355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Жуков » Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
» Текст книги (страница 15)
Тайны Кремля Сталин, Молотов, Берия, Маленков
  • Текст добавлен: 9 мая 2017, 08:30

Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
"


Автор книги: Юрий Жуков


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 50 страниц)

Глава девятая

Уже днем 22 июня принципиальные ошибки, допущенные месяц назад при реконструировании властных структур, стали не только слишком очевидными, но и крайне опасными по своим неминуемым последствиям. Созданные на случай экстремальных условий триумвират и БСНК по различным причинам оказались явно неработоспособными. Не только утратили инициативу, но и просто бездействовали именно тогда, когда от принимаемых ими решений буквально зависела судьба страны. И потому, чтобы в столь ответственный момент сохранить возможность воздействовать на положение дел, не потерять окончательно управления, что стало бы катастрофой, ПБ пришлось срочно учредить еще один центральный орган, Ставку главного командования. С ее помощью попытаться вернуть себе руководство, связав воедино решения, относящиеся как к проведению фронтовых операций, так и к обеспечению Вооруженных Сил всем необходимым.

Верхний уровень Ставки – Тимошенко (председатель), Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный, Кузнецов – фактически подменил собою, что являлось в сложившихся условиях наиболее целесообразным, прежний состав главвоенсовета. Правда, с одним весьма серьезным изменением. Партию в нем представляли теперь не Жданов и Маленков, а Сталин и Молотов. Второй же уровень, образованный «постоянными советниками», призван был исполнять функции КО – являться посредником между верховным командованием и правительством. Именно потому он включил как военачальников – Шапошникова, Кулика, Мерецкова, Жигарева, Воронова, Ватутина, так и БСНК почти в полном составе – Микояна, Кагановича, Берия, Вознесенского, Жданова, Маленкова, Мехлиса[238]238
  Известия ЦК КПСС. 1990, № 6, с. 186–187.


[Закрыть]
.

Своеобразным дополнением Ставки стала образованная через день, 24 июня, еще одна властная структура, ограниченная конкретными рамками поставленных перед нею задач – Совет по эвакуации. Его председателем утвердили Кагановича, заместителями – Косыгина и Шверника, а Членами – замнаркома обороны Шапошникова, замнаркома внутренних дел Круглова, председателя исполкома Ленсовета Попкова, замнаркома путей сообщения Дубровина и заместителя председателя Госплана Кирпичникова[239]239
  Там же, с. 201–202.


[Закрыть]
.

Принимая столь быстро важные, весьма необходимые решения, узкое руководство не сделало только одного. Не определило взаимоотношения, соподчиненность всех теперь существовавших властных органов, старых и новых – БСНК, Ставки, Совета по эвакуации. Не разграничило их строго по функциям и ответственности по задачам. Видимо, понадеялось, что именно оно, узкое руководство, формально выступающее как ПБ, и окажется тем требующимся, прочным связующим звеном. Объединит всех своим личным присутствием в каждом из них. И потому не только сохранило за собою, но и продолжало – опять же от имени ПБ или СНК СССР и ЦК ВКП(б) принимать решения уже, казалось бы, находившиеся в компетенции им же созданных чрезвычайных органов, на практике дублируя, подменяя их.

Хотя имелась группа постоянных советников Ставки-членов БСНК, узкое руководство, как бы не доверяя им, продолжало заниматься оборонной промышленностью: вводом в действие мобилизационного плана по боеприпасам, производством грузовиков и вездеходов, артгягачей, танков КВ, Т-34, Т-50, танковых брони и дизелей. И после создания Совета по эвакуации – порядком вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества, вывозом из Москвы драгоценных металлов и камней, Алмазного фонда Оружейной палаты, перебазированием заводов наркомата авиационной промышленности из Ленинграда и Москвы на восток, созданием на Урале и в Сибири новой базы танковой промышленности, переводом из Москвы наркоматов и главных управлений в отдаленные районы[240]240
  Там же, с. 197–198, 208–210, 212–214; РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 1041, лл. 25, 29, 31.


[Закрыть]
.

Вместе с тем узкое руководство, не ведая, что творит, ликвидировало фактически собственно Ставку, ее военное ядро. Отчаянно пытаясь спасти положение на фронте, прорванном немецкими войсками на многих направлениях, остановить разраставшееся беспорядочное отступление Красной Армии, оно принимало одно за другим поистине самоубийственные решения. Вечером 22 июня направило Г. К. Жукова на Юго-западный фронт, двумя днями позже К. Е. Ворошилова, Г. И. Кулика и Б. М. Шапошникова – на Западный, а 24 июня, в довершение всего, дало санкцию на арест К. А. Мерецкова. Когда же Жуков возвратился в Москву, из нее тут же командировали С. К. Тимошенко на Западный фронт и Н. Ф. Ватутина – на Северо-западный.

После этого Ставка оказалась парализованной, продолжала существовать лишь на бумаге. Оставшиеся в столице начальник Генштаба Г. К. Жуков, командующий ВВС П. Ф. Жигарев и начальник ПВО Н. Н. Воронов при всем желании просто не могли осуществлять должным образом руководство и работой НКО, и операциями всей действующей армии.

Столь же непоследовательно поступил и член триумвирата, второй секретарь ЦК Жданов. Откровенно пренебрегая обязанностями одного из трех высших руководителей страны, он 24 июня, во время несколько часового пребывания в Москве, настоял на признании того, что для него самым важным является работа в Ленинграде. В городе, которому в те дни пока еще не угрожала прямая опасность.

Сохранить спокойствие и выдержку сумели немногие, в том числе Молотов. Настойчиво делал все возможное для поиска столь необходимых стране союзников. Правда, в том ему в немалой степени помогло два обстоятельства. Прежде всего, та прежняя политика по отношению к Германии, которая и позволила доказать всему миру: Советский Союз стал жертвой ничем не спровоцированной агрессии. И, кроме того, то, что былые подозрения по отношению к Великобритании, к счастью, не оправдались.

Утром 22 июня Уинстон Черчилль выступил по радио с речью, вселившей уверенность – СССР не останется одиноким в своей борьбе. Британский премьер заявил: «Мы окажем России и русскому народу всю помощь, которую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы… Опасность, угрожающая России, это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара…»[241]241
  Черчилль У. Указ. соч., т. 2, с. 171–172.


[Закрыть]
.

Убежденность Черчилля в возможности быстрого создания широкой антигитлеровской коалиции оказалась вполне обоснованной. Буквально на следующий день исполняющий обязанности государственного секретаря США Самнер Уэллес расценил нападение на Советский Союз как «вероломное», признав вместе с тем, что безопасности Соединенных Штатов будет способствовать «любая борьба против гитлеризма». А 24 июня уже президент Рузвельт выразил готовность оказать СССР «всю возможную помощь». И хотя он оговорился, что пока невозможно еще определить, в какой форме это можно сделать, его администрация тут же объявила о весьма важных решениях. О выдаче генеральной лицензии на расходование тех советских депозитов, которые были заморожены в январе 1940 года в связи с финской кампанией, а также и о том, что по отношению к Советскому Союзу не будут применяться ограничения, предусмотренные актом о нейтралитете[242]242
  Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны. М., 1984, т. 1, с. 10, 46.


[Закрыть]
.

Тем временем союзнические отношения с Великобританией даже до заключения договора начали обретать конкретные черты. 27 июня в Москву возвратился С. Криппс, но не один, а в сопровождении облеченных всеми необходимыми полномочиями миссий – военной и экономической, возглавлявшихся генерал-лейтенантом М. Макфарланом и Л. Кадбюри. Три дня Молотов вел с ними напряженные переговоры, уточняя размеры, детали, сроки широкомасштабной, как намечалось, помощи вооружением, техникой, стратегическим сырьем, способы их доставки. Тогда же, 29 июня, после встречи наркома с послом США Л. Штейнгардтом, аналогичные по содержанию консультации начались и с администрацией Рузвельта.

Однако для того, чтобы все ожидаемые поставки действительно смогли принести пользу Красной Армии, оборонной промышленности, следовало прежде всего тщательно продумать, в чем же действительно нуждается страна, и не только в настоящее время, но и на ближайшее будущее. А для того требовалось срочно навести порядок во властных структурах, органах управления.

Ведь больше не приходилось сомневаться, что страна буквально за неделю оказалась на грани полного поражения помимо прочего и из-за существовавшей системы руководства. Многоликой, многоступенчатой, донельзя запутанной, но остававшейся слишком жесткой и потому сковывавшей любую инициативу исполнителей. Да еще усугубила положение и наглядно проявившаяся неспособность Сталина, Вознесенского и Жданова предвидеть события, заблаговременно принимать верные решения. Мало того, их очевидное теперь широкому руководству настойчивое стремление вообще уклоняться от каких-либо решений. Перекладывать их на других, для чего и создавались, собственно, всевозможные чрезвычайные органы, лишь дезорганизовывавшие работу наркоматов, вносившие в нее и без того царившую там путаницу.

Десятилетний опыт, приобретенный Молотовым на посту главы правительства, бесспорный талант политика подсказали ему единственно возможный выход. Следовало срочно создать новый, принципиально иной и по составу, и по задачам, центральный властный орган. Такой, который подчинил бы себе напрямую не только исполнительные структуры, как это было до образования БСНК, но обе ветви реальной власти – государственную, партийную. Взял бы, и притом совершенно официально, открыто, всю ответственность за судьбу страны, народа, строя.

Задуманное не только выглядело как переворот, но по сути и являлось таковым. Ведь предстояло отстранить от власти либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского, Жданова, но и Сталина. Вячеслав Михайлович, как никто иной искушенный в кремлевских закулисных интригах, отлично понимал всю опасность подобного предприятия, знал, что в одиночку ничего сделать не сможет. А потому и решил обязательно заручиться полной и безусловной поддержкой тех, за кем была реальная сила, кто разделил бы его оценку ситуации, согласился бы с предлагаемыми действиями. И, естественно, разделил бы с ним и власть, и ответственность.

30 июня днем, к себе в кабинет Дома Совнаркома в Кремле, Молотов пригласил Берия, возглавлявшего госбезопасность, и Маленкова, который после отъезда Жданова фактически вновь стал контролировать аппарат партии. Изложил им свое мнение и встретил с их стороны полное понимание и поддержку[243]243
  Источник. 1994, № 4, с. 7.


[Закрыть]
. Договориться о формальной стороне дела оказалось легко. Над названием нового органа долго не думали, взяли старое, близкое по смыслу – комитет обороны. Лишь добавили, чтобы подчеркнуть не просто его полную самостоятельность, а и абсолютное верховенство, слово «государственный». Не вызвало также споров, разногласий обоснование – «В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу», ни функции – «Сосредоточить всю полноту власти в государстве», «Обязать все партийные, советские, хозяйственные и военные органы беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны»[244]244
  Известия ЦК КПСС. 1990, № 6, с. 198.


[Закрыть]
.

Столь же просто, логично определили и состав ГКО. Разумеется, включили в него самих себя, однако не забыли и Сталина, без упоминания которого акция действительно приобрела бы черты откровенного переворота. Внесла бы еще большую сумятицу, усилила бы хаос, обязательно вызвала бы раскол в обществе и не достигла бы потому своей цели. Но чтобы вождь не почувствовал себя ущемленным, одиноким, лишенным опоры, добавили Ворошилова, заведомо зная, что тот не будет играть никакой самостоятельной роли, останется фиктивным членом комитета.

В таком решении не было, как может показаться на первый взгляд, ни властолюбия, ни тщеславия. Молотовым, Берия и Маленковым двигало, без сомнения, иное. Отчаянная решимость, стремление только к одному – спасти страну. Даже некоторая безрассудность. Сумели понять это, принять члены узкого руководства, вызванные к Молотову, которых ознакомили с проектом. Затем, уже все вместе, они отправились в Волынское. На «ближнюю дачу» к Сталину.

Тот не стал противиться, возражать. Согласился со всем, ибо ничто при новой конструкции власти не терял – ни привычной роли высшего руководителя, оставленной ему, ни престижа, так как истину о создании ГКО никто не собирался раскрывать. Сталин только чуть подправил текст. Добавил слова «всех граждан» в последнем пункте, заменил слово «хозяйственные», уже подразумевавшееся предыдущим «советские», на «комсомольские». Последнее должно было подчеркнуть и некую самостоятельность ВЛКСМ, и значимость молодежи, составляющей основную массу призываемых в армию[245]245
  Там же.


[Закрыть]
.

Но четко, определенно полномочия каждого из членов ГКО письменно фиксировать, закреплять не стали. Просто устно договорились: чисто военные, оперативные вопросы отойдут в ведение Сталина. Молотов же, Маленков и Берия, в дополнение к своим прямым обязанностям, возьмут на себя еще и проведение мобилизации, формирование новых частей, доставку их на фронт, немедленное подчинение всей экономики страны одному – нуждам обороны. Максимальному обеспечению армии и флота вооружением и боеприпасами, продовольствием и обмундированием[246]246
  Сообщено автору А. И. Микояном в личной беседе.


[Закрыть]
.

Первыми воспользовались обретенной властью Молотов, Маленков и Берия. Сделали прежде всего самое важное, основополагающее по их мнению. На следующий день, 1 июля, провели через Совнарком постановление «О расширении прав народных комиссаров СССР в условиях военного времени». Предоставили руководителям ведомств значительную самостоятельность, возможность решать самим многое вопросы, прежде находившиеся в компетенции БСНК. Распоряжаться материальными ресурсами подчиненных им наркоматов – распределять их «между отдельными предприятиями и стройками», а начальникам последних предоставлялась возможность «выдавать из своих ресурсов другом предприятиям необходимые материалы». Отчасти и финансовыми – «перераспределять капиталовложения по сверхлимитным строительствам», «резервировать… до 5 % от утвержденного фонда зарплаты», «разрешать списание сумм с расчетных счетов подведомственных хозорганов и предприятий», «производить затраты по восстановлению разрушенных военными действиями предприятий и жилищ», «производить списание числящихся на балансе убытков». Наконец, у наркомов появилось и право «допускать частичные отступления от утвержденных проектов и смет», «разрешать пуск в эксплуатацию строящихся предприятий и их отдельных частей»[247]247
  Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 3, М., 1968, с. 40–41.


[Закрыть]
.

18 июля действие этого важного постановления, исподволь ломавшего прежнюю жесткую систему управления экономикой, распространили на народных комиссаров РСФСР и УССР[248]248
  Постановления Совета народных Комиссаров Союза ССР за июль 1941 года. (Далее – Постановления…), б/м и б/г издания, с. 78.


[Закрыть]
.

Только потом Молотов, Маленков и Берия наглядно продемонстрировали всем истинные размеры своей власти. Назначили остальных членов узкого руководства, что явилось беспрецедентной мерой, подчеркнувшей откровенно подчиненное положение тех, всего лишь уполномоченными ГКО. По воинским перевозкам – сначала Кагановича, а затем Андреева. По формированию новых частей – Ворошилова, формально члена ГКО. По вооружению и боеприпасам – Вознесенского. По снабжению – Микояна. И новым председателем Совета по эвакуации – Шверника[249]249
  РЦХИДНИ, ф. 644, оп. 1, д. 1, л. 74–75, 78.


[Закрыть]
.

Серьезность таких назначений усилили еще тремя актами. 3 июля ликвидировали незадолго до того созданные при БСНК комитеты по снабжению армии (председатель Микоян) и по вооружению и боеприпасам (председатель Булганин). 4 июля поручили Вознесенскому, Сабурову, Первухину с привлечением наркомов оборонных отраслей разработку «военно-хозяйственного плана обеспечения обороны страны, имея в виду использование ресурсов и предприятий, существующих на Волге, в Западной Сибири и на Урале, а также ресурсов и предприятий, вывозимых в указанные районы в порядке эвакуации». 11 июля утвердили новый план эвакуации промышленных предприятий[250]250
  Там же, л. 87.


[Закрыть]
.

Той же цели – установлению прямого контроля над промышленностью, послужило и начавшееся уже в июле формирование собственной, неформальной структуры управления ГКО. Она постепенно складывалась из уполномоченных комитета по краям и областям, отдельным предприятиям и отраслям.

…Само по себе создание ГКО, то, что в узком руководстве все же нашлись отчаянные люди, не побоявшиеся в столь критическую минуту разделить высочайшую, но вместе с тем и тяжкую ответственность, наверняка приободрило Сталина. Вывело его, наконец, из прострации, вселило былую уверенность в себе, вернуло твердость духа. Позволило вождю отважиться на то, на что он так и не смог решиться в первый день войны.

3 июля Сталин выступил по радио с обращением к гражданам страны. Нашел в себе мужество признать неудачи на фронте. Признать, что в ближайшее время серьезных перемен не предвидится, отступление будет продолжаться. И потому призвал народ, уходя за Красной Армией на восток, оставлять после себя опустошенную землю. Угонять паровозы, вагоны и скот, вывозить хлеб и ценное имущество. В занятых врагом районах создавать партизанские отряды. Сказал и об известном, понятном каждому, что не нуждалось в лишнем напоминании. О необходимости укреплять тыл, перестраивая всю работу на военный лад, а армии и флоту «отстаивать каждую пядь советской земли».

Снедаемый чувством вины, не преминул Сталин вернуться к тому, что, видимо, мучило его больше всего – к проблеме советско-германского пакта. Вновь, как и 5 мая, сделал попытку оправдать его. Но явно вразрез с данной вначале трезвой оценкой положения на фронте – потерей всего за десять дней территории Литвы, большей части Латвии, западных областей Белоруссии и Украины, заявил: благодаря пакту, Советский Союз получил «возможность подготовки своих сил для отпора». Ну а все неудачи в полном противоречии с элементарной логикой объяснил тем, что война «началась при выгодных условиях для немецких войск».

В конце речи Сталин не смог не упомянуть, но в первый и последний раз в своей жизни, о ГКО, его задачах, целях. И тут же призвал весь народ «сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг советского правительства»[251]251
  Сталин И. В. О Великой Отечественной войне. М., 1946, с. 9—16.


[Закрыть]
. Из этих слов можно понять, что комитету он не очень доверял. Опасался его.

Спустя неделю Иосиф Виссарионович затеял очередную реорганизацию руководства армии. Преобразовал Ставку главного командования в Ставку верховного командования и несколько изменил ее состав. Теперь сам, как председатель ГКО, возглавил ее, заменил в ней Кузнецова на Шапошникова. Воссоздал Главпур, поставив начальником его Мехлиса. Перестроил систему оперативно-стратегических армейских объединений. Взамен существовавших четырех фронтов – Северного, Западного, Юго-западного и Южного, провел через ГКО приказ о создании трех направлений: Северо-западного, Западного и Юго-западного. А заодно сменил и командование в действующей армии. Назначил главкомами направлений соответственно тех маршалов, в счастливую звезду которых продолжал верить, на кого полностью полагался – Ворошилова, Тимошенко, Буденного. И к ним, членами военных советов – Жданова, Булганина и (с 5 августа) Хрущева.

Такая кадровая перестановка привела к закономерному, ожидаемому. В Ставке, как и две недели назад, осталось только двое профессиональных военных – Жуков и Шапошников. Но теперь подобное решение являлось не шагом отчаяния, а результатом трезвого расчета. Служило необходимой подготовкой для осуществления весьма нелегкого, но крайне важного лично для него, Сталина, замысла – во что бы то ни стало вернуть прежнюю власть, полностью восстановить свой незыблемый авторитет. Продемонстрировать народам Советского Союза, всему миру: он обрел былую энергию, волю. Но сделать это следовало лишь в тех пределах, которые позволяло ему ограниченное положение в ГКО, а осуществить задуманное как можно скорее.

19 июля Сталин без каких-либо объяснений занял пост наркома обороны, за несколько дней практически полностью обновил состав своих заместителей. Ими теперь оказались С. К. Тимошенко, Г. К. Жуков, Л. 3. Мехлис, Е. А. Щаденко, Я. Н. Федоренко, А. В. Хрулев, П. Ф. Жигарев, И. Т. Пересыпкин. Шапошникова же направил начальником штаба Западного направления.

29 июля завершил перетасовку кадров. Шапошникова возвратил в Москву, вновь назначив начальником Генштаба, а Жукову поручил командование резервными армиями Вяземско-Ржевской линии.

8 августа Сталин объявил себя верховным главнокомандующим. С того момента Ставка утратила свою первоначальную роль, фактически превратилась в своеобразный совещательный орган.

Взяв на себя всю ответственность за дальнейшие операции армии и флота, Сталин поначалу вынужден был опереться на довольно незначительный боевой опыт времен Гражданской войны – обороны Царицына, похода на Львов. Потому-то и окружил себя хорошо знакомыми конармейцами – Буденным, Ворошиловым, Хрулевым, Щаденко. Остальным заместителям доверил недостаточно известные ему рода войск – военно-воздушные, автобронетанковые, связь. Не слишком полагаясь на способности, выучку младшего комсостава, еще 16 июля, загодя, восстановил указом ПВС СССР институт военных комиссаров, поставил под их неусыпный контроль командиров рот и батальонов, батарей и артдивизионов.

Однако и такие меры не изменили положения на фронте к лучшему. Армия продолжала отступать. Вела бои уже под Ленинградом, в Смоленске, Запорожье…

Не пренебрег административными решениями и Берия. Правда, в гораздо меньших масштабах и, главное, с иной, прагматической целью. Постарался максимально освободить себя как наркома, чтобы найти больше времени для чисто экономических проблем, прежде всего – увеличения производства танков и самолетов.

13 июля провел решением ГКО назначение генерал-лейтенанта П. А. Артемьева, командира особой дивизии НКВД им. Дзержинского, командующим войсками Московского военного округа[252]252
  РЦХИДНИ, ф. 644, оп. 1, д. 2, л. 147.


[Закрыть]
. Тем самым предусмотрел весьма возможное – прорыв вермахта к столице, что могло породить панику, хаос, потерю управления. 17 июля преобразовал 3-е, контрразведывательное управление НКГБ в управление особых отделов для «борьбы со шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидации дезертирства в непосредственно прифронтовой полосе»[253]253
  Военно-исторический журнал. 1992, № 3, с. 20.


[Закрыть]
. Во главе управления поставил В. С. Абакумова и как его первого зама С. Р. Мильштейна, одного из руководителей НКВД при Ежове, вот уже полтора года пребывавшего в должности замнаркома лесной промышленности[254]254
  РЦХИДНИ, ф. 644, оп. 1, д. 3, л. 151.


[Закрыть]
. А 30 июля Берия добился слияния подведомственных ему НКВД и НКГБ в единый наркомат внутренних дел. Одновременно упростил его структуру, сократив число управлений, восстановив такие, как транспортное и экономическое. Но прежнее руководство сохранил, дополнив его только А. П. Завенягиным, которому было поручено курировать все вопросы, связанные с использованием принудительного труда[255]255
  Там же, ф. 17, оп. 3, д. 1041, л. 59–60.


[Закрыть]
. А заодно начал принимать все необходимое на случай вынужденного перевода всех высших органов страны в Куйбышев и Уфу. Уже 20 июля направил туда две тысячи сотрудников[256]256
  Там же, ф. 644, оп. 1, д. 3, л. 174.


[Закрыть]
.

В отличие от остальных членов ГКО, Молотову пришлось сосредоточить все усилия главным образом на том, что и представляло, собственно, его прямые обязанности как наркома иностранных дел. На срочном решении жизненно важной задачи – вывода Советского Союза из той изоляции, в которой он пребывал около двух лет, налаживании самых тесных и прочных отношений со всеми странами, ведшими борьбу с Германией.

Первым бесспорным успехом здесь стало соглашение с Великобританией, подписанное в Москве 12 июля. Инициаторами его явились Молотов и Сталин, и предложившие идею такого рода декларации во время встречи с Криппсом 8 июля[257]257
  Черчилль У. Указ. соч., т. 2, с. 177.


[Закрыть]
. Истинным же мотивом появления этого, поворотного для отношений двух держав документа оказалось стремление окончательно развеять прежнюю взаимную подозрительность, боязнь того, что новый партнер не будет бороться до победы. Об опасениях советской стороны уже говорилось выше. То же недоверие, и достаточно долго, сохранялось и у Лондона. И далеко не случайно Черчилль даже 10 июля, адресуясь к военно-морскому министру А. Александеру, писал буквально следующее: «Если бы русские смогли продержаться и продолжать военные действия хотя бы до наступления зимы, это дало бы нам неоценимые преимущества. Преждевременный мир, заключенный Россией, явился бы ужасным разочарованием для огромного множества людей в нашей стране»[258]258
  Там же, с. 176.


[Закрыть]
. Именно поэтому соглашение, заложившее краеугольный камень в фундамент антигитлеровской коалиции, содержало лишь два лапидарных обязательства: «оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Германии» и, более существенное – «ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия»[259]259
  Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. М., 1946, т. 1, с, 131–132.


[Закрыть]
.

Вслед за тем, с 18 июля по 7 августа, при активном посредничестве посла в Великобритании И. М. Майского, СССР восстановил дипломатические отношения с правительствами стран, ставших жертвами нацистской агрессии – Чехословакией, Югославией, Польшей, Грецией, Норвегией и Бельгией, а вместе с тем и престиж государства. Практически одновременно удалось заключить важные соглашения с Чехословакией и Польшей о формировании из их граждан, находившихся на территории Советского Союза, воинских частей, вооружение и обмундирование которых брала на себя Москва. Правда, при этом пришлось пойти на очень серьезную уступку польской стороне. Официально заявить об отказе от содержания секретных протоколов советско-германского пакта: «Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 года касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу»[260]260
  Там же, с. 138.


[Закрыть]
.

Не менее значимыми оказались и действия наркоминдела, предпринятые для обеспечения безопасности южных границ Советского Союза. После неоднократных предупреждений, сделанных по дипломатическим каналам – 26 июня только Москвой, 19 июля и 16 августа Москвой и Лондоном совместно, – тегеранскому правительству о необходимости «пресечь враждебную деятельность немцев», последовала военная акция. В соответствии с ранее достигнутой договоренностью, советские и британские войска 25 августа вступили на территорию Ирана, заняв всего за двое суток согласованные зоны. Сложившееся стратегическое положение не позволяло отныне Турции даже мыслить о возможном союзе с Германией, превращало Закавказье в тыловой район, создавало возможность беспрепятственного функционирования трансиранской железной дороги как линии поставки в СССР британской и американской помощи.

Тогда же, в августе, через ГКО было проведено столь же серьезное решение – о возобновлении военной помощи Китайской республике самолетами, авиамоторами, запасными частями к ним, боеприпасами, иными материалами через город Кульджу в Синьцзяне[261]261
  РЦХИДНИ, ф. 644, оп. 1, д. 1, л. 166.


[Закрыть]
. Но так как подобные действия могли быть истолкованы Японией как нарушение пакта о ненападении, поставки приходилось осуществлять тайно.

Второй жизненно важной задачей, столь же успешно решенной Молотовым, явилось развитие всесторонних отношений с Великобританией и США, достижение соглашений с ними о помощи. Той самой, в которой Советский Союз остро нуждался на период, прежде всего, эвакуации предприятий в глубокий тыл, до резкого увеличения мощностей оборонной промышленности, и в первую очередь – танковой, авиационной, боеприпасов.

Начало тому положила британская экономическая миссия Кадбюри, посетившая Москву в конце июня. Однако до поры до времени практический результат ее оставался чисто символическим: прибытие в Архангельск корабля «Аргус» с грузом военных материалов в июле и двух эскадрилий – 40 истребителей «харрикейн» – в первых числах августа[262]262
  Северные конвои, вып. 1. Архангельск, 1991, с. 12.


[Закрыть]
. Дело пошло только после подписания Микояном и Криппсом 16 августа в Москве советско-британского соглашения о товарообороте, кредите на 10 млн. фунтов стерлингов и клиринге. А 6 сентября оно было дополнено весьма важным для СССР решением Лондона о поставках на условиях ленд-лиза.

Первый британский конвой, под кодовым названием «Дервиш», состоявший из семи судов с самолетами, танками, каучуком и оловом, вышел из военно-морской базы Скапа-Флоу 21 августа и пришел в Архангельск десять суток спустя[263]263
  Там же, с. 147.


[Закрыть]
. Несколько позже начала действовать и южная, иранская линия коммуникаций.

Значительно труднее оказалось достичь аналогичного соглашения и получить военную помощь от США. Несмотря на твердые заверения в поддержке, сделанные Уэллесом и Рузвельтом, рассмотрение вопроса растянулось на три месяца. Правда, до некоторой степени положение смягчилось после трехдневного визита в Москву, начиная с 30 июля, главного уполномоченного президента по вопросам снабжения Гарри Гопкинса. Во время бесед со Сталиным и Молотовым он затрагивал в равной степени как масштабы и размеры возможных поставок в СССР, так и общеполитическую ситуацию в мире, особенно – ближайшие вероятные действия Японии. Все возраставшая потенциальная угроза интересам США в тихоокеанском регионе, судя по всему, и способствовала тому, что прямым следствием переговоров оказалось продление на год старого, заключенного еще в 1937 году, советско-американского торгового соглашения.

Не удовлетворенный достигнутым, Молотов продолжал настойчиво добиваться иного, более существенного. Используя все возможные средства дипломатии, стремился к намеченной цели: получению долгосрочного кредита в 500 млн. долларов при 3 % годовых, закупкам в пределе этой суммы вооружения и техники. Однако военно-промышленная программа США, предусматривавшая оказание помощи лишь Великобритании и Китаю, пока не позволяла достигнуть желаемого.

Сдвиг наметился только после 24 сентября. В тот день, когда СССР совместно с Великобританией, Польшей, Чехословакией, Бельгией, Нидерландами, Люксембургом, Югославией, Грецией, Норвегией и Свободной Францией принял участие в Лондонской межсоюзнической конференции. Более того, объявил о присоединении к Атлантической хартии. «Советское правительство, – отмечалось в декларации, зачитанной А. Е. Богомоловым, послом при союзных правительствах в Лондоне, – выражает свое согласие с основными принципами декларации президента Соединенных Штатов Америки Рузвельта и премьер-министра Великобритании Черчилля, с принципами, имеющими столь большое значение в современной международной обстановке»[264]264
  Советско-американские отношения… т. 1, с. 111.


[Закрыть]
.

Спустя пять дней, 29 сентября, в Москве открылась еще одна конференция, но уже только трех стран, в коммюнике впервые названных «тремя великими державами». Гарриман, специальный представитель президента США, лорд Бивербрук, министр авиапромышленности Великобритании, и Молотов, как главы полномочных делегаций, наконец окончательно согласовали все вопросы первоочередной помощи Советскому Союзу. Зафиксировали в секретном протоколе и сроки, и размеры поставок: начиная с 10 октября что 400 самолетов, 500 танков ежемесячно; 152 зенитных пушек, 756 противотанковых орудий, 5000 «виллисов» и грузовиков в течение девяти месяцев; сырье – алюминий, олово, никель, каучук; металлорежущие станки, различное промышленное оборудование; пшеница, сахар, какао-бобы, армейское обмундирование; многое иное, столь же необходимое, за то же время[265]265
  Там же, с. 121–126.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю