Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Зачем я такой, Отец, спрашивает Элентас. Ответь – зачем я такой? Прожигающий выходы и входы, уничтожающий все на своем пути. Ненасытный; чего ради меня, Отец, постоянно мучает голод? Чего ради я вынужден питаться живыми тварями – такими же твоими детьми, как я?..

Смешно, отмечает Элентас. Смешно, ведь ты, мой Отец, – дракон, и так банально, так глупо, что первым твоим созданием было пламя, наделенное телом, пламя, наделенное душой. Как же смешно, что первым твоим созданием был – я, что сразу, едва ступив на зыбкую дорогу Создателя, ты предугадал, ты – решил, какой будет ее логичное завершение…

Недели, месяцы, годы – под землей. Горячо, но Элентас не чувствует жара.

Лишь единожды я прикасался к живому существу. Лишь единожды – не убив.

– Вы предлагаете обменяться кровью, господин Элентас? Вы уверены, что подземной огненной реке безопасно обмениваться кровью с Гончим, носителем полноценного «лойда»?

– Огонь пожирает все, господин Лерт…

В том числе и ваши коды. Ваши пока еще нормальные коды.

Если бы дракон был один, вы бы не исчезли. Если бы дракон был один, черта с два люди явились бы на остров. Если бы дракон был один, черта с два нашлась бы винтовая лестница в Сокрытое.

Но помимо него был еще и человек, чья душа – песок, ниспадающий с тонких пальцев. Помимо него был еще и человек, чья душа – лесная чаща, и проще повеситься на какой-нибудь ветке, сломав себе шею, чем из этой чащи выбраться.

И тем более – забраться в нее.

Вас было двое, но мой Отец – именно дракон. И я – его пламя, его освобожденное пламя.

Элентас медленно сжал кулак.

А в кулаке у него прятался блеклый осколок янтаря.

Арэна и Лерта ждали у пристаней, у западных пристаней Келенора. И ждали не друзья, и корабль господина князя болтался вдали от берега, избегая стычки с отрядом хорошо вооруженных людей.

Князь, разумеется, был не в курсе, что угрожает его гостям. Князю, разумеется, не донесли, что господина Лерта поймал на мушку уверенный в себе арбалетчик, и что активировался код, и что он, Лерт, голыми руками разорвал десяток людей. И люди, в свою очередь, разумеется, испугались, но кто-то находчивый – или неустрашимый, – все-таки нажал на крючок, и завопила упругая тетива, и Гончего отбросило прочь. И кто посмеет предположить, что случилось бы с Арэн, сестрой императора, если бы Лерт, щурясь на то и дело пропадающий свет, на красные пятна, сожравшие половину мира, не разомкнул губы и не шепнул:

– Я прошу о помощи… именем твоим, Элентас.

И потом не было уже ни двух десятков, ни трех. Было пламя – и хрупкий силуэт юноши, окутанный дымом; были ярко-зеленые глаза и огненно-красный ореол вокруг головы. И Арэн, ронявшая слезы на лицо господина Лерта, прижимавшая мужчину к себе и умолявшая – не умирай, не умирай, пожалуйста, не…

Капитан Хвет дернулся – и ударился виском о чертову обшивку «Chrysantemum-а». Юноша, окрестивший себя Рекой, доведенный до предела своей же силой, уставший, одинокий, необходимый лишь господину Лерту и госпоже Арэн, отыскавший друзей лишь в особняке Хветов, был таким реальным, таким ясным, что…

Талер потрогал зашитую Диком ван де Бергом рану. Она почти не болела – или мужчина просто отупел, потерял с ней всякую связь, потому что нельзя терпеть ее постоянно, потому что нельзя постоянно быть слабым.

Повторяем ли мы ошибку лойдов, спросил он себя. Повторяем ли мы?..

Господин Лерт – мой далекий предок. Основатель семьи Хвет. Если бы не он, кому известно, как сложилась бы судьба девочки по имени Арэн. Если бы не он – ее, наследницу малертийского трона, убили бы в какой-нибудь подворотне. Или прямо на площади, не стесняясь – но рядом всегда, неизменно, преданно был Гончий, и девочка дожила до глубокой старости. Дожила до глубокой старости – и умерла спокойно, во сне, принимая смерть без опаски и сожаления. И ее похоронили на том же кладбище, где семнадцать лет назад оказались родители юного Талера Хвета. И он сам, там есть его собственная – пустая – могила…

Мама, подумал он. Мама была отчаянно некрасивой. Мама была… ну, чем-то похожа на Лаура, что-то имелось в ней… такое, что всех отталкивало – кроме отца, привлеченного, скорее всего, ее богатым приданым.

