Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

– Не пойду, – бормотал, не переставая, господин Эс. – Нет. Я не… я вовсе не… – он закрылся дрожащими ладонями, сам себе напомнив эльфийку Бриму, распознавшую в обычном с виду человеке – дракона. – Не могу… пожалуйста, я правда не могу. Сколот… пожалуйста…

Юноша смотрел на него испуганно:

– В чем дело, господин Эс?

Зеленые глаза дрогнули, и теперь в них плавало такое отчаяние, что Сколот, помедлив, сел рядом с бочкой и потянулся к ней всем телом, неосознанно желая защитить. От него пахло терпкими карадоррскими духами, выделанной кожей и немного – рыбой; Эс подался ему навстречу, уткнулся носом в хрупкое тонкое плечо – и в повязки, спрятавшие под собой шрам.

– Я не могу, – настойчиво, как ребенок, повторил он. – Там ведь… там ведь песок.

Капитан корабля с облегчением рассмеялся:

– Эка невидаль – песок! Не выдумывайте, господин Эс, хальветские прибрежные пески – не зыбучие. И кусаться умеют примерно так же, как вы – летать. Ну хотите, я вам для храбрости вина принесу? Или… – он склонился над бочкой, старательно отгоняя подозрение, что ведет себя, как дурак – потому что, исходя из этого подозрения, дураком был и юный лорд империи Сора, и, тем более, его опекун. – …Чего-нибудь покрепче, а, господин Эс? У меня есть бутылочка абсента – как раз для подобных случаев…

– Несите, – глухо отозвался бывший придворный звездочет, не поднимая лица. Песок, проклятый выгоревший под солнцем песок невозможно было разглядеть сквозь плоть и кровь Сколота, и Сколот, кажется, понимал, каково приходится его опекуну – потому что не торопился вставать.

Шелестели океанские волны. Какая-то излишне доверчивая крупная чайка села прямо на палубу и покосилась на господина Эса так, будто была его старой знакомой. Бывшего придворного звездочета снова передернуло, но отмахиваться от птицы он не стал – лишь грустно покосился на нее в ответ.

Бутылка абсента слегка исправила его настроение – по крайней мере, после жадного глотка у него перестало жечь в правой половине груди, а после того, как напиток печально заплескался у стеклянного донышка, на господина Эса накатило полное безразличие. Он позволил усадить себя в лодку, потребовал, чтобы эльфийку Бриму посадили на соседнюю скамью, и преувеличенно бодрая процессия двинулась, наконец, к уставшим наблюдать за ней часовым.

Шелестели океанские волны…

Капитан и лорд Сколот – два разных голоса в неподъемной тишине, охватившей зеленоглазого парня, – в чем-то кого-то убеждали. Капитан был, как это водится, бездарен, а Сколот, как всегда, изысканно вежлив. Эльфы уступили именно ему, потому что сопротивляться преемнику императора было решительно невозможно.

Господин Эс не обращал на них ровным счетом никакого внимания. Напротив – медленно отошел прочь; лед покрылся голубоватой коркой подтаявшего льда, и на этой корке блестели красивые прозрачные капли. Бывший придворный звездочет безжалостно ударил ее подошвой сапога; корка треснула, и освобожденный песок, мокрый, потемневший, спекшийся в единый комок – выбрался на свободу. Господин Эс поднял его и погладил, как люди гладят своих домашних животных.

– Ты видишь меня, Кит? Я здесь…

Потом его разум болезненно преломился, и память, такая услужливая накануне, большинство деталей поездки выбросила или сожрала. Опекун лорда Сколота смутно, рассеянно улавливал, как скрипят колеса крытого экипажа – и как трещит под ними светлая песчаная пустошь.

А его подопечный отдал бы многое, чтобы ту же самую поездку – забыть.

Эльфы на дух не переносили смертный человеческий народ. Неодобрение колыхалось над экипажем, как плотное туманное облако; часовые, конечно, поясняли, почему в Хальвете нет ни одного настоящего города, почему эльфийские дома состоят из пористых ненадежных камней и почему вокруг такая кошмарная пустота, но неохотно и коротко. В те редкие минуты, когда Сколот выходил на палубу «Танца медузы», капитан жизнерадостно болтал о никетских рощах, о красоте тамошнего короля, о том, что эльфы едва ли не каждый день отмечают какие-то свои праздники; Хальвет же был совершенно голым, и его нельзя было скрыть – хотя небо, мрачное и низкое, старалось изо всех сил.

Экипаж остановился у высокой башни, чье подножие кто-то украсил ракушками и красными листьями здешних водорослей. Часовые надменно попросили не выходить и, Боги упаси, не трогать поводья; Сколот находчиво притворился, что эта просьба нисколько его не оскорбила. Бывший придворный звездочет, пьяный вне всякой меры, прижался левой скулой к деревянной стенке и задремал, а Брима завороженно смотрела в большое стеклянное окошко – на Хальвет, родину эльфийского рода. Хальвет замер напротив основания всех небесных потоков, и его гнев расползался по белому песку, как расползается по столешнице пена из опрокинутой пивной кружки.

Король милостиво согласился принять лорда Сколота, поскольку лично подписывал предложение о межконтинентальном Союзе. Эльфы-часовые разбудили господина Эса, и взгляды у них были такие, будто вместо сонного зеленоглазого парня на сиденье уснула выверна. Обнаружив это, бывший придворный звездочет как-то нехорошо, прямо сказать – зловеще усмехнулся, и часовые тут же оставили его в покое.

Трапезная комната располагалась у самой вершины неприглядного серого строения. Оттуда необъятная песчаная пустошь и синее пятно океана казались мелкими и незначительными, как нарисованные на карте. Часовые вежливо усадили юного лорда за накрытый слугами стол – и сообщили, что король явится, едва закончит со своей работой. Потом они наконец-то вышли; господин Эс пронаблюдал за тем, как закрываются покрытые резьбой створки за их спинами, и, помедлив, буркнул:

– Странные они какие-то. В Никете гораздо лучше.

– Разные короли, разные традиции, – растерянно предположила Брима. Она не жалела, что бывший придворный звездочет увел ее с корабля, но страх перед неизвестностью прочно осел внутри, и от запаха роскошных блюд девушке стало дурно. При мысли о том, что путь к соседнему эльфийскому королевству займет больше суток, она окончательно загрустила и уставилась на серебряную вилку, всерьез предоставленную гостье.

Король не заставил долго себя ждать. Высокий, беловолосый, с пушистыми ресницами и странными глазами – будто кто-то изобразил их синим карандашом, а поверх добавил ветвистый узор зеленым, – он опустился в поспешно отодвинутое слугой кресло, выпрямил спину так, что еще чуть-чуть – и треснул бы позвоночник, и произнес:

– Добрый вечер. Добро пожаловать в Хальвет, господа.

Господин Эс дружески ему кивнул. Так просто и обыденно, что Сколот, собиравшийся подняться и поклониться, в изумлении продолжил сидеть.

– Это Брима, – хрипло представил девушку бывший придворный звездочет. – Жена генерала Яста. Ей надо попасть к его могиле, и было бы очень кстати, если бы твои подчиненные перестали корчить из себя героев и отвезли девушку к северному рубежу Никета. Или ты, – он обратился к хальветскому королю едва ли не с холодным пренебрежением, – вынудишь карадоррскую воительницу преодолеть всю дорогу до Никета пешком, чтобы проверить, насколько велика ее выносливость?

Сколот молчал. Сказать ему было нечего – по крайней мере, из набора тех изысканно вежливых сочетаний, которые он использовал на подобных приемах. Потому что прием перестал вписываться в удобные лорду рамки – и потому что Эс впервые повел себя так, словно был выше и достойнее, чем его собеседник.

Его Величество Улмаст жестом показал, что вся еда на столе поступает в полное распоряжение Бримы и Сколота – и невозмутимо сказал:

– А вы, как обычно, полны яда, мой дорогой лаэрта. Неужели остроухое племя так уж вам насолило?

– Лучше бы оно мне наперчило, – бросил господин Эс, наколов на серебряную вилку идеально квадратный кусочек мяса. – Почему тушканчики сегодня совсем не острые?

