Текст книги "Ты - моя зависимость (СИ)"

Автор книги: Rayne The Queen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Отчаянно уцепившись руками за относительно пострадавший в этой «бойне» диван, у Тано с силой таки получилось поднять себя обратно на ноги, однако остановиться кричать она уже не могла.

– Ну, где вы там все?! Эй, королева гунганов, я дома! А ты где подевалась? – яростно пиная разбросанные осколки, подушки, обломки чего-то, разнесённого вдребезги, голосила на всю квартиру перекачанная тогрута.

Естественно, её «громкое» явление не осталось незамеченным, и на невероятные грохот и шум, устроенные буйной наркоманкой в доме сенатора, тут же сбежались все его обитатели, что сейчас пребывали внутри.

Разодетая в один из своих причудливых нарядов, с изящно переплетёнными в необычную причёску длинными, слегка подкрученными волосами, Падме изумлённо выплыла откуда-то со стороны коридора, ведущего в рабочий кабинет, а следом за ней, перепугано мельтеша, выбежало и несколько облачённых в одинаковую форму служанок. Почтил присутствующих своим появлением и донельзя взбудораженный и шокированный С-3РО, что громко переставляя механические конечности и резкими движениями головы с опаской оглядываясь по сторонам, как всегда бормотал на заднем фоне какую-то ерунду:

– Мамочки, кажется, на нас напали… – донёсся до ушей присутствующих надоедливый механический голос, но, похоже, до золотого дроида сейчас никому не было дела.

С облегчением заметив, что предположения 3РО о возможном вторжении в квартиру сенатора каких-то преступников оказались ложными, первой в себя пришла Падме.

– Асока, ты вернулась! – радостно воскликнула Амидала и, протянув руки вперёд, чтобы обнять абсолютно невредимую подругу, сделала было шаг навстречу Тано, однако дерзость и грубость накачанной тогруты тут же остудили её пыл.

– А ты надеялась, что я не вернусь? – издевательским тоном огрызнулась юная наркоманка, – Боишься, что я твоего мужа уведу, уродина?

Слова Асоки, моментально долетевшие до ушей всех присутствующих, вызвали у служанок неконтролируемую волну тихих смешков, в то время, когда донельзя оскорблённая Падме замерла на месте, чувствуя, как стыд, неловкость, обида и ярость, краснотой проступают на её коже. Так Амидалу ещё не оскорбляли никогда, наверное, потому сенатор даже не сразу нашлась, что ответить на подобную наглость.

Но Тано, будто и вовсе не обращая внимания на то, что только что буквально смешала подругу с грязью, как-то внезапно вновь вспомнила о «сильном противнике», которому она ещё совсем недавно собиралась «задать», и опять начала буянить.

– Дыщь! – громко выкрикнула тогрута, одним ловким движением мощной неконтролируемой волны Силы, сошедшей с её кисти, напрочь снеся голову несчастной статуе, что находилась слева от девушки, а затем, резко замахнувшись второй конечностью, послала точно такой же форсъюзерский приём в сторону Падме.

– Бдыщь!

Видя, что до этого произошло с многострадальным украшением интерьера, Амидала не нашла ничего лучше, как только испуганно отскочить назад от достаточно опасной атаки, в дребезги разнёсшей нечто, находившееся на прежнем месте, у сенатора под ногами, и грозно зыркнуть в сторону всё ещё продолжающих глупо посмеиваться служанок.

Очевидно, что гнева Падме несчастные хрупкие девушки боялись куда больше, нежели повреждений от внезапных, неконтролируемых выпадов Асоки, так как, тут же поняв намёк, несмело рванулись в сторону совсем разбуянившейся Тано, дабы усмирить её. Быстро сообразив своими накачанными мозгами, что её «свободу воли» пытаются насильно ограничить, тогрута незамедлительно перешла в наступление. Громко ругаясь, словно самый последний бомжара с нижних уровней Корусанта, юная наркоманка стала вырываться, брыкаться, извиваться, столь ожесточённо нанося удары несчастным служанкам, что те, одна за другой, получая сильные повреждения, разлетались в стороны, будто тряпичные куклы. При этом, Асока ещё и успевала продолжать нагло дерзить, и так заметно ущемлённой сопернице.

