Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 50 страниц)

Приходилось, возможно, Маленкову и Берии рассматривать и иные возможные – теоретически – версии. А среди них, вероятно, и такую: нет ли взаимосвязи между самоубийством М. И. Литвина, отстаиванием П. П. Постышевым репрессивного курса и бегством еще в июне к японцам, в Манчжоу-го, начальника управления НКВД по Дальневосточному краю Г. С. Люшкова. Того самого Люшкова, который до перевода в начале 1938 года в Хабаровск занимал должность заместителя начальника секретно-политического отдела ГУГБ. Люшкова, который не только слишком много знал о массовых репрессиях, был причастен к их проведению, но и участвовал в организации пресловутых «московских процессов».

И без того до предела запутанный для узкого руководства вопрос осложнили еще и аресты среди руководства НКВД, как считалось, сделанные не без оснований. В сентябре, с санкции Ежова – наркома внутренних дел БССР Б. Д. Бермана, однофамильца начальника ГУЛАГа М. Д. Бермана. В конце октября – начале ноября, уже с санкции Берия – врио начальника ИНО Пассова, начальника одного из отделов Транспортного управления А. П. Радзивиловского и, что рассматривалось как самое важное, начальника отдела охраны ГУГБ И. Я. Дагина, отвечавшего за безопасность высших руководителей партии и государства. Потому-то 14 ноября по настойчивому требованию Берия, мотивированному безотлагательной необходимостью разобраться в ленинградских событиях, ПБ утвердило на пост, который прежде занимал Литвин, С. А. Гоглидзе, в тот же день выехавшего в город на Неве. 18 ноября начальником 1-го отдела (охраны) ГУГБ назначили Н. С. Власика[64]64
  Там же, д. 1003, л. 28.


[Закрыть]. А за три дня до того завершилась, опять же со значительным опозданием, работа над проектом документа, который, по замыслу его создателей, и должен был положить конец массовым репрессиям, установив одновременно принципиально новые требования для тех, кого и переводили в НКВД.

Еще 8 октября узкое руководство образовало комиссию «в составе тт. Ежова (председатель), Берия, Вышинского, Рычкова и Маленкова», коей в десятидневный срок предстояло разработать «проект постановления ЦК, СНК и НКВД о новой установке по вопросу об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия»[65]65
  Там же, д. 1002, л. 37.


[Закрыть]. И здесь необходимо отметить две весьма примечательных детали. Во-первых, практика ПБ, узкого руководства показывает, что оно никогда не намечало работу над проектом какого бы то ни было постановления, не располагая загодя одобренным им же первоначальным вариантом. Следовательно, к 8 октября имелась некая записка, определявшая суть «новой установки», и предполагалась лишь редакционная доработка ее, уточнение, выверка формулировок намеченных решений. Во-вторых, небезынтересен и состав комиссии. Он включал прежде всего тех, чью деятельность и должен был осудить, отвергнуть готовившийся документ. Поэтому невозможно даже представить, что нарком Ежов, прокурор СССР Вышинский и нарком юстиции Рычков могли действительно активно участвовать в подготовке постановления. Более логично предположить иное. Инициативную записку составил Маленков – иначе невозможно понять его роль в комиссии. Дальнейшую же работу над текстом вел он вместе с Берия, которому предстояло проводить в жизнь «новую установку» и, что нельзя исключить, с Вышинским и Рычковым. Ведь двое последних, в отличие от Ежова, так и не пострадали впоследствии, а значит, своевременно и достаточно самокритично успели покаяться в грехах, переоценить прошлую деятельность и прокуратуры, и суда.

Судя по всему, узкое руководство два дня внимательно изучало проект и, полностью согласившись с изложенным в нем, 17 ноября утвердило его. Приняло без изменений или корректив как совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), т. е. подписанное Молотовым и Сталиным – «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» на заседании, в котором из членов ПБ приняли участие лишь Сталин, Молотов и Жданов, а помимо них еще Маленков, Берия и почему-то Фриновский[66]66
  Посетители… с. 24.


[Закрыть].

Практически немедленно постановление было издано, хотя и под грифом «секретно», типографским способом тиражом в несколько тысяч экземпляров. Разослано по всей стране – в парторганизации районов, городов, округов, областей, краев, союзных республик, в соответствующие местные отделы и управления НКВД, органы прокуратуры.