Как удалось ей, обычной, по сути, женщине, убедить его, что Движение против иных рас – это плохо? И нечестно, и несправедливо, и жизни, вопреки мнению большинства, достойны все, кто родился на Карадорре. И за его пределами – все…

Нет, сказал себе Талер. Нет, что за дьявольщина? Какое, к черту на рога, Движение? Какое, к черту на рога, приданое? Конечно, моя мама была дочерью банкира, но папа не знал, кто она такая, целых полтора года. А затем она сама призналась – мол, так и так, не обессудь, пожалуйста, милый…

– Не ходи, Талер, – отчаянно попросил кто-то. – Не ходи. Ты уже не придешь назад. Оставайся. Тебе надо остаться, я спрячу, я смогу тебя защитить…

Его передернуло. Голос был знакомый – вкрадчивый, нежный голос, – и во всех его нотках жил образ человека с карими в прозелень сощуренными глазами. Смотрит, как будто оценивая собеседника, наблюдает за ним из-под пепельных ресниц. И скрывает, хоронит глубоко внутри каждую свою эмоцию. Ведь ему по статусу не положено их испытывать, он должен быть безучастным.

– Зачем тебе эти четверо? Пускай живут, эта жизнь все равно будет безнадежно испорчена. Они боятся любой тени, любого шороха – и не могут избавиться от этого страха. Они будут бояться до самой смерти. И умрут в ужасе, так зачем за ними идти, зачем рисковать, Талер? Останься, прошу тебя, останься…

Он пожимает плечами. И выходит.

Всего лишь четверо, Шель. Я поклялся, что умрут они все. Я поклялся.

И когда лед на озере покраснеет и, пожалуй, растает, и отрубленные головы будут валяться на снегу, будто мусор… я стану свободным. Я наконец-то… стану свободным.

Ты просишь, заключил капитан Хвет. Просишь у кого-то, кто выглядит, как я, но мы – разные. Этот, мечтающий перебить всех участников Движения, как-то раз поглядел на меня из нутра зеркала, как-то раз велел мне подняться и не позориться. И это был, вероятно, хороший совет, добрый – по-своему.

Он улыбнулся – левым уголком запекшихся губ, – и поднялся, не отнимая левую ладонь от обшивки стены. Правая, сломанная рука висела плетью, была бесполезна, и все же – он не боялся. Опять – не боялся ничего, как не боялся ничего Лерт, и как не боялся его брат, шагая по ступеням винтовой лестницы и еще не представляя, не смея представить, каким чудовищем проснется наутро…

Повторяем ли мы ошибку лойдов, напомнил себе Талер. Повторяем ли мы? Господин Лерт – мой далекий предок. А его брат…

Он выдохнул. Медленно, сквозь лихорадочно стиснутые зубы. И вдохнул – тоже не торопясь.

Ты просишь меня остаться. А я попрошу… кое-кого другого.

Кое о чем другом.

– …если это сработает… – говорить было трудно и невыносимо больно, как если бы слова были стальными шипами, застрявшими в его горле. – Я…

Надрывный кашель. Если бы не звукоизоляция, Дику ван де Бергу стало бы дурно, и он примчался бы на звук с аптечкой и стаканом воды.

– …о помощи… именем твоим, Элентас.

Карцер «Chrysantemum-а» погас. На прощание мигнула синим светодиодная панель, на прощание покачнулся, будто палуба настоящего, морского корабля, пол.

И возник – тоннель, и любопытная мордашка рыжей саламандры, и хрупкое запястье на камне, сумевшем уцелеть в огне.

Захлебывался боем набат в городе эмархов. Пасть рыжей саламандры исказила ухмылка – а потом хрупкое запястье перехватило ее за гребень и утащило внутрь, в раскаленную лаву…

Вряд ли она сгорела, тупо сообразил капитан Хвет. Она же и сама… пламенная. Хотя…

Хрупкое запястье вновь показалось над лавой. Шевельнулось, будто приветствуя, и в дыму ярко загорелись чужие зеленые глаза.

