Текст книги "Новые приключения во времена Людовика XIII (СИ)"

Автор книги: Немов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

–Уф, наконец-то!– отозвался де Силлек, не подозревая, какое облегчение написано на его лице.– Отказались служить Его высокопреосвященству?

–Еще бы!

–Я знал!

–Да!?

–У вас, мадам, все видно в глазах!

–Видели бы вы глаза кардинала!

–Что, стоило посмотреть? – серьезно осведомился граф. Они взглянули друг на друга и залились хохотом.

–Неужели г-н кардинал до сих пор не понял, что значит рассердить г-жу дю Трамбле? – спросил мушкетер.

–Он опять грозил мне Бастилией, если я откажусь стать его осведомительницей!

–Да что вы?

–О, да! Это очень страшные слова, потому что не знаешь наверняка, пустая угроза это или уже отдан приказ задержать меня при выходе из дворца! Хотя в этом есть что-то такое… Зато мне никогда не придет в голову жаловаться на скуку!

–И то верно, сударыня! Я заметил, что каждый день ваш день не похож на остальные!

Ни с кем Изабелла не ощущала такой духовной близости как с графом де Силлек; с ним было спокойно и просто, он понимал ее, как никто! Удивительное чувство испытывала Изабелла – будто знает графа давно, так давно, что способна понять, что он скажет еще до того, как губы де Силлек произнесут слова! Пережитые вместе возбуждение и тревога смыли, наконец, внешние рамки бесстрастия обоих, и молодые люди, перестав скрывать от друг друга свои надежды и тревоги, стали вдруг сами собой. Оба обладатели живых честных характеров, проницательные, владеющие широкими знаниями во многих областях, дипломатичные, они ехали к дому г-на де Тревиля, весело болтая обо всем на свете и получая от беседы друг с другом несказанное удовольствие. Де Силлек по дороге купил у уличной торговки себе и спутнице бриоши с сыром, и оба они с наслаждением их уплели. Оказалось вдруг, что оба любят острые блюда и старинную лютневую музыку, знают наизусть стихи аквитанских трубадуров и более всего ценят в людях честность, мужество и верность своему слову!

Обладатели чрезвычайно красивой благородной внешности, темноволосые, темноглазые, эти дворяне представляли собой прекрасную пару, в которой подвижность одной сочеталась с уравновешенностью другого; а легкость Изабеллы только оттеняла надежность Армана де Силлек! Возбуждение и любовь превратили Изабеллу в королеву, влюбленную в своего короля. А этот король ехал рядом, оберегая и охраняя, и задавал шутливые вопросы о монастыре святой Урсулы, где училась Изабелла с восьми лет.

–О, да! – живо рассказывала Изабелла. – Мне очень нравилось у дяди в поместье в Гаскони, где я росла вольной птицей, бегала по полям, лазала по деревьям. Но родилась я здесь, в Париже, поэтому мне здесь столь хорошо! И это правильно.

–Да, это так, – задумчиво подтвердил де Силлек. – Некоторые мои знакомые терпеть не могут Париж, а мы живем здесь и любим его.

Изабелла была несказанно благодарна ему за это объединяющее слово “мы”.

–Вы родились здесь, сударь, да?

Де Силлек улыбнулся.

–Моя мать, урожденная Катрин де Перрон, была фрейлиной в штате королевы Маргариты, супруги короля Генриха IV. Отец мой, человек безукоризненно честный, служил королевскому трону верой и честью много лет. После моего рождения он испросил у Его величества отпуск, что было ему даровано не без неудовольствия, и вернулся с семьей в Орлеане. Там я и провел детство. А вот с восьми лет… он растил меня один. Отец изумительно ловко владел всеми видами оружия, превосходно фехтовал. Сами понимаете, я не мог посрамить честь сына такого необыкновенного человека. Он погиб в битве при Азенкуре.

–Я не знала вашего батюшку, сударь, но мне его светлость представляется непреклонным в вопросах чести, но добрым и милосердным дворянином. Мне кажется, вы очень похожи на него, сударь!

–Какой вы бываете разной, г-жа дю Трамбле! Воинственная, задумчивая, безрассудная, романтичная! Но какая же вы на самом деле?

–Вы – тоже разный. Я всегда вас понимаю, но иногда не узнаю.

–Да?

–Но в вас есть что-то, что никогда не меняется.

–И это…?

–Сердце. Душа.

–О, г-жа дю Трамбле, приветствуем вас! – раздался позади радостный голос де Порто. Они вместе с де Дромолем нагоняли нашу пару.

–Откуда это вы едете вместе? – с подозрительным видом спросил барон де Дромоль. – Если, конечно, это не секрет? Или секрет? То– то у вас чрезвычайно загадочные лица!

–Мы из Венсена, – быстро произнес де Силлек. Красивые брови его сдвинулись.

–Вы гуляли в Венсенском парке? – переспросил де Порто заинтригованно.

–Из Венсена!? – изумился де Дромоль, – Но, г-жа Изабелла, это я приглашал вас сегодня на прогулку, вы только что отказались ехать со мной!

–Я не могла ехать с вами!

–А поехали с де Силлек? Как же так! Может быть, мне прямо спросить у вас, де Силлек, в чем ваш секрет успеха у дам? Клянусь, я сохраню его как величайшую драгоценность! Не успели вы, овеянные славой, вернуться из очередного своего задания, как г-жа дю Трамбле, наша непреступная мадам Изабелла, которую мы все так любим и на которой я день и ночь мечтаю жениться, едет с вами гулять в Венсен! А ведь эта прогулка была обещана мне!

Лицо де Силлек посуровело. Изабелла сидела как на иголках.

–Нечасто мы провожаем ее! – продолжил болтливый де Дромоль с каким– то непередаваемым ехидством. – Чем таким владеете вы, де Силлек, что г-жа Изабелла едет именно с вами? Что есть в вас такое, помимо, конечно, изумительного владения шпагой и дьявольской мудрости? Но учтите, де Силлек, это я давно знаю г-жу Изабеллу. Я имею некоторую привилегию быть ее постоянным спутником, а не вы!

У Изабеллы защемило сердце от острого взгляда де Силлек. Ни капли тепла не осталось в его выразительных темных глазах. О, поистине в дурную минуту появились их друзья!

–Я первый приглашал вас в Венсенн, или вы забыли, мадам? – воскликнул де Порто в свою очередь обиженно. – Вы же мне обещали… Вы говорили, что мое общество нравиться вам более остальных!

–Но я же говорила совсем не так! – растерялась Изабелла. Мужчины словно сговорились свести ее с ума! Все трое с разными выражениями лиц в упор глядели на графиню. Изабелла растерянно облизала губы.

–Вы что же, отказываетесь от своих слов? – настаивал де Порто. – Вы хотите меня обидеть?

–Но, г-н де Порто…

–Вы отказываетесь ехать со мной? О, черт возьми!

–Нет, но все-таки я должна сказать …

–Я оставляю вас, г-да, – вмешался де Силлек.

Он поклонился и пришпорил коня.

–Что это с де Силлек? – невинно поинтересовался де Дромоль.

У Изабеллы дрожали губы от обиды. В какое ужасное положение поставили ее друзья! О, она была готова накричать на своих друзей, разрушивших возникший тоненький мостик взаимопонимания между ею и Силлек, отчитать их, огорошить холодностью, но… Но они не были не виноваты в ее любви. Они ничего не сделали, чтоб заслужить упреки графини. Друзья искренне любили ее, защищали, хотели быть рядом. Изабелла вскинула голову, надеясь, что слезы не покатятся по щекам. Горький комок стоял в горле.

–Поехали, г-да, – тщательно следя за модуляциями своего голоса, предложила она. – Г-н де Тревиль ждет нас.

И все. Как будто ничего не случилось. Де Силлек словно забыл, что он с г-жой дю Трамбле ездил к г-ну кардиналу, что он терпеливо ждал ее два часа и готов был поднять на ноги весь Париж, если б она не вернулась! Де Силлек вновь стал незнакомцем.

Изабелла эти дни ходила как во сне. Она посещала дядю, улыбалась мушкетерам, ездила гулять в Венсенский лес с де Порто, и думала только об одном человеке с черными выразительными глазами и волевым лицом – о графе де Силлек. Бывало, они сталкивались лицо к лицу на Парадной лестнице г-на де Тревиля: Изабелла заливалась краской, а де Силлек снимал шляпу перед ней, безучастно глядя в сторону. Изабелла не знала, что и думать, теряя надежду на хотя бы приветливый взгляд бравого мушкетера. При всех своих превосходных душевных качествах граф де Силлек, оставаясь в рамках вежливости, чрезвычайно холодно относился к женщинам, причем к любым – молодым и старым, – чем лишил Изабеллу возможности вести себя с ним свободно. Она ни за что бы ни согласилась походить на дам, которые вешаются на шею к некоторым красивым дворянам, навязываются им, вызывая у окружающих только презрение и скрытую насмешку. Боясь показаться графу де Силлек именно такой, Изабелла была вынуждена вести себя неприступно, стараясь не подать и вида, как мучает ее эта игра в холодность и при этом безукоризненно играя свою роль.

Она только издали могла любоваться графом, каждое движение которого волновало графиню, заставляло дрожать, краснеть, бледнеть. Наблюдая за ним и его друзьями, она лучше узнавала всех их. И чувство ее крепло и становилось все острее и все больнее отдавалось в душе.

Де Батц по праву считался одним из самых разудалых забавников среди всей этой бесшабашной парижской молодежи, неистощимый на шутки и солдатские россказни; он с готовностью затевал дуэли, очаровательно улыбался всем дамам подряд и, если и был иногда по-солдатски грубоват, то лишь самую чуточку. Настроение Шарля де Батц сменялось стремительно, отчего мушкетер никогда не сидел на месте – он рыскал по Парижу в поисках приключений, был вхож в неисчислимое количество компаний – от швейцарцев до конных гренадеров; умел ухаживать и за цветочницей на рынке и за знатной дамой, которую привлекала его несравненная пылкость и некоторое фанфаронство. Де Батц ежеминутно излучал фейерверк жизненной энергии, отчего казалось, что из него сыплются искры. Обладатель острого ума, он всегда выходил победителем в словесных баталиях, которые совсем не давались Исааку де Порто, также претендовавшего на негласный титул острослова.

Человек храбрый, веселый, тщеславный, де Порто самоуверенно считал себя непревзойденным оратором и откровенно удивлялся, когда его молодой друг обходил его. Де Порто не давал себе труда скрывать свои мысли и говорил всегда только правду, отчего окружающие были либо его яростными противниками, либо самыми горячими его последователями. При этом Исаак, физически необычайно крепкий и чрезвычайно выносливый, имел славу первого фехтовальщика в Париже и был бы доволен жизнью, если бы не г-н де Батц с его вечным ажиотажем и выдумками, вовлекающий друга в вечные истории. То они, переодевшись бедными монахами – капуцинами, подвязанные веревками, являлись за милостыней в дом Ришелье, чтоб подшутить над гвардейцами, то на пару соблазняли красоток, то, влюбившись однажды в Ее величество Анну Австрийскую, тайно писали ей стихи. Узнав об очередной их проделке, де Силлек хмурил брови и в резкой форме выговаривал де Батц и де Порто. Оба они искренне винились, а через неделю придумывали что– то вновь.

С г-ном де Порто было всем удобно – человек добродушный, он легко утешал людей печальных. Правда, на свой лад – его забавные истории, которые он то ли выдумывал, то ли действительно подмечал, имели такой же фантастический успех, как его показательные выступления со шпагой или пистолетами на лужайке перед домом де Тревиля. При этом Исаак де Порто всегда помнил о печальной судьбе своего родителя, рано умершего от приступа подагры, и старался не переутомляться, не волноваться, почаще плотно кушать и, по – возможности, не скучать. Последнее ему не удавалось ни при каких обстоятельствах – если де Батц соревновался с ним в ораторском искусстве, то де Арамисец был его соперником в области галантности. Подражая бывшему семинаристу, де Порто тщательно следил за своей одеждой, своими тратами, чтоб производить впечатление человека экономного, и своей речью, которая, по мнению Исаака, должна же была когда-нибудь стать столь же ясной и чистой, как у де Арамисец.

Де Арамисец был непостоянен в настроении. Он большую часть времени был мягок, участлив и сострадателен. По многолетней монастырской привычке, де Арамисец много слушал и мало говорил, любезно улыбался окружающим, тщательно оберегая свои чувства от посторонних, и, как считала Изабелла, оставался в глубине души необычайно романтичным. При этом де Арамисец мог иногда высказать, казалось бы, совершенно беспричинные резкость, язвительность и колкость. По– видимому, мушкетер был способен затаить обиду и отомстить тайно, оставаясь в тени, как отец Жозеф. Его способность подмечать мелкие детали и длительно их помнить, чтобы вовремя огласить их с самым невинным видом, поражала графиню дю Трамбле. Она про себя только дивилась, насколько ловко Анри де Арамисец, ласково улыбаясь Джулии, ни на миг не выпускал ее из поля зрения. Даже в доме г-на де Тревиля молодой мушкетер, даже когда был занят беседой с другими, вдруг, в самый последний момент кротко тянул что-то вежливое, но несказанно компрометирующее своего собеседника! Так было и с сыном маршала Бассомпьера, который ухаживал за Джулией и однажды, желая произвести хорошее впечатление, при всех рассказал ей о своих наградах от короля Людовика:

–Его величество лично отметил меня как человека ловкого и смелого, г-жа де ла Шпоро! Я навсегда запомнил тот день!

–О, милый наш Бассомпьер, – мягко протянул тогда де Арамисец, похлопывая себя перчатками по бедру, – я тоже припоминаю тот замечательный день! Это было в тот вечер, когда г-н де Тревиль отругал вас совершенно напрасно. О, вы, конечно, не нарочно перепутали приказ и явились не на то место, где мы вас ждали, чем несказанно подвели всех! Его величество, ждущий своих мушкетеров две четверти часа, был крайне недоволен! О! Вы что же, расстроились, что я припомнил тот прискорбный для вас случай? Право, я не хотел…

И де Арамисец смягчил сказанное тонкой усмешкой.

Бассомпьер схватился было за шпагу, но вовремя заметил тот же быстрый жест не только у де Арамисец, но и у трех его верных друзей. Такая мощная поддержка, конечно, могла остановить кого – угодно! Джулия с трудом сдержала усмешку, глядя на раздосадованного Бассомпьера, который заставил себя опустить оружие и довольствоваться только рассерженными взглядами на четырех мушкетеров, а де Арамисец улыбался лучезарно.

Он слыл гурманом, человеком чувствительной натуры; одевался в светлые камзолы с множеством застежек и шнурков, рубашка под его камзолом всегда была белоснежна, а шпага начищена до блеска. Де Силлек частенько признавался, что даже он, если б не знал Анри де Арамисец близко, ни за что бы ни догадался, какие противоречивые качества могут легко уживаться в этом милом и галантном на вид человеке.

Сам де Силлек в маленькой компании четырех друзей был невозмутим неизменно. Окружающих он наблюдал издали, редко вмешиваясь в разговоры, а уж тем более в споры. При этом де Силлек обладал удивительно властным голосом, который в нужный момент действовал на людей горячих – умиротворяюще, а людей пылких остужал не хуже вырываемой из ножен смертоносной шпаги. Именно поэтому, когда он говорил, все начинали невольно прислушиваться к его словам. Де Силлек был сыном мастера клинка, не знал поражений, но никогда не хвалился своим талантом фехтовальщика, как порой делали де Порто или де Батц.

Строгая внутренняя дисциплина, безукоризненное владение собой, личное мужество, холодная голова, широкая эрудиция, поистине безудержная храбрость и надежность неизменно делали де Силлек судьей в бесконечных спорах мушкетеров. Кроме того, к де Силлек частенько обращались, когда нужно было выпутаться из какой– нибудь щекотливой ситуации и умоляли о совете, который давался неизменно ровным голосом. Обладая феноменальной памятью и ясным логическим умом, граф так невозмутимо и обстоятельно отвечал на любой вопрос, будто знал ответ наизусть. В общем, на де Силлек можно было положиться в любом случае – в случае дуэли, праздничного обеда или нюансов кодекса чести.

Но вокруг его была будто каменная стена, ибо де Силлек – отличный воин, надежный друг, человек честный и мужественный, – о себе не говорил никогда. Он, казалось, находил совершенно естественным подобное положение вещей, и совсем не тяготился этим. Но Изабелла дю Трамбле, как ни странно, видела его совсем другим, даже когда он молчал, и вскоре начала бояться себя, ибо чувствовала, что, понимая, смотрит на красавца, умницу, безусловный авторитет среди мушкетеров г-на де Силлек не себе принадлежащими глазами. По природе он был общителен, но первым в разговоры вступал не часто; из скромности не принимал похвалу, хотя, как вскоре всеми правдами и неправдами вызнала Изабелла, именно граф де Силлек имел больше всех особых наград от короля Людовика. Ему часто поручали ответственные задания, требующие безукоризненного знания законов чести, особого мужества, а порой и весьма большой для простого мушкетера самостоятельности. Сам де Тревиль иногда в некоторых щекотливых ситуациях советовался именно с де Силлек, полагаясь на его мудрость и разностороннее образование. Но де Силлек никогда не выделял себя перед товарищами, держась в рамках ровного приятельства со всеми.

–А с чего это ты расспрашиваешь меня об Армане де Силлек? Почему ты заинтересовалась им? – как-то спросил у Изабеллы де Тревиль.

–Я, дядюшка, спрашиваю вас без какой– либо задней мысли…

–Ты в чем– то подозреваешь его, верно? В чем, говори прямо! На моей памяти де Силлек ни разу не совершил ни единого поступка, который вызвал бы мои малейшие нарекания или нарекания Его Величества! Почему же он так заинтересовал тебя? Или дело не в том, что ты его подозреваешь в бесчестии, а как раз наоборот!? Возможно, произошло некое событие, о котором мне следует знать? Может быть, ты расскажешь мне, что с тобой происходит, милая племянница!? В последнее время у тебя странный вид.

С ужасом думала Изабелла о том, что и остальные догадываются о ее чувствах к бравому мушкетеру. А это, наверно, происходило! Мушкетеры начали странно поглядывать на внезапно бледнеющую графиню дю Трамбле, замечать трепещущие ресницы, стиснутые ладони. Жули тоже видела все. Стоило кому– нибудь небрежно заметить:¬

–А вот де Силлек вчера принял вызов г-на дю Соль и за две минуты разбил его наголову…, – и Жули становилось до глубины души жаль подругу. Та, слушая, мужественно делала безразличное лицо, но гл¬аза безнадежно выдавали Изабеллу – огромные, серые, как сталь, полные муки, нежности и тревоги.

Лицо же де Силлек каменело при одном виде племянницы де Тревиля.

Жули качала головой. Один раз она попыталась было порасспрашивать подругу, но та только покачала головой.

–Расскажи мне, – просила Жули, – расскажи, что тебя так терзает, Изабелла! Не мучайся одна, иначе столь сильные и не высказанные чувства убьют тебя! Расскажи, отчего это ни ты, ни он не можете сделать шаг друг к другу!? Что все время стоит между вами, о, боже мой?

Изабелла отрицательно качала головой.

–Нет, – произнесла она твердо. – Это касается только меня!

–Я же твоя верная подруга. Я никогда не посмеюсь над тобой и никогда тебя не выдам! И я знаю, что ты любишь его! И он почему-то предпочитает делать вид, что равнодушен…

–Пока я жива, Жули, мы никогда с тобой не будем обсуждать г-на графа, его поступки, намерения и чувства, уж прости меня!

Жули изумленно всплескивала руками, но добиться чего– то большего не могла, хотя в глубине души она и понимала, что другого ответа от деликатной Изабеллы ждать не приходилось! Граф де Силлек поделился с графиней какими-то своими мыслями, и она теперь стойко промолчит на любые вопросы окружающих, чтоб только не выдать его, щепетильного и гордого, не поставить случайно в неловкое положение!

Жули вздохнула. На месте Изабеллы она не прожила бы недели в таких муках безответной любви, да еще не смея рассказать о своем возлюбленном лучшей подруге! Все – таки со сложными людьми тяжелее, чем с тем, кто открыт и весел! Как хорошо, что сама Жули счастлива! Де Арамисец и не думал скрывать свою любовь к маркизе, что светилась в его голубых глазах, звучала в смехе, проскальзывала в любом жесте. После множества словесных поединков с настойчивыми поклонниками маркизы, из которых он всегда выходил победителем, все как-то смирились с правом де Арамисец первым заботиться о прекрасной Жули.

Одним из тех, кто был побежден, оказался и де Рон. Трижды дрался он на дуэли с де Арамисец и был трижды ранен. Теперь все приятели де Рона частенько язвительно интересовались:

–Сможешь ли ты, наконец, и в четвертый раз справиться с этим головорезом де Арамисец?!

–Черт возьми!– бессильно отзывался де Пон, скрежеща зубами. – Смейтесь, смейтесь, г-да! Я еще расправлюсь с этим негодяем, и тогда посмотрим, кому, в конце концов, станет весело.

Угрозы де Рона не волновали де Арамисец. Гораздо серьезнее беспокоило его искреннее внимание к Жули некоторых важных господ. Сын маршала Бассомпьера, герцог де Бельфон, набирался мужества сделать маркизе де ла Шпоро еще одно предложение руки и сердца.

–Я надеюсь, она все – таки станет моей женой!– мечтал он, не скрывая от своих приятелей мушкетеров, среди которых, конечно, были люди очень знатные, своих планов.– Я думаю, она отказывала мне два раза из – за этих ее женских скромности и застенчивости, верно!?

–Ну, да, конечно, только из-за них!– подтвердил де Дромоль, толкая своих приятелей в бок. Мушкетеры смеялись.

–Так положено у их пола, я знаю, а г-жа де ла Шпоро – создание самое скромное, нежное и воздушное из всех, о ком я только слышал! Конечно, она не может признаться отцу, что питает ко мне особые чувства!

–Конечно, нет, милый герцог!– вставил кто– то из приятелей.

–Но в это раз я не попаду впросак и буду более настойчив! Я ради нее переверну землю и небо! Я докажу его светлости г-ну маркизу, что как никто другой достоин руки его прелестной дочери!

–Что ж вы тогда все медлите, милый герцог?– задорно переспросил его барон де Дромоль.– Смотрите, как бы кто-нибудь более ловкий не обогнал вас в своем намерении жениться на прекрасной маркизе!

–Да кто же именно решится перейти мне дорогу? Договаривайте, де Дромоль, или вы по своей ужасной привычке отказываться от сказанных слов, сейчас сообщите мне, что ляпнули это просто так, не думая!

–Нет у меня привычки отказываться от своих слов!

–Назовите мне имя моего противника! Называйте, называйте и побыстрее!

–Я думаю, милый герцог, вряд ли кто решиться назвать вам его!

–Черт возьми, де Дромоль! Просто назовите мне имя, без всяких ваших предисловий и объяснений!

–Зачем это?

–Я немедленно вызову этого человека на дуэль и убью его!

–Да мы все тут влюблены в ее милость маркизу де ла Шпоро! Не драться же вам с целым белым светом!?

–С целым светом, возможно, и не буду, но с любым, кто встанет у меня на пути, я скрещу свою смертоносную шпагу, будьте спокойны! Ну, кто решится первым стать моим противником, г-да?

Де Арамисец, стоявший среди друзей, стиснул эфес шпаги и, бледный, разглядывал смеющиеся лица приятелей.

–Через день!– сообщил всем герцог торжественно. – Я через день сделаю ей предложение! Я уверен, что на этот раз она согласится разделить мое имя и мой титул!

Он не видел, как де Арамисец, склонив голову, внимательно рассматривал вензеля на своих перчатках. Герцог не знал, что его тайный соперник из тех людей, кто предпочитает действовать в любых условиях.

========== Глава 14 Ночь в Лувре ==========

Изабелла зевала. Она с ногами сидела на удобном диванчике, обитом желтым бархатом, и пыталась добиться, чтобы оба глаза не закрывались одновременно. Жули полулежала в уютном кресле напротив. Сегодня им предстояло бодрствовать всю ночь на посту у покоев Ее Величества. Четыре часа назад они закрыли двери покоев после лекаря и личных камеристок королевы и сейчас старались бодрствовать в ожидании возможного вызова к Ее Величеству – почитать Библию, взбить подушки или подогреть простыни. Утром дежурным фрейлинам предстояло проводить к Анне Австрийской слуг и членов королевской семьи.

Изабелла опять зевнула. Лувр уже глубоко спал под охраной гвардейцев кардинала. Мушкетеры сегодня не дежурили, к досаде обеих подруг. В этих долгих ночных дежурствах только и была радость – поговорить со знакомцами из роты мушкетеров. Все остальное ночное время – тягучее как липовый ароматный мед – приходилось бороться со сном. Особенно тяжело было, когда королеве Анне не спалось – приходилось ходить туда– сюда, бегать за теплым стеганым покрывалом, молоком на кухню или читать вслух церковные гимны.

Фрейлины обычно имели поистине превосходное здоровье и такую же смелость, ибо беганье по темному, а порой холодному дворцу, по узким лестницам или переходам, безусловно, не способствовало укреплению жизненных сил. Но ни одна из фрейлин не согласилась бы добровольно отказаться от подобной чести – быть приближенной королевы. Анна Австрийская, истая испанка, впервые из всех французских королев самолично набирала себе фрейлин, руководствуясь лишь личным впечатлением, а потом уже подробными рекомендациями. Только пятеро их них были представлены ей королем, и именно они не пользовались ее беззаветным доверием.

Фрейлины дежурили и днем и ночью, часто подменяли друг друга, и, в общем, пользовались в Лувре относительной свободой. Но все они были превосходно воспитаны, образованы, знали несколько языков, умели врачевать, готовить, составлять букеты, шить и все как одна превосходно читали вслух. На дежурство они приходили в скромных платьях светлых тонов, почти без декольте, которые королева не любила, до сих пор отдавая предпочтения закрытым испанским нарядам, чем французскому открытому платью. Фрейлины все как один старались быть разговорчивыми, веселыми и набожными дамами. Исключение составляла, пожалуй, только Изабелла дю Трамбле. Но, по словам королевы Анны, юной графине многое прощалось, ибо Изабелла даже молчала жизнеутверждающе.

Жизнью девушек во дворце распоряжалась обер-гофмейстерина, сорокалетняя Мария де Роган, особо доверенное лицо у королевского трона. Она и следила, чтоб те жили в подходящих условиях, имели самое необходимое и были сыты и хорошо одеты. Но Джулия в первый же день своей службы во дворце твердо сообщила г-же де Роган, что они с Изабеллой сами будут следить за своей крошечной комнатой, и в особом внимании не нуждаются. Герцогиня де Роган только порадовалась за подруг и переключила внимание на других девушек, менее самостоятельных и более нерешительных.

–Может быть, стоит еще раз поужинать? – вяло спросила сейчас Изабелла, глядя на остатки заячьего паштета и шпината на маленьком столике красного дерева, приткнувшемся в углу комнаты. От голоса подруги Джулия вздрогнула и проснулась.

Комната дежурных фрейлин была маленькой, но очень приспособленной для охраны сна Великих лиц государства. Здесь стоял пюпитр с разбросанными листами бумаги и перьями, низкий стол с книгами у догорающего камина, две лютни, виола лагамба и кастаньеты притулились на особом возвышении у окна. Там же стояли два табурета, затянутые ярким синим бархатом с королевскими лилиями. Две двери располагались друг против друга – одна вела в покои королевы, вторая – в приемную. Обе они, украшенные овальными вставками из менского фарфора, были сейчас закрыты. Фарфор красиво блестел в неровном свете двух высоких канделябров на двенадцать свечей. Пламя слегка колыхал приятный ночной ветерок из полуоткрытого окна, выходящего в садик королевы.

Изабелла поежилась от ночного воздуха и вздохнула. Она взяла потрепанный томик любовных стихов Арнаута Добеле, который перечитывала в последнее время, и медленно прочла вслух:

–Смотрю на нее, онемев

И сердце к ней так устремив,

Что и в груди не сдержать,

Если б на нем не лежали

Думы о той, что умножит

Власть надо мною в свой срок, -

Только о том и мечтаю! Ах, Джулия, как, должно бы прекрасно услышать такие изумительные стихи из уст любимого!

Жули не ответила, глядя широко раскрытыми глазами, как тихонечко открывается дверь приемной. Де Арамисец украдкой сделал Жули знак и скрылся.

–Жули, послушай еще одно замечательное стихотворение! Мне кажется, тебе оно понравится:

Готов я, любви восхотев,

Жечь свечи и масло олив,

Тысячи месс отстоять,

Лишь бы мне счастие дали.

Пусть мне Люцерну предложат, -

Светлой головки кивок

Я на нее не сменяю, – медленно читала Изабелла.

–Я сейчас приду, – прошептала Жули и соскочила с кресла. Она поправила волосы на затылке, разгладила юбку платья красивых горчичного и белого цветов с роскошными кружевами по подолу и вышла. В приемной, тускло освещенной только светом из Фрейлинской, никого не было. Жули огляделась. Не делает ли она ошибку? Но оставаться рядом с Изабеллой она не могла, слишком уж была заинтригована. Где– то скрипнула половица под осторожной ногой. Жули огляделась и пошла на звук.

Необычно тихо было в Королевском дворце, будто днем не бега¬ли здесь пажи, не сплетничали разряженные придворные, не звенели бокалы с красным вином! Осторожно ступала Жули по паркету, словно влекомая некой силой.

Одна из маленьких гостиных была освещена. Маркиза заглянула туда, дрожа от любопытства и предвкушения чего– то необычного в своей жизни.

–Входите же! – раздался торопливый шепот. Жули вздрогнула. Де Арамисец, смертельно бледный в свете свеч, собственной персоной предстал перед ней. Красивые руки его комкали перчатки. Де Арамисец улыбнулся с таинственным видом и жестом пригласил Жули в комнату.

–Что это значит? – прошептала маркиза и вошла, шурша юбками. Она присела на диван у дверей.

Де Арамисец глубоко вздохнул.

–Я поменялся дежурством с одним гвардейцем кардинала, который несет караул недалеко отсюда. Он будет дежурить в следующий раз вместо меня.

Жули, замирая от волнения, молча глядела на него. Де Арамисец прошел к дверям и запер их на задвижку.

–Вы заперли дверь, сударь!– воскликнула Джулия, трепеща от волнения.– Объяснитесь немедля, что все это значит, де Арамисец! Вы, ночью, в Лувре, просите фрейлину королевы Анны остаться с вами наедине!

–Я должен непременно вам открыться сегодня!– начал он, устремляя на маркизу полный нескрываемого обожания взгляд, проникший в самую глубину сердца Жули.– Я не в силах более терзаться неизвестностью, которая изводит меня день за днем!

–О, сударь, не говорите загадками!– возразила Жули строго. Сердце ее трепетало от сладкого предчувствия. – Если сейчас королева Анна внезапно позовет меня, а меня не окажется в приемной, я и представить себе боюсь, что будет! Я не могу задерживаться, чтоб побеседовать с вами, я на дежурстве, должна немедленно идти! Вы не должны задерживать меня, сударь!

–О, сударыня, дайте мне хотя бы четверть часа!

–А затем я буду свободна?

–Да, моя госпожа!

–Говорите, де Арамисец, у вас не более десяти минут!

Де Арамисец в сильнейшем волнении прошелся по комнате. Жули, сцепив на коленях руки, не могла отвести глаз от стройной красивой фигуры молодого мушкетера, от его изумительно светлых глаз, таящих в себе любовь, радость, восторг! Маркиза обожала в де Арамисец все: его чуть хрипловатый смех, движения, полные какой-то кошачьей ловкости и грации, манеру внимательно слушать, чуть склонив голову к плечу.