Эльфийский король повернулся к лорду Сколоту:

– Мой дорогой лаэрта пьян?

– Еще как, – осторожно отозвался юноша. – Капитан подарил ему на прощание бутылку абсента.

– Вот оно что. – Улмаст насмешливо изучил растрепанного, чуть покрасневшего господина Эса, отсалютовал ему кубком и спросил: – Этот мальчик – ваше новое… дитя? Сколько их уже было?

Бывший придворный звездочет поглядел на Сколота с такой ревностью, что эльфийский король пожалел о своем вопросе.

– Ты, – господин Эс указал на остроухого пальцем, – ни черта не понимаешь в детях. Я не подбираю их на улице, не роюсь в придорожных канавах и не жру с потрохами бесполезных, по-моему, родителей. Я не спасаю обреченных на смерть, я не хожу по тюрьмам, чтобы вытащить оттуда малолетних карманников. Мне кажется, – его тон стал неожиданно теплым и откровенным, – что мои дети выбирают меня сами. Они как будто… знают, кто я такой. У них как будто просыпается… как это… безусловный рефлекс, и они…

Улмаст покачал головой:

– Этот мальчик – не ваш ребенок, лаэрта.

Бывший придворный звездочет сердито нахмурился.

– Мой, – возразил он. – От начала и до конца – мой. Ты не можешь приписать его Киту.

Сине-зеленые глаза эльфийского короля полыхнули удивлением. Он поставил кубок на край стола и протянул руку по направлению к лорду Сколоту – но господин Эс тут же ее перехватил, сжал, словно бы надеясь вырвать, и прошипел:

– Не смей. Трогать. Моего. Моего…

Он запнулся, не в силах подобрать слово. Не смей трогать моего подопечного? Не смей трогать моего, опять же, ребенка? Нет, нет, все не так, все не то; но если нет, то как же обозвать их нынешний уровень отношений?

Затишье звенело в трапезной всего ничего, а затем Улмаст ненавязчиво, но твердо освободился – и его смех, странный, похожий скорее на кашель, наполнил комнату от угла до угла. В щели между деревянными створками возникло – и тут же пропало – чье-то настороженное лицо.

– Да вы ослепли, мой дорогой лаэрта, – пробормотал эльфийский король. – Разве можно было не заметить, что этот мальчик – точная копия господина Кита? Я думал, вы на это и повелись… Та же, если позволите, цветовая палитра. Тот же рост… и равнодушие, увы, одинаковое. Я полагаю, вы в курсе, лаэрта, что у этого мальчика нет сердца? И у господина Кита, если не ошибаюсь, его тоже нет. Они бессердечные, – Улмаст кивнул на Сколота, – они жестокие, они беспощадные…

– Я в курсе, – перебил его господин Эс. – И что с того? Пускай так, пускай бессердечные! Моего сердца хватит на двоих… на троих… на всех, на весь мир – его хватит! Сомневаешься? Тогда объясни, будь любезен, какого дьявола ты до сих пор жив?

Он покачнулся – видимо, абсент ударил не только по разуму, но и по ногам. Особенно подвело больное колено; Сколот метнулся наперехват, и бывший придворный звездочет благодарно обхватил его плечи.

– Мы уходим… – потребовал он. – Мне надоело, мы немедленно уходим… ладно? Ты, – господин Эс повернулся к эльфийке Бриме, – не против?

– Нет, – растерянно отозвалась та.

Совместными усилиями лорду и девушке удалось добраться до песчаной пустоши, не угробив при этом бывшего придворного звездочета, норовившего уснуть по дороге. Совместными усилиями лорду и девушке удалось перекупить у эльфов карету и возницу; невысокий остроухий парень, по виду – полукровка, согласился довезти их до опушки Драконьего леса и там высадить. Мол, по тропе на запад, к Этвизе, лошади все равно не пройдут – и надо преодолеть ее пешком; сейчас такие походы были выше сил господина Эса, но Сколот решил, что ко времени прибытия он как раз успеет прийти в себя.

