Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Трибуны грянули опять – безумными аплодисментами. Сколот бессильно опустился на песок, рассыпанный у стартовой черты, и обхватил себя руками за плечи, надеясь подавить жгучую боль, засевшую под ключицами. Паренек в шляпе, не спеша помогать, распинался – мол, потрясающе, немыслимо, великолепно! – а Стифа спрыгнула со скамьи, перемахнула через низенький бортик и помчалась к сыну, издали различив, как стекает кровь по его бледному подбородку и пачкает воротник…

– Тише, тише, – успокаивала она, подхватив Сколота с песка. Состязания даже не приостановили, и кто-то из горожан сочувственно поинтересовался, не требуется ли Стифе поддержка – но женщина лишь мотнула головой.

– Все нормально, мама, – очень тихо пробормотал Сколот, вытирая нос манжетой рукава. – Не бойся. Помнишь, такое уже было, и со мной не произошло ничего страшного.

– Тише, – скомандовала Стифа. – Молчи. Сейчас мы придем домой, ты выпьешь свое снадобье и больше никогда, никогда не пойдешь ни на какие стрельбища. Я не спорю, твой выход был идеален, но не такой же ценой!

Сколот закашлялся:

– Как это – не… пойду? Я не могу не пойти, я…

– Сколот, – поднимаясь по лестнице, женщина покосилась на него с такой нежностью, что мальчику стало неловко. – Я все понимаю. Но ты болеешь, ты еще слабенький. Давай подождем, пока ты поправишься, а после этого будем решать, можешь или не можешь…

Он моргнул. Странный переход – от категорического «никогда» к нейтральному «будем решать».

Но Стифа не обманула.

К своему десятому дню рождения Сколот поправился достаточно, чтобы принять в подарок от хозяина таверны прекрасной работы лук, привезенный с Тринны торговцами-оружейниками. Кто его сделал, мужчина не рискнул спрашивать – соседний континент, в отличие от Карадорра, был густо заселен иными расами.

Стифа долго отнекивалась и бормотала, что не имеет права принять такой дорогой подарок, но Сколот вцепился в него накрепко и немо уставился на хозяина таверны своими мутноватыми серыми глазами. По ним было трудно прочесть эмоцию – мальчишка вообще к этому не располагал, – но мужчина изучил его характер как раз в такой мере, чтобы опознать благодарность и кивнуть, показывая, что она замечена и одобрена.

– До летних состязаний у нас еще есть время, – сказал он. – Я буду тебя учить.

С этих пор на заднем дворике таверны каждый день были под угрозой курицы и коллеги Стифы, вынужденные сновать из общего здания в пристройки за овощами или вином. Хозяин стрелял вполне уверенно, но в сердце мишени попадал редко; бывало, что после занятий приходилось варить суп из куриного бульона или извиняться перед тем из работников таверны, мимо чьего уха просвистела стрела. Мужчину такие события искренне веселили, и он хохотал до слез – а Сколот лишь вежливо улыбался или шарил по карманам в поисках монет, способных утешить кого угодно.

«Вежливо улыбаться» было обязательным условием уроков с хозяином таверны. Мужчина с укоризной отметил, что лицо мальчика выражает не больше чувств, чем, к примеру, вон тот камень в стене сарая, и велел повторить за ним сначала вышеупомянутую улыбку, затем – крайнюю степень изумления, а затем – нежность, потому что Сколоту было очень любопытно, как его матери удается изобразить с помощью глаз что-то настолько сложное. Увы, но если первое и второе мальчику более-менее удалось, то нежность он попросту не осилил – получались то насмешка, то, как выразился хозяин таверны, охотничий азарт, то еще что-нибудь столь же не похожее. Сколот не знал, расстраиваться ему или нет, а потому во избежание долгих бесед изобразил полное равнодушие – мол, не вышло, и демоны с ним.

Лук сын госпожи Стифы успешно освоил, и мужчина принес ему арбалет. Поскольку настоящее оружие было бы для мальчика слишком тяжелым, хозяин таверны заказал в Гильдии Мастеров специально подобранную копию, составленную с учетом веса, роста и сил юного стрелка. Самому добровольному учителю арбалет казался игрушечным, но у Сколота вызвал такой восторг, что курицы в страхе разбежались по темным углам, а слуги временно приостановили подачу вина и фруктов.

Хрясь! Арбалетный болт вонзился в центр мишени. Хрясь! Его рассек на две половинки следующий болт, и мальчик гордо обернулся к хозяину таверны – мол, посмотри, как я теперь умею!

– Молодец, – горячо похвалил его тот. – Позволь, я пожму твою мужественную ладонь, и давай пойдем пообедаем, иначе Стифа из окна вывалится.

Женщина, исподтишка следившая за уроком, залилась краской и пропала в полумраке второго яруса.

– Она меня любит, – невозмутимо пояснил своему учителю Сколот. – Поэтому и… следит.

– Ясное дело, – серьезно кивнул мужчина, и они, спрятав оружие в кладовой, отправились в кухню.

В этом году праздничные трибуны построили за воротами, и глашатаи разнесли повсюду новость, что почетным гостем на стрельбище будет сам господин император. Друзья хозяина таверны, прячась в полумраке и понижая голос, беспокойно спрашивали: а не испугается ли ребенок, с таким усердием обученный стрелковому искусству? Мужчина не отвечал – лишь загадочно ухмылялся и бесплатно проставлял им кружечку пива.

Больше всех, конечно же, нервничала Стифа. Она грызла ногти, как маленькая девочка на экзамене, и ходила за хозяином таверны хвостиком – а нет ли у вас каких-нибудь сомнений, а не становилось ли Сколоту плохо на занятиях, а не повторится ли история, произошедшая два с половиной года назад? Ей мужчина тоже сунул пивную кружку, погладил по волосам – светлым, подвязанным чистой вышитой лентой, – и с явным сожалением вернулся к работе.

Ни для кого, кроме Сколота и его матери, не было секретом, что Стифа нравится своему работодателю. Стифа много кому нравилась – и стражникам, и мастерам, и мужчинам, и женщинам. Поговаривали, что чистокровные люди не бывают столь красивыми, но поговаривали беззлобно и осторожно, чтобы разговор не подслушали противники иных рас.

Ко дню состязаний город украсили, старое знамя над воротами сняли и повесили новое; высокомерно большими литерами на нем было вышито слово «LEARNA». Для императора построили деревянную башенку, обтянутую флагами и штандартами Соры, откуда были видны и участники, и зрители, и – что самое главное – вероятные враги венценосной особы. Мало ли, кто явится на праздник, помимо стрелков и зевак, охочих до сплетен? Вон, в империи Малерта шесть лет назад прямо на многолюдной площади убили господина и госпожу Хвет, а их сын пропал без вести, и отыскать его не смогла даже знаменитая золотая полиция.

Накануне праздника Стифа купила Сколоту белую шелковую рубашку, расставшись ради нее с такими деньгами, что хозяин таверны хмыкнул и буркнул что-то о слишком дорогих подарках. Рубашка безумно шла мальчику, но у нее все-таки нашелся и недостаток: она не скрывала шрам. Сколоту, впрочем, было без разницы, увидит его кто-нибудь или нет – он не помнил себя без шрама, да и тот выгодно подчеркивал резкое отличие ребенка госпожи Стифы от чужих детей.

Женщина до самого рассвета сидела в кресле с вязанием, размеренно щелкая спицами и порой косясь на давно уснувшего сына. Сколот либо не умел испытывать волнение, либо, наоборот, умел тщательно его запирать – любой другой на его месте проворочался бы до полуночи, а мальчик уснул за считанные секунды, уставший после уроков.

Утром он покорно позавтракал, проглотил малиновый чай, не спрашивая, зачем Стифа бросила туда столько сахара, и неторопливо переоделся. Во всех его движениях сквозила такая собранность, что, когда мальчик закинул за спину перевязь с арбалетом и устроил на поясе колчан, Стифа с недоумением уточнила:

– Ты в порядке?

– В полном порядке, мама. – Он вежливо улыбнулся, в душе благодарный своему учителю за этот благоприобретенный навык. – Я пойду, хорошо? И ты тоже поскорее приходи.

Она пообещала, что отвоюет себе наилучшую позицию на трибунах, как только закончит с уборкой. До начала стрельбищ было еще около часа, и Стифа не боялась ни опоздать, ни поскандалить, тем более что у нее имелся гостевой билет.

В шатре для участников было шумно, тесно и накурено. Опытные стрелки насмешливо поглядывали на хрупкого Сколота, а кое-кто радостно делал ставки – как быстро соперники его растопчут, как быстро он застрелит сам себя или кого-нибудь из имперских зрителей. Многие рассчитывали, что мальчик взбесится и полезет в драку, чтобы самоутвердиться перед состязанием – но Сколот плевать хотел и на туманные намеки о слабости своего отца, и на явные провокации. Невысокий человек в латном доспехе посмотрел на него с тенью уважения.

Уже знакомый мальчику паренек в шляпе, теперь – обросший густой каштановой шевелюрой и бородой, – забежал в шатер сразу после гортанного сигнала труб. Пояснил, каковы правила, попросил посерьезнее относиться к мишеням и велел выходить группами по двое-по трое, когда он будет называть имена – благо, его хорошо поставленный голос пронзал плотные тканевые стены шатра, как нож – масло.

Стартовая черта… стрелу на тетиву… сокрушительное поражение…

Сколот закрыл свои мутные серые глаза и принялся покусывать нижнюю губу. По ощущениям, пришлось пережить целое столетие, прежде чем паренек в шляпе заорал: «Дальше у нас… господин Солен, господин Храт, господин Эрет… и господин Сколот!»

На трибунах госпожа Стифа снова сжимала кулаки, а рядом с ней возвышалась фигура хозяина таверны – непоколебимо спокойная. Женщина помахала мальчику рукой, и он заметил, как блестят крохотные капли слез на ее ресницах – она так боялась, что была не в состоянии их сдержать.

Четыре мишени, лук, подаренный к десятому дню рождения, взрослые соперники, ставки… голос высокого паренька гремит раскатисто и беспощадно, господин Храт натягивает звонкую тетиву…

– О-о-о, с ума сойти, какой поворот событий! Неужели конкуренты ее подрезали?! Бедный, бедный господин Храт! Что ж, придется вам взять казенное оружие, а господам Эрету, Солену и Сколоту – стрелять без вас! Господа, постройтесь, пожалуйста, у стартовой черты, и выберите мишень! Когда я скажу «три!», выпускайте стрелу, и да сопутствует вам удача!

Оперение привычно коснулось бледной щеки мальчика, и он расслабил пальцы. Тонкая, но обшитая дубленой кожей с внутренней стороны перчатка прятала его израненную, огрубевшую ладонь, а вот шрам был открыт всеобщему обозрению, и трибуны возбужденно перешептывались – но стоило стреле задрожать в самом центре мишени, как повисла напряженная тишина. Такая бывает перед грозой – и перед валом аплодисментов; громче всех, не щадя своих рук, хлопал хозяин таверны.

Господин Солен тоже попал, а вот господин Эрет немного промахнулся, и его отправили обратно в шатер.

Задание усложнилось, потом усложнилось еще, и еще. Помимо господина Солена были еще опытные, или удачливые, или хитрые стрелки, но они постепенно отсеивались, а Сколот мягко, вкрадчиво делал то, что больше всего… любил?

Эта догадка обожгла его, как обжег бы раскаленный уголь, брошенный за пазуху. Мальчик понятия не имел, что такое любовь. Он знал, как люди испытывают благодарность, он знал, как они бывают признательны, но понятия зеленого не имел, о какой такой любви ему твердят учитель и мама. Стифа говорила, что любит Сколота больше всего на свете; хозяин таверны говорил сходные, хоть и несколько менее откровенные вещи о самой женщине. А у мальчика, получается, любовь почему-то проявилась на стрельбищах, перед мишенью, расположенной у самого дальнего края деревянной ограды… или это все-таки не она?

