Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

– Дамы и господа, – произнес Ивей, пока разорванный конверт падал на плиты пола. – Сегодня я получил долгожданное послание, способное…

Он запнулся и побледнел, вытаращив глаза так, что они рисковали выкатиться из черепа. Талер знал, что его поразило – ровная, аккуратная строка «приготовься умереть, крыса», и подпись – «Талер Хвет».

Бросаться динамитом всегда было очень забавно. Шипя и роняя искры на чужие прически, узкое взрывоопасное вещество по дуге пересекло зал, рухнуло за арфу – и рвануло. Кто-то завизжал, арфистку разнесло на такие мелкие кусочки, что и родная мать не опознала бы, но господин Ивей, к сожалению, уцелел. Испуганный, он как раз поднимался и дрожащими ладонями отряхивал расшитый золотом дублет, когда распахнулись тяжелые двустворчатые двери, и все четыре выхода из приемного зала оказались недоступны.

– Добрый вечер, милорд, – отсалютовал юноше Лаур, и пятизарядный сабернийский револьвер, направленный в затылок ближайшей даме, приковал к себе сотни взглядов. – Добрый вечер, уважаемые гости. Позвольте представиться – меня зовут Лаур, я «правая рука» лидера Сопротивления. Это вам ни о чем не говорит?

– Ах ты, мерзавец! – яростно зарычал какой-то мужчина, выхватив из ножен у пояса бесполезную декоративную саблю.

Девушка, взятая на прицел, посмотрела на нее и беспомощно заплакала. Она была, пожалуй, чуть старше Лойд, и Талер бы ее пожалел, если бы не слышал, как она всерьез называет племя Тэй низшей расой – и радуется, что оно погибло.

– Ай-яй-яй, господин, – криво усмехнулся Лаур. – Мы находимся в таком обществе, нас окружают такие дамы, а вы берете и обзываетесь. Должно быть, у вас очень, ну просто очень плохое воспитание. Верно, госпожа?

Девушка в ответ клацнула зубами:

– Д-да…

– Замолчи, ты… урод! – побагровел мужчина. – Еще у косых ублюдков я не спрашивал, какое у меня поведение! Ну-ка быстро отпусти даму, иначе…

– Иначе что? – Лаур заинтригованно подался вперед.

Сабля дернулась:

– Иначе я тебя на ломтики порублю!

«Правая рука» лидера Сопротивления так азартно расхохоталась, что по спине господина Ивея поползли мурашки. Талер в углу кривил губы, не скрывая гордости за свое творение – а ведь характер Лаура создал он, вытащил из-под защиты морали, выбил все по-настоящему нужное.

– Уговорили, – небрежно бросил «косой». – Забирайте.

Мужчина недоверчиво шагнул к девушке, дико пялясь на силуэт с револьвером – и на хмурых людей за его спиной. Где-то среди них была и Лойд; где-то среди них была девочка, не привыкшая убивать людей. Хорошо обученная, но пока что – не имеющая понятия о том, как это бывает муторно.

Спустя какое-то мгновение страшный удар сотряс подставленный оружию девичий затылок, между бровями возникла зияющая дыра, похожая на третий глаз, и хозяина сабли забрызгало розоватой кровью. В клочья разнесенная кость жизнерадостно заблестела из раны, девушка молча упала на руки своему спасителю, а Лаур хищно осклабился:

– Ой, извините… палец, понимаете, дрогнул…

У сцены кого-то надрывно затошнило. Жаль, что не господина Ивея – этот вскинулся, внимательно огляделся и завопил:

– Господин Твик! Господин Твик, будьте любезны объясниться! Слышите меня, объяснитесь немедленно, или я за себя не отвечаю!

– А что вы можете сделать? – безжалостно уточнил Талер.

Толпа оборачивалась к нему, как набор эльфийских марионеток. На него уставились полные недоверия, осуждения – или ужаса человеческие глаза. Десятки, сотни глаз, но он выдержал и невозмутимо двинулся к господину Ивею.

Нет. Это звери, а не люди. Звери с очень красивыми шкурами, вот и все.

Хозяин особняка следил за ним настороженно и боязливо, как за бешеным животным. Следил за кривой улыбкой и связкой динамита, беспечно взятой за фитиль – «господин Твик» нес ее без оглядки на девичий испуг и ледяное неодобрение мужчин, и свободного места рядом с ним постепенно становилось больше.

– Итак, господин Ивей? – подзадорил хозяина особняка Талер. – Ваши действия? Вы заперты внутри зала, все ваши гости взяты на мушку моими людьми. Я стою напротив, у меня есть харалатский динамит. Стража, если не ошибаюсь, мертва… мертва ли стража, Лаур?

– Еще как!

– Ну вот. Вам никто не поможет, господин Ивей. Но до конца ночи я никуда не спешу и, признаться, планирую неплохо повеселиться. Разумеется, при участии ваших уважаемых гостей, чтобы никто не чувствовал себя обделенным… оркестр, музыка!

Усатого дирижера трясло. Останки госпожи арфистки размазало по сцене, как масло – по хлебу, мясо болталось на струнах покинутой гитары. Ее владелец бился в истерике, беззвучно и обреченно, содрогаясь, как в агонии.

– Ну, если играть вы не желаете… – Талер задумчиво пощекотал верхний фитиль.

Трубач сдался первым. По залу прокатилась одинокая, затравленная нота, похожая скорее на уханье совы. Лаур ловко ударил по полу каблуком, подхватил ближайшую даму – и пустился танцевать, красиво, грациозно и уверенно.

– Активнее, активнее, – рассмеялся Талер. – Дорогие мужчины, разбирайте женщин. Пока что их в зале, по счастью, много… а я приглашаю на танец вас, господин Ивей. Держу пари, до сих пор вам не выпадало шанса быть партнером мужчины.

Хозяин особняка метнулся к нему, стиснув кулаки, но глава Сопротивления не дал себя ударить. Наклонился, пропустил тонкую руку над собой, вцепился в чужой локоть – и сдавил его так, что господин Ивей застонал и покорно обвис в его ладонях.

– Вальс, пожалуйста, – уточнил мужчина, подмигнув дирижеру.

Музыка грянула, подобно грому. Останки арфистки неуклюже стряхнули или приняли, как неизбежное, гитару отпихнули прочь. Девчонка лет шестнадцати умело присоединила к общей мелодии тихую старомодную лютню.

Талер обнял господина Ивея за талию, прижал к себе и повел. Танцевал он хорошо, гораздо лучше Лаура, но его партнер не поддавался – двигался, как деревянная кукла.

– Расслабьтесь, милорд, – посоветовал мужчина. – До утра еще плясать и плясать. Или мне еще кого-то убить, чтобы вам стало радостнее?

Господин Ивей молчал – угрюмо и покладисто. У него не было при себе ножа, отравленного стилета или дротика, а потому любая битва с Талером выглядела заранее провальной. Кроме разве что…

– Как у вас обстоят дела, – начал юноша, – с понятиями чести? Вы считаете себя честным человеком, господин Твик?

– Талер, – поправил его мужчина. – Талер Хвет. Обычно мы бросаем динамит в окна и скрываемся, но сегодня особый случай. Сегодня календарь снова повторяет время, когда я бродил по деревне племени Тэй, а вокруг были мертвецы, солдаты и наполовину голые женщины. Соображаете, к чему я клоню?

– Соображаю, – процедил господин Ивей. – Вы намекаете, что бывают случаи, когда честь неуместна. Когда она становится лишней. Но если сегодня и правда особый случай, господин Талер, почему бы вам не сделать для меня исключение?

Талер подался вперед и потерся левой скулой об его ухо:

– Милорд вызывает меня на дуэль? Что ж, такое предложение мне придется принять… эй, Лаур! Лаур, сокровище мое, дай господину Ивею саблю. Или, может быть, меч? – осведомился он, внимательно изучая хозяина особняка. – У вас хрупкое тельце, вы точно не уроните оружие себе на ногу?

Юноша притворился, что эти слова его совсем не унизили.

– Меч, господин Талер.

Теплая рукоять послушно легла в его мокрую от пота ладонь. О великие Боги, лишь бы действительно ее не уронить, лишь бы доказать этой голубоглазой твари, что она не более, чем тварь, молил хозяин особняка.

– Оркестр, сыграйте нам что-нибудь боевое, – потребовал мужчина. У него проблем с рукоятью, кажется, не возникло, а динамит он доверил широкоплечему рыжему человеку с яркими фиалковыми глазами.

Явно полукровка, отметил про себя господин Ивей. Потомок эльфийского племени, грязь под сапогами истинных людей…

Мечи скрестились, противники почти одинаково сощурились, оценивая друг друга. Талер был выше и сильнее, а юношу учили искусству боя самые грамотные малертийские мастера. Его приемы были мягче и легче, но толку, если мужчина угадывал их парой секунд раньше, чем господин Ивей – наносил? Болезненный, обидный укол чуть выше запястья, точный удар плашмя по многострадальному локтю – и меч попросту выпадает из пальцев, как живое существо, донельзя оскорбленное таким бестолковым обращением.

– Ну что, господин Ивей? Вы сдаетесь? – насмешливо протянул глава Сопротивления.

«Приготовься умереть, крыса», – припомнил юноша. И произнес:

– Нет.

Оркестр задыхался маршем. Под такой мотив должна выступать армия, а не дрожать – нагретый воздух в зале приемов. Под такой мотив должны чеканить шаги копейщики…

– Если угодно, убейте меня, господин Талер, – безучастно предложил хозяин особняка. – Если угодно, выпейте моей крови. Без шуток, людям ничего не стоит принять вас… например, за вампира. Или за демона.

Позади Лаура кто-то глупо хихикнул.

Голубые глаза. В них – вроде бы искры, подвижные и такие ослепительные, что проще смотреть на кончик носа мужчины. И даже так – видеть угольную вертикаль его зениц, тоже… вовсе не человеческую.

Люди ходили в лес на охоту, подумал господин Ивей. Люди убивали животных, пока животные не позвали дракона, и теперь дракон закрывает их своими крыльями, кожистыми и мощными – под ними едва не ломаются деревья. Меня убьет грязь, но, по сути, эта грязь будет превосходной.

Напоследок ярко полыхнул револьвер. Вполне можно списать на драконье пламя, сонно заключил юноша.

Как Талер и обещал, танцевать пришлось до самого конца ночи. Движение, такое неустрашимое касательно убийства иных рас, под прицелом ружей утратило все свои резервы. Пока длился очередной танец, большинство девиц отдыхало под стеной, опасливо косилось на товарищей «господина Твика» и обмахивалось веерами.

В зале терпко воняло кровью и потом.

Тошнота стояла у Талера под горлом, но он играл с ней, боролся, не уступал. Задрожала приятная, нежная мелодия лютни, и мужчина поднялся на сцену, благодарно похлопал дирижера по спине и потребовал:

– Немного внимания, дамы и господа.

Теперь на него смотрели уже устало. Без интереса, без огонька; мужчина, выступавший против Лаура с декоративной саблей, замер в углу, по-прежнему обнимая мертвую девушку.

– Надеюсь, все вы помните, – продолжил Талер, – что изначально Сопротивлением осторожно руководили супруги Хвет. Надеюсь, все вы помните, что это были времена относительного спокойствия. Таких уродов, как вы, не убивали, а порицали, и вы смеялись под защитой имперских воинов. Смеялись, как смеются крысы, пока хозяева дома не разложат повсюду яд.

Настроение толпы изменилось. Мужчина с декоративной саблей выпустил покойницу, расхохотался и заорал:

– Хвет? Эти жалкие повстанцы? По-твоему, они были на что-нибудь способны?

Талер улыбнулся ему, как заботливый отец – ребенку.

– Супруги Хвет стремились доказать вашу неправоту, – пояснил он. – Не наказать ее, а именно доказать. Я также полагаю, что все вы помните ту ночь, когда они должны были уехать из Нельфы, а стрелок Движения, экий талантище, пальнул по лошади, запряженной в экипаж. И помните, как лошадь покатилась по мостовой, увлекая за собой своих, если вы позволите мне так выразиться, коллег. И как разбился чертов экипаж, разлетелся на мелкие кусочки, а супругов разнесло, простите, похлеще, чем здешнюю госпожу арфистку.

Толпа выдохнула. Толпа жадно уставилась на мужчину, сквозь чей камзол неожиданно пробилось янтарное сияние. Такое теплое и красивое, что в эту секунду не имело значения, кто его носитель, что он говорит и какого черта убивает людей. Значение было только у сияния, и оно, польщенное, пульсировало и билось единым ритмом с…

Удивленно округлил свои синие глаза Лаур. Застыла девушка по имени Лойд, опустив парные мечи. Рыжий человек с ярким фиалковым цветом под опухшими веками словно окаменел.

Янтарное сияние под камзолом. Под кожей, под костями – в тисках человеческой груди. И Талер, глава Сопротивления, смелый, жестокий, на этот раз – точно не хуже Лаура. И голос, все еще спокойный, будто не происходит ни черта необычного – необычные вещи происходили давно, добрых семнадцать лет назад, а сегодня… так, жалкое подобие.

– Как известно, сын господина и госпожи Хвет пропал без вести. А честь, упомянутая господином Ивеем, вынудила знать устроить пышные похороны. Там собралась, наверное, половина города, хотя супругов хоронили в заколоченных гробах. И там же хоронили их сына, не признаваясь, что его-то тело – в каком бы то ни было виде, – ни стража, ни полиция не нашла.

Выдохнув единожды, больше толпа уже не дышала. Окаменела, как рыжий человек с опухшими веками, застыла, как Лойд, потрясенная, растерянная до предела.

– А он выжил, – сообщил мужчина. – Он выжил. Он расшиб лицо о каменную брусчатку, провел всю свою чертову жизнь со шрамом, который никогда не заживет. С этим вот шрамом, – он указал на багровую полосу раны. – С этим, дошло? Вы так настойчиво хотели стереть мою семью из летописей Малерты, вы так старательно их убили, вы так долго с ними бодались и так счастливо рыдали над их могилами, что я чуть не умер… от смеха. Вы так наивно поверили, что не осталось на Карадорре Хветов, а я стою здесь, я сегодня, перед вами, стою здесь, и вы повязаны, вы обездвижены, вы обречены. Танцуйте, – он равнодушно махнул рукой. – Танцуйте, уважаемые гости господина Ивея. У вас еще около получаса. Музыка нужна, или обойдетесь? Обойдетесь? Нет, господин дирижер. Увы, но я не могу отпустить ни вас, ни ваших драгоценных товарищей. В том числе и ту размазню, что дергается вон там, под сценой. Вы разнесете новости по всей Малерте, а мне это ни к чему. Я пришел убивать, а не щадить. Лаур, ты скомандовал заряжать аркебузы?

Мужчина обернулся. Бравая команда стрелков, уставшая волочить оружие на себе, тут же выпрямилась, и все ее участники изобразили полную готовность работать.

– Займитесь поиском подходящих позиций, – приказал Талер. – Уважаемые господа, я все понимаю, но вам придется по-военному построиться… ну, ряда в четыре. Потеснее. Девушки, милые, не стесняйтесь. В следующий раз мужчин вы потрогаете в аду, если демоны вас туда пустят. Тех, кто откажется шевелить ногами, поднимут с пола мои товарищи. Или же я лично.

Построились почти все. Особо упрямых ожидало свидание с Лауром, чьи револьверы были неизменно голодными, но после речи господина Хвета едва заметно подрагивали. Янтарное сияние выцвело и спряталось под воротником, но оно не приснилось, не почудилось, оно все еще жило где-то там, в худом и высоком теле мужчины.

– Ясно, почему вы с нами сражаетесь, – холодно бросила какая-то женщина с высокой прической, непоколебимо стоя в первом ряду. – Потому что если вы будете сидеть на месте, вас убьют, как убили всех ваших сородичей. Вы знаете, кто вы такой, господин Хвет? Ваши люди – знают?

…Ее застрелили первой. Ладонь Лаура, стиснувшая рукоятку револьвера, была совершенно белой.

Талер не любил убивать. Как правило – не любил. Но в эту ночь его как будто подменили, и он с удовольствием наблюдал, как платья девушек тонут в карминовых лужах, как мужчины пытаются их спасти, уберечь, закрыв собой – но у них не получается. Возрожденное Сопротивление стреляет ровно до тех пор, пока не убеждается, что убиты все. Возрожденное Сопротивление не нуждается в живых языках.

Покидая залитый кровью зал, Талер избавился от своих запасов динамита. И если упаковка, брошенная музыкантам, была рассчитана скорее на выгодное зрелище, чем на результат, то ее напарница уничтожила, стерла всякие следы вызывающего роскошного дома.

– Пойдем, – Лаур миновал пару улиц и остановился под вывеской дорогой корчмы. – Надеремся до потери пульса. Ты что будешь?

– Харалатский коньяк, – глухо отозвался Талер. – Если он у кого-нибудь найдется. Эрды, они ведь как дети племени Тэй – низшая раса. Рабы, короче говоря.

В корчме было сухо и железом не воняло, так что столик мужчина выбирал почти воодушевленно. Лойд села напротив, невозмутимо поправила перевязь, неудобно стиснувшую грудь, и спросила:

– Как ты? Нормально?

– Вполне, – криво улыбнулся Талер. – А ты?

– Не страдаю, – девушка вымученно улыбнулась в ответ. – Мужчины, стоявшие во втором ряду – это бывшие командиры. Тот низенький, с необъятным пивным животом… я помню, как он сломал двери нашего храма. И как убил ту девушку в кольчуге, мою сводную сестру… только убил не сразу.

Лаур обсудил вопрос еды и выпивки с хозяином заведения, хищно оскалился, плюхнулся на табуретку и донес:

– Харалатского коньяка у них нет. Но есть адальтенский, так что я заказал его.

– Прекрасно, – похвалил его Талер. – Спасибо. Какие у тебя на завтра планы?

– К маме в деревню прокачусь, – мечтательно сообщил мужчина. – Куплю на рынке чего-нибудь вкусного, платье выберу красивое. На днях видел у мастера-ювелира бусы, вроде, обсидиановые. До конца праздников, наверное, пропаду, буду отмечать дома. У нас такие столы накрывают – пальчики оближешь! Кстати, – он немного смутился, – а давайте поедем вместе? Против тебя моя мама не возразит, ты ей страшно понравился. А Лойд… боже, да если кому-то не понравится Лойд, я умру от сердечного приступа.

Подошел хозяин корчмы, поставил перед ними два подноса и пять бутылок. Девушка покосилась на коньяк с огромным сомнением, но без трепета.

Лаур выломал пробку и налил – прямо в глиняные кружки. По-братски поделил мясо и салат, блюдо с картошкой переставил на середину стола – уж на нее-то корчмарь не поскупился.

– У меня тост, – виновато признался он. – Позволите?

– Валяй, – согласился Талер.

– Выпьем за то, чтобы никакие твари не обзывали нас ни уродами, ни косыми ублюдками. Выпьем за то, чтобы никакие твари не считали нас дерьмом.

Бока глиняных кружек едва различимо звякнули. Талер ухмыльнулся:

– Тебя это обидело?

– Не то чтобы, – рассеянно ответил его товарищ. – Но запомнилось хорошо. Поэтому я намерен выпить всю эту прелесть, – он указал на коньячные бутылки, – и забыть.

Спустя часа два намерения были оправданы. Лойд зевнула и задремала, устроив щеку на краю столешницы, Лаур негромко напевал популярную линнскую песню о девушке-русалке, а Талер сосредоточенно тыкал зубьями вилки в салат.

Снаружи царило безумие. Трижды в корчму забегала стража, спрашивала, не попадался ли пьяной троице кто-нибудь подозрительный. Талер спокойно уточнил, не выглядят ли подозрительными они сами, а воины возмутились и заверили, что приятелей господина Твика ни за что не посчитают врагами Его императорского величества.

Лойд шевельнулась, надеясь поудобнее устроиться на твердом деревянном столе, и пробормотала:

– Не обижайся, Лаур… у тебя такие пальцы красивые…

Мужчина понимал, что она спит, но коньяк делал свое черное дело и влиял на логику разрушительно.

– Какая разница, – грустно произнес он, – что у меня красивые руки, или плечи, или спина, если у меня ЭТО лицо?..

Сперва Талер отказался ехать к матери своего товарища – говорил, что у него есть какая-то работа в архиве. Но Лаур настаивал, да и Лойд ни разу не покидала Нельфу с тех пор, как мужчина привел ее в обитель Сопротивления. Поэтому Талер отнекивался, отнекивался, но в конце концов уступил, и в телеге, прошедшей ленивый утренний досмотр, было трое людей вместо одного.

