355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Жуков » Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
» Текст книги (страница 46)
Тайны Кремля Сталин, Молотов, Берия, Маленков
  • Текст добавлен: 9 мая 2017, 08:30

Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
"


Автор книги: Юрий Жуков


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 50 страниц)

Сабуров – машиностроения (прежние автомобильной и тракторной промышленности; машиностроения и приборостроения; сельскохозяйственного машиностроения, продолжавшего выпускать среди прочего боеприпасы; станкостроения). В. А. Малышев – транспортного и тяжелого машиностроения (упраздненные транспортного машиностроения; судостроительной промышленности; тяжелого машиностроения; строительного и дорожного машиностроения). Первухин – электростанций и электропромышленности (ранее электростанций; электропромышленности; промышленности средств связи). Госплан СССР с присоединенными к нему госкомитетами по материально-техническому снабжению народного хозяйства и по снабжению продовольственными и промышленными товарами[777]777
  Там же, ф. 2, oп. 1, д. 26, л. 8.


[Закрыть]
передали Г. К. Косячко, немало лет проработавшему первым заместителем председателя этого комитета, по своей значимости не уступавшего ведущим министерствах.

Ворошилов, хотя и был оставлен членом президиума ЦК, удостоился чисто номинальной, заведомо декоративной должности, никогда не имевшей хоть какого-нибудь самостоятельного значения. Назначили его председателем президиума Верховного Совета СССР – вместо Н. М. Шверника, «переброшенного» на ВЦСПС.

Наконец, кадровые перестановки, отражавшие новую расстановку сил, провели и в секретариате ЦК. Из него вывели Л. И. Брежнева, Н. М. Пегова, Н. Г. Игнатова и П. К. Пономаренко, трудоустройство которых с подчеркнутым понижением ни у кого не вызвало сомнения. Первых двух назначили соответственно заместителем начальника Главного политического управления военного министерства, секретарем президиума Верховного Совета СССР. Остальным пообещали «руководящую работу» в Совете Министров.

Вместо них в секретариат ввели явных сторонников Маленкова, проводников его взглядов и политического курса. С. Д. Игнатьева, лишившегося должности министра МГБ, но не утратившего некоторого контроля над ним, ибо он получил в ведение среди прочих отделов ЦК и отдел административных органов, «опекавший» министерства военное, внутренних дел, юстиции, прокуратуру, Верховный суд. П. Н. Поспелова, заменившего Н. А. Михайлова в роли главного идеолога партии, «наблюдавшего» за деятельностью таких отделов ЦК, как пропаганды и агитации, художественной литературы и искусства, философских и правовых наук, экономических и исторических наук, науки и ВУЗ’ов, школ. Н. Н. Шаталина, отныне призванного держать под неусыпным и жестким контролем важнейшую из трех тогда функций партии: подбор и расстановку кадров во всех без исключения государственных учреждениях и общественных организациях, на всех предприятиях страны.

Вместе с тем изменили, резко подняли уровень Хрущева. Его переместили с поста первого секретаря Московской областной парторганизации, в то время стоявшей над московским горкомом. «Признали необходимым», чтобы он «сосредоточился на работе в Центральном Комитете»[778]778
  Источник. 1994, № 1, с. 107–111.


[Закрыть]
. Иначе говоря, при том положении, которое занимал Маленков, утвердили вторым секретарем ЦК. Однако при существенно измененном составе секретариата, в новом окружении – тех, кто непременно станет согласовывать все решения прежде всего с Георгием Максимилиановичем, Хрущева фактически лишали возможности проявлять самостоятельность, вынуждали заниматься преимущественно чисто организационными, они же канцелярские, вопросами.

На этом время, отпущенное узким руководством самому себе на формирование высших органов власти, иссякло. Из 25 должностей министров 17 так и остались вакантными. А. Ф. Горкин, еще не знавший о том, что он уже не секретарь, а заместитель секретаря ПВС СССР, счел проблему легко разрешимой за день-другой. А потому днем 5 марта направил Маленкову предложение созвать сессию советского парламента уже 8 марта[779]779
  ЦХСД, ф. 5, оп. 30, д. 12, л. 1.


