Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Девушку передернуло. Она не любила храмы, не сумела избавиться от неприязни к ним. Вот сейчас внутри, за крепкими стенами, человек в белой бесформенной хламиде убьет ребенка, ударит ножом по клети его горла, выпустит озеро крови на алтарь. И вспыхнут желобки, и покатятся алые струйки в нишу, где босыми ногами стоят полноправные, ха-ха, владельцы маленькой жертвы, надеясь, что им достанется божественная благодать.

Или хотя бы чертово прощение.

Лаур попросил товарищей посторожить свою драгоценную телегу – и преувеличенно бодро зашагал к чисто выметенному двору. Там кто-то забыл – или не заметил глупую соседскую – курицу, и она дрожала у порога, тараща черные бусинки-глаза. Мужчина небрежно отпихнул ее ногой, постучал – и на пару минут исчез, будто его сожрали демоны.

– Госпожа Тами весьма любвеобильна, – сдержанно пояснил Талер. – Лаур не любит, когда кто-то становится свидетелем этой повышенной любви. Помнится, однажды при мне она целовала его повсюду, куда могла дотянуться, а госпожа Тами едва дотягивается Лауру до плеча.

Лойд прыснула, вообразив эту чудесную картину.

Покрасневший, смущенный донельзя, Лаур опять возник у двери. Вслед ему крикнули, чтобы он поскорее выбросил «свою проклятую посудину» и покормил «свою проклятую лошадь». Мужчина обреченно выдохнул – «да, мам» – и распахнул калитку.

В сенях стояли деревянные бочонки со свежими целебными корешками. И пахло, как сказала себе Лойд, украденным лесом.

У женщины, утиравшей слезы передником, были такие же синие глаза, как у Лаура. Но волосы, аккуратно собранные в косу – седые.

– Госпожа Тами, – Талер вежливо поклонился. – Как поживаете?

– Талер! – просияла она, и Лойд, удивленная, что матери Лаура известно это имя, замерла. – О великие Боги! Я подумала, что малыш приехал один, без товарищей, а тут… о, я так счастлива! Я так долго тебя не видела, а ты, кажется, еще немного подрос! Жаль, что не вширь, ты ведь такой худенький… ну ничего, я сейчас варенья достану, пирожков приготовлю…

– Матушка его обожает, – виновато сообщил по-прежнему красный Лаур. И неожиданно хохотнул, поймав приятеля за рукав: – Ну-ка покажи, за что. Лойд наверняка понравится.

Талер осторожно, почти нежно закрыл бледной ладонью шрам. Воедино свел воспаленные края, сжав пальцы, и широко, по-настоящему широко, обеими уголками рта, улыбнулся.

Лойд ощутила, как весь Карадорр медленно рушится и вырастает заново, но не такой, как был, а чистый, безупречно чистый.

Это была не улыбка. Это было – счастье, получившее плоть. Это было – сияние гораздо более теплое, чем то янтарное, сквозь камзол на сцене особняка господина Ивея…

Потом на сжатых пальцах влажно заблестела кровь, и Талер спокойно ее вытер – но широкая улыбка вполне закономерно погасла. Девушка стояла, не в силах отвернуться и заняться пирожками наравне с матерью Лаура, потому что надеялась – мужчина сделает так еще раз. И шрам, чертов шрам на его правой половине лица наконец-то заживет, ведь нельзя прятать от нее, Лойд, такое роскошное движение губ.

За ужином девушка вела себя очень тихо. Лаур посмеивался, его приятель весело улыбался – но по-другому, скованно, с оглядкой на потревоженную рану. Пирожки, хоть и восхитительные, в него особо не лезли, и мужчина покорно внимал женской лекции на тему «как нехорошо быть костлявым».

Госпожа Тами была совсем обычной. Без шуток – совсем; вся ее жизнь крутилась вокруг полей, где жители деревни работали сообща, собственного огорода и хозяйства. О деньгах она имела такое смутное представление, будто никогда не держала их в руках; Лаур объяснил, что привозит или присылает все необходимое прямиком из Нельфы. Рассказывая о том, как соседи обсуждают частые визиты курьеров, госпожа Тами тоже покраснела и повязала на седые волосы платок.

Кроме цвета глаз, между ней и ее сыном не было ничего похожего. Госпожа Тами оставалась красивой даже теперь, при учете всех ее морщинок и седины. Лаур как-то странно покосился на мать – и сразу отвлекся на вино, хотя в голове у него прозвучала задумчивая фраза: «Старость – это, по-моему, интересно…»

Дом госпожи Тами превосходил дом безымянной старухи из придорожного села. В нем было две спальни, и от обеих женщина отказалась, уверяя, что превосходно чувствует себя на печи. Мол, кости уже не те, их надо периодически согревать, да и под кожухом она спит, если честно, каждую зиму – ведь на Карадорре зимы суровые.

Лойд осталась одна, переоделась в чужую рубашку, слишком широкую для ее плеч. Неловко застегнула обшитые белой тканью пуговицы, подхватила набитое пухом одеяло – но провалиться в сон с той же легкостью, что и после коньяка, не смогла.

Лаур сидел на пороге, рассеянно почесывая скулу. Совершенно мокрые каштановые пряди рассыпались по его плечам – пора бы и состричь, мужчина, как правило, не давал им достигнуть такой длины. Синеву под ресницами было не различить; Лаур – не Талер, чтобы ориентироваться в темноте.

– Не спится? – подвинулся он.

Лойд села, нисколько не волнуясь о том, что подумают соседи. Это госпожу Тами беспокоят мелочи вроде чужого осуждения, а ей, воспитаннице Талера, абсолютно без разницы.

– Должно быть, здорово, когда у тебя есть мама, – негромко поделилась она.

Лаур наблюдал, как ползет по улице одинокий багровый огонек. Местные «воины», мужики лет сорока, беспомощные в бою, обходили свои владения дозором. Однажды им удалось отразить атаку разбойников, и с тех пор они ошибочно мнили, что совладают с любым противником.

– Порой она бывает страшно упрямой, – произнес мужчина. – Порой она плачет, переживая за меня, а я понятия не имею, как ее утешить, но у меня внутри как будто что-то ломается. Порой меня бесит, что она зовет меня «малышом». Но если мы не видимся больше пары месяцев, – он криво усмехнулся, – на душе у меня становится… просто невыносимо. Хоть волком вой. Она ведь не только вырастила меня, и не только воспитала, и не только отдала мне целую гору времени. Она подарила мне свою душу. Полностью подарила, не жалея об этом ни секунды. А я…

Он осекся и замолчал, а Лойд не рискнула ни о чем спрашивать.

А я поперся в чертову Академию и внезапно осознал, что вокруг меня умирали сотни, тысячи детей – таких же, как и все мы, но с чуть заостренными ушами. Таких же, как и все мы, но лишенных материнской любви, поскольку их матери погибли первыми, закрывая собой самое дорогое, что у них было…

Но, стоя по колено в крови, я не верю, что убиваю людей за них. Стоя по колено в крови, я не могу избавиться от мысли, что так ничему и не научился, и нести гибель со скоростью полета ядра – это все, на что я способен.

На окраине деревни кто-то оглушительно завопил, и Лаур тут же выпрямился, настороженно уставился во мрак. Фонаря не стало, а вопль, кажется, разорвал надвое глотку одного из мужчин, проходивших по улице не далее, как полчаса назад…

Лойд поежилась, повела носом и жалобно протянула:

– Чуешь, несет мертвечиной?

– Нет, – удивился мужчина.

Девушка печально скривилась:

– Несет. Как раз оттуда же, откуда кричали. Стой, погоди, хоть рубашку-то надень!

Гибкий силуэт Лаура пропал за калиткой. Девушка забежала в дом, выхватила меч – и выскочила тоже.

На окраине валялся труп. Растерзанный труп, где-то потерявший свои кишки; осиротевшая плоть чернела в его опустевшем брюхе. Рядом ползал, зажимая бок, местный «воин» с капельками пота на лысине, а под ним расползалась огромная красная лужа.

Нежить, сообразила Лойд. Какая-то нежить; это в столице ее днем с огнем не отыщешь, а в деревне посреди пустоши – легко. Тем более что мужчины, так отважно сторожившие покой своих семей, в бою с теми же гулями бесполезны.

