Текст книги "Орден ветров (СИ)"

Автор книги: Рия Альв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)

– Не так сильно, как раньше, – уклончиво ответил Аллен, – но если ты сменишь бинты будет легче. Хотя я и сам мог бы…

– Нет! – Элисия резко вздёрнула голову и встретилась взглядом с Алленом. – Я умею делать перевязку, да и к тому же ожог нужно мазью отработать.

Аллен по привычке снова неопределённо передёрнул плечами и ожидаемо зашипел от боли. Но всё же, чуть отодвинувшись, сел прямо. Элисия решительно отодвинула подушки, и села ему за спину, не менее решительно открыла деревянную коробочку с двумя отделениями для мази и для бинтов. Решительность её закончилась ровно в тот момент, когда она начала развязывать бинты. Ей было страшно сделать Аллену больно. Он и так пострадал из-за неё. Если бы он защищал себя, а не её, если бы вылечил себя, его спину бы не покрывал ожог, а грудь не рассекала плохо затягивающаяся рана.

Элисия действительно умела делать перевязку. Она перевязывала свои раны, когда тело сводило от боли, а в глазах плыли круги от кровопотери. Когда руки дрожали, она затягивала бинты зубами. Однажды ей даже приходилось вправлять себе плечо. Об этом моменте она предпочитала не вспоминать. Но сейчас, когда медленно сворачивая бинт, она виток за витком, открывала всё больше пространства повреждённой кожи, ей делалось в тысячи раз хуже, чем тогда. И усилием воли заставляя руки не дрожать, Элисия старалась не думать вообще ни о чём, но у неё не получалось.

Виток за витком. Рулончик бинта в её руке становился всё толще и толще. И Элисия старалась смотреть только на него. Не на рану. Аллен всё же помогал ей сматывать бинт, ведь иначе ей бы приходилось прижиматься к его спине почти вплотную. Пальцы Аллена забирали у неё бинт и, сделав полоборота возвращали обратно. Элис вдруг подумала о том, что рука Аллена намного больше её собственной, а спина настолько широкая, чтобы закрыть её всю. И тут же отогнала эти мысли.

– Элис?

От звучания собственного имени она чуть не вздрогнула, испугавшись, что всё же задела рану и сделала Аллену больно. Но он лишь передавал ей смотанный бинт. Она убрала его в коробочку и наконец подняла глаза.

Ожог уже не был таким страшным, как тогда, сразу после битвы, но до полного излечения явно ещё пройдёт не меньше недели. И это с эльфийскими снадобьями. Что было бы без них, лучше и не думать.

На почти белой коже ожог смотрелся особенно заметно, словно кто-то неровным слоем размазал алую гуашь, и она так и засохла, образовав тонкую корочку.

Элисия сделала глубокий вдох и зачерпнула пальцами бледно-зелёную мазь, наполнявшую комнату приятным ароматом трав. Она даже почти дотронулась до раны, но в считанных сантиметрах от кожи руку словно судорогой свело от страха.

– Можешь просто наложить новый бинт, – раздался голос Аллена, как ей показалось, слегка неуверенный.

Бинты были пропитаны каким-то целебным настоем и тоже бы помогли, но Элисия чувствовала, что должна сделать всё возможное, пусть даже это и значит причинить Аллену боль. Снова.

Так что она решительно помотала головой, но вовремя вспомнив, что Аллен её не видел, добавила:

– Потерпи, пожалуйста, ладно?

– Не волнуйся об этом, – почему-то от этих слов стало ничуть не легче.

Но всё же Элисия взяла себя в руки и провела пальцами по обожжённой коже, стараясь делать всё как можно аккуратнее и быстрее. С губ Аллена сорвался неопределённый вздох, и Элисия тут же отдёрнула руку.

– Больно? – обеспокоенно спросила она.

– Нет… немного, – сдавленно ответил Аллен, – не обращай внимания.

Легко сказать. Хотя, судя по голосу Аллена, даже говорить ему давалось с трудом.

Чувствуя себя палачом, пытающим узника, Элисия, зачерпнув мази, снова провела рукой по ожогу. Мазь приятно холодила пальцы, но даже несмотря на это, Элисия чувствовала жар, исходящий от кожи Аллена. Может, у него снова поднялась температура? А может, это её руки похолодели?

