Текст книги "Дети Драконьего леса: Вайтер-Лойд (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

– Ваше Величество, – обреченно позвал патрульный, – разрешите войти?

Никто ему не ответил. Распахнутая дверь сама по себе была словно бы немым разрешением; зажмурившись, Исаак шагнул в комнату с витражным окном из голубого и синего стекла – и застыл, потому что ее хозяин, тощий подросток лет четырнадцати, лежал на полу у кресла, и по вспоротой левой руке ползла серебряная, как ртуть, кровь…

Он шагал медленно, стараясь, чтобы вес тела доставался левой, а не правой, ноге – правая почему-то болела, и мучительно дергалось колено, если он требовал от него слишком больших усилий. Взобраться на холм, пройти мимо рядов каменных надгробий – и увидеть две цветущие черешни по обеим сторонам белого Моста…

Впрочем, нет. Моста не было вот уже пятьсот лет – были только раскидистые молодые деревья, сплошь затянутые цветами. Ветер кружил розовато-белые заостренные лепестки, а пропасть, разломившую надвое берега между границами живых миров, затянуло плотной пеленой тумана.

Он сел, привыкая к этому зрелищу. Могилы раскинулись вокруг на многие мили – аккуратно закопанные, поросшие травой, – и над ними нежно покачивался вереск, и казалось, что розовые соцветия, сталкиваясь, тихо звенят.

Он вспомнил, как пришел сюда в первый раз – потрепанный, полный разочарования, злой. И вспомнил, как легла на его плечо тяжелая чужая рука, и как неживой, лишенный всяких эмоций голос произнес: «Не задерживайся…»

Теперь ему было все равно, задерживаться или нет. Мир, сотворенный такой ценой, сотворенный таким страданием, раскинулся далеко позади – никто, кроме него, не имел права туда войти. И никто не имел права оттуда выйти, пока он, разумеется, не позволит – потому что в его ладонях сосредоточена такая власть, о какой не смеют помышлять даже карадоррские императоры…

Он горько улыбнулся. Маленький, глупый, заснеженный клочок суши – Карадорр, место, где бесконечно грызутся между собой Малерта, Сора, Фарда и Ханта Саэ. Где огрызается в ответ Линн, где жители Вайтер-Лойда приносят в жертву своих детей. Пополам его и драконьи дети, и, поскольку между ним и драконом ныне лежит куда более глубокая пропасть, чем та, у двух цветущих черешен, эти несчастные создания никак не могут вместе ужиться, никак не могут понять, что их сила – в единстве. Что иначе они мертвы.

Ветер уносил черешневые лепестки прочь, и они парили над серой пустотой не хуже бывалых птиц.

Птицы воркуют в чаше чуть шероховатых ладоней, щурят черные бусинки-глаза. Птицы поводят крыльями, будто пытаясь отвечать на ласку, птицы опасливо косятся на далекое море, откуда прилетает соленый бриз. Тот, кто их держит, рассеянно улыбается – и он, хозяин пустыни, никак не может избавиться от мысли, что стоит чуть сильнее сжать пальцы – и крылатые создания захлебнутся кровью, и кровь будет капать на песок, подобно искаженному карминовому дождю…

Здесь, в Некро Энтарисе, моря не было. Здесь было небо, мутное, низкое, с покрывалами туч, были могилы – и был дом, с дырявой соломенной крышей и с лишайниками на деревянных стенах. Кое-где он оброс шапками грибов, наверняка несъедобных – но хозяин не торопился их снимать, как и заниматься ремонтом. К чему, если комфортная, сверхсовременная, оснащенная механическим оборудованием бездна сокрыта под полом, и внешняя старая постройка – всего лишь ее преддверие?

Больше всего юношу поразила распахнутая дверь. Он приходил сюда сотни раз, и приходилось монотонно, заученно обходить постройку по кругу, стучать в пыльное окошко – и дожидаться ответного сдержанного стука. А сегодня… наверное, Орс умер, потому что иначе объяснить причину его отсутствия у хозяина пустыни не получалось.

Он переступил порог, на всякий случай окликнул своего приятеля – и сощурился, обнаружив, как из-под соломы, устилавшей пол, проглядывают красные и желтые огоньки, похожие на свечи. Постучал по влажным доскам, опять же, левой ногой – и комната плавно, почти не дрогнув, утонула во мраке, а затем погрузилась в уже знакомый хозяину пустыни красный и желтый свет.

Горели панели, забавно преломляясь в железных пластинах, из которых состояло огромное помещение. Четыре неподъемных стальных двери уводили в разные стороны, и хозяин пустыни выдохнул, обнаружив, что они закрыты и надежно заперты. Изогнутые ручки, больше похожие на штурвалы, поблескивали, предвкушая, что к ним вот-вот прикоснется теплая человеческая кожа. Не повезло, подумал хозяин пустыни, поворачивая одну такую ручку сначала вправо, потом – дважды влево, прежде чем замок перестал подавать признаки жизни. Его-то кожа была прохладной и сухой, а из-под одежды порой сыпались едва ли не целые пригоршни песка – валяясь повсюду, то вдали от прибоя, то как можно ближе к нему, он не обращал на крохотные крупицы внимания, пока они не рисковали набиться ему в рот.

Из ладоней моих просыпается в ночь песок.

Я пою, и рождается тысяча голосов…

Он покачнулся – так, что чертова нога не выдержала и подогнулась, и задрожало невесть каким образом поврежденное колено. Он бы упал, если бы не ухватился за очередную панель.

Орс был жив. Убедиться в этом помог его механический, лишенный всяких эмоций, голос – он поддерживал беседу на какую-то совершенно дикую тему, что-то о суточных нормах выпитой крови и неудобстве определенной формы прикуса, когда речь заходит о поедании колбасы. О прикусах симбионт знал критически мало – зато его гость распинался так, будто мучился из-за них с рождения.

Хозяин пустыни замер у входа в маленький зал, где сидели двое. На стеклянном столе между ними стояла шахматная доска, с подлокотников синего кресла черными и седыми прядями сползали длинные, до пят, волосы Орса, а его рыжий собеседник, весь покрытый забавными густыми веснушками, наклонился над фигурками низко-низко – и был до такой степени пьян, что уже не понимал, где и какого черта находится. Стоило ему заговорить, и под обветренными губами проступали тонкие белые клыки – такими очень выгодно кусать людей, желательно за шею, ночью, в каком-нибудь переулке без фонарей. Юноша криво усмехнулся, и, будто ощутив эту усмешку, собеседник Орса выпрямился, вытер нос рукавом и сердито сообщил:

– Я такими гадостями не… я ими не… то есть вообще-то они… – рыжий замялся, мучительно вспоминая, как это – обращаться к живому человеку, а не могильщику, и попросил: – Орс, ну скажи ему!

– Обработка информации, – равнодушно произнес тот. – Принято. Ретар не кусает людей. Ретар любит курятину и хлеб, но курятина и хлеб не любят Ретара.

Его собеседник скривился:

– Не дави на больное.

Хозяин пустыни молча опустился на подушки в противоположном гостю углу дивана. Теперь он полностью видел разбитое лицо Орса, где правая половина была нормальной, со спокойным голубым глазом и высокой скулой, а левая состояла из молочно-розовых костей, абы как стянутых серебряными заклепками. В разбитой глазнице болталось некое сооружение из проводов, трубочек и камер, и это сооружение то вытягивалось вперед, то втягивалось обратно, фокусируясь на гостях.

– Обработка информации… привет, Кит. Ретар, познакомься – это мой друг. Он часто приходит в Некро Энтарис после того, как…

Могильщик запнулся и замолчал. Стиснул побледневшие кулаки:

– Дальнейшие данные полностью конфиденциальны. Ретар, забери тебя черти, нельзя, нельзя!

Хозяин пустыни с интересом наблюдал за тем, как двадцать третья модель симбионта сопротивляется натиску рыжего пьяницы – и как она же уязвленно морщится, осознав свое полное бессилие.

За спинкой дивана что-то рассеянно шевельнулось, и звук, привычный звук скребущих по камню когтей вынудил Кита покрыться холодным потом – и обернуться.

Там, в тени дорогой мебели, спал серый с голубыми прожилками драконыш – и снились ему отнюдь не добрые сны.

Юноша замер, не в силах отказаться от мысли, что этот, чужой, крылатый звероящер болезненно похож на того, выброшенного на берег пустыни морскими волнами, с выломанным гребнем и оторванной лапой. Юноша замер, а рыжий пьяница перенес ладью из угла поля к середине – и нахмурился, и на мгновение показался Киту абсолютно трезвым.

– Зря ты его прогнал.

Фраза упала, как топор палача – на чью-нибудь худую шею. Хозяин пустыни с ужасом ощутил, как становятся мокрыми ресницы, как по щеке ползет предательская соленая капля; собеседник Орса глубоко вдохнул, медленно выдохнул и вручил юноше последнюю винную бутылку.

Под стеклянным столом валялись еще пять.

– Выпей, маленький, – грустно предложил он. – Поболтаем.

Орс, кажется, пошел к нему в дамки, и рыжему стало не до хозяина пустыни. Он принялся увлеченно гонять вражескую пешку и коня, ее охранявшего; он клялся именем какой-то Аларны, что если могильщик и получит назад свою королеву, то лишь в составе полностью погибшего «черного» отряда. Орс улыбался уцелевшей половиной губ, но его собеседник не прогадал – спустя примерно полчаса у могильщика остался одинокий король и все та же пешка, застывшая в паре шагов от края поля. А перед ней жестоко, чересчур, пожалуй, жестоко торчал силуэт вышеупомянутой ладьи. Пара шагов, такая мелочь, такая невозможная, такая тоскливая мелочь, размышлял Кит – и следил, как Ретар чуть заметно улыбается этим его размышлениям, и клыкастая улыбка придает ему сходство с каким-нибудь диким зверем…

– Как его звали? – спросил рыжий, гордо любуясь результатом своих трудов. Черный король застыл, окруженный вражескими солдатами, а в пяти клетках от него мучился, утопая в озере стыда, его последний выживший воин. Орс, не вставая, поклонился – признал свое поражение, а Ретар настойчиво повторил: – Как? И что ты, – он расслабился и почти лег на уютное тело дивана, – будешь делать, если он все-таки вернется?

– Я ждал его двести лет, – пожал плечами Кит.

Рыжий тихо рассмеялся:

– Двести – это ничтожная цифра, маленький…

Повисла тишина, лишь позвякивали шахматные фигурки – могильщик небрежно складывал их в коробку, смешивая победивших с проигравшими. Кит снял соленую каплю указательным пальцем, и она заблестела на нем, как живое и весьма печальное существо.

Из ладоней моих проливается вниз вода.

И ко мне обращаются, просят ее отдать,

но она вытекает из сотен открытых ран…

Кит зажмурился. Ну какая разница, в самом деле, какая разница, вода или песок лежит у него в руках? Двести лет – ничтожная цифра, действительно, совсем ничтожная, если их течение не способно стереть из памяти негромкие слова – и мелодичный голос, дьявольски мелодичный голос одного раненого дракона. Я, сказал себе хозяин пустыни, я не забуду их ни сейчас, ни даже спустя целую вечность. И где-то я их записывал, где-то я их совершенно точно…

Ретар смотрел на юношу так внимательно, будто вместо него рядом сидела интересная книга, и ее развязка до поры была для гостя Некро Энтариса тайной. Проснулся драконыш, обошел комнату дозором и свернулся у ног рыжего, как верная собака.

Кит, не выдержав, покосился на его гребень. Сквозь чешую пробивались яркие бирюзовые всполохи, будто под ней гремела весенняя гроза и били молнии, страшно быстрые, но слепые.

– Если он вернется, – хозяин пустыни скорее шептал, чем говорил, – я больше ничем не смогу ему помочь.

Орс молчал, прекрасно понимая, что его-то речь никого не убедит и не тронет. Он был механизмом, и он же был – человеком, но человек со временем стерся, вымотался, уступил; пользоваться базой данных Некро Энтариса, успокаивал себя могильщик, гораздо проще и приятнее, чем искать в глубине своего сознания что-то еще живое.

Зато Ретар, этот наглый, самоуверенный, бесцеремонный парень из пятьсот девяносто третьего сотворенного мира, знал, куда поворачивать и на что указывать. Ему, телепату, копаться в чужих мыслях было так же легко, как и танцевать вальс, а вальсировал рыжий просто великолепно.

– По-твоему, – сказал он, подавшись к очередной бутылке вина и поддевая пробку ножом, – размазать чьи-то эмоции прямо по берегу пустыни, которую он любил – это помощь?

Орс поглядел на Ретара с недоумением. Рыжий знал, куда поворачивать и на что указывать – но сейчас получилось, пожалуй, слишком жестоко.

Высокий худой человек на песчаном берегу. Глубокая трещина в бездне голубого льда; он сжимает комок белого песка в шероховатых кулаках, он пьян, бесконечно пьян – и бесконечно ранен. «Ты видишь меня, Кит? Я здесь…»

«Пожалуйста, забери меня домой…»

– Ему было больно, – признался юноша, будто желая оправдаться, будто желая доказать свою правоту. Ретар не шелохнулся, и Кит с внутренним содроганием заметил, что глаза у него такие же голубые, как лед, разбитый подошвой сапога у границы Хальвета. Что глаза у него жесткие и холодные, что в них плещется едва ли не гнев. По радужной оболочке расползались, то и дело складываясь в узор или, наоборот, расплетаясь, крохотные линии. В зависимости от того, как падал свет, они казались багряными – или янтарными, как солнечная кайма под веками самого хозяина пустыни. – Ему было больно, он мучился, люди стали его пороком, его болью, его, если хотите, болезнью… Он чесался, жаловался, что по нему словно блохи ползают… их эмоции находили отражение в нем, особенно горе, особенно тоска, и он… – Кит запнулся и притих.

– Сломался? – предположил Ретар. – Попросил тебя это остановить?

Юноша не ответил.

Высокий худой человек на песчаном берегу. Язвы на спине и на ребрах, язвы на локтях и запястьях. «Кит… если можно не иметь зеленого понятия о том, что происходит вокруг, то я бы с удовольствием… не имел…»

Рыжий как-то странно передернул узкими плечами, поставил винную бутылку на край стола и брезгливо поморщился:

– Дети… ненавижу детей.

– Обработка информации, – несколько удивленно отозвался Орс. – Разве кто-то из нас является ребенком?

Ретар кивнул на хозяина пустыни.

– Этот вот, – припечатал юношу он. – Чем не ребенок? Его разве попросили о чем-то предосудительном? Его разве попросили о чем-то, что его оскорбило? Нет, он сам признал – господину привратнику было больно. Было, черт возьми, больно! Должно быть, поэтому вот этот маленький дурак добавил к этой боли еще и острое сожаление, и обиду, и разочарование? Я спрашиваю – поэтому? Он решил, что будет лучше, если привратник навсегда покинет пустыню и затеряется где-нибудь еще, где никто ему не рад, где ему ни за что не найти приюта. Он решил, что будет лучше, если привратник обойдет все чертовы континенты и острова – авось память об этом вот маленьком дураке выветрится из его головы… А господин привратник, в свою очередь, заключил, что было бы лучше, если бы он дальше мучился, если бы люди дальше ползали по его хребту, как блохи или вши, если бы язвы раздирали его плоть на куски – ведь, приняв мучение, благословив мучение, он остался бы в пустыне, его бы не выгнали, и хватило бы расстояния вытянутой руки, чтобы коснуться вот этого маленького…

– Хватит! – юноша вскочил и прикинул, не ударить ли рыжего столешницей по веснушкам – но серый драконыш поднялся, вздыбил чешую и принялся деловито, заученно шипеть. Он явно хотел не столько защитить Ретара, сколько показать его противнику, что атаковать бесполезно.

– Обработка информации, – уныло сообщил Орс. – Кит, прошу тебя – сядь. В Некро Энтарисе драки запрещены. Ретар, – он поглядел на рыжего с укоризной, – перестань доводить моего гостя до слез. Если он заплачет еще хотя бы один раз, я буду вынужден сопроводить тебя к выходу.

Рыжий хлебнул вина и притворился, что ни черта не услышал.

Хозяин пустыни судорожно сглотнул, извинился и торопливо покинул гостевой зал. Мягко закрылась несуразная стальная дверь, мигнула, оповещая об активации системы замков, светодиодная панель в потолке.

– Разве так, – начал симбионт, – мы сумеем что-нибудь изменить?

– Не волнуйся, приятель. – Ретара перекосило такой кошмарной улыбкой, что дрожь сотрясла не только самого Орса, но и все его механизмы, причем из левой глазницы едва не выпала камера. – Мы уже изменили!

========== 8. Линия от виска ==========

Господин Кагарад был человеком тихим и ненавязчивым. Командовать «Asphodelus-ом» на правах старшего офицера он отказался – и согласился подчиняться приказам Талера, если таковые поступят.

Джек наблюдал за ним, как за своей возлюбленной – гордо и пылко. Стоило господину Кагараду обратиться к нему с каким-нибудь вопросом или дружеской фразой, как пилот заливался краской, отворачивался и что-то невнятно шептал, вызывая у хозяина «3371» невольную растерянность. Обнаружив, как скованно и напряженно сидит за столом незваный, но вовсе не мерзкий гость, Лойд бегло покосилась на цифры в углу экрана и спросила:

– Вы любите кофе?

Господин Кагарад поднял на нее свои чуть сощуренные синие глаза.

– Люблю.

Спустя пару минут перед ним стояла глубокая розовая чашка, некогда принадлежавшая Адлету, и плитка молочного шоколада. Лойд устроилась напротив, как несомненный специалист по части помощи пришельцам, не готовым к жизни на «Asphodelus-е».

Господин Кагарад смотрел на нее как-то странно, исподлобья, и черные волосы падали на его худое бледное лицо. Глотнув кофе, он спокойно, тоном бывалого искина уточнил:

– Откуда вы родом, Лойд?

– Я не помню, – пожала плечами девушка. – Талер нашел меня на какой-то отсталой планете в секторе W-L.

Она ловко сломала шоколадку и утащила кусочек в рот – под неизменным, исподлобья, взглядом собеседника.

– Вы никогда не пытались пробить свое имя по базе данных?

– Нет, – искренне удивилась Лойд. – А что?

– Попытайтесь, – прохладно посоветовал господин Кагарад. – Отыщете много интересного.

После чего допил кофе, скрупулезно вымыл розовую чашку и присоединился к Талеру – тот маялся перед экраном, где пожилой мужчина-диспетчер объяснял, почему корабль не может остановиться в его секторе и обязан долететь до соседнего.

Чуть помедлив, Лойд вытащила из кармана сумки планшет. Забитая в него база была, конечно, не первой свежести – в отличие от пилота, девушка не следила за выходом обновлений и не спешила их скачивать, – но основная информация по живым планетам в ней содержалась, бери и читай.

Окошко с клавиатурой выскочило из уголка панели так покладисто и резво, будто скучало и жаждало развлечений.

«Loide», написала девушка в белой поисковой строке. «Да», начать сканирование…

Результатом были четыре тысячи восемьсот сорок восемь файлов.

Удивление напарницы капитана Хвета сменилось неожиданно крепкими тисками страха. Четыре тысячи? Ну да, в обитаемых галактиках очень много человекоподобных созданий, но имена у них, как правило, не совпадают – новая паспортная система вынуждает выбирать сплошь оригинальные, уникальные, да и мода не стоит на месте. Джеку, Эдэйну и Адлету просто повезло, что в мирах типа Земли за этой самой модой гонятся все, кому не лень, и старинные сочетания букв никого не интересуют.

Девушка воровато огляделась, проверяя, остался ли ее страх в секрете, и потыкала пальцем в первую обнаруженную ссылку.

«Лойд, навигатор корабля «Oxygen». В свой девятнадцатый день рождения выпрыгнул из окна высотки, и считанное полицейскими ДНК в точности повторяло вышеуказанную комбинацию символов…»

Перекрестная ссылка.

«Лойд, владелец библиотеки на Марсе. В свой девятнадцатый день рождения повесился прямо посреди читального зала, а с утра его труп обнаружили случайные посетители…»

«Лойд, молодой и неопытный нейрохирург, в свой девятнадцатый день рождения напал на охранника и был убит, поскольку приборы на лицевом щитке защитного шлема признали его абсолютно невменяемым…»

И с фотографий, неудачных старых фотографий на девушку слепо таращились почти одинаковые зеницы в глубине почти одинаковых серых радужных оболочек, а белые волосы обрамляли скулы и щеки людей, похожих на нее, как две капли воды.

Порядковые номера. Четыре тысячи восемьсот сорок семь порядковых номеров, и последний номер – ее. «Лойд, напарница и наследница господина Талера Хвета».

А четыре тысячи восемьсот сорок восьмой результат оказался подробной витиеватой статьей, составленный каким-то безумным ученым.

«Loide, – писал он, – это особый код в генетике определенного существа. Носители кода, как правило, беловолосы и сероглазы, склонны к суициду и, по мнению моих коллег, опасны для общества. Никто не знает, где с наибольшей вероятностью рождаются лойды, а потому до поры нельзя отследить их местоположение – только найти мертвыми, потому что все они, как один, умирают, не прожив и двадцати лет. Последняя такая находка попалась полиции на орбитальной станции Сатурна, и с тех пор лойды не напоминали о себе нормальным людям.

Господин Риветт, ученый из южной имперской лаборатории, проводил опыты по искусственному созданию лойдов, но код невозможно повторить. Даже если он выглядит вполне правильным и работает по запущенным коллегами господина Риветта программам, в нем происходят необратимые разрушительные процессы, из-за чего искусственные лойды гибнут в состоянии зародыша. В данном состоянии лойдам не нужны те же питательные элементы, что и людям, но проанализировать зачатки их организма, опять же, не получается, хотя известны случаи, когда зародыш становился побегом, а побег рос до уровня цветка – и увядал, не успевая распахнуть бутон…»

Господин Кагарад о чем-то спорил с капитаном Талером, но лицо у него было равнодушное, как и положено симбионту. Высказывал аргументы против, настойчиво убеждал, что местная полиция, как ни крути, не допустит посадку «Asphodelus-а» в эпицентре катастрофы, что местной полиции виднее, что обстановка туманна, и надо всего лишь немного потерпеть, пока не раскроются истинные мотивы террористов. Талер смутился и виновато кивнул; да, он ведь не маленький мальчик, чтобы мнить себя великим героем, да, он повел себя, как полный дурак, да, это все проклятые нервы и цифра в углу экрана…

Даже не люди, с недоверием подумала его напарница. Даже не люди – «определенные существа»…

На Белой Медведице было два порта, и контроль над обоими достался преступникам. Полиция беспомощно мялась в ближайшем секторе, принимала входящие письма – о заложниках и о том, что террористам угодно получить капитана такого-то корабля, с такими-то условиями, что все было заранее просчитано, и что террористы наблюдали за этим кораблем куда лучше, чем, собственно, генералы космической полиции…

– А-а-а, капитан Хвет, – с облегчением произнес пожилой мужчина, чья сверкающая лысина в объективе камеры выглядела столь дико, что на нее засмотрелся даже господин Кагарад. – Вас-то мы и ждали. Да, мой коллега из противоположного сектора все правильно передал… да, вам надо посадить корабль… вот здесь, хорошо? – Он прислал подробную сетку координат, будто считал, что пилот «Asphodelus-а» не разбирается в картах и напутает что-нибудь, если не окунуть его носом прямо в жизнерадостный багровый пейзаж. Легкие полицейские машины; временный штаб, хмурые отряды спецназначения – и город, наполовину разрушенный, как в кино про внезапную вспышку вируса апокалипсис. По его границе вилась, бесплатно эксплуатируя спутники и наземные излучатели, красная сеть лазерных потоков, лишь чудом не задевая уцелевшие дома и застывшие у обочин трассы автомобили.

Талер закурил, и дым серыми облачками пополз по корабельной рубке. Джек поморщился, но возразить капитану не посмел – он и сам был в полушаге от лихорадочного запихивания сигареты в рот.

Вблизи картинка, переданная «Asphodelus-у» камерами, была еще хуже. Помимо автомобилей и разрушенных домов стали видны трупы, абы как раскиданные по асфальту, бетону и стеклу. Женщины и мужчины, одинокий старик, чья трость обуглилась, треснула и теперь явно не могла никому помочь. Влюбленная пара – кажется, девушка умерла первой, потому что парень сидел над ее телом, и на лице у него застыл такой первобытный ужас, что у Лойд по спине пробежало полчище ледяных мурашек.

Местный офицер мял подошвами траву и что-то ожесточенно объяснял белому, как молоко, подчиненному. Тот слушал, слушал, а потом развернулся, отбежал на пару метров – и едва успел наклониться, прежде чем его вырвало.

– Господин Хвет, – планетарный полицейский посмотрел на Талера, как на последнюю свою надежду. Было в нем что-то странное, что-то… натянутое, и Лойд, привычно замершая за правым капитанским плечом, напряглась, вытянулась по струнке, готовая к чему угодно, кроме… – Наконец-то вы прибыли. Эти твари… – полицейский запнулся и вяло обругал себя за несдержанность. – Эти преступники, захватившие порты и северные городские кварталы… они вам знакомы, господин Хвет. И они утверждают, что именно ради вас… так старательно убивали здешних людей. Они знали, что ваш корабль находится на Бальзаровой Топи, знали, что оттуда вы примчитесь, если можно так выразиться, на всех парах… и знали, что вы не рискнете им противиться, если они возьмут заложников. Господин Хвет, там… в здании банка, восемьсот человек. Моя жена и сын… тоже там, и я…

У Лойд возникло внезапное желание присоединиться к бедняге-рядовому. Все мысли о «существах, опасных для общества» разом вымелись из ее головы, и она не сводила настороженных глаз со шрама Талера. Шрам был единственным, помимо ресниц и уголка глаза, что она могла различить; шрам был привычно воспаленным, и на его краешках багровела подсохшая, но явно свежая кровь.

– Я не имею права вас об этом просить, – выдохнул полицейский, – но спасите их, господин Хвет. Преступники обещали, что сами свяжутся с «Asphodelus-ом», едва он окажется на планете, и… кажется, вот…

Он махнул рукой в сторону какого-то потускневшего корабля. С верхней ступеньки трапа ответно помахал Джек:

– Капитан, там вас эти… медвежьи террористы… вызывают!

Талер бросил на планетарного полицейского быстрый, полный растерянности, взгляд, и молча поспешил к пилоту. Зашипела, угасая, брошенная им сигарета.

В рубке было светло и тихо, и значок вызова полыхал над целым набором фотографий. Женщина лет двадцати пяти прижимает к себе маленькую голубоглазую дочь, а дочь, наверное, не понимает, в чем дело, и глупо улыбается в камеру. Следующий кадр – те же девочка и мать, но обе – мертвые, с аккуратными, ровными надрезами вдоль шеи, в луже крови, смешанной с пеплом и стеклянным крошевом.

– Принять вызов, – скомандовал капитан Хвет.

– Да, – механически отозвался искин.

Скопление битых пикселей окрасило экраны в тошнотворный розовый цвет. Господин Кагарад закрылся рукавом, желая спасти глазные протезы, а Лойд на мгновение ослепла и беспомощно схватила верхний краешек спинки пилотского кресла.

Когда она снова обрела зрение, Талер потрясенно таращился на диалоговое окошко, откуда за ним наблюдал, сложив на груди тонкие, по-женски изящные руки, человек в элегантном деловом костюме. Он сидел на столе из красного дерева, и вокруг живописно раскинулись белые стопки бесполезных бумажных документов, черные линии авторучек и чернила для штампов. Он просто сидел, но Лойд поразила его идеальная, не по-военному, а с небрежной легкостью, осанка, его абсолютно спокойные черты, и больше всего – радужные оболочки.

Правая была зеленой, прозрачной, и в ней проступало крупное пятно зрачка. Левая была, наверное, светло-карей, но в полумраке чужого кабинета выглядела шоколадной, и зрачок лишь смутно угадывался, как смутно угадывается луна за тяжелыми дождевыми тучами.

– Вы удивлены, капитан Хвет? – вежливо спросил террорист, похожий на террориста не больше, чем команда «Asphodelus-а». Он скорее напоминал успешного банкира – а может, нарочно отыгрывал эту роль, желая доказать собеседникам, что они беседуют не столько с убийцей, сколько с живым человеком, чье самоуважение летает достаточно высоко. – Что ж, по крайней мере, я рад, что вы меня помните. Меня – и Мартина тоже, верно, капитан Хвет?

– Мартина?.. – шепотом повторил Джек, и Лойд передернуло, а господин Кагарад с неким не вполне ясным, но пугающим торжеством искривил свои тонкие губы. Так, словно уже догадывался, кто является преступником – и его догадка только что оправдалась.

«Я очень вас уважаю – как человека, сумевшего поймать Мартина Леруа и Дика ван де Берга»…

Талер совладал со своими чувствами, потянулся за очередной сигаретой и насмешливо, будто беседуя с неразумным ребенком, чьи ограниченные сведения о мире сыграли с ним злую шутку, произнес:

– А ты не изменился, Дик. Все так же хорошо выглядишь.

Человек по ту сторону экрана улыбнулся:

– Благодарю. Я рад, что вы, капитан Хвет, умеете быть таким любезным.

Мужчина вернул ему улыбку:

– Могу ли я рассчитывать на ответную любезность, а, Дик?

Ван де Берг отвел за ухо прядь русых и длинных, до лопаток, волос.

– Можете. Полагаю, она прямо касается моего с Мартином побега?

– Точно, – согласился Талер. – Как, черт возьми, вам удалось выбраться? До сих пор я наивно верил, что изолятор – место надежное, когда речь заходит о преступниках вашего уровня. Или вам все-таки удалось договориться о покупке своей свободы у наименее честных работников охраны?

Дик поднялся, прошелся до взломанного сейфа и вытащил бутылку абсента.

– Вы почти угадали, капитан Хвет. С поправкой лишь на то, что купить свободу мне удалось только для себя, а Мартина я вытащил, взломав охранные системы снаружи. – Он дернул стаканом, будто провозглашая тост, и продолжил: – Потому что это мой Мартин.

– Вот как, – серьезно покивал ему Талер. – И что вы собираетесь делать дальше? Неужели отомстить капитану Хвету, некогда посмевшему предположить, что мотивы преступников потому и не поддаются логичному объяснению, что у них банально нет логики? – Он затянулся, одарил ван де Берга новой кривой улыбкой из-под полотна дыма и ехидно – Лойд никогда раньше не слышала, чтобы он обращался к людям ехидно, – осведомился: – Как поживает Мартин сейчас, а, Дик? После изолятора – как он поживает? Сколько времени тебе понадобилось, чтобы воссоздать основные системные коды и вынудить охрану преподнести заключенного тебе на блюдечке с позолотой? Сколько времени он провел в своем бесконечному снегу? Много? Небось, поехал умишком, как и ты, черт побери, им поехал, небось, цацкается теперь со всеми окрестными трупами, купается в их крови, если вообще не насилует кого-нибудь, пока ты давишься алкоголем и ведешь себя, как радушный отец на приеме по случаю дня рождения сына!

Джек застонал, сетуя на чертов капитанский характер. Лойд следила, не отрываясь – изменится ли выражение лица Дика ван де Берга, треснет ли стакан, признается ли Дик в чем-то, что пока остается для Талера и его команды неощутимым?

Но Дик, натренированный общением со своим приятелем, не дрогнул.

– Вы хотите вывести меня из себя, капитан Хвет? – невозмутимо уточнил он. – Не выйдет. У меня, по счастью, крепкая психика…

– В отличие от Мартина, – хмуро бросил мужчина.