Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 50 страниц)

Глава двадцатая

Когда Трумэн выступал в конгрессе США и назвал «захваченными» Советским Союзом страны Восточной Европы, он вроде бы был не так уж и далек от истины. Во всяком случае, в Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии действительно прошли первые волны арестов, но которые лишь с огромной натяжкой можно было рассматривать как политические репрессии. На самом деле они пока носили иной характер. Затронули относительно небольшие, в 30–60 человек, группы, обвиняемые в «монархизме» (Венгрия), «сепаратизме» (Румыния), «терроризме» (Польша). Отнюдь не свидетельствовали о насильственной советизации, полном подчинении Москве.

Сталин не торопил события. Оставался приверженцем мирного сосуществования. Недавно, в канун 1946 года, дал интервью Элиоту Рузвельту для журнала «Лук», перепечатанное «Правдой» 23 января, пытаясь донести свои взгляды до Белого дома.

«Вопрос: Считаете ли вы возможным для такой демократии, как Соединенные Штаты, миролюбиво жить бок о бок в этом мире с такой коммунистической формой государственного управления, которая существует в Советском Союзе, и что ни с той, ни с другой стороны не будет предприниматься попытка вмешиваться во внутренние дела другой стороны?

Ответ: Да, конечно. Это не только возможно. Это разумно и вполне осуществимо. В самые напряженные времена в период войны различия в форме правления не помешали нашим двум странам объединиться и победить наших врагов. Еще в большей степени возможно сохранение этих отношений в мирное время.

…Вопрос: Считаете ли вы, генералиссимус, что важным шагом на пути к всеобщему миру явилось бы достижение широкого экономического соглашения о взаимном обмене промышленными изделиями и сырьем между нашими двумя странами?

Ответ: Да, я полагаю, что это явилось бы важным шагом на пути к установлению всеобщего мира. Конечно, я согласен с этим. Расширение мировой торговли во многих отношениях благоприятствовало бы развитию добрых отношений между нашими двумя странами.

…Вопрос: Считаете ли вы полезным созыв нового совещания Большой тройки для обсуждения всех международных проблем, угрожающих в настоящее время всеобщему миру?

Ответ: Я считаю, что должно состояться не одно совещание, а несколько совещаний. Если бы состоялось несколько совещаний, они послужили бы весьма полезной цели…

…Вопрос: Чему вы приписываете ослабление дружественных связей и взаимопонимания между нашими двумя странами со времени смерти Рузвельта?

Ответ: Я считаю, что если этот вопрос относится к связям и взаимопониманию между американским и русским народами, то никакого ухудшения не произошло, а, наоборот, отношения улучшились. Что касается отношений между двумя правительствами, то затем поднялся большой шум, начали кричать о том, что в дальнейшем отношения еще больше ухудшатся, но я не вижу здесь ничего страшного в смысле нарушения мира или военного конфликта. Ни одна великая держава, даже если ее правительство и стремится к этому, не могла бы в настоящее время выставить большую армию для борьбы против другой великой державы, ибо в настоящее время никто не может воевать без своего народа, а народ не хочет воевать. Народы устали от войны. Кроме того, нет никаких понятных целей, которые бы оправдали бы новую войну. Никто не знал бы, за что он должен бороться, и поэтому я на вижу ничего страшного в том, что некоторые представители правительства Соединенных Штатов говорят об ухудшении отношений между ними. В свете этих соображений я полагаю, что угроза новой войны нереальна».

Даже после речи Трумэна в конгрессе Сталин не утратил надежды добиться взаимопонимания с Вашингтоном и Лондоном и благодаря тому получить возможность вести Советский Союз мирным курсом. Беседуя 9 апреля 1947 года с одним из лидеров республиканской партии США, Гарольдом Стассеном, вновь заявил о приверженности мирному сосуществованию. «Советскую систему называют тоталитарной или диктаторской, а советские люди называют американскую систему монополистическим капитализмом. Если обе стороны начнут ругать друг друга монополистами или тоталитаристами, то сотрудничества не получится. Надо исходить из исторического факта существования двух систем, одобренных народом. Только на этой основе возможно сотрудничество»[574]574
  Правда. 1947, 8 мая.


[Закрыть].

Изменило, и самым решительным образом, отношение узкого руководства к США вторая, весьма важная внешнеполитическая акция администрации Трумэна. 5 июня новый госсекретарь, занявший эту должность только в январе, Джордж К. Маршалл выступил в Гарвардском университете (Бостон) с развернутым планом оказания экономической помощи тем странам Европы, которые в ней нуждались.

Правительства Великобритании, Франция, Италии, ряда других государств сразу же поддержали эту идею. Решили провести в Париже, 12–16 июля, Европейское экономическое совещание и предложили принять в нем участие Советскому Союзу, странам Восточной Европы. Столь неожиданная перспектива и заставила узкое руководство после длительных колебаний избрать окончательный курс. Определить, какой же должна стать в ближайшем обозримом будущем политика СССР – направленной на широкое международное сотрудничество или изоляционистской?

Поначалу Кремль склонялся в пользу первого варианта. На парижском совещании министров иностранных дел Франции, Великобритании и Советского Союза, созванном 27 июня для выработки общего отношения к плану Маршалла, глава советской делегации Молотов однозначно занял положительную позицию. А 30 июня даже внес на рассмотрение коллег такое предложение: «Совещание министров иностранных дел Франции, Великобритании и СССР признает важное значение задачи ускорения восстановления и дальнейшего развития нарушенной войной национальной экономики европейских стран и считает, что выполнение этой задачи было бы облегчено предоставлением со стороны Соединенных Штатов Америки экономической помощи, о которой государственный секретарь США г-н Маршалл сделал заявление 5 июня… Считает целесообразным… создать Комитет содействия» для получения заявок от европейских стран и составления на их основе сводной программы[575]575
  Известия. 1947, 1 июля.


[Закрыть].

Но в конечном итоге и в самый последний момент выбор пал на второй, негативный вариант возможного решения. В Кремле, видимо, так и не смогли смириться с неминуемой, как казалось, потерей престижа великой державы, с предуготовленной для СССР в случае принятия плана Маршалла ролью младшего, опекаемого и зависимого партнера. Несомненна и иная причина, обусловившая именно такой выбор. Узкое руководство, несомненно, сознавало, что восстанавливая народное хозяйство и одновременно направляя огромные средства на разработку новых видов вооружений, больше не может, как это было совсем недавно, всего лишь до войны, опираться только на собственные силы. Вынуждено рассчитывать на помощь США либо максимально использовать экономический потенциал новообретенных союзников, их индивидуальную мощь и сырьевые ресурсы. Но, вместе с тем, оно не могло не понимать, что помощь по плану Маршалла неизбежно вынудит восточноевропейские страны в конце концов отказаться от ориентации исключительно на СССР в пользу общеевропейской интеграции[576]576
  Наринский М. М. СССР и план Маршалла//Новая и новейшая история. 1993, № 2, с. 11.


[Закрыть].

Жребий был брошен, скорее всего, 1 июля, ибо именно на следующий день, видимо, не без императивной «подсказки» из Москвы, Молотов объявил о невозможности для советской делегации участвовать в дальнейшем в парижском совещании. А заодно обвинил Великобританию и Францию в стремлении расколоть Европу «на две группы государств», следствием чего явятся «новые затруднения между ними». «В этом случае, – подчеркнул Вячеслав Михайлович, – американские кредиты будут служить не делу экономического восстановления Европы, а делу использования одних европейских стран против других европейских стран в том смысле, как это будут считать для себя выгодным некоторые сильные страны, стремящиеся к мировому господству»[577]577
  Известия. 1947, 3 июля.


[Закрыть]. Под сильными странами Молотов, скорее всего, имел в виду США, однако прямо так и не назвал их.

Следующим шагом Кремля стала демонстрация собственной силы, возможности, если потребуется, быстро создать восточный блок в противовес западному. Достаточно явным подтверждением того можно считать согласованную, что не вызывает сомнений, акцию – заявленный практически одновременно, 9 и 10 июля, категорический отказ Албании, Болгарии, Венгрии, Польши, Румынии, Финляндии, Чехословакии и Югославии от участия в Парижском экономическом совещании. Так советское руководство сделало встречный шаг на пути, ведшем к расколу мира, к конфронтации, к холодной войне. Но не располагая реальными возможностями для соревнования с Западом в наиболее очевидном, самом существенном – в жизненном уровне населения, в насыщении быта и труда техникой, но все же само обрекшее себя на состязание, оно неминуемо и практически сразу же пришло к единственно посильному – к «идеологической борьбе». К безудержному, зачастую голословному осуждению западного образа жизни, западной политики и к такому же восхвалению всего «социалистического», «советского».