– Мне, знаешь ли, не привыкать к заботе, которая приносит боль, – усмехнулся Аллен.

– Лайт? – уточнила Элисия и так прекрасно понимая, о ком речь.

– Именно, – Аллен тихо зашипел, когда Элисия провела рукой по особенно сильно пострадавшему участку кожи. – Понимаешь, если бы, например, отрастить новую кожу было бы быстрее, чем заживлять эту, Лайт бы содрал её с меня не задумываясь. Без всякой анестезии.

Элисия поморщилась от одной мысли о подобном и от того, что это действительно было бы в духе Лайта. Для него гуманность и милосердие были понятиями не то, что не смежными, а иногда даже прямо противоположными.

– И как ты с таким братом ухитрился до сегодняшнего дня дожить, – саркастично усмехнулась Элисия, чувствуя, как под её пальцами напрягаются мышцы, когда она задевает особенно болезненные места.

– Сам удивляюсь. Во многом благодаря тебе, пожалуй.

Элисия так и замерла с рукой, протянутой к коробочке с мазью. Благодаря ей? Она сама наоборот думала, что жива и здорова только благодаря помощи и защите Аллена и остальных. Она же вечно тянет всех в какие-то неприятности и подвергает опасности.

– Мне? Да ну, брось. Ты только и делаешь, что спасаешь меня, – смущённо пробормотала Элисия, всё же дотягиваясь до мази.

– Ты даже не представляешь сколько раз меня спасала, сама того не зная, – отчего-то Элисии показалось, что Аллен сейчас улыбается.

– И от кого же я тебя спасала? – с усмешкой спросила Элисия.

– От себя самого.

У Элисии даже дыхание перехватило. Она так и не нашлась, что ответить, пробормотав что-то неразборчивое, чем только рассмешила Аллена.

Продолжила обрабатывать ожог она уже в полной тишине, разбавляемой лишь сдавленным шипением Аллена. Закончив со спиной, Элисия уже было вздохнула с облегчением, но вспомнила, что осталась ещё рана на груди. Ну она хотя бы одна. С ней будет проще. Успокоив себя этими мыслями, Элисия вернулась на прежнее место. И только оказавшись лицом к лицу с Алленом, поняла, что проще не будет.

– Здесь я действительно мог бы и сам, – голос Аллена показался Элисии смущённым, но проверить свои догадки она не могла, ведь смотрела она не на него, а на небольшой пузырёк с синеватой жидкостью, отчего-то испытывая физическую невозможность поднять глаза.

И всё же Элисия вновь помотала головой, чётко решив, что начатое она закончит сама, а Аллену нечего совершать лишних движений.

Вынуть пробку пальцами никак не получалось и Элисия, отказавшись от помощи, выдернула её зубами, чуть не разлив всё содержимое на себя. Фыркнула от резкого запаха, ударившего прямо в нос, но всё же смочила клочок ваты в снадобье и поднесла к ране.

Рана была не слишком глубокой и ровной, явно след от меча Питера. Будь она ещё чуть глубже, могла бы оказаться смертельной. Да даже эта рана могла стоить Аллену жизни, если бы ему вовремя не помогли.

Стоило Элисии только дотронуться ваткой до раны, как Аллен инстинктивно отдёрнулся в сторону. Но тут же вновь заверил её, что всё в порядке, и он потерпит. Он-то, конечно, потерпит, зажмурит глаза, закусит губу, чтобы не стонать от боли, а Элисия опять будет чувствовать себя мучителем.

Как-то раз Лайт обещал, что объяснит ей разницу между гуманностью и милосердием. Теперь Элисия начинала и сама её понимать.

Пока рука с ваткой скользила вниз по ране, в самой Элисии боролись два противоположных желания – сделать всё максимально быстро или максимально качественно. Победило что-то среднее между.

Когда Элисия сказала, что закончила, Аллен лишь кивнул, так и не открыв глаз.

Как она заматывала свежие бинты Элисия почти не помнила. Это выходило уже на автомате. Единственное, что она помнила – запах трав и то, что несколько раз, неловко повернувшись, чуть не уткнулась Аллену носом в шею, но ни его, ни её это отчего-то не смутило.

Завязав узелок на бинте и захлопнув крышку злополучной коробочки, Элисия готова была обессиленно упасть прямо рядом с Алленом, но удержалась.

– Ну ладно… я пойду, – пробормотала она, поднимаясь.

– Постой, – Аллен неожиданно схватил её за запястье, потянув на себя, так что Элисии пришлось обратно опуститься на кровать.

Аллен выглядел так, будто сам искренне удивлён тем, что только что сделал. Но руки так и не отпустил.

– Ты что-то хотел сказать? – спросила Элисия, ища в алых глазах ответ на этот вопрос. Ту эмоцию, которая в них отражалась, она так и не смогла понять, зато поняла другое – ей совсем не хочется отводить взгляд.

– Да, давно уже, но случая не было.

– А теперь есть? – задала новый вопрос Элисия, чувствуя, как пальцы Аллена сжимаются на её запястье чуть крепче.

– А теперь мир катится в бездну, и случай может вовсе не представиться, – губы Аллена тронула грустная улыбка. – Мне кажется, что времени осталось так мало.

– Не говорит так, будто опять собрался куда-то уходить или… – Элисия осеклась, не закончив фразы.

– Нет, – качнул головой Аллен, от чего волосы упали на лицо, – я больше никуда не уйду. Ты же говорила, что я нужен тебе здесь… навсегда?

– Навсегда, – зачем-то повторила Элисия, отводя в сторону белоснежные пряди, спускаясь рукой по щеке и останавливаясь только где-то у основания шеи. Она не совсем понимала, что делает. Ей казалось, что она начинала понимать ту эмоцию, что отражалась в глазах Аллена, и это захватило её целиком.

– Собственно, это я и хотел сказать, – усмехнулся Аллен, ловя и вторую её руку, – и ещё, что я тебя люблю.

Вторую часть фразы Элисия осмыслила уже только когда губы Аллена коснулись её губ.

***

Силико было совсем не важно где она, ей даже уже почти не важно когда она. Время течёт сквозь неё, или она течёт сквозь время. Да кому вообще какая разница?

Из-за вулканического песка в воздухе тяжело дышать, но Силико этого не чувствовала. И даже почти не чувствовала, что дышит.

– И сколько ты уже так? – Силико чуть повернула голову, чтобы видеть собеседницу.

– Не знаю, – Лунария даже не задумалась, даже не сделала вид, что задумалась. – Я не считала, сколько раз отматывала время. А должна была?

– Да, – с уверенностью заявила Силико. – По крайней мере первые раз восемьдесят.

– Ну тогда я, может быть, и считала, но это было так давно, что сейчас и не вспомнить, – губы Лунарии едва заметно дрогнули, и Силико скорее догадалась, чем увидела, что она улыбается.

Ей бы ни за что не хотелось стать такой же, как Лунария. Потерянной, одинокой, скитающейся где-то между временем и пространством от одного печального конца к другому. Благодаря Монолиту Силико и так уже увидела и узнала слишком много. Она видела гибель своего народа и страдания наставницы. Она повстречала Миранду и Питера, борющихся за спасение мира. А потом Миранда умерла, а Питер обезумел, пожелав бросить вызов богам. Она видела Лунарию кроткую и счастливую, рядом с юношей, лицо которого Силико уже точно видела, но словно какая-то магия не давала ей вспомнить, когда и где.

А сейчас Лунария сидела рядом с ней на каменистой земле, убитая горем и одиночеством. От пепла и пыли её одежды становились серыми, но они снова побелеют, стоит ей встать, Силико откуда-то это знала. А ещё Силико знала, что Лунария рада даже её компании, хоть она ей вообще-то никто. Не друг, не знакомый, не попутчик даже.

Разве что товарищ по несчастью, да и то так, с натяжкой.

– Скажи, кто ты вообще такая? – спросила Силико, когда молчание затянулось. – Ты ведь не человек?

– Нет, – Лунария качнула головой и украшения на волосах тихо звякнули. – Можешь считать меня частицей Вестинель. Можешь вообще никем меня не считать. На самом деле я не знаю, что я такое. Это важно?

– Нет, совсем нет, – Силико улыбнулась почти понимающе, теперь и она уже начинала задумываться о том, что из себя представляет на самом деле. – А кто этот юноша, который был с тобой?

