Текст книги "Окутанная тьмой (СИ)"

Автор книги: Имилис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 56 страниц)

В глубине души Хартфилия не смела судить их или упрекать в страхе и глупости, хотя она еще вчера доказала, что никому не причинит зла, но разум говорил, что так и должно быть, ведь перед ними настоящий демон. Они обязаны бояться ее и таких, как она, они не должны бросаться к ней в объятия, проявлять какой-то интерес. Завидовать ее участи не стоит – в этом нет ничего хорошего, забавного, веселого, и Хартфилия поняла это на собственном опыте. Но и им недозволенно судить ее, решать: заговорить с ней, попытаться что-то сказать или смотреть недоверчивым волчьим взглядом, свойственным самой девушке. Люси считала, что такая реакция вполне нормальная, адекватная, но все же где-то что-то, да оборвалось – не она выбирала такую участь для себя, все давно решили за нее.

– Не обращай внимания на этих малявок, им всего по четырнадцать лет каждому. Их пару месяцев назад Лис привела на пару с Хэппи, сказала, что все сироты, но колдовать умеют – вот и приняли их вчетвером. Глупые еще, нашла из-за кого переживать, их мнение здесь ничтожно, а если смотрят, то пусть. Твоей выдержке, силе духа и желанию оставаться самой собой можно только завидовать, Люси, – Кана ободряюще похлопала Хартфилию по плечу, грозно посмотрев на трех девчонок и одного мальчишку, которые мгновенно отвернулись.

Когда косые взгляды прямо в спину исчезли, Люси, наконец, вздохнула спокойно, но все равно здесь было неуютно. Вскоре с восходом солнца начали приходить и другие волшебники, которые смотрели, но более сдержанно, спокойно, понимающе, но и в их взглядах была малая доля страха. Атмосфера в помещение была будто чужой, холодной, отчужденной, не такой, которую запомнила Люси, покидая город, и осознавая эти изменения, девушка только сильнее стискивала зубы. Все слишком сильно и заметно изменилось, и пока, в понимании Люси, не в лучшую сторону, хотя быть может все, кто создали эту веселую, беззаботную «семью», просто выросли и изменили свои взгляды на жизнь?

– Привет всем! Смотрите-ка, кто пришел к нам в гости! – радостно, звонко, как всегда, наивно прокричала Лисанна, заходя в гильдию и держа в руках светлую, детскую переноску, где Люси слышала как что-то копошилось, шевелилось и агукало. Еще сильнее переполошилась Хартфилия, когда Штраусс, мило улыбаясь, направилась прямиком к ней, вместе с ребенком…

Комментарий к Все изменилось, часть 1: Последствия... Обещанное продолжение, спасибо, что дождались) Если есть ошибки, извините.

p.s. Следующая глава неизвестно когда, а я ушла праздновать свой День Рождения ^_

====== Всё изменилось, часть 2: Чувство долга... ======

Хартфилия замерла в исступлении, когда Лисанна, ни на миг не прекращая довольно улыбаться, приблизилась к ней слишком близко, конечно же, в понимании самой Люси, поставив переноску рядом на стол. Штраусс несколько минут копошилась внутри, при этом ласково улыбаясь и приговаривая что-то шёпотом, постоянно кивая – Люси же смогла рассмотреть только край светло-розового одеяла и маленькую ножку, на секунду мелькнувшую внутри. Хартфилия вздрогнула, а сердце, казалось, просто замерло, когда Лисанна неожиданно взяла на руки ребёнка и, присев рядом, продолжила с ней разговаривать, бормоча что-то на ушко девочке и указывая пальцем на Люси.

– Смотри, Анна, это тётя Люси, правда она хорошая? – малышка месяцев пяти, с пухлыми, румяными щёчками, с большими, выразительными, карими глазами, с тонкими светлыми, почти пепельными, волосиками заметными из-за шапочки, живо задёргала ножками и ручками, при этом что-то говоря себе под нос, пуская слюни и жизнерадостно улыбаясь. Люси понадобилась всего секунда, чтобы осознать, что это ребёнок Эльфмана – эта улыбка, милая и жизнерадостная, была свойственна именно семье Штраусс, и спутать её с другими просто невозможно. – Тётя Люси у нас не простая тётя, знаешь, Анна, раньше у неё волосы были такими золотыми, как солнышко в небе, а теперь смотри – совсем как у тебя, как у меня, как папы и тёти Миры, правда? А вдруг тётя Люси наша сестрёнка, а, Анна, посмотри, какая она красивая: и глаза карие-карие, и улыбка добрая-добрая, да? – Люси старательно отступала, незаметно отодвигаясь на самый край скамейки, пока Лисанна увлечённо продолжала её расхваливать в глазах маленькой девочки, уже несколько раз совершая попытки усадить Анну ей на колени. Не то, чтобы Люси была не рада и зла из-за этого, нет, – наоборот, она любила детей, безумно, любила их чистые, невинные глазки, любила их искренние, милые улыбки. Но сейчас она была совершенно против того, чтобы Анна оказалась так близко к ней, просто Люси не хотела её пугать, не хотела разбивать, растаптывать её чистый, хрупкий мир одним своим существованием, появлением, этим глупым знакомством. Пускай Анна ещё слишком мала, почти ничего и не понимает, не видит, не замечает, но почему-то Люси с горечью считала, что её облик – волосы, глаза, губы, голос – Анна запомнит навсегда, даже не зная почему. – Ну, Анна, ты хочешь к тёте Люси на ручки? – в этот момент Хартфилия замерла, а время вокруг будто застыло, пока в её голове, раз за разом, прокручивалась данная фраза, а сама Люси пыталась её понять правильно. Люси не хотела, чтобы Анна знала её вообще, не хотела быть тем грязным пятном в её светлых воспоминаниях, не хотела прикасаться к малышке, боясь как-то навредить, не сдержаться, оставить на нежной детской коже шрам своими ногтями. Пока Хартфилия думала, поддаваясь напору собственных мыслей, страхам, прямо перед её лицом уже было личико Анны, которую осторожно придерживала Штраусс, надеясь, что Люси переборет себя, свои страхи, да просто растает перед обаянием малышки и возьмёт её на руки.

Люси хорошо слышала, как всё вокруг буквально затихло, – будто весь мир остановился, а вместе с тем её сердце предательски дрогнуло, забилось сильнее, пробуждая внутри какое-то тепло, руки, стиснутые в кулаки, задрожали, и Хартфилия, покопавшись в памяти, вспомнила, что ещё никогда так сильно не боялась. По гильдии прошёл тихий шёпот, но никто, как ни странно, не волновался, не пытался образумить Лисанну и не просил, не давать в руки настоящего демону малышку – все смотрели с неподдельным интересом, умилением. Каждый знающий Люси уже давно, ещё ту немного тщеславную особу, мысленно поддерживал её, не смел осуждать, не видел просто в этом никакого смысла, а Анна, сама того не зная, в этот момент решала судьбу девушки. Девочка смотрела не по-детски серьёзно, почти по-взрослому, вглядываясь в глубину карих глаз, будто пытаясь дойти до самого дна, проникнуть в самую душу – уже потрёпанную, израненную временем, обстоятельствами, но ещё живую, – Люси шумно сглотнула, не смея отвести взгляд в сторону, отодвинутся, отойти. Эти глаза её очаровали.

– Ба! – наконец выдала Анна и, довольно засмеявшись, легко коснулась щеки Хартфилии своей маленькой, горячей ладошкой. По всему телу Люси прошла непроизвольная дрожь – она и не верила, отказывалась верить, что этот ребёнок ни капельки её не боится и, даже заглянув ей в глаза, по-прежнему тянет к ней свои ручки, улыбается, смеётся.

– Ну же, Люси, чего ты, возьми Анну, видишь, как она к тебе тянется? Ты ей очень понравилась, знаешь, а она ещё никогда так часто не улыбалась, не смеялась, – Лисанна придвинула девочку ещё ближе, и теперь расстояние между Анной и Люси стало ещё меньше. Девочка, вновь что-то проговорив, подалась вперед, приткнувшись мягкой, румяной щёчкой ко лбу девушки. Теперь Люси кое-что осознала – перед этим ребёнком, перед этими глазами, улыбкой она просто бессильна и, помедлив ещё секунду, Хартфилия просто сдалась, поднимая белый флаг. Подняв всё ещё дрожащие руки, она легко переняла девочку, прижала к себе – Люси и сама не заметила, как светло и радостно стало на душе, как на глазах появляются слёзы, она счастлива, – все же свет внутри её души так и не погас. Лисанна косо взглянула на Люси и Анну, улыбнулась, мысленно торжествуя, радуясь, что та стена, казалось и непробиваемая, слишком крепкая была просто разбита одной искренней малышкой – её дорогой племянницей Анной.

– Приятно познакомиться с тобой, Анна, верно? – мир вокруг в который раз рассыпался на мелкие осколки, просто перестал существовать в глазах Хартфилии, перед собой она видела только это маленькое, по-детски пухлое личико, большие глаза и милую улыбку.

– Анна-Анна, знаешь, Люси, её ведь так братик назвал, потому что считал, что Анна звучит очень мило, ведь наши с сестрёнкой имена тоже так заканчиваются: Миражанна, Лисанна. А вот Евергрин, было дело, хотела её какой-то там Каролиной назвать. Ну, ты посмотри, Люси, какая же это Каролина – это ведь просто Анна, наша светлая, милая, искренняя девочка. А ты знаешь, Люси, что маленькие детки разбираются в людях намного лучше, и ты безумно понравилась Анне. Значит ли это, что…

– Не знаю, Лис, я уже ничего не знаю, – прижав Анну к себе, Хартфилия прикрыла глаза, просто наслаждаясь той лёгкостью, тем неподдельным теплом, которое так приятно разливается по телу, заставляя искренне, а не натянуто, улыбаться. Вот только свет Анны так и не проник внутрь, в самые дальние углы, вернее Люси сама не пропустила его туда – тьма её жизнь, она её часть, без тьмы её существование обречено. Она демон: у неё должны быть дрянные мысли в голове, должна быть тишина, мрак в душе, должна быть боль в сердце – это её неотделимые части.

Прошло уже больше часа с того момента, как познакомились Анна и Люси – девочка то и дело живо дёргала маленькими ручками, ножками, стремясь уцепиться пальчиками то за одежду Хартфилии, то за её волосы параллельно пытаясь то ли обслюнявить щёки девушки как можно сильнее, то ли просто поцеловать. Люси была просто в восторге, впервые за такое трудное время ей удалось открыться, хотя большинство чувств так и остались внутри, на лице была лишь лёгкая полуулыбка – каждое прикосновение отдавалось дрожью, страхом, чем-то новым, светлым, но Люси сдерживала всё глубоко в себе, объясняя это тем, что просто недостойна. Всё же много лжи, злости, ненависти жило в её сердце, и даже улыбка Анны не способна изменить это – демон останется демоном, вот только с человеческими чувствами. Анна вновь протянула к лицу Хартфилии руки, приложила ладошки к обеим щекам, что-то проговорила, улыбнувшись, не отвлекаясь, опять касаясь мягкими, обслюнявленными губами щеки девушки.

И всё это могло бы продолжаться вечно, если бы на пороге не появились родители девочки, Люси про себя уже смирилась, предполагая, ожидая, что сейчас они просто возьмут и отберут Анну, с испугом, волнением и страхом. Вот только Эвергрин – повзрослевшая, с еле заметными мешками под глазами, с более мудрым взглядом, с большей женственностью и сдержанностью в выборе одежды, только тепло улыбнулась, сев за стол напротив. Она просто с интересом наблюдала за общением Хартфилии и Анны, смотрела, как её дочь, пользуясь моментом, вновь тискает Люси за щёки, после вновь целуя. И Люси позволяла ей это, даже не пытаясь стереть детские слюни, она и не подозревала, как со стороны это выглядит – мило, тепло, заботливо и вовсе не страшно. Никто уже не видел в ней демона, не видел угрозу и смерть, не видел кровь на её руках, безумие во взгляде, сумасшедшую ухмылку – сама Люси только всё равно видела это, стараясь просто не обращать внимания. Анна крепко прижалась к Люси, уцепившись за рубашку, уткнулась ей в плечо, начиная что-то уже сонно, невнятно, вовсе неразборчиво говорить.

– Похоже, что Анна устала и хочет спать, давай я уложу её, Люси, – Лисанна заботливо протянула руки, попыталась тихо отцепить девочку от Люси, ведь та и не знала, что делать дальше, поэтому просто позволила, однако Анна выразила недовольство, громко вскрикнув, сильнее вцепившись в одежду Хартфилии. Руки Лисанны – любимой тёти – может, и были знакомыми, родными, это они часто убаюкивали Анну, кормили её, вытирали подбородок, однако сейчас ей Анна предпочла почти незнакомую тётю Люси, доверившись ей сильнее. Лисанна виновато улыбнулась и, подняв руки в примирительном жесте, просто отступилась, больше не пытаясь повторить этот трюк. Анна же успокоилась, так же тихонько продолжая что-то бормотать на ушко Люси, только более сонно, рассеянно, пока и вовсе не умолкла, сладко засопев.

– Наша Анна просто чудо, правда, Люси? – Леви, устало потирая спину ладошкой, тепло улыбнулась, кивнув на Эвергрин, Лисанну и Анну, последняя из которых сладко спала, накрытая одеялом, лишь порой дёргая во сне ручкой или ножкой, часто расплываясь в довольной улыбке. Люси и представить не могла, что такого милого, светлого снится этой девочке – не могла, и у неё не было возможностей, чтобы представить, слишком черна её душа, слишком темны мысли. В ответ Люси лишь кивнула, ведь на душе, даже сейчас, было легко, спокойно, и может, Лис действительно была права, не такой уж она убийца, монстр, какой себя представляет. Хотя воспоминания, запятнанные кровью, убийствами и смертью, всё же не дают ей покоя, та вина, которую когда-то возложила, приняла на себя Хартфилия, уже въелась под кожу и просто так вывести её нельзя, даже благодаря свету Анны. Сама Анна хорошая, добрая и наверняка она вырастет настоящей красавицей, будет радовать родителей, и Люси искренне желала ей самого лучшего в жизни, всё ещё тайно молясь неведомо кому, надеясь, что девочка так и не вспомнит её даже – пусть забудет всё, что смогла разглядеть в её глазах. Всё же не стоит так просто поддаваться теплу и чистоте, не стоит знакомить малышку с той стороной, не стоит позволять ей переступать через ту грань, охраняющую ей невинный, детский сон. – Я присяду рядом, ладно? – МакГарден, всё так же улыбаясь, болезненно поморщилась, опираясь на стол, чтобы присесть – теперь любые движения давались ей с трудом, казалось, что каждая клеточка тела находится просто на пределе своих возможностей, ещё чуть-чуть и она просто не выдержит, сломается. Люси неожиданно для самой себя и вовсе необдуманно протянула ей руку, помогая аккуратно опуститься, хотя до этого не собиралась, при этом невольно коснувшись ладонью живота. Тут же раздался ощутимый удар, Хартфилия замерла, теперь не понимая саму себя – зачем коснулась Леви, зачем дотронулась, построила какую-то тонкую связь с её ребёнком, да зачем Леви вообще пришла сюда, в своём-то положении, когда здесь только-только начали наводить порядок? Запах палёного ещё немного ощущался, хоть и несильно, но если посидеть здесь достаточно долго, столько, сколько просидела сама Люси, то начинало уже порядком подташнивать, дополняя всё это вчерашними воспоминаниями. И все, кроме одного, Хартфилия помнила на зависть чётко – Люси до сих пор не помнила, кто помог ей вчера или же это она кем-то воспользовалась, грубо вонзив клыки, – не помнила, от досады стискивая кулаки. – Анна очень хорошая и смышлёная девочка, вот увидишь, мой малыш будет таким же миленьким и хорошеньким. Вот-вот уже, ещё неделя и всё, я смогу увидеть его и мне до сих пор не верится в это, будто сон наяву, но я ведь не сплю. Люси, я бы хотела поговорить с тобой серьёзно, на чистоту – не уходи больше никуда, пожалуйста, и стань крёстной моему ребёнку. Ты ведь знаешь, что лучше тебя я не найду никого, именно для меня важно, чтобы это была ты, пожалуйста, Люси. Я так долго ждала, надеялась, терпела, – Хартфилия внимательно слушала, но всё это не мешало ей замечать, постоянно находить на себе взволнованный, будто озлобленный взгляд Гажила. Конечно, Люси понимала, почему он смотрит так невыносимо, пронзительно, и сама могла объяснить другим непонимающим, вот только этот взгляд не давал ей расслабиться и, быть может, подумать над предложением Леви, чтобы как-то занять себя, отвлечься. Единственное чувство, желание, которое возникало в душе, видя Гажила таким, было – бежать – быстро, без остановки, просто бежать, не разбирая дороги, не важно куда, главное подальше отсюда. Люси знала, что не в праве была презирать его за эту слабость, ненавидеть за этот страх и взгляд, однако всё равно было дико неуютно, некомфортно, неприятно, а жаловаться Леви, пожалуй, самая отвратительная идея, пришедшая Хартфилии в голову за всё утро. Нет, Люси дала себе слово, что выдержит, во что бы то не стало, нужно постараться, продержаться и скоро всё пройдёт, взгляд Гажила измениться, может и сама Люси станет немного другой, не в силах поддерживать эту стену, по которой давно идут трещины.

«И сколько раз уже ты обещала себе стать немного другой? Сколько раз клялась, что завтра проснёшься совершенно другим человеком, а не демоном? Сколько раз ты уже, срываясь по мелочам, умоляла вернуть время вспять, в тот день, в тот час, в ту минуту, когда упала и умерла? Не живи уже больше этими глупыми надеждами, не пытайся изменить прошлое, забудь о том, что было раньше, не будь дурой!» – сначала казалось, что вновь и так не вовремя объявилась Лия со своими нравоучениями о правильном и верном, но это было что-то другое – то маленькое, тёмное, жесткое, ненавистное второе Я, готовое в любой момент взять и довести до полнейшего сумасшествия.

– Люси, так ты согласна, знай, я буду очень рада, если ты согласишься, – Люси потупила взгляд, вновь натыкаясь на глаза Рэдфокса – к горлу неприятно подошёл ком, вместе с тем же тошнотворным сомнением, стоит ли ей вообще быть здесь, находиться среди них. Всё же малышка Анна ничего толком и не изменила, просто на мгновение дала надежду, всё осталось, как и раньше – Люси по-прежнему боятся, презирают, обходят стороной, боясь наткнуться на эти глаза. Но зря ли вспыхнули давно забытые чувства, возродились из тлеющего пепла, подобно фениксу, бушуя в груди неподвластным вихрем – Люси впервые чувствовала себя настолько неуверенно, страшно, взволнованно. И от всего этого, а в особенности от мерзкого страха, так неприятно опутывающего душу, хотелось кричать – громко, истошно, чтобы хотя бы кто-то смог услышать, – а после просто заплакать, ощущая себя просто живой, просто настоящей.

– Я не знаю, Леви, я уже ничего не знаю в этом мире, и часто сама себя не понимаю, не могу понять, что происходит. Не знаю, зачем сижу здесь, среди вас, зачем брала на руки Анну, хотя и ощущала, что всё неправильно, зачем говорю с тобой – я знаю лишь одно, в глазах многих я так и осталась монстром. И мне уже не обидно и почти не больно, я привыкла, мне просто страшно, что всё, что говорят люди может взять и оказаться правдой, а не обычной выдумкой, мыслями, я этого боюсь. Уже давно хочется кричать от непонимания, которое разрывает изнутри, хочется бежать отсюда подальше, чтобы никто из вас больше не видел меня, хочется просто заплакать, чтобы понять, убедиться, что я ещё живу, существую. Я теперь уже ничего не могу, не хочу и всё чаще ловлю себя на мысли, что задумываюсь о вечном покое – быть может, было бы лучше, легче, правильнее, если бы я умерла, если бы меня не спасли, не превратили в это. И называть себя это больно, но, как мне кажется, правильно, – слёз уже не было, хотя было желание заплакать, только голос едва заметно дрожал, и Хартфилия вновь себя не понимала – зачем всё это говорит? Неужели надеется на прощение, надеется, что, услышав её исповедь, её простят, пожалеют, примут назад так же тепло? Неужели Люси всё так же верит в надежду?

– Знаешь, Люси, я не могу судить тебя. И никто из них тоже не может, просто не имеет на это права – мы никогда не были на твоём месте, мы не можем говорить, что всё, через что ты прошла, было просто, мы не должны презирать тебя, упрекать в слабости и желании быть защищённой. Мы должны поддерживать тебя, как и раньше, как было тогда, при нашем первом знакомстве, мы ведь одна большая, дружная семья, – а без тебя наша семья уже и не семья вовсе. Когда рядом нет кого-то близкого, то всё становиться бессмысленным: кто-то уходит, кто-то ждёт, кто-то страдает, а кто-то не выдерживает и ломается. Слушай, я хочу предложить тебе сходить кое-куда, здесь недалеко, уверена она будет безумно рада увидеть тебя, – Люси насторожилась, услышав это неопределённое «она», однако послушно, сама не зная почему и зачем, поднялась, последовала за Леви к выходу. Как ни странно, тех пронзительных, прожигающих, осуждающих взглядов в спину больше не было, даже Гажил смотрел как-то иначе, а после просто отвернулся – Люси оставалось лишь надеяться, что, быть может, и он понял её правильно.

Куда они направляются, Люси всё никак не могла понять, хотя и знала этот город как свои пять пальцев: все улицы, переходы, закоулки – все они были до боли в сердце знакомы, и отрицать то, что Люси скучала по этим местам, было бы глупо. Да, порой не хватало привычной людской суеты, шумных улиц, долгожданного возвращения в свой дом, где всё лежит точно так же, как ты и оставил, обычного взгляда на гильдию. А теперь она шла по обычной каменной дорожке, впереди вход в центральный парк, где так же громко, знакомо журчит воды из фонтана, где на каждой скамейке сидят то одинокие, всеми позабытые люди, то шумные компании, чередуясь с влюблёнными парочками. Люси любила быть здесь весной: природа была по-своему красива, неповторима, притягательна, чарующа, а люди, будто забывая прошлое, холодные, леденящие душу ветра, с радостью позволяли нежным, первым лучам растапливать лёд в своих сердцах, освобождая место для больших тёплых чувств.

– Вот мы и пришли, Люси, я надеюсь, что она не занята как обычно, – Леви аккуратно, всё так же при помощи Люси, поднялась по ступеням, уверенно, бойко постучала маленьким кулачком в тёмную, деревянную дверь. Сам по себе дом был достаточно уютным, светлым, немного неподготовленным к приходу весны: на внутренних подоконниках стояли цветы, некоторые устало опираясь на местами мутные после дождей стёкла; спереди, где-то от середины дорожки, ведущей к двери, до почти самого начала улицы, отгороженные низким заборчиком, находились клумбы, пока ещё только с сырой, чёрной землёй и едва заметной, пробивающейся на свет травой; слева стояла просторная, светлая беседка, теперь слегка запылившаяся, неухоженная и рядом широкие качели с местами отлупившейся голубой краской. Люси до сих пор не знала и не догадывалась к кому они пришли, да и с какой целью, кто эта таинственная «она», которая безумно рада будет её видеть. Хартфилия вроде как и не волновалась, стараясь сдерживать свой интерес, оставаться практически безразличной, но сердце предательски, на одну секунду, замерло, когда послышались тихие, осторожные шаги и скрип деревянного пола. Звякнула железная цепочка, щёлкнул замок – Люси замерла в полнейшем неверии, точно так же, как и стоящая напротив неё девушка, явно не доверяя собственным глазам первые несколько секунд.

– Люси? – Эрза тихонько качнулась, будто от временной слабости в теле, но тут же уцепилась рукой за дверь, теперь, едва отойдя от шока, устроенного МакГарден, Люси всерьёз и внимательно смогла рассмотреть Скарлетт. Повзрослевшая, по-своему похорошевшая, с немного осунувшимся, усталым лицом, с мудрым, спокойным, но пока удивлённым взглядом, сильно похудевшая, но в целом такая же, как и была, если не считать коротких, едва достигающих плеч алых волос. – Я так рада! – Люси заметила искренние слёзы, быстро выступившие на глазах Эрзы, она и сама бы с удовольствием поплакала бы, крепко обнимая подругу, но только не могла. Как будто всё внутри – такое тёплое, светлое, родное, только-только проснувшееся – просто окоченело, замерло, застыло, прекращая подавать команды, не позволяя испытывать даже боль в полной мере. И эти трепетные объятия, когда чувствуешь себя уютно, тепло, в своей компании, когда понимаешь, что ради этого действительно стоило возвращаться, ради этого момента стоило жить, когда происходящее уже давно не сон, не воображение, а реальность, всё равно не выходит почувствовать что-то ещё. – Заходите, я только убираться начала, не обращайте внимания на бардак. Хотите чая? – Эрза торопливо зашагал в дом, на ходу стягивая с себя фартук весь отмеченный какими-то странными пятнами, которые теперь, похоже, и не отстирываются. Откинув грязно-серую тряпку в сторону, к фартуку, Скарлетт более воодушевлённо и, как показалось Люси в тот момент, радостнее, живее зашла на кухню, тут же принявшись накрывать на стол. Достала из настенного шкафчика три чашки из одного сервиза, плетёную корзинку с печеньем и конфетами, и приветливо, как настоящая хозяйка, пригласила девушек за стол.

– Джерар вновь уехал в Совет, оставив тебя здесь одну? – с неким сочувствием проговорила МакГарден, положив свою ладонь поверх руки Эрзы, погладив, сдержанно улыбнувшись, так пытаясь успокоить и поддержать. Люси же только смогла рассмотреть золотое кольцо с несколькими мелкими камешками и тонко-высеченной гравировкой внутри – этого хватило, чтобы сделать для себя кое-какие выводы. Эрза молодая, красивая, замужняя, вот только счастья и радости в этих глазах Хартфилия не видела, их там просто не было – была только неимоверная усталость, готовность бросить всё в любую минуту и уехать, куда-нибудь далеко-далеко, стирая все воспоминания связанные с этим городом. Но что-то крепко и надёжно держало Эрзу здесь, и кольцо на безымянном пальце служило тому подтверждением – Эрза сильная, упрямая, гордая. Вопрос лишь остаётся в том, а надолго ли хватит её непробиваемой брони, да и сможет ли она защитить девушку от всех ударов судьбы, сможет ли залечить ту трещину, которая медленно и гадко расползается, разрушает её брак и всю жизнь в целом?

– Да, он вновь вернулся туда и уже больше трёх недель не был дома. Говорит, что много работы накопилось, мне здесь одной тяжело, но он не позволяет ехать за ним, – Скарлетт или же теперь мисс Фернандес тяжело вздохнула, устало прикрыла глаза, поднося чашку к губам – теперь она тоже узнала, что такое взрослая, семейная жизнь, всё оказалось не так уж и радужно, идеально. Люси поступила так же, прекрасно понимая, что ни Эрза не стремиться выбивать из неё правду этого времени, ни сама Хартфилия к этой правде не стремится – им хватало обычной тишины и косых взглядов, слова явно были лишними. И наступила эта идиллия, когда в воздухе витал лишь сладкий запах чая, девушки поддерживали её и не собирались нарушать, пока это не сделали за них – громкий, детский плач быстро вернул всё в реальность. Эрза поморщилась, открыла глаза, глубоко вздыхая, поднялась со стула и быстро скрылась за дверью, поднимаясь на второй этаж. Леви только мило улыбнулась, наблюдая, как удивлённо дёрнулась Люси, явно не ожидая, что и у Эрзы есть ребёнок.

– Идём, Люси, посмотришь на малыша, уверена, он понравится тебе так же сильно, как и Анна, – МакГарден, крепко стиснув ладонь Люси в своей, заставила подняться и упрямо потянула её наверх, уже хорошо зная, где находится детская, хотя её можно было бы и найти, просто следуя беспрерывному плачу, который даже не утихал. Хартфилия с неким интересом осмотрела детскую: небольшая комнатка, отделанная в светло-голубых тонах, с белым потолком и деревянным тёмным полом; большое окно с ещё не снятыми бумажными снежинками; ящик для игрушек, на разноцветной плоской крышке беспорядочно лежали несколько погремушек; низкий детский столик, заваленный всякой ерундой, кроватка сбоку от двери и ночничок рядом на стене.

– Простите, девочки, я не знаю, что с ним происходит. Вот уже несколько дней плачет постоянно, я скоро с ума сойду, – Эрза, кривясь от криков ребёнка, только сильнее прижала сына, укутанного в тёплые пеленки, к груди, качая его и тихо, относительно спокойно, сдержанно напевая колыбельную. Но не помогло, плач не утихал и порой даже усиливался – Люси, подойдя ближе, через плечо Эрзы взглянула на него, только тяжело вздохнув, уже зная, в чём причина.

– Эрза, дай я попробую, – предложила Хартфилия, и Эрза даже не сопротивлялась, будто её тайным желанием было сбежать, спрятаться от этого плача, передать ревущего младенца в чужие руки. Скарлетт часто сама себя не понимала, ведь порой желание сбежать из дома, оставив всё позади – эту чёртову квартиру, чёртового эгоиста Джерара и собственного сына, – появлялось всё чаще, и от этого было больно, мерзко, гадко, она просто устала. Люси, взяв мальчика, взглянула на него, внимательно рассматривая заплаканное личико – такие же пухлые, как и у Анны, покрасневшие щёки, заметно дрожащие, обслюнявленные губы, то и дело кривящиеся из-за плача, большие тёмно-карие глаза. Он был похож на Эрзу, был похож на Джерара, но, тем не менее, он оставался самим собой, и не только потому, что разрез глаз был немного другой или же цвет волос больше напоминал Нацу – немного светлее, нежнее, тонкими маленькими прядками спадая на сморщенный лобик – он был их общим сыном. Оказавшись на руках у незнакомой девушки, мальчик прерывисто захныкал, а Люси, легко улыбнувшись, просто коснулась его лба губами – он хныкнул ещё несколько раз и стих, смотря на Хартфилию большими, удивлёнными, заинтересованными глазами. – Не плачь больше, мама ведь сильно волнуется за тебя. Ей тоже больно, когда ты плачешь, – ласково протянула Люси, так же легко целуя мальчика в правый висок, сама даже не зная, что на неё нашло в тот момент, с чего она стала такой милой, доброй, заботливой. – Как его зовут?

– Лай, – Люси прекрасно знала и понимала значение этого имени – ложь. Хотя в полной мере и не могла объяснить для себя, почему Эрза решила назвать сына так – может, не верила, что она уже мать, не верила, что уже замужем, не верила, что у неё какая-никакая, но семья, о которой нужно заботиться?

– Ложись-ка спать, Лай, твоей маме нужно отдохнуть немного. Не пугай её больше, ты ведь хороший мальчик, – и Лай послушно закрыл глаза, ведь хрупкое, детское сознание легко поддалось влиянию Хартфилии, которая просто решила дать Эрзе время на размышления, отдых и осознание, что Лай – не ошибка, не ложь, он её сын. Уложив мальчика в кроватку, Люси ещё несколько секунд вглядывалось в его умиротворённое личико, слегка поглаживая указательным пальцем всё ещё румяную щёку, но после вновь заговорила. – Знаешь, Эрза, он очень похож на тебя, поэтому даже не думай отрекаться от него. И смени питание, от этого у него животик болит, вот он и плачет, хорошо? – Скарлетт удивлённо вздрогнула, глядя на Люси более чем просто удивлённо, поражённо, но послушно кивнула, так же взглянув на сына.

– Это ведь мой сын, мой Лай, – отрывисто проговорила Эрза, а Люси только улыбнулась, убедившись, прекрасно зная, что такая как Эрза ни за что не бросит своего ребёнка. Она будет терпеть, будет страдать, будет плакать ночами, но преодолеет все трудности, проблемы – преодолеет, ради сына, она будет бороться за его счастливое детство, и это как раз в характере Скарлетт.