Мертвечиной разило у кромки молодого поля, кое-где отмеченного длинными деревянными шестами. Один из них Лаур походя выдернул – и вдохновенно дубасил им высоченную вонючую тварь. Та визжала, как нашкодившая собака, не вовремя обнаруженная хозяином, и норовила дотянуться до мужчины влажно блестящими когтями.

В полтора человеческих роста – никак не меньше, – тварь нависала над Лауром, как грозовая туча, но длинные узловатые конечности ее подводили. Пока – подводили; она нелепо ими взмахивала и роняла слюну, прикидывая, какой вкусной должна, по идее, оказаться такая строптивая добыча. Красные глазищи, сосредоточенные на противнике, на Лойд не обратили внимания, и девушка успела срубить ей здоровенный кусок огрубевшего мяса со спины, прежде чем до твари дошло, что добыча от нее ускользает.

Она обиделась. Она рассердилась; неуклюжие лапы ускорились, деревянный шест в руках Лаура сломался, осыпав мужчину острыми щепками. Когти вцепились в беззащитное правое плечо – он зарычал, надеясь их оттолкнуть, но красноглазое существо было сильнее.

Острие меча вышло из груди нежити, но она как будто и не заметила. Дернула вниз, и когти затрещали по чужим костям, оставляя в них глубокие борозды. Ослабевшие пальцы Лаура соскользнули с ее запястья, а Лойд, испуганная, белая, как снег, изо всех сил ударила нежить ногой по изгибу тошнотворно мягкого колена – и за эту же ногу оказалась поймана.

…Талеру снилась дорога, лентой пересекавшая Карадорр. Империя Линн, империя Сора, империя Малерта; обледеневшие земли Вайтер-Лойда. Храм на острове, синее щупальце океана; запах соли, крови и пепла.

Беловолосый ребенок племени Тэй сидел на пирсах. Ребенком его можно было назвать разве что с большой натяжкой – чуть моложе Талера, с едва заметными узкими царапинами под ресницами. Тэй читал старую, пожелтевшую от времени книгу с тонкой позолоченной обложкой. Страницы вкрадчиво, осторожно шелестели, и в тон с их шелестом шумели робкие весенние волны.

«Ибо Гончие – наша основная ударная сила, ибо Гончие – звезды, рухнувшие с небес, и небесный камень все еще оплетает их живые горячие сердца…»

«…пламенеет сквозь охотничьи куртки, и бывает – расползается над крышами, как заря; Гончие не умеют летать, но их неудержимо тянет обратно к небу. Жаль, что единожды сломанные крылья никогда не вырастают заново…»

– Долго ты собираешься тут стоять? – хрипловато уточнил Тэй. – Ты мешаешь.

– Простите, мой господин, – его сородич, небрежно одетый и вооруженный двумя изогнутыми клинками, согнулся в низком поклоне. – Ваш брат интересуется, как скоро вы намерены нас покинуть? Дорожные сумки уже собраны, ваша аркебуза – приторочена к седлу. Простите, но я вынужден отметить, что он все еще не одобряет вашу затею. По мнению вашего брата, вы обязаны жить и состариться в Вайтер-Лойде.

– По мнению моего брата, я обязан жить и вылизывать жирные задницы старейшин, – отрезал Тэй, закрывая книгу. – Нет уж, Вильна. Я уеду и буду жить бок о бок с людьми. Люди, знаешь ли, терпимее и добрее лойдов. По крайней мере, те люди, которых я видел до сих пор.

Его собеседник тяжело вздохнул.

– Как жаль, что это не шутка, – с горечью произнес он. – Если бы это было шуткой, я бы сейчас так смеялся, что умер бы от нехватки воздуха.

Вдвоем они ушли с пирсов, и беловолосый отдал своему товарищу книгу.

– Мне она больше не понадобится, – улыбнулся он. Молчаливый слуга вручил ему поводья лошади, и животное грустно покосилось на двор, где раньше обитало. – Ни в этом году, ни в следующем, ни даже через десять лет… я не вернусь, Вильна. Береги моего брата и постарайся не перечить его приказам, хотя они, признаю, порой бывают весьма дурацкими. Если какой-нибудь посыльный не откажется пересечь нашу пустошь, я пришлю тебе письмо. Один раз, а потом от меня останется, – он протянул сородичу ладонь, – только эта книга. Ее тоже надо будет беречь.

Короткое рукопожатие.

– Не кланяйся.

– Да, мой господин.

Беловолосый спокойно зашагал прочь, и его черты были невероятно знакомы Талеру, до сих пор наблюдавшему за детьми племени Тэй. Точно такие же черты, с поправкой на голубизну под веками, черный цвет волос и шрам, возникали в зеркале, стоило мужчине к нему приблизиться.

Картина изменилась.

Беловолосый разгуливал по империи Сора, крутил золотую флиту, пробовал ее на клык – что еще за дрянь? Покупал праздничные леденцы, грыз, любовался актрисой на загаженной сцене бродячего театра. Актриса была смазливая, но Талер на нее и не посмотрел бы. Не любил ни смуглых, ни тем более темноглазых.

Впрочем, и Тэй не проявил к девушке любопытства после окончания номера. Скорее всего, его интриговала именно игра, не такая профессиональная, как в нынешних имперских театрах, но яркая, старательная, с огоньком. Девушка не столько зарабатывала, сколько жила этой своей игрой. И, возможно, за ее пределами она вовсе не была счастлива.

Картина изменилась еще раз.

Памятная площадь Астары. На постаменте – троица генералов, сумевших отразить последние сокрушительные набеги Ханта Саэ. Троица гордая, высокомерная, и Тэй косится на нее с таким отвращением, будто его сейчас вырвет.

Девчонка лет семнадцати вручила ему яблоко:

– В честь летнего фестиваля, господин!

– Спасибо.

На торговку или побирушку она была не похожа. Слишком дорогое платье, изумрудные серьги в маленьких забавных ушах, черные волнистые пряди, перетянутые лентой. Лента красной полосой пересекает лоб, лента аккуратно завязана под затылком; девчонка не торопится уходить, изучает странного типа радостно и с явным удовольствием.

– Сколько путешествую, – заявила она, – а до сих пор не встречала никого подобного.

Тэй изогнул тонкую линию губ:

– Это не удивительно. Мои сородичи редко покидают родные земли.

– Я присяду?

Он покорно уступил ей место на каменной ступени.

– Меня зовут Арэн, – представилась наглая девчонка.

– Понятно.

Она не сдалась:

– А как звучит ваше имя?

Беловолосый притворился, что его полностью поглотило выступление мима, происходившее у края площади.

– Понятия не имею, как подогнать его под малертийскую речь.

– Напишите, – предложила девчонка. – Эй, Лат! Милая, подай-ка господину кусочек пергамента и перо.

Как написать имя на малертийском, Тэй тоже понятия не имел. На его скулах выступил виноватый румянец, но перо скрипнуло почти уверенно, собирая чернила в символы: «L»… «I»… «E»… «R»… «T»… «A»… «E»…

– Вы из Вайтер-Лойда? – нахмурилась девчонка. – Лерт?

Беловолосый кивнул.

Площадь выцвела, подернулась рябью, как вода, которой коснулся ветер. Вместо нее проявилась летняя зелень сада, светлый, но без особых украшений особняк и широкие, рассчитанные на двоих, качели.

– …Повелевающие – те, кто может нам приказывать. Они рождаются редко, им поклоняются, как Богам. Нельзя не подчиниться приказу Повелевающего. Иначе тело попросту разорвет.

Арэн побледнела:

– А это… ну… не слишком?

– Не знаю, – честно признался Лерт. – Но однажды моему товарищу-Гончему удалось добраться до Повелевающего раньше, чем умереть. И в итоге умерли они оба.

Качели парили над высокой травой, напротив красными каплями расцветали розы. Клумба у самого особняка пестрела звездами лилий, и Лерт как-то странно провел пальцами по левой половине своей груди.

– Должно быть, Гончие невероятно сильны, – с уважением сказала Арэн. – И у них по-настоящему ледяные сердца, если они способны на такое беспощадное убийство.

– Каменные, – поправил Тэй.

Она вскинула брови:

– Что?

– Каменные, – повторил он. – Спрятанные под камнем. Хочешь… хочешь посмотреть?

…янтарный свет загорелся на пути нежити за миг до такого долгожданного обеда. Девушку со сломанной ногой, мужчину с разорванным плечом, краешек поля, дорогу, крыши деревни – озарило так, что самые храбрые жители, вышедшие во дворы, едва не ослепли, а Лойд потеряла всякое представление о том, где находится.