Лойд помалкивала. После вечера за столом корчмы ее немного тошнило, и она тоскливо поглядывала на мужчин, которые не спали, не завтракали и даже не переоделись, но все еще возмутительно бодро перемывали косточки лорду Соры.

Помнится, об этом лорде она слышала и раньше. Молодой чистокровный человек, лучший стрелок не только в родной империи, но, кажется, и на всем Карадорре. Его обсуждали торговки, о нем болтали девицы, его имя упоминали воины, не такие виртуозные по части луков, арбалетов и ружей. По слухам, лорд Сколот был до неприличия молод, а император считал его по меньшей мере сыном, и стрелка постоянно видели на балах и приемах. Но, что характерно, Движение Сколот не то презирал, не то плевал на него с высоты полета дракона, и этот факт Лаур привел, как основной аргумент в его защиту.

– Мы с ним как-то говорили, – сообщил Талер, наблюдая, как дорога выползает из-под колес. – На весеннем карнавале в империи Линн. Обычный парень. Вежливый очень. Сказал, что будет рад, если я приеду в Сору и выберу его дом своим пристанищем, поскольку в тамошних постоялых дворах такому вот господину Твику ловить абсолютно нечего. Не знаю, может, и зайду как-нибудь, – он рассеянно улыбнулся. – Правда, опекун у лорда Сколота страшноватый, но мне ли его бояться?

– О великие Боги, неужели он признал кого-то угрожающим? – возвел синие глаза к небу Лаур. – Я в ужасе! Талер, какого черта? Небось, к вечеру на Карадорр снизойдут шестикрылые серафимы?

– Да иди ты, – отмахнулся мужчина.

К вечеру они добрались до маленького села. Всего-то пять невысоких домиков, соломенные крыши и пятнышки огородов. На лавочках степенно обсуждали будущий урожай местные жительницы, все, как одна, седые и морщинистые. Сидевшая слева дружелюбно оскалила те зубы, что еще сохранились в недрах ее рта, и протянула:

– Неужто господин Лаур? Неужто к матушке?

– Добрый вечер, госпожа, – улыбнулся ей мужчина.

– Заночуешь у нас? В чулане творога – полно, а детей ни у кого нету. Старые мы тут все, а у тебя друзья. И тоже, небось, голодные, – ласково предложила селянка.

– А что? И заночую, – обрадовался Лаур. – Давно я с вами не виделся, у вас, наверное, новостей накопилось – море! Как поживает старик-отшельник? Выходит из рощи хоть по выходным?

– Какое там, – пискляво рассмеялась его собеседница. – Еще и дверь на ночь запирает. Пойдешь к нему за помощью, ну или там яйца понесешь – а он бубнит из коридора, что раньше утренней зари никого за порог не пустит. Совсем плохой стал, не соображает. Да ты слезай со своей телеги, – старуха встала, решительно и порывисто, отрезая гостям всякие пути к отступлению. – И давай, заводи лошадку во двор. Друзей-то своих представишь, или так и будут безымянными сидеть?

Лаур виновато покосился на боевых товарищей. Лойд, вооруженная мечами, и Талер с охотничьим ножом и револьвером у пояса вряд ли могли вызвать у старухи добрые мысли, но ведь и у самого мужчины болтались на ремне две кожаные кобуры, а из них торчали удобные, обшитые деревянными пластинами рукоятки.

– Это Лойд, – произнес он, помогая девушке спуститься на землю. – И Твик, он работает на курьерскую Гильдию.

– Приятно познакомиться, – поклонилась воспитанница Талера.

Лошадь завели в сарай, снабдили овсом и оставили наедине с курами. Куры степенно шелестели сухой травой, разложенной по глинобитному полу, и старуха задвинула низкую калитку, не давая им шанса ограбить чужое благородное животное. Как ни крути, а было ясно, что за свою вечную спутницу – вне города, конечно, – Лаур заплатил кругленькую сумму.

В доме было прохладно, в печи едва различимо потрескивали дрова. Хозяйка подбросила еще, усадила гостей на очередную лавку – шире той, что стояла под окнами, – и принялась накрывать на стол. Творог она торжественно водрузила в центр, воткнула в него четыре ложки, а потом вытащила из-под старого лежака запотевшую бутыль и любовно погладила ее мутные бока.

Лойд едва не застонала, поняв, что спустя пару минут ей снова придется пить. Тут и коньяк-то еще не полностью… кхм, растворился – а куда запихивать беспощадный селянский самогон?

Помимо творога, перед мужчинами и девушкой оказался картофель с луком, обжаренным на масле, квашеная капуста и малосольные огурцы. К огурцам Лаур отнесся так благоговейно, будто они были подарком Богов.

– Как вам наше село, господин Твик? – воинственно уточнила хозяйка. По всему выходило, что красоту своей родины она была намерена отстаивать с боем – или ей попросту не понравился худой мужчина со шрамом от виска вниз.

– Признаться, я и не догадывался, что буду проезжать мимо такой замечательной и, главное, гостеприимной леди, как вы, – немедленно разошелся Талер. И внес логичное, по мнению своего приятеля, предложение: – Давайте выпьем за это.

Старуха мигом утратила свое жесткое расположение духа. Заправила за ухо прядь седых волос, не укрытых ни платком, ни шарфом, и кокетливо уточнила:

– За что именно? За то, что я замечательная или за то, что я гостеприимная?

– За все, – обобщил ее собеседник, поднимая стакан.

Лойд тяжело вздохнула. Граненое вместилище самогона, явно привезенное из Нельфы, холодило ее пальцы, а сам напиток так мощно обжег рот, что захотелось выйти и по-драконьи облить чертовых людишек огнем. Спас только огурец, вовремя подсунутый Лауром – мужчина в меру возможностей заботился о девушке, пока Талер смешил старуху.

Застолье продолжалось едва ли не до полуночи. Хозяйка обнаружила, как сонно таращится на нее Лойд, и проводила гостью в крохотную спаленку, огороженную шторами. Талер успокоился и теперь внимательно следил за тем, как старуха рассказывает о жизни до смены императора – а ведь ей, болезной, пришлось ее пережить! Он, по сути, мог поведать ей о том же человеке, но с позиции Шеля, а потому внимание объяснялось не столько уважением к «леди», сколько желанием определить, где в ее рассказе пролегают рубежи, совпадающие с реальностью.

После полуночи старуха притащила по два теплых одеяла для каждого гостя, а потом вскарабкалась на лежак и долго возилась, пытаясь поудобнее на нем устроиться. Талеру с Лауром достался пол, причем синеглазый мужчина ни в какую не хотел стелить щедрый старухин дар нигде, кроме прямоугольника, скрытого под столом. Талер над ним посмеялся – почти беззвучно, зажимая ладонью шрам, – и, напротив, забился в угол у печи.

– Ты прости, – шепнул ему товарищ из-под стола, – что приходится обсуждать такое со стариками.

– Ничего, – пожал плечами хозяин Проклятого Храма. – Старость – это, по-моему, интересно. Человек стоит на пороге смерти, но не боится ее, как если бы ему в горло упиралось копье. Человек понимает и, более того, принимает, что ему пора уходить. А уходить ему – куда, Лаур? Что он – как ты думаешь – чувствует? Тянет ли его земля, или твоя Элайна нежно улыбается – мол, я утешу, я сберегу?

– Есть и такие, кто боится, – возразил его друг. – Но они, как правило, с ума сходят. Я спрашивал, помнишь, об отшельнике – так он постоянно говорит, что не умрет, потому что не откроет гибели щеколду.

Талер понимающе усмехнулся.

– Тебе угрожали копьем? – не желал замолкать Лаур. – Давно?

– Давно, – согласился мужчина. – Года за два до атаки на Вайтер-Лойд. Увы, но я забыл, чем закончилась эта история.

– Не ври, – укоризненно потребовал синеглазый.

Талер не ответил. В полумраке, разгоняемом лишь рассеянными лунными лучами, было слышно, как ровно и глубоко он дышит.

Слишком ровно и глубоко для спящего.

– Талер, ты в курсе, что вчера в особняке у тебя сердце горело сквозь одежду?

Хозяин Проклятого Храма напрягся:

– То есть?

