Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)

Последняя фраза, как ранее, так и позднее никогда больше не встречающаяся в подобного рода документах – более чем странная. Сложная и для расшифровки, и для понимания, и для объяснения.

Если ее внесли в текст с ведома и согласия Сталина, то тогда она несет следующий смысл. В силу неких определенных и веских, весьма серьезных причин, а ими могли быть либо загруженность какой-то иной, более важной работой, либо серьезное ослабление работоспособности после тяжелого заболевания, Сталин передоверил свои высокие властные полномочия. Позволил сам, и не кому-либо, а Булганину, Берии и Маленкову на неопределенное время вершить судьбы страны от своего имени.

Возможно, конечно, и иное прочтение документа. Если его последняя фраза, как, впрочем, и само решение в целом, появилась вопреки воле Сталина или было принято им лично вынужденно, под сильнейшим давлением на него, то она должна означать прямо противоположное. То, что в тот день первого секретаря ЦК ВКП(б), председателя Совета Министров СССР фактически, но отнюдь не юридически, отстранили от руководства. Но в любом случае, по доброй воле или нет, Сталину пришлось практически отойти от власти. Остаться главой государства лишь символически.

Пока все известные данные заставляют – вплоть до того времени, когда появится, наконец, возможность изучить личный фонд Сталина, все еще остающийся засекреченным в Архиве президента РФ, – склониться в пользу принятия второго варианта толкования последней фразы решения ПБ от 16 февраля 1951 года. Разумеется, подобное утверждение, входящее в абсолютное противоречие со всеми без исключения существующими концепциями, нуждается в веских доказательствах. Есть ли они?

Как первый аргумент прежде всего следует рассмотреть хорошо и давно известный, бесспорный факт. До сих пор никем не объясненное внезапное прекращение издания собрания сочинений Сталина за… два года до его смерти.

24 марта 1951 года Сталин завершил работу над очередным, тринадцатым (зловещее предзнаменование!) томом, включив в него дополнительно восемь статей. 11 апреля он просмотрел верстку книги и подписал ее в печать, а на следующий день подписал и предисловие. Спустя две недели книга поступила в продажу. И на том издание «основополагающих» трудов, осуществлявшееся по решению ПБ к 70-летию вождя, без каких-либо объяснений прекратилось.

О собрании сочинений Сталина забыли все. Хранили молчание и сотрудники Института марксизма-ленинизма, готовившие его, и руководители Агитпропа, отвечавшие за его выпуск. Перестали вспоминать о собрании сочинений Сталина узкое руководство, члены ПБ, даже сам автор. Вряд ли причиной прекращения работы над изданием послужили сложности составления очередного, четырнадцатого тома. Ведь в него должны были войти статьи и выступления, интервью Сталина за 1934–1940 годы, не раз публиковавшиеся и в прессе, и отдельными брошюрами, и в сборнике «Вопросы ленинизма».

Причину такого экстраординарного события можно объяснить иным. Стремлением узкого руководства выразить тем самым свое новое равнодушное отношение к тому, кто внешне еще почитался как живой бог. Но такое могло произойти лишь в одном случае – только тогда, когда Сталина отрешили бы от власти.

Еще один, на удивление аналогичный аргумент. Неожиданный, без каких-либо объяснений отказ от выпуска в свет практически тогда же сборника «Переписка председателя Совета народных комиссаров СССР И. В. Сталина с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем и президентом США Ф. Рузвельтом в годы Великой отечественной войны». Работу по подготовке этой книги сотрудники МИД’а под руководством Молотова проделали в крайне сжатые сроки. Начали 15 апреля 1950 года, а завершили 31 марта 1951 года. Однако именно тогда, когда пошла верстка (полностью редколлегия ее получила к 22 сентября 1951 года)[727]727
  Там же, ф. 56, oп. 1, д. 1091, л. 1-12, 106–108, 127–128; д. 1094, л. 1–3; д. 1101, л. 1–7, 19–20, 29-34


[Закрыть], неустановленное лицо или лица приняли решение, следы которого в архивах пока еще не обнаружены: сборник не издавать. Вышел он только шесть лет спустя, в 1957 году, после XX съезда КПСС и «секретного» доклада Хрущева.

