355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Жуков » Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
» Текст книги (страница 2)
Тайны Кремля Сталин, Молотов, Берия, Маленков
  • Текст добавлен: 9 мая 2017, 08:30

Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
"


Автор книги: Юрий Жуков


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 50 страниц)

Практически одновременно кремлевское руководство приступило и к реформированию политической системы Советского Союза. Однако здесь следует отметить заслуживающее самого пристального внимания обстоятельство. Внешний, международного характера, фактор не явился в данном случае решающим, а стал всего лишь своеобразным катализатором, только ускорившим и без того естественный ход событий, зашедшие весьма далеко глубинные процессы.

В середине 30-х годов СССР вступил в принципиально новый этап своего существования. Благодаря выполнению, хотя и далеко не полностью, первого пятилетнего плана, превратился из страны отсталой, аграрной в развивающуюся, аграрно-индустриальную. Однако именно в тот момент основная движущая сила, обеспечившая мощный рывок, позволившая сделать его без необходимых затрат или инвестиций – дух революционной романтики, искренняя и чистая вера в возможность «построить» социализм, да к тому же всего за четыре-пять лет, сразу вслед за тем приступить к «возведению светлого здания коммунизма», – исчерпала себя. Порыв энтузиазма просто не мог длиться дольше. Иссяк.

На смену эйфории постепенно стало приходить трезвое осознание не столь уж обнадеживающей реальности. Понимание того, что светлое будущее не только не наступило, но все еще весьма далеко. А впереди долгие, столь же трудные годы тяжкого, упорного, да к тому же и обыденного, рутинного труда. Труда, который действительно преобразует со временем Советский Союз. Позволит, но очень не скоро, стать ему мощной современной индустриальной державой, ничуть не уступающей ни в экономическом развитии, ни по уровню жизни населения ведущим промышленным странам мира. Таким, как США, Германия, Великобритания. Надежды, как слишком часто бывает, развеялись, оставив мечты несбыточными и породив неизбежное разочарование. Столь же сильное, а возможно и большее, нежели у части коммунистов при переходе к НЭПу. Только на этот раз оно охватило не только коммунистов, а значительно большую часть населения. Всех тех, кто поверил вождям, пропаганде, настойчиво убеждавших: нужно совсем немного потерпеть. Обещавших: как только завершится первая пятилетка, жизнь сразу станет лучше.

Трудящиеся по праву могли гордиться своими достижениями, делом рук своих – металлургическими и химическими комбинатами, станкостроительными, автомобильными, тракторными заводами, современными текстильными фабриками, многим иным. Очень хорошо понимали важность сделанного, но не могли удовлетвориться только этим. Ведь по-прежнему царил жесточайший жилищный кризис. Не хватало всего того, в чем повседневно нуждались люди, самого необходимого, элементарного – еды и одежды, мебели и школьных тетрадей. Возникший дефицит власть пыталась как-то регулировать. Нивелировала его сохранившейся карточной системой, стремилась тем хоть отчасти снять остроту проблемы. Но должна была объяснить, ответить на животрепещущие вопросы. Почему официально, на партийном съезде, объявлено о выполнении пятилетнего плана, а обещанный социализм в его зримых и ощутимых формах так и не наступил? Почему оказались столь ошибочными прогнозы и расчеты тех, кто готовил пятилетний план, растолковывал его непременные результаты? Понесет ли кто-либо ответственность за случившееся?

Единственным, хотя и весьма своеобразным ответом на незаданные, но висевшие в воздухе вопросы стала «большая чистка». Массовые репрессии, обрушившиеся, главным образом, на коммунистическую партию, точнее – на парт-функционеров вне зависимости от занимаемых постов. На тех, кто в глазах народа и должен был понести наказание за провал политики ВКП(б), правительства, за те трудности, которые претерпели и продолжали испытывать рабочие, крестьяне, интеллигенция. Но, разумеется, «охота за ведьмами» – попытка сублимировать справедливое недовольство трудящихся – долго продолжаться не могла. Должна была иметь свои пределы хотя бы ради простого самовыживания страны. Нужна была лишь на то время, пока не будет найден действительно наилучший, единственно разумный выход из создавшегося положения. Тот выход, который в равной степени устроит и население страны, и целостную систему управления, сложившуюся еще на заре советской власти, при переходе к НЭПу, но особенно – стремительно расширившийся, ставший монопольным государственный сектор экономики.

Накануне осуществления первого пятилетнего плана и даже поначалу при его выполнении, для управления и старыми предприятиями, и модернизируемыми, и гигантскими стройками достаточно было иметь всего один центральный орган – ВСНХ. А помимо него еще наркомат путей сообщения (НКПС). Однако к середине пятилетки, по мере роста числа вступавших в строй предприятий, существовавшая система стала испытывать острую нужду в реорганизации.

Так, коллективизация привела еще в декабре 1929 года к образованию самостоятельной отрасли государственной экономики – сельскохозяйственной, и созданию соответствующего органа управления – наркомата земледелия. Практически одновременно возраставшая потребность в усовершенствовании координации народного хозяйства, его долгосрочного планирования привела к исключению из Совнаркома (СНК) СССР занимавшегося этим Центрального статистического управления (ЦСУ), к замене его Госпланом, образованным еще в 1923 году, но прежде игравшим весьма незначительную роль. Тогда же, в январе 1930 года, из НКПС выделили отдельный наркомат водного транспорта. Наконец, в январе 1932 года пришла очередь и ВСНХ. Его разделили на три самостоятельных наркомата – тяжелой, легкой и лесной промышленности. А десять месяцев спустя та же участь постигла и наркомзем, от которого отделили еще один исполнительный орган – наркомат зерновых и животноводческих совхозов.

Претерпела серьезные изменения и система управления торговлей, до первой пятилетки в подавляющей части частная. В ноябре 1930 года наркомат внешней и внутренней торговли подвергся первой серьезной реорганизации – его разделили на два. Один, внешней торговли, продолжал заниматься тем, что являлось основной, преимущественной задачей старого, единого наркомата. Второй, получивший весьма красноречивое, подчеркнуто откровенное название – снабжения, был призван осуществлять распределение с помощью карточной системы весьма немногих, ставших дефицитными, продуктов питания, предметов широкого потребления, которыми пока еще располагало государство.

Наркомснаб и своим появлением, и существованием более чем наглядно демонстрировал вступление страны в весьма опасное кризисное состояние, которое удалось несколько преодолеть лишь после окончания первой пятилетки. Потому-то, в конце июля 1934 года, наркомснаб трансформировали. Создали на его основе два совершенно новых по функциям: внутренней торговли (возрождение которой, но только отчасти, подтвердила отмена карточек на хлеб, муку и крупы 7 декабря 1934 года) и пищевой промышленности, еще один чисто производственный, экономический наркомат.

Результатом таких структурных реформ оказалось полное изменение состава правительства СССР и, соответственно, решаемых им задач. На протяжении десяти лет в СНК Союза входили руководители семи ведомств, обычных и традиционных для всех стран с любым политическим строем: иностранных дел, обороны (по военным и морским делам), связи (почт и телеграфа), транспорта (НКПС), финансов, внешней и внутренней торговли, экономики (ВСНХ), а также всего трех, присущих исключительно Советской власти – труда, рабоче-крестьянской инспекции (РКИ), ЦСУ. Но за относительно короткий исторический срок, всего за пять лет, СНК СССР оказался совершенно иным.

К началу 1935 года его составляли уже не десять, а восемнадцать наркомов и руководителей их ранга. Мало того, основные перемены не коснулись традиционных ведомств, а затронули, вернее привели к ликвидации тех, которые являлись присущими только Советскому Союзу. Наркомат труда был ликвидирован, а его функции переданы ВЦСПС, что на практике означало введение его председателя в СНК. РКИ формально преобразовали в феврале 1934 года в Комиссию советского контроля (КСК) при Совнаркоме, однако полномочия прежней инспекции разделили далеко не равным образом между КСК и учрежденной в июне 1933 года Прокуратурой СССР.

Но более важным, даже решающим, оказалось иное. Создание одиннадцати (включая ВЦСПС и оба наркомата транспорта) ведомств чисто экономического характера. Благодаря своему числу и значимости они стали настойчиво и не без оснований претендовать на определение политики страны. Пока еще – только внутренней, стремясь отождествить интересы СССР и свои, ведомственные, подчинив первые вторым, своих отраслей.

Параллельно и столь же неуклонно шел и иной процесс – создание органов местной власти, появление местного самоуправления, хотя пока еще в зачаточной форме. В феврале 1928 года были восстановлены городские Советы «как высший орган власти на территории города и рабочего поселка». Два года спустя создали и их аналог – сельские Советы. В октябре 1930 года, в связи с проведением административно-территориальной реформы и ликвидации округов, в свое время заменивших уезды, начали образование районных Советов. Они-то вместе с краевыми Советами, их исполнительными органами – исполкомами и образовали основу четкой системы самоуправления.

Преобразование местных органов власти не ограничивалось только их формированием, а сопровождалось подведением фундамента под их будущую самостоятельность. Первыми действиями в таком направлении оказались постановления ЦИК СССР от 9 января 1929 года и 15 декабря 1930 года. В соответствии с первым из них, «Основными положениями об имущественных правах местных Советов», предусматривалась передача последним, закрепление за ними в законодательном порядке части имущества общесоюзного и республиканского значения – земель, предприятий, разрешалось извлечение дохода на основе владения «как в бюджетном порядке, так и на началах коммерческого (хозяйственного) расчета»[4]4
  Собрание законов СССР (далее – СЗ). 1929, № 3, ст. 26.


[Закрыть]
. Несколько позже данное, весьма общее положение было развито и конкретизировано, зафиксировав уже следующее: получение поступлений по единому сельхозналогу, отчислений от других налогов, от предприятий, учреждений и организаций общесоюзного, республиканского и областного подчинения; возможность расходовать получаемые средства на содержание своего исполнительного аппарата, милиции, социально-культурных и хозяйственных учреждений, на строительство школ и больниц[5]5
  Там же, 1930, № 52, ст. 545.


[Закрыть]
.

Второе постановление, «О ликвидации народных комиссариатов внутренних дел союзных и автономных республик», в еще большей степени расширило и полномочия, и права местных Советов, вернув им забытую с окончанием гражданской войны самостоятельность. Выразилось это в том, что в подчинение прежде всего краевых и областных Советов, и в меньшей – районных и городских, передали коммунальное хозяйство, милицию, ведение записей актов гражданского состояния, а вместе с тем и прямой контроль за деятельностью местной промышленности[6]6
  Там же, № 60, ст. 640.


[Закрыть]
.

Наконец, еще одним постановлением, на этот раз совместным, СНК и ЦИК СССР от 15 марта 1934 года, «Об организационных мероприятиях в области советского и хозяйственного строительства», наметили перспективы в том же направлении. Новый государственный акт потребовал дальнейшего разграничения полномочий центра и местных властей. Обязал союзные наркоматы тяжелой, легкой и лесной промышленности оставить за собою «руководство только предприятиями действительно союзного значения» и передать «в ведение местных органов часть предприятий, подчиненных союзным и республиканским органам». И для того «в двухмесячный срок разработать и внести на рассмотрение Совета народных комиссаров Союза ССР списки предприятий, которые должны находиться в ведении народных комиссариатов Союза ССР, и списки предприятий, передаваемых из ведения народных комиссариатов Союза ССР в непосредственное ведение республиканских, краевых и областных органов»[7]7
  Известия. 1934. 16 марта.


[Закрыть]
.

Все это достаточно убедительно свидетельствовало о весьма серьезном, многозначительном. О том, что из года в год возраставшая по объему государственная доля народного хозяйства достигла своего возможного, допустимого максимума. О том, что теперь даже промышленность, ставшая необычайно многообразной и вместе с тем узкоспецифической, больше не могла управляться лишь общесоюзными структурами, которым приходилось отказываться от части своих полномочий. И о том, что вся существовавшая конструкция власти – «вертикальная», жесткая, и притом всеобъемлющая, была не в состоянии руководить в целом, контролировать все без исключения сферы жизни. Требовала передачи хотя бы незначительной части своих прав регионам. Вынуждала разделить эти права между исполнительными органами центра и регионов «по горизонтали». Все это означало собственно демократизацию, вернее – неизбежно вело к ней.

По мере нарастания такой тенденции становилось очевидным, что принимавшиеся ранее акты практически оказывались паллиативом. Лишь усложняли членившиеся, разраставшиеся органы исполнительной власти, делая ее все менее эффективной. Вынуждали к радикальной, всеохватывающей реформе, призванной изменить политическую систему страны.

В первых числах февраля 1935 года, именно тогда, когда подготовка договоров с Францией и Чехословакией вступила в заключительную фазу, основные принципы намечаемой перестройки и несколько расплывчатые сроки ее были сформулированы в речи Молотова на очередном Пленуме ЦК ВКП(б). И буквально сразу же, 6 февраля, оказались облеченными в законодательную форму – стали постановлением VII съезда Советов СССР.

Суть их сводилась к коренным преобразованиям по двум направлениям. Во-первых, в решительном отказе от изжившей себя «диктатуры пролетариата», переходе к народовластию, для начала чисто декоративному. Выражалась в «демократизации избирательной системы в смысле замены не вполне равных выборов равными, многоступенчатых – прямыми, открытых – закрытыми». Но чтобы новая процедура голосования не была воспринята как полный отказ от завоеваний революции, от социалистических идеалов, постановление предусматривало, во-вторых, направление – «уточнение социально-экономической основы конституции».

Явно подразумевая невозможность свести реформирование лишь к очередным поправкам по отдельным статьям основного закона, постановление потребовало «избрать конституционную комиссию, которой поручить выработать исправленный текст конституции». Время же, отводимое на такую работу, фиксировалось хотя и не конкретно, но все же достаточно определенно: «Ближайшие очередные выборы органов Советской власти в Союзе ССР провести на основе новой избирательной системы»[8]8
  Там же. 1935. 7 февраля.


[Закрыть]
. Тем самым отрезались пути к затяжке решения, к отступлению от намеченной цели.

И дабы ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения ни в неизбежности, ни в направленности грядущих серьезных перемен, задолго до подготовки текста новой конституции и ее утверждения, были отменены некоторые принципиальные классовые ограничения, введенные еще в период революции. 29 декабря 1935 года – для поступающих в высшие учебные заведения, техникумы и связанные с социальным происхождением абитуриентов, а 20 апреля 1936 года, по классовому положению, для казаков «в отношении их службы в Рабоче-Крестьянской Красной Армии»[9]9
  Там же. 1935. 30 декабря; 1936. 21 апреля.


[Закрыть]
.

Объявляя о демократизации, подтверждая ее, Кремль апеллировал прежде всего не к населению Советского Союза, а к западным демократиям. Как бы давал им знать, что страна начинает меняться, что ее следует отныне воспринимать достойным и равноправным партнером. Ей теперь можно и должно доверять во всем, в том числе и в таком крайне серьезном для мирового сообщества вопросе, как создание системы коллективной безопасности в Европе. В возможности рассматривать СССР как союзника в борьбе с тоталитарными государствами – Германией и Италией.

Для советских же людей перестройка пока не сулила ничего существенного. Не вела к снижению инфляции, исчезновению дефицита продовольствия и товаров широкого потребления. Не означала обеспечения прав личности, о чем, впрочем, никто тогда еще и не помышлял. Более того, весьма симптоматично, совпала с нарастающей цепной реакцией следовавших один за другим громких, показательных политических процессов, втягивавших в свою пучину все большее и большее число невинных жертв. Изменения проявились в казалось бы явно малозначимом, третьестепенном – во вдруг начатой борьбе с левыми течениями в литературе и искусстве, решительном искоренении их.

Серия редакционных статей, появившихся в начале 1936 года в «Правде», в невиданной до того резкой форме осуждала, громила проявления «формализма» в балете, музыке, живописи, архитектуре[10]10
  Правда. 1936. 28 января – Сумбур вместо музыки; 6 февраля – Балетная фальшь; 13 февраля – Грубая схема вместо исторической правды; 1 марта – О художниках-пачкунах; 9 марта – Внешний блеск и фальшивое содержание.


[Закрыть]
. Не столько продолжила, сколько завершила тот процесс, который был начат еще в 1932 году роспуском ставших одиозными крайне левых объединений писателей, художников, архитекторов, композиторов. Таких, как Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), Ассоциация художников революционной России (АХРР), Всесоюзное объединение пролетарских архитекторов (ВОПРА), Российская ассоциация пролетарских музыкантов (РАПМ), а вместе с ними и всех иных без исключения. Созданием в том же 1932 году «сверху» единых союзов заново, на принципиально новых началах и объединивших творческую интеллигенцию страны: советских писателей, художников, архитекторов, композиторов. Союзов, не только по форме, но и по сути слишком схожих с народными фронтами Франции и Испании, возникшими спустя лишь три года.

Подобная мера, вне сомнения, должна была, как и новая конституция, о которой пока не шла и речь, отразить переход Советского Союза на новый этап развития. Создать базу для последующей консолидации населения взамен прежнего, столь же навязываемого и поощряемого размежевания на основе «классовых» позиций, а заодно еще и искоренить даже в названиях общественных организаций слова, понятия, остававшиеся для некоторых (или многих?) ностальгическими – «пролетарский», «революционный». Ну а директивные установки – статьи «Правды» начала 1936 года лишь довершали идеологическую перестройку. Принуждали творцов отказываться даже от чисто внешних черт «левизны», называемой теперь «формализмом», ибо невольно та могла ассоциироваться со все тем же «духом Октября», духом разрушения.

Чтобы как можно быстрее добиться желаемого, Кремль пошел на создание уже 17 января 1936 года своеобразного надзирающего органа – Комитета по делам искусств при СНК СССР. Органа исполнительной власти, обязанного повседневно и ежечасно «руководить», а вернее контролировать деятельность «театров и других зрелищных предприятий, кино-организаций, музыкальных, художественно-живописных, скульптурных и других учреждений», а также «учебных заведений, подготавливающих кадры работников театра, кино, музыки и изобразительных искусств»[11]11
  Известия. 1936. 18 января.


[Закрыть]
.

Наконец, еще одно решение советского руководства, правда принятое несколько ранее, в мае 1934 года, и увидевшее свет в виде совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) – «О преподавании гражданской истории в школах СССР», также призвано было утвердить в сознании масс то, что революционный этап, этап ломки всего, остался далеко позади. Что страна, в силу ее объективного развития, возвратилась к нормальному, присущему любому государству, состоянию, бытию; сомкнулась с тем, что вполне закономерно (для преодоления значительного отставания в экономике, в политической системе) прервалось в 1917 году. Потому-то очередной идеологический документ подчеркнул; «Вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей, учащимся преподносятся абстрактные определения общественно-экономических формаций». И потребовал к июлю 1935 года создать новые учебники по всеобщей и отечественной истории[12]12
  Правда. 1934. 16 мая.


[Закрыть]
.

Именно так, сразу по многим направлениям, и готовилось принятие обществом в целом стремительно приближавшихся перемен. А к ним страна вплотную подступила очень скоро.

11 июля 1936 года президиум ЦИК СССР, «заслушав доклад председателя конституционной комиссии товарища Сталина», одобрил представленный на рассмотрение текст и постановил опубликовать проект для всеобщего обсуждения, а 25 ноября созвать Всесоюзный съезд Советов для его официального утверждения[13]13
  Там же. 1936. 12 июля.


[Закрыть]
.

Точно в предусмотренный день съезд открылся. Был начат докладом Сталина, сделавшего все возможное дабы создать и у слышавших его, и прочитавших выступление потом, весьма своеобразное представление и о самой конституции, и о той политической системе, которой предстояло утвердиться в стране.

Прежде всего, Сталин попытался воссоздать на словах, только в своем докладе, четкую идеологическую бескомпромиссную направленность, содержавшуюся в первом разделе Конституции 1924 года – в «Декларации об образовании Союза Советских Социалистических Республик», полностью выпавшую из новой. Весьма умело, профессионально перевел принципиальную сущность строя СССР из безусловного основания для вооруженного противостояния остальному, капиталистическому миру в плоскость всего лишь «соревнования двух систем». Стремясь как можно надежнее сокрыть сущность новации, которую при желании легко можно было трактовать как отступничество, как правый ревизионизм, оппортунизм[14]14
  Троцкий Л. Д. Преданная революция. М., 1991.


[Закрыть]
, настойчиво строил доклад вокруг понятия «социализм».

Сталин заявил, что самым главным результатом двенадцатилетнего развития страны, основным достижением стали: создание современной «социалистической» промышленности с сильно развитой тяжелой индустрией; создание «самого крупного в мире» сельскохозяйственного производства «в виде всеобъемлющей системы колхозов и совхозов»; ликвидация эксплуататорских классов; победа «ленинской» национальной политики. И на основании лишь этого сделал алогичный, теоретически необоснованный вывод: в СССР «осуществлена в основном первая стадия коммунизма, социализм».

Между тем сам текст Конституции весьма разительно отличался от такого рода риторических построений. Понятие «социализм» в нем не было употреблено ни разу. Вместо него пять раз использовалось определение «социалистический» – применительно к строю (ст. 126), государству (ст. 1), системе народного хозяйства и собственности (ст. 4, 5, 118) и единожды – понятие «принципы социализма» (ст. 12).

Столь же произвольно обошелся Сталин и с другими основополагающими для марксизма-ленинизма понятиями – «диктатура пролетариата», «руководящая роль ВКП(б)»: ничтоже сумняшеся утверждал, что новая Конституция «оставляет в силе режим диктатуры рабочего класса, равно как сохраняет без изменения нынешнее руководящее положение Коммунистической партии СССР». Но о каком сохранении можно было вести речь, если Конституция 1924 года только упоминала о диктатуре пролетариата, ничего не говорила о месте и роли партии в политической системе. Все это отсутствовало и в проекте новой Конституции. Диктатура, но не рабочего класса, а пролетариата, фигурировала в ст. 2 как один из факторов, способствовавших возникновению и укреплению «Советов депутатов трудящихся», составляющих основу политической системы страны. Более того, предлагавшийся именно Сталиным текст гласил: «Вся власть в СССР принадлежит трудящимся города и деревни в лице Советов депутатов трудящихся». Что же касается ВКП(б), то она упоминалась лишь в ст. 126, фиксировавшей право граждан на объединения, но с несколько иной ролью – «передового отряда трудящихся в борьбе за укрепление и развитие социалистического строя», как «руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». Всего лишь организаций, но не системы власти, ее исполнительных и законодательных органов.

Слишком хорошо понимая, что проблема руководящей роли партии, не внесенная в Конституцию, не зафиксированная ею, слишком важна, Сталин вынужден был обратиться к ней еще раз. Использовал при этом вопрос, связанный с классами, все еще, по его же словам, сохранявшимися в стране, хотя и претерпевшими серьезные изменения. Они якобы стали «новыми» классами рабочих и крестьян, «интересы которых не только не враждебны, а наоборот – дружественны». И именно такое обстоятельство, мол, и ведет к тому, что «в СССР может существовать лишь одна партия – партия коммунистов…». Но практически сразу же дал и еще одно, более близкое к истине, объяснение безальтернативности однопартийной системе. На этот раз уйдя от надуманных абстракций, пояснил: в советском обществе пока могут проявить себя как оппозиционная политическая сила лишь те, кто выражает, защищает заведомо контрреволюционные идеи. Идеи реставрации опорочившего, дискредитировавшего себя в глазах всего населения старого режима.

Представляя проект Конституции, Сталин, если бы даже и захотел, не смог бы обойти, не сказать ни слова и о столь важной ее особенности, как нарочитое сохранение федерализма, подчеркнутого правом союзных республик на выход из СССР. Упорно доказывал, убеждал всех в необходимости именно такой системы государственного устройства. Заявил, полагая, что приводит самый веский довод: «изменился в корне облик народов СССР, исчезло в них чувство взаимного недоверия, развилось чувство взаимной дружбы и наладилось, таким образом, настоящее братское сотрудничество в системе единого союзного (выделено мною. – Ю. Ж.) государства». Умолчал, что на самом деле Советский Союз является унитарным образованием. Союзные же республики, неразрывно связанные политическими структурами, общими органами исполнительной власти, наконец экономически, необходимы по весьма веской причине. Для того, чтобы иметь возможность дифференцированно подходить к ликвидации, снятию колоссального разрыва между ними прежде всего в культурном уровне. Ради подтверждения основного положения доклада – построение социализма, не упомянул Сталин среди прочих достижений советской власти, что только в 1930 году начался перевод к оседлости кочевников – коренных жителей Казахстана, Киргизии, Туркмении. Что азбучная неграмотность все еще царила прежде всего на Кавказе, в Средней Азии. Что чуть ли не половина населения СССР не владела русским языком, фактически являвшемся общегосударственным.

Лишь бегло коснулся Сталин действительно принципиально нового, самого главного, что и привносила Конституция в жизнь страны – и самих политических прав, свобод, и того, что все они отныне предоставляются всем без исключения, уничтожая прежнюю категорию «лишенцев». Сконцентрировал внимание на том, что их обретают граждане вне зависимости от пола, образования, оседлости, национальности или расы. Права: на труд, отдых, пенсии по старости и нетрудоспособности, неприкосновенность личности, жилища, тайны переписки. Свободы: совести, слова, печати, собраний и митингов, шествий и демонстраций, объединений. Говорил Сталин о том, что в предложенной формулировке они представляют действительно шаг вперед даже по сравнению с правами и свободами западных демократий. И вполне сознательно обошел важнейшую в данном случае «деталь» – отсутствие каких-либо четко выраженных гарантий этих прав и свобод, только и приводящих на деле к подлинному народовластию. Не счел нужным, если и хотел, растолковать: в действительности новая Конституция – «одежда на вырост», рассчитана на отдаленное будущее. Она предполагала сначала завершение культурной революции и только потом, уже на основе всеобщей грамотности, да еще и в нескольких поколениях, появление, утверждение гражданского общества. Осознание гражданами себя как единственного источника и носителя власти, умение пользоваться своими правами и свободами, делать сознательный выбор.

Не стал Сталин привлекать всеобщего внимания и к иному – сохранению старого. По сути бесконтрольных исполнительных органов с «вертикальной», всеохватывающей, основанной на жестком и безоговорочном подчинении снизу доверху, от исполкомов городов и районов, областей и краев, через совнаркомы автономных и союзных республик, до СНК СССР, конструкцией. Той самой, которой Конституция 1924 года отвела девять из одиннадцати глав второго, основного раздела, а 1936 года – восемь глав из тринадцати. И к тому, что если поначалу было всего десять наркоматов (включая ВСНХ), то теперь их стало уже двадцать три, вместе с комиссиями, комитетами. Количество же их росло исключительно за счет отраслевых, что было весьма симптоматично. Зато с готовностью Сталин откликнулся на предложение создать еще один наркомат, также отраслевой – оборонной промышленности[15]15
  Сталин И. В. Вопросы ленинизма. М., 1939, с. 507–534.


[Закрыть]
.

Именно так и возникла возможность двойной трактовки смысла, оценки Конституции 1936 года. Одной – теми, кто воспринимал ее по докладу Сталина. Мировым коммунистическим движением, широкими полуграмотными массами населения СССР, конформистски готовыми привычно воспринять обещаемое за действительность, традиционно перенести представление о далеком будущем на текущий день. Другой – весьма немногими, теми, кто обращался непосредственно к тексту основного закона, критически сопоставлял его с реальной жизнью страны; видевшими, в зависимости от своих политических взглядов и убеждений, в новой Конституции доказательство перерождения революционной партии, отход ее под влиянием Сталина от марксистско-ленинского учения, забвение интересов пролетариата и мировой революции. Либо, наоборот, вопиющий обман и лицемерие, попытку использовать декларацию свобод, чтобы скрыть страшный произвол, полное пренебрежение правами и свободами граждан.

Но все же, несмотря ни на что, Конституция, сразу же объявленная официозной пропагандой «сталинской», принятая VIII съездом Советов СССР 5 декабря 1936 года, коренным образом изменила политическую систему страны. Заложила прочный фундамент подлинной демократии, в силу исторических условий пока только провозгласив ее три основополагающих принципа: равенство прав для всех; принадлежность власти всему населению (юридически «трудящимся» при том, что «не трудящихся» больше не было, как констатировала та же Конституция и Сталин); выборность всех органов власти и составляющих политическую основу СССР – Советов. Правда, отсутствовали остальные такого же рода принципы: обязательное разделение власти «по горизонтали»; незыблемые гарантии обеспечения прав и свобод. Им еще предстояло вызреть.

Вместе с тем принятие Конституции не менее четко обозначило, предопределило и иное, более злободневное. Прежде всего то, что до появления гражданского общества вакуум власти неизбежно заполнит единственно реально существовавшая, способная и готовая к тому сила – бюрократия. В ней же, под прямым воздействием происходивших в стране процессов, столь же неизбежно развернется борьба за абсолютное первенство между двумя ее составляющими – старой партократией и возникшей за годы индустриализации технократией.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю