Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)
– В вещах, связанных с риском, есть такое понятие как чутьё – антинаучное, но отменно работающее. Хорошее чутьё подсказывает, кого нужно отрывать с руками и уносить, пока не унесли другие, а кого – десятой дорогой обойти. Нормальный ответ, тебя удовлетворит?
– Никакая команда не захочет быть вечно на разогреве. Но кадровые перестановки не означают автоматом, что свершится чудо. Прости, я не тот случай. Честно, не тот. Ты даже не знаешь, вдруг я шизанутая истеричка и сварливый гений в одном флаконе? Со мной будет сложно работать и ещё сложнее – найти общий язык в перерыве между тяжкими трудами.
– Цену себе набиваешь? Намекаешь, что мы разных полей ягоды, я лузер, а ты сразу прибился к победителям?
– Нет, нет, не смей начинать меня ненавидеть. Давай я лучше с удовольствием поработаю с вами, когда уже сделаю себе имя, м? Я вас не забуду. Не забуду никого, с кем был в начале, в заднице и безвестности.
– Обещания любой дурак может давать.
– Слушай… – идея блеснула наитупейшая, но других у меня не бывает. И я достал драгоценный плектр с ДНК киллера. – Я за этот маленький треугольничек брюхо кому-нибудь вспороть могу и протащить печень через все двенадцать метров кишок. Я отдам его тебе – при условии, что ты его нигде не профукаешь, не заберёшь на сцену, чтоб там нечаянно уронить в зрительский зал, и не забудешь в кармане старого пальто. Я вернусь за ним, потому что не смогу не вернуться, и если ты заикнёшься, что я ошибся адресом – пострадает уже твоя печень.
– Воу, остынь. Ты и правда слегонца шизанут, дружок. Но, вижу, ты не шутишь. Ладно, с излишними подарками завязывай и больше никому не предлагай, а то неправильно поймут. Вот мои координаты, обычные и сетевые, – Эрл протянул визитку. – Я тебе верю. Свяжись, как только почувствуешь, что готов записать что-нибудь горячее и заводное. Я не ржал только из уважения к ночной скрипке, но со стилем ты пальцем в небо попал: играем мы классический рок и heavy с балладными вставками. Тёлочки в школьных юбках, выпивка и мотоциклы прилагаются. Глаза хоть разуй на мою бороду, – и он нахлобучил обратно кепку.
А ведь верно. Он типичный здоровяк-байкер, типичнейший. Пузо пивное разве что не отрастил. Но я так боялся, что он пристанет, что в погоне за мелочами упустил главное.
Нам принесли заказ, мой хищный голод был наконец утолён (даже тыквенный суп показался пищей богов), а голова перестала кружиться. Мы сосредоточенно жевали и глотали минут пятнадцать, прерываясь только на кивки официанту, желавшему лично доливать мне вино и уносить тарелки по одной.
– Я не умею прощаться. Но нужно топать в номер, пиликать на скрипичных струнах дальше, я всё ещё не доиграл главное соло, фальшивые ноты на середине выдаю.
– Попробуй взять октаву пониже. Сыграй то же самое на нормальной гитаре. Послушай, как отзывается инструмент, в каком месте и что ему не нравится. Нащупай свою слабость и бей в неё со всей дури. Удачи, – Эрл бросил на стол сотенную бумажку. – Не парься, я угощал. Задержусь, возьму ещё пивка. А ты давай, покажи класс.
– Спасибо…
Это был первый и единственный человек, который вёл себя со мной по-человечески. Я обещаю не терять его визитку, на крайняк – просто вспомню название коллектива, в котором он барабанит. «Горящих ублюдков» сложно забыть.
DSI встретили меня в номере в полном составе и при почти полном параде: Дарину догримировывали шею неаппетитной чёрно-коричневой краской, Фабрис примерял модный кожаный пиджак на голое тело и к нему в придачу длинный галстук, а Виктор, как обычно, стал жертвой моих глупых вопросов.
– Для саундчека поздно и чересчур роскошно, автограф-сессия, наоборот, была заявлена вечером перед концертом, рановато вы подорвались с наведением устрашающей красоты. Вик, что я пропустил?
– Headbanger утром связался и попросил у нас интервью. Но одновременно пришли журналисты из европейского Sonic Seducer, местных Ray Gun и Vibe. Для полного набора не хватало только Rolling Stone. Мы коротко посовещались с Рэйнбоу и Чиби и решили дать совместную пресс-конференцию. Это здесь, в конференц-зале отеля: нам повезло, что он сегодня ни за кем не зарезервирован, аккредитованных фотографов и репортёров уже запустили, но туда подтянутся и простые слушатели, минут через двадцать, яблоку будет негде упасть. Наш выход через десять минут, прогоним с «бёздеями» вопросы. Ты с нами?
– Нет. Я не готов и не хочу всё испортить. Вы идите, а я тут… – я указал на гитару.
– А Эмили тоже не пойдет, – вставил Дарин с многозначительной ухмылочкой. – Жаловалась, что голова раскалывается, заперлась у себя. Вы с ней точно не сговорились?
– Разумеется, как только вы все свалите, она меня оседлает и попытается обеспечить себя золотоволосым потомством с двойным талантом на музыкальном поприще. Ты такого ответа ждёшь? – я щёлкнул Дарина по носу. Вообще-то я ещё мал думать о продолжении рода, я сам – такое незрелое, едва отпочковавшееся продолжение. Но это не значит, что я не думал… приходя в тихий ужас и труднообъяснимую панику. Секса Эмили может хотеть сколько угодно и пытаться соблазнить меня снова и снова, но я надеюсь, что в её мечтах карьера стоит первее семьи и детей. Что касается моих собственных мечтаний, то мессир папчик наколдует нам с Демоном. Что-нибудь. Когда-нибудь. Желательно, лет через сто, не раньше.
Они ушли, дружно смеясь, Фабрис долго тискал меня на прощание, ревность так и сквозила в его крепких, довольно болезненных объятьях. Я вытерпел, отнёсся понимающе. Вечно женщинам позволено быть актрисами, шлюхами, впадать в смелые излишества, очаровательно моргая или дуя губки на все нападки, ссылаться на свою сексуальную природу, иррациональность и загадочность – и продолжать игру в раздевание. А мужчины вынуждены сдерживаться и вежливо улыбаться сквозь сжатые зубы, им-то вольности с рук не сойдут. Или они будут откровенно похожи на маньяков. Вроде Реджи Вильнёва.
Я воткнул модернизированную гитару в усилок и сверился с часами. Концерт начнётся в восемь. Надо заново перебинтовать пальцы, им предстоит дожить в относительной целости до вечера, сдохнуть на сцене, а после… да ничего после, если нас ждёт триумф. Там хоть трава не расти.
Дарин заботливо оставил мне заготовленный техниками сет-лист, его приклеят у микрофонной стойки Виктора и ещё в трёх местах сцены, где предположительно встанут гитаристы и клавишник. Схема сцены мне понравилась, много пространства для прыжков. Кстати, а клавишник-то где? Если швейцарский Марк за ударной установкой, Вик солирует голосом и поддерживает ритм-гитарой, Дарин с вечно отсутствующим видом мучает бас, а Фабрис на лид-гитаре. Неужто наш громкий синтетик-рок остался без главного синтетик-ингредиента?
«Кто за синтезатором?» – меня в тревоге аж тошнило, пока набирал Виктору сообщение – носом набирал, пальцы окончательно отказали.
«Грейс Колд до последнего тянул резину, колеблясь, пока не заявил, что слишком обижен лично на меня, и послал предложение о перемирии лесом. Эш Рекси до последнего отнекивался, уверяя, что не подходит нам, но получил визу. Скромник. Он летит. Доберётся сюда в течение двух часов, думаю. Не волнуйся, он знает репертуар. Тебе не придется подменять клавиши, только струны. V.»
Любят же итальянцы впрыгивать в отъезжающие поезда и самолёты. Но лучше так, чем никак, на синтезаторе я играть не учился. Перевернул телефон экраном вниз, чтобы возможные новые сообщения не отвлекали. Вдохнул и выдохнул, радуясь тому, как легко дышится. Конец света отменяется. Обнял гитару, примериваясь к новому пассажу.
Дверь душевой открылась, выпустив сначала клубы пара, а потом Эмили в полотенце…
– А что, мультяш, никого?
…уже без полотенца, с мокрыми волосами. Даже если я (где-то в глубине души) хотел тактично отвернуться, шея одеревенела, и я пялился. Пялился и благодарил бога за отличное зрение. Соски на высоких грудях сильно розовели и торчали, хотя в комнате было тепло, даже жарко. Кажется, я умудрился промычать какой-то ответ, но какой – хоть убей, не помню.
– Молчи про своего крутого парня. Представь, что я твоя скрипка. Гитара. Лучший инструмент. Поиграй на мне. Не больше, – она села передо мной на круглый прикроватный пуфик, спокойно и бесстыже расставив ноги. Ноги требовали у меня ответа. И груди. Чёрт.
Нельзя просто взять и послать мокрушника в жопу. А обычное мужское «нет» я сказать Эмили не могу – потому что совру, и она прекрасно видит это. Я хочу её. И у меня больше не осталось отговорок. Те, что выдал, не действуют. Хотя вот, последняя.
– Я не… не имел интима с женщиной. Покрою себя позором, а ты всю оставшуюся жизнь потешаться надо мной будешь.
– Только полтора месяца тура, – поправила она с непроницаемым лицом. – Не имел женщин? Ну так сейчас поимеешь. Отсутствием опыта ты меня не отпугнёшь, все мы когда-то были неумелыми лузерами в постели.
– Ты пожалеешь об этом.
– Ни в коем случае, мультяш. И приложу максимум усилий, чтоб не пожалел ты.
Легко дышалось мне меньше минуты, рано, бллин, обрадовался отмене конца света. Печально зарубил себе на носу, что расслабляться вообще нельзя. Отдал Эмили свою руку. Ожидал, что она опрокинет меня или как-то ещё набросится с горячностью оголодавшей тигрицы. Но она вполне сдержанно поцеловала побуревшие бинты на моих пальцах и жестом предложила мне самостоятельно выбрать место и позу, лечь и уложить её.
Не думать о киллере было невозможно. Представлять его – да, частично. Мне повезло, что моя кабаре-дама была столь стройной, ловкой и обученной исполнять сложные танцы. Её пластичность не напоминала пластичность Демона, но подменяла её, и весьма удачно. Я обнаружил себя там, куда подсознательно сильно хотел – между её округлых отвердевших грудей. Прикосновения казались знакомыми, волнующими кровь и воображение, ничего странного и шокирующего. А естественное тепло, то есть жар её тела – бальзам на мои раны, причиненные моргом и устрашающими улыбками Ди, теми гнусными, похожими на лезвия хирургических инструментов. Конечно, я не совсем бестолковый баран, инстинктивно понимал, чего от меня ждут, куда я должен войти, как придержать партнершу по «танцу» и как двигаться, но… наверное, делал это без должного запала и страсти. А её человеческой похоти на нас двоих не хватало.
– Тебе как будто больно, – прошептала Эмили, в один момент остановив меня. Я всё ещё находился в ней, и глубоко: она бессовестно насадилась на всю длину члена, прежде чем улучить этот момент. – Тут, – она дотронулась до моего лба.
– Мне действительно больно. Я предупреждал…
– Нет, я не пожалею. И тебе не позволю.
Дальше она слушала меня между многоточиями молчания, каким-то образом разгадала, что меня терзало. И если продолжала жаждать из моего тела сатисфакции, привычной с другими секс-партнерами, то скрыла это тщательно, уступила и пожертвовала своими интересами – ради заботливой нежности, которой окутала меня целиком, с головы до пят. Ничего подобного я ещё не ощущал, мне казалось, что это невозможно – прикасаться настолько мягко и… правильно, что ли, с необходимой теплотой и вниманием – не узнав меня, не проведя рядом много дней и ночей, не изучив слабые и сильные стороны, не… не поняв как следует, короче. Но она понимала, ей хватило секунд. Возможно, это была магия женской природы, что не всегда служит эгоизму, а может, личная магия Эмили, взращённая из биполярного расстройства и тяжёлых сексуальных травм.
Переходя из платонической благодарности к скучной физике тел: я не кончил, я был слишком расслаблен, отданный её божественным рукам и рту, это больше не напоминало секс, я, собственно, и не хотел, не чувствовал животного возбуждения, даже целуя её груди, даже умирая от твёрдости сосков. Вряд ли Эмили имела целью ввести меня в состояние тантрической нирваны, но я был очень близок к нему. И, расслабленный уже до предела, задремал… так и не вынув член. О чём я узнал, конечно, потом, по пробуждению. Наверное, это было наиболее позорно с точки зрения мужской этики в интимной близости, но она не освободила от меня своё тело, я спал на ней и в ней, и… и хорошо, что она запирает комнату.
Дремал я недолго, не больше четверти часа. А проснувшись, молча сообразил, что случилось. И она тоже не комментировала, только тяжело дышала: мой член, со всех сторон объятый её упругой сочащейся плотью, был каменным и находился далеко не в состоянии покоя. Краснея, я немного поизучал её лицо с влажными безумными глазами и приоткрытым ртом, нашёл её черты ещё прекраснее, чем обычно, прочитал обрывки мыслей и присосался к пресловутым вставшим грудям – так жёстко и грубо, как ей того хотелось. Хорошо, что все ушли на пресс-конференцию, стены-то хилые, пропускают скрипичный плач, не говоря уж про выразительные женские стоны и вскрики. Я… сделал с ней еще пару хардкорных вещей, оставивших красные следы на коже, сам так и не кончил, но её до оргазма довёл. И с некоторым аппетитом слизал солёный пот с её живота и бёдер, его капельки меня приманили. Повинуясь её непристойным мысленным просьбам, сунул член ещё в рот: ей хотелось распробовать меня напоследок, прежде чем я, дико сгорая от стыда, перейду в отчуждение – и ради самого себя, остатков совести, и чтобы дать время собраться, привести в порядок не только одежду, но и голову. Вик и компания ничего не должны заподозрить. Но, признаюсь, видеть и чувствовать своё достоинство, крепко стиснутое её губами и оплетённое языком, и этот взгляд, снизу вверх… дорогого стоило. И я правда не пожалел о том, к чему она меня склонила. Развратница.
А что же мокрушник? Так и не ушёл в жопу, оставшись наблюдать и насмехаться в башке, в каждой виноватой и сумбурно извиняющейся мысли.
А теперь – гитара, выступление, концентрация, всем выйти.
Я выгребаю мусор, закрываю перед носом Эмили дверь и утомлённо облокачиваюсь на включенный усилок. Три с половиной часа. Я хочу запомнить одиночество в преддверии толпы, у меня трясутся поджилки и живот крутит в страхе и предвкушении. Большая сцена, первый выход.
Пожалуй, пойду поблюю.
*
Я запомнил последний сон – тот, что привиделся перед самым пробуждением. Три красивые женщины в свободно ниспадающих белых одеждах лили воду из больших кувшинов. Вода текла трёхцветной рекой, синей, красной и золотой, в три параллельных потока, не смешиваясь. Река изгибалась, потоки переплетались, втекая друг в друга, но всё равно не смешиваясь. А потом водопад… и вода с шумом низвергалась в никуда, терялась, просто исчезала в пенных брызгах. Как будто в космосе. Как будто вакуум поглощал или распылял. Чернота, и в ней медленно проступали далекие звёзды.
Солнце грело нижнюю половину постели, шторы отдёрнуты, окно распахнуто. Если горничным запрещено сюда врываться, пока я сплю, то какой дерзкий самоубийца посмел нарушить покой и темноту моей спальни? Я машинально пошарил под подушкой – я всегда кладу под неё пистолет, и по простыни слева – я всегда оставляю там нож. Но под подушкой нашлись длинные птичьи перья, а вместо ножа я наткнулся под одеялом на чей-то локоть. Но я же сплю один! Какого…
На столбняк и осознание ушли драгоценные полторы секунды, за которые незваный гость проснулся и молниеносно зашарил под своей подушкой и по простыни ещё левее нас обоих. Искал нож и пистолет. Не нашёл. Потому что я тоже не нашёл на привычных местах. Очевидно, местный добрый самаритянин не хотел, чтоб мы друг друга поубивали раньше времени, и озаботился заранее спрятать мои смертоносные игрушки.
Твою мать, я совершенно не подумал, что наткнусь на него сразу. Проклял все сложные планы и заумные хитросплетения, которым меня годами натаскивали. Натаскали до такой степени, что я разучился видеть самое простое и самое вероятное объяснение.
– Ну привет, – сказал я демону, киллеру и командиру ELSSAD, едва взял себя в руки и обрёл дар речи. Не клон мой и не копия, что втройне обидно. Какими бы отличиями мы ни обросли вследствие расхождения наших жизненных путей, а он был мной, а я был им. Не я первый, не он второй, оба одновременные, оба настоящие, и это зубной болью сводило челюсти. Втайне я всегда хотел быть единственным и уникальным.
– Вот ведь засада, – отозвался я, который другой я, прекратил искать по постели оружие и скинул одеяло на пол. – И засада в том, что я знаю, зачем ты здесь.
Мы сели друг перед другом. Голые, растрёпанные после сна. Его тело покрывала масса татуировок, моё было белоснежно чистым (если не считать портрета Турма Сламбера на спине). Над левой бровью я нашёл шрам. Родинки на животе, на шее, на голенях, наверняка нашлись бы и в паху, но он благовоспитанно скрестил ноги. А я был всего перечисленного лишён. Я более совершенный? Нет, но я более ортодоксальный, демоничный, практически избавлен от человечьих черт. Зато он – лучше замаскирован.
Я должен тебя убить
Нет, не убивай меня
Или я
Кто из нас настоящий?
Кто из нас реальней?
Я знаю больше тебя
Я рос в других условиях
Мы не похожи
Ты мягче и менее принципиальный
Ты поддашься убеждениям
Ты совершишь ошибку
Ты можешь прожить этот день как захочешь
Вспыхнуть ярко, сгореть жарко
Я не нуждаюсь
Если это твоё последнее желание, то я отпущу тебя ненадолго?
Насладись напоследок
Необязательно одному из нас умирать
Обмани тех, кто подослал тебя
И всё же ты не знаешь
Обманем всех, кто диктует нам условия
Сохраним нас обоих, будем вдвоём
Не целовался с правдой, не видел полной картины
И когда одному из нас пробьёт час умереть
Второй займёт его место
Сегодня я должен занять твоё место
Сегодня ты можешь получить свободу
Такую свободу, которую ещё не трогал и не пробовал
Это ложь
Я пойду на твою работу, а ты уйдёшь тропой своих грёз
Голос твоего страха
К пряничному домику, к самому сладкому и сытному пирогу
Ты слаб
Тьма наестся и опьянеет, ты отделишь себя от неё
Без моего знания будущего оно не наступит
И наконец познаешь себя
Это знание мне пока не по карману
Обе наши жизни – иллюзия
Зачем ты искушаешь?
Может, нет никакого тебя и меня
У меня сегодня другая тропа
Где ты достал пистолет? Эти переговоры должны быть мирными!
Один день я хочу прожить достойно
Но как, как?!
Просто
На один день весь мир принадлежит только мне
В благословение небес зашиты страдания, разнообразные грехи, их искупление и бог знает какая ещё гадость. А благословение ада скромно содержит только одно – анестезию. Ни боли, ни раскаяния. Выстрел промеж глаз, и полдела сделано. Кстати, я впервые лично убедился, насколько мои глаза волнуют и привлекают, и наконец-то могу подтвердить: всё, что обо мне говорят глупые влюблённые воздыхатели – чистая правда. Придётся их за сопливые признания больше не казнить. Но вернусь к делу.
Мало меня застрелить, я грёбаный бессмертный полубог. И нож мне пригодится тоже, расковырять сразу несколько вен и артерий, постараться не облиться впустую, пачкая кровать, а выпить всё до последней капли. Пить, пить и пить.
– Вот ведь засада, – грустно вымолвил другой я, трогая круглое отверстие во лбу. – В моём теле не меньше четырёх с половиной литров, ты лопнешь в процессе.
– Знаю, – я обнял его, прижимая к себе покрепче, чтобы беспорядочно лившаяся кровь поступала в меня также через временно открывшиеся поры.
– Я не умру окончательно, – подал он снова голос, деликатно глядя в потолок.
– Знаю, – повторил я, дотрагиваясь до его бледных гениталий. Было любопытно. И они красивые… при взгляде со стороны. Когда ещё такой случай представится.
– Почему я тебя не ненавижу? – прошипел он недовольно, прежде чем кровь обильно пошла у него носом и ртом. Я приник туда губами, по очереди, чувствуя слабые искорки электричества, его заряжала… моя предсмертная близость. Можно ли любить себя сильнее, чем сейчас? Я обнял его крепче прежнего. Никто не должен стоять одиноко на пороге вечности. Ручейки крови иссякали, он отключился. Но мне пить пришлось ещё очень долго, прежде чем я завернул его в наше одеяло как в саван.
Прости и прощай. Передашь Матушке мои поздравления и этот поцелуйчик. Мы обманули Её, обманули вместе. Она получила то, чего так давно хотела, а я все ещё жив. Не победа, но серьёзная отсрочка. Пока она раскусит, что я Ей на этот раз подложил – я поиграю на стороне добра и спасу то, на что мне традиционно было плевать.
Где расписание? Другой я тоже любил бумажки, а не электронное дерьмо, уже хорошо. Два давно запланированных полигона на атоллах, чтобы опробовать новое оружие, перспективную, но опасную разработку; визит в лабораторию t3 на Гранитных этажах – поглядеть на техническую начинку и оценить опасность детальнее; обеденный секс с Ангелом, если он будет в настроении и не устроит скандал на тему, что меня подменили; потом меня зачем-то хотели в Лэнгли, связной просил встречу с боссами; потом цепочка мелких административных дел в офисе и звонок Аморесу в Госпиталь.
На последней скрученной в жгут бумажной полоске запись не от руки, а отпечатанная на принтере “8-11 pm, Irving Plaza, NY, NY, if”, и окончание обрезано ножницами.
«Если» что? «Если» я успею? Почему фраза оборвана?
Я обратил весь распорядок в пепел, зная, что займусь сегодня совершенно другими делами. Какими? Да любыми. Чем-то, чего я не делал никогда.
Труп зашевелился, выпрастывая из одеяла простреленную голову.
– Можно тебя на пару слов? Если это целиком и полностью твой день, дружище киллер, то что я в нём делаю? Мы должны увидеться завтра, не раньше, чем полночь пробьёт. Ведь это огрызок твоей старой доброй реальности до появления проблем. Или наши светоносные друзья обвели лукавого вокруг пальца, как земного простака?
– Проклятье, умри уже и возвратись во Тьму! – я наставил на него дуло, чувствуя, как покрываюсь испариной. Всё неправильно, всё фальшивка, и если только я – настоящий, то куда же я угодил?
Повинуясь мгновенному озарению, я подал второму посиневшему себе заряженный пистолет.
– Догадался, ну слава стальным яйцам Дезерэтта, – ухмыльнулся альтенативный Демон чёрным сексуальным ртом. Оружие проигнорировал, зато схватил руку, его державшую. – Когда увидимся снова – будь милашкой, напомни мне про наш замогильный поцелуй, – он щёлкнул зубами, примериваясь, и прокусил мне ладонь насквозь.
В двенадцати километрах от нас, на одном из этажей Хайер-билдинг, Ангела неприятно передёрнуло от фантомной боли в руке, а я…
Ну, я проснулся. На этот раз – точно проснулся, без фокусов Морфея и воображения. Отвратительный сон. Но воистину незабываемый.
Тщательно занавешенные окна не пропускали ни кусочка утреннего солнца в спальню, но день неумолимо занимался, мой последний прекрасный день.
Я сжёг дотла весь список текучки не просматривая, оделся втрое быстрее обычного, мимоходом удивился, почему ранее заморачивался долгим выбором ремней, тёмных очков и прочей малозначащей имиджевой ерунды, и выскочил в розарий.
Комментарий к 43. Эффект бабочки, или последний розыгрыш
¹ Тут Ману имеет в виду не обычных медведей, как до этого, а гей-субкультуру брутальных мужчин с густым естественным волосяным покровом на теле, не стремящихся в женственность ни одеждой, ни повадками.
========== 44. Концерт, или свершилось ==========
Комментарий к 44. Концерт, или свершилось
Упомянутые в тексте песни можно прослушать параллельно с чтением:
Dope Stars Inc. – Multiplatform Paradise
Dope Stars Inc. – Lost
Dope Stars Inc. – Rebel Riot
Emilie Autumn – Dead Is A New Alive (Manipulator Mix by Dope Stars Inc)
– Часть 3 – Вероотступничество –
Меня хотела накрасить милая девушка-гримёр, но её вместе со стулом отодвинул Фабрис. Одежды с собой я почти не брал, для яркой сцены ничего не годилось, выбиваясь из блёсточного стиля группы, потому решено было меня раздеть. Оголённый торс и необычные длинные волосы привлекли бы сильнейшее – и нежелательное – внимание, угрожая затмить остальных участников группы, но я заранее предугадал эту проблему и отказался. Шевелюру безжалостно собрали в тугой хвост и перетянули проводами – тут я без зазрения совести слямзил привычку у своего брата и признал, что вышло чертовски удобно. Что до одежды, то одну белую, великоватую мне рубашку Дарина я вывалял в перламутровой порошковой пудре для век, после короткого спора с Виктором разрешил не застегивать, частично выполнив условие со скандальным оголением – и был волшебным образом готов. Моё сценическое оборудование состояло из радиомикрофона, изолирующих наушников, док-станции и дистанционного пульта в задних карманах. Последним штрихом непосредственно на сцене в меня, то есть в Fender и в Gibson, воткнут кабель от самого большого в мире маршалловского усилителя звука. То есть он не самый, но я ещё не видел таких огромных профессиональных аудиосистем вблизи. Казалось, что, несмотря на защитные амбушюры в ушах, они разорвут мне барабанные перепонки, если их включат даже на треть мощности. А сегодня их врубят ради большого павильона в Ирвинг Плаза на три четверти громкости. И я это услышу! Если не умру от волнения.
Мы прорепетировали десять песен из сет-листа, бренчали без усилков, не заботясь о громкости, с упором на слаженность. По задумке Виктора я поддерживал ведущую гитару Фаби параллельной партией с дисторшн, точным повторением всех необходимых примочек, для создания стены более сочного и чистого звука, похожего на студийный. Тема бэк-вокала не поднималась, но микрофон прикрепили у рта, включили и проверили, я могу и буду подпевать. Общий финальный саундчек занял у техников сорок минут, непосредственно до нашего выхода оставалось полтора часа – мы должны были начать в 21:30. Зрители шумели подобно морю, не умолкая, павильон Ирвинг-Плаза, ими заполненный, казался больше футбольного стадиона, десяти футбольных полей, а я трясся, как осиновый лист, осознавая, что отделен от толпы всего двумя листами алюминия, тканью занавеса и разобранными ящиками из-под осветительного оборудования. Пустой желудок ворчал, но блевать было нечем, если только лужицей соляной кислоты. Фу. Прекращаю об этом думать.
Эрл отвлёк меня от паники, когда приветливо кивнул, проходя мимо вслед за своими ребятами в сопровождении танцовщиц – тех самых, в коротких школьных юбочках. Зал ненадолго притих, погружённый в темноту, потом взорвался свистом и овацией, прожекторы разом включились, придя в движение, чужой вокалист задорно проорал: «Раз, два… раз-два-три! Погнали, Нью-Йорк!» – и наш капустник начался.
За кулисами мощные басовитые маршаллы звучали не так уж и убийственно, техники-звуковики, светотехники и второстепенный персонал из «принеси-подай» сновали без конца туда-сюда с бутылками пива и содовой, микрофонными стойками, подставками, запасными проводами и батарейками. А мы с DSI сидели островками спокойствия в непрерывном шарканье и топоте, Виктор тихо общался с Мэдхани о чём-то личном, кажется, о семье – тогда-то я и узнал фамилию швейцарца-барабанщика, Дарин вис в своём отдельном измерении, дымя сигаретами и слегка остекленев взглядом, а Фабрис опять ревновал – потому что я захотел познакомиться с Эшем Рекси.
– Готическая тусовка в Риме раньше была побольше и поинтересней, – делился Эш в охотку, обрадовавшись мне, как новичок – новичку. – Ребята побросали музыку, чтоб заняться недвижимостью, адвокатурой или встать за прилавок фамильной энотеки – вольные хлеба творчества не очень-то привлекательны в отсутствие стабильного дохода или когда родители лишают тебя даже карманных, считая по жизни несерьёзным. Я был упрямее, жирный счёт в банке привлек меня меньше, чем возможность быть собой, быть свободным художником. Виктора я знал давно, шапочно. Восхищался его энергией и трудолюбием: второго многим из нас не хватает, а первого хоть отбавляй, но куда, куда мы направляем эту энергию? Вечно куда-то не туда. А он единственный, кому я верю, что он никогда не бросит своё детище. Он помогает встать на ноги тем, кому повезло меньше. Ты в курсе, какой он крутой продюсер? Недооценённый. У меня есть мини-проект, нулевая реклама и продакшн, чистое творчество. Пою я плохо, голос как из задницы, хотя пробую снова и снова, вдруг однажды получится. С фортепиано и программными фишечками лучше срослось. А у тебя что и как?
– Я полдетства провёл в домике на дереве, – ответил я без всякой лжи. – У нас не слушали Луи Армстронга, Нила Янга или Black Sabbath, семья, далёкая от музыки, если ты понимаешь, о чём я. Только старший брат напевал мне колыбельные. У него очень странный своеобразный вокал: на большую сцену его бы ни за что не взяли, но в резкости и некоторой скрипучести его голоса я находил особенную прелесть, я заслушивался, засыпая… в чём до сих пор ему не сознался, если честно.
– Да ты тот ещё засранец! – улыбнулся Эш и дружески толкнул меня в плечо. – Не ладишь с ним показушно, ага? Но любишь его. Вижу, что любишь. Он твой тайный кумир?
– Нет, и никогда не был. Вторую половину детства я увлёкся компьютерными играми, аниме и мангой. Скучно и предсказуемо, наверное. Но я тебе скажу вот что: самым главным для меня был саундтрек. Невозможно играть или смотреть на видеоряд, если музыка кажется мне недостаточно крутой. Из того многообразия рока и техно, что я послушал, рубя большим мечом полчища монстров или переживая за японских лоли с розовыми волосами, экстремально быстрая и виртуозная игра на гитаре показалась мне высшим классом. Недостижимой вершиной. Потому что выпросить себе дешёвый музыкальный инструмент у маман было отдельным трудным подвигом. Мало-помалу, вооружившись самоучителем, я понял, что хороший повар сварит классный суп в любой кастрюле, лишь бы не в грязной и не ржавой. Моя гитара была не худшей, поэтому дальнейшее зависело только от меня. Хватит ли мне пальцев. Умения. Терпения. Есть ли у меня талант. А если нет таланта – заменит ли его упорная многочасовая тренировка.
– И что ты скажешь теперь, Ману?
– Да, заменит. И нет, не заменит. Я не переставал болеть сильными и красивыми голосами, кроме чистой музыки я заимел и слова. Голую музыку хотелось одеть в эти слова. Но сам я ощущал себя немым, таким, которого никто не услышит, даже если я заору что есть мочи, во всё горло. До сих пор ощущаю.
– Но ты нашёл голос? Если не в себе, то в ком-то другом.
– Нашёл. С этим всё не так просто… И я скучаю по играм. И по переодеваниям.
– Что?
– А что? – я прикусил язык. До чего же глупо я проговорился. – В персонажей манги. Может, тебе это знакомо, называется косплеем. Парик, антураж, макияж, если нужно, всякие накладные штуки, зубы или уши, иногда носы, но главное – это одежда. Шить её сложно, долго и дорого, специальные одноразовые костюмы, знаешь, как взятые напрокат, потому что… ну не будешь ты разгуливать по городу в доспехах самурая или средневековом платье в пол и ярко-красном плаще.