– Что сбежал от тебя твой благоверный на другой край галактики, уродина? Наверное, трахает там сейчас какую-нибудь симпатичную тви`лечку… – девушка на секунду остановилась, довольно улыбнувшись собственным мыслям, а затем влепила такой сильный удар одной из подбежавших служанок, что та даже кувырком перелетела через диван, – Нет… Тогруту! Они его больше возбуждают… – вконец обнаглев и охамев, тут же заявила ещё более непристойную пошлость Тано, вырубив двух других помощниц Амидалы.

– О, мои локаторы, лучше б вы опять этого не улавливали… – от подобного головокружительного оскорбления в сторону его хозяев С-3РО хлопнул себя ладонью по золотому лицу и быстро поспешил удалиться из помещения, дабы впредь не слышать того, что не следовало бы знать приличному дроиду.

А только что пришедшая в себя от всего пережитого ей ранее Падме, аж стиснула свои ухоженные пальчики в кулаки, чувствуя, как медленно ломается её аристократическая, манерная выдержка, под давлением сильных оскорбления, возмущения, ярости и гнева.

– А может не такая уж я и уродина, раз Энакин, всё же, мой муж, а не твой, – наконец-то сорвалась сенатор, не в состоянии больше терпеть подобной наглости от потенциальной соперницы, абсолютно не осознавая, чем сея издёвка могла обернуться для неё самой, и резко двинулась в сторону Тано, дабы помочь служанкам.

Заявление Амидалы было столь смелым и неожиданным для тогруты, что ту от нереального шока с головой поглотила абсолютно дикая, неконтролируемая ярость.

– Это мы сейчас исправим! – от возмущения даже прошипев сквозь зубы, оглушительно взвизгнула накачанная наркоманка и, одним мощнейшим приёмом Силы вырубив всех оставшихся дееспособных помощниц сенатора, резко выхватила с пояса свои световые мечи.

Быстро активировав их, абсолютно обезумевшая Асока, с невероятной для её нынешнего состояния ловкостью прыгнула в сторону несчастной соперницы, словно хищник во время охоты, желая разодрать ту на куски, нанести ей как можно больше вреда и увечий.

И первой жертвой со свистом мелькающих в свете оставшихся ламп помещения зелёных лезвий пали длинные пышные волосы Падме. Умело разрубленная острейшим клинком надвое шикарная причёска до смерти перепуганной Амидалы небрежно растрепалась во все стороны, когда часть её красивых каштановых локонов плавно полетела на пол, а довольная бешеная тогрута с диким хохотом продолжила кромсать всё, что находилось сейчас на сопернице, стараясь сделать ту как можно более уродливой, дабы не радовала глаз супруга. Вот только сенатору в данный момент было совсем не до внешнего вида. Трезво осознавая в каком безумном состоянии находилась Асока, Падме уже действительно стала опасаться за собственную жизнь, и единственной её целью вдруг стало хоть как-то уберечь себя от неминуемой гибели.

Впрочем, стоит отметить, что для человека, не обладающего никакими особыми боевыми навыками, не говоря уже про чувствительность к Силе, Амидала держалась вполне достойно в драке против бывшего джедая. То и дело хватая обломки, осколки хатт знает чего, сенатор отчаянно отбивалась от всё новых и новых атак клинков Асоки до тех пор, пока одна из её попыток защититься от непоправимых увечий, не привела к тому, что Падме-таки удалось выбить из рук Тано левый световой меч. Оружие тогруты устремилось куда-то в неизвестном направлении, когда, совсем взбесившаяся от подобной выходки противницы наркоманка, резко встряхнула ушибленной кистью. В небесно-голубых глазах Асоки внезапно вспыхнуло дикое пламя гнева, ярости, сокрушительной ненависти, сейчас она была готова убить соперницу, уничтожить, просто стереть с лица галактики, и тогрута действительно намеревалась это сделать.

Мощнейшим ударом кулака освободившейся руки, Тано с лёгкостью сбила ошеломлённого сенатора с ног, и с неадекватнейшим видом, прыгнула на неё. Со всей силы замахнувшись оставшимся зелёным кликом, тогрута угрожающе занесла его над соперницей и, одолеваемая жаждой убийства, резко дёрнула оружие вниз, оружие, которое несло за собой смерть.

Понимая, что она уже ничего не могла сделать, дабы предотвратить собственноую гибель, Падме лишь крепко зажмурилась, готовясь достойно принять меч в её переполненное ревностью сердце. Казалось, вот-вот, и холодные объятья смерти поглотят Амидалу, расстояние между ней и пугающим изумрудным лезвием с каждой секундой сокращалось. Ещё миг, ещё мгновение, и световой меч Асоки, раз и навсегда, решил бы судьбы двоих противостоящих друг другу женщин, если бы…

Если бы захват Силы избранного не оказался куда мощнее, физических возможностей несовершеннолетней девчонки.

Крепко сжимаемый в оранжевых пальцах меч Тано внезапно завис на месте, как будто вросший в воздух, а не сразу сообразившая, что происходит, и почему её оружие не двигается дальше, тогрута просто вцепилась пальцами обеих кистей в рукоятку, судорожно дёргая клинок, тем самым гневно пытаясь закончить начатое. Но убить Амидалу ей, уже была не судьба.

Всё ещё опасаясь за жизнь собственной безгранично любимой супруги, изумлённый увиденной сценой Энакин, одной рукой, прочно удерживая меч Асоки, дабы та не смогла навредить Падме, второй конечностью послал в бывшую ученицу достаточную волну Силы, чтобы хрупкую наркоманку с лёгкостью отшвырнуло назад. Пролетев несколько метров, до сих пор разъярённая Асока мощно приложилась об стену спиной и из-за столкновения лишилась и оставшегося клинка. Деактивированное оружие, выбитое из рук хозяйки, с громким звоном упало на пол ровно за секунду до того, как туда же рухнула и накачанная тогрута.

Не сразу придя в себя, но достаточно скоро обретя контроль над сознанием, «побитая» хищница мгновенно рванулась в сторону клинка, до сих пор находившегося в поле её зрения, дабы продолжить «битву двух самок ранкора за самца», но Энакин оказался умнее. И уже через секунду, под влиянием Силы, оба меча Асоки красовались в его руках, а сам Скайуокер, ловко нацепив их на пояс, молниеносно побежал к бывшему падавану.

Стоит отметить, что полное разоружение ничуть не усмирило пылкий, крутой нрав Тано, так как та с прежней прытью попробовала опять ринуться в атаку на соперницу, но вовремя была остановлена Энакином. Крепко ухватив полу обезумевшую, вырывающуюся, ругающуюся, кидающуюся с шипением на него и Падме тогруту, Скайуокер силой поволок ту прочь из комнаты, дабы изолировать бывшую ученицу от его едва не погибшей жены, закрыв накачанного падавана в ближайшей комнате, где та тут же принялась всё безжалостно крушить. Вот только сейчас генералу было как-то не до этого.

Спешно вернувшись обратно под оглушительный грохот ломающихся, разбивающихся, взрывающихся предметов в запертом помещении Тано, Энакин тактично помог пострадавшей Амидале подняться с пола гостиной и изумлённо спросил:

– Что здесь вообще произошло?

Падме не сразу смогла ответить, после испытанного ей совсем недавно шока. Ещё какое-то время, она отстранённым стеклянным взглядом смотрела на мужа, пока чувства и эмоции не начали постепенно проявлять себя, буквально хлынув через край:

– Что произошло? Что произошло?! – сорвавшись на истеричный крик передразнила Энакина Амидала, – Твоя бешенная наркоманка чуть не убила меня! – тут же добавила она, уже абсолютно никак не сдерживаясь и махая руками, словно в бою.

– Посмотри, что она сделала с нашим домом… Посмотри, что она сделала с моими волосами… Посмотри, что она сделала с нашим браком… – с каждым новым предложением, демонстративно указывая на все последствия «атаки» Асоки на квартиру сенатора, Падме всё больше и больше повышала голос, чувствуя, как к её глазам невольно подступают предательские слёзы.

Казалось, Амидала была уже на грани, впрочем, никто и не смог бы винить женщину за такое после всего того, что ей довелось сегодня испытать. Да что там сегодня, за все последние месяцы, недели, дни. Сенатор столько настрадалась из-за этой нездоровой увлечённости мужа судьбой его бывшей ученицы, что даже у неё, Скайуокерского «Ангела» уже не осталось ни понимания, ни терпения, ни сил всё это выдерживать. И Падме сорвалась:

– С меня хватит, Энакин! Я не знаю, что стало с прежней, нормальной Асокой, но я тебе запрещаю и дальше общаться с этой психованной сумасшедшей! Выбирай, или она, или я!

Аж дрожа от собственных эмоций и переживаний, чётко и резко поставила свой окончательный ультиматум Амидала, ультиматум неоспоримый и безапелляционный.

Став свидетелем последней сцены между женой и ученицей, тем более, отлично зная то, какой была Тано во время своих постоянных «приходов», причём зная на собственной опыте, Скайуокер мог вполне ожидать любой реакции от Падме, но… Только не такой. Нет, конечно, в словах его жены была весомая доля правды, тогрута уже не казалась прежней. Она, пожалуй, слишком сильно изменилась под действием наркотиков и, возможно, даже являлась действительно опасной, ведь сегодня Асока чуть не убила человека, просто так, ни за что, потому, что это повелело её внутреннее желание, управляемое «сапфировым кайфом», но сделать выбор… Выбор между двумя столь родными и близкими для него существами, безгранично любимой женой, и обожаемой ученицей… Это было просто нереально. Энакин никогда даже подумать не был в состоянии, что подобная перспектива вообще может возникнуть в его жизни. И вот Скайуокер наяву, а не во сне, не в страшном и странном кошмаре, предстал перед фактом, что от одного его слова зависело, кого из двух самых любимых в мире живых женщин он потерял бы навсегда. Нет, джедай не хотел отказываться ни от той, ни от другой, и нет, он не был бабником или мерзавцем. Падме являлась для него женой, любимой и единственной дамой сердца, а Асока, Асока была ученицей, другом, сестрой, что ни в коем случае не уменьшало её значимости для генерала. Просто у каждой из двух женщин должно было быть своё место в его судьбе, как жаль, что обе они сами этого не понимали, наверное, от того и не могли ужиться друг с другом. Каждая хотела большего, хотела своего личного пространства, ревнуя к другой, но Энакин, для него было одинаково больно отказаться от любой из них, тем более в такой ситуации.

Тем не менее, нужно было правильно расставлять приоритеты. Скайуокер не желал терять ни жену, ни ученицу, но, похоже, всё сложилось так, что его мнение вообще абсолютно не учитывалось – Асока и Падме просто не могли ужиться друг с другом, а потому необходимо было что-то решать, и решать быстро. И, тем не менее, генерал предпринял последнюю отчаянную попытку сохранить обеих, сделав ставку и упор на то, кому он действительно был нужнее в данный момент. Естественно, со стороны едва не убитой Амидалы было вполне логично требовать от него отказаться помогать Тано, но… Жена ведь не умерла бы от того, что Энакин бросил бы её сейчас, выбрав Асоку, а вот ученица, оставь её Скайуокер в таком состоянии, она бы просто окончательно погибла. Опускалась и падала совсем низко до тех пор, пока Сила не забрала бы юную девчонку к себе, причём, возможно, не самым быстрым и безболезненным способом. Нет, выбрав кого-то одного, скорее всего жену, которая была, всё же ближе для Энакина, генерал просто не смог бы дальше спокойно жить, зная, что где-то там губит себя и умирает по его вине бывшая ученица. Трезво осознавая это, Скайуокер тяжело вздохнул, внимательно взглянув на пострадавшую Падме. Ему хотелось, очень хотелось сказать, что в качестве любимой женщины он выбрал бы её, хотелось объяснить, что при этом он всем сердцем не желал терять их обеих, но Энакину всё же пришлось принять твёрдое мужское решение, исходя из того, кому он действительно был нужнее в данный момент. Решение, за которое, Падме, наверняка, не простит его никогда.

