Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)
Я успел почитать в пародиях на бульварные книжонки, как бабищи на земле гоняются за кавалерами, мечтая о свадьбе, используют все доступные средства, включая ложь и шантаж. Но их куцые устремления и потребности не сравнятся с тем, что получает избранник уберкиллера. Если он будет счастлив. Если будет любить.
Способен ли он любить? Чувствовать? Да, о да. Я уверен. Его дневничок беззастенчиво продал мне эту информацию.
Будет ли он счастлив со мной? Наверное. Если я из кожи вон вылезу.
А буду ли счастлив я?
Без разницы. За одну только возможность остаться с ним в вечности я готов рискнуть.
Я зашёл в последний раз в свою комнату, битком набитую никогда не портящимися колдовскими сладостями, закинул сумку на спину, а гитару в мягком дорожном кейсе – через плечо. Нажал кнопку встроенного пульта на лямке, и над головой зажужжал паук-дрон, полностью заряженный и готовый к отлёту. Никто не спросил, как мне страшно и одиноко валить отсюда в неизвестность к врагам… то есть к людям. Пусть хоть бездушный робот составит компанию. Он умеет выполнять телепатические команды, если хорошенько сконцентрироваться. От живых хрен такого дождёшься. И работающий дисплей на его крышке похож на красный смайл. На улыбку. А в инструкции я вычитал, что он и защитить сможет. Но что за оружие в него встроено, я не знаю, потому что оно заблокировано от очумелых ручек любопытных несовершеннолетних дебилов и разблокируется автоматически, если мне будет угрожать опасность. А пока в дроне можно включить плеер и насладиться великолепным саундтреком к недавно вышедшей “Assimilation Mortelle Ch. III”¹ через беспроводные наушники.
«Хорошая музыка перешагивает государственные границы и языковые барьеры. А гениальная – пробивает черепа и обращает в чистый слух. Ты будешь услышан».
Это слова Сент-Мэвори, сказанные вчера: он утешал меня после своего приступа во время первой попытки репетиции в гараже, подаренном мокрушником. Я так и не добился объяснений, что с ним случилось, его внезапно вырвало на меня, в панике я вызвал бригаду парамедиков из Госпиталя №1. Поехал с ним, посидел в зале ожидания, не хотел оставлять, не разобравшись в инциденте, даже к главврачу нечаянно загремел. Ссался, что Тисс опять вызовут. Ей и впрямь позвонили, она, конечно, заистерила, после чего я решил бежать в небоскрёб, прихватив и Мэйва, чтоб не настукачил. Спрятался у мастера Тэйта, поел у него спокойно, но устал, перенервничал, случайно уснул и… и где теперь кузена искать? Если я проспал больше двенадцати часов и проснулся в особняке, не зная, как попал в него. И наступило сегодня. Мокрушник обставил моё сонное и бездарно растраченное утро так, чтоб я не успел ни с кем попрощаться – собственно, не попрощался с Мэйвом, ведь больше никого и нет у меня. Даже позвонить не могу, его номера наизусть не помню. Вот же дерьмо.
На круглый пятачок перед крыльцом выкатился роллс-ройс. За рулём Иэн, ему поручено подвезти меня на аэродром и посадить в конкорд, наверняка управляемый «дикой кошкой». Проследить, чтоб точно улетел, платочком каким-нибудь клетчатым вслед помахать. Я знаю – украдкой читал чужие мысли и плевался. В головах у домочадцев всё так вежливо, гладко и красиво, что аж противно.
Почему уберкиллеру проще задействовать для меня многомиллионные ресурсы корпорации и засекреченный боевой самолёт на атомных батареях, чем отправлять в Америку на регулярный рейс с двумя пересадками? Вот настолько он не любит ждать и тратить попусту время? Или я хоть что-то для него значу?
Прощай, крыльцо и пятачок с фонтаном. Колени дрожат, миллион дурных предчувствий одолевает. Кулак, замесивший мои кишки в мягкий кровавый фарш, так и не разжался.
Комментарий к 21. Хорошая сделка, или клиент всегда напуган
¹ «Смертельная ассимиляция, глава 3» – компьютерная игра в жанре survival horror о пост-апокалиптичном мире, разработанная и выпущенная французской компанией Prométhée Softworks. Является в ИР ведущим производителем компьютерных игр, а Мануэль – их большой поклонник, особенно серии киберпанка. Первая глава «Смертельной ассимиляции» рассказывала о попытке группы ученых предотвратить взрыв военной ядерной установки, расположенной внутри кальдеры ложно потухшего вулкана, кончившейся неудачно и обернувшейся трагедией планетарного масштаба. Вторая глава – о наёмнике и террористе Кристофе Эскофье, единственном выжившем на станции и превратившемся под действием радиации в бессмертную машину убийства. Третью главу Prométhée Softworks посвятили ядерной зиме, наступившей после взрыва и извержения пробудившегося вулкана. Киллер Эскофье фигурировал во всех трёх главах в качестве антигероя и с детства был кумиром Ману, что частично объясняет его безумное увлечение Демоном, который, сам того не зная, воплотил в реальности игрового убийцу.
========== 22. Сладость и гадость, или подлецу всё к лицу ==========
– Часть 2 – Дьявол во плоти –
– Опробовал новый инструментарий ночью. Просканировал дома жителей близлежащих районов, как ты и просил. Местные более-менее привыкли к Хайер-билдинг, некоторые даже гордятся им, словно сами помогали строить. Частота упоминаний в разговорах в среднем – не более двух раз в сутки. Большинство использует небоскрёб как ориентир при назначении встреч и романтических свиданий. Дроны забрали аппарат и облетели затем весь остров. Всплески подозрительной активности только в аэропорту и на Вайкики, но в заливе традиционно много туристов. И пьяных. И твоих японских приятелей-подельников.
– А что аэропорт?
– Тебе на сервере ELSSAD оставлено в пятнадцати звуковых файлах, послушаешь сам, какие зубы на нас точат в Лэнгли. О… знаю этот взгляд. Ты, конечно, можешь учинить над ними физическую расправу, но зачем? Хайер-билдинг не даёт им покоя, их не пускают в порядке исключительности, к которой они привыкли, и они злятся, что не могут поставить у нас жучки, не могут перехитрить систему телеметрии, просто… ничего не могут. Мы по рукам и ногам их связали технологиями, на сто лет ушедшими вперёд. Знаешь, как тяжело им принимать проигрыш и плестись в хвосте? Конечно не знаешь, ты же всегда побеждаешь. Именно по причине, что ты такой внимательный поганец и осторожный параноик, они уверены, что мы ревностно оберегаем какую-то тайну. Вещь, достойную их внимания. Они не отстанут, Ди.
– Я понял.
– Усилить охрану? Старый Ворчун готов подключить нам дополнительные приборы слежения, а я добавлю мощности гексануклеарному реактору. Или соберу дополнительный мононуклеарный. Энергию мы жрём как энергосвиньи.
– Нет, Хэлл. Никаких силовых мер с любопытствующими идиотами, никакого перерасхода бюджета. Я ведь правда понял: они не отстанут. Поэтому мы дадим им тайну. Я приду к тебе через пару дней, на нижние этажи. Подготовь там кресла, столы и микрофоны.
– Пресс-конференция? Думаешь, на этом они успокоятся?
– Тайная пресс-конференция. Ксавьер прикажет Ворчуну оставить брешь в системе для подслушивания. Но не слишком широкую. Пусть попотеют, протискиваясь, пусть почувствуют, что зарабатывают свой приз, а не получают задаром. Иначе заподозрят что-то.
– А какую «тайну» ты собираешься им подбросить?
– Они больны теориями заговоров. Предлагаю свергнуть правительство. Собери совет из своих любимых помощников или возьми напрокат театральных актёров, мне всё равно. Напоминаю – никакого ядерного оружия, само слово «оружие» не употребляй. Купи несколько журналистов, самых доверенных, согласных на изнурительный спектакль. Возьми их в плен, как сующих нос не в своё дело. Дай понять ребятам из Лэнгли, что это информационная война. И придумай какую-нибудь несусветную чушь о дискредитации демократов. Все карты тебе в руки. Ты умеешь быть в центре внимания, громогласный мастер. Развлекись по полной программе.
– Святые глюоны, мне нужны детали… Они умеют быть придирчивыми, я провалюсь на бенефисе, Ди!
Киллер привычно сел на корточки. Лучащееся золотом лицо не вровень с его, а чуть выше, оранжевые губы нервно прикушены, оранжевые глаза… впрочем, в глаза Демон не смотрел.
– Что я сказал?
– Мы прикинемся, что замыслили недоброе против правящей партии.
– Нет, до этого.
– Что они идиоты?
– Что я приду, мастер. И поддержу тебя. Принесу очень подробный план. Поиздеваюсь над пленными. Пригласи несколько чернокожих репортёров. Маленькие изъяны никто не заметит на фоне старого доброго расизма.
– Я не хочу выставлять тебя опять исчадием зла, они будут ненавидеть тебя.
– Хэлл, я привык. Людям нужен враг, не абстрактный, а персона, которую можно, нужно и полезно для здоровья ненавидеть. И если враг не явится сам, то будет придуман. Так случилось с сатаной и всеми его рогатыми слугами, разве нет?
– Это ужасно. И от осознания – люди становятся ещё противнее. Но почему ты?
– А кто, если не я? Ненавидеть легче, когда нет изъянов. Я кукольный монстр класса де люкс. Они будут рады, что меня наконец-то можно обвинить.
– И арестовать?
– Ты смешной, мастер.
– Если они совсем ничего не смогут сделать, если цель недостижима, они переключатся на тех, до кого могут дотянуться. И отыграются на них.
– Не возьмут же они штурмом Хайер-билдинг. Здание в деловом центре города, другие большие боссы не допустят, это конфликт интересов.
– И поэтому?..
– И поэтому ты прав. Ты не сказал ничего смешного. Я дам себя арестовать.
– Юлиус…
– Не ной, мамуля.
– Тебя ещё никогда не арестовывали!
– Зато Энджи будет смерть как доволен. Наконец-то поржёт, находясь по правильную сторону тюремной решётки.
– Но это ведь ненадолго?
– Как только мне надоест руководить ELSSAD из клетки – выйду.
– Через дверь?
– Спорный момент.
– Юлиус, не делай ничего, что выдаст твою нечеловеческую силу. Ты привык плевать в лицо правилам и манерам, но, прошу тебя…
– Трюк с сообщником, подменившим охранника и укравшим ключи, подойдёт? Не выходит за рамки людской немощности?
– Ну… смотря кто станет твоим сообщником. Ты не можешь просить подчинённых, за «дикими кошками» после твоего ареста будет установлено круглосуточное наблюдение.
– У меня есть один поклонник, неуправляемый сластолюбивый безумец…
– Плохая идея.
– …неприлично могущественный…
– Втройне плохая идея.
– …и никому не известный. Полное инкогнито.
– Я заинтригован. Я с ним знаком?
– Возможно.
– Пригласить его на пресс-конференцию?
– Нет, но если захочет – он явится сам.
– Кто он?
– Не здесь и не сейчас. Поговори с моим отцом. Хэлл, на этом всё. Я и так задержался.
– Побудь ещё минуту. Я редко прошу. – Мастер, преодолев смущение, обнял его, быстро вскочившего, за без преувеличения божественное бедро, потеснив пистолетную кобуру. – Не знаешь, почему я готовлю для тебя очередную противозаконную операцию?
– Не понял?
– Почему я не испытываю угрызений совести, Ди?
– Потому что ты вовсе не тот паинька, коим привык себя считать. Ты Учёный. С большой буквы. А окружающие – с маленькой. В разрезе вечности у тебя совершенно нет времени на вежливость, соблюдение прав и свобод. Побочные эффекты, инвалидность, эпидемия, летальные исходы? Просто неудавшийся эксперимент. Каждая смерть – результат несоблюдения техники безопасности. Ты не прощаешь им небрежность. Ты трудишься во имя новых знаний. В лаборатории, а не в театре трагедии. И всегда помнишь, что если тебе для тестирования нового препарата нужно живое тело – я доставлю тебе живое. А если нужен труп – я добуду труп.
– Значит, я подлец и негодяй?
– Только с точки зрения трусливой гуманности. Мы трудимся бок о бок на тёмной стороне, Хэлл. Боишься теперь, что тебя объявят злым гением? Вторым доктором Менгеле?
– В каком-то смысле это было бы честью… – пробормотал мастер, снова смущаясь. – Ужасной, но честью.
– Давай начистоту – изгнанники из рая не сделали ничего, чтобы сотворить рай на земле. Значит, они и правда не заслуживали рая. Зато заслужили нас. Едва что-то внутри их душонок изменится – я дам тебе знать. А пока наслаждайся принадлежностью злу, упивайся ею.
– Юлиус…
– Ты когда-нибудь задумывался, что такое добро? По-настоящему.
– Нет.
– Это рамки и запреты, жизнь под контролем морали, уже названной тобой совести и каких-то принципов. Это называется жизнью в свете. Когда ты виден насквозь, когда не можешь спрятаться, не имеешь личного пространства, чтобы дышать, чтобы быть, ощущать себя правильно, исследовать и познавать себя. Когда в тебя вмешиваются, требуя соответствия, тотальный контроль, насилие над твоей сущностью и попытка переделать её, представив тем, чем она не есть. А здесь у нас – полная вседозволенность. Будь собой, будь свободен. Дыши, лети, твори. Будь святым, будь грешником, будь преступником, будь хоть первейшим говнюком, если таково твоё желание. Будь всем этим одновременно, никто не осудит. Тьма скроет тебя, как скрывает каждого, добровольно принявшего Её объятья. И ты перепробуешь себя в перечисленных ипостасях, пока не найдёшь истинную. И не будешь наказан за долгий путь проб и ошибок.
– Но ведь за всё надо платить? Тьма требует поклонения, служения…
«Я – твоя оплата». – Ди улыбнулся одним уголком рта. Эту тайну он вынужденно будет хранить до самого конца. Тьма, воплощённая силой Талисмана в душу и обрётшая сознание, – ну чем не ирония судьбы, слепой и никогда не заботящейся о последствиях.
– Вовсе нет. Разве гравитация требует чёрных месс и кровавых жертвоприношений? Она просто действует, пронизывает мир вдоль и поперёк. Остальное – романтические выдумки разных слабохарактерных психопатов, которым не хватает по жизни поводыря, бога-диктатора или демона-фюрера.
– Но почему я так предан тебе, а не себе? Я тоже слабохарактерный?
– Глупый вопрос. Давай последний отчёт, мам.
*
Я выслушал отчёт. Мастер в очередной раз разругался, помирился и объединился с Эстуолдом и может дать красной планете стабильную атмосферу, которая удержится благодаря разогнанному ядру и усилению магнитного поля. Но проклятые людишки постоянно топчут Марс своими отсталыми приборами и с ума сойдут от счастья, едва поймут, что он пригоден для их жалких жизней. Оборотням придётся и дальше скрываться. Ещё долго. Но не вечно. Я размышлял о раскрытии тайны и новой войне двух цивилизаций. Оборотни, несомненно, победят, ведь на их стороне ад и высокотехнологичное оружие, и боевые роботы, и всякие прочие мегавафли. И мне импонируют реки крови, восхитительный горячий запах с линии фронта. Однако людей куда больше, они давят массой, и истреблять их будет скучно. Однообразные горы тел… И не совсем по плану – ведь когда мы сотрём последнего безволосого орангутанга с лица земли, презирать будет некого и некем питаться по выходным. Если только не выращивать их как скот, постепенно отупляя и лишая воспоминаний о прошлом. Это неплохая идея, но тоже скучная и вторичная. Мне понадобится свежий взгляд на проблему. Например, завести гарем яростно желающих мне смерти рабов и вложить им в руки пару кинжалов… или ключей для побега. Или построить гигантскую тюрьму, где остатки людей смогут плести интриги, организовать сопротивление, а главное – надеяться. Надежда, глупая и обманчивая – вот что делает их кровь слаще.
Но довольно о людях. Мыслями я хочу быть не в делах. Хочу подумать о странном. И приятном. О последнем, что вытряс из трепещущей души одного из немногих достойных представителей рода смертных и Изменчивых. Или недостаточно достойного. Сент-Мэвори. Наивная и сладкая ненависть, нервная и болтливая, как пьяная дурнушка на выпускном балу. И такая же любовь. Испытываемая не ко мне, к счастью. Ко мне – только прижимающая к стенам и полам похоть, такая бурная, жгучая и необузданная, что невольно хочется сказать: «Полегче, парень, не задохнись, я ещё не начинал тобой заниматься, успеешь посмаковать, только дождись своей очереди».
Градус обзора развернулся перпендикулярно, а затем опрокинулся. Моя кожа холоднее льда и снега, но даже по ней способна пробежать дрожь. Я сосчитал жертв, не забыв и себя упомянуть. Довольно впечатляющий список. Бедняга Мэйв его возглавил.
Да как ты ухитрился? Голые цифры. Твой кузен сходит по тебе с ума. Ты заставил одного из моих бойцов отклониться от идеального, начертанного мною курса. Надеюсь, что только одного. Первородный, что миллионы лет был десницей божьей, угас и вновь воссиял – хочет валяться у твоих ног, он во всем мне сознался… своим телом и взглядом. Мой брат – пал жертвой твоих тонких выпирающих косточек много лет назад и дал связать себя. Руки, ноги, губы, глаза, засунул в рот твой мраморно поблёскивающий хвост, раздвоенный язык и коралловые змеиные уста. Говорит, что счастлив. И даже мой оверлорд, высочайший и абсолютный владыка, смотрит на тебя через книгу бытия не самым равнодушным взглядом. Я назвал пятерых. А сколько ещё безымянных и безвестных жертв? И я сам – жертва или объявил на тебя охоту?
– Что в тебе такого, чего нет в других? Почему ты заставляешь сверхчеловеческих существ жаждать тебя? Почему я, отринувший чужую нечистую плоть из мокрого пепла и гноя, грею тебя беспокойным оком? – И не только оком. В одном шаге преодолел километры, чтобы намертво сомкнуть руки на его узких плечах. Ни вырваться, ни пошевелиться. Я не хотел оказаться в этом холодном гудящем месте с сотней фосфоресцирующих проводов – но оказался. Точно ли против своей воли? Исчезнуть с каменистого берега, где мы встречались с Хэллом, в сердце Хайер-билдинг сквозь столько слоёв воздуха, песка и бетона было больно. Из уха от напряжения потекла кровь. Досадно, но её нельзя остановить усилием воли: от этих усилий она как раз и течёт. Придётся применять кустарные средства. Чуть попозже. Я сосредоточен на закоренелом преступнике, которого так крепко держу. Но ему комфортно в стальном захвате, он смеётся над любыми угрозами, он единственный в своём роде, и это не может не раздражать, одновременно вызывая гордость… за то, что он немного мой. На треть принадлежит, я помню.
– Хочешь в чём-то обвинить? – Его голос сух и скрипуч, словно надломленные ветки какого-то мёртвого дерева. Я никогда не любил его слушать, но даже таким неприятным голосом он умел загипнотизировать. Может, потому что не старался смягчить и выдать за другой, ласковый и медовый. – Я не просил себе такой власти над вашими сердцами… или чем пониже. Я был бы рад сидеть в углу какой-нибудь затхлой каморки и писать миллионную строчку кода, совершенствуя машинный язык, который создал. Совершенствуя машину, которую оживил. Я не силён в чувствах, я ограничен, я узок, я… не отдаюсь никому в полной мере. Я не знаю, как это, я не умею. Я просто перевёртыш…
– …с внешностью голодающей секс-бомбы. В то время как твоя мать похожа на старую жирную наседку в соломенном парике. И в твоём клане, я изучил скрупулёзно, нет больше никого с… Хочешь правду? Один порядочно влюблённый в тебя идиот спросил бы: иметь такие большие и опасно-зелёные глаза вообще законно?
– Спросил бы у моего отца, но, какая жалость, его нет в живых. И насколько я его помню – у него были серые глаза.
– Этот ген уникален. Всё равно ты получил его от Максимилиана. Но мы не знаем какой, мы не выделили его, потому что ты не позволил мастеру-инженеру добраться до стволовых и кроветворных клеток.
– У него всегда есть возможность украсть у меня сброшенную змеиную чешую, выпавшие волосы, ногти и даже порыться в водосточных трубах в поисках других биоматериалов, уж не побрезговать запашком.
– Грязные, скудные, недостаточные для изучения образцы. Ему нужна биопсия сетчатки, радужки и зрачка.
– Но речь идёт не о моих клетках, верно?
– Ксавьер, сядь.
– Насколько сильно ты ненавидишь меня, Юлиус? Скажи, жалел ли ты, что не убрал меня до свадебной церемонии? Когда ещё мог… убрать без последствий.
– Я такой же раб, как и другие, Кси.
– Да, ты раб. Но не мой раб. Что намного хуже… Я тебе сочувствую. Ангел мог выбрать кого угодно. Странно ли, что ему захотелось взять самое лучшее? Но он с тобой поделился. Он всегда был великодушным. Светлым. Правильным. Скажи, ты трахаешь меня от злости и бессилия?.. Ну, не полового, конечно.
– Меня тянет вопреки всему, что мне твердил рассудок. То есть не вопреки, он стоит в сторонке, замолчав и разведя руками. И я не понимаю, я не вижу красоту, что меня пленила – где она? В тебе нет ничего!
– Закрой глаза, ассасин. Ты привык зрить не ими в корень, правда же? Красота – это то, что официально объявят красивым и утвердят самые влиятельные и сильные мира сего. А ты – один из них.
– Прежде чем ты опять сделаешь меня в жопу пьяным и алкающим тебя до одури, скажи мне, что ты сделал с несчастным кузеном. И зачем. И как? Ты был ребёнком, а не чудовищным порождением вашего древнего змеиного континента. Ты не мог сделать с ним что-то специально. Или мог?
– Мэйв очень чистый. Его слепое и наивное сердце просто ошиблось в выборе. Я не хотел причинять ему боль. Как и сейчас не хочу. Но разве кого-то из вас интересуют мои желания и чувства?
– А разве ты научился? Любить? Ты, поглощённый своими бесконечными нулями и единицами. Любят – тебя. А ты лишь ощупываешь лицо любимого неуверенными деревянными пальцами, ты как в онемении, из которого тебя нужно хорошенько вытрясать и выбрасывать.
– Закрой глаза, демон-солдат.
– Я не слушаю. Я спрашиваю.
– Когда был вопрос?
– Прямо сейчас: до того, как ты попал в наш технологичный мир – чем ты занимался? Думал матрицами и уравнениями? Изобретал абак на коленке?
– Я любил резать и выжигать по дереву. И собирать грибы. Я часами мог рассматривать трещины на их шляпках. Погружал своё зрение вглубь, путешествовал в стенках свежесорванной малины, растирал между пальцев сок черники и вис, считая каждую фиолетовую борозду на подушечках пальцев. Я слушал тишину. Я докапывался до этой тишины сквозь шорох и шелест леса и реки. Я не изобретал инструменты, Демон. Я хотел быть инструментом в руках кого-то большего и куда более значительного, чем я сам. Но кое-что ты в своём сарказме угадал: я глядел сквозь ряды начертанных в голове цифр, сквозь мириады их, как сквозь вторую и третью вселенную, без звёзд, без света…
– Ни слова больше. Я закрываю глаза.
– Я был ребёнком и занимался ерундой. Мне не сравниться с бездной внутри тебя.
– Молчи, я для тебя закрываю эти глаза и пожираю твою красоту, нехотя проступающую в единственной трещине, мне не подвластной, – в ультрафиолете.
========== 23. Третий лишний, или такие разные братья ==========
– Часть 2 – Дьявол во плоти –
Меня снабдили вторым телефонным аппаратом на прямой спутниковой связи и просили никому не говорить его номер. Ещё чего я буду секреты всякие интересные выдавать. Братишка закидал сообщениями о местах работы, учёбы, куда пойти и что говорить. Заботливый какой. Дурацкое ощущение, что он что-то натворил, пока меня нет, и теперь заглаживает вину. Неужели?.. Нет, не хочу верить в то, что мокрушник с ним спит. Даже иногда. Даже во сне. В чьём-то мокром цветном сне, фу, гадость какая.
В Бойсе холодно и мерзко, теперь ясно, зачем мне пихнули в багаж вязаный свитер и тяжёлые ботинки на рифлёной подошве, которые я сроду не надевал и вообще подобным шмотьём брезговал. Они смотрятся круто на всяких качках, а ещё на худеньких девчонках-вокалистках, поющих лесбийский рок, на контрасте таком. А мне эта трёхкилограммовая боль на шнурках на кой? Вспомнил форменную обувь ELSSAD, вспомнил, как выше кожаного голенища смотрится коленка киллера (почему-то только левая), шмыгнул носом, надел. Как они в этом ходят? Но о кедах пока придётся забыть, они промокнут насквозь, тут грязно и прошлогодние кленовые листья всюду рассыпаны, словно меня по ошибке отправили в Канаду.
Денег у меня, скажем прямо, мало. И я не очень шарю, как с ними обращаться. Чуть не уехал в свою новую каморку на такси, но вовремя одумался. Почитал транспортные расписания на выходе из аэропорта, разбирался эдак полчаса, сел на старенький автобус. Сказать, как мне тоскливо? Помолчу уж. Люди выглядят серыми и одинаковыми, все хмурые и беспокойные какие-то. А ещё – жирные. Такие жирные, что я, пожалуй, ужинать не буду. Не хочу стать как они.
Пока летели, было ссыкотно: сам себе казался малявкой, тупым и ни к чему не готовым. А как сошёл на бетон и глотнул незнакомого воздуха – всё прошло. Люди как люди. Мне, правда, накануне много кошмаров снилось о преследовании и разного рода насильниках, проснулся с чувством, что двадцать раз обоссался – но, к счастью, нет, просто весь потный и липкий. Отмылся и долго глядел на трёхметровый постер с мокрушником, висящий напротив кровати, глядел и вслух сетовал на свою глупость. У меня уже есть насильник, я сам выбрал. И он меня благополучно изнасиловал. Я чего-нибудь ещё боюсь? Или кого-нибудь? Не думаю.
Иду к коттеджу впотьмах, а в теле ноет что-то. Просится наружу. Зря я вспомнил о нашем «приключении». Что бы он тогда со мной ни сделал, а я хочу его. И я совсем необуздан, хоть и старательно скрываю это. Мог бы стереть пальцы до крови дрочкой, но вместо этого плюхаюсь на диван в своём новом жилище, осматриваюсь прищурившись – верхний свет уж очень режет глаза – и решаю, куда пристроиться с гитарой. Я не могу иметь с ним ни нормальный секс, ни что-то похожее на нормальные отношения. Так что остаётся кричать, то есть петь о том, как мне этого хочется. И какими путями.
Коттедж крохотный двухэтажный, наверху две спальни, мне нравится скошенная крыша. Вырубил везде свет, открыл там окно, схватил свой Fender в руки, а в зубы – огрызок карандаша и очередной наполовину исписанный клочок бумаги.
Вылечи меня.
Почувствуй на расстоянии.
Есть ли еще надежда, спящая в пыльных руинах?
Знаю, что использован,
Знаю, что запутался.
Осталась ли хоть какая-то надежда?
Что бы ты ни увидел,
То было лишь во сне.
Какую бы таблетку ты ни принял,
Слишком поздно –
Я покинул реальность.
Исцели меня, почувствуй,
Всё отдаляется от меня.
И воздуха нет.
Пространство, лишенное трения,
И я, лишенный сопротивления.
Слишком поздно.
Почувствуй,
На расстоянии, далеком, как до звезд,
Но тебе – рукой подать.
Почувствуй…
*
– Авель не умер. Да и Каин не был проклят.
Задумчивость и сонливость этого голоса не претендовали на сенсационность заявления, от меня не требовалось подпрыгивания и возгласа «вау». Мы часто дискутировали на философские и религиозные темы, высмеивали людские верования, основанные на мифах и искажениях реальности, но старались избегать обсуждать самих себя. Я мгновенно прочувствовал, что он хотел донести. Эта мысль уже досказана, ей не нужно толкование. И всё же он ждёт ответа.
– Первая попытка. Неудачная. Господь был неумехой. Он чуть не испортил сокровище, дарованное Хаосом. Но хорошо, что лишь разбил форму, а не покалечил содержимое.
Я засунул руки под тонкое одеяло. Он не горячий, как жестокое и карающее солнце, просто очень тёплый и кажется податливым и послушным, никак не проснётся, не выберется из своего сна. Я назвал бы его сон вещим, но это не то слово. Ему никогда не снится что-то пустое или незначительное. Давлю улыбку из-за своих извращённых фантазий: кажется, что сон снится не просто его голове… но и его пальцам и коленкам, которые я сейчас сильно и жадно обхватил.
– Это были мы, – неразборчиво донеслось с подушки – он тыкался в неё носом и ртом. – Мы никогда не умели ладить поначалу. Нас некому было учить. Талисман не был готов разделиться и излить свою силу в мир, творец слишком рано возжаждал гармонии и равновесия. Ты просто попытался овладеть мной, ты ведь именно этого всегда хочешь. Чтобы скрыть позор и уберечь будущие поколения от неразрешимых загадок, были придуманы зависть, гнев и убийство.
– Из камней Талисмана не получились люди. Однако Господь не осознал свою ошибку, иначе ему пришлось бы признать, что он дурак и нуждается в помощи. Равновесие означает равноправное участие всех сил в процессе творения. А он не допустил к центру мира Тьму. Ты рождался его сыном, хоть и слабым, недоношенным… но мне-то он никак не мог быть родителем. Только не белый шум, только не громкое искрящееся недоразумение. Кем были бы ангелы, если бы не восстали? Где был бы ад? Да нигде. Мы не появились бы, не устань Тьма от цирка и не слепи она из самого сильного и способного светоносца владыку. Есть какая-то особая и поучительная ирония в том, что мир создают одни, но правят миром – совсем другие.
– Ты изрекал эту мысль вчера с огромной гордостью. Я слышал её эхо в ушах снова и снова. Мы на тёмной стороне. Я – с тобой, на этой тёмной стороне. Но правильным ли было переметнуться на неё, Ди?
– Дорогой, что за глупость. Ты никуда не переходил. Ты родился здесь со мной, ты плоть от плоти не света, не тьмы… разве ты не понял? Мы плод таинственной пограничной линии, где враждующие стороны непрерывно соприкасаются, но не смешиваются. Почему, ты думаешь, у Каина с Авелем ничего не вышло? По отдельности никто не имеет столько власти и мастерства. Сердце мира есть вся суть мира, сжатая в плотную точку под прозрачной оболочкой. У кого, скажи на милость, хватит ювелирной точности разжать эту точку, не повредив, расправить её и встряхнуть? Мир родился покалеченным, когда главный акушер-инженер жизни поторопился. Но мир рождается заново, опять – вместе с нами, появившимися не далее как вчера. Мудрость и опыт накопились в достатке, чтобы не повторять давнюю ошибку старого склочного демиурга. Мы приведём всё к равновесию. Но не к тёмной стороне. Темнота – мой личный выбор, мира не касающийся. А свой ты как будто до сих пор не сделал. Брат.
– Если Авель не умер тогда, то где он обретался?
– Они уснули в той же колыбели, из которой их так не вовремя вынули, и обратились заново в две зародышевые клетки. В два твёрдых камня, ну… в четыре. И ждали ювелира, который не струсит и не умалит их многогранное великолепие, не будет пытаться запихнуть мощных титанов в тела убогих людей. Такой смелый выскочка пришёл, но даже он поначалу забылся, дрогнул перед открывшимся, отступил – и вновь была допущена ошибка. Однако, в отличие от демиурга, он признал, что сплоховал. Немногим на этом пути дарован второй шанс. Он мог бы создать новую религию, впервые в истории даровав людям живых богов. Но он просто молча нас присвоил. Спрятал. И уберёг от смертельной скуки: восседать день-деньской на троне, увенчанным венком из облаков и задыхаясь в фимиаме – нет, спасибо, мне нравится быть командором ELSSAD. А теперь скажи мне, Авель, после всех пережитых мучений с хождением туда-сюда по зелёному лучу, то с ножом в спине, то с отравленным дротиком во лбу… быть рождённым – приятно? Быть и ощущать свою самость и сверх-Я, чувствовать подлинность, неотъемлемость и законченность, душа в теле, сознание над инстинктом, иногда – под, иногда – рядом, многослойная оболочка, уже далеко не прозрачная и не хрупкая, и содержимое, которое теперь никому не под силу украсть или разлить. Ты – доволен?