– Он… – выдохнула Лунария, поднимая влажно заблестевшие глаза на серое небо. Силико даже показалось, что она заплачет, но Лунария наоборот улыбнулась. – Он моё желание. Несбыточное.

Когда Лунария улыбается, она похожа на ангела. На сброшенного с неба ангела, которому сломали крылья.

– И нет ни шанса, что вы будете вместе? – Лунария может быть кем и чем угодно, но сейчас для Силико она лишь девушка, делающая всё, чтобы быть с тем кого любит. И Силико ей сочувствовала.

– Шанс есть всегда. Но не у меня, – казалось, что Лунария почти с мольбой вглядывалась в лицо огромной статуи богини. Богиня смотрела на неё пустыми каменными глазами, холодная и далёкая, безразличная к её горю. – Я создана лишь для того, чтобы открыть дверь – это моё единственное предназначение. Мне не положено было чего-то желать. Но я пожелала. И теперь богиня наказывает меня за это.

– А что будет, когда ты откроешь дверь? – Силико чувствовала, что ей совсем не понравится ответ.

– Ничего. Ничего не будет, – улыбка Лунарии становится обречённой и даже почти злой. – Его не будет. Меня не будет. Не будет вообще ничего.

– Богиня не может такого позволить! – от того, как спокойно Лунария это сказала, Силико сделалось страшно, но она скрыла этот страх за деланной уверенностью.

– Богиня многое может позволить, – Лунария прикрыла глаза, и вид у неё стал почти мечтательный. Отрешённый. – Боги жестоки, не правда ли? Они отбирают всё, что нам дорого, а сами остаются в стороне, наблюдая.

Силико хотела что-то возразить, но слова не шли. Когда Арно охватило безумие, богиня ничего не сделала. Когда погибал её народ, когда убили наставницу, когда похитили Роузи, когда погибли Герант или Чарати… богиня спала. Силико не знала, можно ли назвать это жестокостью, но безразличием точно. Или беспомощностью.

– В любом случае, это почти конец, – поднявшись, Лунария протянула Силико руку.

– Конец чего? – спросила Силико, поднимаясь.

– Это имеет значение?

– Нет… наверное, нет.

***

Голову раздирало болью, словно кто-то вбивал в затылок огромный гвоздь. Медленно. Методично.

Дышать было больно. Не дышать – невозможно. К несчастью. К его огромному сожалению, это тело нуждалось в дыхании, хотя он предпочёл бы уже ни в чём не нуждаться где-нибудь там, лёжа под двумя метрами земли. Хотя нет. Всё-таки он бы предпочёл, чтобы его кремировали. Живописнее вышло бы.

А ещё это тело нуждалось в перевязках, мазях и лекарствах, от запаха которых уже тошнило. Тошнило бы и от вида, но всё, что ему удавалось видеть – расплывчатые очертания предметов. Иногда не удавалось и этого. Сегодня, например.

– Ты ведь знал.

Голос Гензаи прозвучал откуда-то слева из бесконечного мрака. Хотя сейчас вообще-то был день. Это можно было понять по тому, как солнечные лучи грели кожу.

«Ты ведь знал, что Питер здесь» – мысленно закончил он фразу. Но ничего не ответил. Дышать больно. Говорить – ещё больнее.

– Лайт! Не делай вид, что оглох.

Даже не видя, он знал, что Гензаи сейчас стоит рядом с окном, в тени, оперевшись спиной о стену. Брови его нахмурены, а руки скрещены на груди. Он смотрит сурово, но не осуждающе. Ведь Гензаи уже привык и знает, что осуждать его бесполезно.

– Ну знал. И дальше? – слова даются в трудом и горло сводит болью. Свой собственный голос кажется чужим.

– Ты мог сообщить нам. Только не ври, что тебя бы заметили. Кого угодно, только не тебя.

Гензаи знает его слишком хорошо, и это помешало, если бы пришлось врать. Но с ним можно говорить честно.

– Если бы вы узнали, что Питер здесь, – пришлось сделать паузу, чтобы хватило дыхания, – то все силы были бы брошены на борьбу с ним. А вы мне нужны были там, чтобы избавиться от шестерок Игнасия.

Из темноты донёсся тяжелый вздох. Лайт был уверен, Гензаи сейчас возвёл глаза к потолку.

– Ты вообще понимаешь, что натворил? Из-за твоего слепого желания отомстить Монолит теперь открыт. Корни древа жизни медленно горят. Число пострадавших идёт на десятки.

Лайту хотелось ответить: «И что?». Какое ему до этого дело? Он добился своей цели, их цели его не интересовали изначально. Что они там себе напридумывали – их проблемы. А Монолит бы всё равно открыли. Питера не победить, даже собрав здесь все войска Альтеры.

– Даже не делай вид, что тебе всё равно. Ты ведь вовсе не собирался там умирать, – от внимательно взгляда Гензаи было физически некомфортно, но даже одна мысль о том, чтобы отодвинуться взывала боль.

– Откуда тебе знать? – от резкого тона горло свело ещё сильнее. – Может, всё шло по плану, пока ты не вмешался. Тоже мне. Спаситель.

– Мог бы спасибо сказать. Я тебе вообще-то жизнь спас, – тон ассасина тоже стал резче и холоднее. Лайт знал, что его глаза сейчас потемнели и сузились.

– Напомни, когда я тебя об этом просил?!

Приступ удушливого кашля заставил замолчать на несколько минут. Во рту начал сильнее ощущаться привкус крови, ставший уже привычным.

– Ты был слегка не в том состоянии, чтобы о чём-то просить, – тон Гензаи мог бы показаться спокойным тому, кто с ним не знаком. Другие же знают, что если он говорит так – лучше бежать. Лайт сбежать бы не смог чисто физически.

– Вот и надо было оставить меня умирать. Глядишь, ещё бы за героя сошёл, – говорить приходилось тихо, почти шёпотом, но Лайт знал, что Гензаи его отлично слышит.

– Чтобы Соранико оплакивала и тебя?

– Ей было бы всё равно.

Если бы Лайт не был сейчас в таком состоянии, Гензаи бы ему врезал. Хорошо так, со всей силы. А сейчас только сверлит взглядом. Ну хоть какие-то плюсы в том, чтобы быть при смерти.

– Не было бы. Не суди всех по себе, – в голосе Гензаи всё-таки проскользнули осуждающие нотки, но Лайт не обратил на это внимания.

Повисшее молчание давило так же, как и тяжёлый запах лекарственных трав, заставлявший голову немного кружиться. Гензаи умел молчать так, чтобы довести этим молчанием до нервного срыва. Лайт до нервного срыва умел доводить только словами.

– Почему я ничего не вижу? Повреждён же только один глаз, – Лайт сдался первым, прервав молчание.

– Юфимия говорит, что повреждены нервы, – ответил Гензаи будто бы с неохотой.

– Что она ещё говорит? – голос наконец начал походить на привычный, и Лайт спросил больше из желания что-то сказать, чем из интереса.

– Что с такими ранами, как у тебя, не выживают. Ты должен был умереть почти сразу же, – Гензаи помолчал немного, а потом добавил: – Но ты на редкость живучая тварь.

– То, что я жив, лишь твоя вина, – огрызнулся Лайт.

Живучая тварь. Отличное определение. Лайт бы сам себе лучше не придумал. Его это даже начинало забавлять. Израненный, искалеченный, но живой. Зачем, спрашивается? Неужели он настолько омерзителен, что богиня не хочет забрать его к себе? Так скинула бы в бездну, и дело с концом. Или что, даже Вестинель будет ему не рада?

– Я знаю, с чего ты бесишься, – Гензаи коротко усмехнулся.

– Я не бешусь.

– Ещё как бесишься, – Лайт знал, что на лице ассасина сейчас застыла горькая полуулыбка. – Всё вышло из-под твоего контроля. Впервые. И ты бесишься, что больше не то, что не можешь дёргать за ниточки, а вообще ничего не можешь.

Лайт скривился. Он надеялся, что похоже, будто он кривится от боли, хотя она уже успела стать привычной. Всё-таки Гензаи хорошо его знал. Слишком.

– Ошибаешься, – губы привычно растянулись в улыбку, и импульс боли прокатился по телу. – Кое-что я всё же могу сделать. Например, послужить вам щитом от гнева дворца.

***

– Это конец, – у Гарам тёплая улыбка и мягкий взгляд. Всё прямо как раньше, когда она говорила, что тренировка подошла к концу. Только вот сейчас она не потреплет Силико по волосам, не скажет, что она молодец, и не отправит отдыхать. Потому что то время закончилось. Теперь заканчивалось и это. – Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть, но так было нужно.

– Для кого? – Силико снова почувствовала себя немного задиристым подростком, который не хотел тренироваться, не хотел искать какую-то Роузи, кого-то спасать. Она и сейчас была тем самым подростком, только задиристости поубавилось.

– Для тебя и для нас. Какой бы ни была эта история – она наша. Моя, твоя и нашего народа. Мы совершили огромный грех, поддавшись алчности и исказили историю, сделав богов уязвимыми для оружия смертных. И, как разбитое стекло, искажённую судьбу мира нельзя склеить. Последствия нашего проступка приходится исправлять вам, но… – голос Гарам дрогнул, и она посмотрела на Силико с робкой надеждой. – Но я хочу услышать, прощаешь ли ты нас? Это всё, что я хочу узнать.

Взгляд Силико сделался удивлённым. Наставница часто задавала ей сложные вопросы, заставляя хорошенько подумать. Многие из этих вопросов были с подвохом, иногда приходилось выбирать из двух зол меньшее. Но в этом вопросе не было ни загадки, ни подвоха, а ответить на него всё равно было сложно.

– Да, – промолчав, наверно, несколько минут ответила Силико. – Я вас прощаю. Древние совершили ужасный поступок и сами же за него поплатились. Прошлого уже не изменить, но можно изменить будущее. Можно сделать так, чтобы оно хотя бы наступило.

– Мёртвые будут успокоены твоим ответом. Благодарю тебя.

Силико надеялась, что призрак печали и скорби исчезнет из глаз Гарам после этого, но она ошиблась. Наставница смотрела всё так же тепло и печально, будто одним своим видом прося за что-то прощения.

– Я рассказала тебе о прошлом нашего народа, но должна рассказать и о твоём личном прошлом. И покаяться ещё в одном грехе.

Гарам отвела глаза в сторону, посмотрев на лавовую реку, что текла у подножья статуи богини. Из-за огненных рек воздух здесь был сухой и горячий, и если бы у Силико ещё остались силы обращать на это внимание, она бы, наверно, умела от жары.

– Мой отец предсказал, что Пророк приведёт этот мир к спасению, а я должна была защищать его, когда он появиться… Но я не дракон. Драконы живут, чтобы исполнять свою миссию. А я простой человек, – Гарам говорила, смотря на реку огня, бурлящую совсем рядом, и алые блики плясали по её коже. – Даже пророки не могут всё предсказать. Мой отец не смог предсказать появление тени Пророка, ведь она появляется лишь тогда, когда истинный Пророк утрачивает дар…

– Подожди, ты же не хочешь сказать, что!.. – Силико осеклась, так и не закончив фразы.

Гарам вновь повернулась к ней, одарив всё тем же извиняющимся взглядом. Она взяла Силико за плечи и мягко усадила на землю, сама сев рядом. Положив голову наставнице на плечо, Силико отлично поняла, что не хочет знать конец этой истории. И любой другой истории тоже. Она хочет сидеть так с наставницей вечно и смотреть, как в огненной реке медленно плавится время.

– Помнишь, в детстве я рассказывала тебе сказки, когда ты не могла уснуть? – тихо спросила Гарам, и Силико кивнула в ответ. – Так вот, я расскажу тебе последнюю сказку, только у неё будет грустный конец. Когда-то давным-давно жила одна девочка, которую все считали вундеркиндом. Все соплеменники превозносили её таланты и говорили, что она пойдёт по стопам отца и станет мудрым предводителем племени. Девочка была счастлива. А потом девочка выросла и встретила мужчину, которого полюбила всем сердцем. Они поженились. И день, когда родилась их дочь, стал самым счастливым в жизни девушки. Но счастье никогда не длится вечно. Отец девушки поддался яду Вестинель и мирное время закончилось. Мать девушки пожертвовала собой, чтобы создать Зеркало правды, которое должно было спасти её мужа… Окончание этой сказки ты уже знаешь, но я должна рассказать и о том, что было после. Боги наказали нас. Я потеряла всё, что было мне дорого.

«Боги жестоки, не правда ли? Они отбирают всё, что нам дорого, а сами остаются в стороне, наблюдая.» – у Силико в голове вновь зазвучал голос Лунарии. И почему-то ей казалось, что две эти истории будут похожи.

– Я обезумела от горя, – продолжала Гарам тихо, – используя артефакты, я пыталась ослабить Щит Монолита и вырвать из него хотя бы души моей семьи. Мне удалось забрать душу дочери, но она лишилась тела. Ей не было места в этом мире, но я должна была её спасти. И я решила, что создам такой мир, в котором моя дочь будет нужна. Я вспомнила, что читала о тени пророка. Мне нужно было лишь сделать настоящего Пророка слабым. Я снова исказила судьбу мира и судьбу Пророка, чтобы в этой истории появилось место для моей дочери. Сломав одну жизнь, я дала шанс другой. И моя дочь смогла переродиться.

– Стой, стой, стой! – воскликнула Силико, резко разворачиваясь и хватая Гарам за плечи. Ей хотелось заглянуть наставнице в глаза и понять, что она шутит, просто придумывает историю на ходу. Но Гарам смотрела спокойно и виновато. – Ты хочешь сказать, что ты вмешалась в судьбу Роузи, чтобы твоя… чтобы я…

– Да, милая, – Гарам ласково провела рукой по волосам Силико, расправляя запутавшиеся пряди, – ты моя дочь. Та, которую я оберегала тысячи лет. Та, ради которой я изменила этот мир. Снова.

В глазах вдруг всё поплыло, и даже начал ощущаться жар, поднимавшийся от лавы. Силико крепче сжала пальцы на плечах Гарам, чтобы не упасть. Земля начала казаться такой неустойчивой.

– Получается… – пробормотала Силико с трудом разлепляя пересохшие губы. – Получается, что я живу за счёт Роузи. Я отобрала у неё и силу, и счастье. Я отобрала её место в этом мире. Заняла его. Если бы меня не было, она не стала бы Розалиндой? Если бы не я… о, богиня, всё бы могло пойти совсем по-другому…

– Это не твоя вина, а только моя. Я сделала это не по твоей воле, руководствуясь только своими желаниями… я… я просто… – голос Гарам сорвался, а по щекам потекли слёзы.

Силико тут же бросилась их вытирать. Проводя руками по лицу наставницы, вглядываясь в него, она удивлялась, как до этого не замечала, насколько они похожи. Те же черты лица и телосложение, даже такая же родинка под глазом.

– Я и за это тебя прощаю. Я за всё тебя прощаю, – говорила Силико, вытирая слёзы Гарам, – ты только не плачь, пожалуйста. Мама, не плачь.

Непривычное, но такое приятное слово, было так легко произносить, словно оно никогда и не забывалось. Словно Силико всё время звала Гарам «мама» и никак иначе.

– Нужно было всё мне рассказать. Раньше. Ещё когда ты… когда мы… – забормотала Силико, сама не зная, что хочет сказать, – Я бы всё поняла, правда. Я бы не стала тебя ненавидеть. Я бы…

– Прости меня за это, – Гарам улыбнулась, так и не переставая плакать. – Я боялась. Я так боялась. А теперь нам вновь придётся расстаться. Время проходит так быстро, даже когда живешь тысячи лет…

– Расстаться? – Силико замерла, поняв, что больше не чувствует тепла, исходившего от матери.

Гарам мягко высвободилась из объятий Силико и, обхватив её голову руками, заглянула ей в глаза. Она часто так делала раньше. Давным-давно, тогда, когда они жили вдвоём и Гарам была её наставницей, и тогда, тысячи лет назад.

– Слушай меня внимательно, милая, это моё последнее наставление. Не будь высокомерна, не иди на поводу у желания отомстить. Мудро и осторожно направляй людей. Помни, что любовь заставляет совершать как великие подвиги, так и ужасные злодеяния. У всего есть две стороны, и у этого мира тоже, – Гарам говорила, а её тело медленно окружало золотистое свечение, но Силико была не в силах и шелохнуться, словно зачарованная голосом.

Руки Гарам исчезли, остался лишь мягкий голос, звучащий, казалось, отовсюду, и золотистое свечение. Силико рывком вскочила на ноги, рванулась вперёд, в попытке схватить силуэт, состоящий из чистого света.

