалко? Меня?

– Тебя. Мы летим на Белую Медведицу, но сперва дожидаемся у ее орбиты каких-то людей из Центра. Насколько я понимаю, эти люди будут нами руководить, но оно и славно, потому что капитан…

Она осеклась, различив знакомые шаги за границей распахнутого шлюза. Джек, несколько растерявший свою подчеркнутую бодрость, повернулся к выходу и вяло коснулся пальцами виска – мол, приветствую, я приехал и вроде бы еще жив.

– Добрый вечер, Джек, – мягко произнес Талер. – Запускай ходовые двигатели. Эдэйна и его пьяного приятеля мы заберем с RAS-19, она в тридцать пятом секторе – по пути… если без карты не разберешься, то обязанности штурмана у нас временно исполняет Лойд.

Джек переступил с ноги на ногу.

– Да нет, обойдусь и без нее… главное, чтобы на орбите не задержали. – Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла какая-то жалкая, и он поскорее спрятал ее за внимательным выражением лица, намекая, что мыслленно уже приступил к работе.

Проклятое начальство! Проклятый генерал! Что еще за люди, которые будут руководить командой «Asphodelus-а»? Что еще за люди, которые потеснят капитана Хвета? Что еще за люди, которым не стыдно вмешиваться в порядок, с таким трудом принятый всеми на борту полицейского корабля?!

Странно, что сам Талер до сих пор помалкивает, подумал Джек. Три года назад, на той операции, где Лойд потеряла ноги, «Asphodelus-ом» тоже руководил человек из штаба, и этот человек совершал такие ошибки, что, не будь у него надежной и богатой «крыши», его бы засудили к чертовой матери. И правильно бы сделали, пускай бы валялся на жесткой деревянной постели за решеткой, пускай бы валялся и не портил никому жизнь…

Джек вспомнил, как девушка – беловолосая, сероглазая, хрупкая девушка сидела в корнях раскидистого дерева, а капитан Хвет, резко постаревший капитан Хвет рылся в походной аптечке, и вокруг разлетались ненужные, бесполезные капсулы, упаковки и баночки. Джек вспомнил – и содрогнулся, потому что в памяти ярко отпечатались и два окровавленных обрубка, и грязные ладони Талера, и разбитый пузырек, и запах сильного анальгетика – такой пьют, будучи уверенными в скорой смерти…

Ходовые двигатели «Asphodelus-а» нежно, вкрадчиво зашелестели под корпусом. Пилот любил шляться по станционным барам, и по тем же барам вслед за пилотом ходили слухи, что самые современные модели кораблей пересекают атмосферное кольцо беззвучно. Это какими же, наверное, глухими и одинокими ощущают себя их хозяева – Джек ни за что бы на такое не согласился…

– Диспетчер вызывает пилота корабля «Asphodelus», – монотонно сообщил искин. – Принять вызов?

– Принять, – забывшись, механически покивал ему парень.

Виртуальное окно мигнуло, рассыпалось набором битых пикселей – и отобразило красное, довольно лицо мужчины. Ему было, пожалуй, за сорок, и лысина сверкнула отражением настенной лампы, а крошки – мелкие белые искры на темном свитере – выделялись так явно, словно были неотъемлемой частью дизайнерского решения.

– «Asphodelus», расчетное время взлета – четыре с половиной минуты, направление – тридцать пятый сектор… – нудно зачитал он. – Все так?

– Да, – подтвердил пилот, сдерживая смех. Крошки на свитере – улика в деле о невинно съеденной булке – взывали к нему из камеры, как взывают сатанисты к бурому дьявольскому трону. – Все верно. Прошу одобрить пересечение воздушных и орбитальных границ, докладываю – документы заверены печатью и подписью начальника порта, а также генералом центральной космической полиции от шестого января две тысячи восемьсот четырнадцатого года…

– Пересечение границ одобрено, сканы документов прилагаются, —все так же нудно отозвался диспетчер.

Виртуальное окно погасло, искин печально оповестил, что вызов завершен со стороны порта. Джек усмехнулся, а спустя минуту «Asphodelus» уже летел, и небо безумно, с треском и свистом, неслось ему навстречу, принимая в свои объятия…

Эдэйна и его, как выразился капитан, пьяного приятеля, то есть механика по имени Адлет, забирали со старой станции на орбите глухой, почти необитаемой планеты – всего два поселка по сорок домиков, для таких прибытие корабля – едва ли не праздник. Штурман попросил прощения – прежде всего, у Талера, за свое глупое поведение и за то, что позволил Адлету напиться до совершенно невменяемого состояния. Талер, занятый очередным письмом от начальства, рассеянно его обругал и приказал запереть механика в каюте, чтобы неповадно было. Этот приказ выполнили коллективно и весело, с хохотом и плясками – правда, никто, кроме Джека, не плясал, но Лойд заливисто смеялась, а Эдэйн кривился в ухмылке, предвкушая, как его товарищ придет в себя и не сможет прикосновением к сенсору открыть шлюз…

Потом веселиться расхотелось.