[Закрыть]
. Однако глава правительства рекомендацию отклонил, и не из-за того, что сомневался в возможности успеть заполнить свободные министерские посты. Для него вопрос заключался в ином. Ведь кроме утверждения правительства в полном составе, на сессии следовало еще и принять давно составленный министром финансов А. Г. Зверевым, даже согласованный бюджет страны на текущий год. А здесь-то и таилось то препятствие, которое предстояло преодолеть Маленкову.

На сутки позже, чем было условлено первоначально, в 20 часов 5 марта, в Свердловском зале Большого кремлевского дворца открылось непривычное по названию «совместное заседание Пленума ЦК, Совета Министров и президиума Верховного Совета СССР». На него сумели прибыть практически все приглашенные. Из 236 человек отсутствовали лишь 14, в основном те, кто находился за границей: еще числившийся министром иностранных дел А. Я. Вышинский, посол в Великобритании А. А. Громыко, посол в США Г. Н. Зарубин, посол в КНР А. С. Панюшкин, шеф-редактор газеты Информбюро «За прочный мир, за народную демократию», выпускавшейся в Бухаресте, М. Я. Митин, главнокомандующий советскими оккупационными войсками в Германии В. И. Чуйков, некоторые иные, а также Булганин, дежуривший в тот момент в Волынском, на «ближней даче»[780]780
  Источник. 1994, № 1, с. 111.


[Закрыть]
.

Первым выступил министр здравоохранения А. Ф. Третьяков. Своей информацией о продолжавшем ухудшаться состоянии здоровья Сталина он подготовил инертную, приученную к полному послушанию и слепому повиновению собранную в зале массу – высшее звено аппарата – к тому, что от нее только и требовалось. Высказать полную и единодушную поддержку всего того, что вслед за тем изложил в необычайно краткой речи Маленков.

«Все понимают, – сказал он, – огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на всех нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве. Вот почему бюро президиума Центрального Комитета партии созвало настоящее совместное заседание… Поручило мне доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства». И далее, снова сославшись на поручение бюро, весьма необычно обосновал необходимость предлагаемых реорганизации и кадровых перестановок: «обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны… требует величайшей сплоченности руководства, недопущение какого-либо разброда или паники»[781]781
  Там же, с. 107–110.


[Закрыть]
.

Что же скрывалось за столь странным для повседневной партийной риторики силлогизмом Маленкова?

Посылка в нем ни у кого не могла вызвать ни малейшего возражения. В любой стране с любой системой правления при подобных чрезвычайных обстоятельствах прежде всего необходимо сохранить непрерывность функционирования системы управления. Естественное право преемственности власти должно вступать в силу автоматически, по старому и непреложному правилу: «король умер, да здравствует король!». И чем быстрее проходит такая смена, тем спокойнее, а следовательно, и лучше для страны, народа. Гораздо сложнее для понимания стал вывод, точнее – требование «величайшей сплоченности» отнюдь не партии в целом, не народа и партии, что было бы привычным, не нуждавшимся в объяснении, а именно «руководства». Участникам заседания такой призыв следовало воспринимать не иначе, как констатацию того, что власть предержащие еще не достигли столь обязательной «сплоченности». Строгого соблюдения иерархического порядка подчиненности, общего признания высших, рассматриваемых каждым из них в то же время личными, одних и тех же интересов.

В еще большей степени должна была насторожить зал и вторая часть этого требования – «недопущение какого-либо разброда или паники». Заставляла гадать, о каком конкретно «разброде» в руководстве идет речь, в чем он заключается и к чему может привести. Да еще и припоминать, что слово «паника», как видно не случайно уже присутствовавшее в правительственном сообщении, прежде появлялось в партийно-государственных заявлениях только раз. В памятной всем речи, произнесенной Сталиным 3 июля 1941 года. Слово, отразившее, как мы теперь знаем, в первые дни войны растерянность самого вождя. Вынужденное его смирение с тем, что верные соратники, ближайшее окружение – все те же Молотов, Берия и Маленков – по своей инициативе образовали Государственный комитет обороны, и взявший на себя всю полноту власти, всю ответственность за судьбы страны. Заменивший и ПБ, и СМ СССР.