Надо было стрелять, но Сколот помедлил, и господину Солену досталась весьма сомнительная честь первопроходца. Синее оперение заколебалось в каком-то волосе от цели; трибуны разочарованно загудели.

– Что это?! – счастливо завопил паренек в шляпе. – Неужели господин Солен промазал?! Ох, теперь свет победы ему загораживает этот маленький мальчик, и я, право, не представляю, кто из них окажется более… ого!

Мишень раскололась, как если бы ее ударили топором. Сколот, тяжело дыша, с вызовом посмотрел на бестактного, болтливого, глупого человека, но тот ни капли не смутился – наоборот, разошелся еще сильнее:

– Все видели? Никто ничего не пропустил?! Какие зоркие глаза, какая нежность в обращении с оружием! Разве кто-нибудь допускал, что господин Сколот выиграет состязание?! Давайте от всей души поздравим его и, разумеется…

К пареньку подошел высокий человек в мундире личной императорской гвардии. Тот весь покрылся холодным потом, но хорошо поставленный голос, как обычно, не дрогнул:

– Да, господин гвардеец? – радушно осведомился он. – Вам что-нибудь нужно?

Человек наклонился к его уху и что-то тихо пробормотал. До Сколота, продолжавшего кусать нижнюю губу, донеслась ритуальная фраза «именем императора», и он бросил растерянный взгляд на деревянную башенку, вознесенную над стрельбищем, словно корона.

– Ах, какая дивная идея! – восхитился паренек в шляпе, а гвардеец сдержанно поклонился. – Его императорское величество, полноправный повелитель Соры, предлагает господину Сколоту игру, такую же маленькую, как и сам наш победитель! Вон там, – он указал на ограду за сиротливыми останками разбитой мишени, – спустя минуту пролетит бабочка, а задача господина Сколота – попасть в нее! Но согласится ли он? Или не рискнет сломать свою только что обретенную славу?! На кону – ценный приз, о да, ужасно ценный, хотя господин гвардеец попросил не рассказывать о нем сразу…

Сколот молча потянулся за очередной стрелой. За последней, и колчан опустел, будто в нем никогда и не было ни единого каленого наконечника.

Мутноватые серые глаза чуть сощурились – мальчику мешал свет. Маги, устало подумал он, все чертовы маги. Наверняка у господина императора есть придворный чародей, способный наколдовать не то что бабочку – сколопендру.

Затрепетали голубые легкие крылья, забилось едва различимое подвижное тельце. Паренек в шляпе осклабился не хуже волка, весело хохотнул и сказал:

– Где же она? Я не слепец, но я ее не вижу! А-а-а, погодите, стойте! Вон, вон, где бабочка – не больше точки на пергаменте летописи! Ну же, господин Сколот, стреляйте, скорее стреляйте!

И мальчик повиновался.

Одно дело – насадить бабочку на булавку, и совсем другое – долбануть по ней из лука. По счастью, насекомое не повторило судьбу мишени, и его оборванное крыло подергивалось над стрелой, будто в агонии, хотя на самом деле его тревожили едва ощутимые прикосновения ветра. Гвардеец двинулся к нему, желая убедиться, что Сколот действительно попал, и уже от ограды жестами показал – да, бабочку разорвало на куски…

Новая волна бурных аплодисментов. Госпожа Стифа наблюдала за своим ребенком немного обеспокоенно, потому что он побледнел и стиснул плечо лука так, что остро выступающие костяшки пальцев покрылись красноватыми пятнами. Да и на прокушенной губе уже давно поблескивали мелкие багровые капельки, хотя мальчик традиционно не обращал на них никакого внимания и продолжал кусать сам себя.

Она решительно поднялась, оттолкнула чью-то настойчивую руку – возможно, хозяина таверны, – и зашагала к выходу с трибун. За ней образовались негромкие возмущения в сплошном человеческом море, а у самого края скамей женщину перехватила за локоть шероховатая мужская ладонь. Совершенно ей незнакомая.

– Отпустите, – не оборачиваясь, проворчала она. – Сколот – мой сын, и я хотела бы…

– А вас хотел бы, – холодно сказали за ее спиной, – увидеть Его императорское Величество. Вас – и вашего сына, как победителя состязаний. Прошу, следуйте за мной.