– Прости меня, Лерт, – глухо произнес юноша. – Прости. Я не могу пойти с тобой… ведь ты – там, а я – здесь…

Талер слушал, затаив дыхание. Казалось, одно лишнее движение – и подземная огненная река замолчит. Казалось, одно движение…

Но она говорила.

– Я не могу – сам… но могу поделиться огнем с тобой. Могу поделиться, если ты выдержишь… не сгоришь… хочешь?

Мужчина сглотнул.

– Я прошу о помощи, – тихо напомнил он. – Именем твоим… Элентас.

– И это значит – бери… – лава пламенела в тонкой ладони юноши, как надломленная, непоправимо измененная вода. – Для тебя – что угодно, только не бросай меня больше тут…

Река дрогнула и поплыла, сменяясь привычными капитану Хвету картинами. Запертая панель шлюза карцера… светодиод… обшивка…

– Элентас… Элен… как тебя найти?!

Он рванулся вперед, протягивая руку, рванулся вперед отчаянно, как если бы там, в раскаленной лаве, тонула его Лойд. Он рванулся – и ощутил, как ударила по плечу короткая смешная косица, собранная из белых, будто снег, волос, как закричала госпожа Арэн – нет, Лерт, не смей, не нужно, – как счастливо улыбнулся Элентас, не сомневаясь, что его лучший друг не подведет, что его лучший друг дотянется…

И схватил пальцами… пустоту.

Панель запертого шлюза дрогнула и начала плавиться. Серые блестящие капли покатились капитану Хвету под ноги, как все та же вода.

Показались провода – и лопнули, и полыхнули оранжевыми искрами, и обугленными кишками системы обвисли внутри обшивки. Шлюз, карминовый от жара, зашипел – и выпал из проема, и прожег внушительную дыру в полу переходной части корабля.

Все, что окружало Талера – и светодиоды, и соседние шлюзы – шлюзы обычных, нормальных кают, – и выход в машинный отсек, и длинная лампа высоко вверху – окрасилось в алый цвет. Из-за огня – и по велению искина, возопившего об угрозе пожара, утечки воздуха и падения.

– Выпуск противопожарной пены состоится через пятнадцать секунд… внимание, покиньте поврежденное судно… внимание, покиньте поврежденное судно… активированы основные аварийные коды…

Мужчина рассмеялся. Негромко и зло, внезапно поняв, насколько ему надоел этот «Chrysantemum». И его хозяева, и гребаный искин тоже…

Сломанная правая рука. Профессионально зашитое уродство – уже не от виска вниз, а вдоль по щеке, и по краешку челюсти, и…

…и Лойд. Где-то там, за пределами внутренней и внешней обшивки, находится его Лойд. Грустно поглаживает пачку дешевых сигарет, брошенных Талером у запасного штурвала, и все думают, что она спокойна, и все на нее рассчитывают, хотя она бы с удовольствием рехнулась немедленно…

И Джек. И Адлет. И Эдэйн.

Умница Эдэйн, который не побоялся напомнить своему капитану, что если он умрет – вслед за ним обязательно умрет воспитанная на борту «Asphodelus-а» девочка.

Вот оно, заявил себе Талер. Вот оно, я здесь, Элентас, я здесь, как ты и сказал – но ничего не изменилось. Меня ждут мои товарищи. Мои друзья.

Самые лучшие люди в этой чертовой галактике.

И самые дорогие.

Ему бы смягчиться, ему бы оценить эту информацию – и, может, он вовсе не поступил бы так, как в итоге поступил.

Пламя жило под кожей. Текло по венам, обжигало сердце и легкие; невыносимо хотелось курить. Он вообразил, как подносит сигарету ко рту, неуклюже коснулся ногтем щеки – прикосновение обожгло, как если бы мужчина пальнул по самому же себе из плазменного ружья.

Шаг. Еще один. И еще. Переступить оплавленные потеки стали; они застывают на подошвах ботинок. Это почти красиво, это потрясающе, это… невероятно, только ботинки – они горят охотнее узкой утробы корабля…

Рубку отрезало от поврежденного перехода плотным щитом. В теории, он был призван отсечь огонь от самого главного участка судна, позволить экипажу использовать скафандры и уйти, пока «Chrysantemum» не стал комочком спекшегося железа посреди космоса. И он бы отсек – любой другой, но не огонь подземной огненной реки, не огонь Элентаса.