Постановление от 17 ноября имело довольно много сходного с речью Маленкова на январском Пленуме. Также, лишь в первых абзацах, бегло поминало «успехи» в деле разоблачения всевозможных «шпионов», «диверсантов» и их чисто советского варианта – «троцкистов», «бухаринцев». Также, вслед за тем, резко и неожиданно, переходило к негативной стороне явления, сосредотачиваясь теперь исключительно на нем.

«…Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию враждебных элементов, проведенные органами НКВД в 1937–1938 годах, – отмечал документ, – при упрощенном ведении следствия и суда не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и прокуратуры». А далее следовало перечисление их основных грехов:

«Главнейшими недостатками, выявленными за последнее время в работе органов НКВД и прокуратуры, являются следующие:

Во-первых, работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования. Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительной работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых „лимитов“ для проведения массовых арестов…

Во-вторых, крупнейшим недостатком работы органов НКВД является глубоко укоренившийся упрошенный порядок расследования, при котором, как правило, следователи ограничиваются получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботятся о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными (показания свидетелей, данные экспертизы, вещественные доказательства и пр.)… Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершенных им преступлениях. Нередки случаи, когда в протокол допроса вовсе не записываются показания обвиняемого, опровергающего те или другие данные обвинения… В дело помещаются черновые, неизвестно кем исправленные и перечеркнутые карандашные записи показаний, помещаются неподписанные допрошенным и не заверенные следователем протоколы показаний, включаются не подписанные и не утвержденные обвинительные заключения и т. п…. Органы прокуратуры не только не устраняют нарушения революционной законности, но фактически узаконяют эти нарушения…»

С помощью такого, чисто формального метода – оценки исключительно профессионализма следственной работы, но ни в малейшей степени не ставя под сомнение само существование «врагов», необходимость «разоблачения» их, постановление и объясняло, одновременно решительно осуждая, массовые репрессии. Лишь в подтексте, намеком, рассматривало их как широкомасштабное негативное явление. Однако даже с помощью подобного приема и своеобразной логики подводило к далеко идущим по своему значению выводам:

«1. Запретить органам НКВД и прокуратуры производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению. В соответствии со статьей 127 Конституции СССР аресты производить только по постановлению суда или с санкции прокурора.

2. Ликвидировать судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских управлениях РК (рабоче-крестьянской. – Ю. Ж.) милиции…

3. При арестах органами НКВД и прокуратуры руководствоваться следующим:…б) при истребовании от прокуроров санкций на арест, органы НКВД обязаны представлять мотивированное постановление и все обосновывающие необходимость ареста материалы… г) органы прокуратуры обязаны не допускать производства арестов без достаточных оснований. Установить, что за каждый неправильный арест наряду с работниками НКВД несет ответственность и давший санкцию на арест прокурор.

4. Обязать органы НКВД при производстве следствия в точности соблюдать все требования уголовно-процессуальных кодексов…

5. Обязать органы прокуратуры в точности соблюдать требования уголовно-процессуальных кодексов по осуществлению прокурорского надзора за следствием, производимым органами НКВД».

Завершалось же постановление своеобразным и весьма грозным дополнением – «СНК СССР и ЦК ВКП(б) обращают внимание всех работников НКВД и прокуратуры на необходимость решительного устранения отмеченных выше недостатков в работе органов НКВД и прокуратуры и на исключительное значение организации всей следственной и прокурорской работы по-новому. СНК СССР и ЦК ВКП(б) предупреждает всех работников НКВД и прокуратуры, что за малейшее нарушение советских законов и директив партии и правительства каждый работник НКВД и прокуратуры, не взирая на лица, будет привлекаться к суровой судебной ответственности»[67]67
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 1003, л. 84–86. Опубликовано без указания источника: Косолапов В. Слово товарищу Сталину. М., 1995, с. 154–160.


[Закрыть].

Постановление, таким образом, дало, хотя и в довольно своеобразной, предельно завуалированной форме, вполне официальную оценку происходящего в стране. Признало опасность, а потому и недопустимость продолжения разгула «массовых операций по арестам и выселениям». Объявило их, пусть и с огромным запозданием, незаконными, нарушающими конституционные права граждан, дух и букву республиканских уголовно-процессуальных кодексов. Потребовало ликвидации внесудебных органов – «троек». Однако, при всем небывало резком осуждении действий прежде всего НКВД, не назвало его руководителей ответственными за беззаконие. Но не сделало этого постановление и в отношении партийных органов, не в меньшей степени виновных в вакханалии произвола. Попыталось вообще уйти от выяснения причин огульных, росших в геометрической прогрессии, репрессий. Сделало все, лишь бы избежать того, что сохранило, усилило бы дестабильность, возможно, породило бы открытое противостояние двух властных группировок и стоящих за ними сил и в конце концов привело бы к общему краху, гибели режима.

И все же, при всей компромиссности постановления, недоговоренности, оно сыграло важную роль – выразило определенную твердую позицию части узкого руководства. То его намерение, которое незаметно практически для всех уже проявилось при подготовке обязательных праздничных «лозунгов» (позднее именовавшихся «призывами») – к очередной годовщине Октябрьской революции. Рассматривая 1 ноября их проект, представленный Андреевым и Ждановым, Сталин вычеркнул те из них, которые напоминали об «охоте на ведьм», о шпиономании, либо призывали продолжить их: «28. Ликвидируем полностью во всех отраслях народного хозяйства последствия вредительства право-троцкистских наймитов иностранных разведок. Превратим СССР в неприступную крепость социализма!.. 52. Разоблачим до конца всех и всяких двурушников! Превратим нашу партию в неприступную крепость большевизма»[68]68
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 163, д. 1203, л. 83–91.


[Закрыть]. Вместе с тем, крайне сложную, даже пока непредсказуемую ситуацию характеризовало и иное. Прежде всего то, что в постановлении от 17 ноября далеко не случайно отсутствовали обязательные в подобных документах «оргвыводы». Имена виновных, меры их наказания.

Вместе с тем крайне сложную, напряженную, даже пока непредсказуемую ситуацию той недели характеризует и иное. Прежде всего, твердое намерение Сталина и Молотова несмотря ни на что, незамедлительно и любыми средствами остановить массовые репрессии, прекратить царившую в стране вакханалию произвола. 15 ноября они подписали отправленную тогда же строго секретную циркулярную телеграмму, предвосхищавшую, а вместе с тем и до некоторой степени подменявшую то самое постановление, которое еще предстояло – только через два дня! – принять. Телеграмма гласила:

«Строжайше приказывается:

1. Приостановить с 16 ноября сего года впредь до распоряжения рассмотрение всех дел на тройках, в военных трибуналах и в военной коллегии Верховного суда СССР, направленные на их рассмотрение в порядке особых приказов или в ином, упрощенном порядке.

2. Обязать прокуроров военных округов, краев, областей автономных и союзных республик проследить за точным и немедленным исполнением. Об исполнении донести НКВД СССР и прокурору Союза ССР»[69]69
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 162, д. 23, л. 25.


[Закрыть].

Весьма возможно, такая поспешность возникла только из-за того, что и Сталин, и Молотов далеко не были уверены в утверждении проекта подготовленного постановления членами ПБ, а может быть, не исключали и возможности обструкции. Нельзя исключить и иного – опасения Сталина и Молотова саботажа или прямого сопротивления со стороны местных органов НКВД, партийных комитетов. Основанием для такого предположения является существенное сходство текстов обоих документов. Если телеграмма прямо требовала донести об исполнении центру – НКВД и прокурору СССР, то в постановлении явно не случайно отсутствовали обязательные в подобных случаях упоминание виновных и оргвыводы по отношению к ним. Вопрос о том всплыл позже, спустя два дня.

19 ноября было созвано весьма редкое по тем временам заседание ПБ. Присутствовали же на нем Сталин, Молотов, Жданов, Ворошилов, Андреев, Микоян, Каганович, Ежов, как приглашенные – Маленков – от ОРПО, Шкирятов – от КПК, Берия – от ГУГБ, а также и Фриновский[70]70
  Посетители… с. 24.


[Закрыть] – то ли как свидетель обвинения, то ли как потенциальный обвиняемый. Обсуждали члены ПБ не постановление, не то, как воплотить его в жизнь, а «заявление» или попросту донос начальника управления НКВД по Ивановской области В. П. Журавлева на уже покойного М. И. Литвина. На того, кто не мог ни защитить себя, ни опровергнуть выдвинутые против него обвинения. А они выглядели, на первый взгляд, достаточно серьезными, ибо содержали прямое указание на некую связь Литвина с Постышевым, что можно было при желании легко интерпретировать как сговор или даже заговор. Члены ПБ, во всяком случае – по меньшей мере половина их, отнеслась к «заявлению» холодно. Возможно, в силу нежелания способствовать возникновению очередного громкого «дела», которое могло вылиться в новую волну репрессий, в еще один «показательный процесс». Может быть, из боязни открыто выступить против все еще казавшегося всесильным ведомства, олицетворяемого присутствовавшим на заседании Ежовым. Но как бы то ни было, никакого решения по предложенному вопросу принято не было[71]71
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 1003, л. 82.


[Закрыть].

Подобный поворот событий не обескуражил сторонников отстранения Ежова и чистки НКВД. Вынудил их пойти иным путем, обходным. 23 ноября Ежова вызвали к Сталину, у которого находились Молотов и Ворошилов, и заставили его тут же письменно взять на себя ответственность за все, связанное с самоубийством Литвина, бегством Люшкова, арестами Пассова, Радзивиловского, Дагина, заключив своеобразное вынужденное покаяние просьбой об отставке.

Признание Ежовым своей вины – изложенное на трех листах бумаги мелким, четким, убористым почерком, трое членов узкого руководства сочли вполне достаточным и веским основанием для принятия решения. Однако, как и при отстранении Фриновского, поначалу допустили серьезную ошибку. Поторопились ограничить текст самым главным: «Удовлетворить просьбу тов. Ежова об освобождении его от обязанностей народного комиссара внутренних дел СССР». Но подобная редакция Ежова, видимо, не устроила, породив у него вполне обоснованное опасение за свою судьбу. И потому проект пришлось дополнить тем, что должно было выглядеть твердой гарантией: «Сохранить за т. Ежовым должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта». Новый, расширенный вариант устроил обе стороны, и его направили Андрееву, Жданову, Кагановичу и Микояну с многозначительной «сопроводиловкой», содержащей прямое указание как же надо поступить: «По поручению тов. Сталина посылается Вам для ознакомления заявление т. Ежова от 23.XI.38 г. и на голосование проект постановления ЦК ВКП(б) об освобождении т. Ежова от обязанностей наркома внутренних дел СССР, проголосованный тт. Сталиным, Молотовым и Ворошиловым. Зав. ОС (особым сектором. – Ю. Ж.) ЦК А. Поскребышев».

Скорее всего, найденная формулировка, да еще с копией собственноручного заявления Ежова, успокоила не участвовавших во встрече членов ПБ. 24 ноября одобрение всеми ими было получено, и проект таким образом стал решением[72]72
  Сталинское политбюро… с. 168–170; РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 163, д. 1204, л. 208–212; оп. 3, д. 1003, л. 34, 82–84.


[Закрыть]. На следующий же день последовало то, что обычно включалось в подобные документы изначально либо утверждалось одновременно – назначение на ставший вакантным пост Л. П. Берия. И это решение поначалу утвердили опять же только Сталин и Молотов, и лишь затем – «опросом» – остальные члены ПБ[73]73
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 162, д. 1204, л. 216.


[Закрыть].

Только затем началась завершающая акция сложной, многоходовой операции, растянувшейся практически на год. 1 декабря ПБ одобрило третий по счету документ, призванный, как и предыдущие, до предела сузить возможность самостоятельной деятельности НКВД. Исключить, таким образом, повторение тех репрессий, которые единожды уже захлестывали узкое руководство. ПБ утвердило совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О порядке согласования арестов», гласившее:

«Ввиду того, что постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 июня 1935 года в некоторых своих частях устарело и нуждается в уточнениях, СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют:

1. Отменить постановление от 17 июня 1935 года.

2. Заменить постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 июня 1935 года „О порядке согласования арестов“ следующим постановлением, долженствующим регулировать вопросы согласования арестов:

1) Разрешения на аресты депутатов Верховного Совета СССР, Верховных Советов союзных и автономных республик даются лишь по получении органами прокуратуры и НКВД согласия председателя Президиума Верховного Совета СССР или председателей президиумов Верховных Советов союзных и автономных республик, по принадлежности.

Разрешения на аресты руководящих работников наркоматов Союза и союзных республик и приравненных к ним центральных учреждений (начальников управлений и заведующих отделами, управляющих трестами и их заместителей, директоров и заместителей директоров промышленных предприятий, совхозов и т. п.), а также состоящих на службе в различных учреждениях инженеров, агрономов, профессоров, врачей, руководителей ученых, учебных и научно-исследовательских учреждений даются по согласованию с соответствующими народными комиссарами Союза ССР или союзных республик, по принадлежности.

2) Разрешения на аресты членов и кандидатов ВКП(б) даются по согласованию с первыми секретарями, а в случае их отсутствия – со вторыми секретарями районных или городских, или окружных, или краевых, или областных комитетов ВКП(б) или ЦК национальных компартий, по принадлежности, а в отношении комсомольцев, занимающих руководящие должности в народных комиссариатах Союза ССР или в приравненных к ним центральных учреждениях, или в отношении ответственных работников – коммунистов партийных, советских и хозяйственных учреждений – по получении на то согласия секретариата ЦК ВКП(б).

3) Разрешение на аресты военнослужащих высшего, старшего и среднего начальствующего состава РККА и военно-морского флота даются по согласованию с наркомом обороны или наркомом военно-морского флота по принадлежности.

4) Санкции на аресты даются в районе районным прокурором, в городе – городским прокурором, в округе – прокурором округа, в автономных республиках – прокурорами этих республик, в краях (областях) – краевыми (областными) прокурорами.

По делам о преступлениях на железных дорогах и водном транспорте санкции на аресты даются участковыми прокурорами, дорожными прокурорами, прокурорами бассейнов, по принадлежности; по делам, подсудным военным трибуналам – прокурорами военных округов.

Санкции на аресты, производимые народными комиссарами внутренних дел союзных республик непосредственно, то есть помимо местных органов НКВД, даются прокурорами этих республик.

Санкции на аресты, производимые народным комиссариатом внутренних дел Союза ССР непосредственно, то есть помимо местных органов НКВД, даются прокурором Союза ССР»[74]74
  Там же, оп. 3, д. 1004, л. 51.


[Закрыть].

Постановление от 1 декабря, как и схожее по целям предыдущее, от 17 ноября, увидело свет под грифом «совершенно секретно», и также было размножено типографским способом огромным тиражом. Сделали же это для того, чтобы в кратчайший срок довести его содержание до всех адресатов – наркомов внутренних дел союзных и автономных республик, начальников краевых и областных управлений НКВД, окружных, городских и районных отделений; прокуроров союзных и автономных республик, краев и областей, округов, городов, районов; секретарей ЦК нацкомпартий, краевых, областных, окружных, городских и районных комитетов ВКП(б).

Только теперь узкое руководство могло полностью вернуть утраченный было контроль над НКВД. Добиться того, не прибегая ни к непредсказуемым по последствиям коренным реформам, ни даже к каким-либо, обычным в таких случаях, пропагандистским широковещательным декларациям. Сделать все необходимое тихо и незаметно, с помощью всего лишь привычной, тривиальной бюрократической процедуры.

Усложненная до предела система «разрешений и согласований» позволяла узкому руководству надежно обезопасить и себя лично, и власть в целом от всех превратностей судьбы. Позволяла ему, вместе с тем, стать не просто высшим, но фактически единственным арбитром, и определяющим как виновность представителей партийно-государственной элиты, так и меру наказания для них. Вместе с тем, дабы при этом разделить ответственность за возможное нарушение нормального функционирования народного хозяйства, снижение боеготовности армии и флота, постановление вводило своеобразную круговую поруку. Заставляло наркомов в обязательном порядке давать разрешения на аресты служащих учреждений и организаций вверенных им отраслей или ведомств.

В соответствии с постановлением от 1 декабря, максимально защищенными оказывались именно те, кто в последние четыре года являлись уязвимыми более других – коммунисты, занимающие ответственные должности. Ведь для их ареста отныне требовалось согласие не только наркома, но еще и первого секретаря парторганизации соответствующего уровня. Но, пожалуй, самым примечательным, заслуживающим наибольшего внимания, оказалась иная деталь документа. Фактическое уравнивание с чиновниками высокого ранга тех, кто обладал дипломом о высшем образовании: инженеров, агрономов, врачей, профессуры. Говорило же это о начале переориентации власти при решении кадровых вопросов. Ее отказа от опоры, прежде всего, если не исключительно, на старую, малограмотную бюрократию, в основе, разумеется, партийную. На тот самый слой общества, который не оправдал возлагающихся на него надежд и при проведении модернизации отечественной экономики, и при попытках дать отпор выходившему из подчинения, становившемуся месяц от месяца все более самоуправным НКВД.

Тем самым, была заложена основа, позволяющая добиться не просто столь желаемой, но теперь, в преддверии войны, жизненно необходимой консолидации советского народа. Создана и возможность излечить его от того страшного массового психоза, сопровождавшегося неизбежной деморализацией, в который вверг его вдруг ставший всеобщим и казавшийся нескончаемым поиск в собственной среде мистических «врагов народа».

Однако по ряду достаточно веских причин после принятия постановления от 1 декабря быстро обновить кадры НКВД не удалось. Перестановку поначалу ограничили назначением начальников лишь четырех, самых важных региональных управлений наркомата. В. П. Журавлева, столь своевременно «догадавшегося» написать свое заявление, и приведшее в конечном итоге к устранению Ежова – по Московской области. По Ростовской, вместо продержавшегося там недолго Д. Д. Гречухина – В. С. Абакумова, вскоре сделавшего стремительную карьеру в столице, по Хабаровскому краю – И. Ф. Никишева. По Приморскому краю – М. М. Гвишиани, которого в 3-м специальном отделе ГУГБ сменил А. С. Панюшкин[75]75
  Там же, л. 8–9, 33.


[Закрыть], всего год спустя направленный послом СССР в Китае.

Некоторую отсрочку дальнейшей тотальной чистки породило загадочное событие, происшедшее в конце ноября. Не объясненное и поныне бегство наркома внутренних дел Украинской ССР А. И. Успенского, что должно было укрепить подозрения узкого руководства, если они, конечно, имелись, в существовании или зарождении внутри НКВД антиправительственного заговора. Потому-то и пришлось ПБ, отложив очередные перестановки, срочно решать киевскую проблему. Направить в столицу Украины А. 3. Кобулова и Н. Д. Горлинского, утвержденных 4 декабря соответственно первым и вторым заместителями отсутствовавшего наркома[76]76
  Там же, л. 9.


[Закрыть]. Затем, 5 декабря, узкое руководство, как будто получив долгожданный повод, пошло, наконец, на то, что чисто бюрократические правила требовали сделать еще две недели назад. Обязало Ежова сдать дела по НКВД Берии, предусмотрев проведение процедуры отнюдь не формально, а предельно тщательно – в недельный, начиная с 7 декабря, срок, «при участии секретаря ЦК ВКП(б) т. Андреева и заведующего ОРПО т. Маленкова»[77]77
  Там же, л. 11.


[Закрыть]. Одновременно, отказавшись от собственных гарантий, ПБ фактически вывело Ежова из секретариата[78]78
  Там же, оп. 163, д. 1204.


[Закрыть], а в КПК подменило, также без оформления в протоколе, его заместителем Шкирятовым.

И все же, несмотря на чрезвычайное происшествие в Киеве и вызванные им экстраординарные меры, в первую половину декабря смена руководства НКВД медленно, но продолжалась. Были утверждены начальники управлений по Горьковской, Ивановской, Ярославской областям, Краснодарскому краю, АССР Немцев Поволжья, наркомы БССР, ГССР, УзССР. Главой ГУГБ назначен В. Н. Меркулов, его заместителями – Б. 3. Кобулов, сохранивший за собою секретно-политический отдел, и В. Г. Деканозов, оставленный по совместительству начальником не только ИНО, но и контрразведывательного отдела[79]79
  Там же, оп. 3, д. 1004, л. 11, 14, 22, 25.


[Закрыть].

Основательная чистка кадров на этом этапе не ограничилась лишь наркоматом внутренних дел. Затронула она и партийные органы. За два последних месяца 1938 года по представлению Маленкова были сняты со своих постов пять первых секретарей обкомов – Горьковского, Камчатского, Новосибирского, Омского, Свердловского. При этом раз за разом решения ПБ все более конкретизировали причины устранения партфункционеров, проясняя подлинные мотивы. Так, 15 декабря руководителю Камчатской парторганизации В. И. Кутейщикову вменили в вину нечто расплывчатое – «притупление политической бдительности», «непринятие мер по очищению руководящих партийных, советских и хозяйственных органов Камчатской области от орудовавших там врагов». А 30 декабря обвинение уже в адрес первого секретаря Свердловского обкома Валухина выглядело предельно четко. В нем, в частности, отмечалось: «При руководстве т. Валухина в Свердловской парторганизации продолжали орудовать замаскированные враги, причем особое распространение в Свердловской области имела место провокационная враждебная практика избиения честных работников путем массовых, огульных репрессий (выделено мною. – Ю. Ж.)»[80]80
  Там же, оп. 163, д. 1205, л. 173; оп. 3, д. 1004, л. 40–41.


[Закрыть].

Все это, казалось бы, свидетельствовало о достаточно уже прочном положении узкого руководства. Поэтому донельзя странным, заставляющим предположить имевшиеся у него если не страх, то настороженность, какие-то опасения, выглядело решение ПБ, окончательно превратившее московский Кремль в осажденную крепость. 19 декабря, судя по всему двое – Сталин и Молотов, одобрили предложение, внесенное Берия. О выселении из двух кремлевских зданий, Старого Арсенала и военного училища им. ЦИК СССР (ныне на этом месте находится Дворец съездов) постоянно проживавших там 807 человек: 209 командиров и начальствующего состава, 326 членов их семей, 272 вольнонаемных рабочих и служащих. Мотивировалась же инициатива целями «усиления охраны», необходимостью разместить в столичной цитадели два дополнительных батальона (1200–1500 человек) и боевую технику, призванных усилить размещенный там полк особого назначения. Усилить и собственно гарнизон Кремля, включавший также отдельный командирский батальон, военную пожарную команду, химический взвод, особое отделение НКВД и дивизион броневиков, который требовалось перевести из гаража легковых автомобилей в Манеже внутрь Кремля[81]81
  Там же, д. 1206, л. 2–5.


[Закрыть].

Буквально на следующий день, 20 декабря, ПБ утвердило и новое руководство Управления коменданта Кремля, самостоятельной структурной части ГУГБ. Комендантом назначили Н. К. Синилова, некоторое время являвшегося начальником 3-го специального отдела НКВД; военным комиссаром – Ф. И. Конкина, ранее заместителя заведующего одного из секторов ОРПО; заместителя коменданта – И. А. Гагуа, прежде заместителя начальника 1 отдела ГУГБ; заместителем по хозяйству – Н. С. Шпигова, переведенного с должности директора московского завода им. Хрущева[82]82
  Там же, оп. 3, д. 1004, л. 28.


[Закрыть].

Данные решения и позволили начать заключительный этап чистки. Удаление старых, остававшихся со времен Ежова, а в некоторых случаях – даже Ягоды, начальников региональных органов НКВД. При этом наиболее своеобразный характер процесс приобрел на Украине. Только там по представлению Н. С. Хрущева, при одобрении со стороны Маленкова и Берии, в январе 1939 года начальниками областных управлений (включая наркома Молдавской АССР) утвердили исключительно партработников – заведующих отделами обкомов, секретарей райкомов[83]83
  Там же, д. 1005, л. 8–9, 18.


[Закрыть].

Расставив на ключевые посты в центральном аппарате и в большинстве местных органов НКВД верных, надежных людей, узкое руководство сочло возможным и необходимым раскрыть карты. Огласить, хотя и весьма сдержанно, сущность измененного внутриполитического курса. Заявить, но предельно осторожно, лишь намеком, об отказе от практики массовых репрессий. Сделать до некоторой степени явным то, что все еще оставалось тайной для населения страны. Но сообщить не о новых назначениях, о которых печать так и не дала информации, а о более значимом, важном. О преступности прежней деятельности НКВД. О том, что многие «дела» были попросту сфабрикованы, а «вскрытые» ими «контрреволюционные заговоры» в действительности никогда не существовали.

Возможность для того предоставило как нельзя вовремя поступившее из Киева заявление очередной жертвы произвола НКВД, которое – редчайший случай! – не только вышло за стены тюрьмы, но и оказалось (несомненно, не без прямого участия Берия) в распоряжении узкого руководства. Попавший им в руки документ свидетельствовал о возникновении явной фальшивки – «раскрытой» в Молдавии разветвленной «заговорщицкой организации». Она якобы включала группу учителей во главе с автором заявления, Садалюком, и ячейку «сионистов», образованную неким Ленгинером, и была связана, по «признанию» арестованных, с… первым секретарем ЦК КП(б) Украины Н. С. Хрущевым и председателем СНК УССР Д. С. Коротченко. В тот же день, 1 декабря, последовало крайне жесткое по тону и содержанию решение ПБ, предопределившее дальнейшее развитие событий. Оно предусматривало: «…Обязать т. Берия проверить дело т. Садалюка, привлечь к ответственности следователя Чичикало и его вдохновителей. В случае подтверждения заявления т. Садалюка, организовать открытый суд, расстрелять виновных и опубликовать в печати (центральной и местной)».