Но сразу же аудитории, которой не дали времени осознать сказанное Маленковым, понять смысл происходившего, зачитали и предложили одобрить проект постановления, который являлся результатом с таким трудом достигнутой узким руководством договоренности. Поддержать и реорганизацию, которая на деле оказывалась простым переименованием, и кадровые перестановки, не содержавшие ни одной новой фамилии. Не вызвало ни у кого ни возражения, ни даже удивления даже то, что о партии шла речь не в начале, а в конце, в последних пяти из 17 пунктов проекта. И такое, подчеркнуто второе место КПСС во властных структурах, собравшиеся приняли спокойно. Сказался профессиональный, ставший второй натурой, конформизм, только и позволявший удерживаться на должностях и подниматься, ступень за ступенью, по бюрократической табели о рангах, именовавшейся номенклатурой.

Глава двадцать восьмая

Заседание успели провести как нельзя вовремя. Всего через час с небольшим после его окончания из «Волынского» пришло сообщение: Сталин скончался. Но именно эта, ожидавшаяся весть заставила скорректировать все последующие действия. Не информировать пока население о принятых решениях, а вместо этого срочно подготовить «Обращение ЦК, Совета Министров и президиума Верховного Совета СССР ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза», использовав его в двоякой цели. Разумеется, чтобы сообщить о смерти вождя со всем традиционным для таких случаев перечислением заслуг покойного, что, однако, заняло лишь первую треть текста. Большая же часть обращения стала первым программным заявлением нового узкого руководства.

Исходило оно из того, давно ставшего обязательным, постулата, согласно которому советский народ «питает безраздельное доверие» к партии, «проникнут горячей любовью» к ней и «неуклонно следует политике, вырабатываемой» ею. Далее же, четко, по пунктам, формулировались те положения, которые следовало рассматривать как принципиальные основы курса правительства.

Подчеркнуто главным, ибо было поставлено на первое место, объявлялось «дальнейшее улучшение материального благосостояния всех слоев населения… максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества». Затем отмечалась необходимость заботы об обороноспособности страны, констатировалось, что «партия всемерно укрепляет советскую армию, военно-морской флот и органы разведки». Потом шла речь о внешней политике, которая должна была оставаться политикой «сохранения и упрочения мира, борьбы против подготовки и развязывания новой войны… сотрудничества и развития деловых связей со всеми странами». Завершилась же программная часть обращения подтверждением верности пролетарскому интернационализму, выражающемуся в братской дружбе с народами КНР, стран народной демократии, в дружеских связях с трудящимися капиталистических и колониальных стран[782]782
  Правда. 1953, 6 марта.


[Закрыть]
.

На первый взгляд, программа могла показаться дежурным набором обычных, много раз повторявшихся пропагандистских стереотипов. И все же в ней прослеживалось новое, необычное. Отсутствовало упоминание о необходимости развивать тяжелую индустрию – основу основ советской экономики, с чего обычно и начинались все подобные по содержанию документы. Впервые во главу угла выдвигалось не движение к цели, а сама цель – подъем материального благосостояния, хотя и не уточнялось: как, в какие сроки и за счет чего он будет достигнут, в каком соотношении с существовавшим уровнем жизни. Наконец, хотя и отмечалась готовность дать «сокрушительный отпор любому агрессору», не упоминался извечный враг – империализм, ничего не было сказано ни о США, ни о Великобритании, ни о блоке НАТО.

Обращение передали по радио ровно в 6 часов утра 6 марта, а вечером того же дня, в 21 час 30 минут, диктор Юрий Левитан зачитал, наконец, и постановление совместного заседания (газеты опубликовали его только 7 марта, без указания даты принятия). Его содержательная часть претерпела минимальные коррективы: Сталина больше не упоминали среди членов президиума ЦК и секретарей. Однако преамбула сохранилась в первозданном виде. Да, вечером 5 марта, когда Сталин еще был жив, без мотивировки назначения на пост председателя Совета Министров Маленкова обойтись просто было невозможно. Теперь же, когда нужда в таких объяснениях отпала сама собою, повторение их выглядело нарочитым, заставляло искать некий сокровенный смысл. Ведь каждого услышавшего, прочитавшего обращение, обязательно должны были насторожить требования к «руководству» о необходимости «величайшей сплоченности», «недопущения какого-либо разброда и паники».

Сохранение в преданном гласности варианте постановления этой фразы можно, разумеется, объяснить спешкой и порожденным ею элементарным недосмотром. Однако исключение фамилии Сталина противоречит тому, свидетельствует об обратном: о повторном редактировании текста. Следовательно, многозначительную и зловещую фразу оставили сознательно, намеренно допустили утечку информации о наличии в узком руководстве достаточно серьезных разногласий. Речи же, произнесенные 9 марта на Красной площади во время похорон, не оставляли в том уже никакого сомнения. Ведь в них совершенно отчетливо проявились принципиальные расхождения между членами «триумвирата», чье соперничество открыто перешло из чисто личного в политическое.

Ритуал траурной церемонии, основываясь на кремлевской традиции, должен был, помимо собственно функциональной задачи, продемонстрировать самое тайное – истинное положение выступавших в советской иерархии. Все остальное являлось несущественным, а потому и не обязательным. Сами речи, их содержание могли стать ничего не значившим набором затасканных штампов, обычным пустословием. Однако 9 марта произошло явное нарушение прежних правил игры.

И Маленков, и Берия, и Молотов в своих выступлениях вполне соблюли приличия, отдав должную дань уважения покойному, но этим не ограничились. Поторопились, используя предоставившуюся возможность, выразить собственное видение дальнейшего пути развития страны. Раскрывая свои прежде затаенные позиции апеллировали не столько к народу, сколько к аппарату, который и мог стать единственным арбитром в возникшем конфликте. Судьей отнюдь не нейтральным, а откровенно предвзятым, лично заинтересованным в окончательном выборе одной из двух предлагаемых концепций будущей политики. Первым, в соответствии со своим рангом, слово получил Маленков. Поминальную часть речи построил как клятву: Сталин завещал – мы сохраним и приумножим. Обещал, что страна сохранит верность марксизму-ленинизму, будет укреплять социалистическое государство, единство и дружбу народов СССР, могущество вооруженных сил, развивать социалистическую промышленность, колхозный строй, крепить союз рабочих и колхозного крестьянства. Словом, подтверждал верность доктрине, но тут же отмечал: «завоевания» ценны не сами по себе, а только как предпосылка дальнейшего поступательного движения во внутренней и внешней политике.

Остановившись на первом, он почти дословно повторил то, что уже содержалось в обращении. Объявил главной целью нового руководства «неуклонно добиваться дальнейшего улучшения материального благосостояния рабочих, колхозников, интеллигенции, всех советских людей», «неослабно заботиться о благе народа, о максимальном удовлетворении его материальных и культурных потребностей». И тут же вернулся к уже использованному риторическому приему «завещало – сохраним», обратившись на этот раз к вопросам укрепления КПСС. Заявил: «сила и непобедимость нашей партии – в неразрывной связи с народными массами», основой которой является «неизменное служение партии интересам народа». Что же следует понимать под интересами народа, уже должно было быть понятным.

Во внешнеполитическом разделе Маленков также повторил соответствующие фразы обращения. О необходимости «укреплять вечную нерушимую братскую дружбу» с народами стран народной демократии, проводить политику «сохранения и упрочения мира», «международного сотрудничества и развития деловых связей со всеми странами». Но вместе с тем именно здесь Георгий Максимилианович внес существенное дополнение. Указал, что такая внешняя политика должна исходить и опираться на положение «о возможности длительного сосуществования и мирного соревнования двух различных систем – капиталистической и социалистической».

Сочтя, что одного упоминания столь важной мысли явно недостаточно, в конце речи Маленков снова вернулся к тому, что полагал решающим. Не просто повторил, а буквально воззвал к стране и миру, убеждая и уговаривая всех: «Наша главная задача состоит в том, чтобы… жить в мире со всеми странами». Только такая внешняя политика, растолковывал Маленков, является «самой правильной, необходимой и справедливой», «единственно правильной». А опираться она должна «на взаимное доверие», не ограничиваться лишь пропагандистскими заявлениями, но претворяться в конкретные решения, договоренности, стать «действенной», проверяться фактами, и только ими.

Принципиально иное видение будущего страны продемонстрировал Берия, придав в своей речи первенствующее значение решению внутренних проблем. Не отказываясь от широкого использования стереотипов пропаганды, придавал им особый смысл и значение. Так, не просто упомянул о дружбе народов СССР, а своеобразно, так же, как и в выступлении на XIX съезде КПСС, развил этот тезис. Преднамеренно сместил в нем акцент с общего – единства, на отличное, своеобразное – национальное, дважды подчеркнув его. «Наша внутренняя политика, – заявил Лаврентий Павлович, – основана на… прочном объединении всех национальных республик в системе единого великого многонационального государства».

Характеризуя же будущую политику в целом, он откровенно полемично наметил собственную систему приоритетов: она будет «направлена на дальнейшее укрепление экономического и военного могущества нашего государства, на дальнейшее развитие народного хозяйства и максимальное удовлетворение растущих материальных и культурных потребностей всего советского общества». И тут же бросил многозначительную фразу, смысл которой стал понятен лишь месяц спустя: «Советское правительство будет заботливо охранять их (граждан. – Ю. Ж.) права, записанные в сталинской Конституции».

Не отказался Берия от коррекции и внешнеполитического курса Маленкова, использовав прием умолчания. Повторил общее положение о необходимости сохранения и упрочения мира, развития деловых связей, но ни словом не обмолвился о мирном и длительном сосуществовании двух систем. А затем, решив, видимо, такое изложение основ внешней политики СССР недостаточным, призвал не просто «неустанно повышать и оттачивать бдительность партии и народа к проискам и козням врагов советского государства», но и «еще более усилить свою бдительность». И попутно разъяснил, что тому и призваны служить Вооруженные Силы, которые «оснащены всеми видами современного оружия».

Заканчивая выступление, Берия счел нужным вернуться к вопросу о единстве и сплоченности руководства. Высказал убеждение, что именно они станут «залогом успешного претворения в жизнь внутренней и внешней политики партии и государства». И тут же сделал еще один загадочный намек. Заверил «народы» страны «в том, что коммунистическая партия и правительство Советского Союза не пощадят своих сил и своих жизней для того, чтобы сохранить стальное единство руководства». Чьи же жизни министр внутренних дел имел в виду, оставалось только догадываться.

Схожие взгляды как в оценке существующей ситуации, так и в видении дальнейшего пути развития СССР, в определении задач, требующих незамедлительного решения, высказал и Молотов, выступавший последним.

Прежде всего он остановился на необходимости «заботиться об укреплении советских вооруженных сил… на случай вылазки агрессора», а также «проявлять должную бдительность и твердость в борьбе против всех и всяких козней врагов, агентов империалистических агрессивных государств». Только потом, уже изрядно запугав слушателей страшной картиной настоящего и будущего, отдав дань шпиономании, Молотов весьма бегло коснулся международного положения. Подтвердил, как министр иностранных дел, что СССР будет проводить политику мира, сотрудничества и деловых связей. Однако подобную политику следовало проводить не по отношению ко всем странам, а только «между народами», устанавливать же связи лишь с теми государствами, «которые сами также стремятся к этому».

Третьим вопросом, на котором Молотов счел нужным остановиться, явились «дружеские отношения между народами… многонационального» Советского Союза. И тут он не только полностью солидаризировался с Берия, но и позволил себе пойти дальше в толковании национального вопроса. Подчеркнул, что решение его уже вышло за рамки СССР, ибо «имеет особо важное значение, особенно в связи с образованием государств народной демократии и ростом национально-освободительного движения в колониальных и зависимых странах». Но как и Берия, столь неожиданную параллель, которую можно было трактовать двояко, Молотов, не развив, оборвал[783]783
  Там же, 10 марта.


[Закрыть]
.

Так 9 марта 1953 года тем, кто умел читать между строк, понимать закодированный, потаенный смысл, рождаемый при сопоставлениях, показали, наконец, в чем же именно заключается «разброд» среди руководства. Предложили не одну, а две правительственных программы, два диаметрально противоположных предполагаемых курса. Первый, изложенный Маленковым, строился на необходимости незамедлительно достичь разрядки в международных отношениях, использовав высвободившиеся благодаря тому силы и средства на подъем жизненного уровня населения. Второй, сформулированный в речах Берия и Молотова, исходил из иного. Из твердой, непоколебимой убежденности, что напряженность в обозримом будущем не только обязательно сохранится, но и перерастет рано или поздно в вооруженный конфликт между двумя лагерями, двумя системами. Потому-то приоритет следует сохранить за тяжелой индустрией, за оборонной промышленностью, расходуя на мирные цели только те средства, которые останутся. Если, разумеется, останутся.

Естественно, что столь отличные друг от друга позиции членов «триумвирата» не могли не отразиться на их взаимоотношениях, на поддержании даже видимости согласованных действий. Показали, что введение в триумвират Молотова оказалось противовесом слишком сильному влиянию не столько Берия, сколько Маленкова, так и не получившего явного преимущества. Неизбежно приблизили логическую развязку – решающее столкновение в борьбе за власть, пересмотр договоренности о разделе полномочий.

