Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"

Похороны состоятся через три дня. Клан де Вриз принял мои сухие соболезнования не без ненависти, скрытой под вежливым молчанием, но и без желания мстить. Это воинствующая скорбь, как Энджи объяснил мне, которая потом уляжется в тихую и слёзную. А пока пусть внутренне потрясают копьями и желают мне самых страшных мук в аду Изменчивых. Он отличается от ада, придуманного людьми, даже стало любопытно, как он выглядит. Заглянул в библиотеку. Похож на Йотунхейм скандинавов, мёртвый, холодный и пустынный. Мне нравится.

Тайно вычеркнул де Вризов из списка возможных будущих кандидатов в ELSSAD. Приёмная комиссия, как всегда, не задавала вопросов. Хорошо вышколенные оборотни. Повестки по-прежнему будут слаться всем без исключения особям мужского пола, не вызывая подозрений, а «Вампирелла» пусть злобно пишет, что правила отбора ужесточились ещё больше. И забавно обвиняет меня в нечеловеческой жестокости и пристрастности, пусть. В списке осталось всего девять кланов. На нашу жизнь хватит. Нам не нужен сотенный отряд. Ещё максимум дюжина бойцов. Таких, как Бэл. Не хуже, чем Бэл.

Крики, эмоциональные колодцы, пища. О… Ксавьер очнулся и вступил в свою роль в разыгравшейся трагикомичной сценке.

– Да как ты вообще здесь оказался?! Странно, что ма с ума не сошла, обрывая телефон!

– Не звони, не звони ей! Кси, я серьёзно, я из дому сбежал, херово мне там, я тут жить хочу!

– Мелкий, у меня в печёнках твои фантазии, прогулы и неизлечимое желание подгадить мне! Из школы, значит, тоже сбежал? Бросить её нахрен решил?!

– Я не нарочно! Ничего я портить не хотел, Кси, клянусь! Оставишь меня, оставишь, оставишь? Обещаю, ты даже не заметишь, что я тут есть! Ну… под столом же не заметил… – Он противно хихикнул. За живое задел. Умелец.

– Я ничего здесь не решаю, олух! Я живу в доме своего мужа, ты соображаешь, о чём просишь? Приютить тебя?!

– Ты же крутой-прекрутой ботан! А я-то думал… и что, тебя в любой момент могут пенделем выставить за дверь?

– Нет! – Судя по секундному промедлению с ответом и растерянному тембру выкрика, Ксюне такое никогда в голову не приходило. Похоже, что Руфуса – юриста, оформлявшего ему права владения несколькими комнатами на четвёртом этаже, – помню только я. Забавно.

– Ну ты и лох бездомный. Бомжара и лошара. – Решив, что ловить тут больше нечего, Мануэль выпал из образа паиньки и адресовал брату самую пренебрежительную гримасу, которую только смогло нарисовать его круглое детское лицо. – Ну и куда мне теперь идти? Подскажешь, умник недоделанный? Под забором ночевать?

Цыплёночек, ты бесишься… обнажаешь зубы, злобновато скалясь, а у меня внутри в ответ голодно шевелится Тьма. Выходит из берегов и вытягивается в тонкие изваяния, на много метров возвышающиеся над сухой землёй и медленно наступающей на неё – всё ближе к тебе. У них нет лиц, но есть уродливые, похожие на мёртвые ветви, руки. Они подняты от любопытства, от предвкушения. Они тянутся к тебе, вырастая и удлиняясь ещё больше. Что ты за существо, какое нежное мясо под плёнкой кожи ты прячешь… я попробую очень скоро.

Инстинкт самосохранения требует, чтоб я недвижно остался на месте, на посту наблюдателя, презирающего и брезгующего вмешиваться. Меня не должно заподозрить в ровно никаком соучастии, сейчас его проявит Ангел. Не так ли, мой разъярённый и великолепный? Я неизящно загнал тебя в эту ловушку, и тебе некуда деваться от сочувствия маленькой зеленоглазой змейке, которая ничем особо не отличается от твоей собственной. Твоя просто постарше и поядовитей.

– Тихо. – Ангел не смотрит на них. Меня буравит взглядом. Ну-ну. – Не скандальте. Хозяин особняка – не я и не Ди. А наш отец. Как рассудит он, так всё и будет. Ману, пройдёшь со мной.

– Но так нельзя, Энджи! – возмутился Ксавьер.

– Жерар предлагал какао, дорогой? Допей? Пока не остыло.

– Какого черта ты игнорируешь меня?! Это мой брат, а не твой! За своим братом присматривал бы лучше, а этой мелкой обнаглевшей жопе с ручками не помешает хорошая трёпка и порка!

Милая семейная идиллия. Ману выбирает не ту дверь и вместо спасительных глубин дома убегает в сад. Кси – следом. Грохот катящихся в разные стороны пустых ведёрок из-под удобрений усиливается забавными воплями-угрозами: «Куда бежишь сломя голову, ну осторожнее же, бллин, дурак, я сам тебе синяков наделать должен!». Обожаю разборки в еврейском стиле.

А папа, кстати, не в розарии? Без разницы, он всегда со мной заодно.

Блистательный спектакль в столовой, так или иначе, окончен, мои аплодисменты. Спускаюсь в партер, обхожу оркестровую яму и взбираюсь на сцену, чтобы утешить последнего оставшегося актёра. Краду талию Энджи себе. Силой лучше не пользоваться, но придвинуться теснее можно. Нравится? Присматривай за мной как следует, я весь твой. «Брат». Хотел бы сказать «люблю», но чувствую себя обвинённым во всех смертных грехах извращенцем. Ещё дополнительно придавлен чужой, противной и невероятно ханжеской моралью. Ты такой красивый, такой правильный и симметричный, потому что папа – законченный псих-эстет. И я влюблён во всё это ненормально. Но себя я красивым не вижу. То есть себя я вообще не вижу. Только тебя.

– Хэлл изучает мутацию? – произнёс Ангел тихо и как будто безразлично. Не хочет говорить о моём обмане. Не хочет погружаться в мою Тьму. А вот придётся.

– Отщипнул кусочки тканей и слюну, пока свежая была. Но много взять с трупа Калеба не мог. Чтоб родственники не зудели.

– А с людьми закончил?

– Да.

– Что там?

– Почему просто не вынешь последние донесения об операции из моей головы?

– Потому что ненавижу я тебя сейчас, – прошептал он ожесточённо и заразил клокотавшими чувствами. С ума сошёл возбуждать меня так. Обрывком своего участившегося дыхания я смел с угла стола тарелки и бросил Энджи туда плашмя. Уложил, допустим, грубо. Его волосы великолепно оттенили скатерть. Осталось пристроиться сверху.

Ты боишься насилия, душа моя? Именем Матери, я никогда его не повторю. Мы прилипли друг к другу через телесные и одёжные барьеры, беспокойно дышим в унисон, наша мнимая плотская связь сейчас не делает нас уязвимыми, прошу, забудь. Да, в другое время голой и потной необузданности я понемногу терзаю тебя и поглощаю, но у нас нет выбора, мы переплетены самим Равновесием в сдобный эротический крендель, присыпанный крупными кристалликами соли. Ты чувствуешь его вкус во мне? Хлеб… Для тебя это – ароматный свежевыпеченный хлеб. А для меня – острый и манящий запах крови, брызжущего под пальцами сырого мяса. Кусай меня, пока я жру и выпиваю тебя, твой ненавидящий поцелуй, твой любящий рот. Только вместе мы высший идеал и венец всего. А по отдельности – праздно шатающиеся и скучающие в мире людей боги.

– Что ты сделаешь с мальчишкой? – спросил Ангел, напрягшись, пока я заново рисовал языком капилляры на его нежном ухе.

– Затащу в морг и трахну. Ничего особенного.

– Бросишь одного среди вонючих трупов?

– Ну хоть умирать он при этом не будет.

– Слабо верится…

– Не приезжай спасать его. Пусть сам разбирается с последствиями необдуманных желаний.

– Ты хочешь насолить Ксавьеру?

– Не ему, только самому Ману. Преподам жизненный урок. Поверь, это лучшее, что случится с ним.

– И худшее тоже.

– Одно другому не помешает.

– Когда?

– Не скажу. О мутациях тебе всё ещё интересно?

– Ты же не трахаешься ни с кем, кроме меня. Или меня и Кси.

– Кое-кто из наших бойцов другого мнения.

– Тише…

– Больше не любишь меня болтливым? Для тебя одного я такой.

– Юс, всё. Я понял. Погубишь мальчишку, а мне запретишь вмешиваться, триумф, реки слёз, новое клеймо ублюдка и сволочи. Давай о мутациях.

– Твой ублюдок и сволочь видел будущее. Оно неточно и размыто, но Мануэль ни в какой палисандровый гроб коней не двинет, а захочешь – так вообще занозой в твоей заднице станет.

– Мутации, Юлиус.

Я посмотрелся в холодную синюю воду его глаз. Искупаться бы в ней нагишом… и замёрзнуть. Но не получается замёрзнуть. В толще воды этого озера пылает чёртова сверхновая.

– У человеческого мозга богатая и сложная начинка, но хлипкая допотопная структура шарниров и сочленений. Как карточный домик, держащийся на соплях и давно высохшем канцелярском клее, мозг уязвим и шатко покачивается на одной глиняной ноге. Хайер-билдинг не промах, быстро нащупывает слабые местечки, начинает растворять мосты и перешейки между мозговыми отделами и тормозить работу синапсов. Клетки белого вещества деградируют, отказываясь питаться через кровоток, и разрушаются первыми, серое вещество видит это, но крутит пальцем у виска, продолжая исправно обедать, поэтому никакого слабоумия, припадков и вспышек безумия у подопытных как бы не наблюдается – пока не завершится деструкция в других местах, например, в соединительных тканях. Организм, борясь с внезапным отмиранием, одновременно провоцируется на что-то вроде рака, чтобы восстановить потери. Псевдораковые клетки разнообразны, хаотичны и лезут из самых неожиданных мест. Очаги нестабильны – то исчезают, то перемещаются по телу. Поэтому облик мутировавшего человека вечно такой уродский. То на помесь козла с миногой похож, то на жабу бородатую. Ну, а связь с душой… сам знаешь, не люблю я об этом. Но, да, Хэлл подтвердит, мутант становится отражением собственных отвратительных фантазий об идеале, антиидеале, мечте кого-то зарезать, обидеть, подсидеть, подчинить, подтереться или на лицо кончить. Все сокровенные грязные мыслишки выходят боком в виде весёлых кочующих клеток. Умирает больной обычно от перелома шейных позвонков, великодушно подаренного мной. Естественных биологических причин для смерти нет: ни остановка дыхания, ни отказ сердца деграданту не грозит, видоизменённые ткани и тканевые наросты хоть и родственны раку, но не приводят ни к каким метастазам и служат раздражающе долго.

– А Перевёртыши?

– У инженера непочатый край работы с ними. Я сам знаю только то, что уже вычеркнул с пометкой «некролог». На стадии улыбающегося стажёра, к сожалению, мозговых маркеров нет. Но кое-что уже всё-таки есть: у некоторых кланов замечены архаичные гены, отвечающие за чисто животное поведение, выключенные, так сказать, пассивные. Время от времени они активируются во время зачатия нового хорошенького оборотня и выстраивания хромосом для репликации. Тогда и происходит хреновое. С мозгом человека при этом сходства не появляется, головы крепкие, шарниры надёжные. Зато появляются дополнительные инстинкты, подпитываемые гормонами, подленькие желания, разный балласт. Там подгадить, тут поднасрать. Хайер-билдинг чувствительно реагирует на такого потенциального отброса, и его мутация – вопрос времени. При этом в группе риска у оборотней – единицы на каждый содержащий вредные гены клан. Можно выучить сто бойцов, и только сто первый повторит судьбу Калеба. Но ты прекрасно знаешь, что я никем не буду рисковать даже в доле процента, раз уж опасность засекли и взяли в рамочку. Работать на других менее экстремальных должностях в небоскрёбе запрета не появится, зато я хоть буду уверен, что, если они озвереют, обезвреживать их прибегут надёжные ребята. Шанс остаться здоровым высок даже у последнего засранца, если он торчит в Хайер-билдинг не круглые сутки. А вот у людей шансов нет и в помине: архаичные гены лежат в основе их хромосомного набора и составляют большую его часть. Поэтому их мутация неизбежна: всякий раз счёт идёт на недели или даже дни. Очень недолго их сомнительная внутренняя чистота будет защищать подступы к гнилому и плесневелому.

– Значит, мы никогда не сможем принять людей на работу?

– Сможем. Но не в Хайер-билдинг. Или мы заставим их пройти другую мутацию, уничтожая строго выделенные и разукрашенные фрагменты генов. Сложная ювелирная работа, на неё уйдут годы под наблюдения и тесты. В принципе, можно попробовать и начинать хоть сейчас, но на оборотнях я экспериментировать с этим категорически отказываюсь. Довольно и того, что мы испытываем на них новые лекарства, активные белки, электронные чипы, контролирующие сновидения, и экспериментальные наркотики. Впрочем, им почти всегда нравится и идёт на пользу.

– Я слышал пару жалоб в больнице. Однако там с недовольными ловко разбирается Аморес, до письменных обращений в суд дело не доходило. Жерар не убирал вино? Налей мне…

И это всё? Довольный отчётом, ты как будто забыл о Ману, душа моя. Секс в знак примирения мне не нужен, но я хочу ещё немного твоего возбуждающего, пряного и острого тела. Просто не шевелись, побудь невинным украшением банкетного стола. А я аккуратно расстегну «молнию» твоих штанов, пока ты жадно утоляешь жажду… и тоже утолю жажду. Ртом заберу свою награду.

========== 9. Лорд Асмодей, или конфеты детям от незнакомцев ==========

– Часть 1 – Агнец божий –

Подобным образом с милейшим лордом Асмодеем не знакомился ещё никто: мелочь, презабавно убегавшая от старшего брата в плодовый сад, не разбирая тропинок, кустарника и лужаек с автополивом, напоролась на небольшую мраморную колонну. А когда колонна превратилась в высокого худощавого мужчину в костюме-тройке при галстуке и с костяной тростью – то просто села жопой в траву и верещала. Долго верещала, громко и старательно, поспорив мощью подростковых лёгких с новорождёнными младенцами – ну, с теми, кого мне не удавалось сразу втихую сожрать. Цыплёнок прекратил пугать соседей только тогда, когда наш бесценный невозмутимый повар подкрался к нему сбоку и заткнул рот огромным клубничным леденцом, закрученным улиткой.

– Благодарю, Жерар, – произнёс лорд учтивым голосом с едва заметной насмешкой. Поднял тяжёлую трость вертикально над землёй и прислонился к настоящей мраморной колонне, тотчас выросшей позади него из неприметного четырёхугольного гнезда. Совершенно круглыми глазами Ману следил за каждым его движением. Я тоже, признаться, следил – тростью лорд недвусмысленно ткнул мне в живот. К счастью, я потрудился над маскировкой. – Вкусно?

– Ну… да. – Малыш вытащил леденец из-за щеки и интенсивно покраснел.

– Чем могу быть полезен?

– А ты… ты вообще кто?

– Важнее понять, кто – ты, Иммануил. Тебя привела сюда очень извилистая тропа.

– Я не Иммануил! Я ненавижу это имя! Ненавижу еврейство!

– Ты тот, кто ты есть. – Демон опустил трость. Воткнул в сочную, недавно политую траву, оставил торчать и отошёл от колонны, приблизившись к так и сидящему на пятой точке мелкому. – Но, может быть, ты хочешь измениться?

– Ты странный. И говоришь очень чудно. В чём я должен измениться?

– Иммануил, ты сбежал с Марса, зная, что тебя накажут. Зная, что тебя вернут обратно к нелюбимой матери. Зная, что во второй раз ловко скрыться, вероятно, уже не получится. Меня трогает твоя решимость. Я слышу, как ты мысленно со мной споришь и протестуешь, заранее готовя новый побег. Поделись. Чем тебя притягивает эта планета?

– Не скажу. – Ману капризно облизал конфету. – И прекрати звать меня уродским именем!

– А ты мне что взамен?

– А я что-то должен дать тебе взамен? – Маленький удав рассмотрел ещё раз бледного человека в строгом костюме и алом галстуке. Я подавил соблазн влезть к нему в светловолосую голову за впечатлениями и попытался угадать сам, тоже окинул демона отчуждённым взглядом.

Голос у Асмодея ласковый, трудно, почти невозможно, представить его орущим или злобно ругающимся. Манеры – как из учебника по истории Англии за восемнадцатый век. Или за семнадцатый, там нетрудно перепутать. Лет на вид… ну, допустим, тридцать? Сравнительно много, конечно – для царящего вокруг детсада. Но зато именно Мануэля он удивительно не раздражает, как раздражают остальные взрослые. Правда, вместе с тем лорд не внушает страха или почтения. Пока не внушает: его одежда и викторианская обходительность кажется нелепой после суперсовременного аэропорта Гонолулу, киберпримочек братца-ботаника, тотальной роботизации всего и вся… И любуюсь, как внезапно Ману поплохело на полупрыжке к следующей мысли: владелец трости достал из нагрудного кармана толстую вишнёвую сигару, ногтем ровно срезал её кончик, подкурил, зажал в зубах и странно улыбнулся. Криво улыбнулся. То есть не совсем и улыбнулся – поднял правый уголок рта тем особенным проклятым движением, от которого у впечатлительных подростков съезжают крыши и больно сводит желудки. Но Ману до этой самой секунды был уверен, что так свои великолепные губы кривить умеет только один… м-м, только я, да?

– Мамочки, – проскулил цыплёнок, нервически разгрызая леденец напополам и заодно прикусывая себе язык.

– Уместнее тогда уж «папочка», – благодушно поправил лорд и выдохнул мне в полупрозрачное лицо облако крепкого вишнёвого дыма. – Так чем могу быть полезен?

И что это был бы за папочка-демон без подлянки. Чуть не выдал меня, интриган несносный. Я осторожно поднялся с травы, разгоняя вокруг себя предательское табачное облако. Коснулся кривящихся губ в мстительном поцелуе. Заставил их дрогнуть от удовольствия. Отец, ты выполнишь мою просьбу. Ты любишь меня безумно. Хотя Ангела умудряешься любить сильнее. Я нагляделся на тебя и цыплёночка достаточно, пора выбывать из спектакля. Чтобы… да, самое время вздремнуть и обеспечить себе алиби.

*