Начальство писало, что теракты на Белой Медведице продолжились и, более того, усилились. Обнаглевшие убийцы взломали систему второго – и последнего – порта, ввели код в строку о самоуничтожении, а затем перешли на крупные города. Накануне вечером тамошний мэр еще отвечал на звонки по закрытой полицейской линии, а утром его труп обнаружили привязанным к шпилю межпланетного банка – привязывали-то живым, ночью, а к утру бедняга умер от холода и давления…

В углу окошка, повисшего на панели перед капитаном, болталась цифра «2568». Лойд обнаружила, что она не постоянна – произошел скачок на «2692», после него – скачок на «3211», и девушка спросила:

– Что это за… штука?

– Это жертвы, – очень тихо отозвался Талер. – Это количество убитых людей…

На полпути между Бальтазаровой Топью и Белой Медведицей левый маневровый, так тщательно установленный и обласканный ремонтной бригадой, принялся барахлить. Вынужденная остановка посреди астероидного поля, неподалеку от раскидистой туманности, похожей на щупальца осьминога, повергла капитана Хвета в такое состояние, что никто из команды не решился и намекнуть, что он ведет себя жутко. Мужчина бродил по «Asphodelus-у», надев наушники и с каким-то муторным, отстраненным вниманием слушая сводку новостей, передаваемых на малой частоте – благо до цели было рукой подать. И глаза у него были такие холодные, такие стеклянные, будто их владелец уже умер, будто его разорвала на куски очередная беспощадная цифра – 4950…

Адлета наспех вынудили раскаяться, а он, в свою очередь, вынудил двигатель донести корабль до сектора, где предстояла встреча с предполагаемым командиром операции. Сектор был пуст, но кое-где в космической темноте грустно, словно бы укоризненно горели звезды, а построенное человеческими руками солнце на сверхновой батарее усердно полыхало карминовым. Какой страшный, должно быть, свет на Белой Медведице – как если бы с неба лилась кровь, падала на и без того опустевшие города, выжженные взрывчаткой…

Развернутая звездная карта парила над погруженной в полумрак панелью. Талера общими усилиями усадили в капитанское кресло, и Лойд замерла справа от него, а Джек – слева, чтобы сразу повиснуть на сильном, неуемном теле, если оно вздумает продолжить свои бесполезные метания.

Одинокая голубая точка вспыхнула у дальнего края сектора, и капитан Хвет насторожился, и напряглись плечи, и смутно заблестели изогнутые грани полицейского значка. Точка медленно – по меркам космических скоростей, – приближалась; взгляд мужчины скользил за ней, как скользит перо по воде – невероятно легко и плавно. Расстояние сокращалось, и сперва на экране вспыхнула надпись: «Н. К.»

– Ну как это – неопознанный? – возмутился Джек, пожирая голубую точку глазами. – У нас в базе – все, в том числе и сверхсовременные, модели кораблей, я лично сегодня обновил!

– Искин, – хрипло скомандовал Талер, – открой чистое окно и выведи нам изображение с бортовых камер.

Монотонный голос промолчал, но картинку предоставил – черная глубина космоса, темнее, чем океанская, и в ней различимо лишь бирюзовое пятно выхлопа, а сам «дружеский корабль» не виден. Впрочем, спустя минуту Джеку почудилось, что он видит какую-то черную громадину, а Талеру – что эта громадина ходит ходуном, грозя вот-вот разлететься на отдельные фрагменты. А еще спустя минуту по внешнему каналу связи до команды с трудом, но все-таки добралось входящее сообщение:

– «3371» вызывает «Asphodelus»… «3371» вызывает «Asphodelus»…

Джеку почему-то стало нехорошо. Он уставился на погасший было экран так, будто ему объявили, что предсказанный в две тысячи двенадцатом году апокалипсис все-таки стартовал; он подался вперед, вцепился побелевшими пальцами в приборную панель и умоляюще прошептал:

– Капитан, давайте примем… капита-а-ан…

Талер на миг вообразил, что будет, если он откажется, и спокойно произнес:

– Принять вызов.

Пронеслись и пропали битые пиксели. Перед побледневшими, потрясенными лицами команды возник словно бы выход в иной мир, а там была тесноватая захламленная рубка, чашка недопитого кофе на подставке для голограмм, босые ноги, закинутые на приборную панель – и не менее бледное, но абсолютно непроницаемое, равнодушное ко всему лицо молодого мужчины с черными, как смола, волосами и синими-синими, как морская вода, радужными оболочками. Он посмотрел на команду изучающе, будто запоминая, где – кто, и вежливо кивнул:

– Здравствуйте, капитан Хвет.

Шель перебирал бумаги.

В последнее время он только этим и занимался – документы о поисках воров, убийц и шпионов ложились ему на стол с такими ничтожными промежутками, что он не успевал подписывать приказы о казни. А ведь приказы были не основной работой главы имперской полиции – еще следовало разбираться в странных действиях господ-баронов, наблюдать, чтобы никто из малертийских тайных разведчиков не попался полиции Соры – и ловить за пятки проклятое Сопротивление.

Шель усмехнулся и расслабил затекшие, уставшие плечи.

Талер Хвет оказался не просто умным, а очень умным человеком – он умудрялся работать, не оставляя никаких следов, запутывая погоню так, что она лишь растерянно чесала в затылках и виновато переглядывалась – ой, упустили, как же так? И куда эти чертовы повстанцы могли деться? Не по воздуху же улетели, право слово!

Усмешка главы имперской полиции стала шире.

Талер Хвет не обманул ни ожидания своих соратников, ни ожидания Шеля. Он ни разу не сунулся в политику, не опустился до интриг и не позволил себе открыто убеждать кого-то, что иные расы не угрожают людям. Он щедро платил за информацию – и получал ее; малертийские осведомители скоро прониклись к нему таким уважением, что не соглашались выдать и за мешок алмазов. Он и близко не подходил к особняку родителей, не возмутился, когда особняк за бесценок продали какому-то хмурому торговцу, и не обратил внимания на собственную могилу, где под слоем земли догнивал заколоченный, хотя и пустой, гроб. Это было выгодно – похоронить Талера вместе с господином и госпожой Хвет. Это было выгодно – рядовые полицейские ломали себе голову над личностью командира Сопротивления, подозревали самых разных людей, но заветное имя так ни разу и не произнесли. И, разумеется, не догадывались, что их собственный командир, господин Эрвет, ведет довольно-таки грязную двойную игру.

Быть господином Эрветом единолично Шелю жуть до чего понравилось – пребывая в тени отца, он не получал и десятой доли того, что попало в его руки сейчас. Впрочем, траур он, как положено, таскал на себе три года, а потом еще два мрачнел при упоминании о бывшем главе. Все логично рассудили, что юноша огорчен гибелью родителя; все логично рассудили, что об Эрвете-старшем пора забыть, потому что его сын гораздо более талантлив и, по счастью, полон энтузиазма. Если при Шаде имперская полиция жила и не знала горестей, то при Шеле она исходила Карадорр вдоль и поперек, приняла участие в сомнительных, но, как выяснилось, весьма ценных кампаниях и раздобыла столько сведений, сколько не было ни у кого из ближайших империй. При желании Шель мог бы шантажом пробиться к сантийскому тронному залу – и назвать себя его императором; но в первую очередь парню была нужна Малерта, и он лишь сдержанно оповестил нынешнего правителя Ханта Саэ о том, что список его грехов спрятан, ха-ха, у господина Эрвета под периной. Спрятан – и может быть обнародован в любую секунду…

В ответ пришло письмо с обещанием старательного сотрудничества. Не то, чтобы Шелю требовались помощники, но он тут же – из чувства подлости, что ли, – перевесил на сантийских послов половину своих муторных ежедневных обязанностей, вроде выбора приговора для преступников, и приставил к ним погрустневших, но верных ребят из канцелярии.

У каждого героя должен быть какой-нибудь недостаток, хотя бы незначительный. Господин Эрвет окрестил своим недостатком решительную неспособность поймать и повесить командира Сопротивления. Император бесился, но людям было все равно. Людям требовалось не Движение против иных рас, а Движение против неуклонного роста рыночных цен, а еще Движение против непомерных налогов, утвержденных правителем к зиме. Тот, кто носил венец Малерты, абсолютно не умел управлять таким огромным и опасным зверем, как народ – а потому Шель не испытывал никаких сомнений, что на его пепельных волосах венец будет выглядеть уместнее, чем на волосах старого императора. Но пока что хранил загадочное молчание – и загадочную покорность, памятуя, что где-то в недрах Проклятого Храма Талер прикидывает, как бы избавиться от очередной порции врагов.

Неказистый в юношестве, наследник семьи Хвет вырос удивительно харизматичным человеком, и шрам скорее подчеркивал это качество, чем портил. Спокойный, чуть хрипловатый голос мог убедить кого угодно и в чем угодно, хотя Талер говорил тихо и нарочно к себе внимания не привлекал: хотите – слушайте, а хотите – нет. Но особенно господину Эрвету нравился его взгляд: голубые глаза выражали столько эмоций, что собеседник в них едва ли не утопал, а Талер спасал его одной улыбкой – или убивал, хмурясь.

И не то, чтобы он был красивым – наоборот, шрам часто отпугивал не знакомых с командиром Хветом людей. Но в нем было что-то необычное, что-то важное, что-то ужасно ценное, и это «что-то» притягивало и манило – так, что рана от виска по скуле переставала иметь всякое значение сразу после негромкого «привет».

– Демон, – ругался Шель, когда дела вынуждали его пересекаться с лидером Сопротивления. – Искуситель. Бестия.

Талер смеялся.

– Ты определись, – бормотал он, – потому что демон-искуситель и бестия – это совсем разные вещи.

Скоро ли он придет, думал Шель, складывая документы о партии сабернийских пушек в аккуратную стопку. Если бы Движение против иных рас обнаружило, что глава имперской полиции отдельно и карадоррские торгаши в частности покупают оружие у гномов, они бы устроили шумные протесты на всех улицах и площадях пяти империй – но Движение настойчиво продвигало идею атаки на Вайтер-Лойд, а потому не замечало, какое безобразие творится у него под носом.

По мнению Шеля, триннские гномы были гениями. Аркебузы, мушкеты и тяжелые пушки, изготовленные на Карадорре, не шли ни в какое сравнение с оружием сабернийцев; гномы ухитрялись подобрать легкие детали, заменить общепринятые фрагменты чем-то своим, а бывало, что и полностью переписать предоставленные чертежи – с целью показать покупателю, что действительно хороших аркебуз он еще никогда не видел. Правда, порой гномов отрывали от чертежей чертовы хальветские эльфы, и открытые провокации сменялись то убийствами на границах, то короткими стычками патрулей…

Скрипнула дверь. Шель специально требовал, чтобы слуги не трогали ее петли, пока вместо сдержанного скрипа не будет раздаваться лязг. Слуги переглядывались, оскорбленным тоном ворчали «да, господин Эрвет» – и обходили кабинет главы имперской полиции по широкой дуге, через внешние замковые галереи.

– Доброе утро, Шель, – мягко поздоровался вошедший.

– Доброе утро, Твик, – передразнил его хозяин кабинета.

Не было в Малерте мужчин по имени Твик; и в Гильдии Курьеров не было никого с таким именем. На господина Эрвета смотрел – задумчиво, рассеянно, без интереса смотрел, – командир Сопротивления, чертов демон-искуситель, Талер Хвет.

– Ну? – Шель поднял бровь, изображая насмешку.

– Что – «ну»? – вернул ему шпильку Талер. – Не помню, чтобы мы с тобой договаривались о чем-то подобном.

Глава имперской полиции неуверенно, как-то наискось улыбнулся – левый уголок губ – вверх, правый уголок – вниз.

– Я спрашиваю, как прошла твоя вчерашняя… кхм… поездка?

Стены обладают ушами. Десятками, сотнями ушей, и все эти уши следят за господином Эрветом едва ли не бдительнее, чем он сам за собой следит.

– Поездка? О, великолепно, – Талер без лишней грациозности, так любимой высокородными, шлепнулся на стул. Темно-зеленая гильдийская одежда его несколько раздражала – это было ясно и по тому, как он вертел воротник, то опуская, то поднимая повыше; и по тому, как он поправлял медные пуговицы; и по тому, как теребил узкие манжеты рукавов, желая то ли повернуть застежки, то ли оторвать. – Я встретился с теми любезными господами, о которых ты мне рассказывал, и обсудил все, что касалось поиска древних летописей. Они были мне весьма благодарны и просили передать, что тебе невероятно повезло называться приятелем такого замечательного… хм, демона, как я.

Шель кивнул, принимая эту информацию. Картинка рисовалась радостная и какая-то сплошь пасторальная, он понятия не имел, почему Талер использовал именно такие образы – но знал, что за ними стоят залитые кровью мраморные плиты и шестеро погибших людей, за день до смерти вопивших, что дети племени Тэй обязаны умереть.

– К сожалению, – сказал он, взвешивая слова, как золотой песок, – оригиналы этих… летописей мне так и не удалось найти. Поэтому тебе, наверное, придется поехать за ними в Астару, а потом уже решать, куда… или как тебе дальше быть.

Талера будто окатили водой, причем взяли эту воду из океана в середине января. Он побледнел и передернул плечами, но голос его не дрогнул.

– Они все-таки… м-м-м… поедут?

– Увы, – развел руками Шель.

Как те залитые кровью мраморные плиты из речи Талера, тут явно проступал силуэт небольшого, но фанатичного отряда, чей поход был так же неотвратим, как сошествие лавины с гор. Дети племени Тэй представить не могли, какая угроза нависла над их заснеженными землями, и беззаботно бродили по крохотной деревеньке за полосой частокола – безоружные, беспомощные, обреченные…

Талеру не хватит людей, чтобы справиться с фанатиками из Движения. Талеру не хватит людей, чтобы избавиться от них за милю, или две, или три мили до Вайтер-Лойда. И как тут спасешь проклятое, забытое богами племя, если даже смерть основателей Движения ровным счетом ни на что не повлияла?!

Командир Сопротивления хотел подняться – резко, порывисто, не стесняясь, – но лишь в очередной раз поправил пуговицу и произнес:

– Спасибо, Шель. Я все понял.

С неба неотвратимо, как наказание, как бедствие, срывались мелкие тусклые песчинки. Долго кружились на ветру, выбирая место получше – хотя что им за разница, куда падать? Они ведь не растают, как снег. Не исчезнут по весне, и лужами вовсе не растекутся – останутся, тяжелые, беспощадные и слепые, будто сборище новорожденных котят…

Он лежал, ни о чем не думая и ничем себя не утруждая. Он лежал, и опухшие, воспаленные веки скрывали его глаза, а длинные волосы обрамляли худое обветренное лицо, где вместо губ – сплошная рана, и края у нее – сомкнутые, и края давно запеклись, так, что уже почти не болят…

Его заносило песком, как волнами, но этот песок приобретал темный багровый цвет, становился мокрым, и железом от него несло, наверное, за добрую милю. С высоты птичьего полета казалось, что его поглотило красное соленое озеро; из такого – не напиться, в таком – не искупаться, и чайки пролетали мимо на замечательных белых крыльях, и над берегом, далеко-далеко, звенели их отчаянные вопли.

Над чем они плачут, и скоро ли они заткнутся – я так хочу спать, а настойчивое нытье мешает, повторяется в ушах, будто жалуется: на кого ты нас бросил? Но ведь вы – не мои, и совсем не я подарил вам эти странные хрупкие кости, и совсем не я научил вас летать над морем, ловить недостаточно ловких рыб и глотать – так, что выглядывает из клюва блестящий хвост. Он бьется в судорогах, ему больно, я вижу, я ЧУВСТВУЮ…

Я чувствую, с мрачным удовольствием повторил он себе. Я это умею. Я помню – ты объяснял, смешно кривился и показывал, где у тебя самого прячутся эмоции, а я знал и словно бы их касался, а может – касался действительно, и твой смех звенел над пустыней, как…

Он дернулся и рывком сел; взмыли вверх и снова упали тысячи карминовых капель, и соленое озеро страшно исказилось – так, что, посмотрев на него, он заставил себя подняться и зашагал прочь. Тучи, темные и пушистые, нависли над полосой прибоя, и чайки продолжали вопить от горя и страха. Чайки, сотни, тысячи белых чаек – я помню, как они, беспомощные и слабые, прятались у тебя в ладонях, а ты гладил их нежные, еще не истрепанные полетом перья…

Я так тебя ненавижу, мрачно подумал он. Я так тебя не…

Было по-осеннему холодно, и никто не полез бы в море по такой погоде, а он зашел в ледяную воду по колено, а потом – лег, и она сомкнулась над его измученной головой, зашипела в россыпи ран, заколебалась, принимая, укачивая… Бледное, какое-то выцветшее, потерявшее все краски лицо впервые дрогнуло, и он протянул тонкую руку вперед, как незрячий.

Вот сейчас… это произойдет сейчас. Жесткие чужие пальцы обхватят мое запястье, и голос, мелодичный голос произнесет: «какого черта ты делаешь?»

Было по-осеннему холодно. А волны принесли побитого, проклятого семьей драконыша весной. И от запаха его крови у меня перехватило дыхание, как раньше порой перехватывало от вина…