– Горело, – повторил его друг. – Янтарным таким огнем. Как будто у тебя за костями – скопление солнечных камней. Или факел.

Тишина царила так долго, что Лаур уснул, напоследок пошарив по одеялу в поисках подушки. Ее, разумеется, не было, и он банально подогнул краешек, улегшись на него щекой.

Старуха размеренно храпела, и кто-то менее терпеливый уже душил бы ее голыми руками – а Талер не двигался, и если бы кто-то разглядел его лицо, не подошел бы к нему ни за какие пряники.

– Ты… – в пустоту пробормотал мужчина, – так не шути. Потому что мне становится жутко.

Утро наступило ближе к полудню.

Старуха щедро накормила гостей, потребовала, чтобы к ней хотя бы изредка приезжали, и в уголках ее век неожиданно заблестели серые, как пыль, слезы. Лаур полез обниматься, а Лойд, стоя в стороне, у телеги, подумала – где же ее семья? Погибла, или ее никогда не было, и женщина, одинокая, привыкшая к этому своему одиночеству, провела всю жизнь, приглашая случайных путников и сидя на лавке под окном?

От этой мысли девушке стало грустно.

У нее, по крайней мере, были друзья. И храм – в заброшенной части города, куда никто не рисковал самовольно приходить…

Чтобы доехать до родной деревеньки Лаура, пришлось как следует поработать. Кое-где дорогу разворотили весенние дожди, и колеса увязали в лужах, подернутых тиной и таких густых, что, казалось, еще неделя – и на их месте образуется уже болото. Мечи тянули свою хозяйку вниз, и Лойд оставила их в телеге, рядом с камзолом Талера и плащом Лаура.

В кои-то веки день стоял теплый, не было ни туч, ни ветра, и лужи вообще-то могли бы высохнуть, если бы такая погода прожила хотя бы трое суток. Но Лаур зловеще клялся, что к моменту праздника начинаются последние снегопады, и жители ежатся и ругаются, сидя за столом в чертоге старейшины. И что снаружи воет метель, а внутри – собаки, испуганные, что к рассвету она занесет полмира.

Девушка почему-то вспомнила, как осенью улетали птицы. Огромными стаями – невесть куда.

Она читала, что на Тринне, Эдамастре и архипелаге Эсвиан такие же суровые зимы, как тут, на Карадорре. И все-таки птицы улетали на запад, крича, хлопая крыльями и роняя перья.

Были среди них особи, не способные добраться до цели. Эти сидели на облысевших, сырых деревьях, вытянув шеи и так тоскливо наблюдая за своими сородичами, что у девушки от жалости болело в груди.

Она не испытывала такого к людям. К большинству людей – не испытывала, но эти птицы, покинутые, брошенные, обреченные умереть в зубах, например, лисицы, были несчастнее. Были слабее. Человека можно – Лойд с любовью посмотрела на Талера, – научить орудовать ножом, а как спасти от верной гибели крылатое существо? У него даже пальцев нет – изогнутые лапки и желтая коса бесполезного теперь клюва…

Если не лиса, осознала девушка, то голод. А если не голод, то мороз. Они пропали здесь, неизбежно пропали, и под снегом скоро будет бело от их костей.

На землю опускались ранние сумерки, небо густо, как веснушками, усыпало звездами. Появилось блеклое, но смертоносное лезвие полумесяца, появилось – и утонуло в редких белесых облаках. Недовольно фыркала уставшая лошадь, а Лаур делился с ней перечнем наград, ожидающих в его родной деревне.

Домики показались впереди уже в темноте. Сквозь окна, затянутые пленкой или, если хозяева были чуть богаче, осколками разномастного битого стекла, пламенели свечи и храмовые лучины. Над все теми же соломенными крышами реяла храмовая часовня, чей механизм, некогда запущенный эльфами, давно и безнадежно остановился. На стрелках темнело птичье гнездо, опустевшее то ли еще с холодами, то ли по воле какого-нибудь местного кота.

Лойд различила, как там, за крыльцом часовни, гудит молитва. Гудит, многократно повторяясь добрым десятком голосов; громче всего пел, разумеется, храмовник, и поэтические, не лишенные некой доли очарования слова гремели под сводами, страдали и бились, как загнанные звери.