Разумеется, решение о закрытии этого издания можно объяснить чисто конъюнктурными соображениями. Твердым намерением узкого руководства или самого Сталина в период обострения холодной войны, в разгар формально локального конфликта в Корее, который в любой момент мог перерасти в глобальную ядерную катастрофу, не вспоминать, не напоминать о былых союзнических отношениях с США и Великобританией, о боевом сотрудничестве трех великих держав. Так можно было бы объяснить происшедшее, но лишь в том случае, если бы данная акция оказалась единичной. Если бы одновременно не последовало прекращение издания и собрания сочинений Сталина.

Есть и иной, столь же нетрадиционный, необычный аргумент в пользу выдвинутой гипотезы. В 1949 году в Москве началось строительство высотных зданий, в том числе и нового для МГУ, на Ленинских горах. По проекту архитекторов Л. В. Руднева, С. Е. Чернышева, П. В. Абросимова, А. Ф. Хрякова, инженера В. Н. Насонова. Он же предусматривал, что центральный, самый высокий корпус нового МГУ будет увенчан огромной статуей Сталина. Этот вариант проекта многократно экспонировался, воспроизводился. Даже – как фотография – попал в третий том второго издания Большой советской энциклопедии. Как иллюстрация на вклейке перед страницей 221, к статье «Архитектура». В том, подписанный к печати 17 мая 1950 года. Но уже полтора года спустя, в девятом томе, подписанном к печати 3 декабря 1951 года, публикуется статья «Высотные здания». А к ней, опять же как иллюстрация на вклейке, помещена фотография строительства здания МГУ, с несвойственной энциклопедии точной фиксацией даты съемки – ноябрь 1951 года. Но теперь уже со шпилем вместо грандиозной статуи Сталина, которая призвана была господствовать над столицей.

Данные, говорящие в пользу второй версии, на том не исчерпываются. Более весомым аргументом следует признать свидетельства самих соратников Сталина, и не спустя несколько десятилетий, когда может подвести память, поддавшаяся воздействию общего мнения, а сразу же, по свежим следам. Их высказывания всего через четыре месяца после смерти Сталина.

Выступая в июле 1953 года на Пленуме ЦК КПСС, задним числом утвердившим отстранение Берии от всех занимавшихся им постов, предание его суду за «попытку государственного переворота», члены нового руководства однозначно подтверждали, сами не замечая того, отход Сталина от решения каких-либо вопросов в рассматриваемый период.

Хрущев: «В последнее время товарищ Сталин бумаг не читал, людей не принимал, потому что здоровье у него было слабое».

Каганович: «Товарищ Сталин последнее время не мог так активно работать и участвовать в работе Политбюро».

И Хрущев, и Каганович употребили неопределенное выражение «в последнее время», что в равной степени могло относиться и к последним неделям, и последним месяцам, и годам жизни Сталина. Но два других участника Пленума, не менее осведомленные люди, назвали более определенный, конкретный отрезок времени.

Ворошилов: «Сталин в результате напряженной работы за последние годы (выделено мной. – Ю. Ж.) стал прихварывать». Микоян, остановившись на отношении Сталина к деятельности СЭВа, военно-координационного комитета и секретариата Информбюро – тех органов, которые играли в ту пору важнейшую роль в определении и регулировании отношений СССР со странами восточного блока, указал точно: Сталин «в последние два года (выделено мной. – Ю. Ж.) перестал ими интересоваться»[728]728
  Известия ЦК КПСС. 1991, № 1, с. 149, 189; № 2, с. 175, 153.


[Закрыть].

Итак, четыре человека, не одно десятилетие входившие в узкое руководство и потому знавшие многие тайны Кремля, на закрытом заседании – не для печати и не для широкой информации, касаясь совершенно иной темы, проговорились. Скорее всего невольно. Прямо подтвердили, что Сталин действительно отошел от дел приблизительно за два года до смерти.

По сути, о том же рассказал в заявлении в президиум ЦК КПСС, но уже позже, 19 июля 1954 года, ничего не знавший о происходившем на июльском Пленуме личный секретарь Сталина А. Н. Поскребышев. «Хочу остановиться также, – писал Александр Николаевич, – и на вопросе обработки материалов, поступавших в адрес т. Сталина.

Порядок обработки материалов устанавливался т. Сталиным и заключался в следующем. Все материалы, поступавшие в адрес т. Сталина, за исключением весьма секретных материалов МГБ, просматривались лично мною и моим заместителем, затем докладывались т. Сталину устно или посылались ему по месту его нахождения. Просмотренные т. Сталиным материалы частично возвращались им с соответствующими резолюциями для исполнения или передавались им непосредственно тому или иному члену Политбюро, а остальные оставались у него (выделено мною. – Ю. Ж.). По мере накопления материалов он вызывал меня для разбора этих бумаг, при этом давал указания, какие материалы оставить у него, а остальные увозить в особый сектор ЦК. Возвращенные материалы поступали в архив, где на них составлялась опись. Часть бумаг, требующих решения, направлялась или докладывалась вновь т. Сталину или направлялась членам ПБ, секретарям ЦК, в зависимости от характера вопросов, на соответствующее рассмотрение. Весьма секретные материалы МГБ с надписью министров „только вскрыть лично“ направлялись т. Сталину без вскрытия их в особом секторе ЦК»[729]729
  ЦХСД, ф. 2, oп. 1, д. 65, л. 29.


[Закрыть].

Описывая специфику работы Сталина с документами, поступавшими на его рассмотрение, утверждение, Поскребышев опустил лишь одну деталь – не указал, когда же именно такой стиль возобладал. Однако на то довольно четко указывает и текст, и контекст. Указание – «министров» МГБ, что может относиться лишь к 1951–1952 годам. А еще и то, что двумя абзацами выше Александр Николаевич живописал отношения Власика с собой и Сталиным, в связи с финансовым скандалом, в котором Власика обвинили весной 1952 года.

В пользу второй версия имеются и более веские аргументы. Во-первых, письмо Сталина, отправленное им Маленкову 13 декабря 1950 года, то есть незадолго до принятия столь принципиального решения. «Я задержался, – писал Сталин, – с возвращением в связи с плохой погодой в Москве и опасением гриппа. С наступлением морозов незамедлю быть на месте»[730]730
  РЦХИДНИ, ф. 83, oп. 1, д. 9, л. 57.


[Закрыть]. Здесь обращает внимание то, что в наиболее критический момент для страны, тогда, когда решался вопрос – быть или не быть ядерной войне, главу государства заботило лишь одно – боязнь заболеть гриппом. Он ставил возвращение к исполнению обязанностей в зависимость от погоды. И все же такому яркому, чисто человеческому документу можно было бы и не придавать большого значения, если бы не то, что произошло 16 февраля следующего года.

Во-вторых, еще более показательным является «Журнал посетителей кремлевского кабинета Сталина», в котором Поскребышев скрупулезно фиксировал не только фамилии, но и время – часы и минуты – прихода и ухода к Иосифу Виссарионовичу. Это-то и позволяет обнаружить более чем показательное. Спад работоспособности у Сталина начался в феврале 1950 года и достиг нижнего предела, стабилизировавшись в мае 1951 года. Если в 1950 году, с учетом 18-недельного отпуска (болезни?) чисто рабочих дней – приемов посетителей в кремлевском кабинете – у него было 73, в следующем – всего 48, а в 1952, когда Иосиф Виссарионович вовсе не уходил в отпуск (не болел?) – 45. Для сравнения можно использовать аналогичные данные за предыдущий период. В 1947 году у Сталина таких рабочих дней было 136, в 1948 – 122, в 1949 – 113. И это при ставших обычными трехмесячных отпусках.

Столь же показательным является число таких рабочих дней у Сталина и по месяцам. В январе 1951 года их было 10, в феврале – 6, марте – 7, апреле – 8, мае – 5, июне – 3, июле – 5, августе – 4. После очередного, на этот раз полугодового отпуска (болезни?) с 10 августа 1951 года по 11 февраля 1952 года, Иосиф Виссарионович работал в своем кремлевском кабинете еще реже. В феврале – 3 дня, марте – 5, апреле – 4, мае – 2, июне – 5, июле – 5, августе – 3, сентябре – 4, октябре (в месяце, когда проходил XIX съезд партии) – 7, ноябре – 9, декабре – 4[731]731
  Исторический архив. 1997, с. 4—34.


[Закрыть].

Разумеется, здесь следует учитывать и то, что Сталин проводил заседания, встречи с членами узкого руководства, прием подчиненных и иностранных гостей не только в Кремле, но и на «ближней даче» – в «Волынском», на окраине Москвы. В «Зеленой роще», «Холодной речке», «Мюссере» – своих резиденциях на Черноморском побережье Кавказа, в районе Сочи – Гагра. И тем не менее, даже без обращения к его недоступной «истории болезни», можно легко сделать единственно возможный вывод. Иосиф Виссарионович если и вынужден был отрешиться от интенсивной, как прежде, повседневной работы из-за плохого самочувствия, то сделал это, неважно – добровольно или по принуждению, не в последние недели или месяцы жизни, а гораздо раньше.

Но чем бы ни было вызвано решение от 16 февраля 1951 года, с того дня власть в СССР обрела принципиально новую конструкцию. На вершине пирамиды, в неких заоблачных высях, пребывал дряхлеющий Сталин, сохранивший, несмотря ни на что, все свои официальные посты и должности. Реальные же рычаги управления, исключительное и монопольное право принимать окончательные решения по важнейшим для страны вопросам оказались у нового триумвирата. Того, что как и прежде сам Сталин, как ядро ГКО в годы войны, соединял две ветви подлинной власти: государственной исполнительной, представленной Булганиным и Берией, и партийной – в лице Маленкова. Вместе с тем соединил триумвират, но уже вынужденно, выразителей различных взглядов о путях дальнейшего развития СССР, о его внутренней и внешней политике.

Булганин, уже в силу только того, что являлся председателем бюро по военно-промышленным и военным вопросам, а Берия как направляющий всю работу в области ядерного оружия и ракетостроения выражали интересы «ястребов». Той части властной элиты, широкого руководства, которые полагали: страна должна прежде всего развивать тяжелую промышленность как основную базу оборонной. Следует сохранять жесткий курс во внешней политике. Не отступать перед натиском Запада, не уступать ему ни в чем, говорить с ним с позиции силы, и для того подкреплять советскую позицию, требования дипломатов мощными вооруженными силами.

Маленков, судя по многим косвенным данным, сохранял приверженность более мягкому курсу, отражая взгляды той группы в широком руководстве, которую условно можно называть «голубями». Они же считали, что обладания Советским Союзом собственным ядерным оружием вполне достаточно для паритета с США. Позволяет, отказавшись от конфронтации, говорить с Западом на равных и потому следует прекратить холодную войну, перейти к разрядке. Одновременно отказаться от гонки вооружений, теперь уже ставшей бессмысленной, ничего не дающей, и отказаться от приоритета развития тяжелой промышленности. Сосредоточить теперь усилия на подъеме сельского хозяйства, чье кризисное состояние усиливалось с каждым месяцем, заняться должным образом легкой промышленностью, чтобы постепенно поднимать жизненный уровень населения.

