Текст книги "Окутанная тьмой (СИ)"

Автор книги: Имилис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 56 страниц)

– И куда ты опять собралась идти? – Люси замирает посреди пустынной дороги, нарытой плотным покрывалом темноты, нехотя оборачиваясь на до боли знакомый голос, окликнувший её здесь, уже за границей Магнолии. Люси ни капли не сомневается, различая этот силуэт среди ночи более отчётливо и ясно, чем другие, – следил, не выпуская из виду, она уверена, хотя сама затеяла это. Люси и сама не понимает, почему просто не испарилась, не растворилась во мраке, как в прошлые разы, – темнота это сущность Люси, её неотделимая часть, и она с радостью бы укрыла в своих объятиях любимое творение. Хартфилия ловит себя на мысли, что наверняка, отдалённо, сама хотела, чтобы кто-то знал, что она вновь уходит, чтобы не считали предательницей, беглянкой, чтобы просто отпустили и ждали, – если были готовы. Люси ещё не уверена в том, куда податься и ради чего; сейчас все её мысли заняты совершенно другим – зачем она пообещала это Венди, зачем дала надежду, если не знает с чего начинать и что вообще делать, дабы возвратить умерших. Но собственная пламенная речь отмечается на сердце кровавой печатью, и Люси сама едва верит в это, но почему-то цепляется за робкую надежду, – ей, как и сейчас Венди, нужен Кин. Она не понимает, почему так спокойна, ведь всего несколько часов назад ей хотелось рвать и метать этих ничтожных падших, окропляя дороги города чернотой. Что же изменилось? Люси теперь понимает, что совсем не глупо так же наивно, как и тринадцатилетняя девочка, верить в чудо, ведь для Хартфилии эти двое важны так же сильно, хотя одного она фактически не знает, но его душу, истерзанную и израненную долгими годами, читает как открытую книгу. Да и мысль о том, чтобы поднять свой ранг в пирамиде демонов тоже отголосками раздаётся в голове, хотя прежний запал давно улетучился. Люси просто привыкла убивать, и эти падшие, убитые её рукой или косой, тоже дают немного времени, и это хорошо; она с радостью приняла на себя роль чистильщика, и перспектива скитаться по свету вечность, набирая души, уже совсем не пугала. Люси желала жить, как и все, – иметь семью, свой собственный уютный дом, детей, мужа, и мешает себе она сама, оправдываясь, что у такого монстра всего этого быть просто не может. Люси хочет жить нормально, хотя уже не знает, просто не помнит, что значит понятие нормально; для неё это уничтожение неугодных, скитание по миру и желание стать другой, стать человечнее. Такова их природа – всех новорожденных и новообращённых, – но после это как-то забывается, хотя Люси не смеет отпускать свои чувства полностью, потому что есть ради кого. – Не объяснишь мне, что происходит теперь? – Нацу хмурится и, быстро преодолевая расстояния между ними, уверенно и крепко хватает Хартфилия за предплечье, притягивая к себе. Она и сама не против, вовсе не сопротивляется, покорно утыкается носом ему в шею, приобнимает обеими руками не желая отпускать и жадно, будто в первый и последний раз, вдыхает запах одеколона, смешанный с гадким привкусом гнили и дыма.

– Я просто ухожу. Разве мне, демону, нужно объяснять причины своего решения? Ты ведь сам всё прекрасно знаешь, – на выдохе протягивает она и, довольно щуря алые глаза, собственнически зарывается тонкими пальцами ему в волосы, легко касается губами шершавой щеки. Люси знает, что Нацу понимает и многое, но принять эту суровую реальность ему почему-то в разы труднее, чем кому-нибудь другому. Люси знает, что он до дрожи боится одиночества, а она уже в который раз сама, по собственной воле, воплощает его страх в реальность. Вот только всё это делается для того, чтобы однажды, пройдя сквозь года, встретиться и остаться уже навсегда здесь, с ним, рядом, рука об руку. Хартфилия предполагает, как будет бесноваться Венди, когда узнает, что и её, как и всех остальных волшебников, Люси просто оставила позади, отстранила от себя на расстояние и ушла в пылающий закат, не оставив ничего кроме обещания. Венди, как никто другой, знает, что все слова, сказанные Люси, даже в порыве злости, не пустые, в них всегда есть смысл и надежда; но Марвелл вопреки всему будет изо всех сил рваться вслед за ней – будет шипеть, царапаться, если придётся, то даже драться в полную силу. Вот только уйти ей не позволят, особенно Нацу, – он поведёт себя как любящий отец: подойдёт, сядет рядом, легко положив ей руки на плечи, посмотрит в глаза и, не отрываясь, скажет, что и ему тяжело, но он ждёт, потому что любит. Венди тоже любит Люси, крепко и до головокружения, ради неё она готова на многое, как и сама Хартфилия, – сейчас же это лишь одна из многих причин её очередного ухода. Уходить так намного проще, чем долго и мучительно объяснять всё и каждому, почему она снова пытается сделать всё сама, отстраняется от них, берёт весь груз на себя, но в этот раз у Люси имеется ответ. Потому что это её сестра – Госпожа Смерть. Это её друзья – Акихико, Таро, Отто. Это её ребенок – Кин. Это её жизнь, разделённая на две части. Это её выбор, боль, радость, ненависть, грусть, печаль, мимолётное счастье, редкая, но настоящая улыбка, – воля её Судьбы. И во имя всего, что сейчас есть у Люси, она решается продолжать путь одна, ведь её ждёт манящий титул Алоглазой Девы, её ждут, изучения и открытия, её ждёт воскрешение, её ждет семья.

– У тебя они всегда есть, я знаю. Но зря ты не попрощалась с остальными. Многие даже сейчас, не смотря на позднее время, в гильдии: кто-то ждёт именно тебя, кто-то новостей из больницы от Леви и Гажила, кто-то присматривает за Венди, а она у всех и каждого спрашивает, что такое любовь. Ты же знаешь, что и твой отец, и Ванесса, и Зуко ни за что не отпустят тебя так просто, без истерик и слёз. Боишься того, что просто не сможешь уйти, если увидишь их перед собой? Молча уходить для тебя проще, но намного больнее внутри, верно? – Люси только болезненно хмурится, понимая, что в этот раз Драгнил прав до безобразия. Отец вновь разочаруется в ней, хотя и будет ждать, терпеливо ожидая новостей, живя от письма до письма; Ванесса, возможно, и будет переживать, но в ней Люси не уверена, она и не знает толком, что внутри у этой женщины, чем та дышит. Больше всего Люси тревожилась за брата, кровь то у них одна, и за Райто, толком не понимая, как он, дьявольский пёс, поклявшийся служить маленькому ангелу, вообще будет жить без источника питания. Но наверняка Анастейша продумала этот нюанс и просто лишила его чувства голода или же дала возможность питаться обычной едой. В этой юной демонессе Люси не сомневалась, ведь та слишком умна и хитра для своих лет, что и не удивительно, учитывая, где и с кем она выросла.

– Меня Адриана ждёт, отпусти. Мы с ней решили вернуться в Харгеон, начать охоту там, а уже оттуда, – куда Магдалена поведёт. Акихико передал мне письмо от Имизуки, та снова готова вести меня по земле, а там просто армия гнили, которую нужно усмирить. Как раз работа для чистильщика. Там много душ, понимаешь? – Люси чувствует, что он всё прекрасно понимает, вот только ничего поделать с собой не может, только крепче цепляясь пальцами за её плечи, легко целуя в висок и заострённую бледную скулу. И сама она поступает точно так же, в этот раз и не предполагая, насколько их разлучит Судьба – полгода, год, полтора или же все два-три? Люси старается запомнить для себя всё и сразу: все ощущения, трепетные нежные прикосновения горячих рук к коже, лёгкие поцелуи на губах и руках.

– Нет, не ждёт. Адриана в городе, и я, как и её, прошу тебя остаться со мной. Если не навсегда, то хотя бы до утра побудь здесь, запомни меня. Я не буду и пытаться держать тебя силой, это ведь бесполезно, я знаю. Только одна ночь, да и до рассвета уже шесть часов. От этого ничего не изменится, почти ничего, после ты, как и планировала, уйдёшь, – Люси стискивает зубы от такого голоса, пробирающего всё тело до дрожи, и по обыкновению холодно сказать «Нет» не может, нет сил и желания. Она не хочет опускать такое родное, редкое, но безумно необходимое ей тепло, проникающее в неё, питающее каждую клеточку. То, чего ей не хватало всё это время, и она была готова вновь уйти и забыть, как это, находиться в чьи-то объятиях, теряясь в пространстве от нежности. Она забывала, что силу идти вперёд ей дают не только стремление и упорство, но и те люди, которые свято ждут её, верят всем своим пылающим огнём сердцем, – это их тепло греет её изнутри, заставляя чувствовать себя живой.

– Хорошо…

Люси просыпается с первыми лучами солнца, слабо пробивающимися сквозь густой лес на горизонте, хотя она и не спала, долго думала, забывшись крепким сном лишь под самое утро. Адриана вяло перебирается с пола на кровать, садясь у ног хозяйки, выгибает дугой спину, для себя отмечая, что нигде не спится так сладко и надёжно, как дома. Хартфилия с тайной радостью, спрятанной глубоко в душе, рада, что так глупо повелась на, без сомнения, сладкие речи Драгнила, потому что никакой Адрианы в городе не было, – та терпеливо ждала её на лесной дороге, и лишь спустя долгие и напряжённые полчаса бросилась искать. Нацу только отвёл взгляд в сторону, будто был ни при чём, но Адриана не сердилась на него вовсе, посмотрела даже с какой-то благодарностью. И тихо, не мешая им, устроилась около камина, спокойно, за долгое время скитаний, закрывая глаза, заранее зная и чувствуя, что ничего страшного не произойдёт.

Хартфилия в недоумении оглядывается, потирая сонные глаза, но хозяина дома нет, а его половина кровати уже давно остыла, потеряв его тепло. Хартфилия не верит, что тот так просто позабыл, что она здесь, – должно быть стряслось что-то в гильдии или он просто решил перед её уходом навестить Венди, дабы позже рассказать ей. Но Люси не ждёт его, считая, что и так слишком задержалась, быстро надевая куртку, хотя ей, несомненно, хотелось бы ещё раз, перед долгим расставанием, обнять его, ещё раз глубоко вдохнуть родной запах, надолго запечатляя на его щеках свои горячие поцелуи. Хотелось бы сказать, что она любит его, впервые, так просто и искренне, попросить присмотреть за Венди, опять пообещать вернуться спустя годы, к нему, к ним. Но здесь никого кроме них двоих, и Адриана с тоской оглядывается на помятую кровать, покорно следуя за Люси, уходящей прочь отсюда, но без сожаления. Хартфилия была рада провести эту ночь в объятиях любимого человека, так по-детски смешно и наивно утыкаясь ему носом в шею, собственнически обнимая, закидывая ногу и руки, чтобы только каждой частичкой своего тела ощущать и запоминать это тепло, чувство защищённости и спокойствия.

– Не оставишь им хотя бы записку? – уже на пристани около их корабля, плывущего прямо в Харгеон, останавливается Адриана, тоскливо оборачиваясь, ожидая, что вот-вот среди редкой толпы она увидит знакомые лица. Адриану тревожит хладнокровие Люси, её, казалось, безразличие, ведь она ни разу не обернулась, будто и не хотела видеть этот город, эти посеревшие после короткого дождя крыши. Но нет; Адриана любит свою хозяйку и ценит, разделяет все её действия и взгляды, порой казавшиеся слишком грубыми, эгоистичными, но это делается не просто так. Адриана готова следовать за Люси даже на край земли, но уходить так, как и в тот раз, сея за собой лишь боль и горечь, она больше не хотела и не могла. Люси была настроена решительно – ни разу не сбавила шаг, и её уверенность читалась в её глазах, такого тёплого, почти позабытого Адрианой оттенка. Адриана не хочет уходить молча, не оставляя после себя даже следов на влажном песке, но сделать ничего не может; Люси на мгновение замирает и, обернувшись, с досадой бросает короткое:

– Нет, – Адриана уже без лишних слов и вопросов, болезненно отдающихся в груди, поднимается на борт, становясь у перил. Люси по своей давней привычке накидывает на распущенные волосы капюшон куртки, хотя здесь и без того мало людей, и будь кто-то знакомый, она бы это давно заметила, не тревожа нервы. Покидать дом, этот город, с которым связано столько тёплых, приятных воспоминаний больно, ведь опять появляется острый, пекущий на языке осадок. Люси не может обернуться, просто боится, стыдливо опуская взгляд, только облокачивается на деревянные перила, размышляя, что будет дальше, когда они прибудут в Харгеон – снова беспрерывная охота, руки в крови и ошмётки чьей-то кожи? Только от воспоминаний Хартфилию передёргивает, и она, ёжась будто от холодного ветра, сунет руки в карманы, отогрева их, и с удивлением для себя обнаруживает так обычную монету – слегка поцарапанную, потёртую, но с гордым гербом Королевства. – Может, попытаем счастье, Адриана? Говорят, если бросить монету в воду, то обязательно вернёшься, – с горькой улыбкой, мысленно смеясь над самой собой, проговаривает Хартфилия и ловко, под пронзительным взглядом небесно-голубых глаз, подкидывает тонкими пальцами монету в воздух. Люси и сама не знает, почему с таким страхом смотрела на эту обычную железку, когда она так пугающе вертелась в полёте, почему боялась, что она окажется перехваченной чем-то? Но заметно успокоилась когда та, сверкнув последний раз, на прощание, скрылась в мутной толще морской воды, – Люси выдохнула, будто оставила здесь маяк, который рано или поздно притянет её к этим берегам снова.

Корабль, едва ощутимо покачиваясь, спокойно отчаливает от пристани; Люси, не шевелясь, обеими рукам держится, таким озабоченным, обременённым взглядом осматривая город, только сейчас, когда ещё несколько минут, и тот растворится, утонет в утреннем тумане. Её взгляд задерживается на многом, как и при встрече с Нацу, пытаясь запомнить и отпечатать в памяти каждую деталь, чтобы после, вернувшись, искренне удивиться, как всё здесь изменилось. Люси не жалеет, что ей помогли открыться друзьям, заставили поверить им и передать эту тайну, хотя, в самом начале, она была готова убить, как этого хитрого пса, так и этого глупого, слишком импульсивного мальчишку за предательство, но вовремя поняла, что они желали как лучше. И это их как лучше сейчас отдавалось под сердцем самыми тёплыми, трепетными словами, действиями, прикосновениями и взглядами. И, приложив руку к груди, Люси ясно ощущала этот жар, приятный и греющий её изнутри.

– Люси! – Хартфилия напрягается всем телом, отчётливо улавливая девичий, слишком знакомый для неё голос, с удивлением поднимая голову, – на пристани, изо всех сил махая обеими руками, чтобы только её заметили, стоит Марвелл, сдерживая не прошенные слёз, а рядом, за ней… все. Люси теряет дар речи, невольно приоткрыв рот, не понимая, как реагировать на подобное и что делать сейчас; только сердце болезненно сжимается, и её взгляд на доли секунд задерживается на каждом лице, стараясь запомнить. Десятки взглядов, таких родных и близких, что ей, демону, хочется просто расплакаться, но Люси твёрдо держит себя в руках, с непередаваемой на расстоянии благодарностью встречаясь с серо-зелёными, насмешливыми глазами. Только пересохшие губы шепчут «Спасибо».

– Люси, я буду ждать тебя! Каждый день буду ждать тебя здесь! Слышишь?! – громко, насколько только может, кричит Венди, уже аккуратно приподнятая Драгнилом повыше, чтобы Хартфилия не потеряла их и виду. Он сам едва заметно улыбается, сдержано и спокойно, одним лишь взглядом обещая, что присмотрит за этой неугомонной девчонкой, за всей гильдией в целом, и что просто дождётся её. Будет ждать с собачьей верностью, будет приходить сюда вместе с Венди каждый день, без конца встречая и провожая корабли, пока однажды не сможет в разы крепче прижать Люси к себе, к своей груди, так же трепетно и горячо целуя в висок и острую скулу.

Люси ощущает, как по щеке сбегает влажная дорожка, на секунду задержавшись на подбородке, и алая капля грязным пятном расплывается на деревянной палубе. Люси хочется кричать от радости и счастья, как безумной, умалишённой, но ком в горле мешает даже для себя, будто боясь забыть, назвать их всех по именам. Десятки рук подняты вверх в их особом знаке, заставляющем её сердце, покрытое чёрными пятнами тьмы, содрогнуться, на короткое мгновение замереть, пропустив удар. Люси не в силах объяснить происходящее, но сама, будто невольно, поднимает руку, выпрямляя указательный палец вверх, ведь она желает вернуться сюда всей душой.

– Я буду ждать тебя!..

Комментарий к Жажда мести, часть 3: Ты всё понимаешь... Привет, я снова с опозданием. Надеюсь, скрасила кому-нибудь вечер.

У меня есть две новости и вопрос к читателям:

1. Кому интересно у меня появилась группа, посвящённая моей писанине, если есть желание, загляните. Буду рада. https://vk.com/club132280162.

2. Это предпоследняя глава этой работы, следующая станет завершающей. И я надеюсь, она никого не разочарует.

3. Что-то мне в голову взбрело поменять название работы, ибо оно банальное и часто употребляемое и в других фэндомах, что меня, мягко говоря, не радует. Хотелось бы узнать по этому поводу ваше мнение, мне тут мои знакомые накидали парочку предложений: Адская фея, Фея из ада, Падшая, Повелительница тьмы, Лучшее творение тьмы, Окутанная тьмой, Темная, Сияние дьяволицы, Другая сторона, Познавшая цену жизни, Воскресшая. Буду рада услышать и ваши предложения, если таковые имеются.

ПБ открыта.

Спасибо за внимание.

====== Эпилог: Отобранное сердце... ======

Люси устало прикрывает глаза, наблюдая одну и туже, порядком надоевшую за несколько часов картину вокруг себя – одно беспокойное море с высокими, хлещущими по бортам корабля волнами. На ресницы оседают холодные, ощутимо обжигающие кожу лица капли дождя, тонкими линиями скатываясь вниз по лбу, щекам и подбородку. Корабль мерно покачивается из стороны в сторону, медленно продолжая свой путь, уверенно идя сквозь плотную завесу весеннего ливня, непрерывно льющегося из густого пласта серых облаков. Мимо, коротко оглянувшись на Хартфилию, удивлённо изогнув густые брови, проходит капитан, придерживая старческой сморщенной рукой фуражку, но молчит. Только выпустит рядом сухими губами ленту вьющегося седого дыма любимой сигары, на мгновение замрёт под дождём, внимательно всматриваясь в горизонт и уйдёт, плотно прикрыв за собой дверь, но замок никогда не щёлкает. Люси не знает, какой он на самом деле, но чувствует искреннюю доброту и желание помочь, – даже просто укрыв её от дождя в каюте, пропахшей сигаретным дымом и чёрным чаем с бергамотом. Хартфилия только коротко усмехается, ощутив на губах юркую змейку дождевой воды, застывшую на несколько секунд в уголках губ и скатившуюся дальше, оставив только лёгкий холод и трезвость мыслей.

С неким облегчением Люси выдыхает горячий воздух, вертит во влажных руках обломок кинжала – единственную память, верное напоминание, оставшееся после Эми. И в груди начинает щемить, ведь она не захотела оставаться там, просто не хотела участвовать в её похоронах, видеть, как её без сожаления опустят в холодную землю, хотя и по-прежнему ощущала что-то родное и близкое. Было всё равно, что всё это время в её теле жила совершенно другая душа, всё равно, что это был демон – Люси успела полюбить её, успела привыкнуть и привязаться крепче, чем предполагала раньше, чем позволяла себе каждый раз. И теперь казалось, что эта холодная, ненасытная до крови и смертей сталь продолжала хранить отпечаток неумелых детских ладошек, продолжала держать в себе тепло хозяйки. В отражении обломка лезвия Люси не видела себя – она видела широко распахнутые, наивные глаза цвета тёмного шоколада, видела алые пряди волос, видела улыбку, в который были изогнуты по-детски пухлые розоватые губы. На душе едва заметно становится легче и теплее, но где-то далеко, на задворках сознания, раздаётся излюбленная фраза Марвелл, адресованная Эми: «Почему ты не улыбаешься? Твоё имя значит – улыбка! Улыбнись…».

Чем дальше от дома, места, где её, несомненно, ждут, тем страшнее; чем дальше без них, дорогих её сердцу и душе людей, тем сильнее становится дрожь, будто Хартфилия чувствует так же остро, как и прежде, холод дождя. Чем больше тишины и гула ветра, смешавшегося с шумом беспокойных волн, – тем сильнее в душе возрастает знакомое чувство одиночества, липкими руками скользя по бледной влажной от дождя коже. Но в этот раз, в отличие от многих других, Люси ему не верит, больше не хочет верить этим рукам, каждый день и час обещающим мнимое и теперь уже несуществующее спокойствие, тишину и радость. Хартфилия прекрасно знает, что будет ждать её там, в неизведанных глубинах темноты, – сначала бездна поглотит её проблемы, даст желаемое, но после, быстро и ненасытно, утянет и её саму, а на прибрежном песке останутся только свежие следы её пальцев и ногтей. Больше Люси не верит в это мнимое спокойствие, которое потом вновь напомнит о себе острой резью меж рёбер.

– Замечательная погода, не так ли, Люси? – Хартфилия заметно вздрагивает, напрягается, но всё же с интересом оборачивается к своей новоявленной собеседнице, наивно и глупо устроившейся на перилах, покачивая ногами на манер озорного ребёнка. Люси никогда прежде не радовалась её визитам, прекрасно зная, кого и почему видела в ней Имизуки, с огнём в глазах наблюдая со стороны – будь то обычная битва или серьёзные разговор. Люси знает, что является для неё любимым творением, ожившей куклой чужого сада, с дерзким характером, с острыми когтями, злобным, насмешливым оскалом и волчьим недоверчивым взглядом. Имизуки любила в ней всё, включая невозмутимость и резкую перемену настроения, переход на неконтролируемую ярость и ненависть ко всему живому. Но больше всего она любила эти глаза – её манила их глубина и цвет, который, по её мнению, подходил Хартфилии идеально. – Я вырвалась к тебе ненадолго. Знаешь ведь, что мне нельзя высовываться на улицы, пока что… Слишком опасно, если учесть, что происходит вокруг, да и Таро переживает. Смешно, правда? Казалось, он и забота – несовместимые вещи, – Хартфилия пожимает плечами, вовсе не считая, что Таро и человеческие чувства такая редкость, по крайней мере, она видела его другим – в первый день объявления Лии он помог ей. Сильно помог и на стадионе, и сейчас Люси казалось странным то, что Имизуки то ли не знает этого, то ли продолжает отрицать какие-то изменения, как в себе, так и в муже. Имизуки только придвигается ближе, с восхищением и задумчивостью всматриваясь в лицо Хартфилии, находя то, что так хотела увидеть в ней, выискивая то, чего раньше не было. Тёмные и озлобленные на многих, включая саму себя глаза, – глаза, которые никогда не доверяли Имизуки, всегда искали скрытый подвох, но полагались на её помощь, потому что больше было не на кого рассчитывать. Глаза, которые видели много грязи, но почему-то продолжали верить и искать нечто светлое и непорочное среди крови, глаза, которые ждали спасения так долго. – Не отворачивайся от Амэтерэзу, она славная. Только присмотрись к ней и увидишь, почему я доверяю ей, и почему тебе стоит поступить так же. Знаешь почему? Она больше не ангел, да и не была им никогда – с рождения падшая, полукровка или же, как принято называть таких, грязнокровка. Понимаешь, что это значит? Грубо говоря, она такой же демон, как и я, как и ты, как и другие демоны вокруг нас. Кровь такая же, только крылья у неё другие и господин. Она служит своей сестре, Судьбе, ну, а мы полностью отдаёмся Смерти. Это последний раз, когда я провожу тебя на задание, а дальше доверься ей. Хотя бы немного, ладно? Пообещай мне, чтобы я могла спокойно сидеть в подземелье и не отправлять к вам на разборки Таро или Акихико, – спокойно требует Имизуки, посерьёзнев до невозможности, – Люси на это только отворачивается, впиваясь взглядом в мутную толщу воды, едва сдерживая смех. Только что именно эта девушка говорила что-то про несовместимость демонов и человеческих чувств, а уже через мгновение она, как самая заботливая в мире мать, требует подчинения, послушания от своих детей для собственного спокойствия. Хартфилия подпирает щёку влажной рукой, на минуту задумавшись, с чего Имизуки так переживает за их с Амэтерэзу отношения, и почему она, ненавидящая ангелов так же сильно, как и Люси, заступается за кузину? И расплывшись вместе со злорадной улыбкой, Люси допускает мысль, что, быть может, их связывает что-то светлое и тёплое – их общие воспоминания из детства, за которые они благодарны друг другу. Ведь с чего Имизуки выбрала проводником для неё именно Амэтерэзу, не передав эту возможность мужу, брату? И, чтобы отправить Имизуки назад спокойной и более-менее радостной, побывавшей здесь, где начинают цвести деревья и цветы, согласно кивает головой.

– Ладно, я обещаю. Никаких разборок между нами не будет, но это и не значит, что я подпущу её к себе ближе. На это у меня есть свои причины, и её оправдание, что она только мой хранитель, отправленный моей матерью, и может защищать только меня, больше не действуют. Если она хочет помогать и быть рядом со мной, то пусть будет так – это не отменяет того, что в любой момент она может получить удар в спину… Так ей и передай.

– И что это за место? – Люси в недоумении оглядывается вокруг, где из сырой чёрной земли небрежно, будто не до конца похороненные в недрах, торчат каменные обломки и сбитые деревянные доски – останки то ли одного здания, то ли нескольких. Хартфилия никогда и не догадывалась, что где-то за Харгеоном, в километрах девяти-десяти на северо-запад, на пустыре, будто выжженном много веков назад, найдётся подобное место. Трава здесь даже не росла, и вокруг одно топкое болото, то и дело, всплывающее в ямах и небольших выемках зеркальным спокойствием. Сюда они шли всю ночь, и всё это время Люси не отпускало паническое и раздражающее чувство, что в спину, да со всех сторон, на них кто-то смотрит, следит, выжидая момента, но неуклюже выдавая себя треском переломанной надвое сухой ветки. Говорить о своём чувстве Хартфилия не спешила – всё было написано на лице Имизуки, в её азартном блеске хитрых глаз, в её насмешливой улыбке, не сходящей с тонких губ. Люси внимательно следила, как быстро менялись её маски, одна за другой, и никаких сомнений не оставалось – та вела её чуть ли не на смерть. Слишком резким и сильным был здесь тошнотворный запах гнили, не заглушаемый ничем, даже запахом собственной крови, выступившей маленькими каплями под клыками на губах. – Я чую падаль, её здесь много… Почему? В горле от этого запаха уже ком стоит, – Хартфилия морщится, придирчиво изучает обломок перед собой, прилаживает ладонь к шершавой поверхности, насквозь пронизанной могильным холодом. Не сразу, но Люси замечает впереди себя тёмные глаза, глядящие чересчур смело, и в упор на неё, то и дело, выныривая из-за сбитого креста, после – ненадолго теряясь среди темноты.

– Кладбище! – громко и радостно выкрикивает Имизуки, разведя руки в стороны, будто всё это время она ждала именно этого момента, когда на лице Хартфилии застынет настоящее удивление. Люси не ждала, что они навестят подобное место, и тем более не ожидала, что здесь могут жить и существовать демоны, ведь здесь лежат только мёртвые. – Неужели это нелогично? Ведь предсказуемо, что тем местом, где можно найти свору голодных и до безобразия тупых падших, будет именно кладбище! Знаешь, Смерть существовала всегда, но прежде ни она, ни её первые, простые, даже банальные творения без ума и характера не знали цену человеческой души. Умирали, не получая ни еды, ни удовольствия. А они, эти забытые души, оставались несобранными, сияли внутри уже давно осыпавшихся песком тел под пожелтевшими костями. Легкая еда и добыча для совсем лишившихся рассудка существ, ты так не считаешь? А это кладбище совсем древнее – ему лет двести, если не все триста, но правды никто не знает… Кроме Госпожи Мары разумеется, – Имизуки деловито проходит мимо обломков, вовсе не заинтересованная в них, ведь её привлекали только эти существа – ободранные, озлобленные и голодные. Она ждала увлекательную битву, ждала ненавистно горящие алые глаза цвета свежей крови…

– Госпожи Мары? – Люси провожает Имизуки взглядом, только выдвигая предположения, кто такая эта Госпожа Мара и связана ли она как-то с Лией. Быть может, её стоит опасаться, недоверчиво скалить зубы или же наоборот – проявлять уважение, благодарность, возможно, и она замешана в теперешней жизни Люси не меньше старшей Хартфилии.

– Ну, разумеется её. Она первая девушка, ставшая Смертью. Лишь ей одной, нашей седой старушке, дано знать, сколько этим людям лет, веков, а может и столетий. Но сегодня для нас важны совсем не эти цифры. Знаешь ведь, зачем я привела тебя сюда, но в знак моей заботы я подарю тебе этот скромный подарок – здесь этих душ четыреста семнадцать! Это ведь замечательно, правда, Люси?! Ты же так сильно хотела много душ, чтобы быстрее вернуться домой… К той девочке, к тому парню, к тем людям, теперь значащим для тебя всё! Ну же, дерзай! Убивай их всех, как тебе вздумается, ты их цель, их мишень, и они будут бросаться на тебя! Они просто животные, даже не демоны – режь их, рви, сжигай в своём праведном огне! Вот они – стоят, не медли! – Имизуки заливается истеричным смехом – ей до дрожи нравится это растерянное выражение лица Люси, ей нравится её бездействие, неверие, её глубокий страх, отразившийся в глазах. Ей нравится, как она отшатывается назад, пытается прекратить этот назойливый шум, голос Имизуки, в ушах без, конца повторяющий столь чудовищную цифру. Ей нравится видеть, как зрачки то сужаются, то расширятся, а радужка глаз быстро загорается ярко-алым – на губах же невольно всплывает безумная улыбка. Именно такую Люси и ждала Имизуки, именно такой она запомнила её, такой она хотела видеть её, обняв себя руками за плечи, ощущая эту пугающую ауру. Имизуки всегда боялась того, что сотворила, но всегда любила эту дрожь, которая каждый раз доказывала, что она жива, у неё есть чувства – она боится.

Люси до дрожи по телу любила дождь – холодный и неспокойный, без устали гоняющий волны, скатывающийся плавными тонкими линиями по изгибам лица вниз по шее. Он всегда был её непробиваемой защитой, её редким спокойствием, её желанным расслаблением и чистотой. Он всегда смывал с неё всю грязь, собранную во время боя, смывал ещё свежую кровь с тошнотворным запахом перебитым свежей чёрной землей. Он всегда смывал часть памяти, такую нежеланную и тяжёлую, растворяя обрывки в сознании, но в этот раз почему-то не смог ничем помочь. Не смог остудить кипящую в венах кровь, не смог смыть непроглядную пелену ярости с глаз, не смог освободить закованное в цепи сердце – клетка открылась, и зверь получил долгожданную свободу, скаля клыки. Чужая кровь едкой заразой въедалась в собственную кожу, впитывалась в промокшую, местами разорванную одежду, оставалась на волосах, всплывая на них уродливыми пятнами. Кровь оставалась и на лезвии косы, тягуче-медленно и неуклюже скатываясь вниз мутными разводами; кровь пропитывала воздух, с ним проникая внутрь тела, разгораясь необъятным пожаром, сжигающим внутри всё, до чего пламя могло дотянуться. На ядовитый воздух тело отвечало острым и обжигающим глотку кашлем, слышной хрипотцой в голосе при малейшей попытке отдышаться. Хартфилия уставала, хотя всячески отрицала это, небрежно смахивая дрожащими согнутыми пальцами прядь волос, прилипшую к щеке. В глазах по-прежнему непокорно и дико горела злоба, смешиваясь с яростью, восставшей из глубин души ненавистью и животным желанием внутреннего зверя вонзить клыки в кожу и рвать. Вонзать их по возможности глубоко, едва ли не задевая хрупкие кости ключицы, вырывать куски плоти и, вглядываясь в чужое, исказившееся болью лицо глазами с покрасневшими белками, испытывать удовольствие. Люси всячески отрицала это желание, отрицала, что хочет этого, находясь практически на грани возможностей, – её манила эта кровь, что неровно пульсировала в посеревших напухших венах. Её манили сердца, замирающие мгновенно, когда она, сливаясь с ветром и дождём, незаметно и резко оказывалась напротив, ведь они ощущали страх, заложенные в крови, и она стыла в жилах, когда напротив появлялись эти обезумевшие глаза.