Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"

– Эти ребята профессионально умеют делать деньги, любят деньги и не очень любят просаживать их зря. Фактически они в Гонолулу на отдыхе, но большой бизнес не отпускает их ни днём, ни ночью, и они продолжают списываться и созваниваться с главами своих финансовых департаментов, загорая в шезлонге, трахая элитных проституток и попивая холодные тропические коктейли. Они хорошо скрывают частную жизнь от посторонних, да и мало интересуют папарацци, охочих до их звёзд-подопечных, а не до них самих. Поэтому никто не знает, что два директора с заместителями остановились в этом отеле, хотя их даже регистрировали под настоящими именами. Они могут быть не рады внезапному вторжению, поэтому ты уж постарайся вдохнуть поглубже и уложиться в шестидесятисекундную речь. Прояви всё своё животное очарование, срази манерами и голосом. Не думай. Ощущай их добычей – большими жирными курами, а себя – удавом. – Темптер, превратившийся в некую свою земную копию в потертых джинсах, армейский сапогах и мотоциклетной куртке, указал на белую дверь с серебряной табличкой «413», немного не сочетавшуюся с бревенчатым домиком в кантри-стиле. – Апартаменты пятикомнатные, не блуждай там, а сразу бегом на балкон: они сели за первый завтрак.

– Мессир, мессир! – конечно, он такой уверенный в себе и не замечает, что я сейчас от волнения грохнусь. – Я боюсь наложить в штаны. Я… да я не знаю вообще, что говорить!

– Пока я в этом облике, не зови меня мессиром, ну странно же звучит. Я Арчер.

– Они меня съедят!

– У их телохранителей пересменка, у тебя в запасе три минуты. Я в фойе покурю.

– Мессир!

Ага, где там, он испарился в своём неповторимом стиле, без следа. На крыльце под дверью лежала пластиковая карточка – они тут служат вместо ключей, вставляются вертикально в замок. С двух сторон они белые, но мою измарал красный нестираемый маркер. Чей-то крупный угловатый почерк аж сочился краской от ехидства, я услышал в голове этот холодный и засовывающий в могилу голос, пока читал:

«Ты серьёзно боишься их отказа больше, чем моего? ²»

Моё сумасшедше колотящееся сердце спотыкается и ложится. Живым мертвецом я прохожу на отнимающихся ногах путь от порога до… пожалуй, до террасы: для простого балкона тут слишком просторно и всё увито зеленью. Одна женщина и три мужчины в том возрасте, что я обычно называю «старые пердуны», сидят за овальным столом, пьют что-то, но тарелки ещё пустые. Наверное, столик из ресторана прикатит как раз их секьюрити. С минуты на минуту.

В груди появляется стук, но такой сильный, что в ушах шумит скорый поезд. Я говорю и не слышу себя, только перевожу взгляд с одного лица на другое, на третье, машинально отмечаю, что они загорелые, в меру морщинистые и… ухоженные, что ли. Выглядят в сто раз лучше, чем мать, хотя она их моложе. Смотрю на мужчин, внимания дамочки боюсь. А вдруг она у них самая главная? Но я прекращаю думать вредоносные мысли, пока рот что-то выговаривает, мои шестьдесят секунд давно на исходе, а меня не перебили, не прервали и не попросили уйти. Я судорожно вздыхаю, сжимая ладони вместе. В следующий момент я стою ногами на их столе. И, клянусь, не знаю, как я там оказался. Забрался выше перил, меня обдувает свежий ветер с океана, я вспоминаю, что мессир говорил о Луне и её приливных силах, а шум локомотива в ушах наконец-то ослабевает.

– …а демозаписи вы получите сегодня по почте с пометкой “Ice Devil”. По аналоговой, разумеется, мини-CD принесёт курьер: я не хочу, чтобы цифровые копии попали к вам в папку «Спам» и в мусор. Но их затем отправлю тоже, по первому требованию. Вы опасаетесь, что получите очередную заунывную песенку о любви в нише фальшивого independent, которая давно заполнена и переполнена, или экспериментальный арт-и психоделик-рок, который не раскупался нормально со времён Pink Floyd. Я предлагаю вам тяжёлое звучание альтернативы, намного тяжелее NIN и Ministry, но достаточно мелодичное для клубных танцполов – в сочетании с фасадом поп-бойзбэнда, который соберёт вам полную кассу и стадионы. Со мной в группе будут ещё четверо – такие же, как я. Или ещё лучше. Всмотритесь, а я ведь даже не вокалист. Я разговариваю как ребёнок, и вы можете смеяться надо мной – я не обижусь, я и есть ребёнок, который предоставит вам генеральную доверенность от родителей на свою деятельность и право подписи. Каждый из нас хорошо знает, чего хочет. Вы получите своё. И поможете получить мне моё. Если я ребёнок, то это – мои конфеты. Я назвал цену. И если откажете вы – на гитаре, висящей у меня через плечо, заработают миллионы ваши конкуренты.

Сложно понять, кто говорил моими устами, но сам бы я такую речь не подготовил и тем более не выдал бы экспромтом. Она забрала у меня все силы, так как затем случился обморок – ментальный, не физический. Я замолчал, продолжал стоять прямо, даже связно ответил на несколько вопросов (вполне вероятно, что невпопад), но сознание отключилось, и глаза мои, широко распахнутые, ничего не видели. К счастью, из домика меня провожала уже охрана, не грубая, но придерживавшая за плечи – чтоб я, видать, с дороги не сбился. На посыпанную песком дорожку был выброшен учтиво, с просьбой никогда так больше не врываться. Да я с радостью… если б это от меня ещё зависело. Тело перестало слушаться очень не вовремя, но меня подхватили железные, пропахшие никотином руки Арчера (я ему бессмысленно улыбался и в глубине уснувшей души ржал с имени), на них очень удобно было висеть трупом, пока он нёс меня наружу. В себя я пришёл уже верхом на ревущем мотоцикле, намертво вцепился в водителя, испугавшись, что слечу с сиденья нафиг. Попросил остановить, чтобы как-то осмыслить себя и пережитое, мне нужна была пауза тишины без сумасшедших поступков. И ещё хотелось поскорее открыть багажную сумку и убедиться, что вместе с гитарой я увожу заветный… Но мессир не послушался, так что я покорно дальше ехал в Хайер-билдинг, сдерживая тихий истеричный плач и не веря своему счастью. Лицо горело, в раскалывающейся голове всё потихоньку смешивалось и размешивалось. Смогу ли я когда-нибудь снова быть прежним? Нормальным? Чувствовать в себе эту норму?

Остаток дня я посвятил максимальному давлению на группу – не все её участники мне нравятся – и дал выход своей давно копившейся агрессии. Тот таракан Дилан за барабанной установкой не заслужил, чтоб я о нем ещё и думал, поэтому я просто его прикончу. Но как-нибудь потом.

Что мы имеем на сейчас?

Боссы Warner обещали контракт: терпимый, не кабальный, с отчислением двадцати процентов с продаж. Выходит, возраст не помеха, я что-то подписал не слезая со стола и, кажется, должен им дебютный альбом в альтернативном танцевальном звучании – на десять-двенадцать треков плюс бонусные песни для лимитированного издания в Японии, одна или две, и всё это надо устроить в течение полугода.

Мокрушник обещал для фронтмена какую-то стерву-стилиста, мне страшно, что в его устах означает «стерва»: Мэйв и так травмирован каким-то «диким котом», я боюсь упустить его крышу под воротами в психушку, хоть он и уверял, что с ним полный порядок. Забирать его на машине в семь утра после очередных непристойных приключений – то ещё удовольствие.

Ксавьер вот ни хрена не обещал, но конечно купил мне басуху, даже две – брат мечты, такой заботливый, что ущипните меня.

Кто-нибудь ещё что-нибудь полезное обещал? Мессир папчик намекал на большую движуху в скором времени, но я не понял, какими шишами за его любезность расплачиваться буду. Мне и сегодняшнего «шоу» много. Он такой загадочный, когда в хорошем настроении, ещё ни разу не говорил о простых вещах и чтоб напрямик. И с Мэйвом тоже в сплошные шарады играл, но когда смотришь со стороны – это смешно. Всегда, когда не ты участник беседы.

Я хочу снять клип. Студия-трансформер не предназначена только для полётов в космос, грех ей простаивать из-за нехватки людей в группе, я готов режиссировать сам и хоть сейчас. Интерактивные панели сложились в несколько нужных мне интерьеров: обшарпанную тёмную комнату с одним зеркалом, кучей лезвий, запачканной кровью табуреткой и петлёй под потолком; заброшенное складское помещение с красивым дощатым полом, набитое ящиками с взрывчаткой и дырявой крышей, сквозь которую щедро поливает дождём; и самое сложное – средневековая башня-темница с подземельем. Там несколько смен декораций и локаций внутри башни, есть камеры, где томятся закованные в цепи узники, круглая пыточная и лестница наружу, где предстоит выломать из окна прутья, чтоб сбежать. Отдельно ещё есть место, где вокалиста подвесит над землёй, снизу и сверху обездвижит и обовьёт металлическими вервиями, гибкими как лианы. В таком положении – буквой X – он должен будет петь, так что микрофонная стойка не понадобится, микрофон прикрепим у рта. Я всё запрограммировал и сохранил в системе. В чём самая адовая прелесть студии? Это не какие-то телевизионные экраны фоном или неосязаемые голограммы: дождь пойдёт по-настоящему, доски пола будут скрипеть и прогибаться, кровью с табуретки можно измазаться, и тросы тоже не нужно заказывать отдельно – трансформирующиеся панели выпустят их сами, и выглядеть они будут как стальные. Разумеется, на генерацию и загрузку оборудования нужна масса времени, даже здесь работает наука, а не черная магия (хоть и смахивает на то), поэтому я сохраняю подробную программу для клипов внутри студии заранее. Больше трёх нельзя – устрою перегрузку. Мечтаю о съёмках с опытным клипмейкером по пути домой.

Тщательно вылизал и отполировал шесть песен, окончательный выбор из них сделаю вместе с Сент-Мэвори. Он много пропадает на своих работах. Хоть бы не попал опять в беду. Я рад, что он переселился к нам из общаги оборотней, его комната на четвёртом этаже через дверь от моей. Но я не рад, что мокрушник смотрит на него. Запросто шастает к нему в любое время суток, я же всё слышу. А теперь ещё и одевает. При Мэйве Демон был со мной ненормально ласков, проявил внимание. Если это были те, обещанные им игры… Он такой конченый лжец и лицемер?

Нам позарез нужно поговорить. И я постарался бы не реветь и не обвинять его в скотском поведении, словно он что-то мне должен после… того единственного секса, после довольно классной вылазки в гараж и перестрелки, после всего, что я пережил, прилетев с Марса на Землю и моментально угодив в его лапы. Сколько боли я мог бы на него вывалить. Но она уходит в очередную злую песню и музыку. Диалог невозможен, он проигнорирует любую просьбу. Гад, надёжно запертый в презрительном молчании, а я – лузер, безуспешно подбирающий к замороженному сейфу ключ. Напишу об этом, чёрт возьми. «Ящиком Пандоры» назову. Симпатичный сейф, который лучше не вскрывать. Из него вылетит беда, которая не стоит, наверное, такой сильной жажды обладания. Почему я всё равно хочу? Что ищу я в пятом всаднике Апокалипсиса? Его тело, его естество, его алые нашивки, чувство собственного превосходства, потому что покорил то, чего не покорит никто? Требую взглядов, полных страха, уважения и зависти – потому что я завоюю не человека, не оборотня, а обуздаю шторм, надену корону бури? Что я буду делать с такой страшной победой? Мучиться потом всю жизнь? Захочу обычных отношений, но меня не отпустит монстр, я прочно застряну в плену у взбесившейся стихии? Я уверен?

Я снова вспомнил слова Кси. Церковь ада венчает единожды и навсегда. Жизнь будет не веком, а вечностью. Я готов заниматься музыкой под боком у чудовища пятьсот лет? Тысячу? Десять тысяч? Может, я болен? Не любовь, а наваждение, а даже если и любовь – от неё наверняка существует лекарство?

Мне страшно. Я только что внезапно повзрослел. Но план нисколечки не изменился. Потому что…

– Киллер? – Это я не мечтательно вслух лепечу от избытка обожания, и не в ненависти, и не в сомнении. Это он возник передо мной из нескольких теней в углу комнаты, и у меня резкий выдох в испуге от внезапности вторжения, хорошо хоть не крик.

Ему плевать. Поманил меня движением головы. Я снял гитару и подошёл.

– Мы начинаем официально встречаться. Можешь жить в моей спальне. Не жди меня в ней по ночам, правда. Никогда не жди. Я продолжаю делать всё, что хочу, ты – тешишься, что для других мы пара. Но этого никогда не будет. Ты мой фасад, прикрытие для более интересных и важных дел. Я разрешаю тебе посещать выездные полигоны ELSSAD раз в день и искать меня в Хайер-билдинг. Ты можешь рассчитывать на публичные знаки внимания, можешь говорить всем, что ты со мной.

– А ночью плакать в подушку? – вырвалось само неосторожно, пусть шёпотом, но очень возмущённым – я не мог контролировать себя, голос в секунду обозлился и охрип. – Зачем тебе? Зачем ты так поступаешь со мной?!

– Мне надоело говорить. За твоей спиной включена камера, она пишет видео, но не звук. Можешь поцеловать меня, только не притрагивайся руками.

Комментарий к 29. Аукцион, или некоторые вещи не продаются

¹ Буквально «город оборотней». Асмодей двусмысленно окрестил так Хайер-билдинг.

² В оригинале «Are you really afraid of their NO more, than of mine?»

========== 30. Философия кровосмешения, или кол в два сердца ==========

– Часть 2 – Дьявол во плоти –

Он бил меня по лицу с огромным ожесточением, а сквозь крепко стиснутые зубы в меня летели дополнительные удары-крики.

– Паскуда! Сволочь! Какая же ты дрянь! Подонок конченый, ржущей мертвечины кусок! Садист поехавший! Ну как случилось, что мы отродья одного отца?! Молчишь? Вот и молчи! И не смей мне нагло улыбаться, скотина мерзопакостная!..

Он бил и бил. А я – наслаждался. Ничего не могу с этим поделать. Любой другой, кто вздумает меня покалечить, не нанесёт ни малейшего вреда: Матушка затягивает и дыры от пуль, и синяки с ожогами, и ножевые порезы одинаково быстро и бесследно. Истечь кровью я могу ненадолго, если нанесу ранение себе сам. Или если нанесёт кто-то очень древний и тёмный, наделённый властью от Матери, с козлиной бородкой¹. И только от ударов любимого брата меня накрывает дикий потрясающий эффект – сильнейшее, почти животное возбуждение. Он разъярённо вбил в меня кулаками столько чистой энергии, что я не могу не смеяться, она распирает меня, это же… щекотно. Куда мне её девать? Если есть лишь один путь – обратно. Вложить в Ангела растраченную почём зря световую мощь посредством квазисекса, то есть посредством сверхсильного непристойного синтеза, что частично разрушает оболочки наших тел и сливает нас ненадолго в первозданное нечто… и чего Энджи сейчас явно не жаждет. Хотел бы меня прикончить, душа моя? А как? Я объёмный контур ночи, густая рельефная тень, обманчиво живой, но при этом нисколько не мёртвый, отлично умеющий доставлять проблемы и причинять боль.

– Ну довольно, остановись, твои кванты света не взорвут меня, переполнив, на миллион щепок я не разлечусь, как бы ты ни старался. – Я пропустил удар в глаз и зажмурил оба. – Дорогой, это бесполезная трата сил. Ты меня слышишь? – Я подождал, пока он съездит мне по уху, с ругательствами выпутается из длинных волос и вернётся к лицу. – Малыш, это просто мои губы, ты их кулаками не в кровавые лохмотья размазываешь, а бурно целуешь, хватит, всё.

Энджи не слушал, а я всё-таки хотел вернуться к диалогу. Тьма, не дожидаясь моих просьб, сгруппировалась и обволокла его, поглотив с головы до ног, он очутился в густой и плотной кромешности, что как бы была мной и жила во мне, но одновременно я был вовне и существовал отдельно. Ангел не мог пошевелиться, схваченный крепко-накрепко, и орать на меня тоже не мог – звук тут не распространялся. Я раздел его с умеренным сладострастием, обласкал прекрасное, подрагивающее в бешенстве тело, вошёл в немо открытый рот и отключился, переставая быть только собой, немного перетекая и превращаясь в него – как и он в меня. Архивариусы должны помочь разузнать, что происходит, пока мы в неполном слиянии. Единственное, в чем я уверен – что мы неуязвимы и недоступны для контакта с кем-либо, пока синтез не закончится. Но остальное лежит за гранью, и это мучает меня.

Мы освободились друг от друга и вновь ощутили себя обыкновенно на его супружеском ложе примерно полчаса спустя. Ангел был подо мной, кричаще обнажённый, раскрытый, но не злящийся, только уставший. Не скинул меня на пол и не припечатал острым словечком. Обхватил мою шею, прижал щекой к щеке и губами к уху. Моими губами – к своему уху.

– Ненавидеть меня легко и приятно, – произнёс я вполголоса, приняв приглашение. – А попробуйте меня такого любить. Пока удавалось тебе. И никому больше.

– На карте чистоты и добродетельности острова² Мануэль светится ярче всех скорбью и отчаянием. Ты плюёшь в его душу, травишь и парализуешь. Его любящую душу. Говоришь, только мне удавалось?

– В нём бурлят многие страсти, завистью и ненавистью он ведом тоже.

– Я говорю частенько, что ненавижу тебя.

– Только говоришь. И болишь, душечка моя горько-сладкая.

– Не называй меня так.

– А ты не попрекай унынием других. И не возгорайся опять праведным возмущением. Разве мы мало покувыркались? Хочешь ещё меня «наказать»? Более плотски и грубо?

Он промолчал, но прижал мою задницу крепче. Целую его медленно и беспорядочно, между ключиц и вдоль громко пульсирующих подкожных сосудов. Втайне я хотел бы побыть просто его пылким кровосмесительным любовником, хоть на пару дней, на день, на один жалкий час. Жаль, что это невозможно. Мне никак не ощутить его телесность чужой и отдельной, а себя – независимым от него и завершённым. Но ведь любопытно, от чего при сексе кайфуют нормальные люди и оборотни. Любопытно сравнить. Откуда я знаю, что наш «секс» лучше и приятнее? Хотя мне хочется так думать.

– Не лучше. Приятнее – смотря на чей вкус. Он в корне другой. И им нечем воспринять удовольствие, которым нас накрывает от субатомного взаимопроникновения – не языком же, засунутым куда-то. И не членом…

– Ссорящиеся и затем экзотично трахающиеся боги – забавное зрелище для них было бы.

– Я не подписывался их развлекать. – Ангел рывком сел на постели, меня тоже подняв и выпрямив на себе. – Ману, Ди. В последний раз спрашиваю.

– В последний раз не отвечаю.

– Мамаша Тисс беспомощна, и сыновьям плевать на её мнение. Но мы не должны ссориться с целым кланом. Если до Элерона дойдут слухи…

– Седьмое солнце ада, любимый, а для чего я, по-твоему, официально предложил цыплёнку отношения? Забочусь о твоей треклятой дипломатии и деликатном межрасовом конфликте, забочусь об имидже корпорации. Все, кому надо, – знают назубок, что произошло. Так же, как и знают, что ни одна моя жертва не является настоящей жертвой насилия. Кто посмел бы не стонать и не просить меня сильнее и глубже? Кто не смотрел на меня требовательно, голодно и пьяно? А кто не проронил следователям и врачам ни слова? Знаешь кого-то, кто не желал бы повторить? Я думал, что проучил его, так как сделал всё по-настоящему мерзко. Я честно хотел его отвадить от себя гнусной жестокостью. Мне не жалко опуститься до самых дерьмовых поступков, если я уберегу глупых детей от дальнейшего схождения вниз и разрушения, и себя уберегу идти с ними по этому пути. Но помнишь, что я говорил в тот день, когда он прибыл? Тьма тащит его ко мне намеренно, продевает длинной ледяной иглой ровные и прямые стежки. И раз он не противится – в момент, когда он пройдёт до конца и встанет со мной рядом, я хочу, чтоб он был готов встретить меня лицом к лицу. И чтоб встал вровень. Не смотрел снизу вверх. Иначе он умрёт, сломанный.

– А если не выдержит-таки? Если умрёт? Наперекор твоим сомнительным усилиям. Или как раз благодаря им.

– У нас большая семья. И пока мы шпионим друг за другом, хитрим и скрытничаем, и играем в странные игры – папа присматривает за нами. Следит, чтоб не заигрывались.

– Хочешь переложить всю ответственность на него? Ну ты и сволочь. Опять.

– Хочу сказать, что я не совершенство, как опрометчиво верят некоторые. Достаточно вспомнить, что свою недолгую жизнь тут я начал с чудовищной ошибки.

– Это был чудовищный грех, а не ошибка. Гадость ты вселенская. И ты ни хрена не исправился. Но ты радуешь меня… парадоксально. – Он горячо обдул меня лёгким вздохом. – Ты неизменен. А мне нужна стабильность в столпе зла. Раз уж другого столпа нет, больше не на что опереться.