Текст книги "Ты - моя зависимость (СИ)"

Автор книги: Rayne The Queen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

Прошло несколько дней после того, как Энакин безжалостно уничтожил притон, и Асока постепенно начинала приходить в себя, возвращаясь в норму. По логике Скайуокер должен был хорошенько отчитать Оби-Вана за такую непростительную ошибку, но ему сейчас было не до того, к тому же, донельзя виноватый Кеноби, очень кстати прикрыл своего бывшего ученика перед советом, буквально вымолив для него несколько так необходимых дней отпуска.

Генерал, как всегда, сидел на кровати Тано и, слегка приспустив тонкие лямки её ночной сорочки с плеч девушки, аккуратно, очень легко и мягко наносил лекарство на уже почти затянувшиеся раны на её теле. Его пальцы едва ощутимо касались неровной оранжевой кожи, плавно передвигаясь по ней, будто ощупывая каждый изгиб изящного тела бывшей ученицы, при том мастерски стараясь не причинять ей боль. Асока молчала, лишь податливо подставляя нужные участки под заботливые пальцы её возлюбленного. Тано было нечего сказать, да и говорить о глупейшей ошибке в своей жизни как-то не хотелось.

И как она только могла поверить, как могла вообще подумать, что Энакин когда-нибудь бросит её теперь? Возможно на такие мысли и сомнения в тот день перед последним срывом Тано натолкнули болезненные воспоминания прошлого, не вовремя увиденная сцена в космопорту и не правильно понятый разговор. Вот только сейчас всё это казалось таким далёким и глупым, как будто было во сне, в другой реальности, вообще не с ней.

Впрочем, в данный момент Тано вообще всё воспринимала словно в неком затуманенном видении, всё, кроме собственных начавших почти сразу, как она пришла в себя окончательно, возвращаться мучительных, болезненных, донельзя отвратительных ощущений наступления ломки. Руки Энакина медленно и нежно скользили по спине и плечам тогруты, мягко втирая в них лечебное средство, и, казалось бы, юной по самые монтралы влюблённой наркоманке это должно было быть, как минимум, приятно, но нет… Асока, практически, ничего не чувствовала, ничего кроме безразличия, раздражения, желания, чтобы этот «эротический» массаж поскорее закончился, и её бывший учитель убрался куда-нибудь хоть на время, оставив Тано одну, в абсолютном одиночестве с её неуёмным желанием принять наркотик, и с заветной дозой, припрятанной девушкой где-то там, в гостиной.

К счастью, Сила сегодня была явно на стороне тогруты, ещё несколько лёгких движений мягких подушечек пальцев по её спине, и лямки тонкой шёлковой ночной сорочки были бережно натянуты обратно на её тощие плечи Скайуокером. Ещё через мгновение, он быстро поднялся с кровати и пробормотал что-то о том, что ему следует вымыть руки, ещё секунда… И Асока уже и вовсе не слышала ничего, и не соображала, что она творила…

Как только Энакин спешно покинул, теперь их общую спальню, Тано незамедлительно вскочила с кровати. Неизвестно, откуда у девушки, внезапно, появилось столько сил, но в данный момент она была бодрее бодрого, и энергичнее даже, чем в самом своём здоровом и отдохнувшем состоянии. А все её мысли были лишь об одном – сейчас слишком заядлую, слишком закоренелую, слишком глубоко опустившуюся на дно жизни наркоманку вело лишь одно желание – найти наркотик, взять в руки наркотик, принять…

