Текст книги "Ты - моя зависимость (СИ)"

Автор книги: Rayne The Queen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

Из-за переизбытка эмоций Тано, похоже, уже тоже плохо соображала, что и кому говорит, иначе бы не совершила такую ошибку, едва не признавшись в собственных чувствах, в собственной ревности к джедаю, на трезвую голову. Но слова оказались сказанными, и ничего уже нельзя было изменить. На счастье Асоки они возымели совершенно не тот эффект, которого она ожидала.

Услышав то, что только что посмела завить ему наглая девчонка, Энакин с ещё большей силой рванул лямки платья на её левом плече, так, что серебристая ткань, мгновенно соскользнула вниз, оголив округлую упругую грудь, едва не до самого соска. После чего от слов Тано Скайуокер пришёл в такую ярость, что уже и сам не понимал и не помнил, что творил, а про слетающие с его уст предложения и говорить не приходилось.

– А, может, ты просто хочешь узнать, что бывает с проститутками?! – возмущённо оглушительно рявкнул генерал, с силой отцепив одну из рук Асоки, которой та попыталась прикрыть почти на четверть оголившийся бюст, и пригвоздив своей механической кистью, хрупкое запястье Тано к кафельной стене, – Хочешь? – ещё громче повторил он, резко, гневно тряхнув совсем обнаглевшую наркоманку, а затем прижав и саму девушку следом за её конечностью.

Действия Энакина оказались такими неожиданными и внезапными для Асоки, что та даже на секунду замешкалась, но быстро поняв, что Скайуокер ни под каким предлогом, ни за что и никогда не сделает ей больно, не сделает чего-то подобного против её воли, да и вообще ни за что и никогда не решиться тронуть, по его мнению глупую и несмышлёную маленькую девочку, тут же опомнилась. То ли от обиды, то ли от гнева, то ли унижения, то ли ещё от какого-то негативного чувства, которое вызывали и сама данная ситуация, и осознание того, что джедай в жизни не захотел бы свою бывшую ученицу, даже находясь в таком состоянии, а значит абсолютно не любил Асоку, девушка дерзко возразила.

– Ничего ты мне не сделаешь, сейчас же отпусти меня … извращенец! – выкрикнув данные слова, тогрута со всей силы размахнулась и попыталась влепить Энакину смачную пощёчину, однако Скайуокер оказался проворнее.

Ловко перехватив своей кистью, что до этого крепко держала плечо Асоки, руку бывшего падавана, генерал с силой прижал и второе запястье Тано к кафельной стене, тем самым, не только лишив тогруту вообще какой-либо возможности сопротивляться, но и при этом оказавшись так близко к девушке, что мог рассмотреть каждую деталь, каждый изгиб узора в радужках её голубых глаз.

– Хочешь? – ещё раз, зло повторил, он, опять грубо тряхнув свою ученицу в собственных руках, однако на этот раз, голос джедая прозвучал уже более спокойно и тихо, так как сложившаяся ситуация относительно сбила и Скайуокера, и резко замолчавшую, переставшую дёргаться и вырываться Тано с толку.

В какой-то неопределённый момент их взгляды встретились, и Энакин с Асокой завороженно уставились друг на друга, как будто почувствовав некую незримую, но невероятно мощную связь между ними, нет, не только в Силе, но и духовную. Вода продолжала литься на бывших мастера и падавана, но они как будто и вовсе на замечали этого. Для Скайуокера и Тано в данный момент не существовало ничего и никого в мире. Только они, и только их чувства… А чувства действительно были. Это можно было прочесть в немом молчании, завороженном бездействии и открытом, искреннем проникновенном взгляде в глаза друг другу, где в бездонной глубине почти одинаковых по цвету радужек обоих легко просматривались больше не прикрытые масками лжи и притворства, запретами и прочими глупостями души. Души способные на такие сильные, на такие всепоглощающие чувства.

Естественно с Асокой было всё понятно, несмотря на «отказ», боль, обиду, «предательство» и холодность её мастера девушка всегда любила и продолжала любить своего бывшего учителя, даже когда ушла из ордена, даже сейчас. А вот Энакин… С ним было куда труднее, он всегда видел в Тано лишь маленькую девочку, о которой приходилось заботиться благодаря стараниям совета магистров, потом же друга или свою младшую сестру, за которую он невероятно переживал, которую он так сильно любил. Вот только та ли это была любовь, что испытывают к своим близким родственникам? Или всё же… Другая? Та, о которой Скайуокер даже рассуждать себе запрещал, о которой он никогда и ни за что не стал бы помышлять в отношении Тано, задумавшись об этом лишь теперь, оказавшись в подобной двусмысленной ситуации с ней.

Ледяные капли воды всё ещё холодным ливнем быстро падали на них с Асокой сверху, легко касаясь бывших мастера и падавана, мягко скользя по волосам, монтралам и лекку, по лицу и другой обнажённой коже обоих, впитываясь в одежду и заставляя ту соблазнительно обтягивать каждый сантиметр, каждый изгиб, каждую мышцу тел «пары». Особенно эротично «мерцающие кристаллики» жидкости смотрелись на изящной хрупкой тогруте. Прозрачные чистые капли сейчас завораживающе сверкали на её бело-синей голове, на её оранжевой яркой коже, на её нежном шелковистом лице, покрытом белыми замысловатыми узорами, и это не могло не привлекать внимания, не могло не манить к себе и не вызывать не правильных ассоциаций и фантазий. Один из таких «сверкающих кристалликов» быстро скользнул по щеке вниз, оставляя за собой продолговатую мокрую дорожку, и уже через секунду оказался на пухлых карамельных губах Тано, делая их блестящими и влажными, так и притягивающими к себе, вызывающими абсолютно запретные, неправильные похотливые желания.

Ещё какое-то время, несколько незначительных секунд Энакин смотрел на Асоку, всеми силами сопротивляясь тем эмоциям и чувствам, что девушка вызывала у него в данный момент. Тано больше не вырывалась и вообще не двигалась, она лишь испуганным взглядом созерцала своего мастера, ожидая каких-то его дальнейший действий, явно не понимая, почему Скайуокер вдруг остановился и одновременно испытывая те же странные смятение и бурю разнообразных ощущений, что и он. В голове генерала хаотично мельтешили разнообразные мысли о том, что это было неправильно, о том, что этого нельзя было делать, о том, что он не должен поддаваться соблазну, но чувства и желания оказались сильнее. И джедай сдался.

Ведомый волей абсолютно необдуманного, эмоционального порыва, Энакин ещё сильнее приблизился к Асоке и, слегка наклонившись… Внезапно для неё, как, впрочем, и для самого себя, поцеловал девушку в губы, такие манящие, такие соблазнительные. Не сразу поняв, что произошло, Тано резко вздрогнула от неожиданности, но сопротивляться не стала, мягко и любяще отвечая на его столь долгожданное взаимное проявление чувств.

Держать полуобнажённую, но совершенно не дёргающуюся и не вырывающуюся тогруту больше не было смысла, и Скайуокер легко и спокойно отпустил запястья Асоки, нежно соскользнув руками вниз. Одной из его кистей, генерал умело обнял бывшего падавана за тонкую талию, чуть сильнее притягивая девушку к себе, а второй стал изучающе ощупывать изгибы её изящного, влажного тела, округлую выпирающую из-под мокрого платья грудь, стройное, слегка оголённое из-за разорванной ткани бедро.

Освободившись, Асока тоже не растерялась, не веря собственному непомерному счастью, от того, что всё это происходило с ней наяву, а не в очередном наркотическом бреду, тогрута, казалось, позабыла обо всём на свете: и о своём обещании забыть Энакина раз и навсегда, и о том, что у него по-прежнему была жена, и о том, что Скайуокер нарушил её планы на сегодня, в клочья разорвав дорогущий наряд, и даже о том, как унизительно и омерзительно он только что отлупил её по заднице, словно провинившегося ребёнка. Сейчас это были абсолютно незначительные детали и мелочи, сейчас, когда Энакин целовал её, сейчас, когда он наконец-то решился показать, что он тоже любил её. Не отрываясь от губ Скайуокера, таких желанных, таких соблазнительных, Тано нежно положила руки на его крепкие плечи и гладящими движениями свела кисти вместе на затылке, одной тоже чуть сильнее притягивая генерала к себе, а второй поднявшись чуть выше и пальцами вплетаясь в мокрые волосы.

Поцелуй длился долго, очень долго, потому, что именно этого момента пара как будто ждала всю жизнь. И, конечно, за ним могло последовать вполне логичное продолжение, так как никто из них двоих, вроде бы, и не был против, ни почему-то вдруг переменившейся к своей бывшей ученице Энакин, ни, тем более, до безумия влюблённая Асока. Однако ни что в мире не бывает вечно, тем более так внезапно вспыхнувшее из пламени гнева, в один момент переродившегося в страсть, счастье.

Продолжая и продолжая целовать Тано под властью эмоций и чувств, Скайуокер постепенно начал приходить в себя, вместе с этим к нему вдруг стало возвращаться и ощущение реальности, и понимание всего ужаса того, что он делает. В какой-то момент до генерала вдруг дошло, что в его извращенских, похотливых объятьях, абсолютно промокшая до нитки и полуобнажённая оказалась не Падме, его законная и совершеннолетняя жена, а юная девочка-подросток – Асока, его наивная и несмышлёная ученица, которой ещё и восемнадцати лет-то не было. А джедай, к своему огромному стыду и ужасу позволял себе вытворять с ней такое, разглядывать, целовать, лапать и, возможно, не опомнись он сейчас, всё могло бы зайти куда дальше, когда уже никак и ничего нельзя было исправить.

От этой ужасающей мысли Энакин моментально отстранился от Асоки, буквально отдёрнулся от неё как от огня, выскочив из душа, и, тяжело дыша, тыльной стороной мокрой руки, быстро утёр губы, которыми он позволял себе «творить разврат».

Опять не сразу поняв, что произошло, Тано поначалу не хотела выпускать из собственных объятий возлюбленного, но тот оказался сильнее её, и девушке пришлось. Через несколько мгновений осознание того, что произошло, дошло и до Асоки, причём та поняла, что всё случившееся было с ней, а точнее с ними обоими, наяву, от чего тут же смущённо раскраснелась, не зная, что делать и при этом как-то сбито с толку, стыдливо прижимаясь оголённой спиной обратно к кафельной стене.

Ситуация действительно являлась крайне щекотливой и неудобной, причём для них двоих. Ещё какое-то время ни мастер, ни его падаван не решались хоть что-либо предпринять, как будто любое действие после такого было бы ещё более запретным и неправильным, нежели их внезапный поцелуй, однако вечно медлить нельзя было.

Первым придя в себя, Энакин решил как-то сгладить произошедшее, а вернее, просто сделать вид, что ничего не было. Быстро выключив всё ещё продолжающую литься и литься на Асоку ледяную воду, Скайуокер опять резко ухватил полуголую Тано за одну из её стройных рук и грубо вытащил девушку из душа. Теперь у генерала было ещё больше причин злиться не только на неё, но и на самого себя. Даже не глядя в сторону тогруты, по крайней мере, старясь лишний раз не созерцать запретное, джедай спешно сорвал с вешалки огромное махровое полотенце и укутал им наркоманку, после чего, уверенно, почти насильно, поволок ту обратно в комнату.

Буквально втащив в её собственную спальню Асоку, которая всё ещё пребыла в лёгком недоумении и шоке от случившегося, Энакин зло и раздражённо толкнул девушку на кровать и вернувшимся тоном грозного, строгого, непреступного учителя приказал:

– Переодевайся и ложись спать! Так как сегодня ты уже точно больше никуда не пойдёшь!

Возможно только сейчас пришедшая в себя и осознавшая то, что сказал ей Скайуокер, Тано и желала что-то ответить, девушка легко дёрнулась в направлении к бывшему мастеру, но тот даже не став её слушать, раздражённо отвернулся от падавана. Резко и яростно стряхнув со своего мокрого костюма капли воды так, что они с грохотом разбрызгались по полу, генерал быстро вышел из комнаты, явно давая понять, что находиться в присутствии Асоки сегодня он больше не собирался, по крайней мере, в ближайшее время, пока чуть не заведшие его «на край пропасти» чувства гнева и… Любви? Вновь не скроются за прочной дверью здравого смысла и самоконтроля. К тому же, теперь наблюдать за тем, как переодевается Асока Энакину было ещё более неловко, нежели ранее, и, как выяснилось, это было ещё и не безопасно для его юной ученицы. Впрочем, Скайуокеру в данный момент не мешало бы и самому переодеться, и, желательно, тоже не при Тано, а где-то наедине в гостиной, чтобы Асока, не дай Сила, не увидела его голым, и это опять не побудило бы их обоих на страшнейший грех, коим теперь, джедай считал устроенный им сегодня «разврат».

========== Глава 6. Любовь и боль, Часть 2 ==========

Выйдя из спальни Асоки, Энакин плотно закрыл за собой дверь и направился к старому, рваному дивану дабы взять сухую одежду, раздражённо слушая, как с него на пол с громким стуком падали холодные капли воды. Впрочем, Скайуокеру это сейчас было всё равно, он настолько погрузился в собственные мысли, что не замечал никого и ничего вокруг. Энакин был зол, раздражён, как-то сбит с толку и даже смущён от того, что совсем недавно чуть не произошло. Лишь теперь, придя в себя и осознав всю картину происходящего, будто взглянув на неё со стороны, генерал испытал гнев и ужас. В данный момент джедай просто ненавидел себя за то, что он не только посмел поднять руку на Асоку, на девушку и явно более слабое существо, но и позволил себе вести себя с ней ещё более непростительно, обнимать, целовать, лапать… А вот это всё могло зайти намного дальше, до точки невозврата, после которой пути назад уже не было бы, но, слава Силе, Энакин вовремя смог остановиться и отдёрнуться прочь.

И хотя по сути ничего такого особенного и не произошло между ними с юной и наивной влюблённой Тано, Скайуокер всё равно чувствовал стыд за свои действия и безграничную непомерную вину.

«Почему? Почему она не сопротивлялась или не остановила меня?» – мысленно задался вопросом генерал, быстро снимая с себя мокрую одежду и облачаясь в другой костюм, подобранный с дивана, – «Хотя, разве меня тогда можно было остановить? Я был так зол, так взбешён, что теперь даже не уверен, что не нанёс Асоке сильного вреда своими ударами. Но даже не это самое страшное, самое страшное то, что я позволил себе её поцеловать, поддался мгновенному, моментальному порыву и изменил Падме. Или почти изменил? Нет, всё же изменил. А ведь всё могло бы зайти и дальше, я мог бы сорваться и… Нет, даже думать не хочу об этом, что могло бы случиться потом! Мне противно даже вспоминать, как отвратительно я повёл себя с Асокой, словно какой-то маньяк-педофил позволил себе домогаться юной девочки-подростка… Скайуокер, ты отвратителен, ты подонок, мерзавец, извращенец…» – продолжая и продолжая мысленно себя ругать всякими разнообразными нецензурными словами, абсолютно точно и явно осознавая всю недопустимость и непристойность своих действий, генерал, наконец-то, надел на себя новый, сухой костюм.

Изъедаемый чувствами вины, стыда, абсолютного отвращения к самому себе, и даже какого-то лёгкого страха оставаться с Асокой в одной квартире теперь, после всего случившегося, джедай подобрал с пола свою мокрую одежду и пошёл обратно в ванную дабы повесить её. Зайти к избитой, оскорблённой и почти изнасилованной Тано, а свои сегодняшние поступки Энакин расценивал именно так, Скайуокер сразу и не решился. Во-первых, теперь он даже не знал, как сможет посмотреть ей в глаза, уже не говоря о том, что чувствовать будет он рядом с собственной женой, когда обо всём об этом узнает и Падме, ну, а, во-вторых, опять застать тогруту в полуголом или абсолютно голом виде как-то не хотелось. Особенно опасной сея мысль казалась теперь, когда Энакин, наконец-то, осознал истинную природу своих чувств к юной ученице. Да, Скайуокер всегда понимал, что любил её, любил сильнее кого бы то ни было на свете, между ними существовала такая мощная, такая прочная связь, как в Силе, так и просто духовная, но он никогда даже не подозревал, что любовь эта может быть совсем не такой, как генерал представлял. Совершенно не воспринимая Тано как женщину, джедай наивно полагал, что она была для него кем-то вроде друга или родственника, что-то вроде дочери, или, скорее, младшей сестры. Но сегодня, сегодня этот взгляд, этот поцелуй, как будто всё перевернул в его жизни. И Энакин впервые отчётливо осознал, что его чувства к Тано были сравнимы разве что с его чувствами несколько лет назад к Падме. И Энакин с ужасом понял, что всегда любил свою юную ученицу так же, как и собственную жену. А, может, даже и больше? Нет, вот такое он подтверждать явно не хотел.

Быстро встряхнув головой, с мокрых волос которой тут же полетели в разные стороны холодные капли, дабы избавиться от подобных рассуждений, Скайуокер временно положил свой прежний костюм на край умывальника и стал вытирать полотенцем собственные пряди, как будто это могло помочь не думать, не помнить, забыть, но оно не помогало. Странные, страшные, ужасающие и постыдные мысли продолжали и продолжали лезть ему в голову, и от этого просто невозможно было избавиться. То, что генерал любил свою бывшую ученицу, теперь уже и для него было очевидно. Интересно, догадывался ли об этом Оби-Ван, когда давал ему совет ни коим образом не способствовать чувствам Асоки? Энакину хотелось думать, что нет. О таком извращении, о таком… Скайуокер даже не мог подобрать к своей любви к юному падавану правильного синонима… Точно никто не должен был знать. Сам генерал считал его «внезапно возникнувшее» влечение к совсем маленькой тогруте, с которой у них была огромная разница в возрасте нереальным извращением, какой-то жуткой формой педофилии, за которую его не только следовало посадить, но и вообще четвертовать публично, уже не говоря о том, каким огромным, глобальнейшим предательством это было по отношению к Падме.

Энакин понимал, что все его чувства к Асоке, какими бы благими ни были оправдания их возникновения, были просто аморальны, невероятно запретны, до безумия извращенски-постыдными, и он как мог пытался от них избавиться, пытался не думать, пытался вырвать из собственного сердца, чтобы быть верным только своей супруге, любить только её одну так, как и положено. Тогда почему же Сила столь отчаянно не позволяла этого сделать, зачем вообще дала возможность такой привязанности, заранее обречённой на смерть, возникнуть между ними с ученицей? И, ко всему тому же, постоянно сводила их обоих в самых разнообразных, способствующих этому греховному союзу ситуациях? Энакин не знал ответа на этот вопрос, впрочем, он и знать его не хотел, как и признавать того, что глупая наивная влюблённость Тано в её мастера была взаимной. Что бы там ни было, что бы там ни произошло и что бы он там к тогруте на самом деле не чувствовал, генерал решил держаться, твёрдо, уверенно, отстранённо, причём держаться подальше от Асоки настолько, насколько это вообще позволяла ситуация. Нет, джедай не намеревался бросать сорвавшуюся наркоманку одну на произвол судьбы и уходить от неё, не знать, что с ней и не видеть месяцами, как раньше, но строго держать себя в руках, в каких-то жёстких и даже жестоких рамках – да. Энакин решил рубить на корню все свои душевные порывы, все свои желания и похоти относительно юной бывшей ученицы, стараться вновь не замечать её принадлежности к женскому полу и думать лишь о Падме. Того, что было сегодня, уже не изменить, и Скайуокер обязательно и честно признается жене в случившемся, однако больше такому он не позволит повториться никогда. Он будет душить, рвать на части, изничтожать чувство любви к Асоке до тех пор, когда оно окончательно исчезнет. Он ни за что и никогда не позволит себе быть тем извращенцем, который посмеет сотворить нечто такое с юной тогрутой, что было у него тогда в душе на уме. И да, он снова научится любить подобным образом только одну женщину, только выбранную им когда-то и предназначенную ему женщину, свою супругу – Падме Амидалу! И это будет так, как решил и сказал он!

Закончив вытирать полотенцем собственную голову, генерал понял, что неплохо было бы навести в доме хоть какой-то порядок. По крайней мере, собрать с пола разлитую ими повсюду воду, не хватало ещё и соседей затопить, которые, слава Силе, не додумались вызвать полицию. Мысленно поблагодарив их про себя, Скайуокер принялся шуровать тряпкой по полу то в одной комнате, то в другой, продолжая и продолжая думать о случившимся.

Энакин понимал, что зашёл слишком далеко и был слишком виноват и перед Асокой, и, тем более, перед Падме. Жена любила его, жена верила ему, а он тем временем позволял себе домогаться молоденьких девочек на стороне. Это было верхом бесстыдства, это было верхом какой-то омерзительности. И Скайуокер отчётливо понимал, что никогда и ни за что не простит себе такого, и абсолютно признает справедливым, если подобного не простят ему и Амидала с Тано, причём не просто не простят, а обе пошлют далеко и надолго, при этом хорошенько врезав по морде похотливому извращенцу. Да за такие деяния ему не то, что врезать нужно было, его вообще нужно было посадить, изолировать подальше от нормального общества и, тем более, тех, кто мог стать жертвами джедая.

«Да уж, какой я после этого джедай? Как минимум насильник и педофил…» – недовольно скривившись, про себя отметил Энакин, – «А ещё и садист, вообще не мужик. Как? Ну, как можно было поднять руку на девушку? Что бы она там ни сотворила, этого ни за что и никогда нельзя было делать?» – как-то спонтанно переключившись на сие мысли, наверняка сочтя их более безопасными и менее болезненными для себя, продолжил заниматься лёгкой, поверхностной уборкой Энакин.

Выдраивать всю квартиру заново сейчас у Скайуокера не было ни настроения, ни сил, сметать и собирать осколки разбившегося явно не к добру зеркала, поднимать и расставлять по нужным местам разбросанные вещи… Потому генерал ограничился минимальным вытиранием воды. Быстро и ловко покончив с этим, джедай с облегчением отметил, что Асока до сих пор не выходила из своей комнаты и даже не устраивала ни скандала, ни погрома, лишь как-то едва слышно перемещаясь и шуршала внутри. С радостью сочтя, что наркоманка-таки внемлила его словам о том, чтобы переодеться и лечь спать, Энакин, всё же, на всякий случай, решил заглянуть к ней, а заодно, и, к своему огромному стыду, узнать, насколько сильный вред он нанёс его бывшей ученице сегодня.

Как-то нерешительно подойдя к двери, ведущей в спальню Тано, Скайуокер очень осторожно открыл её и заглянул внутрь, в тайне опасаясь, что девушка либо опять намеревалась сбежать, либо пострадала так сильно, что даже не смогла переодеться. Но на счастье генерала, Асока всё же успела привести себя в порядок, однако та картина, что увидел джедай, его совсем не порадовала.

Маленькая, хрупкая, избитая и униженная тогрута, переодетая в чистую идеально белую закрытую пижамку, сжавшись в комок, лежала на левом боку на большой двуспальной кровати и вся тряслась. Видимо, холодный душ оказался слишком сильным испытанием для Асоки, впрочем, как и насилие над ней, и весь этот взрывной скандал, потому как сейчас Тано выглядела так, что даже всегда грозный и непоколебимый Энакин готов был разрыдаться, смотря на неё. Видимо, Асоке было очень плохо не только из-за всего того, что она совсем недавно пережила, но и из-за невероятной ломки. Она вся как-то побледнела, что на редкость хорошо было заметно при её необычном цвете кожи, время от времени резко дёргалась, плотно сжимая при этом хорошенько натёртые пухлые губы так, как будто ей было больно и, крепко обнимая одеяло, которым она укрылась только по плечо, словно мягкую игрушку или своё последнее спасение, при этом стеклянным взглядом смотрела куда-то в стену. Под красными заплаканными глазами Тано образовались едва-заметные тёмные пятна, лекку её тоже как-то весьма жалко обвивали свою хозяйку, а тонкие, худощавые наманикюренные пальчики, слабо вжимались в подушку, под головой наркоманки. К тому же Асока громко и тяжело дышала, чуть всхлипывая и с каждой минутой начиная дрожать и сотрясаться от всё сильнее учащавшихся конвульсий, ломящих её нежное тело из-за нехватки наркотика зависимому организму.

Одно только радовало в этой ситуации – тогрута ещё не успела накачаться как следует до прихода Скайуокера. Однако это было абсолютно ничем по сравнению с той болью, которая тысячами игл вонзилась в сердце генерала, когда он увидел, что натворил. Сейчас джедаю стало так противно от самого себя, так гадко, невыносимо, просто неописуемо мерзко, что он готов был совершить харакири собственным световым мечом, лишь бы загладить свою вину, лишь бы Асоке больше не было так больно и плохо, лишь бы она только не плакала. Причём о подобного рода наказании для себя на мгновение Энакин даже всерьёз задумался. В данный момент его душу изъедала столь мощная «кислота» сожаления и сострадания, что на глазах его тоже едва не выступили слёзы. Увидь Скайуокер Тано в таком состоянии раньше, он просто придушил бы захватом Силы или разрубил бы на меленькие кусочки того, кто посмел столь ожесточённо обидеть маленькую девочку, а сразу непременно подошёл бы к тогруте поближе, по-дружески обнял, искренне пожалел бы. Но кого он мог наказать за это сейчас? Себя, наркотик, судьбу? Да и обнимать Асоку генерал больше не мог, просто не имел никакого морально права, ни обнимать, ни жалеть подобным способом, ни вообще трогать. Нельзя! Однако так хотелось… И в этом уже не было каких-то грязных и пошлых мыслей. В данный момент генерал думал о подобного рода проявлении чувств только в качестве сострадания, проявления заботы и тепла к тому, кого он безгранично любил. Однако нужно было держаться.

Всеми силами стараясь не поддаться сему желанию, Энакин медленно подошёл к большой двуспальной кровати и чуть сильнее укрыл жалкую, слабую и всю трясущуюся тогруту, так, чтобы снаружи осталась только её голова, её заплаканное и кое-где поцарапанное лицо. Совершив этот, казалось бы, банальный, но столь тёплый жест заботы о пострадавшей, Скайуокер решил уйти, мысленно отмечая, что неплохо было бы принести Тано воды и ещё одно одеяло. Генерал молча развернулся, про себя укоряя и стыдя собственную персону за то, сколько боли и страданий он причинил Асоке не только сегодня, но и вообще, а затем попытался сделать пару шагов в сторону выхода. Однако…

Однако не успел Энакин сдвинуться с места на расстояние более десяти сантиметров, как резко подскочившая на кровати девушка на редкость крепко ухватила своего бывшего мастера за руку и умоляюще произнесла:

– Пожалуйста, останься. Мне так плохо и холодно, обними меня.

От неожиданности Скайуокер даже вздрогнул, словно вкопанный замерев на месте, и, неспешно повернувшись к Тано, ещё раз с жалостью окинул ту тёплым, заботливым взглядом.

«Она не сердится и не обижается на меня, даже после того, что я сотворил?» – безмолвно изумился генерал, ещё сильнее ощутив всю неловкость от собственного поведения, весь ужас от себя самого и всё сострадание к такой наивной, такой милой девочке, почти ребёнку, которая во имя любви была готова простить ему всё, что угодно, от этого джедаю стало ещё более мерзко из-за случившегося.

Наверное, потому он до сих пор нерешительно молча стоял напротив бывшей ученицы, абсолютно не зная, что делать и как реагировать на её весьма необычную в такой ситуации просьбу. С одной стороны, сердце Энакина, его душа, всё его естество просто разрывались от желания поддаться, согласиться на слова тогруты и, наконец-то, пожалеть её как следует. Но с другой стороны, трогать её было нельзя, больше нельзя, ни под каким предлогом и оправданием. Это было нечестно, несправедливо, неправильно и просто изменой Падме. Тем не менее, сейчас Асока выглядела ещё более нежной, слабой, беззащитной, чем, когда лежала под одеялом свернувшаяся в комок и сильно тряслась. Никуда эта дрожь не делась и в данный момент, что ещё пуще укрепляло умоляющий эффект вида тогруты.

Понимая сомнения и нерешительность своего мастера, Тано сильно огорчилась, однако по-прежнему не сдалась.

– Пожалуйста… – ещё более жалобным тоном произнесла она, пристально всмотревшись в глаза Скайуокеру своими чуть подрагивающими зрачками.

Бездонные голубые радужки Асоки невольно сверкнули подступающими слезами, и сердце Энакина просто растаяло.

Он больше не мог держаться, больше не мог стоять и смотреть на страдающую, просящую его защиты, внимания, тепла и ласки Тано, словно истукан, большая бесчувственная глыба льда с Хота, и Скайуокер поддался.

– Хорошо, но только на этот раз, – тихо ответил генерал, не в силах больше видеть девушку в таком плачевном состоянии.

Его согласие было против всех тех правил и норм, что джедай буквально только что для себя установил, но, во-первых, к хаттам эти препоны и запреты, когда на твоих глазах страдал столь и дорогой близкий человек, и ему нужна была твоя помощь и поддержка, а, во-вторых, ничего такого в том, чтобы пожалеть Асоку, тем более в столь трудной ситуации, не было. И Энакин решился, всего раз, один единственный раз поступиться собственными правилами ради кого-то другого, прежде чем навсегда отказаться от былых дозволенных «нежностей» к ученице.

Мягко и осторожно взяв тогруту за руку, Скайуокер не спеша отцепил её хрупкие пальчики от своего запястья, а затем, быстро обойдя кровать, забрался на неё с другой стороны. Устроившись чуть поудобнее, генерал нежно коснулся плеча девушки, мягко укладывая ту обратно на подушку и, укрыв Тано одеялом по самый подбородок, крепко обнял всё ещё всхлипывающую и всю трясущуюся наркоманку. Теперь Асока в полной мере могла духовно ощутить любовь и заботу собственного учителя, передававшуюся ей с теплом его тела, с лаской его объятий. Это было такое трепетное, такое нежное, такое невообразимое чувство, что оно в какой-то мере даже превозмогало все неприятные побочные эффекты ломки. Любовь Энакина и любовь Тано к Энакину были сильнее зависимости, сильнее всего на свете. От этого хотелось кричать, хотелось плакать и нет, не от боли и страданий, как положено, а от счастья, непомерного и всепоглощающего счастья потому, что он был рядом, потому, что он обнимал её. Покрепче прижимаясь к генералу тогрута попыталась принять наиболее удобную позу для отдыха, конвульсии, вызываемые нехваткой наркотика, постепенно начинали исчезать, боль от них отступать, а дрожь проходить, и с каждым мгновением Асоке становилось всё приятнее и лучше. Она приобретала спокойствие и умиротворение.

– Спи, – тихо прошептал ей бывший учитель, чуть сильнее обхватив девушку одной рукой, замечая, что тогрута совсем успокоилась и, кажется, начинала чувствовать лёгкую усталость, постепенно всё больше и больше прикрывая глаза.