Текст книги "Тайны Кремля
Сталин, Молотов, Берия, Маленков"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 50 страниц)

Аналогичную позицию заняла британская делегация и на второй Конференции круглого стола по Палестине, проходившей в Лондоне в сентябре-октябре 1946 и январе-феврале 1947 годов. Правда, теперь к плану Моррисона был добавлен для возможности выбора еще и план министра иностранных дел Бевина. Он же предлагал «кантонизацию» – еще большее дробление Палестины на небольшие зоны компактного проживания арабов и евреев. Как и следовало ожидать, против обоих планов выступили и представители арабского населения Палестины, и Еврейское агентство. Последнее признавало только одно решение: немедленное объявление британским правительством создания еврейского государства. Независимого. Арабы же не менее твердо выступали и против создания еврейского государства даже в форме автономии или кантонов, и против дальнейшего въезда евреев в Палестину.

Невозможность добиться компромисса оказалась столь очевидной, что Великобритания решила вообще устраниться от решения вопроса, из-за которого она подвергалась нападкам и со стороны США (в феврале Трумэн вновь потребовал впустить в Палестину сразу 100 тысяч евреев), и со стороны арабских стран. 2 апреля 1947 года постоянный представитель Великобритании в ООН и Совете безопасности Александр Кадоган передал заместителю генерального секретаря ООН просьбу своего правительства включить палестинский вопрос в повестку дня ближайшей сессии Генеральной ассамблеи.

В то же самое время в Москве, в аппарате ЦК ВКП(б), решалась судьба Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Его создали осенью 1941 года с единственной задачей – служить всего лишь одним из многих инструментов внешнеполитической пропаганды. Вместе с Совинформбюро, антифашистскими комитетами советских женщин, советской молодежи, советских ученых, ЕАК должен был в материалах для иностранной прессы «показать еврейским массам за рубежом, как надо бороться с фашизмом», «мобилизовать общественные симпатии вокруг беспрецедентной борьбы народов Советского Союза»[589]589
  Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941–1948. М., 1996, с. 326.


[Закрыть].

Возглавив в апреле 1946 года ОВП ЦК, М. А. Суслов начал работу с того, с чего обычно начинают все, получившие в ведение новый для себя, совершенно незнакомый и огромный аппарат. Стал знакомиться с деятельностью всех подразделений ОВП, в том числе и с находившимися в двойном подчинении, МИДа и отдела, антифашистскими комитетами. Выяснил, что два из них, женщин и молодежи, быстро сориентировались в изменившейся ситуации. Сочли изначальные задачи выполненными и нашли для себя иные. В конце 1945 года стали ядрами двух новых международных организаций: международной демократической федерации женщин и Всемирной федерации демократической молодежи, активно, по подсказке МИДа и ОВП, направляя их работу в нужное для СССР русло. А еще два, ученых и еврейский, продолжали упорно цепляться за прежние, давно утратившие актуальность функции. Те самые, которые более успешно, профессионально выполняло Совинформбюро.

Получив такую, в общем объективную, без какой-либо примеси антисемитизма, оценку, Суслов полностью согласился с мнением отдела: «ЕАК распустить, а функции по пропаганде возложить на Советское информационное бюро. Газету „Единение“, как орган ЕАК, не оправдывающий свое назначение, закрыть. Вопрос о необходимости существования еврейской газеты для еврейского населения (СССР. – Ю. Ж.) передать на рассмотрение отдела печати Управления пропаганды». Считая, что вопрос достаточно прост, Суслов 23 сентября 1946 года обратился к Жданову с просьбой внести на рассмотрение секретариата предложение ОВП о роспуске ЕАК[590]590
  Там же, с. 329; РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 128, д. 847, л. 56.


[Закрыть]. Но встретив решительный отказ, решил все Же добиться своего, прибегнув к хорошо знакомым ему «аппаратным играм».

Трудно предположить, что судьбою ЕАК совершенно случайно буквально в те же самые дни заинтересовались еще два ведомства. Мало того, пришли сами, как бы независимо друг от друга, к тому же мнению, что и Суслов. А именно такими по содержанию оказались две записки. Первая – «О националистических и религиозно-мистических тенденциях в советской еврейской литературе», направленная 7 октября заведующим отделом печати УК М. И. Щербаковым своему шефу, А. А. Кузнецову. В ней резко критиковались стихи и проза членов ЕАК П. Маркиша, И. Фефера, Д. Бергельсона, других писателей и поэтов, писавших на идише. Негативную оценку получила и газета «Эйникайт» («Единение») за публикацию этих произведений. В заключение же речь велась почему-то о ЕАК в целом, «который проявляет неразборчивость в посылке за границу произведений советских авторов», и делался вывод: отдел «считает целесообразным обсудить вопрос… на секретариате»[591]591
  Еврейский… с. 329–333.


[Закрыть].

Спустя пять дней, 12 октября, на свет появилась вторая записка – «О националистических проявлениях некоторых работников Еврейского антифашистского комитета». Подписанная лично министром госбезопасности В. С. Абакумовым, она повторяла смысл предыдущего документа и предлагала все то же предложение – рассмотреть судьбу ЕАК на секретариате и распустить его[592]592
  Реабилитация. Политические процессы 30—50-х годов. М., 1991, с. 323.


[Закрыть].

Заручившись столь серьезной поддержкой, Суслов возобновил натиск. 19 ноября 1946 года направил всем членам ПБ пространную, на 17 машинописных страницах, очередную записку, посвященную ЕАК. В ней безапелляционно утверждал, что деятельность ЕАК «приобретает все более сионистско-националистический характер и потому является идеологически вредной и нетерпимой». Доказав такую оценку примерами, предложил в качестве единственно возможной меры: «Отдел внешней политики ЦК ВКП(б) считает дальнейшее существование Еврейского антифашистского комитета в СССР нецелесообразным и политически вредным и вносит на ваше рассмотрение предложение о его ликвидации»[593]593
  Еврейский… с. 336–344.


[Закрыть].

Под давлением столь весомых аргументов, да еще отчетливо понимая значимость мнения министра госбезопасности, Жданов изменил свое первоначальное решение отложить на неопределенное время определение судьбы ЕАК. Однако, не желая упускать инициативу из своих рук, проект постановления поручил подготовить начальнику УПиА Г. Ф. Александрову. Тому человеку, который сможет составить необходимые документы так, как желательно ему, Жданову, а не Абакумову, Кузнецову или Суслову.

Александров быстро выполнил поручение. 8 января 1947 года направил Молотову, как куратору международных вопросов в ПБ, и А. А. Кузнецову, ответственному за кадры, два документа. Для узкого круга – проект постановления ЦК: «1. В связи с тем, что задачи, поставленные перед Антифашистским комитетом советских ученых и Еврейским антифашистским комитетом, исчерпаны, принять предложение Управления пропаганды и агитации и отдела внешней политики ЦК ВКП(б) о прекращении деятельности этих комитетов. 2. Внести на утверждение Политбюро».

Обосновывалось же такое решение Александровым следующим образом: «В период Великой Отечественной войны Еврейский антифашистский комитет сыграл известную положительную роль, содействуя мобилизации зарубежного еврейского населения на борьбу с немецким фашизмом. С окончанием войны деятельность комитета приобретает все более националистический, сионистский характер, она объективно способствует усилению еврейского буржуазно-националистического движения за границей и подогреванию националистических, сионистских настроений среди части еврейского населения в СССР». Но далее, в отличие от авторов предыдущих записок, Александров снимал с руководства ЕАК ответственность за создавшееся положение, давал ему возможность с честью выйти из игры: «Управление пропаганды и агитации и отдел внешней политики ЦК ВКП(б) вели беседы с председателем Еврейского антифашистского комитета т. Михоэлсом и ответственным секретарем комитета т. Фефером о неправильности установившейся практики в работе комитета в послевоенное время. В ходе этих бесед тт. Михоэлс и Фефер признали задачи комитета исчерпанными».

Опираясь на отмеченную выше договоренность, для возможного гласного использования Александров предложил проект еще одного документа, постановления «О самороспуске Еврейского антифашистского комитета». «В послевоенное время, – говорилось в нем, – когда укрепляются связи советских народов с народами зарубежных стран, в том числе с еврейским населением, через общественные организации – профсоюзные, женские, молодежные, общество культурной связи, – Еврейский антифашистский комитет в СССР считает свои задачи исчерпанными и выносит решение о прекращении своей деятельности»[594]594
  Там же, с. 346; РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 128, д. 1056, л. 7–8.


[Закрыть].

И вот тогда, когда, казалось бы, судьба ЕАК решилась окончательно и бесповоротно, притом так, что подчеркивались его заслуги и обходились обвинения в национализме, сионизме, вопрос о роспуске так и не был вынесен ни на секретариат, ни на ПБ. Записка Александрова попала к Молотову весьма возможно в тот самый момент, когда к нему поступила информация о подписании турецко-трансиорданского договора и, скорее всего, вынудила искать то, что могло отвлечь внимание Вашингтона и Лондона от Турции и Ирана, а СССР все же проникнуть в регион, хоть и с черного хода. Захватить прочные позиции в тылу у потенциального противника.

Можно допустить и иное. Молотов вспомнил о записке Суслова. Вернулся к ней и нашел там то, что столь настойчиво искал. Указание и на конфликт, которым он мог воспользоваться, и на канал проникновения. Ведь ЕАК, как услужливо информировал заведующий ОВП, преследуя прямо противоположную цель, имел давние, прочные связи с такими влиятельными организациями, как Всемирный еврейский конгресс, Еврейский конгресс США, «Джойнт», многими иными. В том числе и с действующими в Палестине, что могло оказаться решающим.

Есть и прямое доказательство заинтересованности Молотова делами ЕАК. Начиная с 1947 года у комитета сменили одного из двух кураторов. Сохранили, но лишь по линии ОВП, то есть сугубо открытой, пропагандистской деятельности, Жданова. Но Кузнецова полностью отрешили от надзора за ЕАК. Вместо него появился Молотов. Это бесспорно и однозначно подтверждают все документы, связанные с комитетом. Они либо содержат такие фразы – «в соответствии с указаниями товарища Жданова А. А. и товарища Молотова В. М.», либо несут не менее многозначительные резолюции Жданова – «Согласен. Сообщите т. Молотову»[595]595
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 128, д. 250, л. 2–3.


[Закрыть].

Однако Суслова, которому формально и подчинялся ЕАК, продолжала беспокоить деятельность комитета – количество и содержание статей, готовившихся тем и направлявшихся за границу для публикации в еврейских газетах преимущественно США и Палестины. Потому он и одобрил очередную записку ОВП (ее подписал и сотрудник УПиА), дал ей ход в июле 1947 года. «Комитет, – отмечалось в ней, – не ведет борьбы против еврейского национализма и сионизма в зарубежных странах. Ни в статьях, посылаемых за границу, ни на страницах издаваемой комитетом газеты „Эйникайт“ („Единение“) не разоблачаются сильно активизировавшиеся в последнее время еврейские националисты всех оттенков и сионисты, не подвергаются критике националистические ошибки еврейских социал-демократических организаций и отдельных их деятелей». Более того, прозрачно намекал текст записки на отсутствие должного сотрудничества ЕАК с МГБ, выполнение установленных для него функций разведки: «Свои связи с зарубежными еврейскими учеными, общественно-политическими и культурными деятелями комитет не использовал с целью получения от них полезной для советского государства научно-технической и политической информации»[596]596
  Еврейский… с. 347.


[Закрыть].

Действуя именно таким образом, Суслов, только что утвержденный секретарем ЦК, несомненно стремился настоять на своем первоначальном предложении хотя бы сейчас. Заставить ЕАК, если уж не удалось ликвидировать его, безропотно подчиниться лично ему. Беспрекословно исполнять все его указания. И для того вместе с запиской направил Жданову и проект очередного постановления. Предлагал установить, «что в работе Еврейского антифашистского комитета имеются серьезные политические ошибки и недостатки», потребовать от комитета устранения их и заодно, в тех же целях, радикально изменить его состав. Вместе с тем, Суслов попытался определить задачи ЕАК на будущее: «пропаганда за рубежом достижений Советского Союза… разоблачение антисоветской кампании англо-американских реакционных кругов… получение полезной для Советского Союза информации»[597]597
  Там же, с. 349.


[Закрыть].

Но опять, как и в январе, мнение Суслова оказалось гласом вопиющего в пустыне. Его предложения просто не стали рассматривать, лишь поручили ЕАК готовить, начиная с августа, для ОВП ежемесячные специальные информационные бюллетени. Только в двух экземплярах, под грифом «строго секретно», объемом в четыре печатных листа – обзоры зарубежной прессы по палестинской проблеме[598]598
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 128, д. 1056, л. 234.


[Закрыть].

Тем временем эта самая палестинская проблема вступила в критическую стадию. Вооруженные еврейские организации Хагана и Лехи (группа Штерна) фактически развернули партизанскую борьбу против британских войск и арабского населения, требуя немедленного создания государства Израиль. ООН признал ситуацию угрозой миру в регионе и 28 апреля созвала специальную сессию Генеральной ассамблеи, в повестке дня которой значился только один вопрос – положение в Палестине. Представитель СССР А. А. Громыко выразил твердое убеждение в необходимости пригласить на заседание с совещательным голосом Бен Гуриона, главу делегации Еврейского агентства в США, как одной из двух заинтересованных сторон. Ведь интересы другой конфликтующей стороны выражали представители арабских стран. Однако советское предложение поддержки не нашло и было отклонено.

Обсуждение проблемы пошло по традиционному пути. Выработку проекта решения передали Первому комитету, рекомендации которого и утвердили 15 мая. Из представителей Австралии, Гватемалы, Индии, Ирана, Канады, Нидерландов, Перу, Уругвая, Швеции (председатель), Чехословакии и Югославии образовали специальную комиссию, на которую возложили подготовку предложений.

Комиссия приступила к работе 26 мая, и к концу своего существования, 31 августа, провела 52 заседания. Четыре в Нью-Йорке, тридцать шесть на Ближнем Востоке и двенадцать в Женеве (с выездом в Германию и Австрию для посещения лагерей перемещенных лиц), где и подготовила окончательные документы. Не один, как предполагалось, а три – из-за непримиримости позиций, невозможности прийти к какому-либо компромиссу. Первый проект плана действий ООН, одобренный всеми, устанавливал прекращение британского мандата на Палестину в самое ближайшее время. Второй, поддержанный большинством, предполагал раздел Палестины на два самостоятельных государства, еврейское и арабское, с выделением Иерусалима в особую интернациональную зону. Третий, за который высказались представители Индии, Ирана и Югославии (представитель Австралии не поддержал ни первый, ни второй) рекомендовал сохранить единство Палестины с двумя автономными образованиями.

Вторая сессия Генеральной ассамблеи открылась 16 сентября, но только 29 ноября состоялось голосование по палестинскому вопросу. Тридцатью тремя голосами «за» (включая СССР, БССР и УССР) при тринадцати «против» (в основном арабские страны) и десяти воздержавшихся (в том числе и Великобритании) была принята резолюция, предусматривающая прекращение британского мандата и создание на территории Палестины к октябрю 1948 года двух независимых государств, еврейского и арабского.

Однако еврейские поселенцы не захотели ждать год ради выполнения всех предусмотренных в таком случае необходимых юридических формальностей. Уже в декабре их боевые организации – Хагана, Иргун, Лехи – начали «необъявленную войну». До официального раздела попытались максимально расширить зону, которой и предстояло стать Израилем. Стали вытеснять арабов из Галилеи, Иудеи, Негева. И готовиться к настоящей войне со странами – участниками Арабской лиги, которые уже не раз открыто заявляли, что не допустят создания в Палестине еврейского государства.

«Конечно же, – вспоминала Голда Меир, – мы были совершенно не готовы к войне. То, что нам так долго удавалось более или менее удерживать в известных границах местных арабов, вовсе не означало, что нам удастся справиться с регулярными армиями. Нам срочно нужно было оружие – если мы сумеем найти кого-нибудь, кто захочет нам его продать»[599]599
  Меир Г. Моя жизнь. М., 1997, с. 256.


[Закрыть].

Да, у будущего Израиля солдаты уже были – около 25 тысяч. Их дала предусмотрительная организация иммиграции. Отправка из лагерей перемещенных лиц в Палестину прежде всего людей призывного возраста. Прошедших военную подготовку либо механиков, водителей. Они-то и могли с успехом противостоять готовящемуся нападению стран Арабской лиги, которые, как вскоре выяснилось, смогли выставить всего 23 тысячи солдат. Будущим израильтянам не хватало только оружия, ввоз которого британские власти запрещали. И все же оружие они нашли. Очень быстро.

Сведения о том начали поступать в разведывательное управление сухопутных войск США уже в январе 1948 года. Американский военный атташе в Ливане майор Стивен Мид сообщил в Вашингтон о регулярных, иногда по несколько раз, ночных посадках самолетов без опознавательных знаков примерно в 50 км к востоку от Бейрута. Позднее, в марте, Миду от своих информаторов удалось узнать, что эти самолеты доставляли оружие и боеприпасы для еврейских боевых организаций. Американцы тогда так и не установили, кто и откуда поставлял оружие в Ливан. Зато в конце марта обнаружили иное. Что из Праги американец Ральф Кокс на американском транспортном самолете «Скаймастер» начал регулярные рейсы в Палестину. Перевозил чешское оружие и боеприпасы. И делал это при явном содействии местной госбезопасности. Несколько позже в Вашингтоне получили веские доказательства того, что воздушный мост Прага – Палестина не только постоянный, но и действует по двум маршрутам. Одним – прямым, вторым – через юг Франции.

После тщательных проверок этих сообщений директор ЦРУ адмирал Рескоу Хилленкеттер направил 12 апреля Трумэну меморандум. Отметил в нем не только сам факт контрабанды чехословацкого оружия в «район повышенной политической напряженности». Указал, что участие в такой операции американских граждан, использование американских самолетов являются «безответственными действиями», которые могут иметь «неблагоприятные последствия для национальной безопасности США». Президент на меморандум не отреагировал[600]600
  Грин С. Делая выбор. М., 1985, с. 60–63.


[Закрыть].

В своей открыто антиизраильской позиции директор ЦРУ был не одинок. Разделял ее и государственный секретарь Джордж Маршалл, намеревавшийся в июне заявить правительству Чехословакии официальный протест и не сделавший этого только по настойчивой рекомендации посла США в Праге. Тех же взглядов придерживались министр обороны Джеймс Форрестол, заместитель госсекретаря Роберт Ловетт. Более того, еще в середине января 1948 года представитель США в ООН Уоррен Остин прямо заявил: Соединенные Штаты больше не считают резолюцию Генеральной ассамблеи от 29 ноября приемлемой для решения палестинской проблемы; предлагают отказаться от принятого плана и ввести прямую опеку ООН над единой Палестиной. Трумэн, возмущенный явным противодействием своей политике, дезавуировал речь Остина в письменном заявлении[601]601
  Там же, с. 34.


[Закрыть].

Схожую ситуацию разлада можно было наблюдать в то время и в Москве. 26 марта 1948 года Абакумов, явно не без ведома своего куратора А. А. Кузнецова, направил в ЦК свою вторую по счету записку «О Еврейском антифашистском комитете». Вновь обратил внимание членов ПБ на проповедь членами комитета национализма.

Глава двадцать первая

Палестинская проблема при всей своей значимости не являлась для Кремля главной и, тем более, единственной, ждущей своего разрешения. Несоизмеримо большего внимания, и уже не двух-трех, а всех без исключения членов узкого руководства, притом без малейшего отлагательства, требовало решение той задачи, от которой напрямую зависело дальнейшее развитие страны: восстановление разрушенной промышленности, возрождение хотя бы на довоенном уровне пришедшего в полный упадок сельского хозяйства. Все же это в совокупности при сложившихся крайне неблагоприятных условиях подталкивало к реанимации, использованию в очередной раз достаточно старой и явно изжившей себя идее – построения коммунизма. Ведь только она и позволяла убедить население согласиться или, вернее, примириться скрепя сердце, с продолжением лишений, тягчайших трудностей уже в мирные годы. С сохранением мизерной, не отвечающей нормальному прожиточному уровню, оплатой труда. Неизбежно же вынуждало вернуться к такой идее то, что, как видимо считали творцы подобной перемены идеологического курса, хоть отчасти, на какой-то период возродило бы былой энтузиазм масс. Заставило бы работать не ради сегодняшнего или завтрашнего дня, а лишь во имя абстрактной, весьма отвлеченной цели. Правда, помятуя суровый урок прошлого, на этот раз не решились устанавливать даже приблизительный срок наступления «светлого будущего».

15 июля 1947 года, принимая постановление о подготовке к намеченному XIX съезду новой программы ВКП(б), ПБ поначалу очень осторожно сформулировало новую установку: во второй, «практическо-политической» части документа «должны быть сформулированы основные задания партии с точки зрения развития советского общества к коммунизму в разрезе 20–30 лет»[602]602
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 2196, л. 13.


[Закрыть]. Однако всего три недели спустя, 6 августа, отважилось на большую конкретизацию, утвердив текст, предложенный Н. А. Вознесенским. «Поручить Госплану СССР, – отмечало новое постановление, – приступить к составлению генерального хозяйственного плана СССР, примерно на 20 лет, рассчитанного на решение важнейшей экономической задачи СССР – перегнать главные капиталистические страны в отношении размеров промышленного производства на душу населения и на построение в СССР коммунистического общества». Предварительный проект 20-летнего плана следовало представить узкому руководству к 15 января 1948 года[603]603
  Там же, л. 26.


[Закрыть].

Пока же, достаточно хорошо понимая, что лишь обещаниями население сыто не будет, узкое руководство пошло наконец на давно назревшее, но отложенное из-за последствий страшной засухи. Сделало первый, оказавшийся и единственным, шаг на пути возвращения к нормальной экономике. 13 декабря 1947 года ПБ одобрило работу созданной 27 мая комиссии по денежной реформе (Молотов, Вознесенский, Берия, Жданов, Микоян, Маленков, Косыгин, а также Зверев, Голев, Косяченко) и утвердило совместное постановление СМ СССР и ЦК ВКП(б), то есть за подписями Сталина и Жданова, «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». Установило, в частности: «…передать 14 декабря в 6 часов вечера по радио, а в центральной печати („Правда“, „Известия“) опубликовать 15 декабря» этот важный документ[604]604
  Там же, д. 2197, л. 2.


[Закрыть] для того, чтобы устранить любые возможные махинации.

Для всех без исключения жителей страны постановление означало вполне реальное улучшение положения, возможность по твердым, довольно низким ценам (стоимость муки и хлеба одновременно понижалась на 12 %, круп и макаронных изделий на 10 %) свободно, без каких-либо ограничений, покупать необходимые продукты, одежду, обувь, папиросы и сигареты. Именно то, в чем люди и испытывали острый недостаток вот уже шесть лет. Отмена карточной системы и ликвидация порожденных ею «лимитных» магазинов, а вместе с ними и «коммерческих», торговавших по «свободным», точнее – необычайно высоким ценам, стала возможной лишь «благодаря» жесточайшей политики по отношению к колхозам и совхозам. Выколачиванию из них по чисто символическим закупочным ценам и в размерах, устанавливаемых государством, всей их продукции – зерновых и картофеля, мяса и птицы, молока и яиц, шерсти и технических культур. Кроме того, столь же значительную роль сыграло и целеустремленное накопление запасов продовольствия в виде государственных резервов, а также и частичная конверсия, позволившая ряду предприятий вернуться к выпуску товаров широкого потребления.

Для узкого руководства гораздо большее значение имела первая составляющая постановления, денежная реформа. Она на редкость честно, открыто объяснялась необходимостью ради стабилизации, оздоровления финансовой системы страны – ключа к решению всех экономических задач, резко, существенно сократить денежную массу. И ту ее часть, которая появилась из-за инфляционных по сути, неоднократных выпусков за годы войны большого количества денег. И возникшую по вине Германии, печатавшей наряду с явными суррогатами – оккупационными бонами, еще и фальшивые советские червонцы. Именно потому обмен денег проводили двояко. Наличный новый рубль приравнивался к 10 старым, дореформенным. Безналичные, «трудовые сбережения», находившиеся на счетах в сберкассах, по более льготному курсу. При вкладах до 3 тысяч один к одному, от 4 до 10 тысяч – два к трем; свыше 10 тысяч – один к трем. Такой дифференцированный подход фактически не затрагивал интересы подавляющей, весьма бедной части населения. Наносил ощутимый ущерб только обеспеченным, составлявшим явное меньшинство, но главным образом различного рода спекулянтам и деятелям теневой торговли, нажившимся в годы войны.

Проводя реформу, узкое руководство не забыло и о необходимости вписать себя в новую систему. Еще 9 декабря установило «денежные оклады» для лиц, занимающих высшие государственные и партийные посты. Председателю СМ СССР, то есть Сталину – 10 тысяч рублей (примерно двенадцать средних зарплат), заместителям председателя СМ СССР – 8 тысяч; председателю ПВС СССР, Швернику – 10 тысяч; секретарям ЦК ВКП(б) – 8 тысяч[605]605
  Там же, л. 14.


[Закрыть]. Кроме того, уже после ликвидации карточной системы, 29 декабря обязало «министерство государственной безопасности (т. Абакумов) прекратить с 1 января 1948-го года продажу промышленных товаров через закрытую сеть для членов и кандидатов в члены политбюро, секретарей ЦК ВКП(б) и других ответственных работников, снабжаемых через министерство государственной безопасности»[606]606
  Там же, д. 2198, л. 11.


[Закрыть].

Еще одной мерой, но более конкретной, нежели 20-летний план, призванной вывести экономику из кризисного состояния, но в столь же отдаленном будущем, стало также совместное постановление СМ СССР и ЦК ВКП(б) – «О плане полезащитных лесонасаждений, внедрении травопольных севооборотов, строительства прудов и водоемов для обеспечения высоких и устойчивых урожаев в степных и лесостепных районах Европейской части СССР». Документ, утвержденный ПБ более года спустя, 22 октября 1948 года, и подготовленный отнюдь не Госпланом, как можно было того ожидать, а сельскохозяйственными министерствами, их научно-исследовательскими институтами и Всесоюзной академией сельскохозяйственных наук под общей курацией Г. М. Маленкова, отвечавшего тогда за данную отрасль. Постановление, с момента публикации в газетах и журналах мягко говоря услужливо названных пропагандой «сталинским планом преобразования природа». Осуществление намеченного в нем должно было устранить (и устранило в значительной степени) постоянную угрозу для Поволжья, Северного Кавказа и Южной Украины неожиданной, непредсказуемой и безжалостной засухи. И хотя выращивание лесов являлось делом нескольких десятилетий, оно все же вселило в колхозников, рабочих совхозов значительной территории страны уверенность в возможность собирать, пусть пока в будущем, то, что было ими выращено. Ну а будет ли урожай высоким, действительно зависело только от труда крестьян, от применения ими агротехники. Вместе с тем это постановление оказалось единственной, правда, запоздалой практической мерой, предложенной государством и партией для подъема сельского хозяйства. Ведь проведенный в феврале 1947 года Пленум ЦК так и не смог предложить ничего конкретного…

