Текст книги "Печенье тёмной стороны (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)
Дальше он раздевался молча и толкал меня в кресло – молча.
Комментарий к 37. Лицедеи, или тут разгребали последствия
¹ Так Эстуолда шутливо и неофициально окрестили оборотни, чтобы отличать в разговорах от мастера-инженера. Официально же оба носят одну фамилию – Тэйт.
========== 38. Семья или дружба, или другие заблуждения ==========
– Часть 3 – Вероотступничество –
Мы уехали без проволочек. Меня вели по переполненному аэропорту бережно, как ребёнка, держа с двух сторон за руки. «Мамочкой» был Виктор, папой – Фабрис. Дарин шёл позади, защищая тылы, а багажом заведовали два безымянных техника-звуковика. Почему только эти трое? Алекс Вега не летит, это я понял без дополнительных разъяснений, когда он покидал студию вместе с ребятами, но те пошли за пиццей в одну сторону, а Вега – в противоположную. Он ни с кем толком не попрощался, а со мной и вовсе не разговаривал. Что ж, если ему с нами не по пути в прямом и в переносном… мне горевать, что ли? Его лысину и серьёзные щи я всегда недолюбливал. Зато перед самой погрузкой в самолёт объявился live-барабанщик по имени Марк, тоже лысый и сосредоточенный швейцарец, похожий на умную крыску в очках. Я прыснул от своих неуважительных ассоциаций, чем потревожил спутников, погружённых, казалось, в глубокие и серьёзные думы о чём-то недоступном мне, исконно человеческом.
– Всё нормально, – ответил я на взволнованный взгляд Лава. Стеснительно отнял у него руку, хватит держать. – Послушай, часа полтора назад ты сомневался, не мальчик ли я лёгкого поведения, подцепленный Фабрисом в квартале соответствующих услуг или выписанный через интернет. Потом ты сомневался, стоит ли брать безвестного желторотика в тур, хотя я пришёл, как пришёл бы любой по объявлению «Требуется гитарист». Я не войду в группу на постоянку, но я хочу узнать, каково это, чтобы заново собрать собственный коллектив и руководить им… умело, как это делаешь ты. То есть я начну учиться, хочу наследовать твой стиль лидера. Относись ко мне как к рядовому музыканту, ты не нянька. События вечера внесли сумятицу, готов поклясться, вокруг вас не каждый день умирают люди, вы держитесь молодцами, хотя, подозреваю, в вашем железном спокойствии повинны четыре бутылки крепкой лимонной настойки, а шок – ещё даст о себе знать. Пожалуйста, запомни – я в порядке. Правда. Там, откуда я родом, смерть ходила за нами по пятам каждый день. А другие вещи, случившиеся в студии… я был к ним готов.
О последнем я врал, конечно. Резкое, сумасбродное и отвратительно животное влечение к французскому волосатику оставили на мне сальное пятно позора. Прокручивая в башке шаг за шагом события, разыгравшиеся в студии, я никак не мог взять в толк, почему и какого хрена вообще согласился на секс. Почему так легко?! Я незаметно принял наркотики? Был одурманен, отравился незнакомой едой? Последствия надрезов, побочный эффект анестезии, какая-то чертовщина в самом Вильнёве? Или всё вместе? Ну-ка…
А ведь я не мог прочесть его мысли. Но небрежно забил на это, не проверив и погрешив на несовершенство телепатического аппарата. Сейчас, немного напрягшись, я слышу любого и любую в радиусе десяти метров. И собак, и попугайчиков в специальных переносках.
Виктору отшибло дар речи. Он начал испытывать ко мне слабое влечение, он считает мою внешность потрясающей, совершенно не соответствующей той умной дребедени, что несёт мой рот, ему было некогда разглядеть в студии, он слишком злился на Дарина, на проволочку с визами и на пятьсот неприятностей поменьше, и я казался ему одной из этих проблем. Паспорт Йевонде принёс курьер за минуту до выезда, у меня есть подозрение, что с бумагами расстарался кто-то из наших, но концы в воду, ничего не доказать. Мы летим – и спасибо дьяволу за это. Уселись в кресла по три в ряд, Вик слева, Фабрис справа. Вик разглядывает меня во все глаза, ещё немного, и я начну бояться, что он разгадает, кто я. Я с удовольствием признался бы… если б это не влекло за собой адскую катастрофу.
– Фаби? Ты тоже не обязан нянчиться со мной, – я требовательно повернулся к нему, и опять никакой реакции. – Да что с вами, парни?
А вот что: Фабрис размышлял о душевой кабинке. О моей заднице. Он крайне честен с самим собой. Мечтает о ночи в Нью-Йорке. Сразу после того, как они перекинутся парой слов с The Birthday Massacre, с кем делят завтрашнюю сцену в Ирвинг-Плаза, он уйдёт в свой номер и всласть надрочится, представляя, как раз за разом овладевает мной. Две позы выглядят интересно и свежо (хотя до порочной глубины извращённости мокрушника не донырнуть никому). Фабрис не собирается делать реальных поползновений в мою сторону, считает это невозможным. Правильно считает. Но кончать на мой светлый образ никому не запрещено. Он ещё не бредит этим, но скоро будет. И ему нравятся очертания моих ног в узких джинсах, однако намеренно он себя ими не распаляет в нетерпении и не пялится.
Я улыбнулся, прикоснувшись к его напряжённому бедру. Вот вам и «серьёзные думы» двух взрослых мужчин.
– Эй, носатый! – позвал я громко, вырывая гитариста из порнографических грёз. – Расскажи о себе что-нибудь. Такое, чего никогда не прозвучит в интервью.
– Он отвратительно делает пасту, передерживает в кипящей воде, – вмешался Дарин с кресла у иллюминатора, позади Виктора. – Он хочет собрать коллекцию ручек из разных стран, где мы ещё будем с ним гастролировать, при этом он ненавидит чашки, которые дарят сувенирами по поводу и без. У него есть старшая сестра, она художник, работает в детском саду на Сардинии, в Кальяри, ты вряд ли слышал об этом городке. Много рисует с детьми, и его тоже учила. Поэтому Вик поручил ему оформлять всякие плакаты и объявления. Фаби сделает обложку следующего альбома, если не поленится.
– Ты взломал его профиль на myspace? – позёвывая, спросил Виктор.
– Незачем ломать, его пароль из четырёх символов прекрасно подбирается безо всяких ухищрений, – радостно ответил Дарин.
– А какого размера одежду я покупаю, знаешь? И марку трусов? – огрызнулся Фабрис. Я сжал его бедро, успокаивая и переводя опять внимание на себя. – У меня всё скучное, amico. Долго играл в нескольких малоизвестных бандах, подрабатывал моделью, пытался учиться в колледже…
– Рекламировал модные трусы, – вставил Дарин и не получил по шее только потому, что Виктор не хотел его бить, а Фабрису через меня было неудобно тянуться.
– Да, пока ты блевал за сценой перед каждым выступлением, – Фаби некрасиво сморщился, изображая, наверное, тошноту. Но видение моей руки, ползущей по бедру выше, к его члену, пересилило его раздражение. – Зачем тебе пустые подробности, малыш? Если мы скоро попрощаемся с тобой.
– А я никуда не денусь в перспективе. Готов к коллаборации после того, как встану на ноги, вы услышите обо мне. Не называю группу, чтоб вы не ждали новостей о ней специально.
– А если мы не поймём, не услышим?
– Я прогремлю на весь мир, обещаю. Запишу с вами ремиксы, кавер-версии, tribute-альбом Depeche Mode, спою дуэтом с Виктором. Не смейтесь, это не голые амбиции.
Но они смеялись внутри, особенно Вик. Знали, как труден путь к вершине, ведь сами её не могли достичь, пробиваясь упорным трудом долгие-долгие годы. Я не намереваюсь получить всё и сразу на голубом блюдечке. Зато благодаря этим разговорам и дурацким подколам Дарина я вновь почувствовал себя уютно. Нужно привыкнуть, что в среде человеков меня почти всегда будут вожделеть. Не женщины. Я выгляжу… ох, да я сам отлично знаю, как я выгляжу.
До взлёта я успел перекинуться парой слов с Кси. Я покидал Гонолулу в бессознательном состоянии и забыл о массе мелочей, а главное – о своём суперкрутом дроне. Поэтому для связи имелся только вшивый мобильный телефон. С другой стороны… за мной хоть через видеокамеру никто не шпионил.
«Это нормально, когда ты знакомишься с группой людей, переживаешь большие неприятности и дальше все ведут себя как ни в чем не бывало, не говорят об инциденте, шутят и смеются? А ещё с ними как будто устанавливается доверительная связь. Хотя ещё вчера они не подозревали о твоём существовании», – к концу сообщения я ненавидел крохотную клавиатуру, но вслух говорить бы это не вынес.
«Межушные узлы человека так устроены: гасить негатив или отодвигать, если не получается гасить. Последствия настигнут их, но не сразу. Тебе самому не нужна помощь мозгоправа или огнетушитель? В какую передрягу опять вляпался?»
«Отвянь, мозгоклюй. Я разведал, что под вежливой корочкой они ничем не лучше тех бакланов из Бойсе, и я не хочу превозносить этих только потому, что люблю их музыку. Но почему они все-таки отличаются?»
«Люди суть высокофункциональные животные. Похотливые животные. Это в их природе, это нормально, не подлежит линчеванию, и если бы вызывало резкое отторжение – пришлось бы нам вообще не контактировать ни с одним из них. От тех американцев твои наркозвёздочки отличаются уровнем профессионализма, самоконтролем и взвешенной реакцией на последствия. Однако успокой меня, скажи, что к твоей заднице больше никто не подгребал».
Я порадовался, что на огромном расстоянии чтение мыслей невозможно и вранье никто не вскроет. Успокоить брателлу текстовой ложью проще простого. Но чем успокоить себя?
«Сказал же, отвянь с мамочкиными допросами. Лучше объясни, чего все со мной носятся? Если ещё раз увижу слово «птенец» или «желторотик», получишь в глаз, придумай версию поинтереснее беззащитной малолетней цыпочки».
«Кто попало доверие не вызовет. Внешность обманчива, но на ней есть маркеры ментального здоровья и красоты души, кроме случаев мошенничества и лицемерия с целью разведения лохов, там удачный невинный декор – хлеб насущный. Не смей ржать. Может быть, ты взбалмошный придурок, но искренний, и намерения твои не фальшивы. Они почувствовали это, не бездушные сухари, ты получил отклик, повезло, радуйся».
«Радуюсь. А если бы я был двухметровым силачом с голосом как звучок у контрабаса, никто бы не бросился обо мне заботиться и жалеть? Медведи не нуждаются в ласке так, как котятки?»
«У медведей толстая шкура, не всякая пуля пробьёт».
«Эй, а что, не бывает верзил с душой плачущей над мелодрамами девушки? И не бывает брутальных щенков, мечтающих иметь в автомобильном парке танки?»
«Давай заканчивай трёп, Ману, мне работать и спать надо. Физическая сила или слабость диктуют алгоритм защиты. Где нет бицепсов, там в ход пойдет хитрость и манипуляция. Каждому – своё оружие, и без оружия никак, потому что мир – поганое и недружелюбное место. Береги новых друзей, а полностью не доверяй никому, и демонам не доверяй особенно. Сообщи, где и когда состоится ваш капустник, если сам не приеду, может, Ангела к тебе отправлю: должен же хоть кто-то запротоколировать тебя впервые на сцене перед публикой и без детских подтяжек и подштанников. Цыпочка. Счастливой дороги».
Восхитительный у меня брат. Жаль, нет смайла со средним пальцем. Я отключил аппарат согласно стандартному полётному протоколу и поджал ноги, чтобы Виктор протиснулся на своё место у иллюминатора. Он тоже прятал телефон.
– Звонила Марлен, есть новости от Эмили. Выписали из больницы в прошлую среду, допила курс лекарств и готова присоединиться к туру в качестве специального гостя. Хорошо, что мы не успели поменять афиши в связи с её внезапным припадком, я надеялся в последний момент просто извиниться за её отсутствие и всё. Но Эмили сыграет, парни.
– Припадок? – а кто задаст глупые и очевидные вопросы, если не я.
– Вышла из интерфазы в фазу, затем снова в интерфазу, – Виктор постучал себя по лбу. – Тут ничего личного, просто бизнес: музыкант хорош настолько, насколько он надёжный партнёр и выполняет обязательства. Это основа любого сотрудничества. Если бы она не успела завоевать большую популярность после попытки самоубийства, я бы не рискнул записывать для нее индастриал-версии известных хитов. Мы исполним в финале концерта одну из них, Эмили на вокале, и ты тоже сможешь блеснуть, заменив Йевонде или Нотте. Посмотрим, кто быстрее устанет и захочет отдать тебе гитару.
– А это не дешёвый пиар-ход с психушкой? Привлечение внимания, беспроигрышно по хардкору, – на самом деле я обрадовался, что найду с нервной девицей общий язык на почве увлечения суицидами. У меня маловато опыта общения с противоположным полом, и пусть робеть, молоть чепуху и стесняться – это не про меня, но перед Эмили Отем просто не хочется ударить лицом в грязь.
– Заболевание генетическое, она не притворяется. Отец шизофреник, у матери тоже биполярное, а она – борется с внутренним адом и побеждает. И записывает блестящие автобиографичные альбомы. Ты их знаешь, слушал, не так ли? Под бурлеском, викторианской драмой и ожившей мертвечиной она прячет…
– Не надо, – я понял его недосказанную мысль безо всякой телепатии. Ну конечно же её насиловали и, уверен, отнюдь не так мягко, как меня. Определённо нам на роду написано подружиться, хотя бы фиктивно, на сорок дней американского тура.
Я поднял правый подлокотник и устроился спать на Фабрисе, используя его предплечье вместо подушки. Он убрал мешающие волосы, подрожал крепким телом, передавая дрожь мне, но потом все-таки решился обнять – за ноги, и похабно, и по-отечески.
В последний раз я спрашиваю себя про обман внешностью. Кто я? И кто я в их глазах? Не жертва, не охотник, не друг, не обычный коллега, и не какой-то приятель или собутыльник. Их неестественно притягивает ко мне, побуждает к откровенности, но им нечего скрывать, а я лгал, лгу и скормлю им ложь на обед и завтрак. И быть мне лжецом всю жизнь среди людей, если я не передумаю и не предам дурацкую мечту возвыситься и стать знаменитым. Но пусть так. В безопасное прозябание среди оборотней я точно не вернусь.
Я обвил шею Фабриса, стараясь не думать, как легко мог бы его задушить, накинув лассо из змеиного тела, поймал одну из двух эротических постановок в его голове и начал засыпать, пообещав принять там (в его и в моем сне) самое горячее участие.
*
– Симон, твои ребята закончили?
Симон Оаро позволил себе лишь на секундочку расслабиться, отойдя от строгого протокола санитарной зачистки, взял из автомобильного мини-бара бутылку пива и встрепенулся под взглядом, напоминавшим пронизывающий ледяной ветер. Фуражка сбилась на затылок, когда он вытер невольно вспотевший лоб. Поставил бутылку на место, прочитал самую короткую молитву, которую знал – незатейливую, из трёх слов – и после этого осмелился встретиться глазами с изысканно красивым монстром, на которого работал.
– Квентин и Федерика остаются наводить беспорядок в комнатах, пока фокусная группа не признает, что у места преступления естественный вид со следами борьбы. Лазарос вернётся за пустыми канистрами из-под крови, их нужно увезти отдельно от остального инвентаря, чтобы запутать настоящих ищеек. А остальные «крысы» – так точно, закончили.
– Тогда почему в подвале человек?
– Подвал был освобождён от заложников и заперт сразу после суда Линча над преступником – ещё ночью, командир. Этот изверг держал там троих, и всем троим была оказана медицинская помощь, послан запрос на восстановление утерянных документов, они отправлены по домам, ваши шпионские мухи-невидимки подтвердили, что пострадавшие благополучно добрались.
– В подвале было четверо. Ключ.
– Его изъяли местные, сэр, а дверь опечатали. И даже ступеньки, ведущие в подвал, битумом залили, и все слуховые окна заколотили, чтоб туда случайно никакой кролик не угодил, или заблудившийся ребёнок. Что никто не увидел… что за живодерня там была.
– Значит, без ключа. Жди здесь.
Симон дождался, пока дьявол обогнёт дом, пропадая из виду, и снова потянулся за пивом. Мороз так и гулял по коже. Девяносто три задания по зачистке, восемь месяцев плодотворной совместной работы, тысячи часов подготовки и детального инструктажа – а ощущения от общения с сатаной свежее свежего, острые и жуткие, не удается свыкнуться. Командир D., к счастью, руководил только в полевых условиях и никогда не работал для «санитарных крыс» тренером или экзаменатором. Иначе бы Симон свихнулся. Весь его отряд свихнулся бы. Они не настолько круты, чтобы выдержать эмоциональные пытки и чудовищный прессинг, они не «дикие кошки». Хотя иногда ему жаль и завидно.
Текущее задание изначально представилось тривиальным: дать наводку полиции на укрытие серийного маньяка и проследить, чтоб количество трупов во время их спецоперации стремилось к нулю. Но не вышло. Он постарался не отбить себе лицо от очередного проявления человечьей некомпетентности, потому что жертв они вызволили, но самого маньяка упустили, после чего ублюдок собирался удариться в бега – и ему бы это удалось, потому что в занюханной американской глубинке никому ни до чего нет дела. В погоню был отправлен Кьюсак, который ещё до наступления утра вернул ублюдка домой. Правда, жители городка просили и настаивали не забирать гада для суда и тюрьмы штата и не убивать руками ELSSAD, а предоставить им. Командир посовещался с каким-то высшим инфернальным синодом и разрешил.
Из подвала часов с восьми утра и до полудня слышались развесёлые вопли, плач, хрипы и стоны – и ни одной мольбы о пощаде. Когда линчеватели уходили, каждый радостно уносил в карманах по кусочку от преступника. И для полиции они оставили, в общем… маловато. И то, что валялось в подвале, совсем не походило на человека и реконструкции не подлежало. А полиции, тем не менее, следовало предоставить труп – иначе у них было бы слишком много вопросов и претензий к людям, учинившим над маньяком самосуд – в целом, к неплохим, но очень разозлённым людям, которых хотелось защитить. Великолепный «дикий кот» Кьюсак улетел, и тогда на сцену вышел он, Симон, и его санитарная группа, больше суток терпеливо наблюдавшие за действом со стороны. Им предоставили решать вопрос с фальшивым телом маньяка, с разыгравшейся внутри дома потасовкой, с набором улик, с подробными и правдоподобными декорациями вплоть до сорта пыли на мебели. И всё это они спланировали быстро, импровизируя на ходу из подручных материалов и дополняя недостающее из грузовика со стандартным походным реквизитом. И всё это они успели до сумерек, полиция с минуты на минуту получит подставной анонимный звонок, приедет забирать «маньяка» и прекратит прочёсывать окрестности. Триумф. Он гордился своей работой. Он выполнял её исключительно тщательно и аккуратно. Поэтому… ну что за бред? Как они могли забыть что-то – кого-то! – в подвале?
В запале он надкусил стеклянное горлышко бутылки, чуть не сломав зубы, но та равнодушно булькнула в ответ, не разделяя его возмущения.
Командир D. отсутствовал дольше, чем длился его внутренний монолог, странно.
Симон допил пиво, оставил пустую тару рядом с холодильником и сам пошёл к подвалу.
«Ближе не нужно. Носилки», – впился в голову высокий властный голос.
Симон послушно пожал плечами и сходил туда-сюда, во второй автомобиль и обратно.
Демон прошёл сквозь запечатанную дверь не открывая её, но он был один, в своей адской плоти. Теперь же он возвращался с материальной ношей. Поэтому Симон без малейшего удивления пригнулся, прикрываясь складными носилками как щитом, когда свежезалитый раствор подмёрз, растрескался и вылетел из дверного проёма, а вместе с ним взорвался и фейерверк из наспех приколоченных досок. Симон знал, что на командире традиционно не будет ни царапинки, но каждый раз, когда тот учинял подобные «чудеса», внутри что-то ёкало, представляя рассечённую фарфоровую кожу, будто треснувшую, её драгоценные осколки, и кровь… Да, кровь нечеловека. Какого она цвета?
– Это профессор Зоран Дивац, доктор медицинских наук, серб, похищен два с половиной года назад, – Демон положил на носилки как будто кучку грязного вонючего тряпья, но нет, там смутно угадывались чьи-то костлявые конечности. – Наш молодчик помешался на стилистике криминальных фильмов и чтива, хотел непременно иметь в коллекции учёного, ведь похищать их когда-то было модно. Но никакого плана по порабощению мира или шантажу правительства маньяк не имел, слишком недалёкий и зацикленный на своем психозе, и одинокий. Через три месяца профессор ему надоел, и он начал замуровывать несчастного в стену и пол, в согнутом положении, камешек по камешку. Кормил редко, воды почти не давал. О докторе Диваце кое-как заботились другие пленники, им самим перепадали крохи, пока маньяк не замазал цементом последнее окошко ко рту профессора. Это случилось пять дней назад. В агонии мозг Зорана посылал очень слабенькие импульсы-крики о помощи, однако он счастливчик и был мною услышан. Я не могу его исцелить, моя сила губительна для живых тканей, позаботьтесь о нём, как о тяжелораненом. Однако я поддерживаю в нём едва теплящуюся искру, не давая умереть, потому еду с вами. Координаты больницы на борт фургона загружены.
– Командир А. не поможет нам?
– Нет. И ему не разорваться. Госпиталь в Карсон-сити ближе. Грузим, подключаем к кислороду и глюкозе, выдай мне оборотня за руль, любого. Я с Зораном в фургон.
– Я поведу, командир. Федерика – мой заместитель, дальше управятся сами, не маленькие.
Симон надавил на газ, наплевав на дорожные знаки. Ехать было около пятидесяти минут, и все пятьдесят минут он размышлял о двух вещах.
Первая: откуда поступила заявка о маньяке? Почему сейчас, если людей в заключении держали годами под пытками?
И вторая: что особенного или стратегически ценного в безвестном профессоре? Почему обычно безразличный ко всем тёмный коммандер проявил столько участия? Не может ли первое и второе быть взаимосвязано?
Дьявол так сказал про импульс-крик… словно услышал его не сегодня, не по прибытии на место преступления и не во время разговора с Симоном. Словно получил его ранее по каким-то потайным каналам связи. Инфернальным!
Киллер сидел за тонкой стенкой, отделявшей кузов фургона от водительского салона, слушал смятенные мысли Оаро, посмеивался и откровенно наслаждался. Ещё он держал доктора Диваца за руку, состоявшую, в основном, из болезненно торчащих костей и сухожилий, и медленно опускал и поднимал голову, как бы соглашаясь с выводами подчинённого.
Метаданные безумия, сигналы бедствия – информацию, заряженную ненавистью, ужасом, отчаянием и болью – передавала Тьма. Демон действительно услышал финальный зов, когда мистер Смерть уже оседлал профессора и засунул тому в ноздри свои пепельные пальцы, отнимая дыхание и последнюю надежду на спасение. Это Зорану и крайней степени его страданий были обязаны жизнью остальные заложники, иначе томиться бы им тут ещё лет десять-пятнадцать: Тьма пожирает лишь самые лакомые и сочные куски, обычная агония не достигает Её ушей. И маньяк не был бы никогда пойман, внешне он не вызывал подозрений, был крайне тихим и доброжелательным в своей официальной жизни уборщика местного кинотеатра. Жертв он подбирал там же – любых, за исключением этого серба, за которым специально поехал на курорт, на восточное побережье. Проявил хитрость и сообразительность. Но с чего бы он расстарался?
«Что вы изучали, доктор? Вы не совсем обычны, – киллер приложил два холодящих пальца к голове, покрытой струпьями и мелкими открытыми язвочками. – Не отвлекайтесь, вы не умерли, я не ваш прекрасный ангел, боль снял укол морфина, в капельнице для вас жидкий сахар, подача кислорода в норме, вы находитесь в Неваде, обрели свободу на день всех святых, и нет, я не добрый, хватит, думайте о моем вопросе. Предмет вашего исследования».
«Линия крови. Узы родства. Семья».
«Тот урод, что измывался над вами, не умел, но хотел в семью? Вы должны были ему объяснить, помочь, научить?»
«Его в детстве морили голодом. Отчим измывался над ним, тоже запирал, один раз кинул вместо еды труп бродячей собаки. Он был очень болен. И я не мог его исцелить. Семья – пустой звук для одних, целый мир для других: мир, наполненный страхом, контролем и насилием».
«Аспекты радости и гармонии вы опускали, ясно».
«Что есть семья для тебя, мой ледяной спаситель?»
«Симон довезет вас, восемь миль осталось. Скоро вы у меня порыдаете от счастья, лежа в горячей ванне. Поправляйтесь».
Демон сошёл с автомобиля на полном ходу и рванул на восток, в Мэриленд, к следующей жертве. Он будет мотаться по сорока восьми штатам сутки, находя себе всё новую и новую работу. Лишь бы не возвращаться на Гавайи, где карбоновое солнце натянет ему красивые глаза на не менее красивую задницу. И лишь бы не попасть в большой Нью-Йорк, где у цыплёнка намечен грандиозный концерт. Он изо всех сил стремится пропустить это, стремится не думать. Но даже полумёртвые заложники тыкают его мордой в деликатную проблему.
Он пообещал Сент-Мэвори стать одной семьей. Пообещал свободно и беззаботно, зная, что Мэйв будет не его личной семьёй, а прекрасным экспериментом и дополнительным развлечением. Мануэлю он такое не скажет. Побоится?
Страх.
Контроль.
Насилие.
Если так, то у первого пункта уже можно поставить галочку.
========== 39. Необходимая жестокость, или кого-то наконец выбили из седла ==========
– Часть 3 – Вероотступничество –
Воришкой-хулиганом
Залез я в эту крепость.
Хотел набить карманы,
Проверив свою смелость.
В хоромах ни пылинки
И ни души злонравной.
И падают снежинки
Прям с потолка престранно.
Коринфские колонны,
Шелка, хрусталь и злато.
Обед на две персоны,
Но выбор небогатый:
Сырая мертвечина,
Да кровь разлита в кубки.
Какая чертовщина…
От рук и ног обрубки!
Я от испуга помер.
А, нет – оцепенел лишь.
Раздался голос скромный:
«Ты веришь в то, что видишь?»
Все жалобы забыты
На волосок от смерти:
Приют, нужда, бронхиты…
Но вышли ко мне – дети!
Два ангела красивых,
Не монстры-людоеды.
«Ты глуп, ведь внешность лжива,
И быть тебе обедом».
Ножами пригвождённый,
Украсил стол внезапно
И пялился влюбленно
В два алых рта развратных.
Мне хочется… чего-то.
Я под гипнозом, брежу.
Похож на идиота,
Стону, а меня режут.
… …
Истерзали нежно тело
На изнанке кожи.
Меня съели? Отымели?
Что-то третье? Боже…
С потолка летят снежинки,
Скатерть в тёмных пятнах.
В моем теле ни кровинки.
Я иду обратно.
– Что ты пишешь? – Вик скосил взгляд в мой блокнот.
– Ничего, – я скорее машинально, чем осознанно перевернул страницу на чистый разворот. Привык всё прятать. Привык не доверять. – Так… новые песенные наброски. Я сочиняю их постоянно. Это немного помогает. Справиться.
– Справиться с чем?
– С дисграфией, – Фабрис пришел на помощь. Ляпнул наобум, но какой же он хороший.
Я отдал ему блокнот и влез глубже в сидение, борясь с закладыванием ушей. Самолёт садится. А моя судьба ко мне приближается. Страшно. Ссыкотно.
Бронированное стекло, за которым я прятался в Бойсе, а затем в Париже, трещало, угрожая похоронить меня под обломками. Отдалённый шум и дыхание очень большого города надавили, заставляя разувериться в очередной раз в выбранной по жизни стезе. Все эти люди, их так много, а я маленький, тупой и бестолковый, и никому я не нужен, я не справлюсь, уверенные в себе музыканты, именитые группы, чужие нахальные фанаты, слэм, суматоха, счастливая истерика в партере, хаос на бэкстейдж, а я во всём этом дерьме сдохну от панической атаки. Не выдержу.
– У тебя коленки ходуном ходят, Ману, – шепнул Фабрис, наклоняясь к самому моему лицу.
– Ну так уйми их, – я резко, даже слишком резко потянул его нервные итальянские руки на себя. – Сожми крепко. Или оплеуху влепи. Или соври что-нибудь бодрящее. Делай что хочешь. Только успокой.
– Рэ Вильнёв был мотыльком, что подлетел к твоему огню вплотную и сжёг себе крылья. Он сгорел дотла. Тебе нечего бояться. Ты – чистое необузданное пламя. Я видел, как ты создал шедевр из ничего. Только что.
– Знаешь, это мой брат, а вовсе не я… – и я запнулся в озарении, – владеет. Пирокинезом…
Мы дети одного отца. Я зря полжизни считал себя недостойным и отстойным? Но пламя брателлы вырывается из кончиков его пальцев, изнуряющее и опустошительное, он забил на него болт и пользует ботанские штучки, то бишь свои мозги. А у меня… Мэйв сказал, что у меня огромное сердце. Правда, пылать буквально оно вряд ли станет, бред.
Ну, а если станет? Если этим пламенем мокрушника можно избить, подчинить, регулярно подзатыльники выписывать? И что если он его не потушит, сколько бы полярного льда на мою голову ни вывалил. Ну да, да! Он же будет целиться в голову! То есть опять не буквально, но… Все киллеры и снайперы так делают, правила и железная логика. Башка неуязвима: я достаточно тупой, школу бросил, и уж точно ни разу не гений, это моё спасение. Он думает, что я мелкий прилипала, не способный любить, и всё. Да пошел он нахер. За своей любилкой пусть смотрит.
– У тебя как будто душа опять появилась, в глазах квартиранты свет повключали. Ты принял колёса какие-то? – Дарин неподражаем. Злиться не могу, улыбаюсь и киваю.
– Слушай, не говори ни с кем, крошка-новичок, – опять вмешался Фабрис. – Под отелем будет навалом охраны, о времени нашего прибытия специально не объявлено, фантики скорее всего дежурить не будут – ну, кроме помоечных группиз, но эти больны неизлечимо. В сопровождении охраны мы прибудем из отеля в клуб, не лимузин, но тачка будет крутая.
– А почему не автобус? В туры обычно ездят на автобусах.
– Это кому технической начинки надо немерено, – ответил Виктор. – Аппаратуру через Атлантику таскать глупо, учитывая, что у нас нет какого-то специального шоу. Ребята из BM одолжат нам всю громоздкую технику, я договорился. На саундчек отведено завтра время до полудня. А Эмили потусит с нами вечер и ночь.
– Разве нам не нужно выспаться?
– Чувак, тебе сколько лет? – заржал Дарин. – Зависай, отрывайся, бери от жизни всё, а то как придурок шестидесятилетний рассуждаешь, с расстройством желудка и геморроем. Хочешь, реально колес каких-нибудь отсыплю? На любой вкус есть, разноцветные.
– Тише ты, – шикнул Виктор. – Нет у тебя ничего, Йевонде, не куплено. А что было куплено дома – то съедено или смыто в унитаз. Мы всё ещё в воздушной посудине, не прошли пограничный контроль и зверства с багажом, ты должен быть чист и невинен, как слеза младенца. И не высовывайся в аэропорте, не позорь меня. Ману?
– Ману, – голос срывался, но я приложил все усилия, чтоб казаться каменным.
– Это Нью-Йорк. Город городов. Яблоко Эдема или яблоко Содома, это уж как подфартит. Не разделяйся с группой, не западай на красиво разодетых девочек и не привлеки внимание какого-нибудь нового Рэ Вильнёва. Извини. Сказать это было необходимо. Апартаменты у нас дюплекс, спишь с Фаби, половину нашего отеля занимают тоже музыканты, но намного менее чистоплотные, чем мы. Будет травка, другое курево, другое ядерное кружево и приглашения куда-то сходить без нас с заманчивыми бесплатными пропусками и флаерами. Не ведись.
