Текст книги "Окутанная тьмой (СИ)"

Автор книги: Имилис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 56 страниц)

– Кин, – Люси, закрыв глаза, наклонилась ниже, нежно, бережно целуя его в холодный лоб, поправляя волосы, продолжая гладить белые щёки. Но больше ей никто не ответил, теперь нет того милого, послушного мальчика, который всегда был рядом. Теперь на его умиротворённом Смертью лице только едва заметная улыбка, в которой были изогнуты посиневшие губы – он замерзал, но рядом с Люси он не чувствовал холода. Хартфилия ощущала непонятную пустоту внутри, будто часть её, важную и нужную, выдрали, но она почувствовала это только сейчас. Подняв голову, встретившись с заледеневшим взглядом Лейлы, Люси ощущала только ярость, злость, презрение – она возненавидела свою мать. – Ты испортила жизнь Зуко, а теперь и за Кина взялась, за что ты отняла его у меня? Чем, скажи мне, чем он провинился перед тобой? Он защищал тебя столько времени, и вот чем ты отплатила ему за это – смертью, мучениями, болью? За что ты убила его, он не был виноват перед тобой ни в чём? Почему за все мои грехи ты забрала его? Седьмая и её брат из-за меня явились сюда, так почему ты не защитила его? Кин не был ни в чём виноват, он просто ребёнок, маленький мальчик, которому всегда была нужна защита и поддержка! За что ты так со мной, он не заслужил такой смерти, он должен был жить и дальше! Если тебе так была важна жертва, кровь, то лучше забрала бы меня, а его оставила в покое – он не заслужил боли, он должен был исполнить свою мечту, и плевать, что без меня! Ты жестока Лейла, – уложив Кина на дорожку, Хартфилия слегка покачиваясь, поднялась в полный рост – в глазах была только ярость, желание убить, отомстить. Все эти куклы, жалкие пустышки, защищая пустое место, Кин и погиб. – Без вас было бы лучше, – ровная, будто мраморная кожа одной из девушек начала осыпаться, медленно шелушиться, мелкими песчинками опадая вниз, превращаясь в просто кучу песка, пыли около цветов напротив неё. Огонь быстро потух, но с новой, удвоенной силой загорелся рядом другими – Люси не жалела их, это они были виноваты в его смерти, ради них Кин отдал свою жизнь. – Лучше бы и тебя тоже не было, дорогая матушка, – Люси с ненавистью смотрела на эту куклу, когда-то самую ценную, но теперь она казалась просто мусором. Хартфилия подняла руку, поняв для себя, что только гнев и злость позволили ей использовать здесь свою силу – это обитель чужого страха, боли, помогать другим здесь невозможно, от этого силы быстро чахнут. И огонь почти зажегся, вспыхнул, но в этот момент Люси грубо оттолкнули в сторону, с силой, остервенением прижав к каменной ограде спиной.

– Что ты, чёрт возьми, творишь? – Акихико выглядел испуганным, взволнованным, но в отличие от Люси сохранял самообладание, только стискивая зубы, встряхивая её за плечи, но находясь на грани своих возможностей. – Как ты смеешь, Люси? Как ты смеешь рушить то, ради чего он сражался и отдал свою жизнь? Он не пожалел себя ради этих душ, он отдал себя на растерзание взамен им, так почему ты не можешь уважительно отнестись к этому, к его выбору, почему так легко уничтожаешь? Дура, дура, дура! Знаю это больно, я слышал все его слова, чёрт, я слышал, понимаешь, когда узнал, когда опоздал?! Маленький идиот, и зачем он полез после той драки на стадионе, безмозглый придурок! Прошёл бы мимо, ничего не случилось, ты ведь раскусила ту падшую?! Но нет, Кин не был бы Кином, если бы не влез! Малолетний гавнюк, вот и куда он полез… один?! Почему, скажи мне, Люси, почему я отпустил его сюда одного?! Я предлагал ему идти вместе с нами к Имизуки, проведать её и ребёнка, Кин не пошёл, сказал, что сильно устал и хочет домой! Почему я тогда не пошёл вместе с ним?! Почему я вдруг решил, что другой возможности встретиться с сестрой у меня не будет?! Почему?! Я ведь должен был быть вместе с ним, мы должны были быть здесь вдвоём, понимаешь?! Не рушь, не смей рушить то, что осталось, может ему там будет легче?! Чёрт, я ведь слышал это «Нии-сан», он назвал меня так, да?! Безмозглый малой, как же я ненавижу его тупость! Идиот малолетний! – Акихико, крепко вцепившись дрожащими руками в рубашку Люси, едва ощутимо тряс её, не в силах успокоиться, отдышаться, постоянно глядя в сторону. Кин лежал неподвижно, он казался ещё холоднее, Акихико торопился, но не успел, а Люси ничего не знала и опоздала.

– Прости, – тихо, виновато проговорила Хартфилия, крепко обняв Акихико за шею, он сейчас такой же ребёнок, как и Кин прежде. Но кто-то должен быть взрослее, хотя и хочется плакать, хочется сдирать с рук кожу, пытаясь перебить ноющую боль в груди. Люси будет взрослее, понимая, что отомстит – двое на одного нечестно, и они, эти мерзкие падшие, заплатят за это, первой будет наказана Седьмая.

За Кина умрут многие, но искупится ли грех, который они совершили? Огонь покарает их, и Люси не остановится ни за что, все виновные в этом сгорят заживо, им нет прощения. Небо оказалось несправедливо в этот день: двое родились, сделали свой первый вздох, один умер, так и не увидев звёзды, которые его так манили...

Комментарий к Тёмно-алые разводы, часть 3: Равновесие... 15 страниц. Спасибо тем, кто исправляет ошибки, очень благодарна за вашу помощь.

Следующая глава мини-бонус.

P.S. Я монстр. Я убила его. Я убила своего любимчика. Пойду глотать аскорбинки...

====== Бонус 4. Кин: мальчик, который умер ради... ======

Кин был безумно счастлив и не мог объяснить словами, как радостно и светло стало от осознания, ощущения того, как болезненно-ноющая дыра в груди затянулась, и коса в его умелых руках была крепкой, целой, как прежде. Это был неописуемый восторг для него, он не ожидал, не рассчитывал, не верил и почти смирился с мыслью, что единственной дорогой, которая теперь была открыта для него, являлся Ад. Но Люси, его дорогая Люси-сан, вновь примерила на себя, ради него, образ доброй волшебницы, феи, которая сотворила чудо, заставляя Кина, словно обычного ребёнка, верить в волшебство. И Кин почти был готов действительно списать всё на чудо, но разум демона не позволял, а упасть и не подняться после ему упрямо не позволяла Люси, а всю дорогу домой и Акихико, крепко придерживая его за плечи, с каким-то раздражением и умилением стирая слёзы. Кин не знал почему плакал, почему не хотел, но слёзы всё равно скатывались по щекам, хотя и были догадки, которые он упрямо отрицал, но оставлять слёзы как признак своей слабости он не мог, хотя так же не мог и убрать их – его дозволения никто не спрашивал, плакала его душа. И он смирился с этим, уже привык, когда всё закончилось, так же резко, как и началось, Акихико вздохнул с облегчением, уж слишком сильно он не любил слёзы, тщательно и насухо вытирая щёки Кина. И Кин не сопротивлялся, ему было приятно, что с ним обходятся так словно он маленький пятилетний ребёнок, который ничего не может сам.

Когда Акихико, с полуулыбкой и каким-то непонятным блеском с глазах, предложил наведаться к Имизуки, просто поздороваться и поговорить, ведь более года он так же не встречался и с ней, Кин отказался, ссылаясь на усталость, которая просто подкашивала его. Кин знал, что Акихико скучает по сестре, пускай и никогда в этом не признается, он по-своему любит её и ему хочется увидеть её и посмотреть, как эта, когда-то слишком дерзкая, самоуверенная, грубая барышня изменилась, смягчилась, узнав о ребёнке, который пока ещё маленьким, крошечным существом в несколько миллиметров живёт под её сердцем. Кин не собирался канючить, упрашивать Акихико зайти к ней позже, ведь в своих силах он не был уверен, не было гарантии, что он не упадёт где-то посреди сада, крепко уснув. Кину нужна была поддержка и забота, но не в этот раз, он решил, что обойдётся, ведь уже не ребёнок, и потому только криво, неубедительно улыбнулся, убеждая Таро и Акихико, что он в полном порядке, хотя они и поняли что всё наоборот. Кин действительно просто устал, слишком многое произошло за этот день, и ему надо бы успокоиться, принять тот факт, что он чуть не лишился всего, что только у него было. Кин и представить толком не мог, как бы жил после, если бы Люси не вмешалась, не помогла ему, не вернула бы смысл жизни, хотя размытыми картинами кое-что всплывало в его сознании. Кин всё равно был бы таким, каким и сейчас, тяга к правильному не угасла, он ощущал её всем своим существом, даже не смотря на то, что в его венах текла бы чёрная, прогнившая кровь, он бы продолжал идти вперёд. Кин был одним их тех, кто бы не сломался даже после такого, выстоял бы, возможно сильно мучился, проклинал в своём несчастье, своей судьбе многих, но вслух не произнёс бы и слова – он был бы достойным, как и хотела Люси.

Уже медленно проходя по извилистой, узкой дорожке сада, Кин в первую очередь намеревался убедиться, что с самой дорогой, почти бесценной для него, Люси и Акихико куклой всё в полном порядке. Для него это теперь было что-то вроде ежедневного ритуала, он не мог уснуть, пока не убеждался что с Госпожой Лейлой всё хорошо, не мог покинуть особняк, зная, что в любой момент сюда могут заявиться новые души, которые безалаберны, бестактны и до зубного скрежета невоспитаны – постоянно лапают то, что им не принадлежит, лазят в каждый уголок дома, изучая все мелочи, готовы в душу залезть, вывернуть там всё наизнанку, они слишком любопытны и пугливы после смерти. И эти души, все как одна, раздражали его, прежде он не вслушивался, просто не считал нужным слушать их молитвы, Кин наслаждался криками, воплями, завываниями и слезами на их щеках, но после, где-то спустя месяц переезда, обоснования в особняке, неожиданного знакомства с Люси, он от скуки наведался в библиотеку. Там были книги о каждой девушке, что теперь пустой, безмолвной куклой стоит в саду, Акихико красиво писал, завораживающе, и для обычного любителя это было весьма неплохо, но вот единственная книга, которая привлекала внимание Жнеца по-настоящему, а не из-за желания скоротать свободное время, была тетрадь, черновик и куча набросков, сложенных по страницам. Каждая строчка, выведенная слишком аккуратным почерком Акихико, была по несколько раз перечёркнута, написана по-новому, но главное было не только содержание, но и заглавие «Люси Хартфилия. Душа, принёсшая свет в обитель боли». Там долго и подробно, будто пытаясь не забыть ни одной мелочи, Акихико описывал их первое знакомство, глупые шуточки, скрытые подозрения, после сомнения и привязанность к этой девушке и её прошлому, тесно связанному с Лейлой. Эти двадцать три страницы пролетели быстро, но глубоко и надолго запали в душу Кина, не отпуская, и после этого он, стараясь быть правильным, почти вежливым и открытым, говорил с душами, молча выслушивал их истории, записывал, надеясь, что и о них Акихико когда-то черканёт пару строк – было странно узнавать чужие жизни, всю подноготную этих людей. Одни умирали медленно, сгнивая заживо от переживаний, от негативных чувств, отвергнутые всем миром и близкими, другие умирали быстро, не успевая ничего понять, решительно, без дрожи в руках, проводя лезвием по венам или прыгая в тёмную, бурлящую реку. Было страшно узнавать, насколько жестоким оказался с виду такой прекрасный, чистый мир внизу, который так часто завораживал и манил своей красотой молодого Жнеца.

Ещё издали Кин, не отрывая уставшего взгляда, смотрел в одну точку и плёлся к высокой, хрупкой женщине, что стояла так, в одном и том же положении, уже много долгих лет, не двигая, ведь ей так положено. Кин любил приходить к ней, любил говорить с ней, даже зная, что она и не ответит, никогда не промолвит и слова, а он так и не узнает, какой у неё был голос при жизни. Кин рассказывал ей многое, всё то, что не мог так просто рассказать Акихико и без пронзительного взгляда, доброй улыбки Люси, он говорил с Лейлой, потому что так было проще и легче для него. Так же легко, как и после разговоров с Люси-сан, и эти короткие минуты спокойствия, которые появлялись между появлением новых душ, их занимательными, отличными от других историями и снисхождениями на землю, чтобы простой пройтись по аллее или прогуляться под ледяным дождём в разным частях мира, Кин коротал здесь. Кин любил дождь за холод и отрезвляющие мысли, звёзды за неописуемую красоту и недосягаемость, небо за его высоту и бескрайность. Каждый раз, когда Кин решался пофилософствовать об этом мире, он, искренне удивляясь такому исходу, ловил себя на мысли, что просто банально влюблён в этот бренный мир, пускай в нём и много плохого, того, что хорошо бы убрать, выскрести, оттереть, словно грязное пятно, но не ему было это решать. В большинстве случаев он вёл себя как ребенок, с детской, наивной улыбкой медленно проходя под цветущими сакурами, после резко проводя рукой по волосам, стряхивая на землю такие же белоснежные лепестки.

И всё было хорошо, почти идеально, пока около светлого, будто изнутри сияющего теплотой и заботой образа, не появилась издали незамеченная, странная, слишком подозрительная особа – девушка старше самого Кина на несколько лет, а может и столетий, тёмные волосы, стриженные под каре, заинтересованная улыбка и какой-то пугающий, по-настоящему сумасшедший блеск в чёрных, зеркальных глазах. Она вилась около Госпожи Лейлы словно змея, плавно обходя её кругом, оценивая, ища что-то для себя – и Кин не мог позволить ей так нагло бродить тут, а тем более касаться кукол, Кин не мог развернуться, сделать вид, что не заметил, как раньше, и плевать, что сил у него не было совсем. Плевать, что ноги почти не держат его, плевать, что руки не слушаются, пальцы, будто деревянные, не гнуться, не могут держать косу, плевать, что он – морально подавлен произошедшим. Кин не мог допустить, чтобы эта дамочка, так хищно улыбаясь, обнажая клыки, что-то сделала с бесценной для этого дома Лейлой, за которую он в ответе при любых обстоятельствах.

– Ты ещё кто? – Кин не мог не улыбнуться, заносчиво, зловеще, ведь раньше это действовало на ура, и в этот раз сработало, хотя губы предательски дрожали, показывая его слабость. Вот только девушка поверила, вздрогнула, испуганно и, как показалось Кину, с настоящим, неподдельным интересом выглядывая из-за плеча Лейлы. На его очевидный вопрос она не ответила, только её губы расплылись в ещё более гадкой, мерзкой улыбке, а тонкие, длинные, словно паучьи, пальцы с тёмными ногтями легко коснулись щеки Лейлы. Кин ровным счётом не понимал ничего, перед глазами всё плыло, но он стоял, продолжая задавать себе вопросы, кто она и что ей здесь надо: может просто сумасшедшая, раз решилась прийти в сад Акихико без его дозволения, ведь он, как правило, не жаловал непрошеных гостей, встречая их ударом под рёбра – если девушка, и ударом в челюсть – если мужчина, он ненавидел их всех одинаково. Кин так же не любил внезапных визитов, особенно если это какая-то падшая, которая свободно, без зазрения совести, разгуливает по его дому и прикасается к тому, что он поклялся защищать собственной жизнью. – Отвечай!

Пальцы слегка дрогнули, но послушно сжали холодную сталь косы, Кин не собирался играть с ней, тем более что теперь происходило что-то ещё более странное, необъяснимое для него – между её пальцами и щекой Лейлы отчётливо виднелась тонкая, чёрная нить. Что происходит и что после этого будет, Кин не знал, просто раньше он не встречал и не видел ничего подобного, и потому единственная мысль, которая появилась у него – помешать. И неважно как, не важно какой ценой, главное – помешать, и прекратить весь этот беспредел, Акихико будет недоволен, если узнает, что Кин не смог защитить сад от непрошеных гостей. Так же, чтобы после не обрушить на себя гнев Акихико, Кин рассчитывал всё правильно, чтобы никого, кроме этой нахалки, не задеть, резко подавшись вперёд, сделав первый, тяжёлый шаг с усилием. Скорость была не такой как раньше, она вообще оставляла желать лучшего, и Жнец толком не понимал, как вообще смог умудрился оставить на бледной щеке незнакомки внушительный порез. Было ощущение, что он просто бессилен с такими возможностями, но непоколебимое желание защитить сад, где он всё ещё был полу-хозяином, после Акихико, придавало ему немного сил, малую долю уверенности в его действиях и поступках. Всё было как обычно – девушка смотрела на него уже серьёзно, испуганно отшатнулась, приложив пальцы к свежей кровоточащей царапине, с неверием глядя на густую, чёрную кровь. Да и Кин расслабился, вжился в роль, перекинув косу через плечо, было тяжело и внутри с каждым шагом и рывком всё словно переворачивалось – слабость давала знать о себе, он устал и хотел спать. Но бросить дело на середине он не мог, Лейла стояла позади него, а он всем своим видом, немного потрёпанным, раздражённым и уставшим давал понять, что прикоснуться к ней больше не позволит. Вот только слишком поздно он уловил рядом чьё-то дыхание, чужие шаги – резкая боль быстро разнеслась по всему телу, осколки каменной ограды, куда так неслабо приложили Кина, ощутимо впивались в кожу, Жнец открыл глаза, ощутимо стиснув зубы. Перед ним был парень с точно такой же внешностью и чёрной, поганой кровью, медленно текущей по прогнившим венам, девушка, стоя позади них, только насмешливо улыбнулась, помахав рукой на прощание.

– Что за чёрт? – в глазах всё медленно плыло, но кое-как, с помощью собственных усилий, Кин оставался в сознании, убеждая самого себя, умоляя, что он не может уйти, не может закрыть глаза, не может уснуть, когда здесь чужаки, которые явно с добрыми намерениями заявились сюда. Вот только тонкие пальцы крепко обхватили шею, сильно сжимая, впиваясь ногтями в кожу, пытаясь свернуть её одним резким движением, но Кин выкрутился, отмахнувшись от парня, тут же заходясь в сухом кашле, царапающем горло. Удар вышел не таким, как хотелось, даже хруста не было, значит не перелом, но благодаря этому появилась возможность, и нет – не сбежать, не позвать на помощь, не перевести дух – оградить ту, за которой эти двое явились. Кин не понимал, откуда взялось столько сил, но девушка напротив Лейлы истошно закричала, отшатнулась, хватаясь за обожжённые пальцы от барьера чёрного огня. Кин выучил это заклинание, смог обуздать огонь, смог выстоять, смог контролировать его, хотя это не его стихия, просто демонам с красными глазами дан бонус – они могут многое, если только захотят, поддадутся чувствам. И в тот момент оказавшись рядом с девушкой, Кин даже и не вспомнил правила приличия, что девушек не бьют, и ударил, не щадя – он не видел в этом девушку, здесь была только грязь, падаль, то, что нужно уничтожить раз и навсегда. Но это было дано сделать не ему – тупая боль в висках, перед глазами потемнело, и неподвластно ему, пожирая свет и краски, расплывались чёрные пятна.

– Убить его?

– Нет, не стоит, он больше не помеха.

– Да?

– Посмотри: кожа быстро белеет, губы синеют, да и глаза уже мутные – первые признаки смерти демона. Ему недолго осталось, истощение магии, слишком много сил использовал, чтобы остановить нас, да и ты его сильно приложил, кости переломаны. Он сам скоро сдохнет, не переживай за него, с таком состоянии, как правило, долго не протянет даже Дьявол. Идем.

– А воспоминания?

– Большую часть я успела получить, думаю, этого хватит, идём. Пусть умирает достойно, всё-таки сын Дьявола, а мы падшие. Считай это наш подарок, малыш, засыпай.

И Кин послушно потерялся на некоторое время, отрывисто помня, как небо расплылось серыми пятнами над ним, а после он медленно закрыл глаза, не различая где реальность, поддавшись тьме, которая мягко окутала его душу, убаюкивая, тихо нашёптывая что-то на ухо. Там, в его собственном сознании, было легко, невесомо, тепло, но спустя какое-то время вместо такого привычного, тихого шёпота, который ненавязчиво пел колыбельную, Кин услышал только громкое, грозное «Вставай!», и Кин не мог не подчиниться, узнавая и знакомые, и чужие нотки в этом голосе. Широко распахнув глаза, он увидел над собой всё такое же серое, плаксиво-печальное небо, тело он почти не чувствовал, только со временем начал ощущать ноющую и острую боль, но тот голос продолжал громко упрямо кричать, сотрясая всё его хрупкое сознание, Кин поднялся. Рядом никого не было, те незваные гости, с которыми он сражался, просто ушли, бросили его здесь, так и не завершив бой, вокруг Лейлы по-прежнему стоял барьер, медленно выкачивая все жизненные силы Жнеца, он был на пределе своих возможностей. В голове пронзительно зазвенело, перебивая этот крик, который вынудил его подняться из глубин темноты, и прозвучало далёкое, насмешливое «Считай это наш подарок, малыш, засыпай». Тем же мутным взглядом Кин сумел рассмотреть Госпожу Лейлу, за которую дрался, которую защищал, как верный рыцарь, она стояла справа, а он, так невоспитанно и грубо, валялся на цветах, которые долгое время выращивал и сам после ухода Акихико. Чертыхнувшись про себя, Кин поднялся, едва не упав, закружилась голова, вовремя пригодилась коса, послужив крепкой опорой для него, в душе, поглощая всё светлое и теплое, вновь образовалась чёрная дыра, пожирая его изнутри. Кин первые несколько минут ещё отрицал правду, сопротивлялся тому, что уже стояло перед ним, позади него, обдавая разбитую об камни голову ледяным дыханием, он поднимал такие преданные глаза на женщину перед собой – он защитил, он спас её, хотя расплатой и стала его жизнь, он радовался. Было немного страшно и одиноко, дрожащая рука сама невольно касалась груди, где сердце билось с остервенением, к горлу подходил тот же сухой кашель, теперь смешанный с кровью. Что-то внутри него уже сломалось, поддалось Смерти, разрывая тело по частям, сначала лёгкие, болезненно сжимаясь от слишком горячего раскалённого воздуха, после горло, не давая ему вздохнуть, будто что-то стало поперёк него. Сломанные от нескольких точных ударов кости упирались во внутренности, осколками выпирая из-под тонкой, бледной кожи, грубо вонзаясь в органы, рука сама собой вцепилась в рубашку мёртвой хваткой. Сердце ещё билось, хотя и медленнее, но с частыми замираниями, секундными остановками, и оно почти остановилось, когда издалека Жнец смог разобрать тихие шаги и после крик «Кин!».

– О, Люси-сан, а я тут немного… ой, чуть не упал, – но потом, как бы он не отрицал, Кин всё равно оказался сломлен изнутри, вновь что-то лопнуло, обдавая оставшиеся органы горячей кровью, после поднимаясь вверх, к горлу, тонкой струей вытекая из уголка плотно сомкнутых, посиневших губ. И хотя Хартфилия крепко прижимала его к себе, надеясь привести в чувства и согреть, отогреть его замёрзшие руки, ничего не вышло – в этот день он стал просто мальчиком, который умер ради…

Комментарий к Бонус 4. Кин: мальчик, который умер ради... Здравствуйте, дорогие читатели. Сразу извиняюсь за столь долгое отсутствие, но этому есть причина, и надеюсь, что вы меня поддержите. В общем, у меня большие проблемы со зрением, что появилось ещё несколько лет назад, а теперь эта проблема обстоит очень остро. Поход к врачу принёс и кучу запретов, и первым в списке – забыть о ноутбуке, телевизоре и прочей технике. Вскоре нашёлся компромисс с родителями – 2 часа в день, уже что-то, но, увы, для 10-15 страниц “Дьяволицы” это только или истерично посмеяться, или подразнить воображение. Так что когда появиться полноценная глава этой работы я даже не представляю, а бросать вам короткие обрывки не хочется.

Но отсутствие полноценного доступа к ноутбуку – не значит, что я отдыхаю, валяю дурака и вовсе не думаю про главу. Всё пишется, но от руки: утром, днём, ночью. Когда угодно. Прошу не сердиться и понять меня правильно, надеюсь, что вскоре смогу порадовать вас настоящей, уже привычной 15 страничной главой. А пока прошу принять этот маленький бонус, который, в связи со временем, отведённым мне, писался больше недели.

Желательно к просмотру: https://new.vk.com/photo337030583_424664731

====== Жажда мести, часть 1: Будоража кровь... ======

В голове что-то пронзительно-громко кричит, резко сорвавшись на истеричный смех – и вместо слёз на лице расплывается зловещая улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Люси не хочет сходить с ума, послушно поддаваться боли, наполнившей всё сердце, не хочет срываться, позволяя ярости, граничащей с безумием, брать над собой верх. Но только взгляд сам собой, будто невольно, опускается на белое, умиротворённое лицо мальчишки, вовсе без ярко-выраженных мужских черт – ещё слишком юн и глуп. Одним словом ребёнок, обычное дитя с другими корнями, которое нуждалось в защите, поддержке и заботе, но Люси не успела додать ему всё это вовремя, не оказалась рядом в самый нужный момент. Она не почувствовала боль в груди, выворачивающую всё наизнанку, когда сознание мальчишки сотрясалось от невыносимой боли и слабости, не ощутила ничего, хотя нерушимые узы между ними казались по-настоящему крепкими.

Акихико, будто чего-то сильно боится, даже не оборачивается, поспешно уходя в дом, и, Люси поправляя воротник куртки, беззвучно подходит к Кину, обречённо, обессиленно падает перед ним на колени, цепляясь пальцами за потоптанную траву. В голове ничего не укладывается, а сознание трепещет не в силах представить, как жить дальше, зная, что эти глаза, ставшие нужными и родными, больше не откроются и в порыве ярости не окрасятся в алый цвет. Что этот глупый, вспыльчивый мальчишка больше никогда не улыбнётся, не попытается злобно усмехнуться, сострить кому-то в ответ, пытаясь выглядеть достаточно взрослым. Слёзы быстро прекращаются, ведь в них больше нет смысла – Люси поплачет потом, может быть, поплачет, оставшись в гордом одиночестве, быстро пролистывая станицы собственной жизни, с самого начала, когда только впервые появился этот мальчишка. Тогда ещё слишком грубый, жестокий, отречённый от других, не видя смысла в дружбе, но не прогнивший как многие – Люси до последнего момента пыталась помочь ему раскрыть, и он постепенно, как самый редкий цветок, распускал лепестки. А теперь после всего прожитого вместе осталось только бездыханное тело, в мгновение лишившееся тепла и трепетного огонька души, который исчез бесследно. И Люси жаль, что всё вышло именно так, а не иначе, без сомнения, если бы была возможность, то она не колеблясь отдала бы свою жизнь взамен на его. Слишком дорогим для неё был этот мальчишка с бездонными, зеркальными глазами, в которых Люси каждый раз видела что-то новое, радостное, человеческое.

Акихико долго не выходит, но Люси не пытается услышать, разобрать, чем он так занят – она улавливает только, как заволновался ветер, срывая цветы вечноцветущей здесь сакуры. Перед ней с натянутыми масками печали поочерёдно являются демоны, одни более-менее знакомые, другие чужие и не известные. Среди них Люси быстро находит огненно-рыжие волосы Имизуки и её саму, одетую в, на удивление, свободную, безразмерную одежду любимого чёрного цвета. Она молчит, внимательно, с подозрением всматривается в Люси, и Хартфилия точно знает, что видит она в её глазах – жажду мести, кровавой расправы и крики, кровь, много крови. На руках, лице, одежде – всё вокруг должно быть окрашено в цвет безумных глаз Кина, уж Люси постарается, чтобы Седьмая прочувствовала на себе, ощутила каждой клеточкой прогнившего тела эту невыносимую, сжирающую изнутри боль.

И Люси ясно помнит уверенное, довольное выражение Седьмой, что осталась в гильдии обездвиженной и беспомощной. Она надеется, что Люси потеряет себя и полностью отдаться боли, но нет, этого не случится – Люси поднимается на ноги, проходит мимо толпы демонов, что так гадко смотрят на Кина, и на мгновение останавливается, всерьёз задумавшись. Изменит ли что-то убийство Седьмой? Кину от этого точно легче не станет, а вот ей самой – даст ли свободу, позволит ли спать спокойно, не давясь собственными криками, видя этот кошмар? Или может оно заглушит, притупит все чувства, включая этого болезненно-ноющее чувство вины и ненависти к самой себе? Люси толком не знает, что делать дальше, но выбор стоит только один – убийство, – и, разбивая ставшие стеной сомнения, закравшиеся в душу, тем же тихим, ядовитым шепотом разбивает именно Имизуки

– Отомсти за него, как положено, как хочет и требует душа. Станет немного легче, да и Кин будет спать спокойней, когда его убийцы навсегда канут в забвение, – Люси не знает права ли Имизуки, давая ей такой совет, но выглядит девушка вполне серьёзно и уверенно. Люси, на мгновение затерявшись среди толпы скорбящих демонов, только коротко кивает – не ради собственного спокойствия, а ради сладкого, вечного сна Кина, в который тот погрузился. Теперь Хартфилия твёрдо уверена в своём выборе, она так и поступит, вырезав, как скот, двух падших – не зачем таким гадким, подлым существам топтать своими ногами землю. За грязные дела всегда придёт расплата, которая будет медленного забирать всю их жизнь и силы, превращая в беспомощную падаль, полностью сгнившую изнутри. В случае Седьмой и её брата, расплатой стала сама Люси – и всё произойдёт быстро, без колебаний, жалости и выслушивания слезливых оправданий. Седьмая тысячи раз пожалеет, что когда-то, воспользовавшись наивной, доброй Люси, вновь ступила в темноту и посмела влезть в их тихий, уютный мир.

Седьмая, устало прикрыв тёмные глаза, полагаясь только на свой слух, пытается незаметно дёрнуть затёкшими руками, но не выходит – верёвки сильнее, рвано впиваются в кожу, и она чувствует тошнотворный запах собственной крови, что начинает еле уловимо витать в воздухе. Венди молча сидит напротив неё, со стальным, вовсе не детским взглядом протирая белой тряпкой лезвие меча от тёмной, засохшей крови. Грязь мутными разводами скатывается по металлу, капая в ведро с водой, и в сверкающем лезвии Седьмая ясно видит себя саму. В этих глазах напротив Седьмая читает тайное сомнение на счёт её объявления о смерти Кина и непоколебимое желание во всём быть как Люси – эта девочка, такая маленькая и хрупкая, считает её идеалом. Всегда ровняется на бездушного, жестокого демона и не замечает истинной сущности Люси, которая без колебаний вгоняет когти, выдирая ещё бьющиеся сердца из груди. Девочка этого будто не знает, будто не замечает, оправдывая свой выбранный идеал, а вот Седьмая в своём понимании, тихой, незримой тенью следуя за Люси во время новых заданий, хорошо видела, как зловеще, кровожадно горят алые глаза в темноте. Как надменно, словно на ничего не значащий мусор смотрит Люси на проигравших, что покорно стоят перед ней на коленях. Седьмая не видит в этой девушке того прежнего, искреннего человека, которого так сильно пытается удержать около себя это наивное дитя – Седьмая видит только монстра, что живёт и растёт в человеческом теле.