Хочешь могущества, Лерт, спросил зеленоглазый мальчик. Хочешь власти? Убивать и мучить – признайся, хочешь, приятель?

Хочу, согласился Талер, не раздумывая.

Все смешалось в одно – два совершенно разных, не связанных между собой мира. Или нет, наоборот, связанных – лойдами и Создателями, какими-то Вестом и Китом – но эта мысль на грани сознания появилась и пропала, смущенная безумием того, что происходило.

В кулаке Элентаса бился, оживая, кусочек янтаря. Ускоренный волнением пульс. Птица, случайно попавшая в клетку – бросается, бросается на прутья…

Ты жив, говорит мальчик. Ты жив. Я так долго тебя ждал, я так боялся, что совсем не дождусь…

Одинокий и теплый. Бесконечно верный.

Как он погиб, озарило Талера. Как он погиб? Арэн умирала – и не была одинокой. Но Лерт обнимал ее, в последний раз обнимал – постаревшую, изможденную под весом прожитых лет, – и уж на его-то лице не было ни морщинки. Ни намека на морщинку, Элентас…

Как он погиб? И почему – не состарился? Ведь лойды стареют, я это знаю, я лично – видел…

Мы смешали кровь, помнишь, весело сообщил мальчик. Саламандра скользнула по его спине, ласково погладила хвостом. Хоть кто-то со мной в этой темноте подземелий. Хоть кто-то со мной – гладкое змеиное тельце…

Капитан Хвет ударил по щиту. Ногой.

На мгновение он отразился в его поверхности – худой высокий силуэт. Янтарное сияние под ключицами, янтарное сияние повсюду, во всех венах и сосудах. Он сам – янтарь, получивший плоть…

Какая точка в созвездиях на скулах господина Лерта – я? Копье? Крыса? Крест?

Кошачья поступь?..

Щит разлетелся набором осколков.

По рубке.

Потому что разбился вовнутрь.

– Мы не успеем, – безнадежно бормотал Джек, не выпуская, впрочем, штурвал. – Мы не успеем. Это конец. Мы не успеем.

Лойд небрежно потрепала его рыжие волосы – Талер, чтобы успокоить пилота, всегда поступал именно так.

– Все нормально, Джек, – спокойно произнесла она. – Все нормально. Господин Кагарад писал, что «Chrysantemum» все еще на карте. Им до Бальтазаровой Топи – час пути, нам – три. А если поднажмем…

– Не получится, – перебил ее Адлет. – Двигатели и так работают на износ. Ты не забыла портовых роботов? Не забыла? Так вот, скоро тебя ждет новая встреча с ними.

– Не язви, – хмуро потребовал Эдэйн.

Адлет был абсолютно трезв. Его запасы алкоголя, беспощадно опустошаемые от порта к порту, переживали отнюдь не лучшие свои времена – механик впервые за годы совместной жизни испытывал к ним полное безразличие.

Он не умел управлять «Asphodelus-ом» так уверенно, как делал это Джек. И не умел сдерживать свои чувства так невозмутимо, как делала это Лойд. И молчать, как делал это Эдэйн, не умел тоже.

– Мне страшно, – заявил Адлет. – Мне страшно. Знаете такое… мерзкое ощущение, когда минуты словно бы утекают сквозь пальцы? Когда ты не сомневаешься, когда заранее понимаешь, что все потеряно, и все равно зачем-то упрямо лезешь на рога Сатане?

– Адлет. – Лойд криво усмехнулась. – Давай-ка без паники. Если угодно, иди выпей бутылку джина. Или коньяка, или вообще водки – что там у тебя имеется в арсенале? Но, пожалуйста, не усугубляй положение. Тут, на борту «Asphodelus-а», страх испытываешь не только ты.

Она посмотрела на стиснутые ладони Джека.

Ладони мелко, нехорошо подрагивали.

– Входящий вызов, – мелодично оповестил корабельный искин. – «3371» вызывает «Asphodelus». Повторяю, «3371» вызывает «Asphodelus»…

– Принять, – скомандовала девушка – и гордо выпрямила спину.

Она достаточно опозорилась перед господином Кагарадом. Она опозорилась достаточно – и продолжать в том же духе не собиралась.

Я спасу Талера, твердила она себе. Чего бы мне это ни стоило – я спасу Талера. Он будет жить. Я костьми лягу, но добьюсь его спасения.

– Чертов «Chrysantemum», – холодно донес до нее симбионт, – кажется, вышел из-под контроля.

– В смысле?

– У него заглох правый маневровый. И, кажется, сгорел, – в голосе господина Кагарада впервые возникло легкое беспокойство. Огонь, сожравший маневровый двигатель, вызывал у него вполне закономерные опасения. – Я сначала обрадовался, решил – догоним, у наших дорогих господ ван де Берга и Леруа топливо на исходе. А потом они метнулись к орбите, как ошпаренные, клюнули носом… и… в общем, с тех пор «Chrysantemum» потеряли даже мои радары.

Лойд помолчала. Покрутила эту информацию так и сяк; возможно ли, что они разбились? Или они специально стряхивают «Asphodelus» и «3371» со своего хвоста? Помнится, на Бальтазаровой Топи, умело прикрываясь болотами и лесами, располагается база контрабандистов. Там Леруа с ван де Бергом вполне могут заправиться и найти огневую поддержку. В конце концов, что это за база, если на ней не отыщется пара планетарных пушек?

– Вас поняла, – деловито кивнула девушка. – Где вы намерены пойти на посадку?

– Примерно вот здесь. – Мелодичный сигнал оповестил команду корабля о том, что господин Кагарад прислал координаты отдельным файлом. – Госпожа Лойд, не обессудьте, но я не буду вас ждать. Ваш «Asphodelus» медленнее, чем «3371». Но, – он рассеянно покосился на Эдэйна, развернувшего присланную карту с точкой посадки, – на планете я запущу спасательный маячок. У себя на воротнике. Вы будете знать, где я нахожусь – а я, скорее всего, отыщу капитана Хвета быстрее вашей команды.

Дрогнули худые плечи пилота. Нахмурился Эдэйн.

– А если нет? – невозмутимо уточнила Лойд. – А если мы будем бестолково носиться по лесу и болоту за вами, в то время как Талер…

– Я найду способ с вами связаться, – отмахнулся Кагарад.

И окошко вызова исчезло.

– Наглый-то какой, – печально произнес Адлет.

Девушка улыбнулась, но эта ее улыбка больше походила на звериный оскал.

– Не страшно. Вне Белой Медведицы мы уже не обязаны ему подчиняться.

Мартин толком не успел ничего понять. Мартин толком не успел пошевелиться, не сообразил, почему там, за щитом, способным остановить и самое страшное пламя, неожиданно вспыхнул багровый свет.

Он бы умер. Он бы умер, не отдавая себе отчета в том, что, собственно, умирает. Его бы посекло острыми осколками, его бы разнесло обрывками системы.

Если бы не Дик.

Было горячо. И страшно до такой степени, что у Мартина подкосились колени.

А еще – мокро.

Сам по себе Дик весил мало. А вот осколки, утыкавшие худую спину – много, так много, что нестабильный Мартин, конечно, не выдержал и упал, увлекая за собой раненого приятеля.

Теперь у Талера и хакера «Chrysantemum-а» были одинаковые права. Они оба владели реками, но река Дика ван де Берга, алая и густая, катилась по обшивке пола беспомощно и бесполезно, лужами растекалась по теням и квадратикам яркого, обжигающего сияния.

Было горячо. Настолько, что метель, постоянно окружавшая Мартина, рассеялась и убралась – если не навсегда, то надолго – уж точно.

Талер Хвет, долгожданная игрушка убийцы, игрушка со сломанной рукой, горел. Текучее золото бежало по его лицу и по его шее, пламенело в ладонях, любопытно выглядывало из-под зеленой рубашки. И, как насмешка над ситуацией, зловеще, угрюмо щерился выбитый ударом ноги щит – потому что у Талера была не только река, потому что у Талера был активированный «лойд», бушующий наравне с ее потоком.

Кривая улыбка исказила его черты. Неправильная, откровенно жуткая улыбка.

– Уничтожу, – глухо произнес Талер. – Уничтожу. Сотру в пыль. Разнесу на молекулы. За все… за всех…

– Дик, – растерянно окликнул Мартин.

Капитан Хвет запрокинул голову и опять рассмеялся, и этот смех волной прокатился по рубке «Chrysantemum-а». Неукротимой пугающей волной.

Он как будто сошел с ума. В нем не было ни единого качества, присущего капитану полиции. В нем не было ни единого качества, присущего человеку…

Уничтожу, мысленно повторял мужчина. Уничтожу – и тебя, и твоего Дика, истекающего кровью. Хотя, может, он разберется и сам – а вот с тобой мы поиграем, слышишь, урод, поиграем, ты ведь так хотел…

А потом всего лишь одна до боли смешная мысль ударила его сильнее выстрела.

Я – всерьез – намерен – кого-то – убить.

Я, капитан Хвет, хозяин «Asphodelus-а».

Я?!

Он согнулся пополам, хватая ртом воздух. Он согнулся пополам, а Мартин потряс хакера за плечо – безвольного, обмякшего хакера, – и приподнял, осторожно, почти нежно, как самую большую ценность на свете.

– Дик, – снова позвал он. – Дик, пожалуйста…

«Chrysantemum» тряхнуло. Система в голосовом режиме сообщила, что правый маневровый отсечен; Дика отшвырнуло прочь, а Мартина подбросило, и, падая вновь, он зашипел от боли.

– Автоматическое управление невозможно, – безжалостно продолжил искин. – Автоматическое управление…

…Талер добежал до штурвала первым. Рванул его на себя, стараясь выровнять снесенную к чертовой матери траекторию; «Chrysantemum» клюнул носом, и зловеще хрустнул иллюминатор, и система, надрываясь, возопила о полной потере топлива…

Штурвал тянуло назад. Неудержимо – тянуло назад, и все резервы обреченного корабля были ему бесполезны.

Не отпущу, мрачно сказал себе Талер. Не отпущу. Эти двое разобьются – и ладно, и Бога ради, но мне разбиваться никак нельзя. Я выживу. Я выживу и вернусь на «Asphodelus», вернусь любой ценой, все отдам, лишь бы…

Штурвал тянуло.

А у капитана Хвета была всего лишь одна рабочая рука.

Пока на нее, секунду помедлив, не легла чужая широкая ладонь, не сжала свои пальцы, не помогла удержать линию полета. Пока рядом, выпрямив спину и поджав губы, чтобы Талер видел, как ему противно тут находиться, не обнаружился некий господин Леруа.

«Chrysantemum» заносило влево, расстояние до планеты сокращалось неумолимо и быстро, мелькнуло пятнышко местного порта – и зеленая стена леса. Кроны деревьев забились, как безумные, о брюхо раненого корабля; зазвенели осколки, скорость упала, но совсем чуть-чуть, а потом…

Он проехался на своем оплавленном брюхе, как выброшенный на берег полудохлый кит. Рубка содрогнулась, треснувший иллюминатор не выдержал и все-таки развалился, блеклое стеклянное крошево рассыпалось по всем поверхностям, как алмазная пыль. Где-то под стеной негромко, обреченно застонал Дик; Мартин, потирая глубокую ссадину вдоль щеки, ругнулся и рванулся к нему, не обращая на капитана Хвета внимания.

Давясь кровью, судорожно пытаясь не выплюнуть ее, а проглотить, ван де Берг сосредоточился на приятеле, сощурился – и медленно склонил голову. Его тут же скрутило судорогой, он закашлялся, он стиснул побелевший кулак на воротнике футболки; алых луж вокруг было столько, что кто-нибудь не особенно прихотливый сумел бы в них утопиться.

Мартин скрипнул зубами. И, не оборачиваясь, велел:

– Убирайся, Хвет.

Капитан «Asphodelus-а» молча наблюдал за его движениями. Сперва – подобрать хакера с пола, аккуратно прижать к себе, убедиться, что он дышит. Затем – сдвинуть брови, сердито и непреклонно.

– Ему помогут. На базе. Я должен его туда отнести.

– До базы далеко, – мягко напомнил Талер. – Медотсек…

– Сгорел, – скорее выплюнул, чем произнес, Мартин. – По твоей вине и сгорел, сволочь.

– Ты не успеешь.

Убийца насмешливо кивнул:

– Не успею? А ты бы не успел, если бы у тебя на руках была та беловолосая девочка? – И, посерьезнев, бросил: – С дороги, Хвет. В полицейский участок я с тобой не пойду.

У него был пистолет. В кобуре у пояса – был, но он даже не попытался до него дотянуться.

Его шаги стихли за аварийным шлюзом, и давно замолчала трава, раздавленная подошвами кроссовок, и система «Chrysantemum-а» перестала сигналить о повышенном уровне опасности, когда мужчина по имени Талер пошатнулся и присел на краешек приборной панели.

Слабость накатила внезапно и уверенно, нисколько не сомневаясь, что этот человек теперь принадлежит ей.

Там, под рубашкой, были сплошные обугленные дыры. Там, под рубашкой, были дыры, изнутри подернутые каймой огненно-красного сияния.

Он ощупал изнанку зеленой ткани, деловито оторвал одноцветный лоскут. Фотография была цела, вспышка все таким же легким серебром покоилась на плечах, волосах – и в серых глазах напарницы капитана Хвета. Она читала какую-то статью о врожденных рефлексах – и косилась на Талера так сосредоточенно, так напряженно, что…

Он улыбнулся.

И, не жалея, смял фотобумагу в ладонях.

Огромные лапы механического дракона коснулись Бальтазаровой Топи чуть в стороне от поверженного «Chrysantemum-а». Шейные пластины дрогнули и медленно, осторожно опустились, рваной трещиной между ними распахнулся шлюз, и господин Кагарад выбрался наружу.

Бальтазарова Топь не изменилась. Все такая же мрачная, тихая, бледно-зеленая в желтизну планета, с тысячами километров болот, с глухими безжалостными лесами. Впрочем, кое-где леса ежились и тускнели, покрытые гарью, а кое-где обрушились, и вырванные с корнем деревья трупами валялись на пути симбионта – погибшими недавно, погибшими случайно и по ошибке, трупами.

– Ты уверен, что тебе нужно туда идти? – негромко уточнил корабельный искин.

Кагарад обернулся. На приборной панели, довольно-таки грязной в виду полного отсутствия у него, Кагарада, навыков трепетного хозяина, свернулся маленький шипастый драконыш – и наблюдал за своим капитаном едва ли не ехидно.

– Помнишь, как ты убил Джона? Превосходный был вечер, я так радовался, что ты наконец-то вышел из образа мальчика на побегушках…

– Я никогда им не был, – отмахнулся мужчина. – Мне просто…

– Жить не хотелось, это я тоже помню, – драконыш усмехнулся, и выглянули из его пасти заточенные, чуть изогнутые клыки. – Но сейчас-то хочется? Поэтому будь любезен, возвращайся как можно быстрее. Я подожду тебя здесь… Роберт.

Кагарад не отозвался. Даже спустя годы, толком не изменившись и не забыв ни погоню за капитаном Исаэлем, ни бурлящие свежими новостями информационные сайты, он все еще не привык, что искин корабля Союза называет его Робертом.

Потому что знает: «Kagarad» – всего лишь название типа запчастей, заложенных мастерами-инженерами в живую человеческую плоть.

Он спустился на твердую почву, огляделся – и без колебаний пошел на юг. Трава хрустела и ломалась под его армейскими ботинками – на Бальтазаровой Топи стояло пускай прохладное, и все-таки – лето…

Чистое синее небо. Ни единого облачка, никакого намека на орбитальную станцию. К чему она в этом секторе, где всего населения – пять тысяч человек, да и те разбросаны по относительно мелким поселениям в гуще леса?

Искусственный рай для тех, кого потрепала жизнь. Искусственный рай для тех, кто во всем разочаровался – и не желает приобретать свою веру заново…

Поселиться, что ли, в одном из местных домишек, прикинул Кагарад. К чертовой матери бросить работу на полицию, к чертовой матери послать господина императора. С нынешними технологиями он может править вечно , бери да меняй вышедшие из строя органы. Даже доноров искать не надо – ученые все выращивают в инкубаторах, будь то печень или, к примеру, мозг с определенной базой вложенных в него картинок-воспоминаний.

Обугленный остов «Chrysantemum-а» высился над поляной, выжженной посреди густого старого леса. Кто-то спустился по опущенному трапу не далее, как пару часов назад – кто-то спустился, роняя капли крови на землю, а она побрезговала этими каплями, не захотела впитывать, как обещанную синоптиками дождевую влагу. Синоптики-то, по сути, и не влагу вовсе обещали – нет, ливень, грозу, неподходящие погодные условия для посадки тяжелых кораблей класса «D»… но вот оно – чистое синее небо…

Кагарад попробовал шагнуть на первую ступеньку, но она хрустнула, и он, будучи аккуратным и неторопливым человеком, выбрал вторую.

Рубка напоминала брюхо инопланетного чудища, сплошь усеянное роговыми наростами. Осколки жаропрочного щита лезвиями торчали из ее стен, и сердито скалился треснувший иллюминатор, а единственный уцелевший штурвал над приборной панелью хранил на себе отпечатки двух совершенно разных ладоней.

Перед ним кто-то сидел, и его правая рука плетью висела вдоль бокового шва зеленой полицейской рубашки. В полумраке, поймав одинокий луч света фонарика, белым огнем полыхнули два полумесяца, расположенные спиной к спине и небрежно приколотые к воротнику.

– Господин Хвет?

Тишина. Но левый, не пострадавший, локоть едва различимо дрогнул.

Кагарад обошел капитанское кресло так, чтобы видеть лицо хозяина «Asphodelus-а». Все такое же худое, измученное лицо – и разорванный шрам, и профессиональные, ровные, короткие швы на коже. И растрепанные черные волосы, и темные-темные пятна, проступившие на ткани все той же зеленой полицейской рубашки.

– Господин Хвет…

Талер не отвечал, глаза у него были совсем мутные. И сквозь привычную светлую голубизну то и дело проступали хищные багровые всполохи, как если бы там, внутри, кто-то разводил костер.

Или боролся – один на один – с лавой.

Хозяин «Asphodelus-а» едва шевельнул пересохшими губами:

– Элентас… как мне… добраться…

Шел снег. Пушистыми хлопьями срывался с животов серых, нависших над городом туч, оседал на шапки и головы, покоился на капюшонах и рукавах, поблескивал на ресницах.

Мерно стучали подошвы. Мерно звучали голоса.

Торговка зимними яблоками вопила на весь рынок, убеждая, что у нее самый лучший, самый свежий и самый вкусный товар. Без обмана, без дешевых балаганных фокусов.

На нее поглядывали. Кто – хмуро, а кто – с явным интересом.

Мимо проехала телега, нагруженная войлочными одеялами. Гордо прошла девочка лет семи, волоча за собой крохотные детские санки, нагруженные дровами. К ней тут же прицепился пьяница, коротавший свое сомнительное время на углу улицы; еще немного посидит – и замерзнет, с оторопью подумал Кит.

Припорошило снежными хлопьями и высокую вывеску таверны. Талер заходить не стал – потоптался на пороге, дал рыжему человеку у стойки знак, что все нормально, обстановка не изменилась, – и отправился дальше, не боясь ни ветра, ни холода.

Он был удивительно похож на Эсту.

И все-таки – удивительно не похож.

Сколько общего, говорил себе Кит. Сколько общего – но от него я слышу куда меньше глупостей. От него я слышу куда меньше наивных, а с высоты опыта – еще и забавных вещей. Он спокойный, он сообразительный, он жестокий. Бесхитростный, зато упрямый. Безрадостный, зато честный.

Четверо, сказал себе Кит. Всего лишь четверо. Ты бы, Эста, не решился никого убивать. Ты бы заключил, что не имеешь на это права. А он – посмотри, идет, не колеблясь, прямая спина, широкие шаги, рукоять меча и кобура на поясе. А он – посмотри, идет…

Мороз нарисовал на редких стеклянных окнах разлапистые ветви, листья и колючки. Мороз насмешливо гладил прохожих по щекам, выпуская на свободу румянец; мороз дергал их за перчатки, мечтая дотянуться до пальцев. Но никто не пугался, все были заняты своими делами – хотя там, за стенами Лаэрны, кто-то наверняка не мог добраться до своего дома. Кто-то умирал, окруженный холодом и снегом, кто-то безнадежно кутался в меховую куртку, оказавшуюся бесполезной. Кто-то в последний раз, отчаянно, невыносимо тихо произносил самое дорогое для него слово…

Он бы тебе понравился. Этот человек – обязательно понравился бы тебе; ты бы им восхищался, ты бы им дорожил. Как дорожил и мной – ты ведь не забыл, там, на краешке неуклюже сотворенного мира, у берега Извечного Моря…