Текст книги "Окутанная тьмой (СИ)"

Автор книги: Имилис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 56 страниц)

– Настоящая Эми умерла ровно год назад. Она была родом из красивого города Клевер, а так, как вам всем известно из газет, в то время очень часто исчезали маленькие дети. И убивал их демон, почему-то специализируясь только на девочках с белыми, улыбчивыми куколками, сшитыми руками их матерей. И знаете, кто это был? Ваш хороший знакомый, кому-то друг, кому-то брат – Леон. Он-то и оборвал жизнь десятилетней Эми, оставив только тело, а я – душа, поселившаяся в нём, и имя мне – Анастейша. Я демон, моё настоящее тело уже давно исчезло, сгорело, но вот душа после пожара, устроенного моим дорогим родственником Кином, блуждала по свету. И вот удача – годное тело и грех не воспользоваться. А вообще, Люси, знаешь главную причину, по которой Райто так проникся любовью к милой, невинной Эми? Это не из-за того, что она похожа на его хозяйку, это потому, что я и есть его первая хозяйка. Приятно познакомиться, Люси, я Анастейша. И я очень любила его, и всегда делала всё, чтобы только вновь с ним встретиться, не сердитесь, пожалуйста, на меня – я не могла упустить такой шанс. Вот только я жила, как паразит, главной ещё на год оставалась девочка, и только в самом конце нашей сделки, я по договору получила право выбраться в свет. Но теперь время уходит, осталось всего три минуты, жалкие три минуты, и я исчезну теперь уже навсегда. Спасибо тебе, Люси, что не отвернулась от Райто – я знаю, что он малость грубоват и жесток, но прости, я воспитала его таким, какой он есть. Если нужно, вини в его поведении только меня – во всём ведь виноват хозяин, как он воспитает, так и будет вести себя пёс. Но у меня есть к нему одна просьба, вернее последний приказ, извини, но он исполнит его без твоего дозволения. Тот мальчик-ангел, Зуко – ему будет очень тяжело жить в этом мире, без защиты и присмотра. Я на правах той, кто дала тебе имя, Райто, приказываю тебе служить ему так же верно, самоотверженно, как и мне, всю мою жизнь. Оберегай его всеми силами от любых бед. Стань его самой главной опорой, защитой, настоящим, верным другом. А теперь поклянись мне, Райто, что никогда его не оставишь! – Люси слушала изумлённо, не отводя глаз, пытаясь понять, возможно ли вообще такое и как? Как она не смогла заметить этого раньше – не увидела сгнившего изнутри тела и паразитов, что давно пожирали маленькое бездушное дитя? Умершее тело с чужой душой внутри – голова шла кругом!

– Клянусь, моя Госпожа! – голос Райто твёрд, как никогда, и он, выйдя вперёд, низко склонил голову – маленькая, тонкая, детская ручка опустилась ему на шерсть, ласково поглаживая вдоль позвоночника. И Райто наслаждался этим последним, трепетным мгновением, чувствуя, как быстро холодеют кончики тонких пальцев, но он не поднимал глаза, зная, чего будет стоить этот короткий взгляд – всех воспоминаний, которые затуманят его разум. Райто уверенно решил выполнить последний приказ Анастейши, надеясь на прощения, что тогда так и не спас её, но девочка, любившая его всей душой все эти годы, не злилась. Через мгновение ладошка скользнула мимо, и детское тельце, неестественно откинув голову назад, рухнуло на пол, не подовая никаких признаков жизни. Нацу тут же бросился к ней, судорожно нащупывая на шее пульсирующую вену, но всё тщетно – сердце, которое заставляла биться в груди чужая кровь, затихло, как и ровно год назад. Люси же со страхом, закравшимся в душу, смотрела на ясный призрак маленькой девочки в чёрном платье – тёмно-карие, радостные глаза, тугие тёмные локоны и счастливая улыбка, незаметно скользнула на её лице. И тут всё исчезло, рассыпавшись на части, оставив горький осадок на душе.

– Твою же мать! Что за чертовщина здесь происходит?! – резко в голову Люси пришло и осознание, что маленькой, искренней девочки, что когда-то во сне называла её мамой, больше нет, и оказывается, уже год не существовало в этом мире. Эми – светлое дитя, которое так же стало жертвой демона, – а ведь Люси полюбила её за этот год, привыкла и теперь неимоверно нуждалась. Вот как? Как сейчас объяснить всё это Венди? Она лишилась Кина, теперь ещё и Эми оказалась ходящим трупом, кишащим могильными червями внутри! Как можно оставаться спокойным, нормальным, безразличным? Выплеснуть всю боль и ярость, затуманившую глаза, Люси решила на Седьмой – всё равно та умрёт, так какая разница, как именно? Сгорит или сейчас начнёт харкаться сгустками чёрной крови – будет так же мучительно больно. Развернувшись к Седьмой, Люси без сожаления и раздумий загнала ей в грудь руку, с каким-то упоением, невнятным наслаждением касаясь пальцами тугого, слизкого сердца. Та в ответ тихо захрипела, но вместо слов из открытого рта полилась только отвратно пузырящаяся кровь, вырываясь наружу резкими толчками вместе с обрывками сгнившей кожи. Умирает изнутри, не прожила бы долго, можно считать, что Люси облегчает её страдания. – А теперь, гори, падаль! Тлей до самых костей! – Люси отступила назад, устало рухнув на скамейку, а Седьмая просто потерялась среди боли, уже перестала кричать, затихла, и огонь свободно блуждал по её костлявому телу. Она только откинула голову назад, со слезами вглядываясь в тёмный потолок – небо было далеко от неё, и до него ей никогда не дотянуться перепачканными кровью руками. Пусть даже не надеется, её ждут вечные муки даже после смерти.

Нацу аккуратно приподнял Эми с холодного пола, с заботой прижав к себе, – не верилось, что ребёнок, обычный маленький ребёнок, что искренне радовался всему на свете, оказался мёртвым, причём так давно. Уму не постижимо, тем более, что оказалось, что тем маньяком, убивавшим девочек в Клевере, являлся хорошо знакомый им Леон. Нацу не верилось, что так давно, ещё год назад, он принял сторону зла, поддавшись зависти, и впустил в свою душу непроглядную темноту, отдавшись на растерзание во имя мести. Наверное, теперь ему и не стоит знать об этом, точно не стоит – иначе иссохнет от чувства вины, пускай живёт так же, как начал после очищения. Пускай тихо и мирно живёт, ничего не зная, найдёт себе жену, будет растить детей, а об этом, как о страшной тайне, он никогда не услышит. Фейри Теил унесёт этот факт с собой в могилу, никто не посмеет заговорить об этом – и все волшебники, понимая мысли друг друга, были солидарны. Подтвердили это короткие кивки.

– Опять ангелы… – устало прошипела Люси, опустив голову на стол. В мыслях всё безостановочно мешалось, и теперь обратиться за годным советом не к кому – многое произошло, и почему по своей же глупости Люси так быстро теряет близких сердцу людей. Не увидела, не заметила, не почувствовала, не услышала, и всё – двоих уже нет, и умерли они во блага чего-то, она даже не успела понять причины. Люси казалось, что она правильно защищает их, оберегает, как надо, но всё равно что-то идёт не так, всё наперекосяк – они гибнут, а она не успевает понять, как их защищать теперь и от кого. – Пятнадцатый, ты следующий… убью… всех убью, к чёрту. И ангелов тоже… все будете давиться кровью… все сгорите дотла…

Комментарий к Жажда мести, часть 1: Будоража кровь... Здравствуйте, прошу прощения за долгое отсутствие. Но вот, я дорвалась, допечатала, собрав из маленьких кусочков полноценную главу. Надеюсь, что ждали.

11 страниц.

Параллельно с новыми главами будут переписываться старые. Так как они, мягко говоря, не вписываются в мой теперешний стиль. Ранее я не планировала ничего менять, было желание, чтобы читатель постепенно просматривал и видел мой путь совершенствования, но некоторые люди особо не терпеливы. И судят по первой же главе, написанной ещё неопытным, ничего не умеющим ребёнком. Во избежание подобных комментариев и сообщений, я решила переписать и дополнить существующие главы, надеюсь на понимание. Спасибо за внимание.

