Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

В своих научных трудах ученые писали, что мир делится на две половины. Одна – та, которая движется над водой; континенты Карадорр, Тринна, Эдамастра и Мительнора, архипелаги Эсвиан, Адальтен и Харалат. И еще десятки, а может – и сотни прочих. Другая – та, которая прячется под водой – коридоры, тоннели и переходы в недрах земли, твердь, едва способная выдержать на себе колоссальный вес океанов. И, что вполне закономерно, никто не в курсе, есть ли у нее выходы и входы.

А те, кто в курсе, уже никогда не расскажут, потому что их кости так и покоятся непонятно где. Поэтому во всех научных трудах есть банальное предупреждение: кто единожды отыщет свою дорогу в Сокрытое, не выберется по ней обратно.

Страха не было. Страха не было снова; Талер усмехнулся, не зная, нравится или нет ему это качество. Тут бы любой запаниковал и отчаянно бежал по лестнице вверх, невзирая на то, что подниматься по ней наверняка еще труднее. А он невозмутимо идет за своими провожатыми, будто это – очередная прогулка по империи Малерта.

Прошло еще около получаса, и в тоннеле появился блеклый зеленоватый свет. По мере того, как продвигались вперед, к цели, трое королей, он усиливался, а его источником служили гладкие сферы, по форме похожие на грибы, но явно искусственного происхождения.

«Еще два года, – бросила тень, – и храм занесет метелью. Ему недолго придется противиться небесам. И тогда войти в Сокрытое можно будет лишь под склонами триннского Альдамаса, но Альдамас недоступен для твоих сородичей-людей. Ты не находишь это несколько… печальным?»

– Нет, – пожал плечами Талер. – По-моему, людям нечего делать в этих тоннелях. Иначе они снова объединятся в чертово Движение – и пойдут на Сокрытое войной.

«Почему людям так нравится убивать?»

– Если бы у меня был ответ, жить стало бы гораздо проще. Я ведь тоже убийца.

«Ты – Гончий», – возразила тень.

– Я не вижу разницы.

Свет нарастал и нарастал, пока у Талера не возникло ощущение, будто он идет по галерее чужого дома, а за окнами царит ясный весенний день. Помимо светильников на стенах возникли фрески, кое-где подпорченные влагой, а кое-где – такие идеальные, будто их нарисовали не далее, как вчера. На фресках были изображены то дети племени Тэй, то драконы, то морские змеи, но ни единого человека, гнома, эльфа или представителя иной расы Талеру не попалось.

Потом разношерстная компания вышла в подземный зал. Портить его своими фресками художник не посмел, а строители не рискнули закрывать великолепие сводов плитами. Лохмотья голой земли сменялись мерцающими кривыми линиями драгоценных камней; голубизна, небесная голубизна, и лишь по центру – подобие трона.

– Здесь правит кто-то из них? – Талер кивнул на своих провожатых.

«Нет, это место уготовано их спасителю».

– Но их же не спасли, – растерянно произнес мужчина. – Они все такие же несчастные.

«Этот юноша еще не родился. Но было предсказано, что он придет и освободит наших королей».

Безглазые миновали подземный зал и нырнули в очередной тоннель. Драгоценные камни горели еще какое-то время, а потом погасли далеко позади, и опять наступила тьма.

Талер двигался наощупь, аккуратно переставляя ноги. Тень посмеивалась над ним – ну как же, великолепный Гончий, но внутренний огонь ему, увы, не повинуется, и он вынужден идти вслепую!

Потом вернулись блеклые светильники, а вместе с ними – острое желание нарушить звенящую тишину.

– Там, в зале… что это за камни? У нас такими не торгуют и на сережки не вешают.

«Нельзя вешать на сережки звезды», – глухо отозвалась тень.

– А совать их под океаны, острова и лед?

«Сокрытое сложнее, чем ты по глупости своей мнишь».

Талер удивленно моргнул:

– Прости, что?

Тень притворилась, что не услышала.

Расстояние между светильниками было шагов по тридцать, поэтому они скорее подчеркивали темноту, чем помогали от нее избавиться. Тонкие уставшие лучики ползали по спинам трех королей, и мужчина не верил, не смел поверить, что эти безглазые, молчаливые, со страшными лапами существа, способные передвигаться и на двух, и на четырех, действительно правили Вайтер-Лойдом.

Кажется, маги называли такие случаи «мутациями». Но маги-то работали с вурдалаками, упырями и прочей нежитью, а главный закон ее появления – мертвый человек. Желательно – убитый невинно. А здесь… короли не погибли. Ни тогда, ни теперь – они были живы, и стоило их гостю вообразить, каково это – быть запертым в чужом теле, которое теперь твое, обладая прежним своим сознанием, и терпеливо ждать какого-то неизвестного спасителя, – как встали дыбом волосы у него на голове.

Звенящая тишина, редкие светильники. И рядом – никого, кроме таких же немых собратьев…

– В Сокрытом, – пробормотал он, – живет еще кто-нибудь?

«Помимо Изначальных? Эмархи, – неохотно призналась тень. – И эрды. Те из них, кто не осмелился выйти за Врата».

– Эрды пришли… отсюда? – не поверил Талер.

«Да. Эрды жили наравне с эмархами, пока не поняли, что несколько их… превосходят. После этого те, кто был посмелее, пересекли границу и построили нынешний Харалат. К девяносто девяти островам, разбросанным по Ледяному Океану, раньше никто и не подходил. Мительнора так и не присоединила их к себе, мол, на кой они нужны, условия там все равно не лучше, а то и хуже, а эрды рискнули еще раз – и теперь посмотри на них. Высокие технологии, век прогресса. Никакой магии. Всем, кого не устраивает холод и кто не готов посвятить себя работе над паровыми котлами и прочей дьявольщиной, позволяют уплыть на ежегодном харалатском корабле. Но много ли их, уплывших? Нет. Потому что куда страшнее было жить в Сокрытом, ни разу не увидев солнца».

– Разве солнце не убивает детей Сокрытого?

«Не всех. Эрды к нему приспособились, трое королей – тоже. А вот эмархи сгорают, не дождавшись и прямого касания. Эмархи ненавидят свет. Поэтому если тут, под Вайтер-Лойдом, горят хотя бы такие мелочи, – тень указала на светильники, – то под Альдамасом нет ничего. Там такая тьма, что подземные твари навеки впадают в сон, а эмархи питаются их мясом. С другой стороны, проходить по тамошним Сокрытым путям безопаснее, чем по этим. Факел зажги – и ни один местный житель к тебе не подойдет».

Коридор закончился тупиком. Один из королей ласково провел по камню когтями, и раздался такой скрежет, будто камень собирался треснуть и осыпаться набором осколков. Вместо этого он «всего лишь» рухнул куда-то вниз, и перед путниками образовалась огромная красноватая пропасть.

Талера обдало жаром, над краями пропасти поднялись грязные клочья дыма. Двое королей со своими тремя суставами легко перемахнули препятствие, а один остался, чтобы оказать помощь своему гостю. Он жестами показал, что бояться не надо, что огонь Сокрытого не страшен тому, кого оберегают ловкие безглазые, и растянулся от обрыва к обрыву, как подвесной мостик – мол, проходи.

Наступать на чужую спину – чувство не из приятных. Она качалась под ногами, гнулась, как податливое тесто – под руками хозяйки, а ближе к середине переправы еще и хрустнула. Талер заподозрил, что шагает по тому самому королю, который кланялся и потом едва сумел выпрямиться, и ему стало невероятно стыдно.

Под покорным телом плыли и бушевали багровые, красные, оранжевые, черные волны. Пламя шипело, трепетало и жаждало вырваться на свободу, но пока что в мире не было дурака, готового ему подчиниться. Обжигающий пар вился вокруг мужчины, и Талер ускорил шаг, потому что еще немного – и его обгоревший скелет раскатился бы на отдельные косточки и больше не пригодился ни троице королей, ни самому лидеру Сопротивления.

За пропастью был новый, куда более широкий, тоннель. Мужчина прикинул, сколько уже прошел в компании своих безымянных спутников – и сколько еще понадобится пройти. Он уже обрек себя на вечные скитания по Сокрытому, когда тень с удовольствием сообщила:

«Все. Мы на месте».

Тот подземный зал не шел ни в какое сравнение с этим. В этом не было нормальных звезд – были человеческие силуэты, крохотные, искристые, и они носились туда-сюда, разбрасывая синие отблески. Четырем явно приглянулся Талер, и они повисли на его рукавах, на воротнике, на шнуровке ботинок – и весело рассмеялись. Нежный звук, чем-то похожий на далекую песню колокола, словно бы растекся по всему Сокрытому, смягчая воспоминания. Не так важна темнота, не так важны эмархи, не так важна подземная огненная река, если рядом есть такой чистый, потрясающе добрый смех, и улыбки на маленьких сверкающих лицах, и крошечные пальцы, ухватившие ткань рубашки…

Под стеной высились три одинаково роскошных трона. Сидеть на них было бы удобно людям, а короли долго возились, пытаясь правильно водрузить свои нелепые тела. Тень присоединилась к ним, как верная собака – или верный солдат.

У противоположной стены, поблескивая гранями, стоял… ну, наверное, алтарь, хотя мужчина не был в этом уверен. Его словно бы вырезали из колоссальной ледяной глыбы, окружили переплетением узоров – плясала, вилась, отращивала цветы гибкая лоза, – и бросили, так и не испачкав ни кровью, ни слезами.

«Ты должен лечь. Ты должен получить и вынести наверх знание», – посоветовала тень. Хотя какое там посоветовала – приказала, и в его голосе прозвучали стальные, не рассчитанные на спор, нотки.

Талер, помедлив, подошел к ледяной глыбе. Или вовсе не ледяной, потому что она оказалась теплой, но после жара подземной огненной реки это тепло причиняло скорее боль.

«Алтарь не покажет знание королям. После прихода Создателя у королей нет «лойда». А у тебя – есть, и ты – последний, кто явился на остров. После тебя никто уже не придет».

Несмотря на ее слова, мужчина не спешил. Тень подалась вперед и сменила тактику:

«Это не больно. И недолго. Не беспокойся».

Талер сел. Потом – лег, и чертово тепло окутало все его ожоги. Он скрипнул зубами, сдерживая проклятие – и свод подземного зала дрогнул, рассыпался маленькими силуэтами еще не рожденных – и обреченных никогда не родиться – Гончих.

Целую минуту он еще осознавал, где и зачем находится.

Но минута прошла, и тело, распятое по алтарю, обмякло.

«Господин? Вы это кому?»

«Тише, Уильям! Эти парни сказали мне, что здесь живет самый настоящий дракон. Надо его найти, пока он не нашел нас!»

«Но ведь это же ваш замок!»

«Вот именно! И он такой большой, что дракона я мог, в принципе, и не заметить!»

Высокий светловолосый парень сидит на табуретке у странного длинного стола. На столе валяются драконьи головы, соединенные цепью. Тот, кто их принес, невероятно красив.

– Я создавал хайли, – говорит он, – как противовес эльфам и друидам. И те, и вторые крепко связаны с живыми тварями, будь то птица, медведь, травинка или упавший с дерева листок. Я мечтал построить такое тело, которое получит с каждой живой молекулой не просто связь, а родство. Кровное родство. Тебе наверняка известно, что серебряная кровь хайли, смешанная с их плотью, становилась идеальной почвой для каждого цветка. Что гибкие стебли могли зародиться и жить внутри детей леса – моих детей, – если их случайно туда заносило. Помнится, принцессе Элизабет – моей возлюбленной, чудесной принцессе, – эльфы бросили семечко льна в кубок эля. Она его проглотила, не заметив. И умерла, потому что, увы, – он тяжело вздохнул, – мой замысел не оправдался. Хайли, такие совместимые со всем живым на земле, научились управлять им издали, но не сумели научиться нести в себе.

Картина изменилась.

Темная комната. За витражами – ливень, с неба на землю падают копья голубых молний. В комнате – один человек, он сжимает побледневшими пальцами нож, осторожно проводит им по своей ладони, ждет, пока выступят капли крови. Алые и серебряные пополам. И запах – не только железа, как у людей, но и сирени, и дождя, и все наконец-то ясно, все наконец-то вернулось на свои места. Нужно всего лишь…

Комната разбилась, как разбивается брошенный под ноги стакан. Ее грани вспыхнули и пропали.

Тот же человек смотрит на свое отражение в зеркале. Ясные серые глаза, справа от полосы пробора волосы черные, слева – белые. Губы – тонкая линия, и все его лицо выражает гнев. Он бьет по зеркалу беззащитным кулаком, трещины делят его черты на скопление разных эпизодов…

– Ненавижу, – бросает он. – Ненавижу. И если понадобится – уничтожу…

Высокий светловолосый тип, болтавший с демоном, неожиданно возникает за его спиной. Ловит за поврежденный кулак, задумчиво смахивает все те же кровяные капли – пополам серебряные и красные, – и спрашивает:

– Ну и кто тебе, дурачку, позволит?

Сероглазый вспыхивает:

– Я еще и король, на твое несчастье, и не обязан просить у кого-либо разрешения!

– Не обязан, – соглашается его собеседник. – И как же ты поступишь? Бросишь Драконий Лес? Плюнешь на своих товарищей? И Талайну ты, конечно, не шутки ради подарил госпоже Гертруде. Ты надеялся, что она ее сохранит, если тебя не станет. Я прав?

Сероглазый сердито, едва ли не оскорбленно, молчит.

– Я прав, Уильям? – повторяет высокий светловолосый тип. – Допустим, ты умрешь. Допустим, ты себя уничтожишь. И тебе-то хорошо, тебе-то славно, больше не надо мучиться и сомневаться. А нам? С чем ты оставляешь нас? Ответь, пожалуйста, потому что прямо сейчас я не понимаю, куда подевался тот храбрый, уверенный в себе мальчишка, который переступил границу Драконьего леса и назвался его наследником, его королем…

– Я убийца! – сорвался на крик сероглазый. – Я, черт возьми, убийца, понимаешь?!

– Я тоже, – кивнул его собеседник. – И что?

Серо-голубая воронка водоворота. В ее глубинах – остовы погибших кораблей. Хаотично разбросанные кости…

Крылья дракона хлопают высоко вверху. Разгоняют собой низкие тучи, презирают молнии. Дракон старый, дракон сильный, дракон больше не испугается такой мелочи, как небесное копье. Переживать стоит лишь за хрупкую человеческую жизнь, ведь живая фигурка в лапах такая маленькая, такая беззащитная, что гневному осеннему небу ей противопоставить нечего.

Снова – капли. Яркая бирюза – ложится на мраморные плиты, пытается их стереть, но все ее усилия сугубо напрасны. Тот, кто заковал пустыню в мрамор, не предусмотрел, что когда-нибудь его придется ломать. Тот, кто заковал пустыню в мрамор – сумасшедший; он перебрасывает гальку из ладони в ладонь, и глаза у него совершенно пустые, лишенные всяких мыслей. Он ни о чем не думает, ни о чем не жалеет, теперь ничто не может навредить его сердцу. Но там, по ту сторону реальности, за ним все еще гоняются кошмары, и он от них бежит, он просыпается от ужаса, а потом опять превращается в бесполезную оболочку, в жалкую тень себя прежнего.

Склоны. Угрюмые заснеженные склоны гор. Сероглазый человек один, у него над плечом поблескивает рукоять меча, но кольчугу он выбросил еще в начале пути. Трудно шататься по горному хребту, волоча ее на себе; тут и меч, бывает, норовит избавиться от оков и заодно уронить сероглазого человека в ущелье. Но ему нельзя, ему нельзя падать – только он видел ее, дорогу, ведущую в Сокрытое…

Листья. Желтые, красные, оранжевые листья под сапогами воинов; у одного из них – обычные светло-карие глаза, а у другого – синие, со странными зрачками – стилизованная звезда. Как же часто, сонно заметил кто-то, мне сегодня приходится ими любоваться. Этими звездами; невыносимо яркими и свободными, совсем не такими, как я. А если и такими, то я – кто? И я – где?

Воины шли на запад. В те же самые горы, но ливень стер чужие следы, а дорога в Сокрытое – тихо и спокойно закрылась, принимая того, кого так долго ждала.

Пламя. Обгоревший архипелаг на севере; пускай тут будет пустыня. Пускай хотя бы тут – еще будет. Мысль материальна. Моя мысль – материальна. И да поднимется Эдамастра, погибшая по моей вине, со дна моря… пускай даже необитаемая…

Высокий светловолосый человек – и стройная девушка с двумя золотистыми косами, перевязанными тонкими лентами.

– Я вас не выдам, – шепчет она, – если вы расскажете, что произошло с… с милордом.

– Он умер, – холодно отвечает ее собеседник.

Девушка не дрогнула – только отвела взгляд.

– А как насчет Исаака? – уточняет высокий светловолосый человек. – Он выжил после того, как принял участие во второй войне?

Она криво усмехнулась, и эта усмешка, в принципе, объяснила все куда быстрее, чем негромкая фраза:

– Увы, нет.

Чьи-то осиротевшие глазницы. В них словно бы тлеют раскаленные уголья; заменяют ли они зрение? Или банально заполняют собой глухие пустоты? А помимо них, есть еще и смутное очертание носа, искусанные губы и клыки, сложенные в улыбку.

Сероглазый человек растерянно улыбается эмарху в ответ:

– Уильям.

– А… ри… этт, – выдавливает его новый друг.

Талер дернулся и очнулся.

Троица королей по-прежнему не сходила со своих тронов. Тень по-прежнему стояла у чужого подлокотника, и носились по залу не рожденные Гончие, те, кому придется провести вечность в облике потерявших свое небо звезд.

– Да разве… он? – прохрипел мужчина.

Тень склонила седую голову:

«Было предсказано».

Снег растаял, и весна выкрасила мир в какой-то блеклый зеленый. Молодая трава сомневалась, что через неделю ей не придется умирать в сугробе – ведь карадоррскую погоду отчаялись понять даже маги, – и едва лезла, едва рисковала тянуть худые стебли к потеплевшему солнцу. Дождей, по счастью, не было тоже, и путешествие Талера походило на внеплановые праздничные выходные.

Тень проводила его до берега, дружески попрощалась – и до мужчины дошло, что она не имеет никакого отношения к лойдам, убитым у алтаря. Зато имеет отношение к лойду, покинувшему родные земли в самом начале времен.

Лодки у Талера не было, и он построил некое подобие плота. Неумело, но старательно; чертово сооружение переплыло водяную границу острова не иначе, как чудом. Печально знакомая мужчине океанская тварь не показалась – видно, сочла, что негоже нападать на одну и ту же добычу дважды. Тут либо сразу ею закусываешь, либо признаешь за ней право шататься по твоей территории. Так терпят, например, пауков – те сплетают серую паутину в углу, и на них не обращают внимания, пока вязкие невесомые нити не принимаются болтаться над головами, изредка цепляясь за волосы.

Малертийская дорога была пуста и спокойна. Торговцы не спешили везти редкие товары в империю Ханта Саэ – не пора еще, – и в редких деревнях искренне поражались, чего ради Талер покинул дом в такое неудобное время. Талер отшучивался, не уточняя, что его-то дом остался далеко впереди, и ходил он вовсе не к соседям-имперцам.

Первая из таких ночевок преподнесла ему сомнительный подарок судьбы. У деревенских жителей, в отличие от хозяев храма, были зеркала – перед ними брились мужчины и прихорашивались девицы, а женщины мрачно изучали свои слишком худые или, наоборот, слишком круглые и красные лица. Талер долго и растерянно смотрел в серебряные глубины стекла, никак не желая верить, что внутри находится именно его отражение. Те же черты, те же голубые глаза, но волосы – черные пополам с белым. Не как у того мальчишки из видений Сокрытого, не ровно – пряди смешивались, и Талер сам себе напомнил побитую и притихшую по такому случаю сороку.

Еще три ночевки, и его настигло следующее, не менее любопытное, открытие. Волосы постепенно приобретали свой обычный цвет, и белый смиренно исчезал, уступая черному. Заметив это, мужчина выдохнул с облегчением – слава четырем Богам, Элайне и вообще кому угодно, потому что с такой прической он бы вряд ли смог перемещаться по Малерте и Соре тайно.

Трижды ему приходилось ночевать под распахнутым, словно карта, небом. Холодное мерцание звезд вызывало у мужчины смутное беспокойство, и он лежал на боку, расстелив походный плащ по траве, и задумчиво гладил хрупкие зеленые травяные стебли. Думал – о Вайтер-Лойде и лестнице под алтарем, о троице королей, о том, что проклятыми и погибшими землями когда-то правили только «чистые» дети. И жили долго, невероятно долго по сравнению с тем, что им досталось теперь: жалкие девятнадцать лет – и безумие…

Еще два года. Всего лишь два года осталось у его Лойд, у его Такхи. У нее – полноценный код, и она неизбежно сойдет с ума, потеряет все воспоминания о Талере Хвете, «чистом» ребенке племени Тэй, которому все-таки повезло быть скорее человеком, чем наследником господина Лерта – и повезло отметить свой двадцать восьмой день рождения…

А двадцать восемь – это, оказывается, очень много.

Почему Взывающие, Повелевающие и Гончие с полноценным кодом сходят с ума? Что нарушилось после прихода Создателя? Неужели он специально испортил их витки, принес какую-то червоточину? Неужели его так сильно обидел отказ жить по заранее сотворенному сценарию? Неужели так сильно покоробил?

И какой он, этот Создатель? Ясно, как день, что он умеет быть жестоким и беспощадным. А быть милостивым – он умеет? Придумавший Карадорр, придумавший Тринну и княжество Адальтен, придумавший людей – он, забери его Дьявол, умеет хоть кого-то любить? Или он – такая же пустышка, такое же ничего, как большинство его живых игрушек?

Нет, сердито оборвал себя Талер. Нет. Я не прав.

Потому что есть не только этот чертов Карадорр, не только эта чертова Тринна и княжество Адальтен. И не только люди, хотя и среди них мне, опять же, повезло найти наиболее достойных.

Тот, кто создал этот мир, допустил рождение Лаура. Допустил рождение господина Эредайна и его товарищей. Допустил рождение лорда Сколота, а еще – спасение девочки по имени Такхи, готовой принести себя в жертву на алтаре. Или не готовой? Помнится, она ударила храмовника рукоятью кинжала по виску – за миг до того, как были сломаны двери…

Талер улыбнулся. И с чего это я, спросил себя он, ставлю ему в упрек именно любовь? Особенно если учесть, какими несчастными она делает людей…

Он засыпал, как обычно, ближе к рассвету, но больше четырех часов – не спал. Не мог.

Нельфу, столицу империи, он обошел по дуге. Через поля, по узким тропинкам, где самозабвенно работали женщины и мужчины. От будущего урожая зависела их судьба – не больше и не меньше, и никто не хотел пережить новую голодную зиму, и никто не хотел мучить своих детей. Талер вежливо здоровался с теми, кого был вынужден обходить – и с ним самим здоровались не менее вежливо. Молодая девчонка лет, наверное, пятнадцати попросила у него немного воды, и мужчина охотно вручил ей свою походную флягу. Стукнули зубы о железное горлышко.

– Погода какая хорошая, – мягко произнесла девчонка. – И солнышко наконец-то греет, и ветра нет. Говорят, корабли богатый улов приносят. Мой дедушка работает у пристаней, часто присылает вестников. А вестники нынче дорогие – значит, с деньгами у него порядок.

– Еще пара таких дней, и я начну бояться летней жары, – пошутил Талер.

Его собеседница звонко рассмеялась.

К родине Лаура мужчина вышел к полудню следующего дня – все теми же полями, где и встретил мать своего приятеля. Госпожа Тами осунулась и, что удивительно, слегка загорела; на Талера она уставилась, как на мертвеца, восставшего из могилы. Недоверчиво потрогала его плечо, и щеку, и зачем-то – бровь:

– Та… лер?

– Да, это я, – согласился он.

Госпожа Тами странно скривилась, и во внешних уголках ее глаз заблестели слезы.

– Ты жив, – пробормотала она. – Ты все-таки жив. Я так боялась, что девочка не врет, что ты и правда… рассыпался, что… ой, Талер! – она порывисто обняла высокого худого мужчину, прижалась ухом к его груди, различив за ней ровное биение сердца. – Правильно мой малыш ругался, демон ты чертов, слышишь, я так боялась…

Он погладил ее по мягким седым волосам. Получилось, по его мнению, как-то глупо – не то, чтобы он умел кого-то успокаивать.

– Все хорошо, госпожа Тами. Простите меня, пожалуйста. Я сам понятия не имею, какого Дьявола произошло. И, если честно, даже не помню, как выбрался из-под того чудесного одеяла в спальне.

Это не было враньем. Талер действительно не имел понятия о стычке Лаура и Лойд с нежитью, как не имел понятия о собственной стычке. Для него история начиналась на алтаре, или нет, начиналась куда раньше, на памятной площади Астары, где смешная голубоглазая девчонка протянула господину Лерту яблоко со словами: «В честь летнего фестиваля!»

Госпожа Тами все еще горько, отчаянно всхлипывала, когда у краешка поля возник силуэт ее сына. Лаур побледнел, тоже помянул черта и метнулся к Талеру так быстро, что плечо, плотно перевязанное и залитое дорогущими эликсирами, отозвалось жгучей болью – но не заставило мужчину остановиться.

– Как? – глухо произнес он. – Как ты уцелел? И где ты все это время был? И почему ты весь… – Лаур запнулся, – в каких-то пятнах?

Талер покосился на госпожу Тами.

– Разговор не для моих ушей, да? – вздохнула женщина, утирая слезы платком. – Ну идите, идите. Я тут закончу и вернусь, чего-нибудь вкусного приготовлю…

И она отвернулась, предоставляя приятелям шанс уйти.

Лаур поймал Талера за прохладное запястье и утащил в какой-то сарай. Пахло сеном и почему-то – молоком, хотя вместо коровы за деревянной перегородкой весело гоготали гуси.

– Я был, – невозмутимо сказал мужчина, – в храме на острове Лойд. Я не знаю, что случилось тут, я ни черта не помню, но я очнулся на каменном алтаре, там, где чуть не убили Лойд.

Лаур нахмурился.

– На алтаре? – повторил он. – И ты забыл, как разнес вурдалаку шейные позвонки? То есть, – мужчина отмахнулся от самого же себя, – я сам не видел, но Лойд рассказывала, что ты возник непонятно откуда, именно возник, а не прибежал по улице, как все нормальные люди поступают. И что ты как будто не понимал, где находишься и чем занимаешься, но все равно бил, бил и бил мерзкую гадину до тех пор, пока она не сдохла. А потом ты рассыпался, – Лаура передернуло. – Пеплом. Вроде как феникс.

– Фениксы из пепла восстают.

– Неважно.

Лаур помолчал, взвешивая те скупые сведения, что у него были.

– Получается, алтарь тебя спас? – рассеянно уточнил он. И сам себе возразил: – Да ну, идиотизм какой-то. Разве мог алтарь, принимавший кровь и требующий крови, кого-то спасти? И все же, – он потрогал Талера с той же непосредственностью, что и госпожа Тами, – ты жив. Определенно – жив. И сердце у тебя, кажется, бьется, и легкими ты пользуешься, и выглядишь довольно-таки бодро. А что у тебя за пятна повсюду? Ожоги?

– Ожоги, – подтвердил мужчина. – Я в такой бездне побывал, что, право, рассказывал бы о ней всем и каждому, если бы не поклялся в обратном.

– А ты, значит, поклялся? – хмыкнул Лаур. – Кому?

Талер усмехнулся:

– Тени. Но тебе это вряд ли что-то объяснит, – он виновато развел руками. – Послушай, а где Лойд? Я страшно по ней соскучился.

Его собеседник помрачнел.

– Когда я уходил, она еще спала. Признаться, у нее теперь мало развлечений. Она порывалась уехать в Нельфу, к господину Эрвету, но со сломанной ногой особо не попляшешь.

– Со сломанной ногой?

– Да, – кивнул мужчина. – Она так настойчиво не давала вурдалаку сожрать меня, что он обиделся и решил эту проблему раньше, чем ты… ну…

– Я понял, не напрягайся.

Лойд не спала. Лойд лежала, наблюдая, как в тисках оконной рамы смещается одинокий лучик. Он отражался в ее серых глазах, и Талер, застывший у входа, заново поразился их ясному цвету. Потом постучал по деревянной стене, и тихий звук вынудил девушку медленно, безучастно обернуться.

Она побледнела, как Лаур, и эта бледность еще ярче выделила ее покрасневшие, чуть опухшие веки.

Но она ничего не спросила. Она подалась к нему, как ребенок подается к матери, осторожно обхватила живые теплые плечи. И не заплакала, не сумела – серые глаза, сейчас болезненно сухие, были широко распахнуты и бессмысленны.

Он обнимал ее крепко и надежно. Он был потрясающе близко.

– Ты не ранен? – тихо прошептала девушка. – Ты цел?

– Все нормально, – кивнул мужчина. – Волноваться надо о тебе. Как нога? Что лекарь по этому поводу говорил?

Лойд не ответила. Сжала тонкие пальцы на ткани его рубашки:

– Не оставляй меня, пожалуйста, больше. Я думала, что сойду с ума.

За ребрами у него стало пусто и холодно. Всего лишь на миг, и он тут же выбросил это из головы.

Серьга, подаренная лорду Сколоту королем Драконьего леса, произвела в империи Сора мощное и противоречивое впечатление.

Кто-то жаловался, что она портит облик юноши, такой невинный, если не упоминать о луке за его спиной. Кто-то, наоборот, восхищался – до чего красивая штука, и как гармонично она смотрится на покрытом веснушками ухе! Сколот не обращал на такие речи внимания, как, в общем, не обращал и на их полное отсутствие. Во-первых, у него были другие дела, а во-вторых, он вовсе не спрашивал чужого мнения. Имперскому лорду вполне хватало своего.

Карадорр исправил то, что Сколоту исправить не удалось – настроение господина Эса. Едва ступив на его пристани, опекун юноши растерял все свое непредсказуемое поведение и снова научился весело и звонко смеяться. Какая-то портовая чайка послушно села в чашу его протянутых ладоней и ласково, гортанно заворковала, сощурив черные бусинки-глаза. Он широко ей улыбнулся:

– Что, маленькая, замерзла?

В особняке он вел себя невозмутимо и радушно, как будто скучал по слугам и стражникам, призванным охранять лорда Сколота от незваных гостей. Человек в парадной форме войска империи принес ему конверт, запечатанный синим сургучом, и долго, воодушевленно кланялся, пока Эс прямо не приказал убираться из коридора. Убирался военный не менее воодушевленно, зато наспех, и скоро о нем напрочь забыли.

Все, кроме господина Эса.

Письмо было от императора, и первый абзац, в принципе, не влачил в себе никакой тревожной информации, а вот его сосед потряс крылатого до глубины души. Империя Малерта выдвинула старику требование сойти с трона и передать венец представителю тамошнего Совета, недавно основанного неким господином Шелем Эрветом. От кого, от кого, а от Малерты агресии никто не ждал, и она свалилась, как снег за пазуху – неожиданно и обидно.

Что хуже всего, ее поддержала империя Ханта Саэ, вечная противница как Соры, так и Линна. Император связался со своим линнским коллегой и попросил о помощи, но выяснил, что этого самого коллегу осаждает Фарда. Пока что речь идет о небольших стычках на границе, но уже были случаи смертей, а одну пограничную деревню вообще сожгли, доказывая, что линнский правитель беспомощен и бесполезен.

Словом, новости были – хуже некуда.

По сравнению с первыми двумя фактами последний выглядел почти безобидно. Эс покрутил его и так, и эдак – мол, Движение против иных рас уничтожено, выжили только четверо его участников, и эти четверо умоляют лорда Сколота о спасении. Из их мольбы выходило, что опытным копейщикам или мечникам они себя доверить не готовы, а вот лучшему имперскому лучнику – запросто. Справедливости ради Эс уточнил у своего приемыша, не согласится ли он побыть чьим-то телохранителем, но Сколот покосился на него, как на блаженного, и этим было сказано все.