Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)
– Он не насиловал, – прошептал я, когда Дарин закончил красить левый глаз и перешёл к растушёвке. – У нас был договор. Я выполнил свою часть, он… свою.
– Вы договаривались о его суициде?
– Нет, тут он сымпровизировал. Соригинальничал, так сказать. И выпендрился. Психопат. Обещал отстать от меня и не ехать с вами в тур. Отстал…
– Вы что, были знакомы до встречи в Studios 7ème Ciel?
– Нет, – я непроизвольно дёрнулся, и Дарин оставил на виске тонкую чёрную полосу подводки. – Чёрт. Если бы я мог тебе объяснить. Но я даже себе не могу.
– Как он развёл тебя на перепихон с первого взгляда? Ты похож на пай-мальчика.
– Вот именно! Я не знаю как! В том-то и дело! Мудак как мудак, французский. Но сидело в его жопе шило мистическое и несуразное, не вязавшееся с обычной лягушатиной. Словно бес попутал меня.
Я ужаснулся, мгновенно привязав к этой мысли мессира папчика, мокрушника, двойника Мэйва ака дракона и всю адскую шатию-братию. Под личиной Рэ Вильнёва мог скрываться кто угодно, необязательно свои: враг семьи, враг Демона, кто-то, хотевший крепко насолить. Персонально. Очень личная месть.
– Плевать на наставления Виктора, – промолвил я непослушным языком и машинально протёр висок от лишней краски. – Можно я напьюсь? И таблеток у того дятла в кепке мне возьми. Любых, на твой вкус. Дарин? Хорошо? Пожалуйста. Я не шучу.
*
– Как ты мог, как?! Ты же свет, грёбаный, чистый и лучистый, ты моё персональное солнце, carbonis supernova, неужели какое-то зло опять влезло в тебя, прогрызло, отравило…
– Успокойся, ты объелся таким количеством электричества, что треснешь и сам сойдёшь за сверхновую, – Ангел многозначительно усмехнулся, глядя на него снизу вверх, потом неспешно встал и отряхнулся от обломков мебели и кусков штукатурки. Разного другого мусора под ногами было с избытком: влетая, брат снёс полкомнаты и пропахал в паркетном полу, а также находящемся под ним каменном перекрытии дымящуюся борозду в три дюйма глубиной. – Ну неужели я заделался мудаком? Да как я могу? Никак, моя прелесть. Зато он…
Из телепанели чудом уцелевшей от ударной волны стены выдвинулась круглая подставка, а на ней – возникло небольшое вращающееся трёхмерное изображение, фигурка в тёмном облачении с капюшоном. На груди у неё переливался ядовито-зелёный диск с какими-то письменами.
Демон узнал его мгновенно, несмотря на накинутый капюшон, и возмущённо закатил глаза.
– …может, – закончил он за Энджи. – И ты вызвал его, после всего, что он натворил. После того, как он пытался меня – и вообще-то тебя таким образом тоже! – убить. Что, неужели больше некого было, в аду кончились бесы?!
– Ашшур не подчиняется старым правилам призыва, мог и не ответить мне, – невозмутимо сказал Ангел. – И он больше не заключает сделки, ему не нужно, неинтересно, давно надоело. Однако… тот, кто мог бы вылечить рану, нанесённую тобой, скрывается в нашем особняке и отказывается ему помогать.
– И Ашшур вынужден был пойти на сделку, которую предлагал уже ты. И ты диктовал условия. И был прекрасным целительным добром. Седьмое солнце ада, даже плетя интриги, ты умудряешься оставаться девственно чистым!
– Нет, я не исцелял его. Когда я сказал про особняк папы – я и имел в виду особняк папы. Я не твой антипод в плане обмена энергией, я отчасти твой брат и носитель твоей и нашей души, я не всегда способен возмещать ущерб, наносимый тобой. Но есть тот, кто может. Настоящая твоя противоположность.
– Это сейчас не важно. Ашшур убил троих детей по твоему приказу.
– Ашшур подбросил дров в ярость и в чуть более откровенные кровожадные мыслишки Джозефа Аккермана, отца Ирвина, помог избавиться от привычной обывательской трусости. И Ашшур же разжёг страсть в крови близнецов немного жарче обычного. Остальное люди делали сами. Они всегда делают это сами. Им нужно самую малость помочь, одинаково – избавляя от страха. И тогда, распоясанными, они претворяют свои мысли в реальность.
– Ты уничтожил две семьи.
– А ты возродил три души, забыв, что работаешь плохишом. И одного подонка посадят в тюремную психушку. Славный денёк выдался. Поужинаем?
– Я не представлял, что могу на тебя злиться, Ангел! Что я умею!
– А я вот не умею, – нежно ответил светлый киллер и повёл тёмного за кончики пальцев – прочь из разгромленной комнаты на втором этаже. Выйдя из коридора к широкой лестнице, он поднял трубку внутреннего телефона, распорядился скороговоркой: «Сесиль, вызови папиных разнорабочих, маляров, столяров и штукатуров. Твой младший хозяин слегка побушевал в левом крыле. Нет, без жертв. Конечно, он сожалеет», – и расплылся в улыбке сытого кота, когда брат опять закатил глаза. – Кстати, отмороженный мой, не сознаешься, зачем было изображать космический болид? Я и без спецэффектов чувствую, когда ты в ярости, спектакли – это же не по твоей части.
«Ох, заткнись, ещё немного, и я решу, что тебя зачали не из света, а из чистого сарказма», – взгляда красноречивее местные потолки ещё не получали. Ангел понял, фыркнул и поцеловал его (на редкость инициативно – сам первый полез), чем мгновенно успокоил.
– Ты их нашёл, специально искал, – сказал Демон чуть погодя, когда они уже присели вдвоем в пустой столовой. – Тех мальчишек и Ирвина… с гитарой. Это невероятное совпадение, это попросту невозможно. Как? Подтасовка реальности? Кто-то нарочно подселил их друг к другу, выращивал для меня ради одного-единственного дня этой трагедии?
– В бесконечном числе комбинаций людских душ, тел, призваний и пристрастий нашлась такая сама, прикинь? Судьба очень иронична к тебе, дорогой. Не подтасовывал я ничего. И не разыскивал – только время бы зря потратил. Это всё Ашшур, он ас в своём деле. Не мне в сотый раз пересказывать, какой он подлый двуличный засранец, но бессмысленно было пользоваться услугами других призывных духов. Твой вавилонский чёрт – лучший.
– Ладно. Мне одно неясно – почему тот, кто до сделки, судя по всему, наотрез отказался его лечить, передумает теперь? Сделка ведь с тобой, а не с таинственным лекарем. Что изменилось?
Ангел с довольной ухмылкой щёлкнул пальцами и обмахнулся появившимся веером игральных карт.
– Ты ничего не забыл? Я твой джокер. Моим расположением стремится заручиться каждый, у кого в голове хоть немного шевелятся мозги. Ашшур – свинья, и грязи у него за душой столько, что самосвалами вывозить. Милый лекарь в своё время сильно запачкался, ведь они были дружны. Любовники. Подельники. Боги, преступники и двойные агенты.
– Стой. Стой… – Демон впился острыми ногтями себе в виски, резко вскинул голову. На напряжённой шее проступили вены, отчётливо голубые, такие яркие, что становилось не по себе. – Проклятье! Это был сговор! И ты не заметил! Это Дезерэтт, это он, Ашшур не более чем пешка, он дурак высокомерный, а серафим всё подстроил!
– Между прочим, Ди, ты тоже дурак высокомерный. Вас, лопающихся от собственной заносчивости, довольно легко провести. Это не его личный план, это наш с шестикрылым тайный сговор, общее дело тебе во благо. И Хэлл немножко помог, – Ангел убрал карты, став прохладным и сосредоточенным. – Мы недавно подружились, но быстро стали не разлей вода, Дэз рассказал мне, какими влажными глазами ты смотришь на Ашшура, ты предсказуем в своих предпочтениях, ты даёшь слабину в одних и тех же местах, прекращай. Ты должен быть не только сильным и неуязвимым, твердолобый мой, ты должен научиться ловкости и изворотливости. Тьма – это прекрасно, но это далеко не всё. Ты слишком привык полагаться на вещь, которая тебе не совсем и принадлежит. Ты видел, чтоб я прибегал к помощи Света? Я формально приписан к нему, но я глубоко презираю его, я хочу что-то значить без него. Юлиус, когда ты называешь меня своей душой, ты прав, ты прав буквально. Но… что есть ты для меня? Кто ты? Зачем ты мне? Что нас связывает по-настоящему? Говорят, ты не можешь без меня обойтись, но вдруг я могу обойтись без тебя?
Ногти процарапали в фарфоровой коже длинные кровавые борозды, по скулам до подбородка. Киллер стоял на коленях, перевернув стул, глаза были плотно закрыты, а веки – дрожали, как будто на них опустился многотонный груз. Ангел медленно обошёл вокруг него, босые ноги глухо постукивали пятками по каменному полу.
– Не хочешь ответить? Я пытаю тебя, да? Это единственная боль, которую ты можешь ощутить, но не единственная, которой ты заслуживаешь. Дэз на раз-два вылечил бы Ашшура, но он не собирался помогать – пока я не попросил. Бес, которого мы называем вавилонским, на самом деле ассириец, это вопиющая и грубая ошибка, потому что Ассирия враждовала с Вавилоном. Он ненавидит нас, высокопоставленных, за невежество и безразличие к этому невежеству, он ненавидит нас, потому что он для нас никто, как ты и сказал – пешка. Ты знаешь, как называли столицу древнейшей ассирийской цивилизации? О да, в его честь, его именем, семь тысяч лет назад. Он был верховным богом воинствующей империи, он купался в крови тысяч жертв, в лучах славы, обожания и почитания. Тогда же он представлял для серафима пылкий любовный интерес, более того… Нет, не стоит болтать лишнего. В общем, тогда-то он загордился и предал Дезерэтта. Ты подумаешь, что шестикрылый его проклял, но месть была излишней: тот диковинный способ, которым Ашшур появился на свет, накладывал определённые рамки на его действия по отношению к Дэзу. И когда он преступил эти рамки, наказание свершилось само собой: Ашшур потерял силу, его жалкой участью стала бы короткая жизнь и смерть в обличье обычного человека. Но так вышло, что терял он силу постепенно, от заката до восхода солнца, то есть не сразу махом лишился её. Быстро осознав весь ужас положения и причины, к нему приведшие, ассирийский идол кинулся к серафиму и взмолился о пощаде. Он молил о ней до самого рассвета, почти лишившись былой власти, красоты и великолепия. Когда солнце взошло, надежда умерла и он наконец замолчал… Дезерэтт молвил своё слово. Часть исчезнувшего могущества в обмен на свободу воли и выбора. Бессмертие в клетке, сила по вызову. Карманный бес, красивая ручная граната и ручная шлюшка, мальчик на побегушках. Ашшур согласился, это понятно – иначе не дожил бы до наших дней и ты не лицезрел бы его злое точёное лицо, прогуливаясь по Нижнему Аду. К несчастью, серафим успел пустить плута и предателя в сердце, и тот, затаив чернейшую обиду, не раз ещё пакостил и мучил его, пользуясь привилегией, пользуясь слабостью, хм… Опять я много болтаю.
– Не договаривай. Пусть я высокомерный, но не дурак и понял, чем и как они связаны. Переходи непосредственно к той части, где Дэз отказался лечить своё шизанутое творение.
– Потише ты. Так вышло, что Дэз жаждет проникнуть во Тьму. То есть в тебя. Раздеть тебя, довольно разнообразно – и от одежды освободить, и от мрака. Отделить и раскрыть твой личный потенциал. Я скромный и не интересовался, нафига ему это: хочет – и ладно, пусть пробует и получает. Он честно объявил тебе о своих намерениях, ты не больно-то удивился, но разрешил ему, потому что шантаж наше всё и тебе тоже от него кое-что нужно. Да-да, я осведомлён вплоть до какого цвета и фасона трусы ты решаешь надеть по утрам, а не только о таких глобальных вещах. Вы с ним начали эту игру, не я. И я упоминал уже, я знаю, кто твой джокер. Ну, а кто, по-твоему, его джокер?
– Тьфу, – Демон уронился вперёд, звучно стукнув головой об пол. Ангел запустил руку в его разлетевшиеся на полстоловой волосы. – Та буква «А» на его крестовой двойке… Беру свои слова назад. Я идиот.
– Ненависть Ашшура не наиграна. Его требовалось лишь умело натравить. Но, почуяв дух прежней свободы, он превысил полномочия, заторопился, опьянел в предвкушении. Ты терпеть не можешь этот эпитет, но ты действительно богоравный – отпустил плута на волю, опрометчиво, да, но зато как! Тьма никогда ещё не была столь триумфальна. Ты распорол его с блеском, нанеся незаживающую рану. И толку в заново обретённой свободе, если он в непрерывной агонии, условно бессмертен, но уязвим? Он униженно пришел к серафиму. Взмолился и был сразу вышвырнут вон. Оставался последний выход – я. А я учился у лучших – у нашего отца. Но я не изверг. Ассирийца запрут на пару лет в Нижнем Аду: комфортабельный карцер, невозможность колдовать самостоятельно и пакостить по личному почину, более строгие правила призыва на Землю, усложнённая процедура восстановления в правах по окончанию тюремного срока и прочие плюшки.
– Шикарный подарок шестикрылому. А что получаешь от сделки ты?
– Ашшур пока не исцелён. Всеми правдами и неправдами ты, мой дорогой, должен попасть на концерт Ману. И плут устроит вашу встречу через «не могу» и через «не хочу». Ты, разумеется, в полном праве испортить её и навеки убить в пареньке веру в добро, в доверие и в любовь. И я даже не скажу, что я тебе этого не позволю. Знаешь человечью поговорку? Насильно мил не будешь. Я спросил тебя, кто ты, потому что сидящая в тебе смолистая ядовитая чернота – это не весь ты. Но я не в силах раскрыть твою сущность, иначе давно бы уже сделал это. Более того, я считаю и я уверен, что и Дэз не сможет, потому что эта крайне деликатная вещь не требует применения силы, тут не нужно быть богом, не нужна запредельная власть, не нужна пресловутая мощь творения. Ты – закрытая шкатулка со взрывчаткой на крышке, серафим спит и видит, как выпускает из неё в небеса двуглавого дракона, опять. Но его пальцы толсты и неуклюжи, а я ощущаю себя и вовсе безруким и растерянным, а бомба тем временем тикает: едва ты пришёл в мир, как был активирован обратный отсчёт.
– Бред. И вы верите, что для решения головоломки вам нужен маленький бестолковый мальчик с золотым обезвреживающим ключиком на длинной цепочке, раз поворот, два поворот – и ларчик открылся?
– Не золотым. И он не сапёр. Никто не гарантирует, что на тебя запал тот самый мальчик. Но он нужен срочно, нельзя больше откладывать. Он признается в любви со сцены, ты рассмеёшься и пошлёшь его куда подальше, мы выдохнем с досадой, что ключ не подошёл, и продолжим поиск.
– Нет, бред в другом, – Демон резко прекратил изображать труп и влез с ногами на обеденный стол, сев по-турецки. – Пора признать, что я неравнодушен к цыплёнку, я могу его принять, потому что захочу, и если дело примет нешуточный оборот, он останется во веки веков, аминь. Но с какой стати именно ему выпускать того двуглавого ящера, а не подрываться на мудрёной бомбе? Ты начнёшь въезжать или нет, что моя личная жизнь совершенно не связана с вашим божьим промыслом? Вам нужно абсолютное оружие, а я просто хочу потрахаться по-человечески. Для этого необязательно любить, очнись! У меня сраное влечение, понятно? Любой в моём возрасте хотел бы секса без обязательств, и ты бы тоже хотел совать член направо и налево, если бы не обзавёлся сам знаешь кем и не объявил бы себя примерным семьянином! И твоего прекрасного супруга я трахаю тоже, и любого понравившегося парня с улицы, и Мэйв, знаешь ли, уже разостлался передо мной, а твой всесильный серафим – угадай, что ещё он спит и видит в своих мокрых пророческих снах? Я много раз спрашивал отца, не инкуб ли я, и зачем он воспитывал меня инкубом, если я работаю в корпорации, а не в публичном доме. Я уже сказал и повторю: я лишь хочу, чтоб Мануэль меня выдержал и не сломался, если ему так сильно надо и так припекло моей персоной в пах и в задницу. Но это всё! Оставьте в покое мою легенду, я сам раскопаю дерьмо о своём происхождении, вы лезете куда не просят. Ашшур – конченый кретин, пытавшийся меня убить, а вы – слепые кретины, пытающиеся меня спасти. Но меня не надо спасать, я в порядке, и я устал от интриг и подковёрных игр. Серафим обещал мне пропуск в одно хорошенькое местечко, а я ему – пропуск в некое другое, обмен, точка. И, оу, ты несказанно обрадуешься, дорогой, в день, когда он созреет и воспользуется моим подарком, – киллер медленно растянул рот в кривом подобии улыбки. Показал её, недобрую, и так же медленно убрал. – А теперь меня ждёт сон и работа. Если горишь желанием скататься в Нью-Йорк – катись. Привет от меня Ману разрешаю не передавать. Первый блин комом, не удивлюсь, если и первый концерт тоже.
– Ну и козёл же ты, – прошептал Ангел, сжимая кулаки. Правда, бить раздумал, вспомнив, чем это обычно кончается, сухими губами поцеловал брата в лоб и вышел.
========== 41. Чума в вены, или людоеды среди нас ==========
– Часть 3 – Вероотступничество –
I‘ve never felt completeness
I’ve never felt so real
Жертвенный алтарь. Блестящий, жирный от крови десятидюймовый крюк навис прямо над моей головой. Я лежу на прохладном постаменте, мне ещё никогда не было так хорошо. Тело тонкое и лёгкое, ни грамма усталости, чудесный жар разлит до кончиков пальцев, и прохлада алтаря приносит тихое гармоничное удовольствие, от которого хочется стонать. По телу и лицу пробегают красные и розовые блики, цветомузыка гуляет залом, описывая круг за кругом, пляшет по стенам и немножко по потолку, я плавно двигаю руками и ногами в такт.
A leather belt to suppress
What no one is gonna heal
В глазах двоится и троится, тени присутствующих размыты, я никого не узнаю, но они пляшут тоже, я слышу смех и полупьяные разговоры, им хорошо, как и мне. Музыка щекочет каждый нерв, льётся удивительной свежестью по венам. Я энергично покачиваю головой, мне хочется вобрать её всю, у неё этот красно-розовый цвет, она окрасила собой каждую молекулу крови и воздуха, она прекрасна, она нескончаема… была и будет, живёт этим залом, каменным алтарём, поющими и колышущимися стенами. Моя шея – тоненький стебелёк, созданный для танца, нужно успевать попадать в такт, мне нужно ещё, ещё, и ещё.
I hunger for your life
I hunger for your soul
Крюк покачивается, цепь, на котором он подвешен, мелодично звенит, разматываясь. Изогнутая сталь нависает всё ниже, строго над моим лбом, я глаз с неё не свожу, загипнотизированный. Пятна свежей жирной крови сверкают драгоценностями. В чудных, быстро сменяющихся огнях мрачноватого диско они малиновые. Барабаны, выбивающие безумный такт, стучат топотом десятков пар ног, обутых в тяжёлые сапоги. Это чья-то чувственная армия. О Господи, на свете есть всего одна такая армия… это ELSSAD. Чёрные маски хищных птиц, закрывающие нижние половины сексуальных лиц, обнажённые пистолеты. Сейчас, на этом алтаре, под эту музыку, я отдался бы каждому из них.
I hunger for your body
I wanna gain control
По очереди.
Maneater
Отдался.
Grim Reaper
По очереди… каждому.
Maneater
Отдаться.
Grim Reaper
Замороженная сталь крюка касалась лба. Я приоткрыл рот. Язык давно прохаживался по зубам, но этого было мало, ему было тесно, и я облизывал губы, высунул язык как можно дальше, рассматривая кончик, быстро менявший цвет в фантасмагории светового шоу, под сенью стального крюка, остриём направленного на меня.
I’m searching for whom is ripe
The fat and virgin type
Двигаться. Встать. Танцевать. Зачем… А где я? Нет, это не мой голос, кто-то другой спрашивает, он заблудился, а я на месте, я вернулся домой. Руки двигаются так же плавно, из такта в такт.
To swallow all these sins
They carry beneath their skin
Красные и розовые блики на приветливых оскалах тех, пляшущих полукругом у алтаря. Они голодны. Я голоден. Раскрытые рты, блуждающие по губам языки, а губы такие сочные, я посмотрел бы, как они брызжут, лопнувшие, грубо надкушенные и надорванные.
I eat their raw flesh
I drink their blood as wine
Нет, я не мог встать. Танцевал лёжа, изнемогая от желания… какого-то желания. Получить больше. Необыкновенная лёгкость – а хотелось ещё легче, чтоб тело полностью потеряло вес, чтоб взлетело, воспарило над алтарём, над крюком, обвившись его цепью. Необыкновенная истома – а хотелось, чтоб расслабленные мышцы окончательно растворились, чтоб я не ощущал себя, исчезло всё, остался чистый кайф. Необыкновенная музыка с сильным, вбивающимся под кожу ритмом – а хочется, чтоб она забрала меня целиком, и сладкий рычащий голос, рассказывающий строка за строкой об угрозе, исполнил её. Пришёл, забрал и проглотил.
And that way their
Goddamned souls get mine! ¹
Я протянул что-то нечленораздельное в восторге, выгнулся вверх. Давай, давай, где ты… Мрачный жнец, людоед… Ну давай же. Сожри меня…
Противный визгливый щелчок. С таким щелчком останавливают грампластинки, звуковые дорожки рывком слетают из-под иглы, а музыка вмиг умирает. Музыка умерла, её заменил монотонный шум в ушах. Красно-розовую горячую пелену танцующего безумия разорвало холодное, белое и ослепляющее полотно света, отдалённо напоминающее утро с похмелья, алтарь и крючья растворялись в нём, таяли, весь зал съёживался до крошечной пульсирующей точки у меня в мозгах.
– Вот так. Вроде оклемался, – я без проблем узнал обеспокоенного Виктора. Слышал его сквозь шум, но не видел. И мне всё холоднее, тела не чувствую, меня в морозилку, что ли, засунули? Когда успели?
– Ему бы проспаться хорошенько, – и этот хрипловатый женский голос трудно с чем-то спутать. – Хреново же ты следишь за молодым пополнением в своей команде.
– Йевонде отхватит таких пиздюлей, каких сроду не получал. Прости мой французский, ма шер.
Это вода шумит в ушах! Льётся мне на затылок и по плечам, холодная – умереть можно, и сам я по горло в отельной джакузи, без пяти минут захлебнулся. Виктор с видом доктора наклонился, оттягивает мне правое нижнее веко, реакцию зрачка, наверное, проверяет. Я вспомнил, как поморгать. Поморгал. Он печально улыбнулся и отпустил мою голову, она почему-то не держалась на воде, тяжёлая, гадина, пятидесятикилограммовые коробки с маршалловскими усилками нервно закурили в сторонке.
– Последнее, что помнишь?
– А можно с-сначала вылезти отсюда? – я отплевался, дрожа, как семечки в маракасе, и изо всех сил ухватился за металлический бортик ванной. Он показался теплее моих рук. Ангина, воспаление лёгких, смерть и быстрые похороны. Девушка в корсете, чулках и телесном юбочном каркасе вышла из-за спины Виктора и сердобольно бросила в меня полотенцем, я почти поймал. Вывалился из джакузи. Через бортик перелезал примерно так же, как мертвецки пьяные – через заборы, медленно и с четырнадцатой попытки. Безуспешно попробовал снять крепко облепившую одежду, чуть не расплакался от фэйла. Малышка из кабаре изящно присела на корточки и помогла. Я кутался в полотенце и стучал зубами, делал страдальческие брови, вызывал жалость и прощение. Виктор со спутницей не велись, нависали оперативно вместо крюка, с вежливыми и нарочито суровыми минами требуя объяснений. И я скрепя сердце призвал свою невменяемую память к ответу. – Дарин накрасил меня и оставил одного ненадолго, поваляться с гитарой на кровати. Вернулся с продуктовым пакетом. Вручил мне манго, не очень спелый, но нормальный, красно-зеленый, и складной нож. Я съел треть, остальное на одном из подоконников бросил, можете проверить. Взял в мини-баре маленькую минералку, открыл и выпил.
– Врёшь, – сурово перебил Вик. – Не выпил, а запивал. Что ты запивал?
– Таблетку.
– Какую?
– Две таблетки. Маленькую красную и… и чуть покрупнее розовую. Послушай, мне очень стыдно, – мне стало стыдно – в основном за то, что так глупо попался. – Но ничего плохого не случилось. Меня не тошнило, профессор истории, черти и пришельцы из космоса не мерещились. Была зашибенная музыка и фантастическое видение, яркое, детальное…
– Галлюцинации.
– Но музыка была по-настоящему! В клубе, мы собирались пойти. И пошли.
– Да, диджей действительно не спеша гонял по кругу немцев The Retrosic, когда мы нашли тебя, и ещё полтора часа до этого в “Madame X” звучал далеко не камерный лаунж. Но как ты притопал туда и своими ли ножками – ты не помнишь. Да? Отвечай.
– Фабрис тоже принял. Мы все трое накидались. Стояли на обочине, ловя такси. Луну видел, точно помню. Большую, оранжевую. С чёрными полосами.
– Это отельная вывеска, балда ты мелкая уторчавшаяся! Дождь до сих пор моросит, какая луна, в небе ни зги не видно! Allora. Эмили, он твой, а я пока, как человек порядочный, позлюсь в другой комнате, – Виктор похлопал по обнажённому девичьему плечу и затем гораздо менее нежно хлопнул дверью в ванную.
– Вау, вау. Будем знакомы, криповый мультяш, – Эмили пожала мои хреново слушавшиеся пальцы. – Макияж у тебя потёк, хоть и не смылся весь, тут Дарин постарался, видок как бы ещё тот, типа неделю не спал и две – сидел на героине не слезая. Ну и волосяндры… – она взвесила мои распрямившиеся и в три раза потяжелевшие от воды белобрысые космы. – Но вот в чём прикол: выглядишь ты при всём при этом ошизительно трагично чумовым, как после многочасовых страданий стилистов и визажистов, ни дать ни взять усталая ужравшаяся рок-звезда на обложку, и все девочки от двенадцати до пятидесяти – твои, догадайся, чем эти лицемерные недотроги занимаются ночью. Твой первый трип?
– Чего? – я не понял. Хорошенько завернулся в полотенце, выигрывая время. И с лёгким покалыванием паники, пробежавшимся по спине, обнаружил, что авангардная индастриал-кабаре дамочка лихо раздела меня до трусов включительно.
– Ничего. Согреть? – спросила небрежно, словно не помощь предлагала, а на хер дважды посылала. Длинные накладные ресницы не шевельнулись, полный покерфейс.
– А можно, – сам не знаю, кстати или некстати, но я вспомнил, что я мужчина, а не девка стыдливая. Ладно, я очень юный мужчина. Не насрать ли? Демонстративно скинул с себя полотенце, оно плюхнулось во льды джакузи, где и померло, окоченев.
– Хотела пошутить, а кто тут у нас такой игрушечный, ути-пути, съёжился от холода, – она подошла, пародируя моделей, то есть уперев руки в боки, сильно работая бёдрами и занося ступни на каждом шаге в сторону. Юбочный каркас на ходу отстегнула, оставшись в шортиках цвета слоновой кости и бело-чёрных чулках с подвязками. – А не над чем. Съёжился. Но не игрушечный.
Я скользнул по себе невнимательным взглядом, и так наизусть зная, чем богат.
– Он джентльмен и тобой не заинтересовался.
– Он мог бы передумать, – Эмили церемонно забрала меня в объятья, вставая на носочки, вытягиваясь для лучшего обзора груди и зажимая сначала верхнюю часть моего тела, а затем нижнюю. От неё соблазнительно пахло, в духах я не разбирался, но это были не они, а какие-то крема или ароматические масла. И её тепло постепенно меня обволокло, несмотря на давление жёсткого корсета с металлическими крючочками.
– Ему слишком мало лет. Как и мне. Но причина не в строгих американских законах… – я немножко посомневался, забил на какую-то там совесть и поцеловал девушке интимно подставленное ухо. – Те трое итальянских мачо столкнулись с проблемой не меньшего масштаба: нам нужно вместе поработать, а не спать.
– Я пошутила, – она хихикнула, оттолкнула меня, но тут же снова порывисто схватила и обняла. – Ты в общем огурцом? Если да, то пойдем обратно, я хотела немного оттянуться, клуб открыт сегодня до четырёх утра, и если тебе нравится немецкая тёмная электроника, фруктовый кальян и стройные звёздочки топлесс…
– Достаточно будет недоеденного манго и тебя. Топлесс, – я тоже учусь шутить. – Но что скажет Виктор? На сколько клочков нас порвёт?
– А мы сейчас тихонечко убежим и на цыпочках прокрадёмся обратно, ещё до рассвета, он как раз к тому времени перестанет злиться и уснёт.
– Ты всегда такая сумасшедшая с незнакомцами? Оторва. Не беспокоит, что из меня наркота, может, не выветрилась, с ножом на тебя внезапно возьму и кинусь?
– Возьми и кинься, – она отставила одну длинную ногу, предлагая осмотреть череп на чулке, – но ножа у тебя нет, прятать некуда – вооружишься не раньше, чем мы найдём тебе пару сухих шмоток. Красавчик.
– Я Мануэль.
– А я дура и неудачница. У меня украли любимую скрипку.
– Что?!
– Зря я это начала, наверное. Вырвалось, прости. Давай не здесь.
– Нет, здесь! – если я ещё был под мухой, то протрезвел от последних остатков наркоты. – Продолжим флиртовать, если тебя это вставляет, без проблем, но сначала ты успокоишь меня и поклянёшься, что есть запасная скрипка или даже две, и мы сыграем божественную “Dead is a new alive” перед выходом на бис. Это моя любимая песня, чёрт возьми!
– Ничего нет. Не успокою. Меня ограбили, красавчик. Унесли коллекцию, которую я собирала шесть лет, а что не пролезло в окно – поломали, мрази и вандалы.
– Эй, когда это случилось? Ты сообщала в полицию?
– Позавчера. Всех обзвонила, всем нажаловалась, и всё без толку. Знаю, что ты скажешь: взять дешёвенькую скрипку на интернет-аукционе, пока мне на заказ делают новую, подумаешь, на свете ещё масса кусков дерева в форме скрипки. Но смогу ли я сыграть на них? Я хочу обратно мою. Мультяш, это катастрофа…
Она ошибалась. Сказал я не это.
Демоны, присматривавшие за мной, встрепенулись и осторожно окунули меня носом и глазом в хорошенькую голову с нежно-розовыми волосами, собранными в два хвостика. Мысли я читал эпизодически, способность прорывалась во мне ненадолго, затем опять засыпала. И сейчас она, по всей видимости, была нужна вне очереди. И я всё узнал, выкопал подноготную. И это «всё» мне гребать как не понравилось.
У тебя психоз, Эмили. Маниакально-депрессивный. Болезнь, имя которой сама жизнь. Твоя жизнь, безрадостная, в жёлтых пятнах никотина и дырках, прожжённых многочисленными окурками. Прошлое, насилующее твоё сознание. Будущее, которому плевать. И ты, подавляющая тревогу и панику, что никак не поселишься в настоящем. Стараешься, но не получается.
Это была очень дорогая скрипка, итальянская. В глубине души ты хотела, чтобы её подарил тебе милый потрясающий мужчина вроде Виктора. Не любовник, но друг, хороший друг. И беря в руки скрипку, ты всякий раз утопала бы в тёплых воспоминаниях.
Не было грабителей. Но ты, ты была этим вандалом, разгромившим целую комнату. Начала со злополучной скрипки и ею закончила. Я читаю это в тебе абзац за абзацем и содрогаюсь, хочу закрыться руками, хочу откреститься, но погружение продолжается, я должен спуститься на твоё дно.
Самое мерзкое – когда тебя насилуют на глазах у кого-то, превращают твоё страдание в спектакль, и зритель позёвывает, ему скучно, драматургия не пробивает толстую шкуру. Вкрадчиво и успокаивающе главное действующее лицо с красным крестом на спине разговаривает с тобой, притворно умасливает, обращается как с неизлечимо больной, снисходительно, унижает этим сильнее, чем побоями или угрозами. И твой врач, он же палач и добропорядочный ублюдок, тебя не держит, не связывает, не заставляет… Но ты под действием тройной дозы седативного, ты слабо орёшь, то есть шепчешь, совсем неубедительно вскрикиваешь, то есть стонешь, складывается впечатление, будто тебе нравится процесс, раздевание и подчинение. Но, чёрт подери, ты не сопротивляешься лишь потому, что твои вялые конечности напоминают вату, все кости скелета перемолоты в крошево, и между широко раскинутых ног у тебя тоже нет ни огня, ни исступления, ни малейшего напряжения. А с лица ублюдка доктора не сходит самодовольное слащавое выражение, гаденькая похотливая ухмылка. И он продолжает вполголоса тебя приободрять. И когда он взгромождается сверху всем весом учёных степеней и жира, ты всё равно не чувствуешь тяжести. А перед кульминацией он натужно пыхтит и выговаривает, что приготовил для тебя скрипку, но не оставит её в подарок, если ты выплюнешь… Он издевается: ты так ослаблена и обездвижена лекарствами, что не выплюнешь по этой причине, ни по какой другой, мышцы рта и языка онемели. Но на самом деле ты хочешь с ненавистью не только сплюнуть, но и откусить… под корень. Помутнённое сознание бесится, измученное и уничтоженное, ты начинаешь плакать, ломаешься и сдаёшь, и глотаешь – вместе со слезами. Он торжествует под зрительские рукоплескания. Всё, как он планировал, выглядит так, будто ты сама хотела, психопатка и наркоманка, согласилась… продалась за эту сраную скрипку. А она правда очень дорогая, дело рук мастера Возрождения. Будь она проклята, проклята навечно и ещё дольше.