====== Жажда мести, часть 2: Судьба... ======

Терпеливо ждать, когда этот мерзкий, полностью прогнивший изнутри демон объявится в городе и нанесет следующий удар первым или просто сбежит, отказавшись от своей миссии, Люси не собиралась, злостно сжимая кулаки. В голове, перебивая все прежние мысли, чувство пустоты и боль, звучало лишь одно желание, полностью затмившее разум, – «Отомстить!». И не просто так, убив, легко, без задней мысли, а кроваво и жестоко, чтобы он перед смертью тысячу раз пожалел, что однажды согласился вторгнуться, напасть и потревожить их семью, просачиваясь в их мир склизкой жижей. Им удалость расколоть их на части, удалось убить одного с такими странными глазами, удалось сбить с толку, удалось даже посеять в душе непреодолимую ненависть и злобу, окрашивающие глаза в такой привычный алый оттенок. Люси не будет ждать, презренно и свысока глядя на чёрный пепел, оставшийся после Седьмой, она не может оставить эту мысль, не может позволить этому жалкому существу прожить дольше, чем ему позволено, дольше, чем прожил он. Этот лёгкий, еле уловимый образ с заметной ухмылкой на губах не оставляет Люси ни на секунду – она решается мстить, позволяет себе думать о мести, не смотря на то, что обещала быть достойной, твердила ему об этом же. Но сейчас всё слишком тяжело: эти ничтожества, мерзкие и пустые, ворвались в их идиллию, убили этого мальчишку, необходимого как воздух, просто выдрали его из её жизни, оставляя только зияющую дыру и болезненные воспоминания, колющие где-то в горле. Везде она видит его – глаза с таким лисьим хитрым прищуром, его голос, в тысячный раз повторивший такое уже тошнотворно-мерзкое «Люси-сан», его тепло, детские объятия, искренняя любовь, – ему этого не хватало, а теперь всего этого не хватает Люси.

– Венди, ты идёшь со мной? – не оборачиваясь назад, уже у самой двери спрашивает Хартфилия, кожей чувствуя, как дрожит волшебница, но после перебарывает себя и уверенно сжимает маленькие кулачки, – Люси ощущает этот полный непоколебимой решимости, совсем не детский взгляд на себе. Бойкое «Да!» раздаётся следом и быстрые шаги за спиной; Люси, как по дурной привычке, хочет назвать и другое имя, значащее не меньше, – Эми, – но вовремя отдёргивает себя, вспоминает, что всё кончено, и нет больше этой аловолосой девочки, которая так полюбилась ей и Локи за удивительную схожесть с юной Скарлетт. Люси хочется обернуться: ещё раз остановится взглядом на таком родном личике с ещё заметно румяными щеками, запомнить, навсегда отпечатать в памяти эти черты и запах карамели в длинных волосах. Но Хартфилия не смеет, понимая, что так будет становиться ещё злее, – нельзя поддаваться ни гневу, ни ярости, позволяя брать над собой верх. Ведь так, слово в слово, она твердила тому глупому тёмноглазому мальчишке, ероша непослушные белые волосы, а сейчас она сама нарушает данное ему обещание. Она демон, она такая же, как и все демоны – чёрная, прогнившая, пустая, но твёрдо сохранившая себя человеческую, не сумевшая вовремя бросить всё, замкнуть, оттолкнуть близких, дабы так просто отдаться тьме. И до сих пор Люси не может понять: это была её слабость, её промах или же наоборот, – её сила, её вера, её надежда?

– Мы идём с вами! – Люси останавливается, с каким-то непонятным недоверием осматривая магов, стоявших за ней стеной, и все они – Нацу, Кана, Эвергрин, Лисанна, Грей, Джувия, – были уверены в своём выборе, будто просто хотели проконтролировать её. Но в силах ли они будут остановить Люси, это не так легко, как думают они, ведь обуздать внутреннего зверя в разы труднее, когда он просидел в клетке долгие годы. Хартфилия стискивает зубы, царапая об острые клыки губы, когда, будто невольно, останавливается взглядом на маленьком, уже безжизненном теле с растрепавшимися по столу волосами. В груди всё болезненно сжимается, пробуждая где-то внутри животную злость и непреодолимый, неподвластный ей инстинкт убивать. Люси, будто наяву, прямо перед собой, видит эти тёмные зеркальные глаза и коротко подстриженные тёмно-фиолетовые волосы. Нет, теперь она более чем уверена, что не пропустить этот шанс мимо себя, не даст такому гнусному существу избежать наказания, этой кровавой расправы, нависшей над ним грозовыми тучами.

– Мне всё равно. Главное – не мешайтесь под ногами, – почти безразлично проговаривает в ответ Люси, стараясь быть как можно суше, но они-то чувствуют, что так, своей грубостью, она пытается отговорить их, просит остаться здесь, в безопасности. Люси отворачивается, крепко жмурит глаза, пока не появляются бесформенные пятна, и лишь тогда открывает, в который раз слова – «Это конец. Их нет. Кин. Эми» – застревают болью в горле. Хартфилия с грустью осматривает то, что осталось от её мира, то, что она смогла защитить, но не смогла обезопасить, оказалась намного слабее обстоятельств. Стремилась защитить всеми силами, данным ей Смертью: исчезала, бросала, обрывала все узы, сжигала дотла мосты ради их блага, но каждый раз что-то не отпускало дальше, заставляло вернуться, и она повиновалась. Пыталась ставить точку в конце, но вновь вырисовывалась запятая, – всё сначала: опять боль, слёзы, смерть, а она бессильна. С болью в груди возвращалась домой, на территорию Королевства, родного города, квартиры и гильдии, пыталась убедить, что не напрасно. Но стоило только потянуться к темноте, выбрать тьму, – страдали близкие друзья-люди; потянуться к свету, протянуть руку к нему и страдали те, кто принял её жестокую, кровожадную сущность, заключённую в кандалы и цепи. И не было этого такого нужного баланса среди этих миров, чтобы быть и там, и там, – всё чаще Люси начинала задумываться, чтобы раз и навсегда прекратить общие страдания. Умерла бы она в тот день, и ничего бы этого не было: ни слёз, ни боли, ни страданий, ни терзаний, ни чувства вины, ни смертей. Кин бы так и не узнала, что существует на свете такая девушка, способная изменить его, остался бы убийцей, монстром, как и Акихико, не позволял бы себе расслабляться, и, кажется, что те чувства, открытые для него впервые, сделали его слабее. Вся эта привязанность и любовь к людям, – он думал о других в первую очередь, сражался, чтобы защитить других и не заметил тот роковой момент, когда его сердце пропустило удар и коротким хлопком в груди что-то сломалось, разорвалось, омывая органы горячей кровью. Он сам сломался и не жалел, когда умирал, потому что считал именно по её, Люси, суждениям, что его смерть не напрасна, – он ведь защитил, и потому умирал с улыбкой, настоящей и искренней, на окровавленных губах.

На улице было уже достаточно темно, и не везде, но в отдалённых уголках улиц, ещё были люди – одни держась за руки, другие – в гордом одиночестве спеша домой. Венди внимательно прислушивается к ночным звукам, не позволяя темноте обмануть себя такой показной тишиной и спокойствием. Волшебница прикрывает глаза, полностью полагаясь на слух, чувствуя огромную ответственность за тех людей, которых минутой ранее ей поручила Люси, – её команда для поиска. Марвелл идёт впереди, зная, что только она умеет и может противопоставить что-то в бою с падшим, остальные же – нет, служат приманкой, хотя на счёт огня Нацу девочка задумывалась всерьёз. Его огонь слишком похож на огонь Люси и, быть может, он так же губителен и беспощаден к пустым демонам?

Драгнил не отстаёт ни на шаг, и под возмущённое цыканье и грозный взгляд Венди пропускает шаг, постоянно пытаясь выйти вперёд, потому что до сих пор, не смотря на всё произошедшее, ему хочется прятать этих детей – Венди, Кина, Эми, – за своей спиной. Просто потому, что они, не смотря на их недетские мысли, не смотря на их взгляды, слова и опыт в боях всё равно остаются детьми, которые нуждаются не только в защите, но и любви. Нацу борется с желанием поставить Марвелл позади себя, но постоянно отдёргивает руку, объясняя самому себе, что она обучена этому – обучена убивать демонов, обучена лично Люси. Нацу хочет рассмотреть в ней ту маленькую, напуганную, беспомощную девочку, которая когда-то, глотая слёзы, пряталась за ним. Но не может, теперь всё иначе, – она идёт впереди него, незаметно оглядывается, бросая косые взгляды в темноту, крепко сжимает кулаки, будучи готовой напасть в любой момент. В ней, как и в Люси, кипит злость, ненависть к тем, кто лишил её возможности искупить свою вину, избавиться от этого болезненно-тянущего в груди чувства. Она до сих пор чувствовала себя виноватой перед Кином, и у неё не было возможности извиниться лично, сказать это ему в лицо, а говорить с мёртвым совсем другое. Венди хотелось бы, чтобы он услышал это живым и, как обычно, прикрыл тёмные глаза, победно улыбнулся, – Венди была бы не против, потому что он оказался прав, без сомнения.

Марвелл до побелевших костяшек сжимает кулаки, чувствуя до боли знакомый, тошнотворно-сладкий запах за поворотом – не ангел, но демон, нашедший так не вовремя свой ужин. Венди слышит, из воспоминаний вытаскивает те обрывки, когда из истерзанных тел, грубо лишённых сердец, выливаются остатки крови, и останавливается, сквозь темноту различая хищный оскал и сердце в чужих ладонях. Она не собирается позволять ему, этому пустому и навсегда потерянному демону, и дальше ломать людей, пожирать их, с упорством и остервенением протискивая когтистую ладонь между трескающихся рёбер к такому желанному сердцу и не менее сладкой душе. Венди не говорит ни слова, без предупреждения заходя в узкий переулок, морщится, слыша довольное чавканье и видя глаза, на мгновение сверкнувшие среди мрака, – глаза дикого животного, а не человека. Нацу реагирует быстро, становится позади, намереваясь хотя бы как-то прикрыть, защитить Марвелл своими силами, но та не намерена позволять ему делать это сейчас, в эту минуту. Теперь они будут стоять позади и смотреть, какой стала она, чему научилась и что на самом деле даёт желание убивать, мстить и увидеть мёртвого живым ещё раз.

– Позволишь мне помочь вам? – Хартфилия не без удивления во взгляде оборачивается на знакомый голос, у низкой скамьи, выкрашенной в тёмно-синий, разбирая силуэт своего сильнейшего духа – Локи. Он стоит, кажется, совсем неустойчиво или же просто Люси не привыкла видеть его без рубашки, не помня, был ли он настолько худым в самом начале или это уже произошло после тех сражений. Локи по привычке поправляет левой рукой очки, пытается улыбнуться, убедить, что даже сейчас на него можно положиться, что он – надёжен. Однако Люси даже на расстоянии, разделяющем их, чувствует ощутимую дрожь и слабость, которые пронзают его тело, но вопреки этому Локи не сдаётся. Ему тяжело просто стоять, тяжело улыбаться уголками губ, тяжело пытаться быть таким, как и всегда, – Люси видит его упорство и просто не может завести тему на счёт его ученицы, точной копии Скарлетт, которой нет и, как оказалось, уже давно не было с ними. Ей не под силу сказать эти слова ему сейчас и поэтому Хартфилия только коротко кивает, зная, что и духи более чувствительны к другим мирам, и они так же легко находят среди толпы людей сгнившие чёрные или же сверкающие золотые души.

– Будь осторожен, Локи, – еле слышно проговаривает одними губами Люси в пустоту, когда силуэт Локи растворяется среди темноты первого переулка, ведущего на соседнюю улицу. Она знает, просто чувствует, что он слышал её слова, а, если не слышал, то подозревал, что по-другому она и не скажет, ведь какой бы злобной и бесчувственной не пыталась быть, какие бы ужасные вещи не говорила, всё равно – волнуется и боится. Те, кто дорог ей, те, кто сейчас жив, те, кто в эту минуту рядом и изо всех сил пытаются поддержать, не могут оставить её сердце холодным, не могут позволить ей быть чёрствой и безразличной. Глубоко внутри все они бескрайне дороги, и пускай сейчас непреодолимая ненависть, жажда мести застилают ей глаза едкой пеленой, всё равно, – любит, заботится, боится за них. – Лисс, туда, – в сторону кивает Люси, и младшая Штраусс, крепко сжав прохладную ладонь Джувии в своей руке, оборачивается, осторожно, своей хищной походкой направляясь туда. Только её кошачий хвост мотается из стороны в сторону и голубые глаза недобро блестят, но почему-то, слишком увлёкшись указанным направлением, ни она, ни бывшая Локсар не замечают, что свернули сюда только они. Люси делает бесшумный шаг назад, отступает, быстро и незаметно теряясь, сливаясь с темнотой, – пусть думают, что угодно, но та сторона, давшая ей, Люси, это проклятье, совершенно их не касается. Был потревожен её мир, был убит её ребёнок, и им не следует вмешиваться, лезть на чужую сторону, переходя эту тонкую грань, – они должны быть просто людьми, не знавшими ничего об этом, но кто-то решил иначе.

Светло-голубой огонь, знаменующий человеческие души Лисанны и Джувии, ещё видится пронзительными глазами Люси, – легко, уже почти незаметно, но он ещё различим среди переулка и домов. Хартфилия убеждается, что рядом с девушками нет ничего опасного и подозрительного, после чего со спокойной душой идёт прямо, чувствуя смешанный со сладкими цветочными духами так и не перебитый запах гнили. Она ощущает его среди множества других и недовольно сплёвывает в сторону, чувствуя эту гадкую горечь на языке. Злость возрастает от осознания, что эта падаль и не пытается скрываться, не боится её, не ожидает мести, так свободно, без задней мысли, шастая по городу, даже не вникая в суть их неясной цели. Хартфилия ускоряется, не в силах держась себя в руках, под контролем, неощутимо для самой себя впиваясь когтями в кожу ладоней. Предчувствие скорой расплаты заставляет кровь в венах вспыхивать огнём, и злобная насмешливая улыбка, что, мол, не с той связались, не сходит с губ, – Люси не простит, не сможет сделать этого, никогда и ни при каких обстоятельствах. Ей становится совершенно всё равно, как страшно и ужасно она выглядит сейчас, что совершенно не похожа на саму себя, ведь это будет месть – за честь Кина, за его несбывшиеся мечты, за отобранную жизнь, за всего него. За последнюю предсмертную улыбку, за его помутневшие бездонные глаза, за его доверчиво-детскую натуру, спрятанную за крепкой, но давно сорванной маской. За нарушенное обещание, данное ему.

Люси закрывает глаза и стискивает зубы, слыша едва уловимые слова и чувствуя всем своим существом такой насмешливый, лживо-заботливый взгляд откуда-то сверху. Нервы предательски не выдерживают, и ненависть, обычная неприязнь к этому ангелу, зародившиеся с самой первой их встречи, не дают возможности контролировать себя. Люси ведёт себя до неузнаваемости резко, необдуманно, совсем как тот слишком импульсивный мальчишка, без расчёта и плана, просто импровизируя, – призывает косу и исчезает, за доли секунды находя именно ту крышу, где, совсем незаинтересованно ею и происходящим, стоит она. Лезвие опасно близко находится у тонкой шеи, но Амэтерэзу не двигается, ведёт себя слишком спокойно и хладнокровно, отталкивая лезвие от себя кончиком пальца на несколько сантиметров. Она, пробыв с Хартфилией всего ничего, уже поняла, что та, конечно, может быть жестокой, безжалостной, кровожадной, безумной и пугающей, но только с врагами, с ней. Но вот рядом с любимыми и дорогими людьми всё это теряется, исчезает бесследно, – и нрав дикой непокорной львицы укрощается, Хартфилия становится обычным котёнком, который ищет везде и во всём защиту и поддержку. Только с ними, из других миров, она может быть такой и не боится показать ту часть себя, которую ненавидит и презирает всей душой, потому что все они такие же. Во всех есть часть, где в клетке долго и мучительно томится внутренний зверь, заключённый в железные цепи и ошейник, – он ждёт своего часа и дожидается.

– Давно не виделись, Люси, – сдержано, как давняя подруга, проговаривает девушка, лишь единожды бросив косой, рассеянный взгляд на острое лезвие, так и оставшееся на том расстоянии, куда она его отвела от своей вены. Хартфилия только удивлённо вздрагивает, с трудом узнавая в этой девушке того упрямого ангела, когда-то перешедшего ей путь и слишком жестоко предавшего её. Люси не может сказать точно, что больше не злиться на неё, но в груди что-то болезненно смещается, и перед глазами предстаёт истерзанное, израненное не детской битвой личико Венди, её ужасные раны и выбор, который в тот момент сделала она, эта посланница небес, выводя из себя даже сейчас. Вот только что-то болезненное, тяжёлое, непосильное прослеживается в тёмных глазах и этих бледных, слишком резких чертах лица.

– Почему ты здесь? Мы с тобой не подруги, поэтому не забывай, что в любой момент могу убить тебя. Однако ты всё равно появляешься рядом, как назло, – Люси пытается улыбнуться злобно, но губы дрожат, как и руки, а всем телом овладевает сковывающий страх и неожиданное понимание, что она делает, собирается сделать что-то не так, думает не о том. И во всём виновата эта ангельская аура, так стремящаяся разделить Люси на две части, собранные так нелепо в одном теле, – мёртвая душа демона и живые людские воспоминания, не дающие ей возможность стать полноценным порождением тьмы, держащие её здесь всем, чем только можно.

– Злость и ненависть не приведут тебя ни к чему хорошему. Сама ведь это прекрасно знаешь и без меня. Так почему позволяешь ей брать над собой, над своей человечностью верх? Ты в знаешь, что сейчас происходит внутри тебя? Хочешь расскажу, опишу во всех красках, как ты опускаешься, умираешь, гниёшь, чернеешь? – беззлобно рассказывает Амэтерэзу, хотя Люси и сама чувствует это, – прилаживает руку к животу, ощущая, как что-то там ощутимо-больно пульсирует, разрывается. Но Хартфилия не в силах объяснить, что происходит с ней сейчас, знает лишь одно – злость её катализатор, который всё быстрее и сильнее разгоняет по венам черноту, и это недопустимо, неподвластно ей, пока она не может ясно видеть происходящее. – Человечность быстро теряется в тебе, и, если прямо сейчас не успокоишься, не сможешь подавить злость в себе, то, прости, – ты обречена стать и оставаться такой как сейчас навечно. Но ты не готова, и никто из твоих знакомы, друзей не готов видеть тебя такой; ты не сможешь убивать их, повиноваться голоду, не сможешь убить тех, кто назовёт твоё имя, потому что оно будет тянуть тебя назад, будет возвращать твои утерянные воспоминания. «Люси» – оно будет их защитой от тебя, молитвой против тебя, и ты будешь беззащитна, не сможешь сделать и противопоставить что-то против них. И, в конце концов, сдашься, просто убьёшь себя, – не сможешь жить так, ведь кусок памяти, где остались, отпечатались их лица и их голоса не исчезнет, он доведёт тебя до суицида. А на счёт убить меня, то ты тоже не сможешь сделать этого. Знаешь почему? – Люси с дрожью отступает, а в потревоженных мыслях звучит лишь один пронзительно-громкий голос, тщетно умоляя прекратить всё это. Она желает, чтобы эта святая не лезла так нахально и без предупреждения в её душу, не выгребала всё самое сокровенное, не озвучивала её тайные страхи и намерения, её слабость и погибель. Люси и сама знает, что не сможет убить, но жажда мести не уходит, и единственным верным решением сейчас кажется именно утолить её, как было с Седьмой. Вот только от этого легче не становится, заставляя сердце слишком больно сжаться, и человеческая часть это понимает лучше и острее. – Потому что не хочешь. В тот раз, когда ты прогнала меня, я ведь ушла недалеко, была рядом и следила за вами. Я не поверю и просто рассмеюсь, если ты, Люси, скажешь, что своими глазами не замечала меня. Ты могла убить меня ещё там, тогда, но я здесь, прямо перед тобой, жива и здорова. И мне нужна твоя помощь, – слишком просто, даже не рассчитывая на отрицательный ответ, произносит Амэтерэзу, в глубине души зная, что Люси не откажет, скажет что-то колкое и, возможно, обидное, но не отвернётся.

– Ты что с ума сошла? Ты хотя бы понимаешь, у кого сейчас просишь помощи? – Люси вздрагивает, и из груди вырывается приглушённый гадкий смех, но он тут же исчезает, и остаётся догадка, что, быть может, случилось нечто по-настоящему ужасное, раз этот гордый ангел просит помощи у неё, практически своего главного врага. И грустная улыбка, на мгновение появившаяся на тонких губах ангела, подтверждает подозрение, заставляя успокоиться, выслушать, показать другую себя. Люси закрывает глаза, по привычке жмуря их до бесформенных пятен, и, почти успокоив, усмирив свой пыл, опускает оружие, добавляя холодное, но с заметными нотками волнения: Я слушаю тебя, внимательно.

– Ты же, как и я, видишь насколько осмелели падшие: они так просто снуют по улицам среди живых людей и, как ни странно, не боятся, не обращают на других ангелов никакого внимания. Ты уже убила одну из их лидеров, – остался ещё один, а эти жалкие ищейки не помехи ни тебе, ни мне. Помоги мне найти девочку-ангела, за которой все они охотятся, быстрее, чем все они. Она очень важна для небес. Понимаешь меня, Люси? – наивно и по-доброму интересуется девушка, видя долю сомнения появившегося в глазах Хартфилии, ведь не такой просьбы и проблемы она ожидала, совсем не такой.

– А мне-то что до неё, этого ангела? Моя задача убить Пятнадцатого и очистить улицы этого города от грязи. А эта девочка меня совершенно не волнует, пусть делают с ней, что хотят. Мне всё равно, – холодно бросает Люси, не спуская глаз с, на удивление, слишком спокойной Амэтерэзу, – ангел и не ожидала другой реакции, потому что знала к кому идёт и у кого просит помощи. Но, тем не менее, она знала ещё несколько вещей, которые, несомненно, смогут заставить Люси помогать ей в этом деле, – и пусть это низко для неё, высшего ангела, но другого выбора не остаётся.

– А меня она волнует и очень сильно, пойми. Её кровь как эликсир для мёртвых демонов, – она оживляет их тела, даёт ещё одну жизнь, – с тайной надеждой произносит она и видит, как на мгновение оживают глаза Люси. Амэтерэзу была внутри её души, видела, что происходит там, слышала, о ком так горько рыдает она, желая справедливости и море пролитой крови убийц. Подло давить на больные точки – ангел это знает, но не следует этому правилу, в каждом слове оставляя намёк, что если Хартфилия поможет, то будет шанс вернуть того мальчишку, живым и здоровым. А отказаться она, по мнения Амэтерэзу, просто не сможет, потому что слишком сильной и крепко оказалась связь между ними. Люси делает шаг назад, как-то бессильно, словно сражаясь внутри самой себя, покачнувшись, стискивает зубы, и Амэтерэзу, широко раскрыв тёмные глаза, не верит, что именно она сейчас говорит это:

– И только этой причиной ты хотела убедить меня помочь? Ты говоришь об эликсире, о воскрешении, но ни слова о возврате души мёртвого! И что бы это всё значило? А, Амэтерэзу?! Кина не вернуть, и не лги мне, Отто тоже, Эми так уже давно мертва, являясь ходячим мертвецом с чужой душой под сердцем. Не давай мне ложную надежду вновь встретиться с ними! – не выдержав, повышает голос Люси, потому что ей больно. Итак, сердце внутри разрывается на кусочки, постоянно показывая перед глазами прошлое, всего несколько дней назад, когда ни он сам, ни она даже и не думали о смерти, о том, что скоро их пути разойдутся в разные стороны. И ей нелегко принять это, нелегко сдерживать крик, так и рвущийся наружу, – крик раненного зверя, – ей тяжело держать в себе слёзы, тяжело не давать себе возможность заплакать, чтобы было не так жгуче и горько.