Ноги как-то сами собой понесли Асоку в гостиную, в которой, со дня её возвращения, девушка была лишь мельком, на долго не задерживаясь. А сознание просило, ныло, требовало очередную дозу. Сейчас желание принять КХ-28 было настолько сильно, что Тано даже не остановило встретившееся ей по пути к заветной цели зеркало, мирно висевшее на стене, и в полной мере отразившее всё ужасное и жестокое лицо нынешней реальности тогруты. По хорошему Асока должна была ужаснуться, когда там, по ту сторону «волшебного» стекла её глазам предстал образ страшной, почти больной, изуродованной девушки, весь в синяках, ссадинах, начинавших заживать ранах и кое-где уже образовывающихся шрамах, но… Тано всего лишь на пару секунд задержалась напротив зеркала, как-то полу пьяно и абсолютно безразлично взглянув на собственное отражение, будто оценивая некую совершенно незначительную мелочь и, быстро пробежавшись взглядом по своей новой внешности, лишь, слегка нахмурившись, отвернулась и продолжила путь. Тогруте понадобилось всего несколько минут, чтобы вспомнить, где она успела припрятать в очередном бреду заветную дозу, и вот уже чёрные подушки старого зашитого дивана дождём летели в разные стороны, так яростно срывала и швыряла их прочь юная окончательно сломленная и опустившаяся наркоманка. Её руки безжалостно внедрялись в щели потрёпанного предмета мебели, совершенно не чувствуя дискомфорта и боли от ударов и копошения внутри, в поисках того, что должно было спасти их владелицу, избавить от боли, страданий, от всех проблем мира.

Заветная баночка с «сапфировой» жидкостью нашлась довольно быстро, и всё вокруг Асоки остановилось, казалось, вселенная замерла как в рекламе популярных йогуртов, а время, мучительные секунды ожидания, начали свой отсчёт. Осталось лишь безжалостно сорвать пластмассовую крышечку, и прикоснуться к насаждению губами в неповторимом, блаженном «поцелуе смерти». Тано была уже на пределе, Тано была готова на всё, чтобы получить наркотик, Тано была слишком близка к своей цели и уже почти ощущала вкус КХ-28, даже не вскрыв флакончик, как в её остановившуюся реальность единения с «кайфом», внезапно, кто-то вторгся.

В самый последний момент, момент, когда тогрута могла совершить непоправимое, очень кстати, а может, и некстати, в гостиной оказался Энакин. Неизвестно, о чём он подумал и что решил, когда ещё из ванной услышал грохот в соседней комнате, но, лишь войдя сюда, Скайуокер тут же замер в немом шоке. Генерал мог представить себе что угодно, нафантазировать любую картину происходящего, что Асоке стало плохо, и она упала, пытаясь выйти из спальни, что у Тано началась очередная ломка, и она опять в пылу раздражения крушит всё подряд, что на их бомжацкое жилище, в конце концов, напали бандиты, но такое…

Спустя столько времени, после стольких мучений, преград и испытаний, пройденных ими обоими, после стольких страданий и ошибок, грехов, нет непростительных преступлений, совершённых и Асокой, и самим Энакином, после жестокого и безжалостного убийства десятков людей и гуманоидов в притоне, той самой кровавой ночью, Тано ничуть не изменилась. На неё не повлияло совершенно ничто, ни запреты, ни логика, ни уговоры, ни то, что она изуродовала и свою и чужую жизнь, ни даже любовь, и в слабых трясущихся руках тогруты снова оказался наркотик…

Видеть это опять, как постоянный повторяющийся ночной кошмар, который невозможно изменить или как-то исправить – было страшно, жутко, просто невыносимо. Джедай дошёл до ручки, до края пропасти, до грани, переступив которую, пути назад уже просто не было бы. Это зрелище, эта немая сцена, когда маленькая тощая и хрупкая Асока, болезненного вида измучанная и изуродованная девочка, тонкими пальчиками жадно, безумно сжимала в трясущихся руках проклятую баночку с дозой, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Скайуокера, казалось ещё чуть-чуть, всего один лёгкий взмах руки, и генерал готов был сорваться, готов был убить свою бывшую ученицу, задушить, раз и на всегда, избавив их обоих от проблем с зависимостью. Это был, пожалуй, самый лёгкий и верный путь покончить со всем, покончить с тем, что никак нельзя было сломить, преодолеть, изменить, но… Энакин не мог! Чувства, глубокие и сильные чувства к Асоке, мощными корнями вросшие в его многострадальное сердце, проникли так глубоко, что уничтожить её, а значит уничтожить и их, было равносильно собственной смерти.

Сильная грубая кисть в чёрной кожаной перчатке резко взметнулась в верх, и треклятую баночку с наркотиком вырвало, буквально, выдрало из слабых тощих рук, не сразу сообразившей, что произошло Тано. А ещё через секунду КХ-28 оказался в мощных механических пальцах Энакина, жаждущего раздавить, сломать, уничтожить ненавистный флакончик. Но Скайуокер почему-то медлил, по всей видимости, от переизбытка эмоций он уже не до конца осознавал, что делает, и что действительно нужно и правильно было делать. Ибо вместо того, чтобы тут же избавится от наркотика, генерал лишь, с силой сдавливая и тряся перед бывшей ученицей баночку с плещущейся внутри «сапфировой» жидкостью, сорвался на крик:

– Хватит! Ты слышишь, хватит!.. Это уже переходит все границы! Я больше не могу смотреть на то, как ты себя убиваешь! Это просто выше моих сил!

Джедай был настолько зол, он был настолько раздражён, шокирован и взволнован, что просто задыхался от гнева, выкрикивая всё это своей любимой и единственной ученице в лицо.

– Так больше не может продолжаться, ты дошла до края, опустилась хуже некуда, едва не погибла от рук каких-то … , но тебе всё равно! Ты всё равно пытаешься наглотаться этой … дряни, которая сломала всю твою жизнь! Которая, чуть не лишила тебя жизни, а меня человечности?! Всё хватит! Это была последняя капля моего терпения! Выбирай или я или этот … наркотик!!!

Последние слова джедай выкрикнул так громко, что где-то за стеной даже закопошились перепуганные соседи. Его мощные механические пальцы с такой силой сжали в резко протянутой в сторону Асоки руке баночку, что та даже хрустнула, дав небольшие трещины вдоль прозрачных стенок, и синяя блестящая жидкость, медленно стала сочиться наружу, стекая по чёрной кожаной перчатке и срываясь на пол.

Крик Энакина звучал для Тано глухим эхом, куда громче для неё в данный момент отдавался в голове стук капель бесцельно пролитого на пол КХ-28, «маленькие жидкие сапфировые кристаллики» бесценного вещества, самого дорогого в мире вещества, с каждой секундой «испаряющегося», выливающегося, «исчезающего навсегда», с «оглушительным» плеском разбивались об пол, а Тано просто стояла и смотрела, смотрела пустым стеклянным взглядом на происходящее, совершенно не зная, что делать. Её глаза напугано, загнанно в угол, безысходно бегали от бывшего учителя, до не полученного наслаждения в недоступном наркотике, и тогруту аж всю трясло то ли от волнения, то ли от страха, то ли от ломки, то ли от невозможности сделать выбор.

Когда-то давно, некое количество месяцев назад, юная наркоманка не сомневаясь могла бы принять это решение, у подобного вопроса мог быть лишь один ответ – Энакин, и только он. Тогда, ещё в храме ордена джедаев, для Тано не существовало ничего, а вернее, никого дороже него. Но волей какого-то злого рока, волей Силы и жестокой судьбы Скайуокер предал её, Скайуокер забыл её, Скайуокер медленно, но верно, постепенно стал отходить на второй план, вытесняемый этой «сапфировой магией», этой «живой водой», возрождающей из пела и дававшей второй шанс на существование оскорблённой, обиженной и преданной Тано. Учителя слишком долго не было рядом, он слишком много раз подвёл свою бывшую ученицу, позволяя замещать себя таким, приятным, но искусственным и медленно убивающим спасением. И сейчас Асока уже не знала ответа на подобный вопрос, не знала, кто и что было на самом деле ближе ей, Энакин или наркотик, наркотик или Энакин.

Минуты, секунды самого важного момента в жизни Тано исчезали, растворялись в небытие, уходили навсегда, а она так и не могла принять, это слишком сложное решение. Отказаться ни от КХ-28, ни от любимого, было просто не мыслимо. Оба они заняли в её сердце, в её жизни самое важное место, самую прочную позицию, и несчастная Тано уже просто не могла представить себе собственное жалкое существование без одного из них. Она всё делала ради них, она жила ради них, она была абсолютно и полностью зависима от них. Однако, вместе с тем, и осознавала, что «мирно» сосуществовать друг с другом в её реальности эти два объекта обожания юной наркоманки просто не могли. Дурманящий разум препарат долгие месяцы вытеснял из памяти, сознания и сердца Асоки Скайуокера, на что, как будто в ответ, генерал, вернувшись в её судьбу, попытался сделать с наркотиком то же самое. И тогрута обязана, вынуждена была отказаться от чего-то, выбрать, между враждующими и изничтожающими друг друга зависимостями, своими же руками убить одну из них, во имя любви к другой.

Возможно ещё пару дней назад, ещё пару часов назад, юной наркоманке было бы сложно принять это решение, но ответ был бы очевиден – Энакин, и только он, ради него она готова была мучаться, страдать, сгорать в пламени ада и отказаться от всего на свете, но только не сейчас… Когда ломка в буквальном смысле «изламывала» её тело физически, когда бесценные «сапфировые» капли с каждой секундой всё больше и больше убегали, как вода сквозь пальцы её возлюбленного, когда смысла и сил жить дальше, надеяться ещё хоть на что-то хорошее без наркотика и просто держаться уже не было…

Нервный взгляд Асоки в последний раз метнулся между двумя её безумными страстями, сначала к Энакину, а потом к КХ-28, и Тано поняла, что она уже не могла выбирать сама, она уже не контролировала ситуацию и свои чувства, она была абсолютно зависима лишь от «одного единственного» на свете, и она была рабыней, безвольной, слабой и жалкой рабыней наркотика!

Жадно, по-звериному дико смотря на сочащуюся сквозь пальцы Скайуокера синюю жидкость, Тано едва заметно дёрнулась в сторону «своего повелителя», ещё чуть-чуть, и она вновь отдалась бы его безжалостной воле… Но… Это треклятое «но», которое постоянно вмешивалось в жизнь тогруты, вечно изменяло её как пожелает, и мешало ей самой вершить свою судьбу – Энакин…

Энакин опять остановил юную наркоманку. Видя, что она была уже настолько зависима, что даже, несмотря на всю свою всепоглощающую любовь к нему, всё равно, рвалась к дозе, не понимала и не соображала, что делает, Скайуокер как будто всем своим телом ощутил духовную, почувствовавшуюся, будто реальную, физическую боль, исходившую от его сердца и распространявшуюся, словно вирус повсюду. Видеть, как Асока совсем пала, и пала даже не на тёмную сторону Силы, а пала жертвой какой-то треклятой химической дряни, было просто нестерпимо, невозможно, невыносимо. И только тот, кто любил её по-настоящему мог понять эту боль, это пламя ада, сжигавшее всю привязанную к Тано душу изнутри, сжигавшее до пепла. Только тот, кто видел, как его безгранично любимые и бесценные близкие люди погибали в безжалостных смертоносных лапах наркотика, отдавая собственную душу за него, могли прочувствовать то, что испытывал сейчас генерал.

А понимала ли Асока, что он чувствовал каждый раз, когда она глотала эту, словно медленный яд, постепенно убивающую её, дрянь? Осознавала ли она, как больно делает ему и всем тем, кому Тано когда-то была дорога? Полное падение, полное исчезновение, полная моральная смерть прежней ученицы джедая, повергли его в абсолютное отчаяние, отчаяние сравнимое лишь с безумием. Энакин больше не знал, что делать, да и выхода из этой ситуации уже не было… Только один, только самый сумасшедший и самый безрассудный…

– А знаешь, что я чувствую, когда ты накачиваешься наркотиками? – ещё крепче сжав в и так перепачканной «сапфировой» жидкостью руке баночку с КХ-28, внезапно для них обоих зло и язвительно спросил Скайуокер.

– Хочешь посмотреть?! Хочешь?! – всё сильнее повышая тон на замершую на месте, словно вкопанная статуя, Асоку, тут же добавил он, – Ну, так смотри!!!

У генерала больше не было сил всё это терпеть, у него больше не было сил оставаться непоколебимым и сражаться, сражаться дальше, кажется, он перешагнул ту самую черту, после которой не было возврата, и сейчас и сам был готов на всё, абсолютно на всё.

Не произнося больше ни слова, джедай с особой яростью и ненавистью сорвал злосчастную пластмассовую крышечку с едва удерживавшейся в относительно целом состоянии баночки и, сдавливая её почти до предела, чтобы та не растрескалась окончательно, поднёс флакончик к губам.

Энакин уже не помнил, не соображал и не думал, что делал, его вели ненависть и гнев, желание словно отомстить Тано за всё пережитое по её вине и, тем самым, покончить с этим раз и на всегда. Даже не обращая внимания на то, каким был на вид, на запах и даже на вкус данный наркотик, Скайуокер в один момент выпил всё оставшееся содержимое баночки залпом, словно это была стопка привычного ему алкоголя. И как только последняя капля КХ-28 оторвалась от дна поврежденного флакончика, генерал с такой силой швырнул его на пол, и с такой ненавистью раздавил ногой, что даже было дёрнувшаяся в его сторону Тано испугано отпрыгнула назад, а осколки градом посыпались в стороны.

Ещё какое-то время, ещё пару незначительных мгновений, учитель и ученица неподвижно стояли на месте, завороженно пялясь друг на друга. Асока не могла понять, не могла поверить, не могла принять, что Энакин был способен на такое. Она просто не была в состоянии осознать и осмыслить то, что Скайуокер, больше всего «ненавидящий» её как раз за то, что Тано качалась этим наркотиком сейчас употребил его сам. Генерал же, просто бездействовал, в ожидании какого-то эффекта от данного дурманящего разум вещества. Весь его гнев, вся его ярость ушли в последний поступок Скайуокера относительно этой треклятой дозы, а в данный момент, то ли из-за начавшего действовать на него наркотика, то ли из неудержимого желания узнать, что так сильно влекло Асоку в нём, просто бездейственно выжидал какого-либо эффекта от препарата.

Мягкие волны наслаждения постепенно начинали накатывать на джедая, с каждой секундой, с каждым мгновением ему становилось всё более «хорошо», в сотню, нет в тысячу, нет в миллиард раз. Приятная полу пьяная лёгкость вместе с ощущением безграничной силы и могущества, всё больше накрывала джедая. Он всё отчётливее и отчётливее понимал, что именно так влекло Асоку в этом препарате, он всё мощнее чувствовал себя свободным от абсолютно всех проблем мира, он даже осознавал собственную безграничную власть. Сейчас никто на свете, наверное, не мог бы сравниться в силе и могуществе с Энакином, с самим избранным – он ощущал это, он знал это, он чувствовал, как его полностью поглощает и порабощает это неповторимое наслаждение, как оно, абсолютно переполняя Скайуокера непомерной мощью, буквально разрывает каждую клеточку его тела на куски…

Момент абсолютного блаженства резко сменился острой, обжигающей болью, которая действительно рвала все клетки тела генерала на куски. И это мучительное ощущение было таким сильным, что Энакин буквально вскрикнул, прежде, чем скорчиться от невыносимых страданий и, громко закашлявшись, задыхаясь и давясь собственной идущей из-за рта кровью, рухнуть на четвереньки. Ещё мгновение назад Скайуокер был из-за наркотика на вершине мира, а сейчас жалко валялся «у него в ногах», дёргаясь и умирая.

Резко все краски вселенной для генерала погасли, погрузив его в непроглядную тьму, как и Асока тогда в подворотне, он временно потерял зрение, вот только джедаю было не до того. С ожесточением раздирая ворот своей чёрной робы, в попытках хоть как-то облегчить собственное дыхание, Энакин чувствовал, что боль всё сильнее и сильнее сковывает его тело, миллиардами невидимых игл пронзая каждую мышцу, буквально взрывая каждую клеточку, каждый мидихлориан, которых было тысячи в его организме. Эти мучительные ощущения были настолько сильны, что Скайуокер уже не чувствовал ни, как по губам его багряными струйками сбегает кровь, ни как ему не хватает воздуха, ничего. Он не мог видеть, не мог дышать, не мог двигаться и не мог сопротивляться постепенно наступавшей смерти. В этой неизбежной страшной агонии, он в последний раз встрепенулся, протянув в сторону Асоки перепачканную в КХ-28 вперемешку с кровью постепенно ослабевающую кисть, одними только губами шепча имя тогруты, и беспомощно рухнул на пол, время от времени лишь содрогаясь от новых и новых приступов боли.

Тано была так напугана и шокирована тем, что сделал Энакин, что не сразу пришла в себя, когда на того, подействовал наркотик, её медлительности поспособствовала ещё и собственная ломка. Однако, когда стало ясно, что КХ-28 принёс ровно противоположный эффект ожидаемому, и Скайуокер буквально стал умирать у девушки на глазах, причём погибать очень мучительной смертью, тогрута в один момент кинулась к своему возлюбленному, позабыв обо всём на свете: и про страх, и про обиды, и про ломку. Сейчас, когда она более, чем отчётливо ощутила, что может потерять своего избранника навсегда, юная наркоманка так сильно испугалась, что для неё уже не было важно ни что. Абсолютная паника в один момент поглотила Асоку. Просто молниеносно оказавшись подле «сгорающего в муках ада» Энакина, Тано не глядя рухнула на колени рядом со Скайуокером и, крепко-крепко обхватив его обеими руками, как-то глупо и по-детски попыталась привести в чувства. Тогрута применяла все возможные приёмы оказания первой помощи, дёргала генерала за плечи, орала, обнимала, плакала, умоляла не умирать, но жизнь всё интенсивнее покидала его мучающееся тело. И юная наркоманка ничего не могла сделать, она хотела помочь, отчаянно жаждала спасти возлюбленного, но и не знала как, и просто не могла.

Благо, на счастье совсем обезумевшей от паники Асоке невольно попался коммуникатор, висевший на руке джедая, и, в полу неадекватном состоянии содрав его с перчатки, Тано связалась с единственным человеком, который, как ей казалось, мог помочь в такой безвыходной ситуации.

– Оби-Ван!.. – тогрута даже не стала прибегать к вежливому обращению, дабы не тратить драгоценное время, которого и так почти не осталось, – Э-энакин принял наркотик и умирает! Я не знаю, как его спасти, ничто не помогает!

Сейчас она выглядела такой напуганной, такой безумной, жалкой, заплаканной, неадекватной, что Кеноби мог бы и без слов понять, что с ней или со Скайуокером что-то случилось. Впрочем, долго размышлять, над этим Оби-Ван не стал, действительно не было времени.

– Вызывай скорую! – громко рявкнул Кеноби, причём, не от того, что был зол, а для того, чтобы вывести Асоку из состояния полной истерики и заставить действовать оперативно, так как сам он с ходу вспомнить адрес их захудалой квартирки просто не мог.

– Но они же… – моментально придя в себя, и даже перестав на какое-то время захлёбываться от собственных рыданий, уже более трезво и осмысленно попыталась возразить Тано.

Кеноби, не дав ей договорить, сообразил, что тогрута имела ввиду – Медики из обычной скорой зафиксируют передозировку наркотиков и поставят Энакина на учёт, о том, что он что-то принимал станет известно всем, однако сейчас просто не было другого выбора – или репутация Скайуокера, или его жизнь, если, конечно, его вообще ещё можно было спасти к тому моменту, пока не слишком-то умная и адекватная ученица медлила, и пока врачи прибудут на место.

– Вызывай скорую, … , я сказал! – пожалуй, впервые Оби-Ван выругался матом при Асоке, впрочем, сей неожиданный поступок со стороны магистра, возымел абсолютно правильный эффект.

Резко вздрогнув от его грязного выражения, Тано тут же пришла в себя, вернулась в реальность из панической истерики и просто мгновенно поняла, как следовало действовать. Кеноби был прав, сейчас какие-то формальности относительно передозировки Энакина уже не имели значения, самым главным было спасти его! И тогруте не осталось больше ничего, как только принять это сложное решение. Быстро отключив связь с Оби-Ваном, юная наркоманка трясущимися руками набрала номер скорой помощи и, обливаясь «кровавыми» слезами, назвала оператору нужный адрес, просто умоляя о спасении её бывшего учителя.

На удивление Асоки неотложка прибыла достаточно быстро. И, спустя всего ничего времени, окончательно отключившегося Скайуокера доставили в больницу, куда сразу же за ними с Тано примчался и Оби-Ван.

Состояние Энакина было настолько критичным, что его с ходу отправили в реанимацию, хотя по поведению врачей и было понятно, что тут, вряд ли, уже что-то возможно было сделать. Тысячи «волшебным образом» появившихся и от рождения существовавших в его теле мидихлориан, все эти годы даривших невероятную силу избранному, на сей раз сыграли с ним злую шутку. Наркотик, увеличивавший до придела возможности каждой такой чувствительной «клетки», настолько возвысил их активность в организме Скайуокера, что обычный человек просто не мог выдержать подобного. И тело генерала мгновенно начало разрушаться под этой сокрушительной всепоглощающей мощью его же мидихлориан, разрушаться и погибать.

Да, врачи делали всё, что могли, чтобы хоть как-то стабилизировать хотя бы минимально нормальное состояние джедая, но сможет ли он выжить после такой перегрузки или нет, было не ясно. Оставалось только ждать, гадать, надеяться на чудо и молить великую Силу о снисхождении.

Асока и Оби-Ван молча стоя напротив полупрозрачной стеклянной стены, разделявшей коридор и палату реанимации, с нескрываемым волнением, на грани замирания сердца, наблюдали за тем, как с десяток медицинских дроидов, врачей людей и гуманоидов разных рас кружили у «постели» Энакина, предпринимая какие-то не совсем понятные обычному человеку действия, присоединяя к телу умирающего множество трубок, проводов, приборов для поддержания жизни. Казалось, для Тано и Кеноби этот беспорядочный хаос вокруг Скайуокера длился целую вечность, хотя на самом деле медики действовали очень оперативно и умело.

Прошло около тридцати минут, прежде, чем более-менее стабилизировать состояние Энакина удалось. Хотя, «стабилизировать» было и не совсем верным словом. Да, он уже не мучался от нестерпимых болезненных конвульсий, не задыхался, сплёвывая на пол багряные сгустки крови, не пытался бороться с неминуемо и невероятно быстро наступающей смертью, и выведенный из организма наркотик больше не разрушал такое не «прочное» человеческое тело, но того вреда, что уже был нанесён Скайуокеру с избытком хватало, чтобы даже сейчас, неподвижно и бессознательно лёжа на идеально чистой больничной койке, подключённый ко всевозможным приборам жизнеобеспечения, генерал крайне неустойчиво балансировал между существованием по эту и по ту сторону Силы, в общем, просто находился на грани смерти. Сделав всё возможное, что только зависело от врачей, медики спешно покинули палату реанимации, оставляя дальнейшее выздоровление в руках самого генерала. Теперь выживет джедай или нет зависело лишь от него самого, или от чуда, которого, похоже, уже никто не ждал.

Безмолвно проследив за тем, как доктора быстро покидают помещение, где сейчас на грани жизни и смерти находился, пожалуй, самый близкий ему человек, его бывший ученик, лучший друг, брат, Кеноби перевёл многозначительный печальный взгляд на Энакина, а затем, тяжело вдохнув, обернулся к Асоке. Оби-Вану было, что сказать этой слишком сильно заигравшейся и со своей, и с чужой жизнью девчонке, и он давно собирался высказать ей всё, что думает по данному поводу, тем более, что сейчас был самый что ни на есть подходящий, крайний и выходящий за рамки всего разумного терпения случай.

Как ни странно, Асока, будто почувствовав, что Кеноби хочет обратиться к ней, тоже повернулась в его сторону. В её глазах читались шок, страх, ужас, какое-то отрешение от столь ужасной реальности, на грани не понимания, что происходит, и какая-то немая мольба, обещание совершить что угодно, лишь бы только тот, кого она любила больше жизни, выжил. Тано в данный момент была как хрупкая хрустальная фигурка, тощая, слабая, жалкая, вся трясущаяся и едва сдерживающая слёзы в блестящих от подступающей влаги огромных глазах. Кажется, девушка хотела что-то сказать, видимо, спросить выживет ли Энакин вообще, найти поддержки и понимания у Кеноби, той поддержки, которая так сильно ей сейчас была нужна, той поддержки, которую в самые-самые трудные минуты её жизни юной тогруте, всегда дарил её бывший учитель. Но вместо этого, даже не дав Асоке произнести ни слова, Оби-Ван заговорил первым, заговорил жёстко как никогда, строгим обвинительным тоном:

– Ты хоть понимаешь, что он чуть не умер из-за тебя? – резкий и крайне грубый вопрос, зло ткнувшего в сторону палаты реанимации пальцем Кеноби, эхом отдался в монтралах Тано, слишком больно кольнув её сердце и душу.