– Мама? – подступавшие слёзы душили и мешали говорить. – Не уходи. Останься. Мама, пожалуйста! Мама!..

– Прости, я не могу, милая, – ответил бестелесный, но родной голос. И Силико на мгновенье показалось, что она может различить улыбку Гарам в этом золотом свете. – Спасибо, что выросла такой сильной и храброй девочкой. Я люблю тебя и так тобой горжусь и… оставляю этот мир в твоих руках.

И свет померк.

– Мама? – Силико почувствовала, что ноги больше её не держат. Она упала на землю, разодрав себе камнем колено, но даже не заметила этого. – Мама! Мама, вернись! Мама! Пожалуйста… мамочка…

Она звала и звала её, с каждым разом всё тише и тише, пока зов не перешёл в бессильные рыдания. Обхватив себя руками, словно в попытке согреться, Силико плакала тихо и безутешно, из-за жара вулкана слёзы её высыхали, так и не коснувшись чёрных камней почвы.

Теперь она точно поняла – это конец.

Комментарий к Квест двадцатый «Lacrimosa» (часть 1)

«Lacrimosa» – это часть реквиема, которая начинается строфой «Lacrimosa dies illa» – «полон слез тот день».

========== Квест двадцатый «Lacrimosa» (часть 2) ==========

Около Монолита всегда ужасная жарища, и голова болит. Хочется верить, что болит она от жары, а не от какой-то мистики, в которой Лени ничего не понимает. Хотя про Монолит вообще мало кто что-то знает и понимает, и это немного успокаивает.

Каменные гребни место на редкость унылое. Особенно когда таскаешься по нему в поисках монстров, от которых надлежит «зачистить» подступы к Монолиту. Короче говоря, нудная рутина. Ещё и обстановка напряжённая.

– Осмотримся около этой горы, – Эдем кивнула на ближайший пепельно-серый пик, похожий на клык хищного зверя, – и домой.

Лени с готовностью закивал, Ноэ лишь окинул их двоих холодным взглядом и пошёл вперёд. Эдем, потупив глаза в землю, пошла за ним.

За такое поведение брата хотелось если не побить, то хорошенько стукнуть точно. После их проигрыша Питеру он совсем замкнулся – ни с кем не говорил, пропадал где-то целыми днями. То, что вывихнутое плечо дал вылечить – уже чудо, и то к медикам его пришлось силой волочь. Кажется, этот идиот вбил себе в голову, что победа Питера – целиком и полностью его вина. Ноэ вообще склонен перетягивать всё на себя. В том числе и ответственность.

Увидев на горизонте какую-то тварь, Ноэ тут же рванул к ней, даже ничего не сказав. Эдем встрепенулась, почти мгновенно выхватила лук из-за спины, натянула тетиву. Ноэ оказался чуть медленнее пущенной стрелы. Когда он достиг цели, та была уже мертва.

Лени прекрасно понимал, почему Эдем так поступила. Каждый раз, замахиваясь мечом да даже просто резко отводя руку назад, Ноэ испытывал боль. Хоть он старался это не показывать, но Лени знал. Эдем догадывалась. А брат, вместо того, чтобы поблагодарить или хотя бы отнестись к такой заботе с пониманием, злился. С каждым разом всё сильнее и сильнее.

– Я мог бы и сам, – такими взглядом и тоном, с которыми Ноэ это произносил, можно убивать получше, чем мечом, и то, что он обращается так к Эдем, Лени совсем не нравилось.

– Я знаю, но… – Эдем отвела глаза, не выдержав холодного взгляда.

– А ещё ты мог бы быть повежливее! – встав между ними, заявил Лени, глядя на брата почти так же сурово, как он до этого смотрел на Эдем.

Ожидая в ответ очередной вспышки гнева, Лени уже начал готовить аргументы в защиту себя и Эдем и в подтверждение того, что Ноэ ведёт себя как идиот, но они не пригодились. Вместо того, чтобы вспыхнуть, брат лишь тяжело вздохнул и провёл рукой по волосам, убирая упавшие на лицо пряди.

– Мог бы, – повторил Ноэ еле слышно, и Лени победно улыбнулся.