Гвардеец был похож на скалу, по ошибке одетую в штаны и камзол; швы на его широкой спине трещали, готовые порваться, а сабля на боку болталась беспомощно и выглядела бесполезной – мужчине хватило бы и кулака, чтобы разделаться с кем угодно.

Сердце Стифы заколотилось, как безумное, когда гвардеец проводил ее к основанию деревянной башенки и все так же холодно приказал идти наверх. Туда же привели Сколота, причем с него не сводили глаз тысячи любопытных горожан, и даже среди высокородных отыскались те, кого юный победитель состязаний сумел заинтриговать.

Лестница наверх была едва ли не бесконечной – страх госпожи Стифы ослабел, но ближе к задрапированной голубыми тканями комнатке обрел прежнее свое могущество и потянул душу вниз, к пяткам. Женщина упрямо стиснула зубы и посмотрела на сына; мальчик не боялся, но ему не нравилось на хлипких временных ступенях, которые наверняка разберут сразу после того, как личный императорский кортеж выедет за городские ворота.

– Мой господин, – гвардеец поклонился так низко, что Стифа испугалась, не врежется ли он носом в ровные доски пола. – Я выполнил ваш приказ. Женщину зовут Стифа, она работает в таверне на Фонтанной площади – как раз напротив особняка. А имя ребенка вы, несомненно, слышали.

– Слышал, – хрипло отозвался кто-то из-за парчовой занавески. – Входи. Надеюсь, ты обошелся с моими гостями вежливо?

Солдат улыбнулся. Правда, в его исполнении улыбка походила на свирепый оскал, и Стифе на мгновение стало дурно. Боги и все демоны с ними, как император умудряется иметь дело с такими людьми – и не трястись от ужаса под кроватью?!

Парчовая занавеска отдернулась, и на женщину с отеческой теплотой взглянул кошмарно худой, изможденный человек со светлыми-светлыми голубыми глазами. А рядом с ним, небрежно закинув ноги в сапогах на столик, где обреченно поблескивало серебряное блюдо с ранними яблоками, сидел старый знакомый госпожи Стифы – тот самый человек, что посоветовал ей доверить сына колдунье, тот, что не позволил мальчику умереть.

– Господин! – она почему-то покраснела. – Неужели… неужели это наконец-то вы?! Я… в ту ночь я… так и не спросила, кто вы, откуда вы, и как… – она окончательно смутилась и уставилась на свои башмаки, осознав, какую глупость сморозила – да еще и перед самим императором!

– Ночь? – с нескрываемой иронией повторил гвардеец.

– Госпожа имеет в виду такое время суток, когда на небе светят луна и звезды, а солнца нет, – невероятно учтивым тоном срезал его старый знакомый Стифы. – А если быть серьезным, то речь идет не столько о ней, сколько о господине Сколоте. Около шести лет назад я имел честь сопроводить его к старухе Доль, потому что мальчик умирал, а она неплохо умеет спасать умирающих людей. Помните, ваше императорское величество, как я вам о ней рассказывал? Страшная, словно смерть, с жуткой бородавкой на виске, зато имеется… ну… талант!

Голубоглазый человек рассмеялся:

– Помню.

Он подался вперед и поманил к себе Сколота. Мальчик подошел, и господин император, полноправный повелитель Соры, спокойным движением взял его за локти, повернул чуть правее, чуть левее, снова поставил прямо и довольно кивнул:

– Хорош. Как говорится, и в профиль, и в анфас – ничем не хуже матери. Что ж, господин Сколот, – он обратился к мальчику подчеркнуто официально, но искристый, неприкрыто сияющий взгляд выдавал его с поличным. – Я обещал вам по-настоящему ценный приз, и я выполню свое обещание. Вы станете, – он зачем-то нашарил руку мальчика, освобожденную от перчатки, и крепко ее сжал, несмотря на израненные пальцы, – высокородным лордом, получите неплохое состояние, собственный особняк на Фонтанной площади Лаэрны и доступ ко двору. Отчасти потому, что вы сегодня одержали победу, – хватка стала сильнее, – а отчасти потому, что не побоялись выполнить мою просьбу, и выполнили ее блестяще…

Сколот, как это водится, не выразил никаких эмоций, а заглянуть ему в душу никто не мог. Император испытующе изучил его мутноватые серые глаза, отпустил и повернулся к госпоже Стифе:

– Мне надо кое-что с вами обсудить. Прошу, присаживайтесь.

