355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Жуков » Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
» Текст книги (страница 27)
Тайны Кремля Сталин, Молотов, Берия, Маленков
  • Текст добавлен: 9 мая 2017, 08:30

Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков
"


Автор книги: Юрий Жуков


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 50 страниц)

Далее события развивались более чем стремительно.

6 августа американцы сбросили первую атомную бомбу – на Хиросиму. 8 августа СССР заявил, что со следующего дня будет считать себя в состоянии войны с Японией, 9 августа вторая американская атомная бомба была сброшена на Нагасаки. 10 августа Токио уведомило всех о готовности капитулировать на предъявленных условиях, а 14 августа объявило о безоговорочной капитуляции. На следующий день, 15 августа, между США, Великобританией, Китаем и Японией было подписано перемирие.

Несмотря на это, советские войска продолжали продвижение. Вели войну на своем фронте, хотя она и завершилась на всех остальных, ради одного: своим присутствием обеспечить все то, чем удалось СССР заручиться по договору с Китаем и устному соглашению с Рузвельтом, а затем и с Гопкинсом. К 22 августа части Красной Армии установили контроль над Ляодунским полуостровом с расположенными там Порт-Артуром и Дальним. К 25 августа – над Южным Сахалином. К 1 сентября – над Курильскими островами. Успели решить поставленную перед ними задачу, так как официальное подписание акта о капитуляции Японии состоялось лишь 2 сентября. На борту американского линкора «Миссури» в Токийском заливе.

Глава семнадцатая

Так закончилась Вторая мировая война. Завершилась дважды. 8 мая – в Европе, 2 сентября – в Азии.

9 мая для населения Советского Союза стал необычным праздником. Отнюдь не формальным, навязанным чьим-либо решением или просто датой календаря. Подлинно народным, стихийным. Всеобщим, единодушным ликованием, ибо война с нацистской Германией оказалась для страны самым серьезным испытанием. Ведь ей пришлось стоять на смерть, защищая свободу и независимость. Право на жизнь, на существование. И потому массовые манифестации, начавшиеся сразу после радиосообщения о подписании немецким командованием безоговорочной капитуляции, завершились только полтора месяца спустя. Строгим, торжественным парадом победы в Москве, на Красной площади, 24 июня.

2 сентября оказалось совершенно иным. Спокойным, скромным, будничным. Без шумных веселящихся толп, без парадов. И не только потому, что боевые действия в Маньчжурии, на тихоокеанских островах были малоинтересными для населения СССР, никак не влияли на повседневную жизнь. Явились для всех, кроме верховного командования, кроме солдат и офицеров, воевавших на Дальнем Востоке, чем-то весьма отстраненным. Страна как бы не заметила второй войны, второй победы и еще потому, что именно тогда, в августе 1945 года, подозрения узкого руководства в отношении истинных, далеко не столь дружественных, как казалось, намерений союзников окончательно подтвердились.

Демонстрацией ядерного оружия, отказом допустить СССР к оккупации Японии недвусмысленно дали понять Москве: боевой союз трех великих держав ушел в прошлое. Забыт, ибо перестал быть нужным. А вместе с ним историей становилась и недавняя роль Советского Союза. Ему вновь отводили второстепенное место.

Казалось бы, ничего особенного страшного не произошло. Страна Советов могла спокойно вернуться к мирной жизни. Демобилизовать армию, провести конверсию, отменить карточную систему, восстанавливать, одновременно модернизируя, промышленность и сельское хозяйство, поднимать из руин города и села. А затем попытаться сделать то, что однажды, в годы первой пятилетки, уже было обещано людям – их жизненный уровень сделать таким же, как в развитых странах Запада.

Но с точки зрения Сталина, да и не только его, гарантировать все это могла только национальная безопасность, основанная на силе оружия и военно-политическом союзе с прилегающими к границам странами. И вот первый базисный фактор рухнул. Отныне Советский Союз лишился возможности отстаивать государственные интересы, полагаясь на свои вооруженные силы. Ему следовало осознать: решающее значение в будущем принадлежит не пятимиллионным армиям, а новейшему оружию массового поражения (одна бомба в Хиросиме уничтожила сразу более 200 тысяч человек). Тому оружию, которого у СССР не было, но которым обладали США совместно с Великобританией, не собиравшиеся отказываться от монопольного права на него. О том откровенно заявил Трумэн утром 6 августа. «При сложившихся обстоятельствах, – сказал он, – технологический процесс их (атомных бомб. – Ю. Ж.) производства и боевые особенности разглашаться не будут до обретения надежных средств защиты нас и остального мира от опасности возможного уничтожения»[489]489
  Трумэн. Указ. соч., т. 1, с. 423.


[Закрыть]
. Следовательно, ядерное оружие легко могло стать средством давления, даже шантажа в международных отношениях.

Первой реакцией Сталина на подобное игнорирование союзнических обязательств стала подготовка поля для возможного маневра в области внешней политики СССР. И для того он вечером того же дня, 6 августа, добился от ПБ решения об отзыве А. Я. Вышинского из Берлина. Возвращения того в Москву на прежнюю должность первого заместителя Молотова[490]490
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 2179, л. 32.


[Закрыть]
. Пошел Сталин на такой шаг, чтобы усилить личное влияние на деятельность и НКИД в целом, и на самого наркома. Только затем вместе с остальными членами узкого руководства начал поиск путей ускорения работы над советским урановым проектом, начатой еще осенью 1942 года и неспешно ведшейся на протяжения следующих почти трех лет.

К 20 августа, всего через две недели после атомной бомбардировки Хиросимы, решение нашли. Постановлением ГКО образовали Специальный комитет, на который возложили «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана: развитие научно-исследовательских работ в этой области; широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии, и других странах); организация промышленности по переработке, производству специального оборудования и материалов, связанных с использованием внутриатомной энергии; а также строительство атомно-энергетических установок, разработка и производство атомной бомбы».

Как достаточно широкие и разнообразные цели, так и состав комитета – Л. П. Берия (председатель), Г. М. Маленков, Н. А. Вознесенский, М. Г. Первухин, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, а также ученые И. В. Курчатов, П. Л. Капица, превращали его по сути в совнаркомовское отраслевое бюро. Межведомственный орган, призванный лишь координировать деятельность различных наркоматов для решения конкретной задачи. Однако то же постановление предусмотрело и иное: «Для непосредственного руководства научно-исследовательскими, проектными, конструкторскими организациями и промышленными предприятиями по исследованию внутриатомной энергии урана и производству атомных бомб организовать при СНК СССР главное управление – Первое главное управление при СНК СССР, подчинив его Специальному комитету при ГКО». Во главе Первого главного управления (ПГУ) утвердили Б. Л. Ванникова, до того наркома боеприпасов, его заместителями А. П. Завенягина – замнаркома внутренних дел, Н. А. Борисова – руководителя отдела боеприпасов Госплана, П. Я. Мешика – замнаркома внутренних дел, П. Я. Антропова – замнаркома цветной металлургии, и А. Г. Касаткина – замнаркома химической промышленности[491]491
  Создание первой советской ядерной бомбы. М., 1995, с. 52–54.


[Закрыть]
.

27 августа состоялось первое заседание мозгового центра ПГУ – технического совета Специального комитета, включавшего виднейших советских физиков – академиков А. И. Алиханова, А. Ф. Иоффе, П. Л. Капицу, И. В. Курчатова, В. Г. Хлопина, членкоров И. Н. Вознесенского, И. К. Кикоина, профессора Ю. Б. Харитона. Определили конкретные направления первоочередных работ. И только затем, в номере от 1 сентября, журнал «Новое время», призванный как и газета «Труд» выражать истинный, хотя и не официальный, взгляд узкого руководства по международным вопросам и часто использовавшийся для зондажа, опубликовал своеобразный советский ответ на заявление Трумэна.

В обзоре «Иностранная печать об атомных бомбах» его автор, М. Рубинштейн, выделил три, с «его» точки зрения, основные проблемы, волновавшие Москву. Во-первых, американская пресса явно сознательно преувеличивает мощь и, тем самым, значение ядерного оружия. Во-вторых, последнее было создано в условиях секретности даже от союзника, СССР – намек на нарушение советско-английского соглашения от 29 сентября 1942 года об обмене военно-технической информацией. В-третьих, в США уже звучат призывы к Белому дому, используя монополию на атомную бомбу, «взять на себя руководство миром». Однако, завершая обзор, автор сделал алогичный вывод, явно обращенный только к администрации Трумэна. Мол, обнаруженные агрессивные настроения отражают мнение не президента, а «сравнительно узких, хотя и весьма крикливых реакционеров»[492]492
  Новое время. 1945, № 7, с. 12–18.


[Закрыть]
. Тем самым Трумэну предоставлялась возможность в удобной для него форме либо подтвердить, либо опровергнуть подобное предположение.

Ответ не заставил себя долго ждать, да еще прозвучал дважды. 9 октября, на пресс-конференции в Типтонвилле (штат Теннеси) президент ограничился краткой констатацией, что Соединенные Штаты не намерены раскрывать секрет атомной бомбы какой-либо стране[493]493
  Правда. 1945, 10 октября.


[Закрыть]
. 29 октября, на массовом митинге в Нью-Йорке, Трумэн не только подтвердил, что «обсуждение вопроса об атомной бомбе… не будет касаться процессов производства» ее, но и построил на таком принципе новую концепцию своей внешней политики.

Среди двенадцати пунктов, к которым президент свел «лежащие на США обязательства по поддержанию мира», три имели прямое отношение к Советскому Союзу. Достаточно жестко, хотя и не конкретно, повторялось то, о чем уже Трумэн говорил Сталину в Потсдаме: «Мы будем отказываться признавать любое правительство, навязанное насильственным путем какой-либо стране любой иностранной державой. В некоторых случаях может оказаться невозможным предотвратить насильственное установление такого правительства. Но Соединенные штаты не признают любое такое правительство». Явно имелись в виду Болгария и Румыния, но предупреждение относилось и к Польше.

Не ограничившись таким выпадом, Трумэн отказался от прежней, высказанной в Потсдаме, позиции о признаний особых прав СССР в Черном море: «Мы считаем, что все страны должны пользоваться свободой морей». В довершение же президент объявил и о предстоящем американском идеологическом наступлении – «Мы должны продолжить борьбу за установление свободы мнений, свободы религии во всех миролюбивых районах мира».

Трумэн объяснял, что позволяет ему столь уверенно говорить о подобном внешнеполитическом курсе. США даже после демобилизации своих вооруженных сил, «будут иметь величайший военно-морской флот на земле», «одну из самых мощных авиаций в мире». А «атомная бомба… делает развитие и осуществление нашей политики более необходимым и настоятельным, чем мы могли предполагать это шесть месяцев назад». И предупредил или пригрозил: «Непосредственной и величайшей угрозой для нас является опасность разочарования, опасность коварного скептицизма – потеря веры в эффективность международного сотрудничества. Такая потеря веры будет опасной в любое время. В эпоху атома это будет равносильно катастрофе»[494]494
  Известия. 1945, 27 октября.


[Закрыть]
.

Теперь узкому руководству приходилось исходить из весьма неприятного для себя прогноза. Предполагать с большой долей уверенности, что Вашингтон – совместно с Лондоном или без него – в ближайшее время попытается усилить свое давление на все страны Европы. Не только Западной, но и Восточной. В подходящий момент может занять предельно твердую позицию и настаивать, вплоть до ультимативной формы, на принятии собственного варианта формирования там правительств. А если сумеет достичь поставленной цели, то полностью лишит Советский Союз того стратегического преимущества, которое он обрел в равной степени и в ходе войны, и на встречах на высшем уровне в Москве, Тегеране, Ялте, Потсдаме. Изолирует СССР в его собственных границах, имеющих опасную брешь. США так и не признали вхождение Прибалтийских республик в состав СССР. Поддерживали дипломатические отношения с эмигрантскими правительствами Эстонии, Латвии, Литвы, хотя суверенитет тех не распространялся за пределы квартир, занимаемых их «посольствами» в Вашингтоне.

И все же Кремль отказывался смириться. Не мог признать поражение, крах всех надежд. Не хотел согласиться с тем, что оплаченная невиданно высокой ценою победа так и не принесла мира. Вернее, того мира, за который с первого дня войны и сражался Советский Союз. Опираясь лишь на потенциальную, еще весьма проблематичную возможность восстановить недавний паритет с США, узкое руководство попыталось вернуть себе моральное право на столь внезапно утраченное положение великой державы, хотя бы на словах. Сделал это Молотов 6 ноября, когда зачитал одобренный, выверенный членами ПБ доклад, посвященный очередной годовщине Октябрьской революции. Доклад, самый «немолотовский» по стилю, более чем странный, если соотнести его содержание с тем поводом, который его породил.

Выступая более часа, Вячеслав Михайлович сумел практически ничего не сказать о революции, партии, ее ведущей роли. Лишь закончив доклад и перейдя к традиционной, ставшей уже чисто ритуальной здравнице, восславил – но на четвертом месте, после «советского народа-победителя», «великой родины», «правительства Советского Союза» – и «партию Ленина – Сталина». Зато чисто государственным вопросам посвятил весь доклад. Практически первым дал итоговую оценку ущерба, нанесенного немецкими оккупантами. Привел страшные, сравнимые разве с периодом монгольского нашествия, цифры: разрушено 1710 городов, более 70 тысяч сел и деревень, 31 850 промышленных предприятий, 98 тысяч колхозов и совхозов, без крова осталось 25 миллионов человек. Тем самым показал, что ждет страну в ближайшее время. Какой труд предстоит, какие огромные средства уйдут на восстановление.

Сказал Молотов и о многом другом, заслуживавшем не меньшего внимания. О вкладе СССР в победу над нацистской Германией. О необходимости дальнейшего укрепления советского государства и развитии советской демократии, об их преимуществах по сравнению с западными моделями. Говорил, разумеется, – ведь выступал нарком иностранных дел! – о международном положении. Здесь, в этом разделе доклада, и выразил новое мнение узкого руководства о ядерном оружии.

«Интересы охраны мира, – подчеркнул Молотов, – не имеют ничего общего с политикой гонки в вооружениях великих держав, что проповедуют за рубежом особо ретивые сторонники политики империализма. В этой связи надо сказать об открытии атомной энергии и об атомной бомбе, применение которой в войне с Японией показало ее огромную разрушительную силу. Атомная энергия еще не испытана, однако, на предмет предупреждения агрессии или на предмет охраны мира. С другой стороны, в настоящее время не может быть таких технических средств большого масштаба, которые могли бы остаться достоянием какой-либо одной страны или какой-либо одной узкой группы стран. Поэтому открытие атомной энергии не должно бы поощрять ни увлечений насчет использования этого открытия во внешнеполитической игре сил, ни беспечности насчет будущего миролюбивых народов».

Тем самым Молотов несколько скорректировал прежнюю советскую позицию. Ту, что опубликовал журнал «Новое время». Признал, наконец, открыто «огромную разрушительную силу» ядерного оружия и, следовательно, его значимость как средства политического давления. Но именно поэтому, хотя еще лишь намеком, пунктирно обозначил то возможное будущее, которое породит использование атомного шантажа – раскол мира на два непримиримых лагеря. Но на этот раз не из-за идеологических установок большевиков, а по вине исключительно США, стремящегося к господству. Вячеслав Михайлович позволил себе загодя предостеречь «ретивых сторонников политики силы». Весьма недвусмысленно помянул в этой связи «шум… вокруг создания блоков и группировок государств», подразумевая отнюдь не скрываемую Лондоном идею создать Западный союз. Противопоставил тому как не менее возможное появление альтернативного блока «миролюбивых стран», включающих, естественно, Советский Союз[495]495
  Правда. 1945, 7 ноября.


[Закрыть]
.

Пока обе стороны столь непривычным для них способом выясняли свой позиции, узкое руководство, не стремившееся к конфронтации и надеявшееся на мирное разрешение возникших разногласий, занялось давно назревшей проблемой – реорганизацией существующей экстраординарной формы управления. Попыталось создать иную, более соответствующую начавшемуся периоду восстановления структуру высших исполнительных органов, отвечающих к тому же Конституции.

4 сентября ПБ утвердил важное, давно назревшее постановление: «В связи с окончанием войны и прекращением чрезвычайного положения в стране признать, что дальнейшее существование Государственного комитета обороны не вызывается необходимостью, в силу чего Государственный комитет обороны упразднить и все его дела передать Совету народных комиссаров СССР»[496]496
  Там же, 5 октября.


[Закрыть]
. Опубликованное на следующий день, но как указ ПВС СССР оно создавало впечатление возвращения Совнаркому всех его конституционных прав, отныне никем больше не подменяемых, не дублируемых. В действительности же ликвидация ГКО оказалась чисто формальной, всего лишь игрой в слова, ничего не изменив по существу.

Уже 6 сентября последовало еще одно, более значимое постановление ПБ – «Об образовании оперативных бюро Совета народных комиссаров СССР», сохранившее на неопределенный срок утвердившееся за четыре года разделение высшего органа управления на два. Оно гласило:

«В связи с упразднением Государственного комитета обороны Совет народных комиссаров Союза ССР постановляет:

1. Для повседневного оперативного руководства деятельности наркоматов и ведомств вместо существующих ныне бюро СНК и оперативного бюро ГКО, образовать:

а) оперативное бюро СНК – по вопросам работы НКО, Наркомвоенморфлота, сельскохозяйственных и пищевых наркоматов, наркоматов торговли и финансов, а также комитетов и управлений при Совнаркоме СССР, отнеся к ведению его следующие наркоматы и ведомства: наркомат обороны, наркомат военно-морского флота, наркомат морского флота, наркомат речного флота, наркомат заготовок, наркомат совхозов, наркомат земледелия, наркомат пищевой промышленности, наркомат мясной и молочной промышленности, наркомат рыбной промышленности, наркомат торговли, Центросоюз, наркомат финансов, Госбанк, наркомат связи, наркомат здравоохранения, наркомат юстиции, главное управление гражданского воздушного флота, главное управление государственных материальных резервов, главное управление трудовых резервов, комитет по учету и распределению рабочей силы при Совнаркоме СССР, государственная штатная комиссия, комитет по делам высшей школы, главное управление северного морского пути, главлесоспирт, главное управление геодезии и картографии, комитет по делам физкультуры и спорта, комитет по делам архитектуры, комитет по делам кинематографии, комитет по делам искусств, комитет стандартов, комитет по делам мер и измерительных приборов, комитет по радиофикации и радиовещанию, управление по охране военных тайн в печати;

б) оперативное бюро СНК – по вопросам работы промышленных наркоматов и железнодорожного транспорта, отнеся к ведению его следующие наркоматы и ведомства: наркомат черной металлургии, наркомат цветной металлургии, наркомат угольной промышленности, наркомат нефтяной промышленности, наркомат химической промышленности, наркомат резиновой промышленности, наркомат электропромышленности, наркомат тяжелого машиностроения, наркомат среднего машиностроения, наркомат станкостроения, НКПС, наркомат авиапромышленности, наркомат танковой промышленности, наркомат боеприпасов, наркомат вооружений, наркомат минометного вооружения, наркомат судостроительной промышленности, наркомат лесной промышленности, наркомат бумажной промышленности, наркомат текстильной промышленности, наркомат легкой промышленности, наркомат строительства, наркомат стройматериалов, главвоенпромстрой, главгазтоппром, главснабуголь, главгазнефтеснаб, главкислород, главснаблес, главлесоохрана, комитет по делам геологии.

2. Установить, что оперативные бюро СНК СССР:

а) подготавливают и представляют на рассмотрение председателя СНК СССР проекты решений по народнохозяйственному плану (квартальным, и годовым), по планам материально-технического снабжения, а также по отдельным важным вопросам, требующим решения Совета народных комиссаров СССР;

б) принимают оперативные меры по обеспечению выполнения установленных Совнаркомом планов и осуществляют оперативный контроль за выполнением соответствующих решений СНК СССР, принимают от имени СНК СССР обязательные для соответствующих наркоматов и ведомств решения по вопросам текущего оперативного руководства деятельностью наркоматов и ведомств.

3. Утвердить оперативное бюро СНК СССР, ведающее вопросами работы НКО, наркомвоенморфлота, сельскохозяйственных и пищевых наркоматов, наркоматов торговли и финансов, а также комитетов и управлений при Совнаркоме СССР, в следующем составе: Молотов В. М. (председатель), Вознесенский Н. А. (заместитель), Микоян А. И., Андреев А. А., Булганин Н. А., Шверник Н. М.

4. Утвердить оперативное бюро СНК СССР, ведающее вопросами работы промышленных наркоматов и железнодорожного транспорта, в следующем составе: Берия Л. П. (председатель), Маленков Г. М. (заместитель), Вознесенский Н. А., Микоян А. И., Каганович Л. М., Косыгин А. Н.»[497]497
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 2181, л. 135–137.


[Закрыть]
. Не трудно заметить, что в результате постановления от 6 сентября ликвидация ГКО превратилась в откровенную фикцию. Его, точнее – оперативное бюро ГКО, просто переименовали. Только в соответствии с потребностями времени несколько переориентировали – с выпуска обычных вооружений на производство ядерного оружия, а также, о чем еще предпочитали не упоминать, боевых ракет, радиолокационного оборудования. Также не претерпели корректив задачи и прежнего бюро СНК. Наконец, практически не изменился и состав узкого руководства, включавшего, помимо перечисленных лиц, еще Сталина и занятого исключительно партийными делами А. А. Жданова.

И еще одна весьма существенная деталь. Как явствовало из текста постановления, четыре наркомата – государственной безопасности, внутренних дел, иностранных дел, внешней торговли, а также только что созданное ПГУ юридически остались, как и прежде, вне подчинения СНК.

Какие-либо документы, позволяющие однозначно установить подлинные замыслы Сталина, других членов узкого руководства при ликвидации ГКО, отсутствуют. Однако далеко не случайный разрыв в двое суток между принятием двух, на деле противоречащих друг другу документов ПБ дают некоторое основание для ряда предположений.

По постановлению от 4 сентября роспуск ГКО должен был стать полным и окончательным. Означал лишь одно – автоматическое возвращение прежних, законных, определенных Конституцией, прав Совнаркому СССР в лице его бюро. Усиление, тем самым, возросшей роли Вознесенского и серьезное понижение – членов «триумвирата» военной поры. Поэтому двое суток, с вечера 4 по вечер 6 сентября, скорее всего, и ушли на ожесточенную борьбу между двумя властными группировками. Само же постановление от 6 сентября явилось результатом вынужденного компромисса, свидетельствовавшего о сохранении равенства сил. А вместе с тем сохранение и относительной еще слабости Сталина, отсутствие у него возможности настоять на своем. Ведь если и нужно было создавать оперативные бюро, то совсем не обязательно только два, что усиливало позиции их председателей. Логично было ожидать иного. Возвращения к довоенной практике – к структуре СНК, разделенного на четыре, пять или даже шесть отраслевых бюро. Только такое решение и позволило бы поставить всех претендентов на власть в равное положение и между собой, и перед Сталиным.

На деле же оказалось, что оставили без малейшего изменения прежнюю расстановку сил. Сохранили достаточно прочными позиции Молотова, Берия и Маленкова в государственных структурах. Позволили первым двум поделить, ни на йоту не уступив Вознесенскому, руководство реорганизованным вроде бы Совнаркомом. Третьему же совмещать, как то он делал последние полтора года, лишь чуть-чуть пониженную государственную должность – теперь не вторую, а всего лишь третью в иерархии, с обязанностями второго секретаря партии. Помогла же сохранить статус кво, без сомнения, самая важная тогда для страны проблема: необходимость как можно быстрее создать советскую атомную бомбу.

Далеко не случайно составы Специального комитета при ГКО и одного из двух ОБ СНК чуть ли не полностью совпали. И там и тут председателем – Берия, заместителем – Маленков, членом – Вознесенский. По сути, данное ОБ СНК и подменяло собою Специальный комитет, фактически прекративший свою деятельность именно с сентября 1945 года. Да он уже и не был нужен. Ведь подпавшими под прямой контроль Берии как председателя ОБ СНК оказались именно те наркоматы и ведомства, которые изначально, с октября 1942 года, были связаны с выполнением работ по урановому проекту: наркомцветмет, наркомхимпром, наркоматы электростанций и электропромышленности, тяжелого и среднего машиностроения, строительства, главвоенспецстрой, главкислород, комитет по делам геологии. Но такая своеобразная бюрократическая метаморфоза, поначалу позволившая Берии и Маленкову просто удержаться на вершине власти, вскоре обернулась, и только в силу организации, возникновением военно-промышленного комплекса.

…Теперь узкому руководству оставалось лишь одно – открыто, официально зафиксировать сложившуюся расстановку сил. Сделать это сразу же после откладывавшихся из-за войны и назначенных, наконец, на февраль 1946 года выборов в ВС СССР, на первой сессии его второго созыва. Однако все, казалось бы согласованное, оказалось внезапно под угрозой. Причиной же того стало резкое ухудшение состояния здоровья Сталина. Как свидетельствует один из его близких родственников, а потому достаточно информированный, надежный источник, врачи констатировали у Иосифа Виссарионовича инсульт[498]498
  Аллилуев В. Ф. Хроника одной семьи. М., 1995, с. 206.


[Закрыть]
. Вполне справедливо опасаясь самого худшего, 3 октября ПБ решило временный отход главы советского правительства от повседневного руководства оформить как отпуск. Но уже 9 октября происшедшее пришлось сделать достоянием гласности, сообщив о нем уже на следующий день (поразительная поспешность!) во всех газетах страны: «Отъезд тов. Сталина в отпуск. Вчера, 9 октября, председатель Совета народных Комиссаров СССР тов. И. В. Сталин отбыл в отпуск на отдых»[499]499
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 2182, л. И; Правда. 1945, 10 октября.


[Закрыть]
.

Получив необычную информацию из Москвы и скорее всего связав ее с пророчеством Генри Кессиди, сделанном почти год назад, Трумэн поспешил проверить, уточнить столь важные сведения. Установить, каково же истинное состояние Сталина, следует ли учитывать его как новый фактор при проведении внешней политики. 14 октября президент США счел не просто необходимым, а неотложным направить главе СССР личное послание. Якобы настолько важное – речь в нем шла о созыве мирной конференции, что вручить его посол Аверелл Гарриман должен был незамедлительно, и непременно из рук в руки.

После непродолжительных проволочек встреча состоялась. Более того, чтобы рассеять все сомнения у тех, у кого они появились, ТАСС тотчас распространил довольно пространное и неуклюжее заявление: «В иностранной печати появились разноречивые сообщения о том, что президент США г. Трумэн направил председателю Совета народных комиссаров СССР И. В. Сталину свое послание. Как стало известно из авторитетных источников, послание, направленное президентом Трумэном 14 октября, было вручено 24 октября И. В. Сталину послом Соединенных Штатов А. Гарриманом, имевшем специальное поручение посетить И. В. Сталина и представить комментарии к посланию президента. Г-н Гарриман посетил И. В. Сталина в районе Сочи, где он проводит отпуск, и имел с ним две беседы. 26 октября г-н Гарриман возвратился в Москву»[500]500
  Правда. 1945, 26 октября.


[Закрыть]
.

Так вроде бы удалось свести концы с концами. Правда, не объяснили лишь одно. Почему же при наличии телефонной связи и авиасообщения по линии Москва – Сочи путь на Черноморское побережье Кавказа отнял у Гарримана аж десять дней. Можно предположить – те самые десять дней, которые и оказались критическими для больного Сталина. Когда появление у него свидетеля – американца было совершенно нежелательным.

Но ни поездка посла США в Сочи, ни заявление ТАСС не развеяли возникших сомнений. Не остановили упорную циркуляцию в западной прессе всевозможных домыслов и слухов о здоровье Сталина. Исходивших, главным образом, от московских иностранных корреспондентов. Поэтому узкому руководству пришлось, правда с недопустимым запозданием, 28 ноября, пойти на крайние меры. Предотвратить дальнейшую утечку информации, введя особую цензуру, возложенную на отдел печати НКИД. Запретить передачу за рубеж: «а) материалов, в которых разглашаются военные, экономические и другие государственные тайны СССР; б) сообщений иностранных корреспондентов, содержащих выпады против Советского Союза и измышления в отношении его государственных деятелей (выделено мною. – Ю. Ж.); в) информации, дающей извращенное освещение советской политики и жизни Советского Союза; г) всех других материалов, которые могут нанести ущерб государственным интересам СССР»[501]501
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 2180, л. 35–36; д. 2184, л. 53.


[Закрыть]
. Тем же решением на должность заведующего отделом печати, пустовавшую с 27 марта, с утверждения занимавшего ее А. А. Петрова послом в Китае, назначили К. Е. Зинченко.

Заодно, несколькими днями ранее – 14 ноября, узкое руководство за собственную ошибку с заявлением о поездке Гарримана к Сталину попыталось отыграться на исполнителе, ТАСС. Обнаружило «совершенно неудовлетворительное положение» в самом телеграфном агентстве. Поручило солидной по составу комиссия, включавшей вездесущего Маленкова, начальника УПиА Александрова, незадолго перед тем отозванного из Вены в наркоминдел Деканозова и заместителя начальника главного разведывательного управления НКГБ Федотова, «провести проверку ТАСС и представить Политбюро свои предложения о серьезном укреплении руководства» этого учреждения[502]502
  Там же, д. 2182, л. 28.


[Закрыть]
. Однако вскоре другие, более неотложные заботы заставили забыть о задуманном, и весьма опасное по замыслу решение так и не отразилось на судьбе генерального директора Н. Г. Пальгунова, других руководителях ТАСС.

Неудачи, начавшие преследовать Советский Союз, на том не кончились. Удостоверившись, что в самом скором времени Сталин сможет вернуться к исполнению своих обязанностей, лидеры трех ведущих западных стран, США – Гарри Трумэн, Великобритании – Клемент Эттли, Канады – Маккензи Кинг, 15 ноября, явно дразня председателя СНК СССР, провоцируя и подталкивая его на ложные шаги, встретившись в Лондоне, снова заявили, что «способ производства атомной бомбы должен быть сохранен в секрете». Ото всех, в том числе и от Советского Союза. Вместе с тем объявили и о стремлении создать в рамках ООН специальную комиссию с «целью полностью устранить возможность использования атомной энергии как оружия уничтожения»[503]503
  Правда. 1945, 16 ноября.


[Закрыть]
. Иными словами, сделать все от них и мирового сообщества зависящее, лишь бы не позволить СССР войти в новый, отныне самый престижный и привилегированный клуб – ядерных держав.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю