Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)
– Bēl-šarra-uṣur, – произнёс я то, что он безуспешно пытался разобрать по центру моей записки из трёх клинописных знаков. И это всё, что там было начертано. – На современный лад – Бальтазар. Знаешь, что значит?
– Нет.
– «Владыка, царя храни». Владыкой Бэлом древние шумеры называли своё верховное божество. Их последними «Бэлами» были Мардук и Ашшур. Это имя не наделит огромной силой безвольного и ленивого глупца, но приумножит способности достойного. Ты был посвящён великим богам, которых и в помине не было в пантеоне Изменчивых. И я хочу знать – почему. Это и есть моё… любовное признание. – Я скривил губы, съязвив не нарочно. Любовь? Если только такая, дальняя родственница любопытства. Мне мало что интересно во внешнем мире. Но Бэла я ненамеренно делаю частью своего.
– Отцы по традиции выбирают имена для первенцев, дальше – это всегда совместное решение родителей. Мой настоящий отец Зак погиб, не зная, что мать опять беременна. И первенец, Натаниэль, ходил к Пустотнику, чтобы воззвать к духу умершего, понять, каково было бы его последнее желание.
– Оно не показалось вам странным?
– Нет. Ты многое не знаешь о нашей старой родине за океаном, шеф. Правда, мы сами позабыли историю, бывшую до античной эры, ведь она была не нашей. Тебе лучше расспросить оставшиеся змеиные кланы – они все родом с Крии. У них был свой Вавилон. Семьи их величайших воителей заключали союзы с бессмертными, теми, против кого люди затем восстали, борясь за свою свободу. Но до своего падения они были живыми богами, верховными жрецами своих религий, возможно, теми, кого ты назвал.
Теперь мне позарез нужно в гости на Нижние Горизонты. Папа говорил, что ад неделим, существует в единственном экземпляре на все реальности. Значит ли это, что бытие каждого демона многомирно? Но наши проекции конечны и различны, Ашшур там – не тот демон-плут, что здесь. Я не понимаю. Это загадка, она меня дразнит и цепляет. И поэтому так цепляет Бальтазар.
Я сжёг окурок, оставив для разнообразия кучку пепла, и обернулся. Ты не учил аккадский язык и клинопись, но правильно читаешь хотя бы меня, Бэл. Я хочу в тайну твоего происхождения, а ты хочешь, чтобы я хотел в твою плоть. Одно другому не помешает. Смелее, разрешаю в очередной раз меня опрокинуть. Системе телеметрии Хайер-билдинг мы, кстати, нравимся до того, что свет на выбранном участке этажа гаснет и камеры слежения фиксируют лишь тени и помехи.
Комментарий к 19. Комедия положений, или во всём виноваты вёдра
¹ Непорядок, я протестую (фр.)
========== 20. Ночные забавы, или жертва учится у охотника ==========
– Часть 2 – Дьявол во плоти –
За мной скучно следить. Я пользуюсь одним и тем же маршрутом из дома на работу и обратно, ем поздним вечером в штабе ELSSAD одну и ту же еду, уезжаю тренировать бойцов в неизвестном направлении, и эта неизвестность – тоже моё постоянство. А возвращаюсь на заре, созерцаю с наслаждением своего брата-немножко-эксгибициониста, ужинаю у себя в комнате на два-три часа раньше, чем в особняке накроют завтрак, после чего отпускаю своё сознание. И пока моё тело делает вид, что спит (хотя иногда оно устаёт и всё-таки засыпает и смотрит сны), я – брожу, где хочу: по любым тропам и любым мирам, не сворачивая только на одну дорожку – ведущую во Тьму. У Матери нет сознания, чтоб ревновать или иметь на меня зуб, но я – та Её форма и способ упорядочивания Её частичек внутри физического мира, которые имеют разум и личность. И с помощью них Она как раз и выражает своё неодобрение или несогласие с чем-то. Могу с уверенностью сообщить, когда Она бывает не в духе. Например, сегодня.
Я проснулся с агрессией Тьмы внутри. Возможно, сегодня за мной шпионить будет интереснее обычного. Включайся в игру, цыплёнок. Если ты, конечно, не утратил веру в себя и в тот крошечный абсурдный шанс приручить меня.
Я уехал на такси, чтобы привлечь поменьше внимания. Ты поехал за мной на точно таком же такси. Я позволил тебе украсть немного денег на карманные расходы. Мне нравится, как ты портишься с каждым днём, потихоньку лишаешься моральных принципов в погоне за моей тенью. Купюры я оставлял не то чтобы демонстративно, но хорошенько грохнул выдвижным ящиком, в который положил их. Двести долларов мелкими мятыми купюрами. На что ты их потратишь, мой порченый дружок? Гложет ли тебя вина за нехитрую кражу? Ты перешагнул через совесть или ещё не поборол её?
Попросил притормозить в доках. Если есть в Гонолулу более-менее грязное место с криминогенной обстановкой, то именно здесь. На кораблях прибывают китайцы-чернорабочие, не самые дружелюбные на вид выходцы из Индонезии, надеющиеся разжиться за счёт богатых туристов курорта, и сюда же свозят для тихого непыльного обмена всю наркоту – в мешках с мукой, в полых стеблях сахарного тростника, а иногда – в едва живых рабах, в их желудках и кишках. Таблетки фасуют для розничной торговли в контейнерах по соседству, по одной-две в прозрачные пакетики без надписей. А вот этот полуразвалившийся сарайчик – точка продажи. В цистернах поблизости ничего не хранят – в них живут. Точнее, содержат там пленников.
Почему я не накрою бандитов и торговцев, нелегалов и несчастных жертв? Остановлю и рассажаю по каталажкам этих, но появятся другие. Будут хуже и злее, напуганные и подозрительные, начнут действовать умно и с оглядкой. А зачем мне такой расклад? До тех пор, пока существует спрос – будет появляться и предложение. Я не могу изменить людскую натуру, я не могу за неё кого-то выборочно карать. Но я могу это дерьмо контролировать. Цыплёнок со мной вряд ли согласится, но он в это гнездо криминала уже впорхнул, выход обратно – только вися на моей шее тряпочкой. Ну или в нарядном палисандровом гробу.
Его такси остановилось ровнёхонько за моим, бампер к бамперу. Я расплатился и подошёл галантно распахнуть ему дверь. Он выполз не сразу, минуту отрывисто дышал и жался к сиденьям, весь красный. Как оба авто уехали – красноты не убавилось.
– И как тебе не надоело волочиться за мной. Я машина убийства, а не герой-любовник. – Я снял очки на минутку. Почему-то мне нравится то, как он разглядывает мои глаза. Ещё при нашем знакомстве понравилось – сумасшедший интерес, ничем не замутнённый. Как будто обладая столь цинично яркими и броскими фиолетовыми глазами, я уже эффектно нарушаю закон. Словно именно это делает меня супер-убийцей и никак иначе быть не может. Часть его ненасытного детского восторга. И если разбить в моих глазах лёд, подогреть, заставить растаять и вернуть природную синеву – я перестану быть его фетишем, идолом и антигероем. Его персональным киллером.
Кстати, насчёт раскалывания льда… он не так уж и не прав.
– Ты монстр, но не машина. – Он уцепился за мою руку, я отдёрнул её, но он зашипел и схватил её снова, всю, от запястья до предплечья. Повис на ней, на мне – хотя на тряпочку пока не смахивал. Ничего, малыш, всё впереди.
– Если стряхну тебя – покалечу.
– Калечь.
Какой упорный. Ксавьер мне этого не простит. Придётся решать намеченные дела с этим противно тёплым и шевелящимся грузиком. Хорошо, что я одинаково владею обеими руками: цыплёнок нагло оккупировал правую.
Я сверил часы – они на левой – и негромко свистнул. Из-за ближайшей цистерны вышел Джекки, переодетый матросом, в забавном парике с косичкой. Косячок в углу рта органично дополнял его искусственный загар и чёрные усики.
– Кью вывез днём весь товар, вместо кокаина насыпана фруктоза. Клиент будет недоволен, завяжется потасовка. Или перестрелка. Я сделал разметку на тринадцать трупов в сарае, и ещё один караульный засядет уровнем выше, на цистернах. Его снимет наш снайпер в самом начале представления, без шума и треска. Шеф, в полицию позвоним сейчас или как закончим?
– Как закончим. Копы сначала запаникуют, а потом рассвирепеют, что мы крадём у них лавры, пришлют тупых патрульных, и всё накроется медным тазом. Не надо ворошить наше уютное осиное гнездо.
Джекки кивнул, покосился на жадно приклеенного ко мне подростка, но смолчал и занял позицию. Цыплёнок был возбуждён и продолжал краснеть уже от этого.
Я раскрыл одно крыло, верхнее левое, и спрятал нас. Не могу сказать, что мы были полностью невидимы, но чтобы разглядеть, следовало подойти ко мне вплотную, ткнуться носом. А я такую телесную близость с кем попало ох как не люблю.
Ещё раз сверил часы. Одиннадцать вечера. Наши крыски засуетились, выползли из норок, из хранилища подтащили мешочки и чемоданчики, которые грудой побросали у западного входа в сарай. Двадцать пять мешков, нехило. И кто большой заказ делает в среду вечером? Не успеет же разбодяжить – все клубы с шести уже битком набиты.
На стрёме у них стояли два японца, полностью зататуированные вместе с лицами и черепами. Потом подошёл главный, белый американец, в дурацкой ковбойской шляпе. Четвёртого не увидел, но почувствовал – он как раз уселся у меня над головой и над крылом. Цыплёнок громко и надоедливо дышал. С эрекцией не справился – и правильно, с чего бы ей пропадать, когда он всем телом так выразительно трётся о моё бедро?
В последний раз сверил часы. Тридцать пять минут до полуночи. Они притопали ножками, должно быть, фургон оставили за доками, тут особо негде парковаться. Джекки не ошибся – десять человек: двое, чтоб заключить сделку, и восемь идиотов в масках, вооружённые калашами, их охраняют. Паранойя – признак неуважения. Японцы по этому поводу живо проявили обеспокоенность. Ещё больше они насторожились, когда после пробы товара вместо сумки с наличными на них наставили оружие. Переговоры были ну очень молчаливые. Стрелять в доках опасно – слишком много шума. Но пока охрана клиентов показательно бряцала заряженными автоматами, сами клиенты ласково пырнули японцев ножами. А продавцу в шляпе ещё ласковее бросили под ноги прорванный мешок с сахарком. И это всё?
Так не пойдёт. Мне нужно больше трупов. Точнее, тринадцать – и четырнадцатый упадёт с ветерком в сантиметре от цыплёнка, с огнестрельным ранением в затылке. Джекки не нуждался в условном сигнале, сам всё увидел, сам проработал этот план, я только координировал. Он вышел из-за третьей цистерны с самым пьяным и невменяемым видом и почти упал под ноги разъярённым наркодельцам. Пора.
Я дунул пламенем. Их рожи под масками очень удивлённо вытянулись за доли секунды перед тем, как обгорели. А дешёвый пластик ещё жутко воняет и прилипает к мясу – не отодрать. Ковбою жара не досталось, не хватило, он за спинами и дальше всех стоял. Его прикончил Джекки, комфортно лёжа на гнилых досках, одним удачным броском. Нож вытащил из того японца, что кулём валялся к нему ближе – методы не позволяют на таких операциях светить нашим фирменным оружием. Затем по расписанию с цистерны упал последний труп, в полёте задел цыплёнка расстёгнутой курткой. Цыплёнок взвизгнул, но в обморок что-то не свалился. Молодец. Я ожидал другого.
Теперь улики. Маас принёс полную канистру, заботливо стёр отпечатки, а я её удачно перевернул с ноги. Запах бензина бодрит. И ещё одну, пустую, в угол. Дыхнул повторно, чтоб расплавилась. А то вовек не разгадают, что здесь нечаянно жгли. Не фейерверки же.
– Крыша загорелась, шеф. – Джекки сорвал грязный матросский костюмчик, сунул в походный рюкзак вместе с париком и прочей бутафорией и подкурил от одной из дымящихся балок свой недобитый косячок. Он, конечно, не совсем голый… но поздние туристы всё равно свернут шеи, пока он прогуляется пешком до офиса.
– Это не наша забота. Эмиль сделал анонимный звонок, полиция с пожарными потушат. А вторая половина шайки выберет новую точку и больше не будет собираться здесь. Где ключи?
– Вот. От этого выхода и от северного. Запасных нет.
– Отлично. Лови. – Я бросил ключи цыплёнку и посмаковал его оквадратившиеся глаза. – Сарайчик твой. Как полицейские закончат тут «расследовать» и бездарно обводить мелом обугленные тела – снимешь печати с дверей и хозяйничай на свой вкус.
*
Мэйв убедительно разыграл придурка большего, чем я – предложил коллективное самоубийство. Я знал, что он блефует, сгорая от любопытства узнать, почему я хотел прыгнуть. Рвался строить из себя старшего, мудрого наставника, но наружу это так и не выпустил. И своё негодование о моих прогулах тоже засунул подальше, поддавшись чистосердечной тревоге и желанию быть полезным мне, а не изображать сурового спасителя. Мне захотелось защититься от того, чем он мог захлебнуться дальше – сочувствием. Вот не надо меня жалеть. Вылечить бы всех от этой дебильной привычки.
Я пресёк его планы. Не быть ему главным. Раз не поленился пробежать по этажам пешком – не поленится сходить со мной в порт и порепетировать. Я ничего о нём не знал и, честно говоря, не собирался узнавать. Я увидел, как мокрушник умело использует всё вокруг, молниеносно, подчиняя себе обстоятельства, каждую мелочь. Я сочинил много музыки, она красива, но безголоса. Тексты, которые я написал, слишком хороши, чтобы их декламировал я. Меня не услышат, не воспримут всерьёз. А я хочу, чтобы меня слышали, чтоб слушали так, как слушают Ди – затаив дыхание, обмерев, боясь упустить хоть слово.
Я воспользуюсь Мэйвом. Он мне двоюродный кузен или, может, троюродный. Не ахти какое родство, но он тоже Санктери. И он не отказал.
Я познакомлю его с каждой раной на своём сердце. Не сразу, но он поймёт, что меня мучает. А когда поймёт – надеюсь, не отвернётся. Я не хотел говорить, что заставило меня писать эту музыку, я не хотел всё портить – особенно после того, как он сразу же обрадовал меня, внеся первую лепту во вклад нашего будущего – дал нашей банде имя.
«Ледяной дьявол». Какая ирония. Лишь кучке избранных известно, что за яростное пламя полыхает под этим льдом. В центре вихря смерти он умеет быть живым и даже… разговорчивым. Он живёт в своих приказах, он наслаждается подчинением и моментами чужой смерти. У мира нет шансов быть чем-то, кроме как декорациями для исполнения его капризов.
Я всё ещё думаю о суициде. Но больше никаких прыжков из окна. Умереть на сцене на глазах у сотни тысяч зрителей и слушателей – моя новая мечта и мой новый план.
Почему? Почему мне приспичило сдыхать?
Я не рехнулся от неразделённой любви. То есть рехнулся, но… я мыслю трезво, хоть и не рационально. Суицид, независимо от способов, – очень громкое заявление. Крик, от которого в ночи просыпаются соседи или, если повезёт, – квартал, а то и целый город. Ничто не привлекает столько внимания. Угроза убить себя – настолько же рискованная, насколько и эффективная.
О том, что я сделаю, заговорят все.
Но сначала я должен стать знаменитым.
*
– У твоего приключения в морге не должно было случиться продолжения. – Энджи недоверчиво потрогал жидкость в бассейне большим пальцем ступни, но всё было в порядке, туда по старинке залили розовое шампанское.
– Малец не сдался. Я проучил его, но урок не усвоен.
– Не смей его мучить! Не смей приближаться, не смей…
– А как быть с тем, что он приближается ко мне? Его член жарко пульсировал мне сегодня в бедро и выше, на протяжении получаса. Очень волнующе, учитывая, что ему всего лишь двенадцать лет исполнится на днях. Или… нет, подожди. Не на днях. Ближе к концу августа. Одиннадцатилетний обольститель. Очень решительный.
– Ты имеешь наглость ёрничать?! Юлиус!
– Мне на отборе в ELSSAD доктора все уши прожужжали, как рано взрослеют оборотни. И ты своего трахнул, когда ему… дай-ка вспомнить – тоже одиннадцать было?
– У нас мизерная разница в возрасте! И я с Ксавьером тогда растерянно девственности лишился, а сам он был опытным в постели.
– Забавный парадокс. Ты не можешь завидовать, ты не умеешь. Но ты пытаешься. Изо всех сил. Тебе больно за Мануэля, и ты на автомате прокручиваешь картинку, как сам бы его отлюбил, но нежно и заботливо. Не так, как я. Лишь бы всё сделать не как я, показать разницу добра и света. Но ни хрена подобного, дорогой. Ему не нужно твоё мягкое лучистое тепло, его влечёт в самое чёрное пекло. И он тебя терпеть не может за твою кажущуюся правильность. Иначе бы ты давно к нему подобрался, обольстил сладкими речами и утащил подальше от меня. Но вместо этого – ты пробуешь уговаривать меня.
– Меня не изменить, как и тебя. – Ангел с досадой вскинул голову вверх, прохаживаясь по парапету. – Ну и что мне делать?
– Ничего. Но можешь перестать негодовать и присоединиться к моей игре. Цыплёнок нашёл себе нового друга. Хорошего, чистого. Аппетитного. Ты заинтригован? Я тоже.
========== 21. Хорошая сделка, или клиент всегда напуган ==========
– Часть 2 – Дьявол во плоти –
– Скажи мне, у кого ты живёшь.
Ману превратился в детского размера манекен, очень напряжённый, с кусочком омлета во рту. Уберкиллер нарушает ради него график, не спит в девятом часу утра, расхаживает по дому, заглядывает в столовую, игнорирует пятерых сотрапезников, подчёркнуто обращаясь к нему одному, сверкает обнажённым торсом… ну ладно, полуобнажённым.
Омлет глотаться решительно отказывался, оборотень украдкой сплюнул его в салфетку.
– У твоего отца.
– А кто он?
– Э-э…
– Ты живёшь под крылом у дьявола. И сегодня пора платить за гостеприимство.
Никто не подавал тайных знаков, как вроде бы и не сговаривался, но Ангел, Ксавьер, мессир Асмодей (почему этот-то никогда не вмешивается? Ведь может ещё как!) и двое неизвестных крылатых гостей сложили вилки с ножами крест-накрест на тарелки, с синхронностью, достойной команды профессиональных спортсменов, отодвинули стулья, вставая, и покинули столовую.
Ману порадовался, что сожрал немного. После резекции желудка, подаренной мастером-инженером при помощи лазерного ножа, невидимых ниток и очень крепкого словца, аппетита не убавилось, но порции пришлось сократить втрое. А сейчас даже то небольшое количество съеденного попросилось наружу – от всех до единого поднявшихся дыбом волосков на коже. Это не страх, что-то другое болезненно стиснуло ему внутренности в ожидании развязки, замесило фаршем в стальном кулаке. Фу, от гастрономических ассоциаций затошнило ещё сильнее.
– Я предлагаю тебе сделку, – киллер невежливо обхватил спинку его стула, так что Ману пришлось искать спасения у стола, напав на край скатерти, иначе неминуемо очутился бы задницей на полу. – Я позвонил должнику, тот навестил друга, друг шустро передал знакомому, и дальше по цепочке. Моё имя имеет огромный вес на материке. Какую музыку ты слушаешь?
– Всю. Любую. То есть я её изучал, все имеющиеся жанры. Рок, естественно, понравился первым. Дум, гранж, индастриал, модерновая тяжесть, пост-панк, синтетика и электроника, экспериментальное смешение стилей, новая волна, техно с классикой. Но представители не самые популярные, по большей части андеграунд, – Мануэль заткнулся так же резко, как и затараторил, глядя расширенными глазами в полупустую тарелку. На ней валялись четыре зелёные горошины, такой же зелёный лист салата и треугольный, отрезанный с одной стороны омлет. Мокрушник, застывший за пределами поля зрения, хотел довести его если не до медленной голодной смерти, то до смерти от невыносимого ожидания и неопределённости.
– Группу SΩndicate слышал?
– Да, это глубокий андеграунд. Коллекционировать их лимитированные самиздатные диски круто. И я хотел заказать на виниле сингл с их последнего альбома, но ещё не решил вопрос с доставкой, на чьё имя и вообще.
– Незачем. Заберёшь из первых рук. Ты нанят к ним сессионным гитаристом на три недели.
Мануэль с лязгом уронил вилку, но тут же опять нервно схватил.
– А взамен что? Вариант отстать от тебя не катит.
– Ты уедешь. Отстанешь автоматически, но предмет сделки не таков.
– А каков?
– Помолчи.
Киллер отпустил примороженный стул и начал прохаживаться по столовой, размышляя о чём-то – несомненно подлом и преступном. Ману следил за ним исподтишка, гоняя по тарелке горошек, пока тот не выкатился на скатерть. Потом колол вилкой омлет, изорвал в лохмотья. Не то что минуты – секунды казались вечностью, а недопитое молоко в его чашке, казалось, успело два раза свернуться и скиснуть.
– Оставишь мне телефон.
В потной левой руке до сих пор была зажата собранная в складки скатерть. Белый удав наконец отпустил её и против воли шумно задышал. Он боялся ответа больше, чем ругательств матери или побоев брата, а оказалось, бояться нечего.
– Да я и так им не пользуюсь, странное требование. Никому я не нужен, чтоб ещё звонить.
– Это пока. Ксавьер знает, куда ты поедешь, не затягивай с прощанием и сборами.
– Зачем ты помогаешь мне?
– А вот это – предмет сделки.
– Чего? В смысле?
Киллер закончил пеший круг почёта по столовой и остановился рядом. Понятно. Ману вздохнул и выгнулся в некотором смущении, вытягивая из кармана узких джинсов мобильный. Завтрак ему точно не доесть, но интересно, вернутся ли доедать другие?
Демон ушёл в стену, переместившись в закрытый от посторонних кабинет отца. Но в кресле вместо отца, пытаясь раскурить толстую вишнёвую сигару, располагался Ангел.
– Не передумал? – Ди подбросил трофейный телефон в воздухе и поймал в рукав форменной куртки, спрятав, словно козырную карту.
– Я в деле. Должен же кто-то нейтрализовать твоё начинающееся безумие. Что у тебя?
– Ману устранён. Сент-Мэвори заявится ко мне не позже вечера.
– Так это был Сент-Мэвори? Я сталкивался с ним раз, года три назад, в Хайер-билдинг, позже за ненадобностью терял из виду. Он был похож на собратьев из клана больше, чем на двоюродного брата. Но откуда Мэйва знаешь ты?
– Он троюродный. Сложные генные вопросы смежных кланов, я наводил справки, изрядно помучив Мастера, мне было интересно, потому что я – из виду никого терять не люблю. А ты – пропустил куда больше, чем предполагаешь, дорогой. Поработаем сегодня в паре?
– Ты об ELSSAD или?..
– Всюду. Время детское, мне расхотелось спать. Побудь тем, чем обычно для тебя был я. Не задавая вопросов.
– Твоей тенью.
Демон отобрал у него плохо тянувшую дым сигару и раскурил сам. Вернул.
– Ещё одно. Мануэль не должен разболтать, как попал в человечью музыкальную банду.
– Ему достанет смекалки сочинить что-нибудь. Боишься, он запутается во лжи и накосячит?
– Мне нравится его постепенное падение, но часть выдуманных приключений стоит сделать правдой. На северо-западном американском побережье есть что-нибудь вроде консерватории или музыкальной академии? Пусть числится хотя бы номинально. Закажи ему минимальное оборудование для записи. Доставку оформим следующим нашим самолётом.
– Академия есть. Город Бойсе, на границе с Орегоном, там же дислоцируются ребята из SΩndicate. И можно найти временную подработку в колл-центрах, если Мануэля вопрос денег хоть немного колышет. Но откуда столько рвения? Заниматься благотворительностью, как и политикой, принято в старости, когда всё остальное наскучит, Ди.
– Значит, ты тоже не понимаешь, в чём соль сделки? Я сумел настроить помехи моста между нами? Против тебя. Ты впечатлён?
– Юлиус, однажды ты доиграешься. Совершишь проступок, от последствий которого я не смогу тебя защитить.
– Ой ли? Как страшно. О чём я думаю? Не знаешь? Не знаешь…
Демон улыбнулся уголком холодного рта и взял с письменного стола Асмодея длинное красное перо.
*
– Слушай, Кси?
На мне останавливается тяжёлый покровительственный взгляд с оттенком полной безнадёги. Наверное, он считает, что быть старшим братом – ужасное неснимаемое проклятье, вечное к тому же. Ха, он не подозревает, что быть младшим не менее мучительно, и ведь я тоже не могу ничего изменить. Мне не к кому идти, кроме него, а он не может меня не выслушать, раз пообещал заботиться на Земле. Кровные родственные узы – самые дебильные узы в мире.
– Ну?
– Вот ты со своим Ангелом… – я немножко покраснел, окунувшись и совсем не из вредности в похабные мыслишки о чужой спальне и чужой постели. Нормальные оборотни в моём возрасте уже вовсю заводили девушек, редко оставаясь в одиночестве, а я умираю от недотраха, и я сам виноват, что влюбился в монстра. Блядь, что я там спрашивал… – счастлив?
– Тебе-то какое дело? – Ксавьер так напрягся, словно я и правда через замочную скважину к ним в спальню ломился. Он нахмурился и даже стучать по клавиатуре прекратил. А классно же уметь стучать вслепую, я тоже хочу научиться однажды.
– У вас, например, дети крошечные, не поверю, что это добавляет уюта и романтики. Не видитесь вы почти, за завтраком толком не говорите, ведёте себя как чужие. Вы там случайно развестись не хотите? Ты об этом не думал, а?
– Так и знал, что ты полезешь куда-то, в чём не смыслишь ни хрена. Не приставай ко мне больше с такими вопросами.
– Если не ответишь сейчас – не отстану.
Он тяжко-претяжко вздохнул. Превосходно знал, что это – когда я обещаю не отстать. И процедил через силу:
– Даже если бы и хотели развестись, мы не можем.
– Чего?
– Того. В аду не существует церкви в привычном понимании, как и института брака. Всё это было искусственно создано, а основатели – созваны для таких необычных обстоятельств, как моя свадьба с Энджи. Короче: так называемая церковь ада венчает демонов и их избранников навсегда, до или после обряда инициации, когда избранник становится подобен своему демону.
– Подобен?
– Бессмертен. Нет смысла соединять в пару существ, если один из них однажды двинет коней, а второй останется вечным вдовцом или вдовой, оплакивающим потерю. Демоны предпочитают обходиться без потерь, особенно нелепых, которые легко избежать.
– А как ты получил бессмертие?
– Выпил отмеренное мне количество крови. На единицу массы тела надо около столовой ложки, так что травиться целым литром проклятой солёной гадости не пришлось, хватило небольшого кубка.
– Это разве была не кровь Ангела?
– Нет. Не совсем. Пить её чистую опасно для жизни, точнее – опасно, не имея многолетней привычки питаться кровью как таковой и не имея определённых ферментов для усвоения именно его крови, а они вырабатываются со временем. Я его иногда кусал, вкус крови чувствовал, и, в отличие от обычной, она оказалась очень даже ничего. Но сознательно я её не пил, не псих же. Её смешали с кровью родоначальника их фамилии, с кровью командира княжеской гвардии драконов и с… Прозвучит безумно.
– Ну с чем, с чем ещё?
– Из камней, которыми в обилии покрыт Верхний ад, выжали сок. Каменную воду. Не представляю как, но выжали. И добавили в мой кубок.
– Это был последний ингредиент?
– Нет. Для обряда требовалось ещё своеобразное одобрение нашего отца, а так как его давно на свете нет – то какого-то другого мужчины из семьи или, на худой конец, из клана. Согласился дедушка Элерон. У него… ему пришлось выдержать пренеприятное испытание – ему по жилам пустили расплавленное живое серебро. Не спрашивай ни о чём, я сам едва понял. Серебро не было горячим, ты только лишнего не подумай: его не обожгли, не покалечили в обычном смысле. Но я просто не представляю, что ему довелось почувствовать, пережить, пока демоны пытали его. Ну, хотя бы не забавы ради: они проверяли его на какую-то им одним ведомую чистоту, то есть чистоту моей родной крови. По задумке изобретателя этого обряда серебро чернеет, прокатившись по всем сосудам, если кровь недостаточно чиста и хороша. Но оно не почернело. Последние три капли этого серебра мне влили из тела деда прямо в кубок. И вот после этого я выпил его.
– А если бы серебро почернело?
Ксавьер раздражённо провёл рукой по лбу, потом влез себе в волосы.
– Ну не взяли бы меня в «жены»! Почём я знаю. Может, заставили бы чиститься, может, отравился бы осквернённым металлом. Хотя нет. – Его хмурый взгляд немного прояснился. – Я понял. Чистота крови означала родословную клана, в которую не примешивалось никаких грязнокровных чужаков. Генетическая чистота – с точки зрения евгеники. Но, кстати, мой… наш отец был таким чужаком. Может, это перст судьбы – что он умер. Ведь я не знаю, что бы показало испытание серебром, кровь каких змей текла в его жилах… А ведь хотелось бы узнать.
Я жопой почуял, что он вот-вот отклонится от темы, погрузившись в свою обычную меланхолию. Между прочим, кровь Максимилиана текла и в моих жилах! Но я так дико по нему никогда не горевал, как братец. Может, потому что нифига не похож на папашу внешне. И уж наверняка характером тоже в какого-то левого двоюродного дядьку пошёл.
– Ты выпил кровавую бурду из кубка и дальше что? Почувствовал крутые изменения, прилив энергии?
– Блевануть мне хотелось. Мутило очень, и голова закружилась, я сдержался чудом. Смесь отдавала каменной пылью и сырым мясом и огнём нёбо обожгла, а кровь Ангела сделала её отвратительно сладковатой. Я не шёл сам, меня вели к алтарю, ноги еле переставлялись. Я прослушал слова клятвы как во сне, повторил их на автомате, надеюсь, что в правильном порядке, почувствовал, как на палец было надето широкое и тяжёлое, очень холодящее кольцо, и наконец отключился.
– Ну, а потом, потом? Было хоть что-то приятное? Радость от мысли, что ты бессмертен и всё такое…
– Ну, было. Серьёзно, тебе-то что до нас с Энджи? С тобой я это точно обсуждать не собирался.
– Но развода ты не хочешь?
– Нет!
– Без базара?
– Бллин, Ману!
– Ответь нормально, и я отстану, обещаю, клянусь.
– Отношения с кем-то – это не вечный праздник, сладкие объятья и поцелуи. Иногда меня передёргивает от мысли, что у меня есть, м… «муж». Что это вообще так называется. Потому что институт брака на земле у людей и даже у оборотней – явление довольно отстойное, ассоциирующееся с рутиной, ссорами, падением интереса к любимому, отсутствием новизны, скандалами и изменами. Быть с кем-то связанным, ещё и без шансов уйти – бесконечная тренировка терпения и доверия и способности к компромиссам. Это не спокойная зеркальная гладь и тишь, по ней постоянно пробегает рябь, а иногда случаются штормы и бури. Мне претит называться супругом и выглядеть чьей-то собственностью, я предпочитаю слово «партнёр». Равноправный. Где-то любовник, но чаще друг. Или сообщник. Я знаю, что у Ангела есть от меня тайны, уповаю, что безобидные. И чтобы не страдать в неведении, я создаю тайны от него. Это добавляет баланса в отношения, и мне – спокойствия.
– Но ты любишь его?
– Ману, это правда тебя не касается!
– Любишь?
Ксавьер отвесил мне подзатыльник. Хорошенький способ утолить моё любопытство. Ну как же мне узнать?!
Я привычно надулся и заторопился прочь из его серверной.
– Не смей никому проболтаться, мелкий!
– Я тебе не мелкий! – но сам почти ревел. И вовсе не от обиды и затрещины.
Что бы там ни понял Ксавьер о своей женитьбе, а я прошарил намного больше.
Главный священник пекла если и венчает демонов, то намертво, чтоб они не разбежались. Это значит, они должны сто раз подумать – оно им надо? Можно ли быть полностью уверенным в ком-то? Планировать свою жизнь на миллион лет вперёд? Сколько же всего надо взвесить, прежде чем решиться? Честное слово, решаться должны или самые умные и опытные, прошедшие вместе огонь, воду и медные трубы, или безоглядные психи, готовые очертя голову бросаться в неведомое. А Ксавьер не похож ни на первых, ни на вторых. Но он еврей, мы оба евреи… Означает ли для него женитьба таинственную и очень извращённую сделку с дьяволом?
