Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)
– Ману?
Блядь, подавился! Думал, он ушёл уже. Чего надо? Но хоть уродским именем больше не обзывает.
– А?
– Позвони матери.
Кайфоломатель. Так и знал, всё хорошее быстро кончается. Жизнь – говно.
– А можно не звонить? Как мне тебя звать-то…
– Меня не зовут по имени, Ману.
– Нет? А почему? Оно тайное? Надо угадать? Типа тест?
– Вот телефон. Набери её.
– Сейчас?
– Да, сейчас. При мне.
– А чего наговорить?
– Правду.
– Блядь, да я всё равно ни слова не вставлю. Орать будет, как свинья порезанная.
– Недорезанная.
– Что?
– Визжать. Как свинья недорезанная.
– Ага, так звучит прикольнее. А ещё знаешь? Как её покруче обозвать?
– Чувырлой нетюнингованной, колодой стукнутой запечной, метлой драной запойной, соломой сырой некрашеной, грымзой седой неумытой, занозой гнойной на жопе, верёвкой пеньковой для виселицы утренней, язвой красной запотевшей.
– А-а-а, класс, класс, класс! Дядька, а ты почему такой клёвый? Подозрительно.
– Потому что я мессир. Подозревай сколько влезет. Номер уже набран, с телефонным кодом Аркадии. Просто нажми на зелёную кнопку.
– Ох и орать же она будет, мессир.
– Не будет. Если сознаешься, где ты.
– А где я?
– В поместье Мортеалей.
– Звучит вроде норм. Ну…
Как оказалось – звучит жутко. Рассказал бойко, не хуже, чем стихи скороговоркой на уроке литературы: «Прости, я самый плохой сын на свете, но я в порядке, нахожусь в…» – и добавил название домины. Мамка странно хрюкнула в трубку и всё, тишина, будто сдохла. И мессира из комнаты как вынесли тихонечко. А дверь, блядь, закрыта! Сайлент Хилл какой-то. Залезу я лучше под одеяло и не буду отсвечивать, пока меня самого не вынесли. Хоть бы не обоссаться во сне.
*
– Ксавьер, все знают, что дом напичкан телевизионными панелями для трансляции видео, в том числе и для прямого эфира, организации цветомузыки, да и просто забойной вечеринки, не хуже, чем их устраивает Шарлин. Но использовать их в качестве следящих камер! Все коридорные стены! И три гостиные! И даже кухня!
Кси флегматично пожал плечами. Первый посетитель его за живое не трогал.
– Вообще-то я говорю тебе «спасибо», а не ругаюсь!
Кси ещё флегматичнее показал средний палец и развернулся в кресле к мониторам.
– Я буду на президентском этаже. Ничего не хочешь добавить к милому жесту?
Кси лениво посмотрел на часы. Первый уходит, нехотя и недовольно. И, конечно, остаётся следить дистанционно, но не будет мешать. Потому что любит его. Проявлять эту любовь при втором посетителе чревато. Хотя… язык жестов очень удобен и непонятен никому. То есть большинству.
Кси ткнул в себя, сжал кулаки и приложил оба к сердцу. Потом указал в направлении удаляющейся фигуры в чёрном лаке. У супруга нет глаз на затылке, но он увидел всё в гладко отполированной стене и улыбнулся. В конце концов, он дьявольский сын. Теперь надо в темпе придумать, как нейтрализовать второго – назойливость, нависающую над клавиатурой.
– Дорогой, если ты воображаешь, что я понимаю что-то в быстром мельтешении у тебя на этих телевизорах-переростках…
– Мама, это рабочие экраны. Они обычного размера, мне нужно видеть много всего и сразу. В этом здании триста пятьдесят этажей, ты не знала? Но сейчас я вывел на показ картинки с домашних камер наблюдения. Всё здесь, смотри. Или Господь зря дал тебе глаза?