– Асока больна, и ей нужна помощь. Я не брошу её! – превозмогая всю боль в сердце, всё желание обнять собственную супругу, успокоить, всё ей объяснить, твёрдо заявил Скайуокер.

Он мог сказать бы ещё многое, но решил ограничиться только этим, понимая, что и подобного, было даже чересчур достаточно. И генерал не ошибся.

Столь немногих, но таких «мощных» в эмоциональном плане слов хватило для того, чтобы окончательно «добить» итак «неустойчивую» Амидалу. Очевидно приняв ответ мужа, как выбор, сделанный не в её пользу, причём окончательный выбор, сенатор, что искренне верила в свою особую значимость для любимого человека, совсем вышла из себя. Её нынешнее состояние было столь близко к неуправляемой, полубезумной истерике, после такого-то шока, новый удар стал просто непосильной ношей для несчастной Падме. И женщина, уже совсем не обращая внимания ни на кого и ни на что вокруг, стала нести первое, что приходило ей в голову, причём, похоже ещё не до конца осознавая всю серьёзность и тонкость ситуации.

– Ах, не бросишь?! – гневно воскликнула она, вновь до боли в кистях, крепко сдавив пальцы в кулаки.

– А может, ты ещё пойдёшь и прямо при мне поцелуешь её? – дрожа от обиды, негодования, гнева и возмущения продолжала и продолжала орать Падме.

– Или Асока говорила правду, и вы уже целовались? – подобными словами и догадками Амидала хотела как можно сильнее и больнее задеть в отместку за отказ от неё собственного супруга, но лишь с губ женщины слетела следующая фраза, – А может даже и… – Падме внезапно осознала, что это вполне могла быть реальность.

Жестокая, суровая реальность, которую она не видела, не хотела видеть и всеми силами отрицала до сих пор, абсолютно идеализируя своего возлюбленного. От подобного открытия женщина, до этого стойко державшаяся за последние остатки самообладания, окончательно «сдалась». Из её глаз тут же брызнули горькие капли слёз боли и разочарования, которые она больше не могла удерживать внутри себя, и дальнейшие речи, сенатор уже толкала сквозь громкие безутешные рыдания.

– Нет, я не хочу, не хочу этого знать, – прикрывая мокрые, глаза с растёкшимся макияжем одной рукой, Амидала, будто пытаясь защититься от того, что мог сказать ей в подтверждение Энакин, резко выставила перед собой вторую кисть, дабы не дать сему произойти, просто изнемогая от собственных переживаний и страданий:

– Я не хочу верить в то, что ты опустился до того, чтобы изменить мне с малолетней наркоманкой…

В этом месте женщина аж задохнулась в истерике, сама осознавая всю суть сказанного, и весь ужас того, что это действительно могла быть правда, а вернее, ей и была. Голова сенатора просто шла кругом от обилия неприятностей разом свалившихся на неё, тем не менее, сие было ещё не худшим, что ждало Падме этим вечером.

Видя, что из-за того, как складывалась ситуация сегодня, Амидала уже начинала крайне преувеличивать и обвинять его в том, чего Энакин вовсе не делал, Скайуокер как-то нелепо попытался оправдаться. Хотя, на это он особо и не имел права, ведь отчасти генерал был действительно виноват, и всё же…

– Падме, я… – ничуть не собираясь врать и так доведённой до крайности любимой, Энакин хотел было сказать что-то ещё, но осёкся на полуслове, внезапно вспомнив тот раз в душе, а затем и в спальне Асоки, и понял, что гневные речи сенатора были абсолютно справедливыми, хотя и не во всём.

Ведь то, что было совершено, было абсолютно не намеренным. И уж точно ни о каких отношениях и, тем более, не о каком сексе с ученицей речи не шло.

– Всё было совсем не так… – начал одновременно оправдываться, объяснять и признаваться Скайуокер.

Но договорить даже до середины того, что он собирался сказать, Энакину было не дано.

Едва дыша от истерической нехватки воздуха, вся трясущаяся в эмоциональных рыданиях Амидала, моментально уцепилась за первую же произнесённую супругом фразу:

– Так значит, всё-таки было!? – от изумления и негодования даже перестав закрывать руками заплаканное лицо, Падме на мгновение затихла, в немом шоке уставившись на мужа от оскорбления и ущемления женщины расширившимися глазами.

Такого удара, такого предательства от любимого человека она просто не могла спокойно перенести. Да и никто не смог бы.

Быстро приблизившись к теперь уже бывшему, как она считала, супругу, сенатор со всей силы замахнулась, и влепила Энакину смачную пощёчину, в которую вложила всю бурю эмоций, что бушевали сейчас внутри Амидалы.

– Мерзавец! – сквозь зубы с гневным отвращением, процедила она.

Сенатору в данный момент было так больно, так обидно, что находиться и дальше в одной комнате с человеком, столь сильно задевшим её чувства, столь глубоко оскорбившим её, столь невероятно отвратительно предавшим её, было слишком мерзко.

Быстро развернувшись на невысоких, но изящных каблуках, женщина тут же попробовала уйти прочь.

– Падме… – отчаянно попытался задержать супругу в помещении, полу несправедливо обвинённый во всех смертных грехах Скайуокер, но Амидалу его проникновенный голос так и не остановил.

Понимая, что вот сейчас действительно существовала реальная угроза потерять свою единственную, раз и на всегда, причём потерять из-за того, чего по сути даже не было, генерал взволновался не на шутку. Можно сказать, даже разозлился, что жена не давала ему и шанса всё ей объяснить, доказать свои истинные чувства и намерения.

Быстро рванувшись за ней, Энакин резко ухватил Падме за одно из предплечий и развернул женщину к себе. Для пущего эффекта и уверенности, что та точно никуда от него не денется, Скайуокер, тут же положил вторую кисть с противоположной стороны и, вдавливая в руки Амидалы пальцы чуть ли не до синяков от опасения лишиться любимой навсегда, вновь попробовал быть убедительным.

– Да, выслушай же ты меня, наконец! – громко прикрикнул на супругу джедай, слегка встряхнув ошеломлённую жену в своих кистях.

Это действие, хотя и порядком напугало никогда не видевшую Энакина по отношению к ней таким сенатора, но, тем не менее, её гордости перед ним не сломило.

Ощущая к собственному «бывшему» мужу теперь лишь злобу и отвращение, при этом вновь оказавшись в его, когда-то столь приятных на ощупь руках, Падме тут же стала активно вырываться, не желая больше ни вспоминать прошлое, ни иметь со Скайуокером ничего общего, а, тем более, находиться так близко от него.

– Отпусти меня, предатель, изменник, садист, мне больно… Сейчас же отпусти! – громко взвизгнула сенатор, что было мочи сопротивляясь захвату резким выдёргиванием её предплечий из цепких пальцев генерала, – И больше никогда не прикасайся ко мне после этой несовершеннолетней ненормальной психопатки!

Потерпев несколько последовательных неудач оказаться на свободе, Амидала собрала остатки сил, и так рьяно встрепенулась в руках бывшего любимого, что оба они едва не стукнулись головами, и лишь сейчас, в самый для этого не подходящий момент, на глаза Падме вдруг попался относительно начавший недавно заживать кривой порез на лбу Скайуокера.

– Твоя рана, Энакин… – в один момент позабыв обо всём, что было до этого, изумлённо воскликнула Амидала, почему-то вдруг завороженно уставившись на генерала, который так и отпустил её от неожиданности.

Рука женщины легко скользнула по голове Скайуокера и, только сейчас до конца осознавшая какую-то лишь теперь открывшуюся ей истину, сенатор заговорила дальше:

– Так вот откуда она появилась… Это Асока разбила тебе голову, а ты соврал, соврал мне, прикрывая её. Ты всё время мне врал!

От произносимых ей слов, Падме ещё больше затряслась, как тонкий листок на осеннем ветру, и в ужасе приложила руку к собственным губам, то ли для того, чтобы не продолжить говорить столь ужасную правду, то ли для того, чтобы её внезапно не стошнило от слишком сильного волнения.

Ровно в таком же шоке, как и его супруга, слушая неожиданное истеричное, но отчасти правдивое открытие сенатора, Энакин уже в который раз почувствовал себя до безумия виноватым, хотя опять же виноватым не во всём том, в чём его обвиняли в данный момент. И желание джедая объясниться, наконец-то сказать жене пусть и горькую, но правду, хлынуло через край.

– Я не врал тебе, просто… Не мог… Не успел рассказать! Рана и… Поцелуй… – запинаясь от некого рода невозможности подобрать нужные слова, мгновенно затараторил Скайуокер, но из-за своей неуверенной медлительности опять был жёстко перебит, причём перебит уже не в состоянии остановить поток ни своих эмоций, ни своих мыслей, ни своих оскорблённых высказываний Падме.

– Нет… Мне больше не нужны твои лживые оправдания, извращенец, – резко влепив генералу вторую пощёчину, гордо прервала его Амидала, – оставь их для своей мелкой проститутки, – женщина ещё раз судорожно задохнулась в истерике и, пуще разрыдавшись, абсолютно уверено, жёстко заявила, – Я с тобой развожусь! Сейчас же убирайся вон из моего дома! – переполняемая обидой, гневом и негодованием из-за нанесённого ей такого рода оскорбления, сенатор злобно ткнула аккуратным, наманекюренным пальчиком в сторону выхода, и вновь запнулась, будто на несколько мгновений задумавшись о чём-то, а затем уточнила, – Нет, убирайтесь вы оба! Вон! Вон!

С каждым словом повышая и тон и эмоциональность своих требований, чтобы джедай и его падаван незамедлительно покинули её жилище, Амидала уже буквально подпрыгивала на месте от того, как сильно она трясла рукой, указывая на «дверь» квартиры. Общее душевное состояние Падме сейчас было даже хуже, чем вообще возможно представить. И, наблюдая за ней со стороны, не трудно было понять, что полу обезумевшая от всех свалившихся на неё происшествий, оскорблений, правды, боли и горя, в данный момент «Ангел» была даже менее адекватна, чем накачанная Асока. Трезво осознавая, что действия Амидалы являлись не столь истиной реакцией на его признания, а скорее тяжёлыми последствиями покушения на сенатора Тано, Скайуокер догадался, что в данный момент он абсолютно ничего не смог бы сделать. Его супруга была так расстроена, так взволнованна, так взбудоражена, что она просто не улавливала и не принимала ничего, никакой правды, никаких знаков на словах или в действиях, кроме тех, что могла видеть в данный момент она. И донельзя опечаленному и невероятно боящемуся потерять любимую Энакину абсолютно не хотелось усугублять ситуацию, а всеми своими попытками оправдаться или объясниться он сейчас только делал хуже и хуже. От чего, совершенно расстроенно и тяжело вздохнув, так, будто на его плечах в данную секунду лежал весь груз проблем этого мира, Скайуокер, скрипя сердцем, решил подчиниться.

Быстро развернувшись, генерал, не сказав больше ни слова, ввиду их абсолютной бесполезности, спешно направился в сторону комнаты, из который доносился шум крушащихся предметов.

– Выпустите меня! Выпустите немедленно! – бушевала внутри, тоже совершенно неадекватная в данный момент и не получавшая того, чего ей хотелось, эгоистичная Тано, – Или я всё здесь сломаю, разобью, разнесу… Или я убью… – под конец перейдя не только на грубые пинки и удары руками и ногами по чему попало, в том числе и прочной металлической двери, а уже на вполне реальные для её нынешнего состояния угрозы, девушка хотела сказать «убью себя».

Однако, внезапно, преграда, отделявшая наркоманку от внешнего мира, сама устранилась так резко, что навалившаяся всем её весом на деверь тогрута, чуть было не упала на пол, едва удержавшись на тощих ногах, а перед девушкой в один момент предстал Скайуокер.

– Пошли, Асока. Мы уходим, – относительно спокойно и в то же время крайне обречённо произнёс генерал, аккуратно положив руку на одно из хрупких плеч Тано, чуть подталкивая ту в нужном направлении.

Явно попавшая врасплох, ничего не понимающая наркоманка, в итоге таки добившаяся своего, от изумления даже не нашлась, что сказать и, лишь как-то присмирев, удивлённо произнесла:

– Э… Ну, ладно…

А затем, покорно двинулась следом за учителем.

Всё ещё стоявшая посреди разгромленной «гостиной» и даже уже переставшая плакать Падме невероятно оскорблённым и обиженным до глубины души взглядом провожала когда-то столь близких ей людей, сегодня, в один день, в один момент, ставших для Амидалы чуть ли не злейшими врагами, причинившими ей такую боль. Видеть их, тем более, созерцать мастера и падавана, так называемых правильных джедаев, а на самом деле тайных любовников, вместе, было для сенатора просто невыносимо, непередаваемо жестокой пыткой. Наверное, от того, сломленная Падме, стараясь держаться как можно более гордо и отстранённо, позволила себе абсолютно по-хамски поторопить их, крича ненавистной «парочке» разнообразные гадости вдогонку:

– Правильно, вот и убирайтесь, мерзавцы, предатели, извращенцы! Убирайтесь вон!

Уже в который раз, сенатор до побеления костяшек сжала пальцы в кулаки и судорожно махнула обеими руками сверху вниз от бессилия и безысходности.

Её убитый голос болезненным эхом отдался в любящем сердце Энакина, просто мгновенно заставив того остановиться. На некоторое время задержав и бывшего падавана в «дверях», его теперь уже тоже бывшего дома, Скайуокер смело развернулся лицом к любимой, пытаясь заглянуть в её глаза, наладить духовный контакт, который передал бы всю искренность, всю правдивость его прощальных слов. Взгляды заплаканной Амидалы и абсолютно расстроенного генерала невольно встретились, и Энакин заговорил, хотя и понимал, толку от этого будет крайне мало, но в его душе до сих пор горела последняя самая мельчайшая толика надежды, что сквозь броню обиды на страшнейшее предательство в жизни, до сих пор любящее сердце супруги отзовётся на его мольбы и ответит… Пусть даже не сразу, но когда-нибудь, ответит доверием и правильным осмыслением произошедшего и произнесённого.

– Падме, я понимаю, ты сейчас слишком расстроена из-за всего случившегося, и поэтому ухожу, чтобы ещё больше не травмировать тебя. Но я вернусь, и мы всё обсудим. Конечно, тому, что тебе довелось пережить из-за нас, нет никакого прощения, мы… Я виноват, но Ангел, я всё же прошу и за себя, и за Асоку, твоего снисхождения…

Фразы и предложения, произносимые Скайуокером, звучали так красиво, так искренне и благородно, так идеально, но для обманутой и обжёгшейся Падме они уже ничего не значили. Все эти извинения, все эти раскаяния, нежности и мольбы о снисхождении казались ещё одной, отвратительной уловкой мужа-изменника обелить себя и свою драгоценную сумасшедшую ученицу. Вконец обнаглевшую развратную девчонку, которую Скайуокер защищал, ставил, превозносил больше и выше собственной законной жены. Девчонку, что разбила их с Энакином любовь одним своим появлением, что раз и навсегда разрушила, казалось бы, идеальный, счастливый брак. И от осознания этого, Амидале вдруг стало ещё противнее и больнее, как будто само существование Асоки выжигало в её умирающем сердце горючей кислотой огромную дыру пустоты, заполняемую лишь страданиями и отчаянием, злобой и ненавистью, унижением и гневом.