Остроухий парень отвернулся и сделал вид, что наивность юноши его нисколько не волнует.

Солнце двигалось по небу, несло почетный дозор, пламенело над берегами Тринны, как небесный маяк. Бывший придворный звездочет, сверх меры утомленный визитом к эльфийскому королю, спал, безуспешно кутаясь в короткую кожаную куртку; Сколот замер на противоположном сиденье, и в голове у него творился такой бардак, будто демоны проломили череп и наспех устроили свои порядки.

«Я полагаю, вы в курсе, лаэрта, что у этого мальчика нет сердца? Да вы ослепли, мой дорогой лаэрта…»

Ясно, что Его Величество Улмаст и господин Эс беседуют не впервые. Ясно, что Улмасту известно о бывшем придворном звездочете гораздо больше, чем юному лорду Сколоту – и правителю империи Сора. Ясно, что между ними пробежала черная кошка. А вот что за «лаэрта» – совсем не ясно, и не ясно, какого черта Сколота обозвали бессердечным.

Он смутно помнил маленький домик с жарко пылающим камином. Он смутно помнил старую женщину, которая что-то радостно ворковала, дыша ему в ухо. Он помнил свою мать, госпожу Стифу – побледневшую, испуганную, – и эта госпожа с недоверием повторяла: «Мою дочь? Но… зачем, какой вам толк от… от бесформенного зародыша?» У старой женщины был сверкающий, совершенно безумный взгляд. Она произнесла: «Если ваш первый ребенок родился таким талантливым… то можете ли вы представить, каким родится второй?»

Сколота передернуло. Он редко размышлял о матери с тех самых пор, как она перестала воспринимать юного лорда империи Сора, как своего сына. Он редко размышлял о цене, заплаченной за его спасение – и теперь жалел, что ни разу не поднял эту тему, ни разу не спросил, насколько ей было страшно, больно и стыдно, когда ради одного ребенка она позволила убить другого…

Стемнело, и небесный маяк утонул за горизонтом – с той стороны, где лорда Сколота обязывался ждать карадоррский «Танец медузы». А впереди, пока еще – слабым гребешком с юга на север, протянулись горы. Сиреневые в блеклом ореоле звездного и лунного света, они были зловеще оскалены, как чья-то колоссальная челюсть.

«Они бессердечные, они жестокие, они беспощадные…»

«Я в курсе, и что с того?»

Я не жестокий, подумал юноша. Я не беспощадный. Я сижу на расстоянии вытянутой руки от господина Эса, и разве не я помогал ему, если происходило что-то не вполне понятное? Разве не я отмывал его спину, когда на ней проступили угловатые очертания… угловатые очертания…

Во рту у Сколота резко пересохло, и он повернулся к эльфийке Бриме. Та, не зависимая от сна в той же мере, что и люди, слушала, как стучат колеса по плитам, проложенным посреди пустоши, и наблюдала, как постепенно смещаются желтые, красные, голубые и розовые огни, блестящие над Хальветом.

– Брима, – шепотом окликнул юноша, – у тебя есть карта?

– Есть, – с удивлением отозвалась девушка. – А что?

Сколот замялся. Действительно, а что? С чего он так испугался? Миновали сутки с тех пор, как он слез, вернее – вывалился из объятий гамака и ступил на твердую землю. Другое дело, что на «Танце медузы» он выспался так, что теперь мог работать целый год, прежде чем снова захочется надолго закрыть глаза.

Великие Боги, может, ему просто показалось? Мало ли, он ведь тоже немного выпил. Правда, эльфийский эль почти не влияет на работу мозга, а значит, нужно сочинить запасное оправдание…

Брима смиренно вздохнула – день выдался неудачный, все какие-то злые и растерянные, и до Никета ее, кажется, вовсе не подвезут, – и протянула юноше хрустящий свиток. Он слегка устарел, но основные сведения совпадали с теми, что рисовали нынешние картографы. Пропахший рыбой, вынудивший Сколота помянуть карадоррский корабль и привычно позеленеть, он так и норовил свернуться обратно; юноша расстелил его у себя на коленях, старательно удерживая углы.

