Текст книги "Окутанная тьмой (СИ)"

Автор книги: Имилис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 56 страниц)

Комментарий к Предательство, часть 5: Шах и мат... Редко пишу под песни, это единичный случай:

Seether & Evanescence – Broken.

Под некоторые моменты подходит.

И еще, пожалуйста, оставляйте отзывы. У меня такое чувство, что я тяну фанф ко дну.

https://pp.vk.me/c630517/v630517583/1dc34/kbBh_cdyJiM.jpg – Лия, в моем представлении.

====== Все на своих местах, часть 1: Голод... ======

–А с ней все точно хорошо? Какая-то она слишком уж бледная, а что с ее волосами? Кто-нибудь объяснит, что вообще произошло? – все затуманенное сознание, весь тот маленький, хрупкий мирок, все так же отгораживающий, кое-как защищающий Люси от реальности, сотряс чей-то тихий, вот только до боли в груди знакомый голос. К горячему, бледному лбу Хартфилии осторожно прикоснулась такая же маленькая, почти детская, горячая ладошка, будто проверяя температуру, которая для этой девушки была по-настоящему высокой, стирая маленькие капельки пота, беспорядочно выступившие там. В сознании, так же беспорядочно паря маленькими воспоминаниями, появлялся другой образ – маленькая, поистине детская фигура, хрупкие плечи, тонкая шея, аккуратное лицо с большими, наивными, карими глазами; неизменная ярко-рыжая лента, заплетенная в светло-голубые волосы, еле доходящие до плеч; умный взгляд, очки в красной оправе, придававшие несколько лет сверху; недовольно надутые щеки с ярко пылающим на них румянцем, когда в очередной раз кто-то посмел назвать ее маленькой. Хартфилия прекрасно знала эту девушки и помнила ее, как характер, так и внешность, голос и ее имя – Леви МакГарден. Если бы только могла, если бы только у Люси была возможность, то она ответила бы ей, рассказала, как ей сейчас тяжело дышать, какая слабость наполнила ее тело, рассказала бы, что не может и пальцем пошевелить, или просто открыть глаза. Сил не было просто катастрофически – даже обычный вдох раздавался пульсирующей болью по всему телу, что тут можно говорить о чем-то другом?

–И какого хрена ты в дверях-то стал, а? Тащи свою задницу сюда и быстрее, ложи Люси, аккуратно! Она что без сознания, ты ее поранил? Аккуратно, я сказала! – следом такой же до тошноты знакомый женский, чуть командирский голос, который в данный момент был чист как стеклышко. В сознании Хартфилии, рядом с МакГарден, начал выстраиваться новый образ – достаточно высокая девушка, хотя такая же хрупкая, как и Леви; длинные, вьющиеся, темно-каштановые волосы, карие глаза, постоянно выдающие ее чуть подвыпившее состояние, язвительная ухмылка, пошлые шуточки и румянец на щеках от бокала хорошего вина; решительный взгляд, неподдельная серьезность, готовность сражаться за то, что так дорого сердцу, колода карт, стоящая веером в тонких, умелых пальцах; поза лотоса на столе, тонкие руки, обнимающие, казалось, необъятную бочку спиртного, взлохмаченные волосы, сцепленные парой заколок на затылке, пьяный смех и столь привычное «Бухаем за…», хотя повода как такового и нет. Ее Люси тоже помнила и не смела забывать – Кана Альберона. После ее голоса последовал шум, скрип входной двери и деревянного пола под ними, тяжелые, шаркающие шаги, а следом крепкая опора под всем телом, которая хоть на немного, но успокоила, придала некой доли уверенности и смелости. Падение ей точно не грозит.

–Что-то вы больно долго, мы уже начали беспокоиться. Эх, Венди и Эми так и не дождались – уснули рядышком, бедненькие, устали. А вы сейчас так орете, что точно разбудите их. Так что, цыц! – грозно шикнула МакГарден на всех волшебников, для убедительности показав маленький кулачок, после этого большая часть шума, который так давил на слух Хартфилии, затих, просто растворился среди этой тишины и спокойствия, оставляя Люси в полном непонимания, где она, что она и почему же все тело не слушается, не подчиняется ей ни капельки.