– Я твоя старая и больная мать. Я верю, что надо мной очень весело глумиться. Если ты не хочешь рассказать, что делал в этом рассаднике порока мой крошка, бедняжка Мануэль…
– Он благополучно проспал до вечера, не заведя никаких будильников. Вскочил около семи, переполошившись – твой конкорд в это время как раз приземлялся. Вот посмотри на верхний левый дисплей: это Ману напал на горничную Пололену, покричал, потопал ножками и добился от неё невнятного ответа, что коммандеры ELSSAD поехали на работу, оба. Здесь – он надел футболку и чистит зубы и, судя по капающей с подбородка зубной пасте, придумывает, как ему самому добраться до Хайер-билдинг. Пешком дорогу он просто не знает, логично, правда? Здесь – он бьёт себя в грудь, глядя в зеркало, – очевидно, пообещал себе выучить дорожные карты, а пока… переведи взгляд на центральный квадрат – это он в тоске, ничего не придумав, вцепился в нашу домоправительницу Сесиль. Запись длится почти тридцать минут – из неё нелегко выбивать признания, но Ману упорный, получилось. Гляди дальше – домоправительница помогает ему открыть чердачное окно. Значит, она призналась. Угадаешь в чём? Мам. Мам?..
Не получив ответа, Кси не стал звать в третий раз. Подкинул и поймал ртом подушечку жевательной резинки. Тисс обожала валяться на полу в судорогах – стабильно после каждой выходки своих детишек. Но ему неинтересно, что она для этого принимала. Ксавьер даже не обернулся полюбоваться, сразу потянувшись к аппарату внутренней связи и набирая филиал госпиталя на восемьдесят девятом этаже. Тахикардия, остановка дыхания, остановка сердца, симуляция, сепульки и сепуление… без разницы, матушка потом всегда как новенькая. А он – всего-навсего вместо настоящих записей показал ей короткометражный фильм ужасов, снятый дома на прошлый Хэллоуин. Переклеить одному из «актёров» голову Ману было делом трёх минут, из них две – плюя в потолок анисовыми конфетами. А зубная паста в сочетании с бутафорской кровью и мыльной пеной смотрелась на диво натуралистично. Любой бы повёлся, любой, не знакомый с его работой и не выспавшийся.
Он пожевал жвачку, быстро выплюнул и пожалел, что на крыше особняка видеокамер нет. Похоже, пора установить. Чтоб не пропускать самое интересное. Единственное, о чём кто-нибудь может спросить Сесилию, а она начнёт упираться – это как вызвать Асмодея, если его нет в особняке. Но чем мог бы помочь мелкому придурку мессир, который благополучно помог мелкому придурку утром? И новая помощь будет оказана уже не за просто так. Правда, возможны исключения…
– А семья-то у нас добрая, – изрёк Ксавьер в конце концов, не подозревая, насколько буквально прав, несмотря на иронию.
*
Очкую. Трясусь как педик драный, чего уж там. Неудобно одновременно залезать на крышу, держать огромную книгу, материться и проверять, чтоб меня не сдул ветер. Талмуд нашёл сам! Ладно, не сам, старуха шепнула – наводку на холл и телефонную тумбочку дала. Хотела сначала на такси бабла дать, но я так мал ростом и бледен, что любой нормальный водила позвонит в службу защиты детей и мне пиздец. Хоть меня и принимают за дебила все кому не лень, я знаю, что пасть открытую надо держать закрытой, на замке. И сраным людишкам – не попадаться.
Чуть кед не потерял. Прикольная крыша. Тут всё прикольное. Отсюда бы как раз в бассейн бомбочкой плюхнуться. Но вот же лажа, в другой раз. Открыл книжищу, пошарился на первой странице, на второй. Ни хрена не понял, почему куча цифр и имён. Потом дошло, что это городской телефонный справочник. Неужели черномазая старуха меня развела, как лоха? Не реветь, не сейчас – сейчас не видит никто, не на кого талант драматический тратить. А чего делать? Опять жизнь дерьмовее дерьма. Талмуд чуть на ногу себе не уронил, жалея, что проспал столько. Я точно дебил, настоящий записной дебил, а мой охуенный мокрушник будет надо мной долго ржать, и тогда я не выдержу и разревусь перед ним, как корова, полный провал…
На форзаце, э? Это что? Пять каких-то непонятных слов. Похоже на заклинание. Темно-красные и с кляксами, как кровякой написано. Засохшей. Стопудово человеческой. Очень стрёмно. Мутит. Сатанизм полный! Как прочитать вообще? В каком направлении читать? Написаны в разных углах листа и одно по центру. Прочитал сначала по часовой стрелке. Потом наоборот. Потом ещё как-то вразнобой. И ещё. И ни хрена. Очень злит. А если тот, которому они адресованы, оглох и меня услышит какой левый мудила? И надо их проорать, чтоб погромче и меня услышали на другом континенте?
Орал долго. И нихуя. Пара тачек за забором сигналила. А симпатичный хитрожопый дядька с тростью из дымящегося облака не являлся. То есть мессир. Но, блядь…
– Et separet. Caelum. Ab… aquis! ¹
Именно после этой комбинации слов дело запахло не кровью, а писюнами. Хотя я не успел назвать это даже жопой. Я порядочно надорвал глотку, в горле заболело, а меня в ответ тряхнуло так, что не то что я – мои волосы чуть не обоссались! Налетел ёбаный ветрюган! И это было только начало! Мощный, такой мощный ураган, что домину с корнем вырвал бы, да что там домину – весь город, весь ебучий остров на воздух должен был взлететь! Но взлетел только я! Отодрало меня с крыши и понесло вперёд ногами куда-то к ебеней матери! Почему, ну почему?! За что? Блядь, спасите кто-нибудь, в башке вертолеты, я ещё пожить хочу! Да я почти обделался! Суки, если это опять ваши шутки, я всех порву! Всех на собачьи сардельки пущу! Только поставьте меня, бляха-муха, поставьте, поставьте! Ну какого хуя, ну не надо, я блевану сейчас, я пожить ещё хочу, остановитесь, суки-и-и-и!
*
– Мелкого подхватило ветром и несёт в Хайер-билдинг. Готовность?
– Готов.
– Папа?
– Папа.
– Хоть раз бы лучше выпорол…
– Он предоставил это удовольствие тебе, Энджи.
– Ещё чего. Тебя же возбудит любое моё прикосновение.
– Вот именно. Он восхитителен в двойном коварстве.
– В тройном.
– Куда несёт малолетнего психопата?
– Вторая вертолётная.
– Выходы?
– Только в общий коридор, никаких засекреченных кабинетов.
– Транспорт?
– Площадка пуста с полудня, Рауля вместе с вертолётом забрала береговая охрана, помочь спасти пару негодяев для судебного разбирательства: они сбежали утром на вшивом катере, а на вечер сейсмологическая служба обещала небольшое цунами. Почему ты всё это спрашиваешь? Где ты сам?
– Не важно. Важно, куда я иду теперь. Благодарю, дорогой.
– Демон, я запрещаю тебе!
– Ещё не поздно было выпороть меня хотя бы вчера.
– Он один, беззащитный, в огромном небоскрёбе, на чужой планете!
– Чепуха, Ману посещал Хайер-билдинг пару дней назад, столкнулся лицом к лицу, то есть мордашкой к морде с разъярённым мутировавшим Калебом. И всё же сдержал позывы переполненного мочевого пузыря. Вдруг он не настолько слюнтяй и вообще не тот, за кого его привыкли держать?
– Демон, ему одиннадцать лет!
– Хочешь, считай это провидением. Злым роком. Насмешкой твоего скупого и выжившего из ума Бога. Сама Тьма тащит его ко мне, как куклу на ниточке, в нужном направлении. Он хочет. Матушка хочет. Кто я, чтобы перечить?
– Кто ты? Холодного дерьма кусок. И худший враг любого существа, которому не посчастливилось родиться с бьющимся сердцем.
– Душа моя, ты правда считаешь, что твой сладко-разъярённый хриплый голос поможет отговорить меня, а не настроит наоборот – на грубое сексуальное насилие?
Повесить трубку, повесить, быстрее… попасть по дурацкой маленькой кнопке. Рука, что вне себя весь разговор стискивала мобильник и давила им на ухо, беспомощно опустилась.
*
Если я сдох, то в аду слишком пиздатая погода. А если не сдох – то какого хуя я не сдох?! Жопе лежать больно, рыдать больно, горлу больно, пить хочется, стыдно, я лох, зачем только согласился читать те сраные слова. Шмякнулся сюда и…
Буду лежать, пока не сдохну. Может, меня наконец кому-нибудь станет жалко.
Жопе всё равно лежать твёрдо и неудобно.
И нос чешется.
И шум внизу какой-то интересный.
Почему ветер улёгся?
Блядь, меня вообще ищут? Я же умираю!
Нет, я не осматриваюсь по сторонам. Я самый несчастный в мире.
По сторонам смотреть прикольно, когда есть на что. А тут нихуя нет. Правда, слева дверь с надписью «выход»…
Но я всё равно умираю.
Но если сделать вид, что я не ползу и ползу не я…
Всё, хорош ссаться, никто не прибегает арестовывать. Мне норм, даже башка от падения не болит. Подъём, бег на двух ходулях, дёргание дверной ручки. Не заперто. Шею до сих пор не свернули? Да я почти красавчик. И я опять в кишках крутого небоскрёба, на крутом этаже. Читаю таблички кабинетов и обливаюсь слюнями. Все эти менеджеры и брокеры зашибают огроменные бабки. Я могу выучиться на одного из них. Правда, это херня и скукотень ужасная. Но какой мой выбор? По всем предметам не выше трояка, и до выпуска вряд ли чего изменится. Аппетитные цыпочки будут клеиться ко мне зато. Вот только… за каким хуем? Если мокрушника это не впечатлит. Интересно, что ему нужно. Вкурить бы вообще, что он любит. Может, его вообще ничем не впечатлить, даже целым парадом голых сисек. Встретить бы его тут где-то. Блядь, да карту бы кто придумал, распечатал и наклеил! Тут эскалаторов и переходов на другой уровень больше, чем дерьма в канализации. И жрать уже охота. По-любому упрусь в кучу ресторанов, если искать буду не их, по закону подлости. Хорошо хоть народ внимания не обращает. И хорошо, что шмотки не порвал. Синяк на руке и морде не считается. Сяду в лифт, короче, зажмурюсь и ткну кнопку наугад. Если не повезёт – просто ткну ещё раз. Ну, поехали…
Комментарий к 10. Тотальная слежка, или поймайте птичку на лету
¹ Да отделится. Небо. От… воды! (лат.)
========== 11. Соперники, или ревность травит до костей ==========
– Часть 1 – Агнец божий –
На седьмом этаже с полудня и до появления на небе первых звёзд проходил полигон: изматывающая пробежка по многокилометровому зелёному лабиринту с несколькими внезапными окунаниями в очень горячую и страшно холодную воду и постоянно сокращающимся лимитом времени на то, чтоб выбраться из неё, не задохнувшись и не сварившись заживо; мимоходом, зазевавшись, а зевал каждый второй – отравление алкалоидами, выделяемыми растительностью лабиринта с быстрым поиском противоядий из любых имеющихся под рукой веществ; и наконец драка, возможно, что с любимым напарником – за право выйти из лабиринта на волю первым, пересечь жирную полосу финиша и не воспользоваться правом упасть без сил, а помчаться дальше, наверх – на следующий полигон – ядерную зону отчуждения в гигантском свинцовом чемоданчике, в которую превращён весь восьмой этаж. И, возможно, не сдохнуть от усердия, когда на полпути к радиации остановят и завернут назад. А наградой за всё это – получить одну бледную улыбку ледяного командира и его тихий голос, произносящий: «Домой. Завтра быть в девять на Френч-Фригат-Шолс¹».
Они сдали полигон все: и полугодовалые стажёры, и его любимый суровый первый призыв. Выстроились, не желая уходить по одному. Последним, с отставанием почти в минуту, к финишу пришёл бледный в ожидании экзекуций новичок Ленни, а первым – бледный от пудры и самодовольный новичок, отказывающийся называть товарищам свою фамилию. Не странно, что обогнал более опытных – уж очень он способный и быстроногий. Но странно, что так кичился первенством. Интересно… Командир задержал на нём взгляд, заставив хоть немного съёжиться и не распускать павлиньи перья.
– Ленни – повторишь в понедельник. Джекки – ожоги следует обрабатывать сразу, победа лишних выигранных секунд не стоит: теперь тебе нельзя в аптеку, терпи боль до утра. Рэнд – не пытайся скрыть хромоту: тебе до утра то же, что и Ленни. Бэл – берёшь в выходной Митча и потренируешь плавать правильно, без растяжений. Эмиль – то же, что и Бэлу, берёшь Марти. Мэйнард, Каи – больше не драться до вывихов челюсти: выберите, кто из вас дама, и впредь пропускайте её вперёд. Сай, Кью, Норд, Хаммер – отлично.
– Шеф, подозрительный шорох. Слева. За вашей спиной.
– Это посетитель, Кью. Был и сплыл. Расходитесь.
«Посетитель» расслышал, что речь о нём, и по привычке интенсивно покраснел. Он торчал любопытным шпионом не меньше часа в ожидании, пока полигон закончится для всех, а зашаркал, когда ноги затекли. Его поймают и напугают административным наказанием, как в прошлые разы? Не похоже. Пропустив мимо охреневших глаз строй самых ошизенных парней в мире, малыш ещё подождал – и ничего. Но ушли не все – командора среди бойцов не было. И кого-то ещё, кроме командора. Так что Ману вытер сопливый от восторга нос и робко начал красться от секции лифтов поближе к линии финиша. Добрался и застыл за последним имеющимся углом, усердно подслушивая и подсматривая. Говорили двое: его офигенно крутая мечта в одежде, будто нарисованной на идеальном порнушном теле, и какой-то тёмный блондин, смахивающий на его любимую игровую расу темных эльфов то ли носом, то ли ушами. Конечно, не такими длинными ушами, но остренькими, выразительными…
– Шеф.
– Бальтазар.
Именно с этих реплик, похожих на странный пароль, начался разговор. Интимный, личный разговор. Таращиться на собеседников долго малыш побоялся, хорошенько спрятался и стал просто слушать. Но чем больше слушал, тем кислее и несчастнее становилась его круглая мордашка. Половину слов он не мог понять! А вторая половина… была понятна едва-едва. Разбирая одну из пяти реплик и не находя в них привычного простого смысла, он смутно вспомнил, что эти слова – очень книжные, никто так среди его сверстников не общается. Дезориентация и презренная буффонада, какие-то надлежащие причины и мотивы, гипотезы и скоропостижность решений, прежний облик и прежние инциденты, внедрение, вживание (и куда это, интересно?), изоляция, иссякание… наконец, грядущее обезглавливание и смертельная обольстительность. Но последнее слово Мануэлю понравилось хотя бы звучанием. Он долго чесал нос, пока не разодрал на нем небольшую ранку. Расстроился, обнаружив, что разговор – такой, подло зашифрованный – не кончается. И разозлился – от возмущения и разочарования. Не так важно, о чём он подумал, важно – какими словами. Привычными:
«Это же наёбка! Ужасная, несправедливая наёбка! Неужели отстойное ботанство может быть крутым?! О чём они допиздятся, в рот мне ноги? Но Демон, ты, ёшкин кот, Демон… ты не можешь перестать быть крутым даже из-за этих вонючих слов из словарика! Я посмотрю их все, я достану тебя!»
Ману осторожно выглянул – проверить ещё раз, что не ошибся с диагнозом и на финише беговой дорожки полигона стоит именно он, его дьявольская длинноволосая мечта.
Разговор как раз закончился. Ничем не скованный, чувствуя себя полностью наедине, юный и необузданный Бэл потянул голову начальника к себе, и невыносимым звоном в уши мелкому шпионящему засранцу ударил поцелуй. Всего один мягкий шлепок губы о губы, а потом неслышный вздох, шершавое проникновение языком в рот, не то скрип, не то возмущённый крик чёрной лакированной формы в плечах, выгибаемых назад: Демон с силой прижал к себе подчинённого. И оттолкнул.
– Не здесь.
– Почему?..
– На нас смотрят.
Обмерев от ужаса, Ману вжался как можно крепче в спасительную угловую стену и заорал что было мочи – внутри себя, в лопающейся от напряжения голове. Он ждал, что сейчас страшная фигура завернёт за угол и жестокой расправы не миновать. Он почти молил о ней, потому что ожидание расправы даже от сравнительно безобидной мамки всегда было много хуже самой расправы.
Но стояла раздражающе полная тишина. Неизвестно, сколько времени прошло вообще. У мелкого полностью онемели ноги. Ползком он осмелился выглянуть и понял, что этаж давно пуст. Несмотря на то, что лифты в другой стороне – они ушли. Исчезли. Посмеялись над ним. А Демон… просто припугнул его. Неужели он для киллера – меньше чем ничто? Если даже вытаскивать за ухо и насмехаться не захотел.
В этот момент малыш почувствовал в глазах крупные слёзы, а в груди – совершенно новое для себя чувство. Оно только-только рождалось, чтобы быстро вырасти и расцвести и заполонить собой всё его естество. Двойное древо, двойные переплетённые ветви. Жгучая ревность, а на ней – повисли горькие и терпкие плоды отчаяния.
Ему нужно внимание киллера. Во что бы то ни стало, позарез, любой ценой. Он обижен, он унижен, ему хочется быть значимым, но не для кого-то – а для него одного. Он сделает всё что угодно, чтобы добиться этого, чтобы вырвать Демона из объятий странного и очень наглого блондинистого юнца с острыми ушами.
Он костьми ляжет.
Он умрёт.
Он добьётся своего.
Или умрёт.
*
Мы по очереди кидаем игральные кости. Они грязно-серые, в багровых прожилках, спрессованы из человеческого жира, крови и сухожилий. На ощупь очень твёрдые, лоснятся. Каждый восьмой вечер я прихожу сюда – и они всякий раз свежие, вырезаны из плоти новых жертв. Я перекатываю их в ладони и медлю. Уродливая двуполая тварь, против которой я играю, приняла сегодня облик птицы с головой и грудью женщины. Голые соски разбухли от царящей здесь жары, похотливый язык постоянно облизывает губы, зарясь на меня. Неповторимая отвратительность. Я сосредоточен на зелёном сукне стола. Четыре кубика, четыре броска. Так просто выиграть – если к Матери воззвать. И так просто вязнуть в Ней, каменея, холодея, отдавая себя по частям, – в обмен на эту помощь. Выбору не изменю. Не верю в удачу, не пойду на риск. Не могу. Позволил ловушке поймать меня раз. Страх, вина и раскаяние.
Двадцать. Пусть выпадет двадцать.
Кости катятся, тварь с лицом женщины-греховодницы улыбается.
Страх, вина и раскаяние. Клейкие щупальца тьмы хозяйничают в моей груди. Я снова сделал это. Меня снова стало чуточку меньше.
Три шестёрки, одна двойка.
Мы не скажем друг другу ни слова. Я как всегда выиграю, а Бафомет – как всегда отпустит меня. И счёт из горящих терновых ветвей над нашим столом, покрытым зелёным сукном, увеличится на семь. Ещё семь отвоёванных вечеров, чтоб на восьмой вернуться.
Я отдаю игральные кости прислужнику с зашитым ртом, другой такой же прислужник подводит ко мне скорченного грешника. Перерезает ему горло, наклоняя ко мне, и я мою руки в быстро иссякающем фонтанчике крови. Властитель отвратительной нижней половины царства возвращается на трон, у него привычно дряблое двуполое тело и голова козла. Похотливый язык высунут на прощание. Он никогда не сможет им ко мне прикоснуться. Но лучше бы я заключил с ним сделку на это.
Снаружи меня поджидает демон-плут – бессменный провожатый, почти что друг. Он безупречно сложен и изысканно красив. А ещё у него самая паскудная репутация, сомнительная даже среди своих. Он знает, что мне сложно оторвать от него взгляд, но боится разгневать мою Мать ответными действиями и ходит, скромненько опустив голову. А я знаю всю его подноготную и тайну, которую прячут его наглые алчущие глаза, и меня это веселит. Также я знаю его имя, но не произношу, даже мысленно – чтобы он не воспользовался лазейкой призыва и не последовал за мной на Землю. Ему приказано охранять меня по пути к воротам царства и обратно, но охрана мне не нужна, а дорогу я великолепно выучил ещё в первый свой визит. Меня мучает причина, зачем он ко мне приставлен – это своеобразная интрига, не позволяющая отказаться от его общества.
Мы говорим. К собственному удивлению, я люблю наши разговоры.
– Вчера вальсировал на скотобойне. В ящике для испортившихся органов. Мне понравились её лёгкие и просторный пятикамерный желудок.
– Шортгорнская или английская парковая²?
– Не знаю, с неё давно содрали шкуру.
– Танец на одного. Романтично.
– Я представлял себя в её объятьях. Но в ящике было тесно для быстрого кружения в темпе на три четверти. Со стороны я смотрелся гротескно.
– То есть мясник не оценил.
– Он вернулся не вовремя с обеда и вызвал полицию. Он ничего не понимает в танце.
– Но не стоило его за это наказывать.
– Конечно нет. И я не обиделся. Он рогоносец, меня вызвала для ритуала его жена. Это её обиды, я просто инструмент.
– Полиция не нашла его тело.
– Тупицы. Не догадались заглянуть в ящик. Просторный пятикамерный желудок…
– Там ты спрятал только голову.
– Верно. Руки-ноги и туловище разбросал и перемешал среди разделанных свиных туш. Они так же неромантичны, как и мясник, он нашёл там своё место, истинное призвание и пристанище.
– Жена плакала?
– Хотела сжечь его одежду. Она немного с причудами.
– Долго торговались.
– Вся в золоте и мехах, но нищенка. Душа давно уж с молотка продана.
– Хитро. Застрянет здесь после смерти вся, с потрохами.
– Сучьи потроха, душонка чёрная. Плохой товар, но ходовой, иного нет. Однажды, может, удостоится… и ты помоешь свои божественные руки в холестериновой крови, выпущенной из её толстой шеи.
– Не называй их божественными.
– Виноват, милорд, я забылся.
Конец прогулки. Учтивый поклон. Он осмеливается приподнять голову, и я беру его за подбородок. Он настолько красив, что должен бы расшевелить мою тьму, разбудить голод. И – ничего. Он не подходит ни первым блюдом, ни вторым, ни на десерт.
Отпускаю подбородок и встаю в центр пустого бассейна с высокими бортами, для местных – просто чан. Что делает дьявол-провожатый? Другой на его месте упрашивал бы взять его с собой, в ногах валялся бы. Гордый мерзавец. Я знаю, кому он принадлежит на самом деле. Но не знаю, почему я так падок на горько-зелёные глаза – ещё одна интрига, ждущая раскрытия и объяснений.
Он отворачивает медные краны и пускает в бассейн кровь. Кровь – и ворота, и пропуск домой. Пора возвращаться. Ненавижу возвращаться. Избегать Ангела, чтобы не лгать.
Кровь поднимается до уровня губ и затекает мне в рот. Втягиваться в красную круговерть вкуса и запаха и ненадолго лишаться зрения – мягкий отупляющий кайф, агония давно истомившегося в ожидании агонии мозга. Жаль, что длится отдых от собственного естества всего три-четыре секунды.
*
– Это что? – Ксавьер взял у брата листок обёрточной бумаги и машинально поискал корзину для мусора. А что ещё делать с бесполезной бумажкой, промасленной по центру и явственно пахнущей глазированными пончиками – например, теми, что бесплатно выдаются junk-food автоматом на ресепшн Хайер-билдинг – если не сразу же выбросить?
– Заявление.
– Какое ещё заявление, мелкий?
– Я хочу записаться в Governance of Security…
– Они переименовываются в ELSSAD – это во-первых: я видел приказы в базе данных президентской канцелярии, и все, кому правда охота попасть туда, об этом уже узнали. А во-вторых – и думать забудь. Ты так мал и так соплив, что даже через два года, когда тебе милостью Саваофа перепадёт повестка туда – ты не пройдёшь отбор. Ты обычный хикка, ма тебя избаловала до разжижения мозгов, помешан на своих компьютерных играх, думаешь, что ты самый умный и самый крутой и всех вокруг обзываешь ничтожествами. А ни черта ты не знаешь. Ни о жизни, ни о дерьме настоящем, которое, бывает, случается, когда ты путаешь хитрожопость с наглостью, тупостью и неопытностью. И куда ты прёшься? Хватит таранить лбом моё кресло!
– Я не тупой! И я сдохну ждать два года, мне нужно в отряд прямо сейчас!
– Ты сдохнешь там через сутки. Что, правда не понимаешь? Мелкий, даже если бы можно было обойти правила отбора, медкомиссию, стажировку и сразу впихнуть тебя в строй на правах моего родственничка – тебя заживо сожрут. Тебе ясно? До мягких косточек обглодают, а на следующий день – забудут, что ты такой вообще прикатывался.
– Ты гадина! Нарочно меня дуришь! Не хочешь, чтоб я однажды стал так же крут, как ты!
– Я оберегаю тебя, недомерок!
– Сам ты недомерок! Я вымахаю уж повыше тебя, понятно?!
– Если бы па был здесь, он бы вправил тебе мозги. Или люлей хотя бы навешал.
– Ты не папчик мне, нефиг корчить из себя учёного. Может, ты мне и не брат! Может…
– Закрой рот!
– Наша злюка маман наврала всё! Как бы она успела? Как тебе такое, а?! Съел?
– Ману, закройся и отвали, пока цел.
– Я не видел его! А ты его видел? Хорошо помнишь? Что, хрен ответишь? Да мало ли когда его прикончили! И маман побежала утешаться с первым попавшимся услужливым лузе…
– Заткнись!
Захлёбывающийся крик слился со смачным хрустом.
Ксавьер в немом ужасе уставился на костяшки своей левой руки. Правая зависла над мигающей клавиатурой, так и сжимая квадрат промасленной обёрточной бумаги.
Мануэль потрогал себя за разбитые губы. Слизнул выступившую кровь, развернулся и пошёл прочь из восьмой серверной. Он о многом интересном – подсмотренном, подслушанном и затем досочинённом – мог поведать братишке, сорвавшись. Но целый батальон ещё не высказанных обид просто взял и куда-то провалился. Впервые в жизни ему по-настоящему захотелось заткнуться. Прекратить жаловаться. Прекратить, потому что это бесполезно. Молчать, задыхаясь… молчать о том, как прорастает дальше жгучее двойное древо в его груди. Молчать, какой болью это сопровождается. Молчать и не дать кому-то распознать, как проникают ядовитые корни из лёгких в сердце. Молчать, чтобы отныне никто не смог остановить это.
Комментарий к 11. Соперники, или ревность травит до костей
¹ Атолл в составе Гавайского архипелага.
² Породы домашних коров.
========== 12. Закулисная игра, или дайте повод поплакать ==========
– Часть 1 – Агнец божий –
Таша Томлисон целыми днями щебетала по трём телефонам на ресепшн, успевая при этом помочь всем заблудившимся на первом этаже Хайер-билдинг гостям, сгенерировать и передать дальше свежие или чуть подпорченные сплетни, пожаловаться на тяжёлый режим работы любимой сестре-близняшке Руне по межпланетному телефону и выпить подряд пятнадцать кислородных коктейлей для поддержания здоровья и стройности фигуры. Поэтому, увидев хмурого (и очень симпатичного) подростка, тащившегося в направлении её стола мелкими шаркающими шажками и старательно прикрывавшегося длинными волосами в надежде, что никто не заметит ни травму на лице, ни убитое выражение самого лица, она так переполошилась, что почти выпрыгнула из своей суперкороткой юбки: один из телефонных проводов удачно зацепился за выступающий край «молнии», и та поехала.
С двух боков придерживая остатки одежды на обнажившихся бёдрах, она выскочила наперерез Ману, так хорошо подгадав момент и траекторию, что тот натурально утонул мордашкой в её декольте. А лифчик, как было справедливо замечено ещё при первом визите в небоскрёб, на Таше изрядно отсутствовал – каждый божий день. То есть каждый рабочий.
После того как кто-то из нечаянных свидетелей опустил телефон с весёлой репликой: «Стоп, снято!», обе жертвы нелепого столкновения вышли из ступора и неуклюже отпрянули друг от друга.
– А я тебя знаю, – несколько менее бойко, чем обычно, выдала Таша.
– Ты выписывала мне временный пропуск, цыпа, – ответил Мануэль без всякого выражения, но эмоции всё же постепенно зажгли его мрачные глаза. – Главная тут внизу, да? Шаришь всё и про всех? А можешь?..
Допрос с пристрастием занял полтора часа – не считая перерывов на салат и диетическую колу. За стол ресепшен Таша без зазрения совести посадила свою подругу-официантку из бара “Freezing Point”, а сама повела Ману к запертым на ключ выставочным стендам – показывать интерактивную электронную карту на трёхмерном экране, затем всё то же самое ещё раз, но в уплощённой и упрощённой версии. Жарко и с чрезмерной жестикуляцией объяснила поэтажное устройство небоскрёба, принцип работы лифтов и уничтожила всякое понятие о морали среди сотрудников, как раз входивших в Хайер-билдинг с парковки и терявших челюсть от вида её сосков, торчавших через ткань в непосредственной близости от лица Мануэля. Закончив посвящать его in medias res¹, она по привычке перешла к сплетням о верховном командовании, но вовремя опомнилась, скрепила разъехавшуюся юбку канцелярским степлером и отвела подозрительно повеселевшего тихоню на автобусную остановку.