Архипелаг Эсвиан. Тринна. Карадорр. За ним – княжество Адальтен, чуть ниже – Мительнора, Вьена и Харалат. Дальше – ровная черта, линия, до сих пор не пересеченная ни одним кораблем. Но это и не важно, потому что берега обитаемых земель, выведенные на карте, идеально совпадали с очертаниями фигур, проступивших у господина Эса на лопатках, шее и пояснице… проступивших, как узкие глубокие раны…

Сколот принялся кусать свою нижнюю губу. Он давно этого не делал – вредную привычку пытались и высмеять, и окрестить уродливой, – но теперь внутри возникла такая острая необходимость причинить себе боль, что юноша не осмелился ей перечить.

– Брима, – снова окликнул он. – Ты знаешь, что такое «лаэрта»?

– Знаю, – подтвердила девушка. – По-вашему это как… привратник, что ли… тот, кто охраняет какой-нибудь очень ценный предмет. – Она помедлила, убедилась, что Сколот не собирается отвечать, и спросила: – Вам не нравится, что Его Величество Улмаст назвал так господина Эса?

Сколот нахмурился. Ему, скорее, не нравилось, что господин Эс не называл себя так при нем. Ему не нравилось, что господин Эс, оказывается, не рассказал о себе и малой доли того, что было известно эльфийскому королю. Ему это, дьявол забери, не нравилось, потому что выходило – господин Эс не верит своему подопечному, господин Эс не считает его достойным секрета. Крайне любопытного секрета – и, наверное, крайне жуткого, потому что иначе – какого черта у бывшего придворного звездочета на спине сочится кровью карта обитаемых частиц мира?!

Карета – с редкими остановками – катилась по необъятной пустоши всю ночь, и весь следующий день тоже. Опекун лорда Сколота проснулся всего единожды и шумно возмутился, что в Хальвете нет ни одного проклятого кустика, чтобы за ним укрыться и заняться кое-чем неприличным. Возница пропустил его речь мимо ушей, но покосился бывшему придворному звездочету вслед с таким видом, будто обнаружил у себя на ботинке слизняка.

Потом господин Эс опять уснул, и Сколот не отважился будить его ради сомнительных вопросов. Хотя вообще-то, ругал он себя, эти вопросы вовсе даже не сомнительные, эти вопросы роются в груди, как разъяренные осы, и они разорвут опекуна юноши на куски, если он посмеет соврать…

Горы постепенно росли, пока не заняли собой добрую половину неба. В сумерках они изменили цвет на железный, а Драконий лес, обнаженный, с погибшими листьями на теле тропы, грозно и бесстрашно следил за приближением эльфийской кареты. Песчаная пустошь утратила свое величие и стала грязной, перемешанной с клочьями земли; кое-где щупальцами торчали корни, готовые бороться за свое здравие до последней капли горького древесного сока.

– Все, в лес я не поеду, – напомнил возница. – Хотя если у вас есть еще какие-нибудь пожелания – и, конечно, деньги, – я радостью их исполню.

И он выразительно покосился на эльфийку Бриму.

– Отвезите ее… туда, куда она вам прикажет, – попросил юный лорд империи Сора, вручив остроухому кошель с приятно звенящими золотыми флитами . Ему почему-то не хватило мужества упомянуть могилу генерала Яста, но Брима, так или иначе, посмотрела на юношу с благодарностью.

До господина Эса донесли, что Хальвет закончился – и он, довольный, тут же выпрыгнул из кареты. Сколот кусал нижнюю губу, прикидывая, как начать наверняка сложный, но такой необходимый разговор.

– Хороший лес, – одобрительно заметил бывший придворный звездочет, оказавшись на тропе. Опавшая листва влажно шелестела под его сапогами, а деревья трещали ветками, то ли приветствуя, то ли мечтая – и не умея как следует прогнать чужаков. Карета пропала из виду, а тропа сузилась, и ее обступили мрачные, молчаливые молодые сосенки.