Несчастная наркоманка аж вздрогнула на месте от такого обращения, ещё больше сжавшись в побитый, беспомощный комок и виновато опуская глаза, в то время как Оби-Ван, активно жестикулируя кистями, даже и не думал останавливаться на сказанном:

– Энакин разрушил всю свою жизнь из-за тебя. Бросил всё, провалил почти все задания, развёлся с Падме. В конце концов, принял наркотики и сам чуть не умер. Неизвестно даже позволят ли ему теперь остаться в ордене, если он вообще выживет! – Кеноби особо отчётливо подчеркнул интонацией последнее предложение и, на секунду сделав резкую паузу для усиления смысла произнесённого, тут же продолжил, – А ты до сих пор творишь такое! Хочешь убивать себя наркотиками – убивай, но знай, вместе с собой ты убиваешь и тех, кто тебя любит! То, что случилось с Энакином – это твоя вина! Только твоя!

Оби-Ван замолчал и, хотя, говорил он, практически, не повышая тона, слова Кеноби режущим звоном отдавались в голове Тано, жестоко пронзая её сознание простой истиной и мучительно, болезненно отрезвляя наркоманку. До сегодняшнего дня, до сего момента, тогрута наивно думала, что наркотики губят только её жизнь, с которой она, действительно, могла делать, что хотела, абсолютно не причиняя вреда больше никому вокруг. Девушка ложно полагала, что другим, по сути, было всё равно, качается она или нет, они даже не задумывались об этом, не обращали внимания, просто отворачивались от Асоки и забывали, как это сделал Пло Кун, и все другие, кого Тано когда-то знала и любила. Но Энакин…

Пожалуй, впервые в жизни тогрута действительно задумалась, сколько всего Энакин прошёл из-за неё, сколько всего ему довелось выстрадать, испытать, пережить, сколько боли на самом деле причинила своему бывшему учителю ученица, нет, не просто учителю – единственному самому дорогому и близкому человеку на свете. Почему-то именно сейчас в памяти Асоки стали мелькать разнообразные образы, обрывки тех позорных воспоминаний, которые ей противно и стыдно было воскрешать в своём сознании. Вот, Скайуокер забирал её из полицейского участка, всю грязную потрёпанную избитую, унижаясь перед этим продажным «мусором», как только мог. Вот, вытаскивал из какого-то очередного захудалого клуба, а она орала на всю улицу как истеричка разнообразные мерзости, донельзя позоря его. Вот, она разбила голову собственными руками, собственному учителю дабы только сбежать за очередной дозой. Вот, чуть не убила Падме, вот, попала в притон в качестве последней-распоследней шлюхи и додерзилась Хатту до того, что её до полусмерти избили работорговцы, и Энакину, преступая все законы ордена, галактики и даже совести, пришлось рубить каждого из этих ублюдков на куски, лишь бы спасти её. А тот случай, когда Скайуокер действительно спасал её от смерти из-за передозировки в подворотне? Асока тогда не видела, не помнила и не чувствовала ничего. Зато сейчас, сейчас она в тысячекратной мере осознала, что ощущал, что переживал и испытывал в тот день Энакин, видя, как близкий человек умирает у него на руках, пытаясь спасти и не имея никакой, абсолютно никакой возможности хоть что-то предпринять. Теперь Тано знала это всё. Она переживала и ощущала на собственной шкуре всё это сейчас, в данную минуту, в данную секунду. Вот только Скайуокер не был виноват в том, что с ней тогда произошло, он вообще никогда не был виноват в том, что происходило с бывшей ученицей, когда бы то ни было. Как правильно сказал Оби-Ван – «Это была только её вина». А Асока, Асока действительно была виновата во всём том, что случилось сейчас с Энакином. И это непомерным грузом давило на её хрупкие плечи, сжигало её грешную душу дотла, и с головой поглощало волнами нарастающего ужаса. В тот день, когда Тано впервые осознала, что любила Скайуокера, она больше всего на свете боялась, что потеряет его. Но в тот день она даже и представить себе не могла, что однажды сможет потерять его по своей собственной вине, убить любовь всей её жизни, своими собственными руками.