Потом янтарный свет покрылся каменными пластинками, а каменные пластинки – ребрами. На ребрах, в свою очередь, выросло все, чему на них положено расти, но зрелище было такое кошмарное, что, если бы кто-то за ним следил, этого кого-то вывернуло бы наизнанку.

…Когда все закончилось, Талер подался вперед и крепко сжал рукоять охотничьего ножа. Лицо у него было такое безразличное, будто мужчина все еще не проснулся, будто он спал где-то там, в доме госпожи Тами, пока его двойник танцевал наравне с голодной нежитью, ничуть не уступая ни в скорости, ни тем более в силе.

«Танцуйте. Танцуйте, уважаемые гости господина Ивея. У вас еще около получаса. Музыка нужна, или обойдетесь?»

Охотничий нож резал. Охотничий нож колол, но у твари не было крови, и она, все такая же смертоносная, рычала, бесилась и давилась вязкой слюной, желая одного – размазать противника по грязи, уничтожить, избавиться и стереть.

Потому что Гончими не питаются.

Потому что Гончие – это рухнувшие с неба звезды, а нежить на дух не переносит пламя небесных светил.

«…и небесный камень все еще оплетает их живые горячие сердца…»

Лауру повезло провалиться в обморок еще до того, как резко повысились его – и Лойд – шансы на спасение.

Но девушку такое везение обошло стороной.

Янтарный огонь расползался по венам Талера – и сжигал, потому что человеческая плоть не была совместима с его потоком. Янтарный огонь рвал кожу и плясал на ней веселыми искрами, облизывал ее, и она рассыпалась углем, пеплом, пылью. Вот проступили фаланги пальцев, но даже так – мужчина не уронил охотничий нож. Понял, что ситуация плоха, понял, что время убегает – и бросился на свою противницу, как обезумевший, и повалил ее на землю, и бил ножом по шее, пока не треснули позвонки.

Потом фаланги тоже рассыпались, и тварь перекусила нож пополам.

В последние секунды жизни – перекусила нож пополам, но так и не сумела навредить Гончему.

Талер поднялся и выпрямился – медленно, аккуратно, хотя эта аккуратность была уже ни к чему. Трещины поползли по его лопаткам, бедрам и тому, что сохранилось – от рук, и стоило ветру боязливо тронуть эти трещины, как от мужчины не осталось решительно ничего.

– Лаур! Малыш, где ты?!

– Здесь, – прошептала девушка.

Ее никто не услышал, хотя чьи-то шаги сновали по избитому полю – и полыхали в темноте факелы.

Она провела узкой ладонью по серому пеплу.

И обожглась.

========== 12. Драконья слеза ==========

Он проснулся оттого, что лежал на чем-то невыносимо холодном. И твердом – ужас, как болят лопатки, но еще сильнее болит в левой половине груди. Словно бы иголки, скопление чертовых иголок бьется наравне с его сердцем, при каждом ударе пронзая хрупкую оболочку, и кровь течет вовсе не по венам и сосудам, как ей положено, а стекает по ребрам вниз.

Тянется вниз, как чертова полоса шрама.

Он поднял руку, провел по запекшимся краям. Да, шрам на месте – а значит, с миром не произошло ничего необратимого.

Сейчас я открою глаза, велел себе Талер. И вокруг будет все та же комната в доме госпожи Тами, и Лойд пожелает мне доброго утра, а потом я уговорю хозяйку позволить мне поколдовать с печью и тестом, приготовлю завтрак, и Лаур обязательно завопит, что сомневается в моих способностях повара…

Белый сводчатый потолок. Искрится, на нем лежат, согреваясь, лучи яркого солнечного света. Вверх поднимаются колонны, покрытые резьбой, а резьба, если к ней как следует приглядеться, принимает очертания сотен разнообразных картин. Женщина стоит по колено в океанской воде, в изорванном платье, с обрубками вместо локтей. Женщина катается на качелях. Мужчина у лестницы, ведущей на арену; занесен меч, напряжена спина, растрепаны волосы. Мужчина сидит на краешке пирсов, доверив босые ноги весенним волнам, и читает книгу…

«…пламенеет сквозь охотничьи куртки, и бывает – расползается над крышами, как заря; Гончие не умеют летать, но их неудержимо тянет обратно к небу. Жаль, что единожды сломанные крылья никогда не вырастают заново…»

Талер сел – и понял, что спал на каменном алтаре. По нему вились желобки, собираясь в нежную фигуру цветка; внутри они были испачканы рыжеватой застарелой корочкой. В полу под камнем имелась круглая выемка.

Запах пыли, плесени и тлена витал под белыми сводами.

Этот храм я бы узнал из тысячи, подумал мужчина. Этот храм – из десятков тысяч. И оскалены, будто бы в насмешке оскалены челюсти пожелтевших, обгрызенных скелетов. На острове нет ни диких животных, ни тем более нежити, но последняя вполне уютно чувствует себя в океане и порой выбирается на его поверхность…

«Неужели ты вернулся, Гончий?»

Талер застыл. Страха не было, но его заменяла оторопь.

Голос мужчины. Смутная тень у колонны; сильная широкоплечая фигура.

«Я благодарен. Сам того не ведая, ты спас Повелевающую. Сам того не ведая, принес надежду на Вайтер-Лойд».

– Вы мертвы, – громко сказал Талер. – Вы не можете на меня влиять. Вы мертвы.

«Я – Взывающий. Не имеет значения, жив я или нет».

Тень шевельнулась. Талер видел ее движение совершенно точно; как она вытащила из-под балахона цепочку и задумчиво пересчитала звенья.

«Я ошибочно полагал, что наша Такхи завершает историю. Полагал, что она – последний «чистый» ребенок. Но я ошибся. Помимо него, где-то за пределами частокола все это время был еще и ты».

Мужчина сглотнул. Разговаривать с покойником – бред, невероятный бред, но вот же он – голос, четкий и такой замученный, будто его хозяина привязали к телеге за лодыжку и волочили от западного к восточному побережью Карадорра.

– Я не «чистый», – прошептал он.

Взывающий рассмеялся:

«Мне жаль, но ты ошибаешься ничуть не меньше меня».

Мужчина опустился на пол у противоположной колонны. И смотрел на тень через ритуальное помещение, залитое кровью «чистых» – и кровью тех, кто желал убить на алтаре его Лойд.

– Объясни, – попросил Талер. – Я читал о детях племени Тэй в архиве, в тот самый день, когда сюда пришла человеческая армия. Я читал, что все вы… все мы – носители кода «Loide», и что он повторялся, пока жители Вайтер-Лойда женились на своих матерях и сестрах. А потом пришло наказание…

Тень склонила голову:

«Так все и было. Но ведь помимо нас, переступивших запрет, были и те, кто ушел и выбрал судьбу сродни человеческой».

– Вы о господине Лерте?

«Именно. Лерт ушел – и сделал так, что код абсолютно «чистого» Гончего болтался на стыке ДНК людей, пока ему не приглянулся ты. Благодарен, – повторила тень. – Я благодарен. Все ненавидели брата Повелевающего с тех пор, как он пропал за воротами, но в итоге выяснилось – он был более прав. Мой род в агонии, мой род умирает, от него остались жалкие, почти бесполезные крохи. Но основа, великая основа все же соблюдена – есть Повелевающий, а при нем – Гончий».

Талер укусил себя за костяшку пальца.

– Эти Повелевающие… Гончие и Взывающие, как ты… что они, по сути, такое?

Тень помолчала.

«Известный тебе «Loide» по желанию Творца делится на три типа. Гончие – это защитники, охотники, убийцы, ударная сила Вайтер-Лойда. При полном запуске витков становятся безжалостнее демонов, а бывает, что их память резонирует с памятью их родителей или далеких предков. Гончие обязаны охранять Повелевающих и подчиняться любому их слову. Такхи, милая Такхи за миг до смерти наверняка велела тебе ее спасти, и ты, конечно, спас, но человеческое тело не выдержало мощи кода. Поэтому ты здесь, поэтому ты вернулся на алтарь. Я должен сообщить – два раза такая удача не повторится. Еще один, и ты – пепел или, если угодно, звездная пыль».

Талер нахмурился:

– Что за Такхи?

«Ну как же. Девочка, моя дорогая «чистая» девочка, жертва, так и не погибшая во имя священного ритуала. Повелевающая. Ты, вероятно, не заметил, но она руководит всеми твоими помыслами, играет, словно марионеткой. Ты – очень удобное оружие. Ты – клинок, а ее ладонь крепко сжата на твоей рукояти».

Соображать было трудно. Его мутило, он щурился, но тень, как ни крути, продолжала двоиться и троиться, прыгать над полом, как ненормальная, и в ту же секунду он осознавал – нет, на самом деле она сидит на месте, это у меня глаза… испортились…

– Повелевающие управляют Гончими?

«Не только Гончими. Они управляют всеми носителями кода. Вернее, так было до нашего наказания. Потом Повелевающих стали приносить в жертву – куда раньше, чем они успевали что-нибудь о себе узнать. Потому что никто, кроме них, не рождался «чистым»».

– Лойд… то есть Такхи… не знает, верно?

«Сомневаюсь. Ведь она выросла бок о бок с людьми».

Талер выдохнул.

– А… Взывающие? Почему ты, будучи мертвым, по-прежнему остаешься тут?

«Потому что я – память. Взывающие – это сетка связи над Вайтер-Лойдом. Что-то вроде ваших человеческих телепатов, но телепаты не умеют общаться между собой. А мы умели соединять сознания своих собратьев на расстоянии. Передавали новости, а затем, после прихода Создателя, тащили на себе останки величия кода, воспоминания обо всех его носителях. Я помню о господине Лерте гораздо больше, чем ты».

– Значит, помнишь и его книгу? – уточнил мужчина. – За пару часов до того, как убраться отсюда, он сидел на пирсе и читал… что-то о тех же Гончих. Там было написано, что они – это рухнувшие с неба звезды, и что их постоянно тянет обратно к небу. Ты говоришь – я Гончий, но мне наплевать, есть надо мной облака или, допустим, тучи. Ты говоришь – я Гончий, но я ведь не каменный, и меня можно ранить. Можно убить.

«Ранить и убить можно всех», – равнодушно отозвалась тень. – «Тебя не тревожат сородичи-звезды, потому что кода в тебе – один виток. И потому что виток – чистый. Веришь или не веришь – только «чистый» ребенок мог вернуться на алтарь. Не хочешь прислушиваться ко мне – взгляни на свое отражение в зеркале».

Талер сумасшедшим усилием воздвиг себя на ноги.

Ритуальная комната поплыла, и первые шаги он делал так неуверенно, словно пол собирался выскочить и убежать из-под его ботинок. А помимо ритуальной, в храме был одинокий, затянутый плесенью коридор и четыре спаленки.

Он стащил все обнаруженные там одеяла на одну кровать, но зеркала не нашел. Сказал себе, что немного отдохнет, а наутро выяснит, что каменный алтарь, тень Взывающего и шелест океана за стенами – всего лишь дурацкий сон.

Наутро его разбудило чужое пристальное внимание.

Он попробовал доказать себе, что рядом, на ворохе одеял, сидит его Лойд. Он попробовал доказать себе, что в кухне шумит посудой госпожа Тами, а Лаур, краснея, выслушивает ее влюбленные серенады о том, какой он маленький, слабенький и милый.

Но никто не шумел, да и кухни поблизости не было. Была настырная тень Взывающего, и, худо-бедно разлепив тяжелые веки, Талер ожидал увидеть его – но увидел троих… незнакомцев.

Дверь он, конечно же, не запер. Зачем запирать, если жители Вайтер-Лойда погибли, а мародеры давно вынесли любые хоть немного ценные вещи? Правда, про океанскую нежить мужчина помнил – и наивно посчитал, что она не явится к нему в гости, поскольку уплыла к более богатым отмелям, неприятно удивлять своим появлением тамошних рыбаков.

Приглядевшись, он сообразил, что на океанскую нежить троица не похожа. У них не было ни гребней, таких необходимых под водой, ни плавников, ни, что еще более странно – жабр. Как, впрочем, не было и глаз, и ушей, и волос – лишь лысые головы, рты и тощие лапы с тремя суставами. Стояли они на двух задних, а потому смахивали на собак, желающих получить подачку. Стояли неподвижно, и Талер боялся вообразить, как долго они находятся в небольшой храмовой спальне. Пришли утром или все-таки ночью? А главное – откуда, Дьявол их забери, пришли?

Заметив, что мужчина выбирается из-под одеял, безглазые несколько заволновались. Один похлопал своего товарища по спине, и тот покорно изобразил некое подобие поклона – такого глубокого, что захрустел позвоночник, и помогать вежливому существу опять выпрямиться пришлось едва ли не всей компанией. Безглазые так забавно гладили его по талии, что Талера потянуло на смех, но он мужественно подавил в себе это постыдное желание и негромко осведомился:

– Итак, что привело вас ко мне, уважаемые гости?

Они затряслись, будто бы хохоча. Тот, что кланялся, жестами показал – иди за нами, не бойся, мы не причиним тебе зла.

Поколебавшись, Талер пошел. Безглазые существа шагали перед ним, нелепо, короткими аккуратными шажками, выгибая все три сустава. То, что хлопало товарища по спине, встало на четвереньки и сноровисто двинулось вокруг покрытых резьбой колонн. Шугануло тень, и она выскочила из-под колонны, впиталась в камень, растворилась, обреченная не уметь противиться.

Безглазые собрались вокруг алтаря, поднатужились – и сдвинули его с места. Тень затрепетала и выругалась, после чего рискнула подойти к Талеру и коснуться его запястья – точно так же касается, например, сквозняк.

«Пойду с тобой».

Под алтарем темнели ступеньки винтовой лестницы. Сухая красноватая корочка облепила их невероятно плотно, увеличив каждую в объеме, и жалобно шелестела, когда мужчина ставил на нее подошву. Безглазые существа ступенями не воспользовались – обвили своими лапами железные перила и уверенно заскользили вниз.

– Кто они? – осведомился Талер.

«Хранители Изначальных. Тех, кто правит Сокрытым».

Мужчина удивленно обернулся к тени:

– У нас говорят, что они все умерли. Мол, и подземные тоннели столетия полтора как сломаны, и никто больше не рискует ходить по миру вне мира. Нынешние карадоррские ученые подвергают сомнению сам факт, что Сокрытое было, что оно действительно имело место глубоко под нашими дорогами.

«А ты у нас, получается, весьма искушен в науках?»

– Не то чтобы весьма, – Талер пожал плечами, – но и притворяться, будто их нет – не в моих традициях.

«Дорога в Сокрытое запиралась кровью «чистых» детей. Мы платили Сокрытому, чтобы оно не приходило в наши дома. Но случилось так, что мы вымерли, как вымирает всякий живой род, и навредить нам Изначальные не сумели. Они признали, что мы истреблены, и перестали требовать от нас платы. Они были частью наказания, принесенного племени Тэй Создателем».

Талеру показалось, что лестница бесконечна. Что сколько ни спускайся, ступени все выступают и выступают из пронизывающей темноты, и глубины дышат на него холодом, порождают иней на каменных стенах подземной башни. Или это – всего лишь заледеневшая кровь?

Признаться, он не уследил, с какого момента кровь стала для него «всего лишь».

– Наши старики болтали, что нельзя ходить в чертоги Сокрытого. Иначе оно тебя поглотит.

«Старики на то и старики, чтобы сидеть на лавочках и болтать», – в голосе тени прозвучала доля ехидства. – «А мы все проверили на себе. До прихода Создателя у Вайтер-Лойда были свои короли – троица королей, Взывающий, Повелевающий и Гончий. Если ты до сих пор не догадался, то именно эти короли сейчас уводят тебя под землю».

У Талера пересохло во рту.

– Они… живы? До сих пор?

«Этот мир молод. Я бы не сказал, что Их Величества так уж долго живут».

Тень притихла, завороженно изучая красные потеки на плитах. Для нее тут по-прежнему были яркие цвета, для нее цвета были постоянно, даже во мраке северных ночей.

Потребовалось часа три, чтобы лестница наконец-то закончилась. Иногда мужчина садился на ее ступени – и предавался отдыху, потому что боль в левой половине груди все еще была сильна. Пытаясь ее перебороть, он размышлял о Сокрытом – и, если честно, не верил, что оно действительно распахнуло двери для потомка людей.