У Сколота возникло стойкое впечатление, что за ним отовсюду наблюдают сотни, а то и тысячи глаз. Он остановился и натянул тетиву на лук, вытащил и покрутил в ладони стрелу; внимательно огляделся, но вокруг были только ветки, пожелтевшие сосновые иглы и черные тени гор, такие густые, что силуэты незваных гостей в них тонули.

Господин Эс тоже напрягся – и раскаялся, что назвал Драконий лес хорошим. Ощущение, что путникам тут не рады, становилось все более и более сильным – пока в кроне очередного дерева не показалось нечто вроде хижины, абы как сбитой из корявых досок. Рядом, прямо на ветке, сидел странный тип в черной военной форме с серебряными эполетами; подошвы его ботинок болтались высоко над землей – ребристые, надежные и суровые. Странный тип уставился на гостей, как на пару привидений – и выронил едва надкушенный бутерброд; тот шмякнулся под ноги бывшему придворному звездочету, разлетевшись на десяток скорбных кусочков.

– Эм-м-м… – растерянно протянул военный. – Добрый вечер. А вы, собственно, кто?

– А вы? – не менее растерянно выдал господин Эс, потому что его собеседник не был ни человеком, ни эльфом, ни, ха-ха, гномом. Серо-голубая кожа, на ней – целая россыпь неопасных, но приметных царапин, а на фоне ярких аквамариновых радужек – заостренные, звездчатой формы зрачки, окруженные красноватой каймой.

– Рядовой патрульный семнадцатого пограничного поста, – гордо представился военный. – Исаак. Мне восемнадцать лет. Только вы, пожалуйста, не говорите моему отцу, что я прозевал ваше появление, потому что с такими темпами он меня великанам скормит. Я страшно неуклюжий, – виновато признался парень.

Бывший придворный звездочет не нашелся, что возразить, и просто потрясенно таращился на мужскую фигуру среди ветвей, понятия не имея, как реагировать на ее просьбу в частности и поведение в целом.

– А я, – вмешался его подопечный, – лорд Сколот, преемник императора Соры. Моего спутника зовут Эс, он – мой опекун и учитель по астрономии. Мы прибыли с Карадорра и шли, если я ничего не путаю, к Этвизе, но эльфы не посчитали нужным сообщить, что лес обитаем и… и что у вас тут пограничные посты на дубах…

– Ну конечно, – беззаботно ответил Исаак. – Они же тупые. Дьявольски тупые, и вообще они нас боятся, потому что Его Величество Тельбарт обещал повесить господина Улмаста на верхушке ели, если он еще хоть раз пересечет границу наших владений.

– Так, значит, у вас и король есть? – невесть чему обрадовался Сколот. И попросил: – Вы нас к нему проведете?

Исаак замялся:

– Ну… вообще-то я бы очень хотел, чтобы вы поскорее ушли и оставили меня в покое… хотя, – он внезапно приободрился, – если я задержу двух подозрительных чужаков на границе леса, отец треснет от восторга! Вы не поможете, а? Надо всего-то изобразить моих пленников, а Его Величество Тельбарт, я уверен, тут же прикажет вас отпустить, так что это ненадолго… – он сообразил, что господину Эсу эта идея так же безразлична, как, например, копошение муравья в траве, и перешел на печальный умоляющий тон: – Ну пожа-а-алуйста! А я вам за это печенья дам… и бутерброд, если бутерброды у меня в сумке еще остались… да и вообще, – он посмотрел на гостей Драконьего леса с вызовом, – какие из вас путники, если вы и в плен не можете нормально попасть?

– Я все еще не понял, – честно сообщил ему бывший придворный звездочет, – кто ты, черт возьми, такой?

Исаак обиженно скрестил руки на груди.

– Я же сказал – рядовой патрульный семнадцатого пограничного поста, и зовут меня…

– Да нет, – перебил его Эс. – Не в этом плане. Я, признаться, неплохо разбираюсь в разумных расах, но похожих на тебя ни разу не видел.

– А! – военный просиял, как если бы ему подарили вкусную кремовую конфету. – Я – хайли, господин. Самый обычный хайли. Мы живем только здесь, в Драконьем лесу, и, вероятно, поэтому вам до сих пор не попадался ни один мой сородич.