«Зачем я здесь? Эти голоса, черт, зачем они принесли меня сюда, я ведь не хотела… Я не хочу… не могу смотреть им в глаза, мне противно быть здесь, рядом с ними… Зачем они так поступают, зачем? Пожалуйста, оставьте меня одну… пока что… пожалуйста…»

«Хватит жалеть себя, мелкий, они сделали то, что должны были, то, что хотели, то, что планировали и в конечном итоге совершили – они вернули тебя домой, туда, куда ты и сама хочешь, просто отрицаешь это. Все случилось так, как и было предначертано тебе судьбой, так что не возникай, не противься этому, мелкий. Встреться, поговори с ними так, чтобы потом не жалеть об этом, и запомни, не тебе спорить с судьбой»

«Лия? Позволь спросить, что ты опять здесь делаешь? Хватит, хватит уже лезть в мою голову, в мое сознание и копаться здесь! Перестать совать свой нос туда, куда тебя никто не просит! Ясно?!»

«Мелкий, какая же ты крикливая и смелая… здесь, в своем мире, в своем сознании. Вместо того, чтобы набрасываться меня и обвинять во всяких глупостях, лучше бы послушала, что я скажу. Я вообще-то помогаю тебе, глупый мелкий, даю тебе часть своей силы, а ты еще и недовольна. Ха! Твои друзья постарались на славу, они нашли то, что легко может укротить, усмирить демона… даже такого свободолюбивого, непокорного, как ты, мелкий. Это достойно уважения, они достойны этого»

«И что за чушь ты сейчас несешь, сестра?! Извини, но столько лапши мне на уши не влезет, про какое такое уважение, какое на славу?! Они просто напоили меня какой-то дрянью, проще говоря, отравили, вот и все!»

«Да, да, да, я прекрасно понимаю, мелкий, что ты не хочешь признавать свое поражение – ты просчиталась, недооценила их, ты ведь и подумать не могла, что они сами, без твоей помощи и вмешательства смогут обезоружить тебя, сделать безвредной, как ты, собственно, и хотела. Признайся, ты и не думала, что за этим поцелуем могут появиться такие последствия, ты не думала, что все может обернуться так. Ты рассчитывала, что вновь обманешь его и сбежишь, но парнишка оказался ловчее, чем ты думала, даже я такого предположить не могла, он обхитрил тебя. Способ прост, банален, но ты, черт возьми, купилась на него. А на счет уважения к ним – это чистейшая правда, мелкий. Ты не знаешь и даже представить себе не можешь из чего сделано это зелье, и ты не знаешь, какую цену им пришлось заплатить за этот цветок, ради тебя. А я знаю, так что, мой тебе совет, мелкий, лучше помолчи»

«Оставим это, сестра. Зачем, зачем ты даешь мне столько силы? Я уже могу подняться, так что уймись, я не хочу зависеть от тебя, дальше я и сама прекрасно справлюсь»

«Нет уж, мелкий, задержись здесь еще ненадолго. Ты, глупая, ничего, совершенно ничего не знаешь об этом цветке и о его побочных действиях, платить за которые придется тебе. Поверь, скоро у тебя появиться другая, более страшная и гадкая проблема, помимо этой слабости и недостатка, полного отсутствия сил. Лучше послушай меня, я хочу для тебя как лучше, так что тише»

«Вот как, за это придется платить мне, что же, это не впервой. А тебе, сестра, спасибо»

«Пришло время, мелкий, открывай глаза и, пожалуйста, не напортачь там, чтобы я, глядя на тебя, краснела. Будь взрослее, умнее, сдержаннее, будь с ними ласковее, мелкий»

В здании повисла долгая минута тишины, разрушаемая только тихими вздохами магов и приглушенными хрипами и рыками Хартфилии, когда она, пытаясь преодолеть, превзойти саму себя, поднялась со скамейки, куда ее так заботливо уложили, еще и накрыв пледом, чтобы не замерзла – как глупо с их стороны и … приятно. Неуклюже, еще не совсем, но тело слушалось, хотя все еще было ощущение, что оно не ее, когда отказывалось выполнять самые простые, казалось, элементарные действия – просто стоять прямо без какой-либо опоры. Перед глазами все разом поплыло, будто весь мир кто-то в одночасье перевернул вверх ногами – все чаще появлялись непроглядные черные пятна, как кляксы, скрывая от нее этот мир, пытаясь вернуть ее назад в ту непроглядную, бездонную пропасть, откуда она с таким усилием смогла выбраться всего минуту назад. Во рту неприятно жгло, чувствовался тот же привкус горечи на языке, который на мгновение, казалось, свел ее с ума и лишил рассудка. Устало прикрыв глаза, болезненно морщась от неподвластного ей жара внутри, от все той же беспомощности, от накатившего, неожиданно появившегося чувства голода, Хартфилия, крепко стиснув губы, чтобы просто не сорваться на отчаянный крик, вцепилась руками, ногтями, уже вытянувшимися в когти, в стол, оставляя глубокие, темные, рваные полосы. Люси прекрасно понимает и осознает, что сейчас ее поведение пугает их – эти крики, хрипы, когти, скользящие по поверхности стола, нервно содрогающиеся плечи – они наверняка находятся в немом ужасе перед ней, все, без исключения. Вот только как бы Хартфилия не хотела, она не может совладать с этим чувством беспомощности, бессилия и точащим ее изнутри, доводящим до полнейшего безумия, голодом. Ведь Лия о нем говорила, да, это огромная неподвластная проблема, внутри все как будто меняется своими местами, переворачивается, причиняя адскую боль, вот только голод засел где-то глубоко и нерушимо – он требует крови, свежей души, но только еще не время – шесть часов еще не наступили, еще ведь два дня. Еще сильнее стиснув зубы до противного скрежета, Люси вновь закрывает глаза, мотает головой, надеясь отогнать эти мысли, это желание, наивно полагая, что еще секунда, две и все пройдет, ей удастся совладать со всем этим, но будто подтверждая все ее страхи, это чувство никуда не исчезает. Все остается на своих местах, все по-прежнему хреново, все это так же безудержно и неподвластно ей самой.

–Люси, тише, все уже позади, теперь все хорошо, – как можно ласковее, нежнее проговаривает Драгнил и вопреки собственным страхам, наконец, зародившимися и в нем, слишком уверенно приближается к ней, протягивает руку – вот только Люси не верит ему, совсем не верит этим пустым, холодным, просто безжизненны глазам, не верит этой наглой, самоуверенной ухмылке, вовсе не свойственной ему в такие моменты. Отцепившись от края стола, Хартфилия обернулась, все еще желая увидеть своего настоящего Нацу, а не эту жалкую, пустую подделку, каким он сейчас и является без своих чувств, которые делали его живым. Но нет, перед ней все тоже бесчувственное лицо, холодные глаза и хамовата ухмылка, которая в отличие от его настоящей улыбки, не наводит никаких теплых, греющих душу воспоминаний. Только холод, только огромная, черная, непреодолимая бездна между ними – ведь это, как ни крути, не он. Его рука, все так же протянутая вперед к Хартфилии, не дрожит, доказывая, что и страх в нем перед ней полностью отсутствует и это лишь одно из, которые перестают делать его настоящим, искренним Нацу, даже отсутствие чего-то одного, казалось, самого мелкого, никчемного чувства меняет его в корне. И сейчас он стоит всего в нескольких шагах от нее, смотрит вроде как и ласково, с нежностью, но в то же время в его глазах пустота и обычный холод – безразличность, которая чаще всего бывала в глазах самой Люси. Вот только для нее она была привычной, но видеть ее в нем, в ее Нацу, было страшно и в какой-то степени больно и гадко. Он ведь совершенно не такой, это не его взгляд.

–Не подходи! Не смей подходить ко мне! – выкрикнула Люси и, вытянув одну руку вперед, как для баланса, а второй все так же опираясь на стол, обошла его вокруг. Слабость уже в который раз совершала попытку опустить ее в темноту, в пустоту, в полное непонимание происходящего, но что-то упорно не давало этому случиться. Эти пресловутые черные пятна постепенно то исчезали, то вновь появлялись, теми же уродливыми, мешающими кляксами, скрывая от нее все краски, цвета, которые она только могла различить в полумраке, всех тех, кто был сейчас перед ней, кого она могла видеть, но боялась посмотреть в глаза – было просто стыдно. Когти вновь вытягивались, явно выделялись на бледных тонких пальцах и наверняка они пугали их – рука все так же вытянутая вперед дрогнула, сжалась в кулак, впивая когти в кожу, до крови, ведь она не хотела, чтобы они видели это, не хотела, чтобы они видели ее такой, не хотела, чтобы они боялись ее, не хотела втягивать их сюда – это был ее личный мир, ее ад. Пустой, безжизненный, холодный, лишенный всякой радости, наполненный до краев болью, кровью, смертями, горькими, сожалеющими слезами, угрызениями совести по ночам – им всем здесь не было места. А теперь всего один короткий взгляд исподлобья, незамеченный ими и Хартфилия видит их глаза, а там и мысли, и желания, и страхи – они для нее открытая книга, нужно только найти нужную страницу. Первое, что видит она – жалость, сожаление, сочувствие, непреодолимое желание помочь, далее немой, граничащий со здравым смыслом, страх и ужас. Люси криво ухмыляется, зная, что за челкой все равно не видно – она ведь знала, с самого начала знала, что ничем хорошим это все не закончится, они сами, собственноручно воплотили все ее самые горькие, приводящие в ужас, страхи в жизнь – она думала, надеялась в глубине души, что они примут ее такой, какой она стала, со всеми демоническими штучками – с этими уродливыми, острыми клыками, с тонкими, длинными когтями, с вороньими крыльями и алыми, кровожадными глазами. Но нет, они смотрят испуганно, жалостливо, непонимающе. Они как будто и не хотят понимать ничего, что должны делать сейчас – они просто должны бежать от нее, спасаться, но нет – они смотрят на нее, как и всегда, почти, как и раньше, не видя, что перед ними настоящий урод, еще одно жалкое порождение тьмы, еще один убийца, руки которого давно в крови, а душа прогнила, она просто одна из.

–Ну же, Люси, иди сюда, – Драгнил подходит ближе, все так же протягивает ей руку, улыбается, смотрит точно так же, казалось, тепло и заботливо – вот только все равно не так. От него не исходит тепло, тот привычный свет, от него исходит только холод, только одна сплошная ложь, только непроглядная темнота, в которую и он попал, как птица в клетку. Перед глазами вновь все разом поплыло, сливаясь воедино, не давая даже мизерного шанса разобрать что-то. Только все та же крепкая и, казалось, надежная мужская ладонь была протянута ей, вот только хвататься за нее, как за последний шанс, как за спасательный круг, как за простую надежду, Хартфилия не спешила и не хотела. Сейчас помимо той проблемы, что она, черт возьми, все же находится в своей гильдии, стоит перед своими товарищами в таком плачевном, жалком состоянии, первое место вновь забирал себе голод. Клыки медленно увеличивались, заметно выступая среди остальных зубов, они с силой впивались к губы, когда девушка, в очередной раз пытаясь заглушить крик и рык, стискивала зубы. С каждой секундой, проведенной здесь, с каждым коротким вздохом, приносящим вместо всегда отрезвляющего воздуха лишь сладкие, желанные запахи людей, голод только усиливался. Все, за что Хартфилия так крепко, так трепетно держалась, отступало на второй план – ее безумное воображение уже рисовало кровавые, тошнотворные, приводящие в немой ужас картины; она и ее жертва – кто-то сегодня явно умрет, вот только не быстро, ничего не почувствовав, а медленно, мучительно, от кровопотери, от открытых рваных ран, от переломанных костей, осколки которых впиваются во все внутренности; как раз за разом она все сильнее впивается в чью-то шею, безумно, подобно изголодавшемуся по крови зверю вгрызается в плоть, чуть не ломая кости жертве, ведь еще только начало; чувствует этот сладкий, пьянящий, сводящий с ума вкус крови во рту, упивается им, медленно, всего на мгновение теряя рассудок, видя перед собой вместо обычного человека еду; когти с каждой секундой все сильнее, глубже впиваются в такие хрупкие плечи, оставляют кровоточащие, рваные, темные полосы; крики уже почти не слышные, голос жертвы охрип, только окровавленные губы продолжают что-то шептать, свою молитву, которую сегодня никто не услышит; одно неловкое, слишком резкое движение и плечо сломано, просто раздроблено на мелкие острые осколки, которые так и останутся под кожей, принося всю ту боль, медленно убивая ее изнутри; по телу разносится та сладкая волна, заставляющая безумно улыбаться окровавленными губами, смотреть затуманенными глазами в небо, ощущать это временное чувство всевластия, когда еще одна душа маленьким, трепетным огоньком, готовым потухнуть в любую секунду, горит в ее руке – стоит только насладиться этим, сжать ладонь и ее как будто и не существовало.

Это чувство всегда сводило Люси с ума на несколько минут, именно из-за него она и считала себя настоящим монстром – у нормального человека нет таких желаний. Именно из-за этой временной слабости, когда она была просто не в состоянии управлять собой, привести в чувства, все ее надежды и мечты о прежней, счастливой жизни рушились, разбиваясь об одно единственное слово – монстр. И вот сейчас, именно в эту секунду, именно здесь, перед ними это желание берет над ней верх – уже нет никаких сил держать все в себе – эти хрипы, этот животный рык, безудержное желание вонзить в кого-то клыки, напиться кровью, получить еще одну прогнившую, черную душу, вцепиться когтями в хрупкие плечи и ломать, ломать, ломать, пока он жертвы не останется ровным счетом ничего – только сердце, по праву принадлежащее дьявольскому псу.

«А я ведь говорила тебе, что будут и другие, более важные проблемы, от которых ты, мелкий, будешь не в восторге. Вот ты меня никогда не слушаешь, а сейчас так мучаешься, зная, что все равно придется наплевать на свою человечность и убить, верно? Это больно, мелкий, я уже не помню это чувство, однако все еще представляю какого это. Это желание, эта потребность никогда не была подвластна кому-то, она всегда берет верх над демоном, запомни это и прекрати бороться. Повинуйся ему и иди, утоли свой голод, пока не стало слишком поздно, пока ты не натворила здесь никаких непоправимых дел»

–З-заткнись, Лия! – в этот момент ей ровным счетом было плевать на то, как они смотрят, какими взглядами на нее. В душе было лишь одно, то самое желание не сорваться, бороться или все же сдаться и позволить себе слишком много лишнего, но не здесь, там, на улице. Там столько людей, столько запахов, столько крови, столько душ – этот соблазн непреодолим и от него глаза начинают предательски краснеть. Люси раздражало сейчас абсолютно все – это здание, эти маги, их взгляды, их мысли, эти мерзкие перешептывания, когда они так невинно смотрят на все ее мучения и не понимают, не подозревают, как сейчас близки к смерти. Но больше всего ее раздражает тот, кого она, казалось, любила не такой детской и наивной любовью – Драгнил. Стоит перед, ней протягивает руку, но он не тот, может внешность и та же, но внутри он пустой и холодный, будто от него осталась лишь эта обертка, а все остальное, что только было в нем кем-то нахально украдено, ведь сам он никогда бы и не позволил случиться такому.

От таких мыслей полосы на столе становятся еще глубже, все тело начинает судорожно дрожать и единственная опора, казавшаяся такой крепкой ранее, начинает быстро исчезать из-под рук – стол с глухим треском и грохотом рассыпался под ее напором, превратившись в обычные щепки. Часто, как можно глубже, вздыхая, хватая сухими, потрескавшимися и теперь еще и окровавленными от собственных клыков, губами воздух, Хартфилия просто осела на пол, упираясь в него руками, опираясь только на него.

–Люси, с тобой все хорошо? – Хартфилия осторожно, все так же боясь всего на свете, а в первую очередь саму себя и сорваться, все так же дрожа всем телом, подняла глаза, вглядываясь в маленький, хрупкий силуэт МакГарден, сквозь беспорядочно упавшую на глаза челку, хотя это стало уже привычно, даже в какой-то степени стало ее защитой. Леви стоит прямо напротив нее, их разделяют всего пара шагов, обе маленькие ладошки девушки покоятся на ее животике; смотрит она большими, взволнованными и такими по-детски наивными глазами, улыбается уголками губ. Стоило ей только заметить, поймать удивленный, даже пораженный взгляд Люси на своем животе, ведь Хартфилия и вправду не знала и не подозревала о таком, как на маленьком аккуратном личике МакГарден появляется теплая, нежная улыбка, а на глаза тот час отчего-то набегают слезы, видеть которые просто противно и гадко. – Знаешь, Люси, все эти дни, когда я только узнала, что ты жива, я хотела познакомить тебя со своим сыночком. Он еще совсем маленький, еще не родился, но еще неделька, может чуть больше и я, наконец, смогу увидеть его своими глазами, смогу обнять его крепко-крепко, поцеловать его в лобик и чувствовать это родное тепло, это маленькое чудо, которое я вынашиваю вот уже девятый месяц. Я так хотела разделить эту радость с тобой, Люси, чтобы ты тоже подержала его на ручках, выбрала для него хорошее, красивое имя, как умеешь только ты, стала бы его крестной – я была бы так счастлива. Что же? Что происходит с тобой сейчас, ведь тебе больно, и мы это видим, слышишь? Просто запомни и никогда не забывай – мы тебя не боимся и никогда не боялись, мы всегда будем тебе помогать, будем пытаться сделать это, ты просто скажи, что так мучает тебя, мы же все поймем, я пойму тебя, Люси, – видеть это почти детское лицо с такими горькими, прозрачными слезами на щеках, этой улыбкой для Хартфилии было невыносимо. Но какой бы хрупкой, какой бы маленькой не казалась эта девушка, теперь уже наверняка чья-то жена и будущая мать – сила духа, храбрость, смелость всегда были рядом с ней, таков уж ее характер, такова она сама. Эти чувства никогда не позволяли ей сдаваться, опускать руки и, позорно опустив голову, уходить – она всегда сражалась. Маленькая, но сильная – и это всегда было про нее.

–А я скажу вам, многоуважаемая миссис Рэдфокс, что происходит с ней, почему ее так ломает, – все из того же, почти излюбленного темного угла, той же походкой с гордо поднятой головой вышел Райто. Он понимал, что при Люси не стоит вести себя так, иначе это может плохо закончится, вот только быть слабым и покорным он тоже не собирался. Он видел, как глаза Хартфилии, уже почти ясно красные, затмившие карий, расширились, смотря на него удивленно, непонимающе, растерянно. Райто знал, что она уже догадалась, что и он предал ее, переметнувшись сюда, построив весь этот план, из-за него ее шахматная партия была проиграна так нелепо. – К сожалению, но к нашему счастью, у этого зелья есть всего лишь один минус, так называемый побочный эффект. Ее демоническая сила сейчас равно нулю и единственное, что она пока испытывает с той, демонической стороны, это неудержимый, неподвластный, точащий, убивающий ее изнутри голод. Это желание вонзить в кого-то клыки, вцепиться когтями в кожу, насладится всеми криками трепыханиями жертвы, и вытянуть всю душу жертвы, не отставив ровным счетом ничего. Просто оболочка с огромной черной дырой в районе сердца, вот, что она чувствует. Сейчас будет лучше и безопаснее, если вы, моя несравненная Госпожа, последуете за мной на ночные улицы города и утолите свой голод. Вы не сможете сбежать, сил у вас нет, а жертва недалеко, всего пару шагов и мы на месте. А если, Люси, ты и дальше будешь противиться, сопротивляться и пытаться подавить его, то, в конце концов, слетишь с катушек и набросишься на кого-то из своих друзей, а мы ведь этого не хотим, верно, моя Госпожа?

– Р-ррайто, ты ч-ччертова пр-рродажная шавка! – охрипшим, будто вовсе не своим голосом выкрикнула Хартфилия, кое-как поднявшись с пола, еле держась на ногах. В ее голове, собираясь из маленьких кусочков, наконец, сложилась вся картина произошедшего и все встало на свои места – они бы и не догадались сами вызвать демона, они бы не нашли ее так просто, не смогли бы привести в гильдию просто так – это все Райто – чертов предатель и изменник. Он бросил ее, подставил, сделал все возможное ради собственной выгоды и это все, как ни прискорбно осознавать, так на него похоже. Глаза Люси горели той неподдельной злобой, ненавистью, презрением, ведь и вправду он продал свою честь, свою гордость, свою хозяйку. Так кто же он после этого?

–Закрой свой рот! – черная, лоснящаяся шерсть пса тут же встала дыбом, выдавая всю его злобу и несогласие на эти слова. Райто устрашающе, вот только не для Люси, шаркал когтями по полу, медленно приближаясь к ней. Да, он знал и признавал, что кое-где поступил слишком жестоко, слишком подло и слишком рискованно – это все могло запросто стоить ему жизни, но он продолжал играть. Было глупо надеяться на этого самовлюбленного, ничего не умеющего мальчишку-Жнеца, доверять Драгнилу, использовать его в качестве приманки, наживки, было глупо доверять всей этой гильдии в целом, но Райто продолжал рисковать, ставя все. Он знал, что достоит наказания, достоит многих дрянных слов, полностью описывающих его поступок, его такой же гадкий характер, но такого он не ожидал точно. Он никого не продавал, он делал все для достижения своей цели и, рискуя всем, он ее достиг. Эта цель всегда была впереди, даже его несравненная Госпожа всегда оставалась позади, она никогда не имела для него той ценности, которая и должна была быть. Но у его Госпожи была такая же важная роль, как и у других.

–Эй, полегче, брат! – на защиту Люси вышла никто иная как Адриана. Ее выбор Райто не радовал так же сильно, как и Люси, он даже поставил ее в тупик, она не знала, да и не думала никогда, что ее брат, тот, которого она знает с самого рождения, способен на такие подлости и мерзости. Она была на его стороне слишком часто и если уж он решил идти против ее Госпожи, которая была для нее важнее всего, то Райто просто не оставляет ей выбора – Адриана будет защищать Люси, она выберет ее сторону, даже если придется выступить против собственного брата. Это ее выбор и пересмотру он не подлежит, и потому она, скаля клыки, так же устрашающе демонстрируя когти, оставляя царапины на полу, глядя такими же стеклянными, пустыми глазами, вышла вперед, заслоняя собой Хартфилию. Пускай она меньше его по размером, пускай он всегда сильнее, ловчее, хитрее, чем она, пускай он уже однажды победил ее, крепко ранил, пускай – ради своей Госпожи она выйдет еще раз, попробует вновь и, не смотря ни на что, защитит ее.

Райто зло рыкнул и, отведя взгляд в сторону, отступил, сделав несколько шагов назад – нет, он не струсил и, да, он был готов выйти против сестры, так же, как и она против него, это ничего не меняло, вот только Драгнил, стоящий позади него смотрел так устрашающе, убийственно, что его взгляд уже наводил дрожь и страх. Райто прекрасно помнил, что из всех светлых, нетронутых Кином чувств, у него осталась только любовь к Хартфилии и, если уж Райто посмеет причинить ей вред, то дорого поплатится за это. Именно поэтому пес и отступил, поступив в какой-то степени даже мудро, обдуманно, ведь он знает, что против огненного у него нет ни одного шанса, как бы ни хотелось – в этом бою его ждала бы только смерть.

–Я же знаю, зачем ты сделал это, Райто. Не ради меня, не ради сестры, не ради всех их, ты сделал это потому, что твоя привязанность к Эми перешла все границы. Она не отпускает тебя ни на секунду, а ты, слабая псина, просто не можешь этому противиться. Ты слепо следуешь ей, убирая все препятствия, которые только появляются на твоем пути, которые могут разлучить вас. В этот раз препятствием стала я, и ты убрал меня, ты нашел способ, как усмирить, как обезвредить и привести сюда, все просчитал. Ты прекрасно знал, почему я скрываюсь, от кого и с какой целью, и ты воспользовался этим, нагло и гадко. Поступил как настоящий предатель, и ты еще будешь противиться этим словам, что-то доказывать и говорить, что никого не предавал? Ты продал мое доверие, Райто, и с этого дня для меня ты никто, так что, будь добр, подыхай с голоду и поминай меня добрым словом, – на бледном, даже все еще болезненном лице Хартфилии растянулась довольная ухмылка, обнажающая длинные, острые клыки. Глаза недобро блеснули из-за челки тем самым убийственным, устрашающим красным цветом, словно драгоценными камнями сияя среди полумрака, царящего в гильдии. Вот только Райто понял, что говорит все это не она, а ее голод, ее ненависть, боль, обида, в общем, демон, проснувшийся в ней, сущий Дьявол.

–Сбавь обороты, дура, а то скоро и на людей начнешь бросаться, – фыркнув он, отвернувшись, дав ей понять, что их бессмысленный разговор, из-за которого их же отношения могут принять и отрицательный результат, окончен и продолжать его, когда она в таком плачевном состоянии, он не намерен. Тем более, что разговаривать с ней, когда она ведет себя так, гранича со здравым смыслом и полнейшим безумием, просто глупо.

–Люси, я тебя прошу, посмотри на меня, пожалуйста, – вновь влезла в их личные, дьявольские разборки между собой МакГарден, маленьким ладошками стирая с красных, пухлых щек слезы. Хартфилия не сразу поняла и осознала, что обращались к ней, не поняла она и что требуется от нее – ее почти безумный взгляд был направлен куда-то в пол, в полнейшую пустоту, не имеющую никакого смысла. Все тело так же судорожно дрожало, когти мертвой хваткой вцепились в одну из досок разломанного на щепки стола, крепко сжимая, вонзаясь вглубь дерева, оставляя такие же темные, глубокие, рваные полосы, и выглядело все так, будто она просто успокаивала шальные нервы. – Люси, пожалуйста, подними глаза, я обещаю тебе, что не испугаюсь, и я знаю, что сейчас они красные, кроваво-красные и не боюсь, – сквозь горькие слезы бормотала девушка и Люси, дернув плечами, будто от холода, так же безудержно дрожа, подняла глаза. Леви в то же мгновение застыла, но вместо столь привычного омерзения, испуга и ужаса в ее наивных глазах Хартфилия своим затуманенным от голода взглядом видела только горькую улыбку и сожаление. Эта маленькая, хрупкая девушка, которую, казалось, так легко сломать, не боялась ее, не дрожала от страха, не билась в истерике от этого плотоядного взгляда и животного оскала, не обращала никакого внимания на когти и клыки, которые Люси пыталась то ли спрятать, то ли наоборот показать. – Люси, Господи, что они с тобой сделали? Но знай, я не боюсь тебя, запомни, не боюсь, – храбро, даже как-то смешно выкрикнула Леви, топнув ножкой, сделав несколько еще не совсем уверенных шагов вперед, приближаясь к вновь сидящей на полу Хартфилии. Та же смотрела на МакГарден более чем удивленно, чуть приоткрыв губы, замерев, будто не дыша, все ее внимание было обращено на эту хрупкую девушку, так смело идущую чуть ли ни на смерть. Ведь в любую минуту, в любую секунду, стоит только расслабиться, и демон возьмет свое, голод подчинит ее окончательно и тогда уж Леви не спасет даже ее Господь Бог.

–Н-нне подх-хходи ко мне, – протестующе выставив вперед дрожащие с заметно потемневшими ногтями руки, Люси кое-как вновь поднялась. Ее сознание было не совсем чистым и не совсем пустым, так что она понимала некоторые, в этот момент, самые важные вещи – перед ней не враг, перед ней не еда, перед ней ее подруга, перед ней сейчас просто Леви. И одна ее часть, та, что все еще сражалась за власть над телом, помнила, свято верила в это, но вторая, все еще желающая убить кого-то, видела в МакГарден только душу, которую так хотелось выдрать из этого хрупкого тела, переломав все ребра одним ударом, и тогда бы ее не остановил даже этот ребенок. Зубы сводило от того же неудержимого желания вонзиться в эту тонкую шею, а Леви будто не видя этого и не замечая, как тяжело Хартфилии сдерживаться, шла вперед, тепло, нежно улыбаясь. – Не приближайся ко мне, я тебя умоляю, ты не представляешь как мне тяжело. Уйди, не играй с огнем, – Люси, будто на короткое мгновение пришла в себя и смогла трезво оценит всю ситуацию и понять, в каком гадком, просто отвратительном положении она сейчас находится. Леви застыла, заметно вздрогнув, но потом вновь сделала шаг, еще один и еще, а глаза Хартфилии в этот момент пылали огнем. Она не понимала, почему Леви не пытается войти в ее положение, ведь сейчас Люси было тяжело и больно, как, казалось, никогда раньше.