Текст книги "Настоящее в будущем (СИ)"

Автор книги: Blitz-22

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

– Что это? – спросил он с улыбкой, откладывая в сторону газету.

Белль протянула ему всё, включая разорванный конверт, и молча устроилась в кресле напротив, не имея, в общем-то никаких ожиданий касательно его реакции.

– Ага… Ага… – кивнул Голд, пробежав письмо глазами. – Значит, университет? Колумбийский? In lumine tuo videbimus lumen. Какой милый девиз.

– «В твоём свете мы видим свет», – озвучила Белль девиз на английском. – Не вижу в этом ничего примечательного.

– Ну, главное тянуться к свету, – гаденько улыбнулся Голд, отпивая из чашки.

– При чём тут это? Тут имеется в виду… – Белль осеклась. – Стоп! Молчи!

Это имело отношение к одному из более ранних их споров о двоякости абсолютно каждого слова. Свет, который можно было считать истинным знанием, шёл рука об руку с тьмой, что тогда становилась заметной. Неустойчивая позиция Белль о возможности разделения одного с другим рушилась перед железобетонными аргументами Голда об отсутствии истины как таковой и относительности любого явления этой жизни. Она была согласна с относительностью, но то, как он использовал это для выгораживания собственных пакостей, её раздражало.

– Я молчу, молчу, – Голд спрятал улыбку за университетским письмом. – Могу только пожелать успехов. Правда. Вперёд!

– Спасибо, – благодарно улыбнулась ему Белль и отправилась будить детей.

Краем глаза она заметила взгляд Румпеля, направленный на неё, взгляд, в котором озорные искорки пели в одном хоре с любопытством, будто игра, в которую они давно играли, снова становилась интересной.

Белль поступила в Колумбийский университет в 2019-м и окончила в 2024-м. В его стенах она изучала историю, искусство, мировую литературу, латинский и французский языки, антропологию, философию и анатомию. Её выпускной работой стало малополезное исследование возникновения государственности у древних лангобардов в начале пятого столетия. Мировоззрение Белль претерпело значительные изменения, позволив ей проще относиться к очень многим вещам, а нравственно-моральные устои стали только крепче. Университет дал ей многое, и в 2026-м она планировала вернуться туда, поступив в магистратуру, но её жизнь пошла другой, очень старой дорогой.

Став жителем Нью-Йорка, мистер Голд тоже не собирался скучать. Прошло не более полугода, как он нашёл себе занятие по душе, устроился юридическим консультантом в «Bradford industrial company», в одну из корпораций Зла с головным офисом на Уолл-стрит. Было сложно судить, насколько эта компания была индустриальная, так как за те двадцать с лишним лет, которые она существовала, ею было поглощено множество других компаний с совершенно разными направлениями деятельности.

Как-то вечером, спровадив детей в их комнаты, Румпель сообщил жене радостную новость. Белль как раз читала статью об очередном завоевании «Bradford industrial company» и о тысячах уволенных сотрудников поглощённой компании, когда Голд с детской книжкой выпорхнул из комнаты Адама и плюхнулся рядом с ней на диван.

– Какой ужас! – воскликнула Белль и указала на статью.

– Да-да, – кивнул Голд, – я слышал. Печально.

Белль, вдохновлённая наличием аж целого одного слушателя, начала свою патетическую речь о мировом зле и мире во всём мире, когда маленькое замечание вышибло почву у неё из-под ног.

– Кстати, я теперь работаю в «Bradford industrial company», – спокойно сказал Голд.

– Что? С каких пор?

– Приступаю с понедельника, – он даже не смотрел на неё, листал детскую книжонку. – Какой кошмар! Разговаривающий поезд! А есть история про философский диспут холодильника и микроволновки? После этого сказочки про погоню за драконами видятся в новом свете…

– Зачем? Кем? Что? Как? – засыпала Белль вопросами, пропустив шутку про драконов мимо ушей. – Когда? Как?

– Как-как… – пробурчал Голд. – Как все. Прошёл собеседование и получил предложение занять должность юридического консультанта. Предвосхищая дальнейшие возмущения и расспросы, скажу, что лично предложил пару пунктов при составлении этой сделки.

– Что?

– Их интересовало моё видение, и я им поделился.

– Что?! – Белль не верила своим ушам. – Прекрасной жизни милое начало, да? Мы же хотели всё начать сначала!

– Отвергая опыт прошлых лет? – Румпель на этот раз посмотрел ей в глаза, строго и серьёзно. – Белль, я просто делаю то, что умею. Помогаю людям получать то, чего они хотят.

– Помогаешь людям наживаться на бедах других людей!

– Так устроен мир, милая, так устроен мир!

– Ты невыносим! – вспылила Белль. – Я спать!

– Я так понимаю, что сплю сегодня на диване, Белль? – шутливо пропел он ей вслед, а потом пробурчал под нос. – Нет, я выкину эту книжку… А хотя…

Белль вернулась к этому разговору через неделю. Она говорила многое о безработных, о корпорациях зла, о том, что не понимает, почему он, Голд, не может работать с кем-то другим, или с чем-то другим.

– Профессиональный интерес, – сказал Голд. – Видишь ли, здесь есть простор для применения моих навыков. Мне нужно составлять договора, занимающие по объёму листов пятьдесят в лучшем случае. Задача, достойная моего интеллекта.

– Люди – просто задача, да? – спросила Белль.

– Да. Позволь продемонстрировать мою мысль.

Голд расставил на столе пять предметов на равном удалении друг от друга: три чашки, сахарницу и чайник. И оставил одно пустое место. Задача заключалась в том, что сахарница и чайник должны были поменяться местами, а сделать это нужно была за меньшее число ходов, при том, что предметы нельзя было двигать по диагонали и ставить их на одну позицию.

– И о чём это говорит? – спросила Белль. – Как это относится к ситуации?

– А очень просто! – ответил Голд. – Видишь ли, Белль, когда я смотрю на стол, то вижу задачу, которую должен решить. Я должен поменять чайник и сахарницу местами, и при этом меня не заботят чувства ни сахарницы, ни чайника. А ты, когда смотришь на стол, видишь сахарницу, чайник и чашки, которым на данный момент комфортнее стоять так, как они стоят. Но так не бывает.

– То есть люди – просто буквы на бумаге?

– Да, именно так.

– Но…

– Но, – Голд подцепил одну из чашек пальцем, – из уважения к твоим интересам я могу время от времени вспоминать о чашках.

«Bradford industrial company» частенько устраивали званые вечера для своих сотрудников, особенно для тех, кто ютился на верхних этажах. Они проводились с большим апломбом чуть ли не раз в неделю, на них затрачивалась уйма средств и они всегда были абсолютно бесполезным времяпровождением. Не стоит даже говорить, что Голд их ненавидел всей душой, но время от времени был вынужден там появляться. Раз в два-три месяца, упакованный в шикарный смокинг, Голд под руку с Белль ходили по огромному украшенному залу с бокалами шампанского и уворачивались от различных личностей, насколько это было возможно. Миссия всегда была одна и та же: погулять пару часиков, поздороваться и обменяться парой реплик с нужными людьми и тихонечко уйти. За все семь лет в Нью-Йорке Белль запомнила только три таких вечера: самый первый, когда она попала во эту атмосферу финансового разврата и познакомилась с некоторыми клоунами на этом одиозном празднике жизни; самый последний, когда они с Голдом изрядно набрались и остались на целую ночь в отеле «Black DʼOr», где смотрели всякую чушь, играли во всякую чушь, занимались любовью и продолжали пить; и ещё один, когда Белль полностью смирилась с сущностью своего мужа.

Тот вечер был особенно неприятным: противный, холодный, дождливый. Весь Нью-Йорк стоял в громадной пробке. Туда-сюда ездили полицейские машины и машины скорой помощи. Не было ничего удивительного в том, что даже пунктуальные Голды немного опоздали. К несчастью, это опоздание не позволило им выбрать заранее наиболее безопасные маршруты блуждания по залу с хорошим ракурсом для предупреждения и избежания ненужных встреч, и потому они сразу натолкнулись на мистера Говарда Стэнтона и его супругу, окружённых своими подхалимами из числа близких коллег. Стэнтон был одним из трёх крупнейших держателей акций «Bradford industrial company» и планировал баллотироваться в конгресс. Его с Голдом связывали исключительно профессиональные отношения, если таковыми можно было назвать и те случаи, когда Голд улаживал его личные проблемы: от превышения скорости до отбросившей коньки от передозировки проститутки в каком-то грязном отеле в Атлантик-Сити. Белль терпеть не могла Стэнтона, как крайне мерзкого и злого человека, а Стэнтона, напротив, Белль забавляла, и иногда, когда Голд был отвлечён чем-то другим, он позволял себе одаривать Белль недвусмысленными неприличными взглядами.

В тот вечер, после обмена взаимными любезностями, разговор раньше времени перешёл к деловым вопросам. Стэнтон разглагольствовал о перенесении части компании в Чикаго, что означало сокращение должностей здесь, в Нью-Йорке, где и так число безработных в тот год превышало все допустимые нормы.

– У вас иное мнение? – вдруг обратился Стэнтон к Белль.

– В общем-то да, – сказала Белль, – Я не совсем понимаю причин. Даже если перенесение части компании в Чикаго и сократит затраты на производство, то компания всё равно потеряет значительные средства на подготовке новых кадров. Не легче ли предложить уже существующим сотрудникам занять аналогичные должности в Чикаго?

– Да, но в долгосрочной перспективе это окупится тем, что людям в Чикаго можно платить меньше, чем тут, – снисходительно протянул Стэнтон.

– Согласно статистике – ненамного, – возразил Голд. – Так что это не имеет никакого смысла.

– На чьей вы стороне, Голд? – спросил Стэнтон.

– Я – юридический консультант. Я ни на чьей стороне, Стэнтон, – ответил Голд достаточно резко.

Дальше разговор шёл на посторонние темы. Белль вынуждена была удалиться в дамскую комнату на пару минут, а когда вернулась, то не смогла найти Румпеля там, где его оставила. Немного побродив, она услышала голоса, один из которых принадлежал Голду, а второй Стэнтону.

– Ваша жена – форменная идеалистка, Голд, – смеялся Стэнтон, – Женщины никогда ничего не смыслили в бизнесе.

– И я люблю её за это, – без смеха, очень серьёзно сказал Голд. – Приятно сделать свидетелем своей жизни кого-то, кто не разделяет твоих взглядов. Позволяет смотреть на мир шире. В данной ситуации женщина смыслит больше вашего, мистер Стэнтон.

– Свидетелем всей своей жизни?

– Свидетелем всей нашей жизни можем быть только мы сами. Если, конечно, мы понимаем, что делаем.

– Считаете, я не знаю, что делаю, Голд? – рассмеялся Стэнтон. – Но у меня к вам предложение. Скоро судья Трауб подаст в отставку и, как мне кажется, этот пост для вас.

– Судья? – теперь рассмеялся Голд. – Зачем вам нужен судья? Точнее не так. Почему вы думаете, что, став судьёй, я буду помогать вам?

– Потому что…

– Я держусь подальше от политики, мистер Стэнтон, – не дал договорить Голд. – Мне не нужен пост судьи. А даже если бы я его занял, то, уверяю, что вам помогать бы не стал.

– Почему же? – удивился Стэнтон.

– Потому что я предпочитаю не ограничивать себя обязательствами, которые мне невыгодны и неинтересны. Я не честолюбивый карьерист. Я делаю только то, что считаю нужным, – разъяснил Голд. – Вам нечего мне предложить.

– Если вы посчитаете нужным сбросить меня, то.

– Я сброшу, – заверил Голд. – Вам же выгоднее не давать мне повода. И Стэнтон… Не думайте, что я слепой.

После этих слов Голд ушёл, а проходя мимо, как бы случайно, с силой наступил Говарду Стэнтону на ногу, и тот взвыл от боли.

Белль нагнала Голда сразу, как он появился в её поле зрения. Вместе они забрали из гардероба пальто и вышли на улицу. Шёл дождь, машину долго не подавали. Руки у Белль замерзали: одну из них она прятала в рукаве, а вторую – в кармане у Румпеля.

– Хорошо, что ты тот, кто ты есть, – шепнула ему Белль.

– Что было в том шампанском? – шутливо спросил Румпель.

Она засмеялась, а он запустил свою руку в карман и сжал в ней её ладонь. Иногда действительно лучше сделать свидетелем своей жизни кого-то, кто не разделяет твоих взглядов.

Самым приятным воспоминанием о «Bradford industrial company» для Белль была Сюзанн Дэвис. Она работала ассистентом Голда, но по сути была секретарем с зачатками юридических знаний. Первую неделю Голд не знал, что ему с ней делать, не мог придумать никаких поручений, но потом она стала просто незаменима. Она составляла его расписание, отвечала на звонки и письма, подшивала дела, носила из прачечной его костюмы. В общем, она делала всё, чтобы облегчить его жизнь. Сюзанн очень нравилась Белль, потому что была не похожа на всех, кого Белль до этого встречала в Нью-Йорке. Люди здесь чаще всего говорили только на две темы: секс и деньги. Всё, что обсуждалось, так или иначе было с этим связано, но совершенно не интересовало Белль, которая в деньгах не нуждалась, а разговоры о сексе считала слишком личными. Также со временем Белль осознала к своему ужасу, что многие ей завидуют, так как у неё было всё, о чём они могли и не могли мечтать. Только Белль знала про все подводные камни своей истории, а они видели другое, и их взгляды её кололи и смущали. А вот Сюзанн так на неё никогда не смотрела и говорить с ней можно было на самые разные темы, совершенно не касаясь ничего личного. Впервые Белль повстречала Сюзанн, когда пришла к Голду и не застала его на месте. Страдающая бездельем секретарша пояснила, кто она, и сказала, что он, вероятно, появится с минуты на минуту, но она в этом не была уверена, потому что ничего точного ей не сообщили. Румпель отсутствовал целый час, а Сюзанн рассказывала Белль об особенностях различных шрифтов, не опуская фактов из истории их создания. Сейчас Белль уже ничего не помнила, но само слово «шрифт» стало ассоциироваться со Сюзанн, Белль у себя в голове даже произносила его её голосом и всегда неизменно улыбалась. Сюзанн говорила, что ей нравится работать с Голдом, потому что он никогда не пересекал границ, не пытался связать её с собой отношениями помимо профессиональных, никогда не срывался, и даже напротив был чересчур вежлив. Голд не требовал от неё лгать кому-то, не унижал её достоинства, а ещё очень много платил, что её страшно смущало. Он позволял ей быть невидимкой, спокойно ведущей свою жизнь, и в тоже время подчеркивал её значимость. Сюзанн и сама была очень сдержанна в присутствии Румпеля, как солдат перед генералом, но рядом с Белль раскрывалась и менялась: вся её доброта и жизнелюбие просто вырывались наружу. Сюзанн одним присутствием могла поднять настроение, но, невзирая на всю приязнь, они с Белль не смогли связать себя крепкими узами дружбы.

Было ещё кое-что, за что, наверное, все Голды без исключения любили мисс Дэвис. Она однажды случайно спасла Румпелю жизнь. Как-то Голд должен был лететь в Чикаго, а Сюзанн ошиблась со временем и озвучила ему неправильную информацию, и Голд опоздал на посадку. Самолет упал через полчаса после отправления и почти все, кто был на борту, погибли. Сюзанн, которая ждала увольнения, получила премию, а Белль при следующей встрече обняла её и не отпускала минут пять. Забавно, что эта была её единственная ошибка за все шесть с половиной лет работы с Голдом.

Комплекс героя Белль нашёл свое воплощение и в Нью-Йорке. Кое-как смирившись, что её супруг работает на Корпорацию Зла, она решила помогать людям, и подобно многим идеалистам из реального мира, страдающие излишним героизмом, она ударилась в активную благотворительность.

– Я решила заняться благотворительностью, – объявила она как-то раз Румпелю.

– И кого же ты будешь спасать? – скептически сказал Голд. – Африканских беженцев? Бродячих псов? Гризли в Йеллоустонском парке? Что там сейчас модно?

– Людей, – сказала Белль, – местных людей.

– Если их и нужно спасать, то только от самих себя, – отметил Голд. – Это пропащее дело, Белль. Ты и так делаешь отличную работу, продавая людям кофе и книги. Это многих спасает.

– Ты не поймёшь. Я просто хочу сделать что-то действительно полезное.

Делать что-то действительно полезное оказалось очень непросто. Вся система была гнилая насквозь. Средства, которые должны были идти на помощь людям, просто пропадали где-то или надолго зависали, большая половина продуктов и вещей были противопоказаны к употреблению, а всё самое ценное многие благотворители присваивали себе. К тому же спасаемые сами не шибко хотели быть спасенными, будто им нравилось жить на улице, греться у подожжённых мусорных баков и спать под теплотрассой. Один раз от одного такого она едва ушла живой и поспешила, испуганная и разбитая.

– Белль, что случилось? – бросился к ней встревоженный Румпель, взял под руку и усадил на диван, – Белль?

Она всё рассказала, как могла. Он не вымолвил ни слова о своей правоте, не высказал немедленной готовности отправиться на поиски и отомстить, а просто остался рядом, за что она была ему бесконечно благодарна. Румпель обращался с ней особенно бережно в тот вечер, как с ребёнком: помог умыться, отнёс в спальню, раздел и сидел рядом, пока она не заснула. Перед этим он заставил её дать обещание, что она больше не будет подвергать себя опасности, и Белль охотно на это согласилась.

После данного инцедента Белль впала в депрессию, из которой, казалось, ничто не сможет её вывести. Но вот как-то раз, апатично валяясь на диване и позволяя Адаму и Коль благополучно стоять на ушах и вытворять всякую ерунду, она услышала звук открывающейся двери и скулёж. Она пошла навстречу этим звукам и увидела Голда со щенком бассет-хаунда в руках.

– Увидел знакомое лицо и не смог пройти мимо, – пошутил Румпель.

И Белль впервые за три недели улыбнулась. Она взяла щенка на руки. Бежево-белый, тёплый, бархатный, он смотрел на неё большими печальными тёмными глазами. «Хороша же у меня рожа, раз на тебя похожа» – подумала Белль, прижимая щенка к груди.

– Ты знаешь, в нём есть что-то и от тебя, – сказала она Голду. – У него есть имя?

– В паспорте написано, что Тьери, – Голд достал свёрнутый документ из кармана и продемонстрировал верность своих слов.

– Значит ты Тьери, – ласково проворковала Белль и взглядом поблагодарила Румпеля.

Следующие недели и даже месяцы Белль занималась спасением щенка от детей и в этих хлопотах сумела рассеять своё разочарование. Позже её спасательная деятельность в Нью-Йорке ограничилась только перечислением денег в различные фонды.

Весной 2020 года Белль позвонил Мо. Он хотел встретится с ней, даже упрашивал вернуться, но Белль была непреклонна. Всё же, после того как Мо позвонил десятый раз, она сдалась и пригласила его в Нью-Йорк. Голду это, конечно, не понравилось, но возражать он не стал. Мо приехал на день раньше оговорённого, взял такси и в десять утра уже стоял у неё на пороге.

– Белль, – улыбнулся Мо, – хорошо выглядишь.

– Здравствуй, папа, – Белль заключила его в объятия. – Ты тоже. Проходи.

Наливая ему чай, Белль осведомилась, почему он приехал раньше, но не сумела добиться внятного ответа.

– Ты одна? – спросил Мо, оглядываясь вокруг.

– Да, – улыбнулась Белль. – За Адамом нужно сходить к четырём, а Румпель с Коль будут вечером.

– Значит Нью-Йорк?

– Да, Нью-Йорк, – вздохнула Белль.

Внезапно поступил звонок на домашний, но звонящий сразу перевёл разговор на автоответчик.

Белль получила следующее сообщение:

«Привет, мам. Я улетела с папой в Калифорнию. Буду каждый час присылать тебе фото. А ночью не буду. Потому что буду спать».

Это был первый из знаменитых «виноватых» звонков Колетт Голд. Каждый раз, когда девочка думала, что делает что-то, что могло не понравится Белль, она оставляла такое сообщение. Их Белль получила уйму, так как Коль была совсем не подарком. Некоторые особенно грели ей душу, да так грели, что она начала эти записи коллекционировать.

Вот некоторые из них.

Колетт Голд, 6 лет: «Привет, мам. Я разбила окно. Точнее, не только я, но поймали меня».

Колетт Голд, 8 лет: «Привет, мам. Я разбила твою камеру. А точнее, утопила. Карта памяти, наверное, жива, а если нет, то там ведь были не очень важные парижские фотографии?»

Колетт Голд, 11 лет: «Привет, мам. Помнишь Клэр, которая меня задирала? Так вот. Сегодня я ударила её книгой по лицу. Мы теперь дружим, но мисс Хокинс нам не верит. Тебя просили подойти к директору. Уверена, что тебе позвонят».

Но самым любимым было… Коллет Голд, 15 лет: «Привет, мам. Я сожгла дом».

Это и многие другие вещи подтачивали отношения Белль с дочерью. Чем старше становилась Колетт, тем сложнее было найти общий язык и точки соприкосновения. Она не могла ничего добиться от неё часами, но зато Румпеля Коль слушалась сразу и делала всё, как он скажет. У Коль с отцом вообще был какой-то свой язык, недоступный Белль и другим детям: свои знаки, жесты, своё личное приветствие. А еще вечная непрекращающаяся игра, когда девочка бежала к Голду, тот делал вид, что вовсе не собирается её ловить, но всегда ловил. Сейчас ей было 16 лет, и она всё также бежала к нему, а он все также её ловил. Белль понимала, что немного ревнует, только не понимала, кого именно и к кому. В тот день, когда Мо приехал в Нью-Йорк, Голд впервые взял её с собой в одну из своих командировок, и позже Коль стала его постоянным компаньоном, куда бы он ни отправился.

Тем не менее вернёмся в гостиную Голдов, в момент, когда Белль получила то сообщение. Первое, что с ней произошло, – ярость: она, конечно, ожидала, что Голд выкинет нечто подобное, но не верила до конца, что он всё сделает это. Второе – хладнокровное спокойствие, потому что на эмоциях ему было глупо звонить и требовать объяснений. Она надеялась, что они ещё не вылетели и звонок пройдёт. Быстро, по памяти, набрав номер, Белль застыла и с облегчением услышала длинные гудки. Румпель взял трубку.

– И что ты этим решил доказать? – бессильно спросила она.

– Открой дверь, – сказал он.

Белль удивлённо скривилась, положила телефон на стол и открыла дверь, за которой стоял курьер с корзиной красных роз.

– Белль Голд? – спросил курьер.

– Да, – ответила Белль. – Давно тут стоите?

– Час, – улыбнулся курьер, – но могу ещё постоять. Мне заплатили за целый день, а то и больше.

– Нет-нет, не нужно, – Белль забрала корзину и вдруг увидела что-то серебристое, обмотанное вокруг одного из цветков в самом центре.

Она потянула за серебряную мелкую цепочку и вытащила маленький серебряный ключик, который явно ничего не открывал.

– Подождите. Сколько здесь роз?

– Пятьдесят две, – ответил курьер с улыбкой.

Она внесла корзину в гостиную и снова взяла трубку.

– «Я как богач, чей ключ благословенный вскрывает тайное сокровище своё», – произнесла Белль первые две строчки пятьдесят второго сонета Шекспира.

Она не думал, что он слушал её рассуждения об английской литературе последние две недели.

– «Блажен же ты, чьи порождают вежды с тобой восторг, а без тебя – надежды!» – произнёс Голд последние две строчки.

– Что это означает? – спросила Белль.

– Подумай, – рассмеялся Голд.

– Ты думаешь, я прощу тебе это?

– Уже простила, – тихо сказал Голд и бросил трубку.

Белль на минуту застыла в смятении.

– Что это значит? – спросил Мо, совершенно не понимая, что происходит и как к этому относиться.

– Что он не вернётся, пока ты тут, – ответила Белль, и это было чистой правдой.

Белль позволила отцу прожить у неё четыре дня, которых вполне хватило, чтобы рассказать ему о своей жизни, показать магазин и дать пообщаться с Адамом. Его приезд немного улучшил их отношения, но не до конца. О многом Белль также умолчала. Например, о том, что она ждала ребёнка.

Истории появления в их жизни Альберта и Криса были совершенно различны. С самого начала Альберт был желанным ребёнком. Сыном, рождённым в другом мире, в другой жизни, вдали от Сторибрука, вдали от магии, драконов и злых ведьм, без опасности быть украденным и убитым ради какого-то неимоверно мощного заклятия. На тот момент Голды прожили в Нью-Йорке три чудесных года, без ссор и тревог. Мысль о третьем ребёнке как-то сама собой возникла в голове Белль и никак не хотела исчезать. Позже мысль превратилась в желание, а желание в навязчивую идею, которую она не решалась озвучить в течение нескольких недель, но одним январским вечером всё же решилась.

Как-то раз, уложив детей спать, Белль, словно привидение, проскользнула в ванную комнату, прилегающую к их спальне в манхэттенской квартире, где Голд в одних пижамных штанах чистил зубы. Он даже не сразу заметил ее, а когда заметил, то чуть не выронил зубную щетку.

– Что-то случилось? – спросил он, обернувшись.

Её бледное обеспокоенное лицо отражалась в его зрачках. Белль сама поразилась своему виду.

– Я… я хочу ещё одного ребёнка, – сказала она как-то неуверенно.

Голд успокоился и облегчённо вздохнул.

– А чем первые двое не устраивают? – шутливо спросил он, отворачиваясь к раковине. – Они, конечно, не подарок, но исправятся. Я ручаюсь!

Белль не смогла сдержать улыбки.

– Нет. Я не про это. Просто… – она улыбнулась ещё раз. – Знаешь, у нас здесь совершенно другая жизнь, и я подумала, что это не такая уж плохая идея.

– Скучно? Решила привнести в жизнь немного хаоса?

– Нет….

– А твоя работа? Учёба?

– Не помеха, – отмахнулась Белль. – Может, мне всё же не хватает хаоса.

– В виде грязных пеленок и плача среди ночи? – Голд придерживался своего шутливо-издевательского тона, – непредсказуемых проблем со здоровьем и болей, которые здесь моментально никто не сможет снять?

– Я серьёзно, – прервала его Белль.

Румпель задумчиво посмотрел на своё отражение в зеркале, прополоскал рот, ополоснул лицо, неспешно вытер его полотенцем… Это заняло не более трех минут, но для Белль длилось целую вечность, тихую, невыносимую вечность.

И вот он снова обернулся, облокотился на раковину и спросил очень серьёзно на этот раз:

– Ты действительно уверена, что тебе это нужно? Что ты именно этого хочешь?

Белль кивнула несколько раз и обняла его, а он её поцеловал, сначала легко, коротко, потом по-настоящему, долго, после чего утащил Белль в спальню, где они предприняли первую попытку. И вот спустя почти одиннадцать лет она всё ещё помнила ту ночь и вкус той глупой зубной пасты.

В феврале Белль узнала о своей беременности, а 9 октября 2020 года родился Альберт Джеймс Голд. Любовь, которую Белль испытывала к своему маленькому сыну, границ не имела. Иногда она даже испытывала чувство вины, что так сильно его любит, чуть ли не сильнее остальных. Впрочем, кажется, никто её душевных терзаний не замечал. Коль и Адам, как прежде, игнорировали всё и вся, а Румпель её чувства разделял, иногда притворно обижаясь, что она ворует время у него и Альберта.

Альберт рос тихим, умным и послушным мальчиком. Он редко болел, редко плакал, капризничал и жаловался. Вместо хаоса он принёс с собой только порядок и радость, и их совместная идиллия, нарушаемая несущественными житейскими проблемами, всё длилась и длилась. Эта тишина, спокойствие породили в душе Белль чувство тревоги, которое год от года становилось всё сильнее и глубже, подтачивало её изнутри. Ей всё думалось, что однажды кто-то ворвётся в их жизнь и разрушит всё, что им удалось построить, и однажды её кошмары стали реальностью, что оставило отпечаток на истории появления Кристофера.

Всё началось с деловой вечеринки в Нью-Йоркском отеле «Black DʼOr». Им с Румпелем было слишком весело в тот вечер. Возможно, основным фактором было количество выпитого и, чего греха таить, выкуренного. Да-да, кто-то притащил туда траву и много, чтобы хватило на всю огромную толпу. К счастью, политика отеля подразумевала полную неприкосновенность и конфиденциальность, особенно когда на несколько дней выкупался весь отель. Голды, противники шумных сборищ, провели там всего одну ночь, но весьма неосмотрительную. В общем, Белль забеременела своим четвёртым и последним ребёнком. При появлении первых признаков она сдала кровь на анализ, до последнего надеясь, что результат будет отрицательным, но, увы, надежды ее не воплотились в жизнь.

– Вы беременны, миссис Голд, – сообщила с улыбкой доктор Колфилд, ее гинеколог. – Поздравляю.

– Да… С-спасибо, – Белль выдавила из себя ответную улыбку, стараясь не расплакаться от «счастья».

– Вы, кажется, не очень рады, – отметила врач. – Вам нехорошо? Хотите воды?

– Нет, что вы! Я в порядке и очень рада, – отказалась Белль, – спасибо. Знаете, я, наверное, пойду.

– Хорошо, – улыбнулась Колфилд. – Миссис Голд, обязательно позвоните мне на неделе. Обсудим дальнейшие действия. Договорились?

Белль согласилась, попрощалась и ушла.

В тот день она долго бродила по Центральному Парку. Руки тряслись, сердце бешено стучало в груди, голова раскалывалась. Она купила бутылку воды, выпила таблетку аспирина и села на лавочку, потирая виски. Приступ паники, резкий приступ паники. Но отчего? Разве это было трагедией? Ещё один ребёнок и что? Дело-то было вовсе не в нём. Просто что-то было не так.

Она вернулась домой в полном смятении, которое от Румпеля скрыть было невозможно. Он смотрел на неё очень внимательно, задавал вопросы. Потом задавал наводящие вопросы к уже заданным. Но Белль отделывалась однозначными резкими ответами.

– «Скажи ему, скажи», – твердил её внутренний голос, но она не послушалась.

Она не сказала мужу ни слова о своём состоянии ни в тот день, ни на той неделе, ни в том месяце, а жизнь размеренной тихой рекой текла и текла вперёд, такая же нормальная, такая же идеальная. Дети, работа, прогулки по парку с собакой, походы в кинотеатры и театры, тихие совместные вечера, суетливые коллеги, счета, утренние газеты и прочая приятная мишура.

В один прекрасный день Белль отвела свою одиннадцатилетнюю дочь на детский праздник с ночёвкой. Она совершенно не понимала таких мероприятий и долго отказывалась, но Колетт смогла убедить и её, и отца. Отпускать дочь было боязно и тяжко, но что могло произойти, в конце концов? И к ночи Белль смирилась, а Румпель – нет. Когда они легли в постель, он заснуть не смог, просто лежал в темноте тихо и неподвижно, как когда-то давно, в Сторибруке, когда он был Тёмным и в принципе спал очень-очень редко, но само то, что она смогла провести такую параллель, её неимоверно напугало.

– Что-то мне это напоминает… – сказала она вслух.

– Что напоминает? – спросил Голд, хотя совершенно не нуждался в ответе на этот вопрос. – Это совсем другое. Я просто…беспокоюсь.

– Я тоже.

– Хочешь чаю? – предложил Голд, а Белль согласилась.

Они вышли в гостиную. Белль расположилась за столом, а Румпель достал чайник и искал заварку.

– Чай остался только в пакетиках, – предупредила Белль, прерывая дальнейшие поиски. – Я забыла купить. Извини.

– Хорошо, – улыбнулся Румпель, – будем пить почти-чай.

Он убрал чайник, достал пакетированный чай и пару кружек, вскипятил и разлил воду. Белль отпила немного из своей, наблюдая, как он хмуро мешает ложечкой подкрашенную водичку.