– А-а-а, – повторил за ним бывший придворный звездочет. – Ну ладно. Вяжи.

И протянул обе руки вперед.

Исаак талантливо, хотя и без лишнего усердия обмотал запястья господина Эса веревкой, а потом то же самое проделал со Сколотом, хотя юноша возмущенно заявил, что является карадоррским лордом, и вынудить его разгуливать по чащобе со связанными руками – это оскорбительное неуважение. Он даже предположил, что в роли пленника патрульный будет выглядеть гораздо более весело и правильно, чем юноша и его опекун; Исаак всерьез опечалился, но бывший придворный звездочет оборвал сердитую речь Сколота на полуслове и негромко, так, чтобы хайли не услышал ни звука, произнес:

– Тише. Тише, успокойся… прости, это все я виноват, но мне надо… мне действительно, без шуток, надо… попасть в их город и посмотреть, что там такое творится. Хорошо?

Сколот закрыл свои мутноватые серые глаза. Всего три дня путешествия по Тринне, всего три дня, а он уже потерял всякое представление о том, с кем и ради чего имеет дело. «Моего сердца хватит на двоих… на троих… на всех, на весь этот мир – его хватит!»

– Вы спросили, кем является господин Исаак, – констатировал он с такой печалью, будто бывший придворный звездочет был его палачом. – Но меня больше интересует, кем являетесь вы, господин Эс. И кем является… – он тоже понизил голос, и хайли предусмотрительно отошел, полагая, что добровольные пленники имеют полное право перемолвиться напоследок. – Кем является упомянутый вами господин Кит, и правда ли, что я похож на него… своей цветовой палитрой, и ростом, и своим равнодушием… и тем, что я бессердечен, беспощаден и жесток по отношению к вам. И правда ли, что вы так меня бережете лишь поэтому, а вовсе не потому, что я – мастер, что я – лорд, или что я – ваш ребенок… и…

Господин Эс побледнел и закрылся рукавом, словно желая скрыть от юноши выражение своего лица. Но Сколот – пусть и какую-то жалкую секунду, – успел полюбоваться горечью, промелькнувшей в тонких чужих чертах. И успел испытать смутное удовлетворение.

«Они бессердечные… они жестокие… они беспощадные…»

Юношу будто обожгло.

– Простите… господин Эс… простите, я это… я это непреднамеренно…

Бывший придворный звездочет молча отвернулся.

Непреднамеренно, сладко повторил кто-то в сознании лорда Сколота. Скажи, потребовал этот кто-то, если ты действительно не собирался играть его чувствами, как струнами лютни, то какого дьявола столько наговорил?

Юноша принялся кусать свою нижнюю губу. Вкус железа, вот бы скорее появился вкус железа…

…Исаак вел их через лес, бодро болтая о своих родителях и о младшем брате, господине Альберте. Из его рассказа выходило, что господину Альберту повезло родиться через месяц после войны – и получить столько тепла и заботы, сколько сам Исаак в свое время не получил. Обстановка на границах, беззаботно признавался он, до сих пор напряженная, поэтому его, Исаака, и ставят на семнадцатый пограничный – ведь там он прозевает всего лишь пару случайных путников, а на первом или втором – целое вражеское войско, и тогда отец точно казнит его на месте.

Господин Эс глухо уточнил, с какой разумной расой воюет загадочный народ хайли. Исаак тут же выкатил бочку претензий к людям, ругая Талайну, Этвизу и горный хребет Альдамас, такой неудобный, когда нужно быстро атаковать противника, а не сидеть и терпеливо дожидаться, пока он атакует сам. Талайна, зло сообщил патрульный, обнаглела вконец, хотя на ее личных законных землях происходило такое, что Боги упаси ехать туда с визитом. И драконы у Звездного Озера бушевали, и эсвианские варвары каждый год пытались отобрать у королевского рода теплую, хорошо обустроенную столицу, и шторма то и дело сносили в море маленькие рыбацкие деревни. Но зато, нелогично похвалил вражеское королевство он, талайницы умудрились вырастить на склонах Альдамаса потрясающие виноградники, и в прошлом году жители Тринны впервые попробовали – кто честно, а кто перекупив партию у неприхотливых торговцев – роскошное вино «Pleayera». Сгоряча Исаак пообещал угостить им своих пленников, но затем сообразил, что король вряд ли обрадуется его энтузиазму – и в лучшем случае разобьет бутылку о непутевую башку патрульного, а в худшем – засунет ее прямо в…

Господин Эс поддакивал и проявлял искреннее участие, отчего Исаак разливался песнями не хуже весеннего соловья. Сколот кусал нижнюю губу, и кровь блестела на ней крохотными красными каплями, как роса – на упругом стебле травы.

Дома, расположенные в кронах деревьев, попадались компании все чаще. Порой кто-то наверху настороженно, гортанно здоровался с Исааком; патрульный отвечал ровно и спокойно, будто намекая, что все нормально и пленники не проявляют никакой агрессии. Сколоту было без разницы; он плелся по листве, глядя себе под ноги, а потому не сразу понял, что цель достигнута и пачкать обувь сырой землей больше не придется.

Белый замок, увенчанный шестью башнями с витражными окнами, предстал перед юношей, как мираж или наваждение. У дверей дежурили стражники, вооруженные копьями; все четверо посмотрели на Исаака так, будто он привел жирную навозную муху на поводке и наивно считал, что королю она пригодится.

– Добрый вечер, – невозмутимо улыбнулся патрульный. – Его Величество у себя?

– Наверное, – пожал плечами тот стражник, что стоял поближе и притвориться безучастной скульптурой не мог.

Тем не менее, створки вежливо распахнулись, и троица переступила порог.

В замке было тепло и тихо; по коридорам сновали слуги и стражники. Кое-где на стенах висели масляные картины, в основном – пейзажи. Берег моря, пирсы, корабли у пристаней; паруса, похожие на крылья, и крылья, похожие на паруса. Сколот насквозь пропитался таким безразличием, такой отрешенностью, что ноги переставлял, будто деревянная кукла, а его нижняя губа стала раной, и эта рана все глубже и глубже влезала в податливую плоть.

Я виноват, убеждал себя юноша. Я виноват. Нельзя бросаться упреками, как метательными ножами. Нельзя бросаться упреками, не колеблясь, не сомневаясь, что они попадут в самое сердце мишени, как острие каленой стрелы…

Исаак прошел мимо тронного зала, библиотеки и трапезной – и привел своих пленников к основанию высокой винтовой лестницы. Она спиралью уходила вверх, в жилые комнаты башни; бывший придворный звездочет присвистнул, сообразив, что король ежедневно спускается и поднимается по этим ступеням. Какую же силу воли надо иметь, чтобы до сих пор не переехать в более удобные апартаменты, ведь замок сам по себе – огромен, и вряд ли в нем не хватает свободных спален…

До середины лестницы Исаак был по-прежнему бодр и свеж, предвкушая встречу со своим королем. После середины – догадался, что надо было просидеть на дереве хотя бы до конца смены, чтобы семнадцатый пограничный пост не простаивал без охраны; эта мысль привела воина в такой священный ужас, что он едва не повернул назад. Пожалуй, он бы сделал это, если бы его не видели слуги и стражники у дверей, если бы к нему не обращались жители окрестных деревьев; теперь, интуитивно ощутив и как следует осознав ошибку, он сник и разом растерял все свое красноречие.

Дверь, ведущая в королевские покои, была настежь распахнута.

Возмездие неотвратимо, сказал себе Исаак. Кары не избежать. И отец не лопнет от восторга и гордости за свое отважное чадо, а вытащит из сундука розги и хорошенько его отлупит. Еще и разболтает малышу-Альберту, какой у него глупый, несерьезный и неуклюжий брат, чтобы Альберт ни в коем случае не вырос подобным…

Господин Эс почему-то принюхался – уловил запах дождя и сирени, удивленно сдвинул светлые брови. Какая, к черту, сирень такой холодной весной, какой, к черту, дождь, если Драконий лес до сих пор кое-где прячется подо льдом и снегом?