Текст книги "Арифметика любви"
Автор книги: Зинаида Гиппиус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)
Другой случай «перегиба» еще нагляднее, цельнее: это протест талантливого левого журналиста Ст. Ивановича против помещения статей христианского содержания в журнале, среди сотрудников которого находятся евреи. Такой протест свидетельствует не об одном забвении самого существа свободы; автор его впадает, логически, в некий обратный «расизм»: ведь дело шло отнюдь не о «религиозных» евреях, вопрос ставился в иной плоскости. Редактор журнала, А. Ф. Керенский удивился, выступил с возражениями… Но редки сегодня люди, которые существом свободы интересуются и «метафизике отсутствия» не сочувствуют.
Как вернуть это существо в опустевшую оболочку слова? Хочу признаться, что меня трогают всякие попытки восстановления понятий, даже самые жалкие и беспомощные, – в забытом углу русской эмиграции. Но с каким почти негодованием смотрят на эти попытки люди «отсутствующей» метафизики (или той, что была «метафизикой» во время оно и сохраняется ими в неприкосновенности о сю пору). Особенно наши так называемые политики: «Опять доклад на какие-то отвлеченные темы? О личности? О существе свободы? Метафизические рассуждения, когда мир полон таких грозных событий, таких вопиющих преступлений, как захват Чехии, гонение на евреев, окружение Данцига…» и т. д.
Кто-то из молодых эмигрантов пытался объяснять: мы, мол, не одними отвлеченностями заняты, с вопросом о существе свободы связаны другие: когда, где, как и в какой мере (если абсолют невозможен) должны мы стремиться свободу осуществлять; и, наконец, грозных этих событий, пожалуй, и не было бы, если бы существо свободы лучше понималось. Но зачем возражать? Это «существо» совершенно не интересует сейчас ни правых, ни левых, ни евреев, ни арийцев, ни демократов, ни диктаторов. Занятые, озабоченные «физикой», они не понимают (в голову не приходит), что тут надо «смотреть в корень», – по вовсе не шутовскому, а верному изречению Кузьмы Пруткова, – потому что физика исходит от метафизики, от нее зависит, и если плоха – другой физикой ее не исправишь. Но и с метафизикой ничего нельзя сделать физикой, как нельзя пушками внушить людям чувство свободы, научить их свободе.
В каждом человеке, в каждом народе это чувство непременно есть, – хотя бы с горчичное зерно. Но дело в том, как вырастить из зерна развесистое дерево. Это целая школа. Европа не со вчерашнего дня учится, а если, в последние годы, заболев, потеряла память, – с легкостью вернется она к прежнему, чуть оправится. Россия моложе, и только что начала по-настоящему свободе учиться – школу захлопнули. Русский период к свободе особенно «талантлив», если можно так сказать; но, что может сделать самый талантливый к музыке человек, если не будет долго и серьезно учиться?
Как бы то ни было, русским людям, не пожелавшим поступить, вместо запертой школы, совсем в другую, задана нелегкая задача: доучиваться свободе у Европы, да еще в эмигрантских условиях, да еще у Европы больной, теряющей память и нормальный облик. И удивительно, что среди зараженных общей болезнью находятся все-таки способные на «момент неделанья» по Толстому: т. е. на усилие воли, чтобы вырваться из нашей атмосферы и увидеть реальную действительность как бы со стороны, или сверху, откуда все виднее. Это помогает и очнуться от «обморока свободы» (по выражению Киркегар-да) – пусть на минуту, такая минута уж не забудется.
Когда заболел мир? Когда началась борьба цивилизации с культурой? Когда человечество, втянутое в эту борьбу, стало на сторону цивилизации и превратило ее, невинную в существе, в грозное чудовище? Чем кончится борьба, что победит?
На эти вопросы у нас пока нет ответов.
ОПЫТ СВОБОДЫ
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Тютчев
Эта книжка – не обычный сборник; ее основы, условия ее рождения, особенные.
Она – первый опыт свободы слова.
Каждому участнику дана в ней полная свобода сказать все, что он хочет и как хочет. Сам берет он любую форму, любое содержание и сам – один – за написанное отвечает.
Но это был бы беспорядочный сбор, не будь «редактора». Только у редактора права и обязанности тоже особенные: он не выбирает произведений, он выбирает людей – авторов. Каждый, раз выбранный, берется безусловно: он волен печатать то, что пожелает. Ни о редакторских поправках, ни даже советах – нет и речи; материал печатается в том виде, в каком дает его автор.
Это положение требует большого доверия редактора к авторам, и обратно. Доверие – всегда риск. Но и весь этот литературный «опыт свободы» – риск; особенно сейчас, в здешних наших условиях: о них речь ниже. Мы, – и редактор, и авторы, – не обманываем себя: вряд ли окажется этот первый опыт тем, чем должен и мог бы оказаться – (даже с теми же участниками), – уже потому, что он первый. Но это не заставит нас отступить: чтобы был второй, третий опыт, надо же когда-нибудь сделать первый. И мы слишком верим, что они нужны, что для всякого, чье «сердце хочет высказать себя», необходимо сознание своей свободы. А писатели – не те ли именно люди, для которых главный вопрос жизни в этом: «Как сердцу высказать себя? Другому – как понять тебя?».
В полноте это недостижимо и для гения: Тютчев прав. Но есть свой предел полноты для каждого писателя, – и гениального, и крупного, и менее крупного, – к которому он непременно стремится. Может его не достигнуть. Но может и достигнуть, и тем скорее, чем раньше начал учиться писать (как «учатся» и художник, и музыкант) и – в условиях свободы.
Кто участники этой книги?
Они принадлежат к наиболее широкому кругу литературной парижской эмиграции, к следующему за «старшим» поколению. Иные уже писали в России; другие начали здесь. Эти успели проявить себя, более или менее, в 20-х годах, когда еще была для них кое-какая возможность высказываться в печати. Но незаметно наступила другая эпоха. Русская пресса сжалась, изменилась и количественно, и качественно. К половине 30-х годов у нас оказалась одна-единственная газета (с ее особенным журналом), и один уцелевший, толстый журнал, выходящий раз в 3–4 месяца. Таким образом, возможность печататься (да еще свободно) для большинства «молодых» – отпала [151].
Толстый трехмесячный журнал, признающий, по традиции, неизбежность «изящной литературы», берет порою «художественную» прозу молодых (если нет под рукой других, заведомо признанных). Но с большим выбором и не стесняясь поправками, или урезками; изредка проходит маленькая рецензия: тема и содержание должны, однако, быть заранее одобрены, если не указаны, редактором. А заметим, что ни один из редакторов существующих изданий собственно к литературе касательства не имеет (как оно, впрочем, и раньше бывало).
Более терпим старый политический журнал к стихам: много места стихи не займут, вещь они всегда безобидная, а старых стихотворцев все равно не осталось. Кстати: уже не оттого ли и развелось у нас столько «поэтов»? Стихи все-таки можно напечатать, и даже крошечную – «поэтическую» – книжку можно выпустить.
Ну а писатели со склонностью и способностью к мысли, к другим формам слова, – критике, философии, к статьям всякого рода, – им что делать? Писать для себя, у себя в углу? Пустое! Так не бывает, а если б и было – так писатели не вырабатываются. И они попросту замолкли [152].
Писатели, едва успевшие проявить себя, замолкли, а жизнь, – и такая полная смен и событий! – идет вперед; «человек» в писателе движется вместе с нею, – может быть, вырастает; у него новый опыт, постоянно прибавляющий что-то к его мыслям, взглядам и чувствам; но как писатель – он остановился на моменте, когда перестал высказываться. Его мысли, чувства и ощущенья постепенно «слеживаются» в нем, как вещи в плотно набитом, годами неоткрываемом сундуке. Обладатель его уже начинает и забывать, что там есть, чего нет…
По привычке, повторяет обычные жалобы: «Негде ничего сказать! Вот если бы…». А предложи такому мечтателю внезапно, вдруг: «Пожалуйста, вот вам место, говорите свободно, что хотите!» – он растеряется, бросится к сундуку, но останется недвижим, с тайной, ужасной (и неверной) мыслью: «А ведь мне нечего сказать!». Но стоило бы мужественно открыть сундук, перетряхнуть вещи, хоть ближе лежащие, и нужное наверно бы нашлось!
Не все, однако, из того же круга и того же поколения, окончательно замолкли: иным (меньшинству) удалось приспособиться к данным условиям русской печати. Удача счастливая, ей, поистине, можно радоваться: это ведь не «советская» печать, между здешним «приспособлением» и тамошней гиперболикой никакой параллели провести нельзя. Но, как оно, с известной стороны, ни хорошо, как ни велики бывают внешние различия в судьбе замолкших и пристроенных, – собственно писательская судьба тех и других одинакова. Пристроенный пишет (много, подчас слишком много) и оттого пишет все лучше и лучше: он учится, он уже прекрасно справляется с языком, при большем таланте и со стилем; он может овладеть всей (очень важной!) техникой письма. Но – кто он? Действительный писатель? Настоящий? Такой, каким был «задуман»?
Вообразим себе какого-нибудь писателя, задуманного, например, Белинским или Герценом (т. е. Белинского или Герцена в потенции). Или – для ясности – вообразим поэта, задуманного, как Некрасов, которому пришлось бы ежедневно писать забавные стишки, сообразованные с направлением газеты. Что осталось бы в нем от Некрасова через несколько лет подобного упражнения?
Если писателю, «сердцу» его, не дано «высказывать себя», и он это знает, чувствует, все время (пусть бессознательно) считаясь с редакторскими заданиями, он постепенно перестает даже думать о «своем». У него также «слеживается» его собственное добро в запертом сундуке. Также остановится он, предложи ему написать что-нибудь на полной свободе; и, если умен и добросовестен, спросит себя с сомнением: «Могу ли я еще написать что-нибудь настоящее, что было бы искусством, а не ремеслом?».
Да, и это не прощается. В обоих случаях, – проявляет ли себя писатель несвободно, не проявляет ли вовсе, – его талант и способности хиреют; могут и совсем сойти на нет.
Пусть не говорят мне, что в России, мол, никогда не было свободы слова, а какой высоты достигла наша литература! Нужно ли в сотый раз повторять, что дело не в абсолютной свободе (абсолюта вообще и нигде не может быть, ибо все относительно); мы говорим о той мере свободы, при которой возможна постоянная борьба за ее расширение. Довоенная Россия такой мере во все времена отвечала: даже при Некрасове (его борьба с цензурой велась открыто и успешно); о годах нового века нечего и говорить. Что же касается цензуры редакторской, то, при множестве разнообразных газет и журналов и при постоянном появлении новых, молодой писатель всегда мог найти себе подходящее место. И находил.
Но признаем: общая свобода в России прогрессировала медленно, и понятие ее медленно входило в душу русского человека. Он, – не писатель только, а вообще русский человек, – не успел еще ей как следует выучиться, когда всякую школу захлопнули. Если бы не слишком рано захлопнули, невозможно было бы, думается, и все нынешнее, уже двадцатилетнее, состояние России: ведь невозможно оно, даже невообразимо, в Англии или во Франции, или где угодно. Русский человек не достоин, конечно, тех глубин физического и духовного рабства, в которые сейчас Россия спущена; но что он в свое время свободе не научился, не доучился, и даже здесь, в Европе, пока что, до ее настоящего понимания не дошел, – на это незачем закрывать глаза.
Русский человек (все равно кто, хотя бы и старый интеллигент-свободник) – еще не понимает, например, что атмосфера свободы дается лишь тому, или тем, кто сам свою свободу, – свою собственную, – умеет ограничивать; и сам за это и за себя отвечает. Правда, в последние годы и Европа стала терять понимание свободы: точно вихрь какой-то носится над ней, вихрь неистового упоения рабством. Но это болезнь; а русский человек, может быть, еще и не доходил (не успел дойти) до европейского понимания. Оттого ему и здесь, в эмиграции, – мировыми вихрями мало и захваченному, – без свободы и ответственности как-то спокойнее, привычнее. Он может этого не сознавать, но оно так.
Почему писатели будут исключением? И они такие же русские люди. Даже у тех, у кого Россия не в памяти – она в крови. И у них запрятано где-то темное ощущение «беспризорности», если они на полной свободе…
Что же, однако, делать? Говорят, чтобы научиться плавать, надо сразу броситься в воду. Да, а все же сразу далеко не уплывешь; и тут опять одна из причин вероятной неудачи нашего первого опыта: первого свободного смотра сил среднемолодой литературы.