Между тем Н. А. Вознесенский, которому как главе Госплана СССР и зампреду СМ СССР предстояло 15 января 1948 года представить на рассмотрение узкого руководства проект 20-летнего плана, не торопился с выполнением задания. Поступил, как оказалось, правильно, ибо в установленный срок никто так и не вспомнил ни о намеченном съезде, ни о новой программе партии. Жданов, более других заинтересованный в официальной фиксации новых идеологических ориентиров, продолжал болеть. Другие же члены узкого руководства вспоминать о том не пожелали. Пятимесячной временной паузой Николай Алексеевич распорядился довольно своеобразно. Потратил ее на откровенную фальсификацию буквально вчерашнего прошлого. На создание «теоретического» труда «Военная экономика СССР в период Отечественной войны». Книги небольшой по объему – всего в 12 авторских листов, но весьма примечательной по замыслу и его решению. Призванной подготовить жителей страны к принятию серьезнейших изменений в высшем руководстве, а вместе с тем и подкрепить те самые положения, которые уже легли в основу незадолго перед тем вышедшего второго варианта «Краткой биографии» Сталина.

Главной целью труда Вознесенского стало вытеснение из людской памяти с помощью умолчания существования в годы войны ГКО, его деятельности и подлинной роли. На 189 страницах первого издания книги Николая Алексеевича, вроде бы посвященной тому, чем занимались Молотов, Берия, Маленков а также и Микоян, комитет упоминался только трижды, да еще просто как таковой, без раскрытия его состава и, тем более, распределения обязанностей между его членами. На странице 21-й – для всего лишь констатации факта его создания, что никак уж нельзя было обойти. На страницах 33-й и 41-й – как об органе «во главе с товарищем Сталиным», «сталинским», и только. Вместе с тем, весьма умело используя прежде никогда не публиковавшиеся, остававшиеся под грифом «совершенно секретно» постановления и решения именно ГКО, Вознесенский вполне сознательно приписал роль последнего в мобилизации экономики, обеспечении всех нужд как фронта, так и тыла исключительно Сталину. Правда, неоднократно поминал имя вождя вместе с его официальным постом – как председателя СНК СССР. Нельзя исключить, что делал это автор книги для того, чтобы реабилитировать значимость и самого правительства, и свою собственную, заместителя председателя СНК СССР.

Таким образом Н. А. Вознесенский решал две задачи. Прежде всего, возвеличивал Сталина, одновременно мифологизируя его личность, активно способствуя поддержанию, усилению культа вождя, который, якобы, и принимал все без исключения судьбоносные решения. Только он один. Вместе с тем Вознесенский открыто демонстрировал свой выбор. Свою личную безграничную преданность Иосифу Виссарионовичу, и только ему, твердую готовность идти с ним до конца в борьбе за единоличное лидерство в узком руководстве и с явными, и с потенциальными соперниками. К первым, как явствовало из использования в книге умолчания, несомненно следовало отнести Молотова, Берия и Маленкова, и возможно – Микояна. Ведь их, а не кого-либо иного, имена загодя, уже теперь, как бы предвосхищая события, вычеркивали из будущей официозной истории страны.