Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)
Здесь повествование начинает переплетаться с Jolt (https://ficbook.net/readfic/1291663)
– Часть 3 – Вероотступничество –
Паутина. Откуда бы ей тут взяться. Иллюзия паутины. Многоугольная рама, проворно сплетавшаяся нить к нити, и затем терявшая чёткие очертания, растворявшая свои узелки, собиравшаяся в шарики, расплющиваемые атмосферным давлением, всё шире, всё ближе ко мне сливавшаяся в зеркало – повисшее горизонтально, параллельно полу, захватившее меня с азартом хищного гибрида растения и животного, мягкое, прогнувшееся под моим весом зеркало. Я увязал в нём без шума и плеска, как в серебряной трясине, без удушья и других сюрпризов, но всё равно приятного мало. Оно покрыло моё тело, поместило «отдыхать» в толще переливающегося и криво отражавшего потолок и люстру вещества, но оставило возвышающийся островок бесполезного носа и едва-едва выступающие губы, которые плотно сжались, потому что я не хотел пробовать подвижную серебряную дрянь на вкус. Ровным толстым слоем металлическая жидкость, не терявшая свойств ловчей паутины, плескалась над лицом и перед глазами, обволакивала ресницы, плохо пропуская свет, но всё же пропуская. В ушах не раздавалось ни звука, пульс нигде не стучал, ничто не могло его взволновать – кровь предусмотрительно прекратила движение, встав в скучную пробку по многотысячному километражу сосудов. Таким, взятым в плен, издевательски неживым, но и не то чтобы сдохшим, я констатировал, что не сумел добраться до финиша. Мои законные сутки истекли – но без одной минуты и восьми секунд. И занавес не торопился опускаться.
Признаться, я в некотором упоении ждал мгновения, когда два циферблата сольются в едином и страстном 00:00:00 и верхний продолжит свой бег вперёд, в новый день, а нижний – остановится. Упоение было даже большим, чем когда сливались мы с цыплёнком. Пока заряд из плазмы карбонового солнца не остыл, я наполнил Ману снова по его необузданному желанию, а он довольно замер, свесившись на пол, раскинул тонкие ноги и вызывающе поднял задницу повыше, чтоб не расплескать. Я обнимал его за эту прекрасную, тощую и порядком избалованную задницу, вспоминал развороченные ведёрки в саду и в столовой, а потом и вовсе ни о чём не думал. Даже о том, что вопреки всем сомнительным подвигам получил свой экземпляр Ксавьера. Можно сказать, что лучше Ксавьера – потому что младше, меньше залюблен болячками, с шармом совсем иной ненормальности, яркой, выставленной напоказ, ищущей зрителей и слушателей. Но я правда ничего такого не обдумывал в тот момент, пользуясь привилегией размеренно выдыхать воздух и наслаждаться тем, какой он нагретый и перенасыщенный запахами – и воздух, и Ману – на грани вещей, что мне всегда были ненавистны и лишь без пяти минут вчера понравились. Пот живого тела, немножко сперма, немножко кровь и смесь жжёных сахаров, карамели, молочной и чёрной патоки, в которые неожиданно обратилась моя пролившаяся наружу Тьма. Но с этой метаморфозой потусторонних частиц я в какой-нибудь другой жизни разберусь, где меня отпустит проблема с вечной нехваткой времени.
Не выпуская цыплёнка из хозяйских объятий, я потянулся к прикроватному столику за сигаретой, одиноко торчащей из раскрытого зева пачки, и тогда заметил паутину. Она росла из потолка, под углом: толстые, втрое толще человеческого волоса, поблёскивающие натуральным шёлком нити. Она росла на моих глазах, как на дрожжах, выбрасываясь вперёд ромбовидной рыболовной сетью, всё ниже, всё ближе. И прежде, чем я сообразил, что время на экране зрения сломалось – на отметках 23:58:52 и 00:01:08 – она заплелась вокруг меня, одним хорошо отрепетированным па сдёргивая с постели, и затанцевала волчком, то есть замотала в семьдесят слоёв, подвешивая в пустое пространство над полом. Шею свело, как при введении мгновенного паралитического яда, так что я не мог повернуть голову и посмотреть, в порядке ли Ману, руки тесно примотало к телу, а ноги – друг к дружке. Я мог быть заинтригован, но в основном разозлился. Это чёртова иллюзия! В папином доме не бывает незваных гостей, преступных гостей и просто зловредных пришельцев. Норадреналин слегка подтолкнул кровь, приведя чёрные и красные товарные вагоны в движение, но подействовало это слабо и ненадолго: опять тишина полная в теле, и я на пределе отнимающего осязания замечаю, как подрагивают сжатые кулаки.
– У меня не было другого способа связаться с тобой. Когда я звал, ты оставался глухим.
Сложно представить себе что-то более наркоманское и бредовое, чем говорящее ловчее зеркало из растаявшей серебряной паутины. Однако я вспомнил историю о планете, целиком покрытой разумным океаном, и заставил умолкнуть хохот, раскатившийся по закоулкам головы.
– Зачем было меня звать?
– Ты просил о встрече.
– Я? Тебя? А кто ты?
– Архитектор сингулярностей, выстраивающихся в защитные поля вокруг действующих рукавов пространственно-временных модулей и запечатывающих недействительные рукава прерванных сценариев в нерушимые границы, где они существуют обособленно от непрерывных сценариев, не вредя себе и никому. Мы разделяем реальность и мнимость и контролируем взаимные превращения.
– А повторить так, чтоб я понял, и покороче?
– Я архивариус.
Пауза, недостаточная, чтоб вся жизнь красной вспышкой пронеслась перед моим внутренним зрением, но полжизни – да. И образы всех четырёх диковинных богов-творцов.
– Ты рано…
– Архивариус времени. Один из.
– Я уже понял. Но разве мне пора посещать Башню Светотьмы?
– Не слышал о такой башне. Однако образ места в твоём разуме подсказывает, что ты говоришь о Приюте забвения, где Сердце Мира восстало, не ведая страха перед гневом Отцов, и ослепило себя.
– Талисман, его старый дом, – жизнь отправилась на быструю перемотку, в обратном направлении, глаза заболели и казались набитыми пучками искр. – Да, именно туда я хочу.
– В Приют я отведу тебя в назначенный день, другой, не сегодня. Сегодня у нас с тобой редкая внештатная ситуация: ты вырван из рукава пятьдесят четвёртого сценария, который чуть больше, чем через минуту прервётся, отправится на запечатывание и из реального станет мнимым. Вырван, чтобы выслушать меня. Твой последний, пусть и спрогнозированный нами, но маловероятный поступок фатально повлиял на замещающий пятьдесят пятый рукав, расшатав матрицу будущего предначертанного и дав лазейку будущему перечёркнутому. Ты понимаешь, о чём я толкую?
– Да. Я пропутешествовал во времени вперёд по причине, которую ещё вытрясу из виновников, и разорвал ваши стройные сингулярные заборы. Разорвал в двух противоположных местах: как в шестьдесят третьем или не важно, мне не уточнили, веке пост-апокалипсиса, так и за миллиарды лет до эры динозавров. Через образованную в будущем брешь я смог без серьёзных криминальных последствий вернуться в своё настоящее, а не сразу бесславно выпилиться – Рука Бога сжалился и подарил мне такую милость. А в брешь из прошлого шустро пролез какой-то обиженный жизнью хмырь, психопат и маньяк с неизвестными наклонностями. Из-за его деятельности ваша опера номер пятьдесят пять похожа на гнилую картошку. Но я тоже не сидел сложа руки и за последний отпущенный мне вечер опять что-то натворил, настолько незаурядное, что ты аж вылез из архива и устроил мне очную ставку. По-моему, ты скоро намекнёшь, что загнивание картофельных полей поправимо. И если я хочу по-фермерски всё исправить… продолжи за меня, а то я устал сочинять, заимствуя сарказм у брата, и теряюсь в догадках.
– Пятьдесят пятый сценарий утратил надёжность в исполнении, а пятьдесят четвёртый – надежность печатей забвения. Они хлипко качаются двумя противовесами, и ты стоишь между ними, ровнехонько по центру. Шаг влево даст преимущество старым ценностям, шаг вправо – новой реальности, не благосклонной к тебе.
– А шаг прямо и вниз?
– Смерть. Тебе нельзя идти вперёд, прорывая рукав. Только влево или вправо.
– Мне хочется смерть. Гонялась за мной, да всё никак не удавалось поймать за ногу и распробовать.
– Это ложь, Хранитель.
– Не большая, чем твоя. Рука Бога мне вас сдал. Если не умру как-то хитроумно и не подарю очевидцам заворот кишок, всему сущему крышка. Мне нужно лишь выбрать подходящий план действий, чтоб сценарий вышел ни ваш, ни наш, сытный, уютный и привлекательный. И жертв на салазках штабелями вывозили. Расскажи поподробнее, что я там расшатал?
– Серафим тебе и это сдал. Твоё счастье, что я владею человеческой речью, сущностью выдуманных абстракций, шуток и идиом. Ладно, Хранитель, давай ещё раз прогоним по пунктам: сюда просочилось зло старше мира, порождение предыдущего мира, бывшее до нового венценосца и всех новых творений, включая серафима. Твой странный поступок в ретроспективе лишил его когтей и зубов и стабильного физического тела, но он всё ещё угрожающе силен и он питается жизненными соками тех, кого любит серафим. Его злоба также точит и пожирает шестикрылого, и чем слабее тот становится, тем быстрее вернёт себе облик и мощь стародавнее зло. Ты не помешаешь ему ни при каких обстоятельствах, он подчинит тебя своей воле, но ты можешь прекратить его вторжение, если ухитришься удалить себя из уравнения всемирного баланса. Прекратишь быть – с риском обрушить и похоронить вообще всё на свете, разумеется, потому что ты фундаментален. Но на этот риск мы идём сознательно, предвидев за ним ключевые перестановки и концептуально новое укрепление фундамента. Твой шах и мат не будет означать смерть, которую ты ложно ищешь, это нечто иное, чего ты страшно боялся, отвергал и посылал вместо себя священнослужителя, чтобы выяснить, что это такое. Ты выяснил?
– Нет. Но я примерно знаю, что произойдёт: меня каким-то извращённым образом заберёт Мать и всласть надругается, дурдом, веселье и мясорубка, которые останутся за гранью, вам с вашими скучными инженерно-техническими сооружениями не понять. Но это не важно, давай ты мне расскажешь, что случится после того, как я найду ключ к спасению?
– Пятьдесят пятый сценарий прервётся и отправится в мнимость. Затем, мы полагаем, случится освобождение пятьдесят четвёртого рукава от наложенных нами печатей. Он агрессивно заявит о своих правах, выпихивая из естественного хода времени законный пятьдесят шестой. Твоя старая реальность возродится, покинув Архивы, это беспрецедентно и при нормальных условиях – невероятно, но не спеши радоваться: в сознании живых существ, вегетативно и активно мыслящих, возврат к былому несчастью и благоденствию произойдёт шоковым сдвигом, без подготовки, прыжком в пропасть и надломом, съезжанием по всем осям координат, как при десятибалльном землетрясении. Тебе не смягчить удар, никого нельзя предупредить, одна надежда, что о последствиях позаботятся другие могущественные персоны вашего рода. А волны возмущения будут ещё долго расходиться по рукаву, влияя на кривую мелких событий, печалей и прегрешений. Однако для гарантии сотворения даже такого опасного и спорного чуда ты тоже должен совершить невыполнимое – вернуться в мир. Да-да, твоя «смерть» не третий акт оперы, а её увертюра. Ускользни из Матери угрём, изобрети велосипед сам или положись на помощь неравнодушных, нам не принципиально – главное, чтобы она не уволокла тебя повторно. А она уволочёт. Ринется за тобой по пятам, сжигая, разрушая и растворяя все препятствия. Она распробует тебя в заточении, ей понравится плоть её плоти, и в довесок к титулу Безликой ты назовешь её Безумной. Ты не спрячешься от неё нигде и никак, она настигнет тебя, она пожрёт тебя дважды. И тут мой дар прозрения гаснет. Ибо способ есть, сложный, странный и хитроумный способ – обмануть её, принестись ей в жертву, усыпить её голод на часы или навеки, а самому – остаться. Если ты найдёшь этот способ, гнуснейший из злодеев окажется взаперти в мнимом пятьдесят пятом рукаве. Он не вырвется, ибо не получит знание, что попал в обречённую и запечатанную петлю, его память будет бесконечно стираться по кругу.
– Ты имеешь в виду намертво закольцованное время? «День сурка»?
– Название незнакомо, но детали образа фильмопленки в твоей голове подтверждаю. Сражённый в грядущей кровопролитной битве не полностью, ибо столь древнее и могущественное зло на корню уничтожить нельзя, он не заметит подвоха и будет обезврежен: проведёт остаток вечности в ловушке, проживая заново и заново отрезок времени между близящейся полуночью и твоим ультимативным исчезновением во Тьме – если, напоминаю, ты затем вернёшься. Хранитель, это смертельно важно: только если вернёшься – рукав замкнётся. Мы позаботимся. Как ты позаботился сегодня о своем даре.
– Ты о Ману?
– Да. О даре любви.
– Значит, это она? Великая и ужасная причина, по которой ты явился? Глупое желание подростка свести счёты с жиром и моя эякуляция? Со скрупулезным вычислением траектории полёта и вхождения в его едва прощупываемый, склеенный от перевозбуждения канал, считай, невидимый в толще его ничего не подозревающего и радостно подставленного под дрочку члена. То есть он смело помечтал о подобном шизоидном развлечении, но не поверил, что я сумею реализовать. Представь себе, отверстие расположено чуть ниже центра головки и направлено вверх, усложняя работу. А ещё он и без меня был сверх меры напичкан тестостероном, лопался от напряжения, любой побоялся бы травмировать его, переполненного собственной спермой, седьмое солнце ада. И как же он кончал, согнувшись и обрыдавшись от боли, на моих коленках, пережав себе яички, мазохист недоделанный. Не спорю, это принципиально новый уровень порнографии в моей комнате, демон похоти, по совместительству отец, аплодировал стоя. Но серьёзно? Этого хватило?
– Я не ждал, что ты поймёшь. И спасибо за подробности. Ты дал ему нечто, напрямую не связанное с тобой. И затем дал себя. И остался собой, не изменил природе Тьмы. Ты меряешь поступки эгоизмом и альтруизмом, синтетическими понятиями вашей культуры, но для нас они пустой звук. Архитектура сингулярностей, из которых состоят защитные и пограничные поля рукавов и рукавных модулей, не имеет ровно никаких мер длины, веса или иного качества по осям пространственных координат. В основе точки – ноль. А ноль – это ворота, через которые пройдёт лишь Тьма.
– И ты воображаешь, что уж теперь-то я понял? Хотел бы посмеяться, но челюсть свело в плену. Я не забуду твои объяснения. Ты раскрыл мне всё, что нужно по плану? Я могу с честью закончить этот видавший виды день?
– Да. Но не надейся, что распадёшься на субатомы: небытие, в отличие от некоторых, за тобой не гоняется. И не надейся на сон, что снился накануне. Найди преемника в доме твоего отца-сатаны. Найди как можно скорее. Позволь ему руководить слиянием. Даже минута, пока вы оба телесно присутствуете в пятьдесят пятом рукаве, одинаковые давящие концентраты Тьмы, заставит древнее зло встрепенуться и почуять в сценарии неладное.
– Как сбой в матрице, да, несложно сопоставить. Жаль не спрошу, почему ты такой… липкий.
– Это не я. Искусственная среда, в которой ты можешь обмениваться со мной мыслями без опаски поцарапать близлежащие стенки Мироздания – зеркало, паутина, называй как тебе удобнее, она сделана из обрезков мнимой материи, запечатывающей рукава. Меня ты однажды увидишь, но с помощью Камней, а не этой пародии на органы зрения. Благословлён сквозь Время, Хранитель.
Я ещё немножко повисел над полом, никем не поддерживаемый, а когда осознал это, то с грохотом хорошенько отяжелевших костей упал. Сонный Мануэль пробормотал, что у меня чересчур экстравагантные привычки, помог взобраться обратно на постель, ревниво обнял, отбирая у одеяла. Его цыплячью шейку украшало превосходное ожерелье из подвижных капель нетвердеющего серебра, последним нахальным приветом от Архивариуса. И чуть не забыл о циферблатах в углу «экрана» обзора.
Поцеловал Ману так страстно, как позволила опустившаяся ниже нуля кровь. Наверное, следовало бы что-нибудь сказать на прощание, но что? Не случится для малыша никакого прощания. И болтовней займется фальшивка.
Пятнадцать секунд до полуночи.
– Ты куда?
– К брату. Сейчас вернусь.
*
– Ты куда?
– К Ману. Сейчас вернусь.
Они вышли в неосвещённый коридор четвёртого этажа из соседствующих дверей. Могли бы столкнуться лбами, но не столкнулись. Точно знали, в какую сторону повернуться, оба уверенные, что никуда мчать не надо.
Одинаковые?
Неодинаковые.
Первый дьявол-солдат был голым, мрачным и безоружным.
Второй… да какая разница? Если пялиться на него не хотелось.
Первый казался единственным и настоящим. Наверное, потому что улыбаться не умел. То есть умел, но не слишком приветливо и улыбкой пользовался или по большим государственным праздникам, или для пущего устрашения врагов.
Выстрел не гремел на весь дом, даже на хлопок от вылетающей винной пробки не был похож, настолько длинный глушитель был надет на этот бельгийский семизарядный пистолет.
– И зачем? – Демона откинуло назад, осколочная пуля не прошла навылет, разорвавшись в груди, но на ногах он устоял и в недоумении взглянул на паркет. Пятнышки крови ярко мерцали, совсем не похожие на ту солёную чёрно-багровую гадость, которая должна была пролиться. – Мы бессмертны.
– Оу, так тебе не сказали. Не бывает двух одинаковых голов под корону Тьмы, болван. Полночь превратила тебя в убогого смертного, обыкновенного неудачника. И ты на моей территории, я тут хозяин. Да, предшественник, не подфартило. Наверное, тебе сладко напели в уши, что мы должны духовно объединиться и сражаться бок о бок, обмен разумов и всякий прочий кал, тухлая высокопарная нудятина. Но мне помеха и соперник не нужен, особенно в своей же башке. Ты помрёшь, а я останусь.
– Слишком много болтаешь, – киллер привалился к стене, зажимая рану двумя руками. – Врёшь.
– И то правда. Не знаю, зачем рассказываю, но, к сожалению, мы оба сейчас смертны и уязвимы, как новорождённые котята, а тот из нас, кто одолеет конкурента и съест пару-тройку его жизненно важных органов, вернёт благосклонность Матери и её леденящую гиперопеку. Ты зря, очень зря трахался у себя там в параллельном мирке и забил на безопасность. Начальничек. А я вот весь вечер готовился. Времени свободного полно.
– Ты… не основал в этой реальности ELSSAD, – шок был так велик, что слабость взяла верх, но он успел отвернуться к стене, чтобы второй болтливый киллер не видел, как его тошнит загустевающими комочками крови и плервы.
– Чего? Тьфу, основал, конечно. Но не вел себя с подчинёнными как свинья. И не поддался соблазну, когда кое-кто – не будем тыкать пальцем и уточнять – накинулся на меня однажды голодным волчарой. Ладушки, тебе неинтересно, мне тоже, пошумели и хватит.
Пистолет невежливо стукнулся о рёбра, сотрясая развороченные внутренности, другой Демон, больше, чем когда-либо смахивающий на фальшивого, хмыкнул и спрятал оружие, доставая из голенища левого ботинка кривой зазубренный нож. Щелчком раскрыл его, игриво покатал по костяшкам.
– Ну давай, повернись, закончим без драм. Ты всё равно не жилец. Не знаешь правил. Не знаешь опасностей. Чужак. Дурак.
– Опять солгал. Я бессмертен, а ты…
– Мда, – не самый достойный с виду наследник Тьмы сокрушенно закивал, помогая раненому сползти на пол, с некоторыми предосторожностями уложил его на лопатки и навис над выделяющимся в полумраке белым пятном лица, покрытым ненормально сияющими бисеринками пота. – Ты до усрачки красивый, красивее меня. Обладатель вечной жизни и всё такое. Но прибыв сюда, ты стал одной сплошной брешью в системе безопасности мира. Ты слышишь? Чувствуешь? В висках стучит. В шее. В запястьях. А эта чудесная бедренная вена… – он развязно ощупал её, твёрдым шнуром змеившуюся под кожей, прежде чем перерезать. – Ты дышишь, придурок несчастный. Не можешь остановиться и не дышать по приказу. А истинный мертвяк – я. Но скоро задышу и я.
Демон-предшественник отпустил рану, не говоря больше ни слова. А больше и не потребуется. Он спешил к карбоновому солнцу, хотел попрощаться хотя бы с ним, но не чувствует его в доме. Между ними нет прежней связи. Ничего тут… нет. Никакой сверхновой.
Но всё вернётся. Всё вновь взорвется, засияет. Он клянётся. В жизни, в смерти, в вагоне караулящих за поворотом неприятных сюрпризов. Что отыщет путь назад, любой ценой. Что не оставит гниющий презираемый мир, старый и новый. Лишь бы его подделка гладко покатила вперёд сценарий Архивариусов и не забыла о роли камикадзе. Этот киллер-болтун может и не захотеть суицида, не знать, а узнав – отвергнуть сценарий, воспротивиться и угробить всё на свете. И он признает, что да, действительно, врагом, стоящим отчаянной борьбы и усилий, оказался он сам. И выбора нет, только надежда и ожидание. А ждать, возможно, придётся долго. Хотя времени в логове Матери не существует.
Он широко раскинул руки и распахнул глаза. Лишался зрения, выгоняя из зрачков свет, как когда-то – его венценосный предок. Он сдаётся и принимает валявшееся в долгом ящике приглашение. Как же неистово Тьма извелась, не помня себя, в жажде «обнять» уже сыночка, залюбить беспредельно, лишить рассудка. А ему даже не дано понять, плохо ему будет или хорошо с Ней. Полная депривация чувств, стирание всего изученного, привычного или хотя бы мельком ухваченного его сознанием: Она нарисует дверь на нетронутом пятачке восприятия и океаном в неё хлынет, в свежесозданную, даст новое чувство и новый опыт, о котором он впоследствии не выдавит ни слова, никому, и брату тоже. Просто будет изменен. Кардинально и непоправимо. Но пусть её грубые психопатичные ласки займут не дольше, чем один стандартный ночной перекур «диких кошек». Или один случайный возглас, вырванный силой, вырванный болью. Или один точно рассчитанный удар ножом, и сразу четыре ребра в утиль. Пусть, только поскорее. Скорее, фальшивка, битый час ковыряемся.
– Го-о-осподи, да оно огромное, – Демон-преемник вытер лезвие о край рубашки, во все глаза разглядывая бьющееся на его ладони сердце. Наконец-то лишился дара речи. В голове у него хаотично заметались и смешались восторг, ярость, протест, непонимание, приличные и неприличные эпитеты преклонения, отрицания и критики. Невозможное, непостижимое, величественное и чрезмерное, пробуждающее зависть и комплекс неполноценности, в чём-то чудовищное и тошнотворное, где-то смешное и никуда не годное, но обязательно, в центре вихря эмоций – роскошное и завораживающее… Каким оно было на самом деле?
Тёмно-фиолетовое в розовеющих поперечных полосах, очень увесистое и довольно уродливое, неправильной формы – с непропорционально большими предсердиями и дополнительным третьим желудочком – сердце заполняла и переполняла маслянистая чернильно-чёрная субстанция, не похожая ни на кровь, ни на сырую нефть или мазут, как её иногда величал Ангел. А снаружи – сковывала броня: прозрачная и холодная, как чистый полированный лёд; прочная и заострённая на выступающих краях, как драконья чешуя.
В бесчисленные скрижали знаний не было вписано, что Сердце Темноты украдут.
Никто не видел, как вор это сердце ел.
Никто не смеялся и не плакал, только представив, как сильно воришке пришлось помучиться. Все зубы поломать.
Но, съев – он перестал быть фальшивкой.
Вернулся в спальню, недолго выбирал в чью. Лёг рядом с мальчишкой, из-за которого и поднялся весь сыр-бор несколько месяцев назад. Заурядное любовное приключение, быстрое укрощение строптивого, удовольствие от обладания послушным телом, привычным, одобренным на постоянной основе – в какую такую лавину проблем это могло перерасти у его непонятного и мрачноватого двойника, чтобы разгребать пришлось им обоим, чтоб их в принципе стало двое, а худо-бедно обходившаяся без пожаров и стихийных бедствий реальность расщепилась?
Он жалеет, что связался с Ману? Нет, он не знает подробностей чужой скончавшейся истории. К нему просто завалился шестикрылый, назвал дату, указал место проведения, велел приготовиться. И ничего сверх сухих инструкций вытянуть не удалось: Дезерэтт закрылся в патио и в своей бессменной наркотической анестезии. Дезерэтт был не одинок в стремлении к гедонистической нирване: весь дом окутывала аура синтетического ЛСД, тревожная, пикантная, непреодолимая. И Демону тоже хотелось приложиться к всеобщему экстазу.
Энджи прятал заначки классически – под клавишами «ми» и «соль» субконтроктавы рояля на террасе. Можно дотянуться за пакетами не вставая: новая незнакомая Тьма в его венах позволяла манипулировать предметами на солидно возросшем расстоянии, проворачивать механизмы одновременно в нескольких замочных скважинах и никого не будить – или убить при необходимости, если помешают. Немножко сосредоточенности и затаённого дыхания, чтобы бесшумно вынуть из аптечки Ксавьера инсулиновый шприц, сорвать упаковку, надеть иглу – у него получилось со второго раза. Кварцевый пузырёк поплыл по воздуху как в невесомости, заманчиво засверкал всеми оттенками изумруда, откупоренный, струйка драгоценного яда, и цвет, и запах, просто восторг, magnum opus Хэлла… когда в груди зачесалось сомнение.
Нет, он обязательно примет дозу. Он не помнит, когда в последний раз употреблял.
Но возьмёт ли его наркотик? Теперь, когда в венах, он же сам похвастал…
А Тьме не плевать? Он хотя бы проверит. Воткнул на три четверти заполненный шприц в шею. Особо не целился, знал, что попадёт. Выдавил содержимое, прислушиваясь к равномерному сопению Ману. Если не сладостная отупляющая эйфория, то хотя бы сон под «бетой» ЛСД ему ещё доступен? Думать, горевать и ужасаться событиям последних часов – завтра, а пока всё идёт лесом, он устал и тоже идёт лесом. Ну не считать же ему овец. Глупых подстреленных овец.
Чёрт!
Он вскочил, как ужаленный, смачно выругавшись шёпотом, затащил из коридора в комнату труп, забил на умеренно забрызганные кровью стены и полы – горничным не привыкать, вопросов и жалоб дворецкому не поступит – и завис, распластавшись в неудобной позе. Забыл и долго вспоминал, куда хотел упрятать тело своей более ранней и, по всем признакам, более удачной инкарнации.
– Как же получилось, что ты даже мёртвым и побеждённым вводишь в искушение, побуждаешь распрощаться с крохами чести и совести и вызываешь безудержное желание затолкать язык тебе в рот, распробовать и надкусить… то, что я из тебя пока не ел. Засунуть ещё что-нибудь… куда-нибудь. Смотреть больно. И, наверное, стыдно. Нет, не стыдно. Не могу так больше. И распылить тебя не могу, в химическую ванну поместить, это святотатство. И если бы воинствующий языческий бог и мастер-суккуб встретились, они бы всё равно тебя не зачали, облажались бы. Я не сосчитаю, сколько трофеев плоти и греха соединилось в твоём лице, но это не моё лицо, и я не подозревал, что я… то есть ты… то есть что вообще можно родиться таким и ходить по земле, и мучить превосходством тела всё живое, и мне пора врезать себе, чтобы замолчать. Как будто ты ещё можешь ответить. Я оскорбил тебя, прости, я сам не свой был. Говорили ли тебе, что это значит – встретить тебя? От Судного дня меньше стонов и ажиотажа, чем от пары минут в твоей компании. Это не самая подходящая погребальная речь, но ты бы оценил. С нашим-то идиотским чувством юмора.
Он довольно целомудренным поцелуем приложился к губам, которые никакая смерть не обескровила и не лишила фирменной тяжести, оглянулся, проверив, что Ману по-прежнему мирно спит, поднял тело, лишённое сердца, на руки и тихо унёс на первый этаж – в небезызвестный кабинет без окон и дверей.
– Папа, я в курсе, что ты в курсе. Давай с нотациями потом. Где у нас припрятаны бриллиантовые гробы?
– Конец третьей части –
========== ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ – 49. Лицом к свету, или кражи и подделки ==========
Комментарий к ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ – 49. Лицом к свету, или кражи и подделки
Здесь события Jolt (https://ficbook.net/readfic/1291663) непосредственно примыкают к повествованию, происходят с точки зрения Мануэля и спойлерят некоторые события. Вы читаете на свой страх и риск. Кто еще не скушал Jolt – самое время. Благодарю за внимание :)
– Часть 4 – Треснувшее царство –
Утром постель пустовала, классика жанра: ни записок, ни забытых трусов под кроватью, и он не пользуется парфюмом, чтобы оставить мне шлейф какого-нибудь сладко-терпкого аромата. Надо бы попросить Хэлла или любое другое ответственное лицо придумать для него духи, достойные его высокомерия, чтоб он захотел их себе как статусную вещицу, а не посмеялся, поставил на полку и забыл. Примочками всякими химическими снабдить, обеспечивающими стойкость на коже, разводами, ядовито светящимися в темноте, и во флакон-пистолет налить. Или флакон-гранату, тёмно-зелёную, очень правдоподобную. Я расстроен, но не слишком, вот и выдумываю утешительные призы. Киллер… ну да, сбежал как сволочь, а то я не знал, с кем сплю. Член болит так, словно я использовал его всю ночь в качестве садового шланга: и наши теннисные лужайки, э-э, усердно «полил», и для соседей расстарался. Нытик и хвастун, нагишом ковыляющий из уютной обители зла в свою комнату. Над гардеробом в моё отсутствие кто-то колдовал: я не нашёл обычные джинсы, и пижаму тоже, и пляжные шорты. Напрашивалась версия большой стирки, но я охотнее поверил бы, что сейчас в моём шмотье щеголяют камбоджийские или гватемальские сиротки, а мне придётся мириться с неудобными, зато спирающими дыхание нарядами рок-звезд. Кое-как запихнул ноющее тело в штаны из стрейч-кожи, в очередную модную майку – с принтом зелёных глазастых бацилл клостридии – и пожалел, что киллер меня не видит. Мы бы ещё раз могли, м, растения в саду из шланга… ладно, просто похабно промолчу.
Особняк просыпался, свои и межпланетные гости шаркали и чихали, аллергичные на местный воздух, стекаясь со всех комнат и тёмных уголков на первую трапезу, так что в битком набитой столовой задерживаться не хотелось. Я украл здоровенный кекс, облитый вкусным жирным кремом, который раньше не ел – Жерар обозвал сие творение «ромовой бабой» – и побежал в библиотеку, поискать кое-что прежде, чем меня застукают. Совсем забыл: на протяжении ночи Виктор закидал меня градом сообщений, вопрошая, куда я провалился, и предупреждая, что следующий концерт нашего турне перенесли из Буффало в Рочестер. Я так и не черкнул ему ни строчки, но ничего страшного, переживёт. В крайнем случае спросит Дарина: нелюдимому наркоману-басисту меня не ломало написать. Конечно, не уточняя, где я – всё равно не поверили бы – но заверив, что я жив-здоров и волноваться не о чем. Конкорд корпорации доставит меня на место к полудню, наверняка ещё и пораньше вечно опаздывающих итальянцев. Времени полно. На ещё одну небольшую кражу и слив данных точно хватит.