Выполнение такой задачи выпало не столько на УПиА, собственно, и существовавшего только ради этого, сколько на различные «общественные», вроде бы «независимые» структуры. Решением ОБ от 31 июля «Литературную газету» преобразовали из чисто литературной в «общественно-политическую и литературную». Оставили, но только формально, органом правления ССП СССР, хотя значительно расширили ее задачи. Включили в их число «разоблачение реакционной сущности современной буржуазной культуры», постоянную борьбу «со всеми проявлениями низкопоклонства перед Западом», «освещение вопросов советской демократии и показ ее превосходства над антинародной буржуазной демократией». Фактически же главной целью «Литературной газеты» должны были явиться: «Мобилизация общественного мнения во всем мире (так! – Ю. Ж.) против поджигательной войны, против буржуазных теорий расового превосходства и господства, против всех идеологических агентов империализма. Разоблачение буржуазной лжи и клеветы на советский народ, его социалистическое государство, его культуру… лженаучных теорий и борьба со всеми искажениями учения Ленина – Сталина».

Дабы усилить воздействие газеты на читателей, в основном интеллигенцию, ее тираж увеличили в десять раз – довели до 500 тысяч экземпляров, изменили и периодичность – с одного до двух раз в неделю, а редакции позволили иметь собственных зарубежных корреспондентов в одиннадцати странах, в том числе и США, Великобритании, Франции, Германии, Китае, Японии[578]578
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 116, д. 654, л. 11–14.


[Закрыть].

Преобразовывая «Литературную газету», узкое руководство стремилось к созданию подчеркнуто неправительственного органа, который мог бы себе позволить выражать мнение, якобы не отвечающее или не во всем совпадающее с мнением партия и правительства. Сталин же пытался воплотить в явь свою мечту об органе для острастки и «своих» и «чужих». По свидетельству писателя и драматурга Константина Симонова, на заседании ОБ 27 августа Иосиф Виссарионович настойчиво советовал редакции газеты «быть в некоторых вопросах острее, левее нас… расходиться в остроте постановки вопросов с официально выраженной точкой зрения. Вполне возможно, что мы иногда будем критиковать за это „Литературную газету“, но она не должна бояться этого, несмотря на критику, должна продолжать делать свое дело»[579]579
  Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. М., 1989, с. 134.


[Закрыть]. Однако несколько позже писатель и публицист Илья Эренбург, достаточно явно выражая отнюдь не свою позицию, высказал цель газеты более откровенно. Она должна «воспитать ненависть к нашим сегодняшним недоброжелателям», – сказал он на одном из совещаний в ССП. «Какова должна быть основная мишень? Ясно, Америка и американский образ жизни, который американцы стараются навязать миру»[580]580
  РЦХИДНИ, ф. 631, оп. 15, д. 1004, л. 150.


[Закрыть].

Первый номер кардинально измененной «Литературной газеты» вышел в установленный ОБ срок, 20 сентября. Содержал беспрецедентный по оскорбительному тону памфлет писателя Бориса Горбатова «Гарри Трумэн», тут же вызвавший обмен резкими нотами между США и СССР. Было в номере и открытое письмо «С кем вы, американские мастера культуры?», подписанное Вандой Василевской, Всеволодом Вишневским, Борисом Горбатовым, Валентином Катаевым, Александром Корнейчуком, Леонидом Леоновым, Николаем Погодиным, Константином Симоновым, Александром Твардовским, Александром Фадеевым, Константином Фединым, Михаилом Шолоховым. В нем же, в частности, утверждалось: «Мы просим вас задуматься над тем, что после окончания войны с фашизмом именно в вашей стране нашлись люди, которые, облекая это в другие внешние формы, по существу проповедуют и все больше осуществляют на практике те самые бесчеловечные идеи, которые проповедовал и осуществлял разбитый нашими народами фашизм».

В следующем номере, за 24 сентября, антиамериканская кампания усилилась, стала совершенно отчетливой. Выразилась в статьях Вс. Вишневского «Фашистский легион в Америке», Дм. Заславского «Простые люди мира аплодируют Вышинскому», В. Василевской «Эрнст Бевин или сказка не о Золушке», Н. Погодина «Шейлок с Уолл стрит» (о Джордже Маршалле), И. Эренбурга «Заметки писателя» («Мы не одни, – писал он, – в той духовной войне, которую нам объявили белокожие черносотенцы Америки»). Затем газета стала систематически выступать против низкопоклонства перед Западом, сделав первой своей жертвой президента АН БССР генетика А. Р. Жебрака, буржуазных националистов Украины. Почувствовав полную безнаказанность, главный редактор «Литературной газеты» В. В. Ермилов позволил себе нападки даже на руководство ССП СССР – на А. Фадеева, К. Симонова, А. Твардовского. Затем открыто поддержал «агробиологическую науку» Лысенко…

Не желая сжечь за собой все корабли, пытаясь оставить пути к отступлению – к примирению, к прежним, дружественным отношениям с США, ведение антиамериканской кампании узкое руководство возложило и на еще одну формально общественную организацию. На бывшее Всесоюзное лекционное бюро при министерстве высшего образования, преобразованное 2 января 1947 года по решению ПБ во Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний[581]581
  Там же, ф. 17, оп. 3, д. 2193, л. 29.


[Закрыть]. Обращение с призывом к его созданию – «ко всем деятелям советской науки, литературы и искусства, к научным, общественным и другим организациям и учреждениям Советского Союза» было опубликовано центральной прессой 1 мая, а уже 13 мая заявил о себе некий оргкомитет общества. Включил он президентов академий наук: СССР – С. И. Вавилова, УССР – А. В. Палладина, КазССР – К. И. Сатпаева, ГССР – Н. И. Мусхелишвили, сельскохозяйственной СССР – Т. Д. Лысенко; академиков П. Г. Бруевича, Е. С. Варгу, Е. В. Тарле, Б. Д. Грекова, И. И. Артоболевского, А. И. Опарина, И. И. Минца, И. С. Галкина; зампреда БСМ СССР А. А. Вознесенского, секретаря ВЦСПС Н. В. Попову, министра высшего образования СССР С. Ф. Кафтанова, председателя Всеславянского комитета генерал-майора М. Р. Галактионова, других[582]582
  Правда. 1947, 13 мая.


[Закрыть]. С осени 1947 года под их неустанным контролем, по апробированным, обязательно опубликованным в виде брошюр текстам, лекторы нового общества и начали действовать. Объяснять причину разрыва со вчерашними боевыми союзниками, США и Великобританией – почему и как они стали врагами советского народа. Убеждать население, особенно сельское, лишенное почти повсеместно радио и газет, в правоте позиции только СССР, только советского государственного и большевистского руководства.

Наконец, те же практически цели преследовал Кремль и при создании осенью все того же, 1947 года, Информационного бюро коммунистических партий или, как его чаще именовали, Коминформа.

Еще 4–6 июля, несмотря на уже заявленную собственную твердую позицию по отношению к плану Маршалла, узкое руководство рекомендовало восьми восточноевропейским странам направить свои делегации для участия в Парижском экономическом совещании, не обязательно принимая предлагаемую программу помощи. Но в ночь на 7 июля в столицы этих стран была направлена телеграмма, потребовавшая отказа от поездки в столицу Франции[583]583
  Наринский. Указ. соч.


[Закрыть].

Внезапный поворот на 180° в отношениях СССР с Западом логически вызвал и пересмотр курсов компартий семи стран (Финляндию решено было не затрагивать предстоящими действиями). Прежде всего, значительную корректировку ранее, в 1944 – первой половине 1947 годов, приветствуемого и поддерживаемого Москвой «национального пути к социализму». Концепции, которая базировалась не на революционном, а на мирном переходе к новому строю с помощью парламентаризма, широких демократических блоков, в своей основе повторяла идею народного фронта. Вместе с тем, необходимость подобного пересмотра внутренней политики и тактики обуславливалась и собственными интересами самих компартий восточноевропейских стран. Их должны были серьезно насторожить, даже внушить страх за будущее положение, поражения коммунистов на выборах в мае 1947 года во Франции и Италии, лишившихся там министерских портфелей, а также усиление влияния мелкобуржуазных и социал-демократических партий в собственных странах.

Наконец, вызвать беспокойство и смену взгляда Москвы на Парижское экономическое совещание без каких-либо конкретных предложений о путях совместного выхода из кризисного состояния, в котором пребывали промышленность и сельское хозяйство далеко не только Восточной Европы.

Впервые идея созыва совещания ряда компартий была предложена Польшей, но детально обоснована в записке, подготовленной 15 августа отделом внешней политики (ОВП) ЦК ВКП(б), возглавляемым Сусловым. После согласования ее основных положений сначала со Ждановым, а затем и со Сталиным, на свет появился еще один документ ОВП – «О международных связях ВКП(б)». В нем уже категорически выражалась мысль о необходимости незамедлительного создания международной коммунистической структуры[584]584
  Адибеков Г. М. Коминформ и послевоенная Европа. М., 1994, с. 26–29.


[Закрыть].

После всех требовавшихся уточнений 22 сентября 1947 года в небольшом польском курортном городке Шклярска Поремба, расположенном примерно в 100 км к западу от Вроцлава, вблизи штаба Северной группы войск советской армии, открылось совещание компартий девяти стран: Болгарии, Венгрии, Италии, Польши, Румынии, СССР, Франции, Чехословакии и Югославии. На деле оно свелось к анализу ошибок, допущенных коммунистами Италии и Франции, к оценке ситуации, сложившейся в восточноевропейских странах – перечислению далеко не бесспорных успехов и трудностей, а также к ставшим не просто основными, но программными докладам, сделанным Маленковым – о деятельности ВКП(б), и Ждановым – о международном положении.

Решающим для совещания оказался доклад Жданова. Именно в нем после практически более чем десятилетнего перерыва возродилась, вернув себе значимость непререкаемой доктрины, концепция двух лагерей: «капиталистического» и «социалистического». При этом в последний помимо СССР были включены и восточноевропейские страны, за исключением Финляндии, названные «миролюбивыми», «демократическими», «странами новой демократии». Поражение компартий Италии и Франции на выборах, чему Жданов уделил весьма много внимания, объяснялось результатом «нового похода» империализма, стремлением США «закабалить Европу». Но самое главное, ключевое, содержалось в неопубликованной части последнего, четвертого раздела, посвященного «Руководящей роли компартий в деле сплочения всех демократических антифашистских миролюбивых элементов в борьбе против новых планов войны и агрессии». Его главный тезис повторял достаточно старый, широко использовавшийся Коминтерном в 20-е – первой половины 30-х годов:

«Поскольку во главе сопротивления новым попыткам империалистической экспансии стоит Советский Союз, братские компартии должны исходить из того, что укрепляя политическое положение в своих странах, они одновременно заинтересованы в укреплении мощи Советского Союза как главной опоры демократии и социализма. Эту политику поддержки Советского Союза, как ведущей силы в борьбе за прочный и длительный мир, в борьбе за демократию, компартиям следует проводить честно и открыто. Надо со всей силой подчеркнуть, что усилия, направленные на укрепление СССР со стороны братских компартий, совпадают с коренными интересами их стран. Нельзя признать правильным постоянное подчеркивание некоторыми деятелями братских компартий своей независимости от Москвы. Дело не в независимости, потому что Москва никого не ставила и не желает ставить в зависимое положение. Нарочитое подчеркивание этой „независимости“ от Москвы, „отречение“ от Москвы по сути означает угодничество, приспособленчество, подыгрывание тем, кто считает Москву врагом. Компартии не должны бояться заявлять полным голосом, что они поддерживают миролюбивую и демократическую политику Москвы, не должны бояться заявлять, что политика Советского Союза соответствует интересам других миролюбивых народов»[585]585
  Там же, с. 53.


[Закрыть].

Но, казалось бы, неизбежный отсюда вывод – о полной консолидации, в том числе и организационной, международного коммунистического движения наподобие Коминтерна, так и не последовал. Более того, даже в дни работы совещания в узком руководстве продолжалась борьба сторонников «мягкого» и «полужесткого» решений. В своем вступительном докладе 22 сентября Маленков говорил лишь об «усилении связи между компартиями», «установлении между ними постоянного контакта в целях взаимного понимания и координации действий». Несколько позже, из Москвы, 25 сентября Молотов настаивал на образовании Информбюро «без функций координации». Сталин же телеграфно сообщил Жданову свое особое мнение – не ограничиваться информационными функциями новой организации. В конце концов, и далеко не без воздействия представителей ряда компартий, восторжествовал компромисс. Участники встречи согласились с тем, чтобы «на Информационное бюро возложить задачу организации обмена опытом и, в случае необходимости, координации деятельности компартий на основах взаимного согласия»[586]586
  Там же, с. 65–70.


[Закрыть].

Подчеркивало именно такое решение и то, что вскоре, в октябре, Москва категорически отвергла попытки создать аналогичные по сути региональные организации компартий: североевропейскую, ближневосточную, азиатскую[587]587
  Там же, с. 77–81.


[Закрыть].

И все же некоторые участники совещания в Шклярской Порембе сумели добиться весьма выгодных для себя, хотя и довольно своеобразных результатов. Вдохновленные содержавшимся в докладе Жданова призывом к радикальным действиям без малейшей оглядки на мнение или реакцию Запада, они насильственно устранили с политической сцены наиболее опасных своих соперников – пользовавшиеся широкой поддержкой населения партии, входившие вместе с коммунистами в национальные фронты. А после того и изменили государственное устройство своих стран, что, разумеется, принесло преимущество только им. То есть совершили квазиреволюцию.

В Болгарии еще в июне была арестована группа руководящих деятелей Болгарского земледельческого народного союза во главе с ее лидером Николой Петковым. Процесс над ними послужил предлогом сначала для роспуска этой партии, а вслед за тем и для внеочередных парламентских выборов. Они-то и позволили коммунистам получить около 60 % голосов, а Отечественному фронту в целом – 78,3 %. Опираясь на полученное абсолютное большинство в законодательном органе страны, болгарская компартия сумела 4 декабря 1947 года утвердить и удобную, выгодную для дальнейших перемен новую конституцию.

В Венгрии, также летом – 30 мая, находившийся на отдыхе в Швейцарии премьер-министр Ференц Надь, представлявший партию мелких сельских хозяев (ПМСХ), опасаясь возможного ареста, заявил об уходе в отставку и своем невозвращении на родину. Сменивший его на посту главы кабинета Лайош Диньеш также являлся, по соглашению о Национальном фронте независимости, членом ПМСХ. Зато коммунисты в новом составе правительства сумели получить важнейшие, ключевые посты: Матиаш Ракоши – заместителя премьера, Ласло Райк – министра внутренних дел, Иштван Рис – министра юстиции. Но даже и при таком, максимально благоприятном положении, венгерская компартия на проведенных 31 августа выборах в парламент добилась всего 21,8 % голосов, в то время, как ПМСХ – 15,2 %, а социал-демократы – 14,6 %. Изменить ситуацию удалось лишь в июне 1948 года, благодаря слиянию коммунистической и социал-демократической партий в Венгерскую партию трудящихся, сразу же получившую значительный перевес над всеми остальными политическими группами, и входившими в Национальный фронт, и оппозиционными.

В Румынии отправной точкой изменений также послужили политические репрессии. 16 июля в Бухаресте было объявлено о раскрытии «антидемократического заговора», якобы организованного царанистами и их лидером, членом правительства Юлиу Маниу. Это позволило уже две недели спустя, даже до суда и вынесения приговора, запретить национал-царанистскую партию, а в ноябре заодно еще и национал-либеральную. Устранив таким образом соперников, компартия настояла 30 декабря 1947 года на отречении короля Михая I от престола, отмене конституции и роспуске парламента. Взамен их стали действовать назначенный ею же президиум Румынской народной республики в составе беспартийных К. Пархона, М. Садовяну, Ш. Войтека, Г. Стере, Н. Никула и практически однопартийное правительство коммуниста Петру Гроза.

Несколько позже сходную акцию, но с совершенно иными побудительными причинами, провели и в Чехословакии. Там 20 февраля 1948 года двенадцать министров в знак несогласия с политикой, проводимой премьером, коммунистом Клементом Готвальдом, подали в отставку. В соответствии с конституцией, в таком случае должна была последовать отставка и всего кабинета. Однако пять дней спустя оставшиеся члены правительства – коммунисты просто заполнили образовавшиеся вакансии своими сторонниками. 9 мая они организовали принятие новой конституции, а в июне Готвальд сменил Эдуарда Бенеша на высоком посту президента.

Экономические проблемы, остававшиеся так и не решенными вследствие отказа от плана Маршалла, всем восточноевропейским странам пришлось начать решать за счет прямой советской помощи. Заключением с СССР двухсторонних договоров: торгового – 11 декабря 1947 года Чехословакией; о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи – 4 февраля 1948 года Румынией, 18 февраля Венгрией, 18 марта Болгарией, 6 апреля Финляндией. Польша и Югославия аналогичные, почти однотипные соглашения подписали гораздо раньше, еще в 1945 году.

…Столь же кардинально пришлось изменить узкому руководству и всю свою внешнюю политику. Утвердившись окончательно в Восточной Европе, отказаться от старых планов для других регионов, прилегающих к советской границе. Прекратить требования от Турции пересмотра режима мореплавания в Черноморских проливах. Ввязаться заведомо безрезультатно в гражданскую войну в Греции. Не только открыто, в ООН, защищать коммунистов-партизан, но и начать нелегально, через Югославию, снабжать оружием армию образованного 24 декабря 1947 года повстанческого временного народно-демократического правительства Свободной Греции.

Пришлось узкому руководству и смириться с провалом всех своих акций в Иране. Бездействовать, когда 10 декабря 1946 года правительственные войска начали наступление против автономных Южного Азербайджана и Северного Курдистана, молча снести весной 1947 года казни лидеров этих, организованных Москвой, движений, и лишь подчеркнуто нейтрально сообщить о переходе на территорию СССР остатков сил курдских автономистов во главе с шейхом Мустафой Барзани. Практически никак не отреагировать на предоставление США летом 1947 года кредита Тегерану в размере 25 млн. долларов на перевооружение армии, а 22 октября – на отказ меджлиса Ирана ратифицировать заключенный за полтора года до того договор с СССР о разведке и добыче нефти.

И все же национальные интересы Советского Союза требовали незамедлительных ответных действий. Любых. Вынуждали использовать какие угодно средства ради одного – обеспечения безопасности страны прежде всего на самом опасном, южном фланге, прикрытием Закавказья. Добиваться теперь уже не превращения Турции и Ирана в союзников или хотя бы просто дружественные страны, а нейтрализации их, вывода из-под прямого влияния США и Великобритании. А потому Кремль решил отвлечь внимание Вашингтона и Лондона, заставить их глубоко увязнуть в каком-либо региональном конфликте, в причастности к которому трудно было бы заподозрить СССР. Для этой же цели лучше всего подходил Ближний Восток – одна из самых чувствительных точек мировой экономики. Вот уже четверть века он являлся ареной ожесточеннейшего соперничества за контроль над нефтяными полями Ирака, южного побережья Персидского залива, Саудовской Аравии. Здесь, как небезосновательно полагало узкое руководство, противоречия интересов США и Великобритании должны были оказаться сильнее их «атлантической» солидарности. К тому же именно на Ближнем Востоке давно назревал и столь нужный конфликт – в Палестине, британской подмандатной территории.

Проблема создания еврейского очага на библейской земле Израиля, отошедшая с началом Второй мировой войны на дальний план, после разгрома Германии вновь стала актуальной. Ведь с отъездом на «историческую родину» связывали свои судьбы сотни тысяч евреев, оказавшихся в лагерях перемещенных лиц в американской и британской зонах оккупации. Между тем Великобритания, вынужденная считаться прежде всего с мнением арабских стран – своих союзников, и особенно – Ирака и Саудовской Аравии, ограничила въезд евреев в Палестину. Установила для них жесткую квоту – не больше 18 тысяч человек в год. В то же время еврейские организации США настойчиво требовали от Трумэна воздействовать на британского премьера Эттли, добиться от того разрешить немедленный въезд на землю обетованную сразу 100 тысячам евреев.

Трумэн, как позже он признался в мемуарах, поддался нажиму. Прямому, во время встреч с руководителями сионистских организаций. Косвенному, через национальный комитет демократической партии. И обратился 31 августа 1945 года к Эттли с письмом, настаивая на разрешении въезда в Палестину сразу 100 тысяч евреев – перемещенных лиц[588]588
  Трумэн, Указ. соч., т. 1, с. 69; т. 11, с. 132–142.


[Закрыть]. На эту, и без того достаточно трудную проблему, наложилась и еще одна – спор о политическом будущем Палестины. Разногласия по поводу того, быть или не быть там независимому еврейскому государству. Создававшиеся дважды для выработки совместной позиции по этому вопросу англо-американские комиссии так и не сумели придти к общему мнению. Великобритания, не желавшая конфликта с арабскими странами, настаивала на принятии выработанного Гербертом Моррисоном, министром внутренних дел и национальной безопасности в кабинете Черчилля, плана «провинциальной автономии»: образования в Палестине трех автономных территорий – арабской, еврейской и Иерусалима, находящегося под прямым контролем центрального правительства.