И действительно, всего четыре дня спустя произошло неминуемое.

Внешне казалось, ничто не предвещает каких-либо близких и серьезных перемен. События развивались в полном согласии с существовавшим соглашением, подкрепляли его.

Еще 8 марта из Пекина отозвали А. С. Панюшкина, которого должен был сменить В. В. Кузнецов, «уступивший» свою должность главы советских профсоюзов Швернику. 10 марта прошел пленум бюро московского обкома партии, «избравший», как от него и требовали, первым секретарем Н. А. Михайлова в связи с перемещением Хрущева. 11 марта президиум Совета Министров СССР официально ликвидировал свои три еще сохранявшиеся отраслевые бюро: по химии и электростанциям, по машиностроению и электропромышленности, по пищевой промышленности[784]784
  Постановления… за март 1953 г., с. 197.


[Закрыть]
. 12 марта пленум ВЦСПС избрал своим председателем Шверника. А на следующий день процесс оговоренных ранее кадровых перемещений прервался.

Опубликованное всеми газетами, не раз зачитанное по радио постановление совместного заседания предусматривало созыв сессии Верховного Совета СССР 14 марта. Однако собравшийся накануне на свое первое заседание президиум ЦК решил отсрочить ее на сутки, а в тот день в девять часов вечера, провести еще один внеочередной Пленум ЦК КПСС. Формально – для того, чтобы подготовить сессию, обсудить вопросы, выносимые на ее рассмотрение[785]785
  ЦХСД, ф. 2, оп. 1, д. 26, л. 1.


[Закрыть]
. Фактически же – чтобы значительно урезать полномочия Маленкова.

Большинство членов президиума ЦК, вне всякого сомнения – Берия, Молотов, Булганин, Каганович, Хрущев и Микоян, сумели добиться – сначала на своем узком заседании, а затем и на Пленуме, полного разделения двух подлинных ветвей власти: государственной и партийной. Больше не сосредотачивать их высшие посты в одних руках, у одного человека. В данном конкретном случае – у Маленкова. Решение гласило: «Удовлетворить просьбу тов. Г. М. Маленкова об освобождении его от обязанностей секретаря ЦК КПСС, имея в виду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета Министров СССР и секретаря ЦК КПСС. Председательствование на заседаниях президиума ЦК КПСС возложить на тов. Маленкова Г. М. Руководство Секретариатом ЦК КПСС и председательствование на заседаниях Секретариатом ЦК КПСС возложить на секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н. С.». Такая формулировка сама по себе сразу же изменила расстановку сил в партийном аппарате. Подняло «уровень» Никиты Сергеевича, который лишь благодаря этому становится первым, хотя только фактически, секретарем ЦК. Обретал реальную власть.

Ту же цель преследовал и вывод из всего несколько дней назад обновленного секретариата еще двоих. А. Б. Аристова, после 19 съезда «наблюдавшего» за работой парторганизаций союзных республик, крайкомов и обкомов РСФСР, направили председателем Хабаровского крайисполкома «ввиду особой важности укрепления руководства на Дальнем Востоке». Н. А. Михайлова, чтобы он «сосредоточился на работе в Московском областном комитете КПСС», освободили от обязанностей заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС и секретаря ЦК КПСС. Наконец, существенно повлияло на положение на политическом Олимпе и еще два решения. Н. Н. Шаталина перевели из кандидатов в члены ЦК КПСС, а А. И. Микояна – в состав ПСМ СССР[786]786
  Там же, д. 25, л. 2–3, 9.


[Закрыть]
. Видимо, как благодарность за поддержку.

И все же такие кадровые перестановки, нарушившие прежнее соглашение, не следовало рассматривать как поражение Маленкова. Скорее, нужно оценить как хотя и вынужденный для него, но все еще компромисс с появившейся в узком руководстве достаточно сильной группировкой, открыто и дружно выступившей против ею же выдвинутого и признанного лидера. Ведь Георгий Максимилианович не только потерял, но и приобрел, хотя полностью не сумел компенсировать утраченное. В секретариате, который теперь состоял всего из четырех человек Хрущева, Поспелова, Суслова и Шаталина, сохранил двух своих сторонников. Более того, использовав принцип разделения ветвей власти, добился от Пленума согласия на подготовку постановления о расширении прав министров СССР[787]787
  Там же, л. 8.


[Закрыть]
, что должно было максимально освободить и их, и, тем самым, его самого от слишком назойливой опеки со стороны Хрущева, отделов ЦК. Правда, в немалой степени помогли Маленкову в том его соперники – Берия, Молотов, Булганин, Микоян, были еще более заинтересованы в усилении собственных позиций, собственной самостоятельности.

Но каким бы значительным все это ни выглядело с точки зрения аппаратной игры, для Маленкова более важным, самым главным результатом Пленума, бесспорной победой явилось иное – отсрочка обсуждения государственного бюджета на текущий год. Точнее, одобрение необходимости коренной переработки имевшегося проекта, предусматривавшего непомерные расходы на оборону. Те самые расходы, которые, несмотря на завершение войны, не сокращались, а росли. Увеличились за шесть лет почти вдвое: с 15,8 % в 1947 году до 23,7 % в 1952 году[788]788
  Заседания Верховного Совета СССР. Третья сессия. М., 1947, с. 22; Заседания Верховного Совета СССР третьего созыва. Третья сессия. М., 1952, с. 25.


[Закрыть]
. И это – согласно открытым, официальным данным, заведомо заниженным. Не включавшим (военная тайна!) сведения о затратах на разработку и производство не только ядерного оружия, ракет, но даже и обычного вооружения. Выражавшим стоимость содержания самой огромной армии с двумя мощными ударными группировками в зонах предполагаемых боевых действий: в Германии и на Дальнем Востоке, неподалеку от границы с Кореей.

В 1953 году, как вспоминал тогдашний министр финансов Зверев, порождаемый даже сохранением на прежнем уровне расходов на оборону дефицит бюджета должен был составить не менее 50 миллиардов рублей, то есть его десятую часть[789]789
  Зверев Д. Г. Записки министра. М., 1973, с. 248–249.


[Закрыть]
. Маленкову, дабы сдержать свое обещание о приоритете мирной экономики, о повышении жизненного уровня, предстояло получить согласие узкого руководства на полный пересмотр уже сверстанного народнохозяйственного плана и его финансового эквивалента – бюджета. Заставить Берия, Булганина пойти на ущемление собственных интересов. И он сумел этого добиться. Потому-то оказался единственным докладчиком на блиц-сессии, продолжавшейся всего два часа. Выступил 15 марта с третьей по счету речью, в которой коротко подытожил результаты Пленума, о котором большинство депутатов узнало только неделю спустя, 21 марта, из газет.

Маленков попытался объяснить предложенную перестройку отнюдь не последними событиями, а давней, сугубо практической необходимостью. «Мероприятия по укрупнению ныне существующих министерств, – сказал он, – по объединению в одном министерстве руководства родственными отраслями народного хозяйства, культуры, управления назрели не сегодня. Они уже длительное время, при жизни товарища Сталина, вместе с ним вынашивались в нашей партии и правительстве. И теперь, в связи с тяжелой утратой, которую понесла наша страна, мы лишь ускорили проведение в жизнь назревших организационных мер…»

Вскользь коснулся он и вопроса «коллективного руководства», возникшего буквально накануне как результат очередного раунда борьбы за власть: «Сила нашего руководства, – объяснил Георгий Максимилианович, – состоит в его коллективности, сплоченности и монолитности. Мы считаем, что строжайшее соблюдение этого высшего принципа является залогом правильности руководства страной, важнейшим условием нашего дальнейшего движения вперед по пути строительства коммунизма в нашей стране». Такая формулировка, к тому же высказанная именно Маленковым, должна была означать одно. Он не просто принимает свершившееся – передел полномочий, ограничение собственных прав, но и предупреждает соперников, что не позволит кому-либо из них в будущем попытаться стать единоличным лидером. И далее нарочито подчеркнул свое, первое место – хоть и среди равных: «правительство во всей своей деятельности будет строго проводить выработанную партией политику во внутренних и внешних делах. Мы уже заявили об этой позиции советского правительства. Я имею в виду свое выступление, выступление товарища Берия Лаврентия Павловича, выступление товарища Молотова Вячеслава Михайловича на траурной церемонии 9 марта». Но скупо, в нескольких фразах, повторил только собственную программу[790]790
  Правда. 1953, 16 марта.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю