Текст книги "В прятки с отчаянием (СИ)"

Автор книги: Ежик в колючках

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 56 страниц)

– Я не чувствую его, Лекс, всегда чувствовала, словно мы одно целое, а после взрыва перестала. Совсем. Риз бы связался со мной, если бы мог, понимаешь? Я отдаю себе отчет в том, что он мог погибнуть, что не успел добраться до шлюпок и выбраться со станции, но смириться с этим не выходит, – пряча выступившие слезы, я сжимаю пальцы в кулаки и выворачиваю шею, в глупой надежде, что все-таки что-то еще увижу, пока водная гладь полностью не скрывается из видимости. В который раз поиски прошли безуспешно. – Я не могу поверить, что его больше нет, хоть и все говорит об обратном. Просто не могу. Не потому, что не видела его мертвым, нет. Что-то другое не дает смириться с этим. Мне снится, что он зовет меня, а я иду на голос и пытаюсь его найти. Снова и снова.

– Люси, даже частые потери так и не могут заставить нас привыкнуть к тому, что жизнь и смерть разделяет тонкая, порой почти неразличимая черта. Так ужасно понимать, что человек, с которым ты только недавно смеялся, разговаривал, может в любой момент исчезнуть из твоей жизни, навсегда испариться, но чтобы ни случилось, как бы ни было плохо, всегда нужно во что-то верить, иначе не будет сил бороться дальше. Ведь иногда, кроме надежды, у нас больше ничего не остается. Нужно верить. Он мог быть ранен или без сознания, поэтому и не смог связаться.

– На это я и надеюсь…

Глухая неизбывная тоска снова сматывается тугим клубком в груди, мешая дышать, садня по сердцу и откидывая в воспоминания, которые до сих пор преследует меня в страшных снах.

– Нет, только вместе! – шиплю я, отчаянно цепляясь пальцами в руку Риза, пока он активирует проход и пропускает вперед Мию. – Я без тебя не пойду, Риз!

– Люси, нужно торопиться, мы следом за вами, – в его глазах плещется тревога и складочка между бровей. Лицо и форма перемазаны кровью. Риз расцепляет мою хватку, губы на миг прижимаются к моим пальцам в ласковом касании, нежный взгляд скользит по лицу, пока я отрицательно мотаю головой, будто зная наверняка, что нам нельзя разделяться, а через секунду меня уже заталкивают в портал, вокруг которого витает мутная дымка.

Вывалившись прямо в руки Ми, в месиво обломков уже полностью разрушенного от взрывных волн, тоннеля, я резко оборачиваюсь, но следом никто не появляется, а проход закрывается, явив нашим взорам гладкую поверхность.

– Что? Что это значит? – звенящим от напряжения голосом кричит подруга, бросаясь к порталу. Паника исказила ее слишком бледное лицо. – Люси, он что, закрылся? Ты можешь его открыть?

Я шарю руками, стараясь активировать портал, как это делал Риз, но ничего не выходит, и жуткое осознание неизбежности вползло в душу, скользнуло холодом, сплелось в тугой скользкий ком в животе, шевельнулось, рассыпая по телу озноб. И ужас. Отчетливый слепой ужас, что свело горло, каждая жилка застыла, сведенная судорогой страха, вызванные тем, что проклятый портал отключился и ребята не успели уйти со станции, которая вот-вот взорвется. Ну как же так! Даже мысли не могу допустить, что он может погибнуть.

«Риз! – позвала я надрывно, будто сжимает горло невидимая удавка и нет сил сделать вдох. А сердце забилось бешено и больно. – Риз, что происходит, ответь мне? Почему он не работает?»

«Мощности генераторов не хватает на активацию порталов, они все отключились. Люси, успокойся, мы выберемся на аварийных шлюпках. Мы успеем, верь мне. Ты слышишь?»

Шлюпки! Конечно, они же говорили о них. Но если они не успеют… Нет, к черту! Не смей об этом думать! Не смей. Ни о чем не думать сейчас, иначе сяду и буду рыдать тут до последнего. Они выберутся. Скоро, совсем скоро ты его увидишь и обнимешь. Надо только верить. Как же я его люблю!

«Риз, ты только вернись, хорошо? Мы во всем разберемся и поговорим. Только не вздумай оставлять меня. Ты меня слышишь, Риз! Обещай мне, что вернешься…»

Я утыкаюсь лбом в равнодушную зеркальную поверхность, слыша в голове его успокаивающий шепот, мелкая дрожь покидающего тело адреналина накатывает с дикой силой. Сжимаю зубы изо всех сил, чтобы не стучать ими, а где-то вокруг, судя по звукам, еще идут бои с выпущенными берсерками, но ноги одеревенели настолько, что сил идти просто не осталось. Да и некуда. Тут только пепелище. Земля вся изрыта воронками, черные обугленные развалины, тут и там обгоревшие дочерна остовы дронов армии безупречных и несколько сбитых наших воздушных аппаратов, замерших перекареженными комьями. Делаю вдох, захожусь кашлем, повисшие в воздухе поднятая пыль и едкая горькая гарь, разъедают слизистые и глаза. Здесь было настоящее побоище! Что стряслось после того, как мы зашли в портал?

Выслушав про шлюпки, Ми подбирается ко мне, сползая на обломки, и устало прикрывает глаза. Я обнимаю ее за шею, утыкаясь виском к виску. Молча. А чего тут скажешь… Одни мы друг у друга остались, остальные почти все погибли… Ад прошедшего дня обрушивается ушатом холодной воды и перед глазами на миг встает бледное, безжизненное лицо Иви, неподвижно застывшей на полу коридора, среди тел безупречных; рыжие, вечно растрепанные волосы Гэба, на поникшей голове; наплывающая красная лужа под головой Арчи, и Итон… Боже мой, Эллиас! Как нам сказать его родителям, что они больше никогда не увидят своего сына? Мой выстроенный привычный мир сегодня окончательно рухнул, раздавливая меня своими обломками, заставляя стискивать кулаки от бессильной горечи и отчаяния.

Почти все мои друзья погибли, и в память о них у нас останутся только родные сердцу воспоминания и пустые урны в мемориале… А я выжила не потому, что умнее или сильнее их всех, просто за моей спиной всегда стоял кто-то, готовый меня защитить любой ценой и готовый отдать свою бесценную жизнь взамен моей… Вот только лучше самой умереть, чем терпеть такую муку. Как с этим жить дальше? Печаль грызет изнутри, но рассудок все же берет верх над эмоциями.

«Простите, и прощайте. Я никогда вас не забуду…» – шепчу я про себя пересохшими губами, и горло снова перехватывает. Нет, не сейчас… Для слез еще будет время, но не здесь и не сейчас. Нужно узнать, смогли ли бесстрашные отбить атаку на город и как-то попробовать связаться с отцом. Родители себе места не находят, я остро это ощущаю. Но керслеты остались на станции, и связи нет.

– Нужно подниматься и идти, – твердо тяну Ми за руку, заставляя встать на ноги, – еще ничего не закончилось. На Чикаго происходит нападение, безупречные выпустили всю свою армию.

– Откуда ты знаешь? Что там произошло на станции? Вы же уничтожили ту машину…

– Уничтожили, – отрезаю я, не зная, как рассказать ей о случившемся, если сама не могу все осмыслить. – Не было никакой ядерной войны, Ми. Безупречные, вообще, прибыли с другой планеты. Их космическая станция упала в открытый океан, вызвав на Земле катаклизмы, отчего почти все человечество и погибло, – стала вводить я ее в курс дела, выливая полученную информацию о безупречных, оказавшимися инопланетными существами, об их попытках адаптации и порабощении оставшегося человечества. По мере того как я говорила, Ми мрачнела и мрачнела все больше.

Я отвожу глаза, качая головой. Знала бы она про лидерскую инициацию Дея Идриса… Все было подстроено изначально, и его помощь нам, и его побег, и даже внедрение в Бесстрашие, чтобы привести нас в ловушку. И то, что я оказалась отличным генетическим материалом, самкой, которая нужна была им для размножения и чистоты клана. Значит, я в какой-то степени одна из них… Как всё это осмыслить, принять и понять, не знаю. Время все расставит по своим местам. Риз вернется, и мы разберемся во всей этой запутанной ситуации. Вместе мы со всем справимся, главное, что вместе.

А во имя чего безупречные выживали, и так погубив почти всю планету? Неужели только для того, чтобы постепенно истребить людей и занять их место, подчиняясь предсказаниям искусственного разума, поработившего их самих? С одной стороны истреблять, с другой... я-то ведь человек! Человек же, да? И они готовы были... Черт, да как же теперь все это понять? Большинство истребить, а самых близких к ним оставить для размножения? Фу, гадость какая... В одном они просчитались и недооценили влияние человеческих эмоций, что без воздействия преобразователей, оказавшиеся среди людей безупречные не захотели возвращаться под контроль Оракула. Сердцу разве прикажешь?

– Вот как? Так, это все… – замерла бесстрашная, приоткрыв рот и переваривая услышанное. – Подожди, так мы что же, были в океане? Ох*еть можно! Они все это время были тут рядом, а мы ничего и не знали.

– Ну, не совсем рядом, конечно. Но, да, ты права. Безупречные два столетия жили на станции в океане, собирая для своего выживания ресурсы с людей и городов. Наш город не единственный и…

Мой голос обрывается на полуслове, и в сердце вдруг толкнулось что-то, захлестывая все мое существо… Крики, предсмертный ужас обречения, с ума сводящая боль, утонувшие в пробившихся многоголосых стонах, и наступила звенящая тишина. Мертвая! Только отголоски мученической боли разливались эхом в моей голове, давили изнутри, распирали. Пустота навалилась со всех сторон, забираясь под кожу, просачиваясь в сердце, она билась яростно и зло где-то внутри, терзая, отщипывая от живого кровоточащие куски. Вырывая из меня ЕГО.

– Нет, Риз… – с губ слетает только еле слышный шепот, хотя хочется отчаянно закричать. Нет, пожалуйста, только не это! Пожалуйста! Он же обещал, что вернется… Раскаленная нить мотается вокруг сердца, стискивая его, пережимая, и обрывается… Только импульсом ударило в душу: «Риз!» И, будто на стену напоролась со всего размаха, упала, не чувствуя под собою ног, не ощущая больше ничего. ЕГО не ощущая. Из меня как будто резко и безжалостно вырвали часть жизни, совсем, безвозвратно, заменив приторно-горькой печальной тоской. Мир вокруг закружился волчком, заволакиваясь притаившейся страшной тенью. Она подступает со всех сторон и я закрываю лицо руками. Кончено, все кончено…

Отчаяние перехватило горло, душило, да только рыдания никак не могли прорваться, словно что-то мешало им, застряв в гортани, воздуха в груди не хватало и вместо крика срывается с губ жалкий скулеж. Пальцы в бессилии скребут искалеченную землю, я хочу позвать его, дотянуться, но звук осаживается на губах, рассыпаясь хрипом. Больно стало, как же больно… Без НЕГО больно! Невыносимо просто. И сердце бьется свирепо, словно ему там тесно, и грудь горит, жидким огнем переливается, и тело сотрясает крупная дрожь.

Мой мир резко меркнет. Выцветает, становится невзаправдашним. Только пустота и боль ворочавшиеся в груди битым стеклом, были настоящими, неизбывными, продолжая метаться и злобно терзать душу и плоть, подбираясь к горлу. Грудь свело судорогой, будто вот-вот разорвется, боль истошно раздирала на части, но спазм отпускает горло, и вместо зова из него вырывается надрывный вопль горькой потери, захлёбывающийся в ужасе, отчаянии и непоправимости того, что случилось…

Не могу объяснить, как мы добрались до бесстрашных, совершенно ошалевшие от своего персонального горя и не помня себя. Казалось, будто мы сами полностью окаменевшие, мертвые стали, что и слез не было, только сухо скребло в горле, и от этого было еще хуже… Они о чем-то спрашивали, говорили, тормошили… а мне было абсолютно плевать на все вокруг – моя реальность из раза в раз ныряла в темный провал забытья, откуда не хотелось возвращаться, чтобы перетерпеть тоску и удушающую боль. Сознание то путалось, то застилалось яркими обрывками прошлой жизни, то перемешивалось между ужасающей реальностью и обманчивыми надеждами, чтоб не свихнуться, но осознала я себя лишь в тот момент, когда оказалась в руках отца. Уткнувшись в родную грудь, позволила себе выплакаться навзрыд, до устрашающего оглушения. Легче не стало, а вместе с осознанием пришло нездоровое желание лечь, закрыть щиплющие от слез глаза и больше не шевелиться, но необходимо было хоть попытаться взять себя в руки.

Пока мы были на станции безупречных, Оракул выпустил свою армию и на город произошло нападение, но бесстрашные смогли отбить атаку благодаря тому, что находились в полной боевой готовности. Трою и Ричи удалось выяснить о безупречных и их намерениях изучая результаты работы мозга Риза под сывороткой симуляции. Комбинация безупречных в отношении Дея Идриса была сложной и запутанной, ложные воспоминания, постепенное внедрение в город еще с детского возраста… Они заставили своих детей верить, что они на станции, ведь я совершенно четко видела мыслеобразы Риза, когда он мне посылал вид из космоса… Это почти невозможно все охватить, но это сработало. Все оказалось не так, как мы думали, не так, как на самом деле. Они не смогли взять нас силой, и они запутали нас окончательно, а потом внедрили своего человека, чтобы… он, вернувшись, помог им окончательно захватить власть над нами. Как же больно думать об этом, просто невыносимо… Однако им не удалось просчитать ни Троя с Ричи, которые поняв, что за ними идет охота приняли решение разделиться, ни Зейна, который, похоже, прочувствовав человеческие эмоции, как-то изменился и помог нам всем выбраться…

Судя по открывшемуся мне виду с пассажирского вертолета, на котором меня доставили в город, битва была ожесточенной и кровавой. То тут, то там виднелись обломки керноклатеров и наших вертушек, вся прерия со всех сторон стены усеяна дымящимися обломками роботов... отчего моментально начинали слезиться глаза. А, может быть, это от осознания того, какой ценой нам далась эта победа... И ценой скольких жизней теперь мы устанавливаем мир. Свой мир. Это долгое противостояние, длившееся не одно десятилетие, выжегшее на наших душах незаживляемые раны, наконец, закончилось. Наверное, так всегда бывает – когда заканчивается что-то, кажущееся бесконечным, возникает ощущение, будто все обрывается в одночасье. Конечно, нам еще долго разгребать последствия этой войны, длившейся так долго, но теперь только нам самим решать, как мы будем жить дальше. Какой будет наша жизнь и как ее строить.

И я что-то даже делала: ходила, разговаривала, дышала, и сердце, как назло, продолжало биться… С душевными разговорами никто не лез, все свои раны зализывали, а я закрылась на чердаке и рисовала, рисовала все то, что не могла выплеснуть из себя ни словом, ни криком, мечтая воссоздать себе новый, счастливый мир, в котором нет такой отчаянной боли… Рисовала, словно у меня волшебные карандаши, которыми я нанесу несколько штрихов, и рисунок оживет, вернет мне все: глаза, с отражением солнца в радужке, нахмуренные брови с тонким шрамиком, растянутые в улыбке пухлые губы и бережные руки, в кольце которых так тепло, так уютно и не страшно. Вернет мне ЕГО всего. Пожалуйста, вернись! Ох, Риз, мне так тебя не хватает…

И придирчиво слушала тишину, захлебываясь черной пустотой и медленно угасая, ожидая тихого, ласкового голоса. Самого любимого голоса с нежными нотками. А вдруг он выжил? Вдруг, вот сейчас, прямо сейчас он позовет меня! Расскажет, как сильно любит, что вернется и больше никогда не оставит меня одну. Что всегда будет рядом. Я вслушивалась каждую секунду, но тишина оставалась пустой, заполняясь лишь болью, выворачивая и без того сплошь изодранную душу наизнанку, не сразу осознав, что и способности мои без связи с ним, постепенно испаряются. Вскоре я перестала слышать мыслеформы людей, иногда улавливая лишь отголоски самых ярких эмоций, и то на уровне какой-то почти невидимой грани, сходящей на нет, становясь самым обычным человеком, прячущимся под ледяной коркой отчуждения, впустив в душу мрачный холод. Одиночество душило час за часом, день за днем, неделя за неделей, но я искала, шепча как мантру, как заклинание повторяя, что найду его обязательно. Словно сама хотела поверить.

Человек не может без сна. Но и сны были муторные, вытягивающие душу, мрачные. И вместо сердца поселился студеный булыжник, и дышать становилось тяжело, и рвалась душа из тела от невыносимой тоски. Сны были всегда одинаковыми, пугающими. Темная, пустая Яма с провалами черных проходов, в бесконечных лабиринтах которой летает сквозняк. Холодная и мрачная громада бездушного камня. Вокруг много людей, но они меня не видят и не слышат, как бы громко я ни кричала. И равнодушные лица размыты, словно блеклые пятна.

А я бегу по плитам полов, спотыкаясь и падая, по дребезжащим крутым лестницам и мосту над пропастью, прочь-прочь-прочь, ноги, ослабевшие, подкашиваются, не слушаются, но я все равно бегу, опираясь на влажные высокие своды стен, ища того единственного, кто меня может услышать. Зову! Но вокруг пусто, только размытые, безучастные силуэты без лиц. Крик рвет горло, но никто не реагирует, будто меня и не существует.

И вот когда мне кажется, будто я совсем-совсем одна среди этой страшной пустоты, мне слышится едва уловимый голос, откуда-то из-под мертвой каменной плиты, словно пробившийся из-под земли крохотный росток. Живой и теплый! Что-то, что пытается дотянуться до меня долгое-долгое время! Сердце подпрыгивает к горлу. Так звал меня Риз! Словно неведомые силы толкают вперед, и я мчусь на голос по ступенькам на самый верх, а через мгновение распахиваю створку двери на чердак и иду к огромному окну, за которым всегда непроглядно темно. Голос шепчет, зовет по имени, ласкает слух, так сладко манит и манит, он проникает в истосковавшуюся душу, окутывая позабытым теплом, но если сделаешь еще хоть шаг вперед – полетишь прямиком в черную тьму, обрушившись вниз. И в какой-то миг я понимаю, что больше не могу одна среди этой пустоты и делаю шаг… а просыпаюсь в холодном поту, дрожащая, заплаканная, разбитая на осколки, трясущаяся от поглощающей тоски и снова вслушиваюсь в тишину вокруг, прикрывая глаза. Ведь в тишине бывает так много звуков…

«Слушая тишину – познаешь вселенную».

Дыхание срывается на короткие вдохи и тело сладко вздрагивает от нежных прикосновений, рассылая дрожь разрядами в каждую частичку, когда теплые пальцы неторопливо идут по позвоночнику вдоль рисунка, от шеи вниз, потом возвращаются наверх с непостижимой, просто обескураживающей нежностью. Долгие секунды ничего не существует, кроме взвитых сердец, кроме нас, утонувших в сладком ощущении счастья… Влажные губы легонько касаются мочки, обжигая сбитым дыханием и низкий шепот прямо в ухо: «Я искал тебя, а ты меня звала...»

«Люси…» – чудилось мне незримое эхо откуда-то из самого сердца, как выкрик отчаянья… надрыв нервов и ощущений, заставляющий вынырнуть из воспоминаний и стискивать пальцы в кулаки, что белели костяшки. Где же ты? Где? Мне кажется, что ты зовешь меня, а я иду вслепую на ощупь, пытаясь дотянуться, услышать тебя, найти, но тишина всегда остается тишиной. Может, я совсем рехнулась от тоски, но только голос в воспоминаниях у меня и остался после живого человека, который когда-то смеялся, нашептывал ласковости, любил и был моим смыслом жизни… Неужели у нас и впрямь нет больше надежды, а это всего лишь призрачная мечта, которая могла стать реальностью, но не стала? Я так устала и запуталась…

Я потеряла любимого человека, без которого и жизнь кажется чем-то совершенно неважным и блеклым. Злилась на него тогда ужасно, хоть и понимала умом, что Риз не виноват в том, что его использовали, но отказывалась принимать такой неожиданный поворот судьбы. Он сказал, что любит меня, но я тогда только фыркнула в обиде. А теперь все бы отдала, лишь бы прикоснуться к нему хоть разочек, чтобы он оказался рядом со мной. Всё…

Дура, боже мой, какая дура. Не понимала, что надо ценить каждый отпущенный нам миг, что каждый поцелуй, мимолетный взгляд, слово – могут быть последними. Даже в его последние минуты жизни я не сказала ему о том, как Риз мне дорог, как я люблю его, всем сердцем люблю, не понимая, что может стать поздно и уже никогда, действительно никогда я не смогу увидеть его, сказать, как же много он для меня значил… Он был для меня всем, ни разу ни о чем не просил, просто всегда был рядом, заботился обо мне и оберегал, и до последнего думал и стремился к тому, чтобы спасти в первую очередь меня, а не себя, но так и не дождался тех единственных важных слов. Это невозможно принять, не выходит, отторгается душой. Я не могу поверить в то, что его больше нет!

* *

– И когда ты снова приедешь? – с вызовом спрашивает Ириска, задрав свой носик кверху, делая вид, что совершенно не будет скучать. А сама, тоскливо искоса поглядывая, так и топчется возле родителей, провожающих меня в город.

– Когда позовешь, тогда и приеду, – пожимаю плечами, – но и во фракции нужно хоть иногда появляться.

– Пфф, чего тебя звать-то, итак вон сколько времени туда-сюда катаешься, могла бы уже и на пилота выучится, чтобы самой летать.

– Мммм, нееет, это не мое, – старательно пряча улыбку, отвечаю я племяшке. – Мне и в разведке неплохо. Скучать хоть будешь?

– Ну и зря! – безоговорочно отрезает Рикки, проигнорировав мой вопрос. – А когда меня мама научит, я тоже буду летать и смогу посмотреть океан. А то меня с собой не берут, а так хочется… – вздыхает девочка, хитро посматривая на родителей.

– Я, между прочим, тоже умею пилотировать, – наигранно возмущается братец, лукаво глядя на свою дочь, – будешь хорошо себя вести, то и тебя научу.

– Обещаешь?

– Конечно, куда ж я денусь! – соглашается Алекс. – Кстати, и маму твою, и Люси, я учил водить машину и, как видишь, преуспел в этом деле, хоть поначалу они постоянно путали педали газа и тормоза. А мама, так, вообще, умудрилась разбить два внедорожника, – понизив голос до громкого шепота, сдал нас братец с потрохами и ухмыльнулся чрезвычайно собой довольный.

– Пфф, – пожав плечиком, фыркает Лекси, – тоже мне. Напомни-ка мне, солнце, а тебя самого кто учил?

– Никто, я родился уже совершенным, так что тебе со мной повезло! Да ладно, шучу я, детка, – сграбастав жену ручищами, Алекс срочно требует поцелуй, подставляя заросшую щетиной щеку.

– А чего там смотреть, Ириска? – смеюсь я над озвученными планами будущего великого пилота, пока они милуются, – кругом одна вода и больше ничего.

– Много ты понимаешь, – тут же свредничала племяшка, – а если за ним тоже кто-то живет? Тебе что, не интересно совсем, что там?

– Интересно. Вот вырастешь, сама слетаешь и мне расскажешь, ладно? – бойцы уже набились в драгстер, отправляющийся в Чикаго, и приходится прощаться. – Все, иди, целовать буду, – зову я малявку, раскрывая объятия. Поупиравшись для вида, Рикки обхватывает мою шею, тихонечко прошептав, что будет скучать, напутствуя передать привет АрТи, ну и Диего тоже, и запечатлев на моей щеке смачный чмок, сурово объявляет:

– Все, езжай, только смотри, не потеряйся больше! А то мы тебя знаем, – и тут же отскакивает, повиснув на руке Алекса всем весом, словно обезьянка. – Папочка, ну пойдем, постреляем, ты же обещал.

– Обещал, значит, постреляем, дай Люси проводить. Все, давай, Кнопка. Не вешай нос, все наладится, – бурчит братец, зажав меня подмышкой, пока Рикки не утаскивает отца за собой. Лекси смеется, наблюдая за тем, как Алекс закидывает верещавшую малявку на плечо, отходя от стоянки. Идиллия счастливой семьи, от которой под сердцем разливается что-то теплое.

– Мы будем скучать. Если станет совсем невмоготу, ты всегда может перевестись сюда.

– Я знаю, спасибо за все. Лекси, если вы что-то обнаружите…

– То дадим тебе знать в первую очередь, – заканчивает она за меня. Мы прощаемся и я прыгаю в ожидающий дефендер. Дверь хлопает слишком громко… Или моим взвинченным органам чувств так кажется? Вдыхаю-выдыхаю несколько раз, глубоко, размеренно, пытаясь успокоиться.

Сосущая тоска колючим комком скрутилась в животе, стоило только вспомнить слова Ириски. Три месяца… прошло уже три месяца, а я все на что-то надеюсь. Двенадцать недель… чудовищный срок и все шансы неумолимо катятся к нулю… Если бы Риз выжил, то смог бы дать мне хоть какую-то зацепку, но ее нет и где искать дальше, я не имею ни малейшего представления. Мой организм и вымотанные нервы требуют хотя бы небольшой передышки, а еще я хочу домой.

– Если что, разбудите… – прошу я бесстрашных, забираюсь с ногами на сиденье и вырубаюсь, почти мгновенно. Кто-то еще возится, переговариваются, смеются и чем-то шуршат, но мне уже все равно, даже если стрелять начнут – сознание уходит, и я проваливаюсь в глубокий, крепкий сон...

====== «Глава 39» Отмщение ======

Люси

Просыпаюсь я от прикосновения к плечу, вырвавшего меня из уже привычного кошмара, где из такой страшной, непроглядной темноты чудится ласковый голос, и внезапная, нежданная боль так стискивает сердце, что я еще несколько долгих секунд не могу начать дышать. Почему я продолжаю слышать его во сне, а не наяву? Слеза выползает на висок и соскальзывает вниз, резко стираю ее ладонью, оглядываясь.

– Люс, мы на привал остановились, – информирует разбудивший меня боец, недоуменно поглядывая, с чего я дерганная такая. – Далеко только не сваливай, у нас стоянка всего час.

– Ладно, в кустики хоть можно отлучиться или под конвоем поведешь? – бурчу ему сипло, отмахиваясь и разминая затекшие мышцы, краем уха слушая, что под конвоем он не прочь меня сопроводить куда угодно. Прям спасибо, какой галантный.

Несмотря на скверное пробуждение и тяжелую голову, чувствую себя отдохнувшей. Прохладно, облачки пара валят изо рта и я запахиваю сильнее куртку. День уже плавно перетек в синие густые сумерки. Драгстер застыл недалеко от дороги, на хорошо просматриваемой местности, чтобы никто незамеченным не подобрался. Перекусим и поедем дальше, никто ночевать за стеной не намерен, хоть и не зубочистками вооружены. Прежде, чем присоединиться к остальным, внимательно слушаю окружающую тишину, и направляюсь к кромке перелеска, придирчиво пытаясь осмыслить внутренние ощущения. Кто б мне сказал, зачем? Но какое-то теплое, живое, едва уловимое ощущение бередящее сердце подсказывает мне о том, куда нужно следовать. Да и вообще, все мои действия последних месяцев, больше напоминают детскую сказку: «Пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что»… и я к этому уже привыкла.

– Так вот, кто меня звал, оказывается, – говорю я, заметив среди кустов большую темную тень и в тот же миг почувствовала странное ощущение из смеси тоски и радости, будто неожиданно встретила давно забытого друга. – Ты стал еще больше, чем раньше, Парень…

Скриммен бесшумно, словно выплывает из кустов, приближаясь ближе, и я аккуратно протягиваю руку вверх, касаясь покатистой монументной головы. Сердце ускоряется, но это не страх, а любопытство и восторг… Скриммены не самые жуткие существа, обитающие за стеной, в чем я уже не раз смогла убедиться лично, и от Парня не исходит ни агрессии, ни опасности. Люди бывают куда страшнее и подлее. Ладонь медленно скользит по подставленной теплой морде – сама бы я не дотянулась, в нем больше двух метров роста, как минимум. Последний раз я видела его, когда была с Ризом и, кажется, что мою руку накроет сейчас чуть огрубевшая ладонь, а спина почувствует тепло мужской груди, в которую я вжимаюсь… От нахлынувших воспоминаний у меня под ложечкой засосало и кожу мурашками стягивает, за ребрами распирает огненным шаром. Я скучаю, и мне плохо без него! Гладкая морда слегка ведет из стороны в сторону, почувствовав мои эмоции и я не сразу понимаю, что скриммен погружает меня в транс…

Шквал смеха и яркие огни резко нарушают тишину и я узнаю Яму, просто до отказа забитую народом. Вокруг людское море скандирует наперебой радостными криками, хмельные бесстрашные машут кулаками под звуки громкой музыки, а по волне из рук в руки передают девушку и я с удивлением узнаю в ней Мию. Светлые волосы развиваются, глаза горят, она улыбается, улыбается так лучисто и искренне, как я уже очень давно не видела, и не могу не улыбаться сама. Моя подружка светится от счастья, это потрясающе! Теплая атмосфера накрывает с головой, до дрожи, до щемящего чувства в сердце. Ни тоски, ни боли, а какое-то восторженное ощущение праздника гуляет в крови. Разноцветные огоньки слепят глаза, не дают рассмотреть, что происходит среди взбудораженной толпы, а потом чьи-то руки, сильные и теплые обнимают меня со спины, я упираюсь лопатками в твердую грудь, откидываю голову на крепкое плечо и прикрываю от удовольствия глаза… Мне невозможно, просто бессовестно хорошо…

А потом видение меркнет, выбросив меня в темноту перелеска. Скриммен исчез. Растерянно смаргиваю и, кажется, даже не дышу… я на какое-то время вообще обо всем на свете позабыла. Просто обо всем. Но вечно это продолжаться, к сожалению не могло… Там было так спокойно сердцу, умиротворенно, а теперь в душу вновь вернулся грубый надрыв – как ножом по чуть зарубцевавшейся ране. Что это было? Что?

– Люси! Эй, Эванс, куда ты пропала-то? – голос нарушает тишину. Обернувшись, обнаруживаю, что меня уже хватились и возвращаюсь к стоянке, пытаясь разобраться в том, что показал мне скриммен. Сердце пропускает такт. А если это какой-то знак? Очень хочу в это верить…

Праздники в Бесстрашии не редкость, особенно сейчас, когда война закончилась, и ничего удивительного в том нет кроме того, что в видении Мию передавали по рукам как невесту, в лучших традициях бесстрашных… Я прекрасно знаю, как она тяжело переживает потерю Бермана, чтобы поверить в то, что такой исход может быть в ее жизни, но видение было настолько ярким и живым, что, когда мы доезжаем до фракции, я подсознательно ожидаю увидеть те самые яркие огоньки, полную Яму радостных людей, передающих из рук в руки улыбающуюся девушку, и услышать звуки музыки и смеха. Но передо мною лишь монолит из серого камня, живущий своей обыденной жизнью и я отправляюсь на поиски Ми. Отчего-то мне так тревожно!

Мия

Я рассматриваю свои руки с безупречным маникюром и удивляюсь безмерно… Ну как, как можно жить в Бесстрашии и иметь такие идеально красивые, крепкие и гладкие ногти. Знаю несколько девиц, которые убили бы меня из зависти, если бы знали, что я ни черта с ними не делаю…

Последнее время мое сознание то и дело цепляется за какие-то совершенно незначительные детали, то и дело останавливаясь на том, о чем я раньше и не задумывалась даже… За что угодно… Только не погрузиться в пучину боли, только не думать о том, что… я опять потеряла. Кажется, что душа совсем одеревенела и слез больше нет, хотя по-началу их было сколько хочешь и казалось этот поток совсем не иссякнет.

Берман… Только его прозвище вызывает дрожь во всем теле от сознания того, что я могу больше его не увидеть. Мы так непозволительно мало провели времени вместе и все время вспоминается та самая, наша первая ночь, когда мы, два полных и абсолютных дурака, испытывая неловкость никак не могли отбросить в сторону все останавливающие нас причины.