Есть еще нечто, что необходимо учитывать и необходимо подчеркнуть: повседневные условия жизни молодых литераторов. Условия давно известные, только в них обычно не вдумываются, да, мол, печально, но что ж делать, и все так! Пожалуй; но мы заговорили о писателях, о молодой здешней интеллигенции, на ней и остановимся.
Когда бывший военный, офицер, делается шофером такси, это не так уж плохо: воевать и служить ему все равно негде, нет ни войны, ни русского полка. Но если молодой интеллигент, со склонностью к умственному труду и со способностями или талантом писателя, убивает себя то на малярной работе, то делается коммивояжером по продаже рыбьего жира для свиней (не спасаясь этим от «saisie» [153]и последовательных выселений из прислужьих чердачных комнат) – это дело как будто иное. Между тем, за редкими исключениями, (в числе их устроившиеся при алитературных редакторах), вся эта интеллигентная «молодежь» живет именно в таких условиях, с разными рыбьими жирами для свиней.
Мне возразят, что и в старой России начинающий писатель не мог жить литературой; и что некоторые из больших наших писателей терпели, в юности, жестокую нужду, – Некрасов, например. Это возражение легко отвести уже потому, что русские в России – одно, а русские в чужой стране – совсем другое. Тогда, там, отдельные начинающие писатели могли гибнуть (и гибли, вероятно), но чтобы гибло целое литературное поколение, – об этом и мысли быть не могло. А сейчас, ввиду одних материальных условий, можно опасаться и этого [154].
К сожалению, известный слой эмиграции, очень отзывчивый на общую беженскую нужду, мало заботится и думает о судьбе литературы, – той, с которой молодое поколение могло бы вернуться в Россию; оставляет его представителей работать со свиньями в рыбьем жиру, удовлетворяясь существующей традиционной, алитературной, русской прессой. Тип кое-что понимающего, культурного мецената бесследно (и бесстыдно) исчез.
Все это, вероятно, естественно: ведь не говоря уж о нас – и общемировой культурный уровень в последние десятилетия понизился.
Я все-таки думаю, что дело зарубежной литературы сегодняшним днем не кончится. Трудны житейские условия; жалки отдельные попытки разбить традиции, создать что-то вроде школы свободы; но в конце концов, такой атрадиционный журнал – будет. Я хорошо знаю эту среднемолодую литературную среду и знаю, что почти у каждого уже и сейчас «есть что сказать». Если сразу не всем это удастся, вспомним опять: как вещи «слеживаются» в запертом сундуке, так и мысли-чувства, не высказанные, в душе. Сразу их в порядок не приведешь.
Возможно, что иной уже свыкся с молчанием, с своим положением «отверженного», и погрузился в «оцепенение», – о котором так верно говорится в одной современной книге. Но человек с настоящей природой писателя, – художника, политика, философа, – никогда со своей «отверженностью» не примирится, и погибельное оцепенение ему не грозит.
Кстати: данный сборник, «опыт свободы», есть, в некотором роде, и «салон отверженных». Этим объясняется участие в нем двух писателей «старшего» поколения: один, несмотря на то, что книги его переводятся на почти все существующие языки, вплоть до японского, и даже эсперанто, такой же «отверженный» для русской эмигрантской печати, как и молодые его соседи по книге; так же, как они, он не имеет возможности печататься ни в одном парижском журнале, ни газете.
Что касается другого «старшего» участника, – он, хотя и работает у себя, по своей специальности, терпит ту же неудачу при попытке проникнуть в общую прессу с каким-нибудь скромным, но живым фельетоном, с чем-нибудь, что пишет для себя.
Вот, приблизительно, все, что надо знать читателю прежде, чем он раскроет книгу.
Сказанное выше и, между прочим, указание на возможную неудачу первого опыта, отнюдь не есть «просьба о снисхождении»: участники опыта в снисхождении не заинтересованы. Читатели, – публика, -
вольны критиковать книгу, как им будет угодно. В том, как отнесется к ней публика, для нас будет известный «смотр» и ей самой. Важно ведь знать, что она думает о литературе, о свободе, о свободных начинаниях, – главное, о свободе, – и что она в ней понимает. Важно знать также, интересуется ли она тем, что интересно молодым писателям; сумеет ли она хоть как-нибудь рассмотреть их «лица», своеобразие каждого, непохожесть друг на друга?
Конечно, «смотр» публики, как наш, писательский, – оба будут весьма несовершенны. Оба ведь сегодня – первые.
Завтра, если для писателей свобода сделается привычнее, – может быть, станет она ближе, понятнее, и для читателей.
КОММЕНТАРИИ
Собственные имена и географические названия даются в авторском написании и не унифицируются. Неточности цитирования специально не оговариваются.
РАССКАЗЫ
РОМАН (с. 7)
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1931. 14 февраля. № 8. С. 1–2.
МАРИНА И КАТЕРИНА (Параллели) (с. 9)
Впервые: Сегодня. Рига, 1931. 15 февраля. № 46. С. 2–3.
Ватто Антуан (1864–1721) – французский живописец, создавший картины галантных празднеств, образы пастушек.
Sacre Coeur – один из знаменитых храмов в Париже, построенный на Монмартре в 1876 г.
СТАРЫЙ КЕРЖЕНЕЦ (с. 17)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1931. 20 ноября. № 3894. С. 2–3; 22 ноября. № 3896. С. 3–4; 1 декабря. № 3905. С. 3: 4 декабря. № 3908. С. 3. В форме дневника этот рассказ был опубликован Гиппиус в журнале «Новый Путь» (1904. № 1. С. 151 – 180) под названием «Светлое озеро». Мережковские ездили к «невидимому граду Китежу» в июне 1902 года. В 1931 году Гиппиус обратилась в конце рассказа мыслью к тому, что теперь происходит в этих местах: «Протекли годы, один страшнее другого. Что сталось с ними, с этими русскими людьми? Что там – в самой глубокой глубине России…».
«В лесах» (1875), «На горах» (1875–1881) – дилогия П. И. Мельникова (Печерского) из жизни заволжского старообрядческого купечества.
«Нива» – еженедельный иллюстрированный журнал, выходивший в Петербурге в 1870–1918 гг.
Товарищество Зингер – компания Зингер, осуществлявшая производство и сбыт швейных машин в России. Существовала в США, с 1895 г. центральные конторы в Москве, Петербурге, Варшаве и Риге. С 1900 г. обосновалась в Подольске Московской губернии.
«в нагале бе Слово» – начальные слова Библии.
Евхаристия – причащение, одно из главных таинств христианства.
«Миссионерское Обозрение» – духовный журнал, выходивший в Петербурге в 1896–1917 гг.
Иоанн Кронштадтский (Сергиев Иоанн Ильич; 1829–1909) – протоиерей-проповедник, канонизирован в 1988 г.
«Если не обратитесь и не будете, как дети…» – Мф. 18, 3.
ПОЕЗДКА АНДРЕЯ (с. 36)
Впервые: Сегодня. Рига, 1931. 25 декабря. № 356. С. 2 под названием «Учитель». Печатается по переработанному тексту в газете «Последние Новости». Париж, 1935. 8 декабря. № 5372. С. 3, где был добавлен эпиграф. 30 ноября 1935 г. под названием «Как жить? (Поездка к учителю)» рассказ напечатан снова в газете «Сегодня» (№ 330. С. 2–3). В рассказе отразились впечатления Гиппиус от поездки к Л. Н.Толстому 11 – 12 мая 1904 г.
…слова Левина: «Для того, гтобы жить, я должен знать, откуда я…» – Л. Н. Толстой. Анна Каренина (часть 8, гл. 9, пересказ Гиппиус).
Ницше Фридрих (1844–1900) – немецкий философ. В трактате «Что такое искусство?» (1897–1898) Толстой писал: «Опираясь на Ницше и Вагнера, художники нового времени полагают, что им не нужно быть понятыми грубыми массами, им достаточно вызвать поэтические состояния наилучше воспитанных людей». В Предисловии к роману В. фон Поленца «Крестьянин» (1901) Толстой высказался еще резче: «Последним словом философии в наше время признается безнравственная, грубая, напыщенная, бессвязная болтовня Ницше».
Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–1942) – поэт-символист, к которому Толстой относился резко отрицательно.
Сологуб (Тетерников) Федор Кузьмич (1863–1927) – писатель, о романе которого «Тяжелые сны» (1896) Толстой писал 8–9 ноября 1895 г. Л. Я. Гуревич как о «невозможной неряшливой бессмыслице».
Шопенгауэр Артур (1788–1860) – немецкий философ. В трактате «Что такое искусство?» (1897–1898) Толстой называет «мистическую теорию» Шопенгауэра «нелепой», однако в «Круге чтения» (1906) приводит многочисленные этические высказывания Шопенгауэра.
Гюго Виктор (1802–1885) – французский писатель. В письме к М. М. Ледерли 25 октября 1891 г. Толстой отмечал, что «Собор Парижской Богоматери» Гюго произвел на него очень большое впечатление в период от 20 до 35 лет жизни, а лучшим французским романом считал «Отверженные» Гюго.
КАК ЕМУ ПОВЕЗЛО (с. 41)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1932. 1 января. № 3936. С. 2–3 под названием «Глупый Никита». Печатается по тексту газеты «Сегодня». Рига, 1935. 21 апреля. № 111. С. 2–3, где автором сделаны небольшие изменения.
Вильгельм II Гогенцоллерн (1859–1941) – германский император в 1898–1918 гг., способствовавший развязыванию Первой мировой войны. мараж, мраж – женитьба (искам, фр.).
Сане интерди – Никита говорит немногими французскими словами, известными ему из его шоферской практики: стоянка запрещена, дело кончено.
уит – восемь (фр.).
в берете (берсо) – в люльке, колыбели (фр.). рядно – толстый холст или одежда из него.
Зимний Никола – православный праздник, день преставления св. Николая Мирликийского 6 (19) декабря. мари – муж (фр.).
ЧУДЕСА (с. 52)
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1932. 2 января. № 1. С. 2, 4, 6.
Бортнянский Дмитрий Степанович (1751 – 1825) – композитор, автор хоровой церковной музыки, капельмейстер Придворной певческой капеллы с 1779 г.
Херувимская – христианское церковное песнопение…с самое горгигное зерно… – Мф. 17, 20; Лк. 17, 6.
ВОПРОС (с. 61) Впервые: Последние Новости. Париж, 1932. 7 февраля. № 3973. С. 2-
НИКОЛОВО ПОЖАЛЕНИЕ Рассказ (с. 69)
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1932. 16 апреля. № 16. С. 1–3.
…к Троице-Сергию и даже к Тихому Задонскому… – то есть в Троице-Сергиеву Лавру под Москвой и Задонский Богородицкий монастырь, где в 1861 г. были открыты мощи св. Тихона Задонского (1724–1783).
Летний сад – старейший сад С.-Петербурга, разбит в 1704 г., место проведения празднеств, гуляний.
…книгу Ремизова… – книга А. М. Ремизова «Образ Николая Чудотворца» вышла в Париже в 1931 г.
ПРОШУ ВАС… (Повесть) (с. 74)
Впервые: Сегодня. Рига, 1932. 1-13 мая. № 121–133 под названием «Прошу вас… (Приключения Леонида)». Печатается по тексту: Возрождение. Париж, 1950. Май/июнь. № 9. С. 7–36.
…на знакомой площади с тяжелым памятником и вокзалом… – памятник императору Александру III работы П. П. Трубецкого на Знаменской площади Петербурга перед Николаевским вокзалом был открыт 23 мая 1909 г. Снят в октябре 1937 г.
ЯПОНОЧКА (с. 106) Впервые: Последние Новости. Париж, 1932. 28 августа. № 4176. С. 2–3.
Сорбонна – второе название Парижского университета. Первоначально, в XIII веке так назывался богословский колледж в Латинском квартале Парижа (по имени основателя, духовника короля Людовика IX Р. де Сор-бона).
ДОЧКИ (с. 116) Впервые: Последние Новости. Париж, 1932. 9 октября. № 4218. С. 2–3.
МЕТАМОРФОЗЫ (Рассказ приятеля) (с. 123)
Впервые: Сегодня. Рига, 1932. 9 октября. № 280. С. 4. Перепечатано под названием «Превращенья»! в «Иллюстрированной России». 1936. 7 ноября. № 46 (600). С. 1, 2, 4. Эпиграф из стихотворения А.А.Фета «Шепот, робкое дыханье…» (1850).
ламентабельный вид – плачевный, жалкий вид (фр.).
…по Достоевскому «гай пить». – Ф. М. Достоевский. Записки из подполья. П. По поводу мокрого снега, IX (1864): «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить».
Бэдлам (Бедлам) – дом для умалишенных в Лондоне, основанный в 1247 г. (первоначально больница Марии Вифлеемской).
«СЕРДЦЕ, ОТДОХНИ…» Рассказ (с. 129)
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1932. 12 ноября. № 46. С. 1, 2, 4.
«Внимая ужасам войны…» – одноименное стихотворение Н. А. Некрасова (1856).
«слезы бедных матерей» – там же.
Розы расцветают… – В. А. Жуковский. Песня (1815), перевод стихотворения немецкого поэта Ф. Г. Ветцеля (1779–1819).
ТАЙНЫ Рассказ (с. 136)
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1932. 24 декабря. № 52. С. 5–7.
ПЕРЛАМУТРОВАЯ ТРОСТЬ (Опять Мартынов) (с. 143)
Впервые: Числа. Париж, 1933. Январь. № 7/8. С. 82–124.
Новалис (Фридрих фон Хартенберг; 1772–1801) – немецкий поэт и философ.
Шеллинг Фридрих Вильгельм (1775–1854) – немецкий философ. Тик Людвиг (1773–1853) – немецкий писатель-романтик. Его дружба с писателем Вильгельмом Генрихом Вакенродером (1773–1798) началась
с университетских лет. В 1793 г. они совершили совместное путешествие по Южной Германии. После смерти Вакенродера Тик завершил и опубликовал его роман «Странствия Франца Штернбальда» (1798) ь издал его книгу «Фантазия об искусстве для друзей искусства» (1799).
Анунциата (Аннунциата) – героиня повести Н. В. Гоголя «Рим» (1842).
Этна – действующий вулкан на острове Сицилия в Италии. «удалиться под сень струй» – слова Хлестакова в комедии Н. В. Гоголя «Ревизор» (д. 4, явл. XIII).
УЛЫБКА (с. 177) Впервые: Сегодня. Рига, 1933. 16 апреля. № 106. С. 2.
НЕПОДХОДЯЩАЯ (с. 181) Впервые: Последние Новости. Париж, 1933. 2 июля. № 4484. С. 3.
ЛИРИКА (с. 185) Впервые: Последние Новости. Париж, 1933. 24 сентября. № 4568. С. 4.
ВАНЯ ПУГАЧЕВ И ВАНЯ РУМЯНЦЕВ (с. 190) Впервые: Сегодня. Рига, 1933. 8 октября. № 278. С. 2. бьенеме – любимая (фр.).
ДЕНЬГИ (с. 195)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1933. 6 ноября. № 4611. С. 2–3: 25 ноября. № 4630. С. 3.
«перми» – разрешение, водительские права (фр.). фурниссеры – поставщики (фр.).
Армия Спасения – евангельская филантропическая организация, основанная Уильямом Бутом в 1865 г. в Лондоне.
СО ЗВЕЗДОЮ (с. 204)
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1933. 23 декабря. № 52. С. 4–6.
…притча евангельская о пшенице и плевелах… – Мф. 13, 24–30.
…на земле мир, в человецах благоволение… – из Великого славословия в православной службе; Лк. 2, 14.
«Волеви же со звездою путешествуют…» – рождественское песнопение.
ПОСЛЕДНЯЯ ЕЛКА Рассказ (с. 210)
Впервые: Сегодня. Рига, 1934. 1 января. № 1. С. 2.
«Звезда с звездою говорит» – М. Ю. Лермонтов. «Выхожу один я на дорогу…» (1841).
БАРЫШНЯ И ДЕВЧОНКИ (с. 217)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1934. 24 марта. № 4278. С. 3.
«во глубине России» – Н. А. Некрасов. «В столицах шум, гремят витии…» (1857).
ДАВИД (с. 222)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1934. 6 мая. № 4791. С. 3.
Толпа вошла, толпа вломилась… – Ф. И. Тютчев. «Чему молилась ты с любовью…» (1852).
Бехштейн Фридрих Вильгельм Карл (1826–1900) – фортепианный фабрикант, основавший в 1856 г. в Берлине фабрику по производству роялей. Также наименование высококачественных роялей и пианино, изготовленных на этой фабрике.
«Он имел одно виденье, непостижное уму…» – А. С. Пушкин. «Жил на свете рыцарь бедный…» (1829).
НАДЕНЬКА И ЕЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ Рассказ (с. 227)
Впервые: Сегодня. Рига, 1934. 3 июня. № 152. С. 4.
Я ПРОСТИЛ (с. 232) Впервые: Последние Новости. Париж, 1934. 19 августа. № 4896. С. 3.
ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА (с. 236)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1934. 25 ноября. № 4994. С. 2. Продолжение предыдущего рассказа.
ИГРА (с. 241)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1935. 9 февраля. № 5070. С. 4.
МОТИВЫ Парижский рассказ (с. 245)
Впервые: Сегодня. Рига, 1935. 17 февраля. № 48. С. 4.
ТАК СЛУЧИЛОСЬ (с. 249) Впервые: Последние Новости. Париж, 1935. 10 марта. № 5099. С. 5.
РАДИ МАШЕЧКИ (с. 254)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1935. 28 апреля. № 5148. С. 4. бопергик, бопер – отчим (фр.).
ЗАГАДОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ Рассказ о рассказе (с. 258)
Впервые: Сегодня. Рига, 1935. 28 июля. № 206. С. 4. «Так слугилось» – см. этот рассказ выше.
НЕЖНОСТЬ (с. 261) Впервые: Последние Новости. Париж, 1935. 4 августа. № 5246. С. 3.
ОБЫКНОВЕННОСТЬ СЧАСТЬЯ (с. 265) Впервые: Последние Новости. Париж, 1935. 8 сентября. № 5281. С. 5.
ТАИНСТВЕННЫЙ АМЕРИКАНЕЦ Рассказ (с. 270)
Впервые: Сегодня. Рига, 1935. 8 сентября. № 248. С. 4.
Башо – экзамен на аттестат зрелости (фр.).
Пежо – французская автомобильная монополия, основанная в 1896 г.
Холливуд (Голливуд) – район Лос-Анджелеса (США), где сосредоточена основная часть американской кинопромышленности.
Форд Генри (1863–1947) – один из основателей автомобильной промышленности в США: также название марки автомобиля.
ОТКРЫТИЕ (с. 276) Впервые: Последние Новости. Париж, 1935. 20 октября. № 5323. С. 4.
ПРИЕХАЛА (С натуры) (с. 281)
Впервые: Сегодня. Рига, 1936. 12 января. № 12. С. 4–5.
брылы – обвисшие губы или щеки. «примы» – награды (фр.).
ЯБЛОНЬКА (Сережа Чагин) (с. 288)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1936. 8 марта. № 5464. С. 4.
Не шей ты мне, матушка… – стихотворение Н. Г. Цыганова (1797–1832), положенное на музыку и опубликованное в «Музыкальном альманахе на 1833 год» А. Е. Варламова.
АГАТА Рассказ (с. 293)
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1936. 14 марта. № 12 (566). С. 1. 2, 4, 5.
ДВЕ ДАМЫ (Сережа Чагин) (с. 300)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1936. 12 апреля. № 5498. С. 4. Эпиграф из стихотворения А. А. Блока «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо!..» (1901).
НОЧЬ ВОСКРЕСЕНИЯ (Из воспоминаний) (с. 305)
Впервые: Сегодня. Рига, 1937. 2 мая. № 120. С. 3.
«Смерть, где твое жало?..» – 1 Кор. 15, 55.
ФОН И НЕ ФОН (с. 308)
Впервые: Последние Новости. Париж, 1938. 1 января. № 6125. С. 2. В «Автобиографической заметке» (1914) Гиппиус писала о своих двух бабушках: «Бабушка с материнской стороны всю жизнь потом прожила с
нами. В противоположность другой моей – московской – бабушке, Аристовой, которая писала только по-французски и не позволяла звать себя иначе, как grand'maman, эта до смерти ходила в платочке, не умела читать и даже никогда с нами не обедала».
«Что позологено, сотрется, свиная кожа остается» – из сказки Г. X. Андерсена «Старый дом» (1848).
НЕРОЖДЕННАЯ ДЕВОЧКА НА ЕЛКЕ (с. 313) Впервые: Сегодня. Рига, 1938. 6 января. № 6. С. 4.
ЕГО СВОБОДА Рассказ моего знакомого (с. 317)