Внезапно оробев, она опустилась в предложенное голубоглазым человеком кресло – напротив императора, по соседству со своим старым знакомым, одетым в изящную черную рубаху без вышивки и пуговиц, но зато со шнуровкой. Тот протянул женщине кубок белого полусладкого вина.

– Я бы предложил шоколад, – с кривой усмешкой произнес император, – но этот мерзкий тип его ненавидит и кривится так, что мне становится стыдно перед гостями.

– Ничего страшного, – пробормотала Стифа. – Вам надо обсудить что-то… касательно моего сына?

Императору достался третий, до самых краев наполненный, кубок. Он деловито отхлебнул, поблагодарил и, покачивая золотую посудину в ладонях, принялся наблюдать, как на ней пляшут яркие отблески полуденного солнца – со стороны стрельбища комната была похожа на распахнутый балкон, вроде тех, что так любят хозяйки многоярусных домиков.

– Мальчику необходимы учителя, – медленно произнес император. – Я редко делаю кому-то столь щедрые подарки, и вы сами понимаете, что лорд, отмеченный моей благосклонностью, не имеет права быть глупым, словно простолюдин. Точные науки – математика, основы экономики, – языки… деньги я предоставлю, это не проблема, я уже говорил… нельзя, чтобы такой талантливый, – он жестом попросил старого знакомого Стифы заткнуться, потому что у того на языке, видимо, сразу же начала крутиться шутка о госпоже колдунье, – человек жил среди нищеты и грязи.

– Спасибо, – шепнула Стифа, ущипнув себя за бедро – не сон ли? – Спасибо… вы так добры к нему…

– И еще, – император встал и поставил кубок на стол. – У меня есть к вам одно условие. Этот шрам… не стоит никому показывать. Господину Сколоту нужны добротные вещи, и чтобы обязательно – с высоким воротником. Совсем высоким, это ясно? Под самое горло…

Роботы были ужасно неповоротливыми – тяжелые стальные лапы тянулись к обнаженным деталям настолько медленно, что Лойд, поймавшая их за этим занятием на обратном пути из космопорта, зевнула и пошла дальше. Как и следовало предполагать, ремонтная бригада не спешила оказывать услугу имперской полиции, да оно и неудивительно: в июле выплаты из Центра без предупреждения сократились. Талер стоял перед нелегким выбором: потерпеть или заплатить из собственного кармана, что при учете жалкого банковского счета мужчины было невозможно, а просить деньги у команды он не посмел.

Лойд знала, на что он потратил все свои сбережения. Титановые протезы, да еще такие, чтобы работали все нервы и никуда не девалась прежняя гибкая походка девушки, обошлись капитану «Asphodelus-а» очень дорого, но он не обмолвился о них и словом. Подумаешь, сбережения. Подумаешь, пять лет собирал – у него еще есть много, много, невероятно много времени , и ничто не мешает собрать внушительную сумму заново.

Сейчас Талер сидел на трапе и нервно, как-то прерывисто курил – дым вился вокруг него, как если бы мужчина был небольшой старомодной печью. Он то и дело срывался на глухое грустное бормотание, но чем дальше оно заходило, тем больше Талер понимал, что все его старания тщетны, и пора возлагать задачу по ловле грузовика на более везучих коллег.

– Если они улетели четыре часа назад… а мы проложим трассу через Бальтазаровы Туманности…

– Ерунда, капитан! – раздался из рубки встревоженный голос штурмана. – Уровень опасности этой зоны – 250, наши кости вовек не соберут… Давайте все-таки отправим запрос о помощи связисту, а он пускай передает в штаб?

Талер вздохнул и – вполне ожидаемо, – подавился дымом. Закашлялся; пока он пытался отдышаться и прийти в норму, Лойд села рядом. Коленные шарниры протезов едва различимо скрипнули, и девушка поморщилась – пора бы и смазать, иначе капитан посчитает, что она относится к его подарку небрежно…

Он искоса на нее посмотрел – привычные голубые глаза, напряженно сдвинутые брови, – и как-то сразу подобрел, старательно выдавил из себя улыбку:

– Возьмем увольнительную, а, Лойд? Вместе прогуляемся по парку… покатаемся на чертовом колесе… что скажешь?

Она понятия не имела, что за зверь это чертово колесо, но сразу же, безо всяких раздумий, кивнула головой:

– Покатаемся.

– Капитан, а разве на Бальтазаровой Топи есть парки аттракционов? – вмешался пилот – любопытный и охочий до слухов парень двадцати четырех лет, чей мундир, слишком широкий и длинный, выглядел до того нелепо, что не знакомые с его хозяином люди часто начинали хихикать.

– Что вообще на Бальтазаровой Топи есть? – опять нахмурился Талер. – Одни холмы и болота, болота и холмы. Нет, я намерен вернуться домой, показать Лойд свою родную планету, отдохнуть, наконец…

Пилот промолчал, но в этом его молчании сквозило такое ехидство, что Лойд невольно усмехнулась. Она провела с Талером не год и не два, и за все это время капитан «Asphodelus-а» ни разу не ходил в отпуск. Но, с другой стороны, если он все-таки решился…

На лице девушки возникло мечтательное, почти нежное, выражение. Целых две недели, а если повезет – месяц без перелетов, погонь, перестрелок, и, что самое важное – без шуток неугомонной команды. Нет, шутили они, конечно, беззлобно, но Лойд вгоняла в краску любая нарочито невинная фраза, где ключевыми словами были два имени – ее и капитана.

Стоп! Он же говорил – «возьмем увольнительную», а не «возьмем отпуск». Радужные мечты девушки напоследок ярко вспыхнули и погасли, и вместо них все ее черты выразили горькое разочарование.

Она поглядела на Талера украдкой – так, чтобы он не видел. Под нижними веками у мужчины залегли глубокие тени, в уголках собрались крохотные морщинки – если не помнить, где они находятся, можно и не заметить. За те две недели, что команда играла в догонялки с чертовым грузовиком, он здорово похудел, если не сказать – осунулся. Выражаясь короче, отдых требовался капитану «Asphodelus-а» отчаянно и поскорее, но сам он этого не признавал.

– За три дня, – Лойд бормотала тихо и неразборчиво, буквально чувствуя, как настойчивые уши пилота вздрагивают, надеясь разобрать, что она там бубнит, – ты разве успеешь показать мне EL-960?

Девушка использовала официальный термин, утвержденный базой данных имперской полиции, потому что, к сожалению, не забыла, как бывалые космические летчики называют родину Талера – Птичий Помет. Издали немного сплюснутая, черно-белая с желтой полосой пустыни, планета действительно походила на… кхм, и мужчина сам не единожды смеялся над этим сходством, но повторить при нем подобную кличку Лойд бы не осмелилась даже под страхом казни.

– Может, и не успею… – Талер зевнул, неуклюже прикрываясь ладонью, и тяжело поднялся. – Я часика три посплю, хорошо?

– Хорошо, – великодушно разрешила девушка.

– Хорошо, – передразнил ее пилот, высунув наглый перебитый нос из проема распахнутого шлюза. Рыжие растрепанные волосы тут же окончательно разметал порыв ледяного ветра, и парень накинул на них испачканный мазутом капюшон. – Слышали, капитан? Она одобряет. Сама великолепная Лойд, – он, красуясь, поклонился девушке, – одобряет вашу идею все-таки выспаться.

– Ой, молчи, – обиделась та.

Под шагами Талера едва слышно заскрипела обшивка. «Asphodelus» – не самая современная модель корабля, да и полиция, как известно, не летает на самых современных. Великому имперскому союзу не хватает либо финансов, либо мозгов, чтобы нормально себя вооружить.

Зашелестели и стихли створки внутреннего шлюза. Роботы по-прежнему копались в деталях двигателя, но никакого прогресса в их работе не было. Похоже, космические порты жили на таком же ущербном финансировании, как и полиция, да и Бальтазарова топь – не та планета, где замена старых механизмов новыми способна что-нибудь изменить. Затерянная среди астероидных колец – поди еще подлети, – покрытая болотами, хмурая, с блеклым и невыразительным небом, она была для Империи так же важна, как, например, прыщ. И его до сих пор не выдавили только потому, что население Бальтазаровой топи составляло тридцать с половиной тысяч человек, и предоставлять им жилье взамен погубленного никто не хотел – не выгодно.

Пойти, что ли, тоже поспать, лениво прикинула Лойд. И тут же вскочила: нет, нет, нельзя! Если она уснет здесь, то проснется… там, а там ее вряд ли ожидает что-то хорошее. Сквозь яркие, живые, теплые воспоминания о Талере, команде «Asphodelus-а» и космических перелетах пробивались обрывочные, смутные картины, где она – почему-то маленькая девочка, – ударила рукоятью ножа по виску мужчину, одетого в дурацкий белый балахон, а в следующий миг кто-то выбил двустворчатые двери храма, зазвенела сталь, закричала бледная девушка в старинной кольчуге…

– Эй, Лойд, смотри! – со звенящими нотками в постоянно радостном голосе окликнул девушку пилот. Она повернулась к нему – пожалуй, немного резковато, потому что парень споткнулся и полетел бы кубарем по трапу, если бы Лойд не стояла на его пути.

– Прости, – сбивчиво попросила девушка. – Я… задумалась.

Храм исчез, крик растворился где-то глубоко внутри, и она выдавила из себя нечто вроде улыбки. Рыжие ресницы пилота дрогнули, светло-карие глаза отразили неоднозначную, глуховатую, эмоцию – то ли удивление, то ли раздражение, с точностью не понять. Но спустя миг парень опять вернулся в свое дружелюбное расположение духа, сунул коллеге под нос планшет и повторил:

– Смотри! Девять лет назад на этой самой планете капитан Исаэль разыскивал легендарный «3371»! Тут даже фотографии есть – вот, подорванная туша корабля, удостоверение личности и… ого!

По мнению Лойд, ничего, достойного такой степени восхищения, на снимке не было. Всего лишь крохотный огонек высоко-высоко в небе. Он походил на скопление звезд, расположенных непомерно близко друг к другу, но, приглядевшись, девушка обнаружила, что это – маневровые двигатели черного, как смола, корабля.

– «3371»… – негромко сказала она. – Суденышко старого Союза, если не ошибаюсь?

– Что еще за «суденышко»? – оскорбился пилот. – «3371» – величайший корабль в нашей галактике! Нынешние ученые безуспешно бьются над его чертежами, но понятия не имеют, где раздобыть материалы для таких запчастей и как их соединить. По интернету ходит слушок, – парень наклонился к левому уху Лойд и перешел на свистящий шепот, – что старый Союз имел связи с кем-то за пределами звездных карт. Представляешь – за пределами! Наша галактика сама по себе огромна, мы болтаемся по ней уже пять лет, а капитан Исаэль болтался и все тридцать, но так и не побывал во всех ее уголках. Сколько интересного, сколько загадочного, должно быть, мы еще не…

Последнее слово утонуло в кошмарном грохоте. У ближайшего робота отвалилась нижняя спинная пластина, и он, позабыв о двигателе, тянулся теперь за ней. Результаты были примерно те же – слишком короткие лапы не давали механическому созданию дотянуться и до собственной головы, что уж говорить о посадочном поле космического порта?

Лойд непременно бы выругалась, если бы на ее воротнике не звякнула, принимая сигнал корабельного искина, белая полицейская клипса.

– Межпланетный звонок по закрытому каналу… межпланетный звонок по закрытому каналу… вызывают команду корабля «Asphodelus»… вызывают команду корабля «Asphodelus»… подойдите, пожалуйста, к приборной панели…