На реальный баланс сил в триумвирате, который и должен был предопределить победу одного из двух возможных курсов, воздействовало то, что Булганин, скорее всего, не играл самостоятельной, существенной роли. Транслировал взгляды Сталина и вместе с тем поддерживал Берию, усиливая, собственно, именно его позицию. Кроме того, на соотношение сил должен был воздействовать, хотя и опосредованно, третий уровень власти, на котором после 16 февраля оказались члены прекратившей существование «семерки» и сохранявшегося уже чисто формально, лишившись прежней значимости после появления триумвирата. БП СМ СССР: Молотов, Микоян, Косыгин, Каганович. Всем им, ради сохранения своих еще имевшихся властных полномочий, непременно следовало ориентироваться либо на Булганина и Берию, либо на Маленкова. Но до поры до времени, дабы не лишиться всего, вести себя предельно осмотрительно. Не высказываться определенно. Во всяком случае, до тех пор, пока не обозначится явный победитель, чтобы лишь в самую последнюю, решающую минуту и примкнуть к нему.

В результате перемен гораздо большее, нежели в последние годы, значение приобрел четвертый уровень власти, включавший зампредов СМ СССР, секретарей ЦК, членов и кандидатов в члены ПБ – аутсайдеров. Малышев, Первухин, Сабуров, Тевосян, игравшие ключевые роли в экономике; Пономаренко, Суслов, Хрущев – контролировавшие партаппарат; Ворошилов и Шверник – просто как обладающие голосами, могущие стать решающих на заседаниях. Наконец, весьма возросла роль и следующего эшелона широкого руководства. Членов ОБ: В. М. Андрианова – первого секретаря Ленинградского обкома, В. В. Кузнецова – председателя ВЦСПС, Л. 3. Мехлиса – министра госконтроля, Н. А. Михайлова – первого секретаря ЦК ВЛКСМ, Н. С. Патоличева – первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии, Б. Н. Черноусова – председателя СМ РСФСР. А так же министра госбезопасности В. С. Абакумова и фактического главы (из-за постоянной тяжелой болезни официального председателя А. А. Андреева) КПК М. Ф. Шкирятова.

Борьба за привлечение их как союзников, за усиление или ослабление их реального положения, воздействия на ход событий началась задолго до 16 февраля.

Еще 27 октября 1950 года непоколебимого сторонника Сталина, Мехлиса, освободили от должности министра госконтроля – «ввиду того, что по состоянию здоровья» ему «трудно исполнять обязанности». Назначили вместо него В. Н. Меркулова, бывшего министра госбезопасности, давнего, еще по Грузии, сотрудника и соратника Берии[732]732
  РЦХИДНИ, ф. 17, oп. 3, д. 2218, л. 70.


[Закрыть].

Спустя два месяца, 31 декабря, реорганизовали руководство МГБ, окружив Абакумова, подчинявшегося только Сталину, людьми Берии и Маленкова. Постановление, принятое в тот день ПБ, гласило:

«Учитывая, что объем работы министерства государственной безопасности СССР значительно увеличился в связи с передачей из МВД пограничных и внутренних войск, милиции, созданием новых оперативных управлений, а также для того, чтобы коллегиально рассматривать наиболее важные вопросы чекистской работы (выделено мною. – Ю. Ж.) Политбюро ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Увеличить количество заместителей министра государственной безопасности СССР до 7 человек.

2. Утвердить заместителями министра государственной безопасности СССР: тов. Питовранова Е. П., освободив его от должности начальника 2 главного управления МГБ СССР; тов. Аполлонова А. Н., освободив его от должности председателя Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР; тов. Королева Н. А., освободив его от должности начальника 3 главного управления МГБ СССР.

3. Утвердить т. Макарова В. Е. заместителем министра государственной безопасности СССР по кадрам, возложив на т. Макарова также обязанности по наблюдению за работой партийных организаций органов МГБ. Освободить тов. Свинелупова М. Г. от обязанностей заместителя министра государственной безопасности СССР по кадрам с использованием его на ответственной работе в системе органов МГБ».

Тем же постановлением утвердили и новых начальников главных управлений МГБ: 2-го – Ф. Г. Шубникова, 3-го – Я. А. Едунова, 4-го – П. С. Мещанинова, по охране на железнодорожном и водном транспорте – С. А. Гоглидзе, начальником инспекции при министре – П. П. Кондакова[733]733
  Там же, д. 2219, л. 86.


[Закрыть].

Практически одновременно, 30 декабря, реконструировали Агитпроп. Разделили его, серьезно ослабив Суслова, на четыре самостоятельных отдела: пропаганды и агитации с заведующим М. А. Сусловым, науки и высших учебных заведений – с Ю. А. Ждановым, художественной литературы и искусства – с В. С. Кружковым, школ – с П. В. Зиминым. В тот же день Г. П. Громова назначили заведующим административным отделом – на должность, освободившуюся после перевода В. Е. Макарова замминистром в МГБ, а заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов, вместо Громова – С. Д. Игнатьева, бывшего до того уполномоченным ЦК по Узбекской ССР. Вскоре, 20 января 1951 года, весьма значительно усилили роль Хрущева. Поручили ему, помимо руководства МК и МГК, еще и «наблюдение за работой ЦК КП(б) Украины». Перетряска партаппарата завершилась еще одним ударом по Суслову. 8 марта ПБ приняло решение о прекращении издания органа Агитпропа, газеты «Культура и жизнь», и журнала «Партийное просвещение», также являвшегося фактическим рупором этого отдела[734]734
  Там же, л. 84; д. 2221, л. 14, 90.


[Закрыть].

Сочтя такую подготовительную операцию завершенной, узкое руководство решительно реорганизовало структуру СМ СССР, существовавшую почти четыре года. 15 марта ликвидировало пять из девяти отраслевых бюро – топливной промышленности, сельского хозяйства и заготовок, транспорта и связи, металлургии и геологии, культуры. Упразднило их, чтобы замаскировать освобождение Берии, Маленкова и Молотова от дополнительных, ненужных теперь им, излишних и крайне обременительных обязанностей. Фактически передало Малышеву, Первухину, Сабурову и Тевосяну львиную долю нагрузки работы в правительстве. Постановление как бы между прочим определило: «вопросы министерств и ведомств, входивших ранее в вышеуказанные бюро, должны рассматриваться непосредственно в бюро и президиуме Совета Министров СССР». Заодно, и очень элегантно, был «задвинут» Ворошилов. Ему вверили надзор только за тремя добровольными обществами содействия: Советской Армии – Досарм, Военно-Морскому Флоту – Досфлот и авиации – Досав (в скором будущем их сольют в одну организацию – ДОСААФ).

Реорганизация структуры СМ СССР на Маленкове практически не отразилась. Все его полномочия по контролю за аграрным сектором давно уже находились у секретаря ЦК ВКП(б) Пономаренко. 27 октября 1950 года его по совместительству назначили министром заготовок СССР. Но обязанности другого члена триумвирата были особо оговорены. «Тов. Берия обязать половину своего рабочего времени отдавать делу № 1, № 2 и № 3» – то есть руководству первым и вторым главными управлениями при СМ СССР, занимавшимися ядерной программой, а также той частью Спецкомитета, которая вела разработку и создание ракетного оружия[735]735
  Там же, д. 2223, л. 2; д. 2218, л. 70.


[Закрыть].

Только затем произошло то, что в Советском Союзе обычно свидетельствовало о скорой и радикальной перемене политического курса. 23 июня Суслова освободили от обязанностей главного редактора «Правды», назначили на вакантное место Л. Ф. Ильичева[736]736
  Там же, д. 2224, л. 66.


[Закрыть].