Текст книги "Озеро призраков"

Автор книги: Юрий Любопытнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

Вошли двое – Сыч и парень в кожанке. Остальные остались на улице.

– А мы думали ты окочурился, – сказал Сыч, подойдя к Копылову и касаясь его подбородка носком ботинка. Под глазом Копылова был синяк, в уголках губ запеклась кровь, рубашка разорвана. Он тяжело дышал

Сыч опустился на корточки.

– Пришёл, значит, в себя? Ну, как – мозги прояснило?

Лёха отвернулся от Сыча. Ему была противна и раздобревшая на дармовых харчах физиономия человека с маленьким носом-поливальничком, и его пустые глаза, и хрипловатый голос. О, как его ненавидел Лёха! Он представлял опять на своём лице или рёбрах кулак этого издевателя, и жаркий ком подкатил к горлу, а сердце начало учащённо биться.

«Если будут бить, – думал он, скажу, всё скажу, чёрт с ним, с кладом! Жизнь дороже всех этих золотых побрякушек. Придя к такому заключению, он успокоился. – Лишь бы не били».

– Что надо? – посмотрев Сычу прямо в его бесцветные глаза, спросил Лёха.

– О, это уже другой разговор, – осклабился Сыч, поднимаясь с корточек. – Птичка подала голос. Холщ, иди сюда! – крикнул он стоявшему снаружи человеку. – Подсобишь мне.

Вшёл вчерашний шофёр и встал у порога.

– Что надо? – снова спросил Лёха.

– Где золото?

– Отпустите, когда скажу?

– Он ещё торгуется, – пробормотал Сыч, но в голосе не было, как прежде, угрозы.

– Отпустим не когда скажешь, а когда отдашь, – назидательно сказал парень в кожанке, продолжая, как и вчера, жевать резинку.

– Можно ли вам верить? – усмехнулся Лёха. – Отдашь, а потом вы прирежете.

– Только вера спасёт тебя, – нараспев произнёс Сыч.

– Я принесу, скажите куда.

– Принесёшь! Видали фрайера, а? Может, ты нас заложишь. Нет, мужик, деньги на бочку, и всё – хоккей. Понял?

Что оставалось Лёхе? Отдать клад. Приведёт он их на место, пусть берут Две висюльки у него дома под половицей. Их он не отдаст. А остальное пусть забирают.

– Золото у меня в лесу, – сказал Лёха. – Я покажу.

– Далеко это – в лесу? – осведомился Холщ.

– Да нет, за Хотьковом.

– Скоро будет рассветать. Так что тянуть не будем. Веди нас, – обратился парень в кожанке к Копылову. – Но если обманешь или какую игру затеешь, пеняй на себя. Он быстро, – парень указал на Сыча, – тебе мозги вышибет, понял?

– Чего мне играть, – выдавил из себя Лёха. – Вас, обормотов, вон сколько!

– Ты полегче с обормотами, – повысил голос парень в кожанке, – а то быстро пиндюлей схлопочешь.

Бить они его не стали, видимо, довольные, что развязали ему язык и простившие его грубость.

Его вывели из гаража, подталкивая сзади. Вдохнув свежего воздуха, Лёха огляделся. Место напоминало свалку или трущобу. Друг к другу лепились сараи и сарайчики, как Бог пошлёт на душу, – разной высоты, из подручного материала, кто что сумел достать. Были здесь добротные гаражи и овощехранилища, сложенные из кирпича, были ветхие сараюшки из обгорелых досок и кусков жести. «Глухое место для разбоев», – отметил Лёха, начавший трезво мыслитиь. Напротив гаража, из которого его вывели, стоял сарай с голубятней, почти полусгнивший, а чуть вдали виднелась ржавая металлическая труба, повидимому, остаток старой котельной.

Бандиты, не расковывая, повели Лёху к машине.

– Куда ехать? – спросил шофёр.

– А где мы?

– Не твоё собачье дело, – обрезал Сыч. – Тебя спрашивают – отвечай!

– В Хотьково.

– В Хотьково, Холщ. – сказал парень в кожанке. – Завяжи ему глаза, – обратился он к Сычу, показывая на Копылова. – А то вон, как пялится.

Сыч, ни слова не говоря, обмотал какой-то грязной, пропахшей бензином тряпкой, голову Лёхи, оставив свободным только рот, и втолкнул в «Жигули».

Расплёскивая лужи, машина стала выезжать из «трущоб», как окрестил это место Копылов.

«Хоть бы кто остановил, – тоскливо думал Лёха. – Кто бы остановил».

Но ни прохожих, ни милиции не было.

– Что-то во рту пересохло, – сказал Сыч и достал из кармашка сиденья начатую бутылку. – Кто будет? – спросил он подельников.

Никто ему не ответил.

– А я хочу. Мой организм не может долго пребывать в сухом состоянии…. Может, хлебнёшь? – обратился он к Лёхе и, словно испугавшись произнесённых слов, тотчас сам ответил: – Ишь, губы раскатал! Тратить на тебя огненную воду?

«Нужен ты мне со своей огненной водой, – отпарировал про себя Лёха. – Сыч патлатый».

Сыч из горлышка выпил водки, вытер губы, рыгнул, положил бутылку на место и достал из кармана яблоко.

Небо стало заметно светлеть на востоке. Машина выехала на шоссе. Лёха стал считать повороты, но быстро сбился со счёта и бросил это занятие.

Сыча разморило. Он стал мурлыкать какую-то мелодию, а потом хрипло запел:

Большая страна Кита-ай,

Китайцы кругом хи-ля-яют.

Пьют они крепкий ча-ай,

Стильные песни лаба-ают.

Труля-ляля, ля, ля,

Тралиля ля ля ли…

– Замолчи ты, Сыч! – вяло сказал парень в кожанке. – Ни голоса, ни слуха…

– Как скажешь, Зуб, – ответил Сыч и замолчал.

Ехали, наверное, с полчаса. Потом машина остановилась. Сыч снял повязку с головы Копылова. За окнами совсем рассвело. «Жигули» стояли у обочины под железнодорожным мостом в Хотькове… Слева на крутом берегу желтел отреставрированный купол Никольского собора, справа – в низине и выше по берегу Пажи – зеленели картофельные делянки, в промежутках которых росла густая трава. Дорога уходила вперёд к Ярославскому шоссе. Была она пустынна.

– Так, куда теперь ехать? – обернулся парень в кожанке, как теперь установил Лёха, носивший кличку «Зуб».

– К Ярославскому шоссе, – ответил Копылов.

«Хоть бы какое ГАИ их засветило, – горестно думал он. – Сразу бы всё рассказал постовому».

Но никто их не «засвечивал». Проехали мимо бывшего монастыря, миновали Абрамцевское художественно-промышленное училище, и город остался позади.

Машина мчалась к Ярославке. За Репиховом Лёха попросил притормозить.

– Сворачивать будем, – сказал он. – Вон у того леска, направо.

Шофёр притормозил и свернул на просёлок. С правой стороны зеленело картофельное поле, слева земля понижалась в овраг, за которым виднелось не сжатое поле и лес.

– Дальше пойдём пешком, – заявил Лёха, когда они остановились.

– Далеко идти? – осведомился Зуб.

– Минут двадцать.

– Он у тебя зарыт или висит?

– Зарыт.

– Сыч, возьми лопату! Холщ, останешься здесь, в машине, – распоряжался Зуб. – Если этот хмырь не наврал, через час, самое большое, вернёмся.

– Если наврал…

– Чего мне врать…

– Я тебя не спрашиваю. В общем, Холщ, жди до упора.

Сыч достал из багажника лопату с коротким черенком и был готов сопровождать Копылова.

– Иди вперёд, – толкнул он Лёху. – Попробуешь бежать, получишь вот это. – Он достал из кармана пистолет.

– Развяжите хоть руки, – взмолился Лёха.

– Сними с него баранки, – распорядился Зуб. – Не убежит.

Неразговорчивый худосочный малец с угреватым лицом достал ключик, отомкнул наручники. Лёха потёр одну руку об другую. Идти стало свободнее. Солнце поднималось над горизонтом на безоблачном голубом небе, освещая гребень леса за полем, само поле, золотистое от вызревшей пшеницы. Тишина. Молчали птицы, лишь вороны дремотно каркали, сидя на полусгнивших деревьях, растущих у оврага. Ночью выпала роса, трава была не скошена, и ботинки и брюки у путников скоро стали мокрыми.

Они вышли из оврага, пересекли поле и свернули опять в лес. Справа за полем начинался другой овраг с пологими берегами, поросшими кустами бузины и черёмухи.

– Далеко ты закопал своё золото, – сказал Лёхе Зуб.

Он весело скалился, настроение было приподнятое, хотя по осунувшимся, заросшим лицам, можно было понять, что рэкетиры ночью не сомкнули глаз, к тому же сказывались немалые возлияния, к которым они прибегали в гараже, пока Лёха был без сознания. Копылов только сейчас понял, почему парня в кожанке прозвали Зубом. Во рту при разговоре сумрачно посвечивала металлическая коронка.

Лес был смешанный. Росли высокие ели, а между ними кое-где попадались осины и берёзы. Где большие деревья отступали, там место заполняли кусты орешника и ольха. Лес был запущенный, много стволов было повалено и приходилось или обходить их, или подлезаиь под них. Копылов шёл уверенно, видно было, что он точно знал место сокрытия своего клада.

Пересекли полянку, сплошь заросшую в низине осокой, и Лёха остановился у молодого дуба.

– Здесь по корнями, – глухо сказал он.

Ему хотелось, как можно скорее попасть домой, ему было наплевать и на клад, и на богатство, которое он сулил, хотелось одного – скорее свалить это наваждение и стать прежним Лёхой, без груза, давящего на плечи, изматывающего душу. Поэтому он расставался со своим богатством с сожалением, но без особой печали.

– Копай! – протянул ему лопату Сыч.

Лёха без слов взял лопату, которую ему протянул Сыч, отгрёб в сторону кучу валежника, поддел квадратный пласт земли, замаскированный опавшими листьями дуба. Под ним лежал свёрток, перехваченный крест-накрест шпагатом.

– Ловко уконтропупел, – произнёс Сыч, выхватывая свёрток у Копылова. – Разве догадаешься, что здесь зарыто золото.

Все трое бросились развязывать свёрток. Развернув чёрную плёнку, стали разглядывать содержимое.

– И это всё? – спросил Зуб.

– Всё, – ответил Лёха и отвернулся.

– Я бы не сказал, что это величайшая находка, – провозгласил Зуб. – Стоило из-за этого трое суток слоняться за этим гражданином, не спать да жечь бензин.

– Тебе-то что, Зуб, – ответил ему Сыч. – Аванс получили, теперь остальное получим. А что в мешке, тебя это мало должно волновать.

– Вообще-то так. Я к слову. Думал, что найдём неимоверные богатства, а здесь так… Ладно, хватит базарить, пора сматываться.

Он опять перевязал шпагатом свёрток, взял его под мышку, и они тронулись в обратный путь, идя гуськом, держа Копылова в середине цепочки.

Когда вышли из леса, увидели, что им навстречу, по полю, идёт большое стадо коров.

– О, сколько мяса! – проронил Сыч. – Какой шашлык идёт.

Коровы медленно, прихватывая кое-где траву, заполняли поле.

– Сыч, а где лопата? – вдруг спохватился Зуб.

– Лопата? Ах, ты… налево! Там осталась. Этот, – он ткнул Лёху, – ковырял ей…

– Забери её. Какой дурак вещдок в кустах оставляет.

Ругаясь на чём свет стоит, Сыч повернул обратно и скрылся в лесу.

Остальные остановились, пропуская стадо. Коровы, мыча, приближались, косясь фиолетовыми глазами на невесть откуда взявшихся пришельцев. Сзади шёл пастух с длинным кнутом.

И тут Лёха, собрав последние силы, когда до коров остававалось не более трёх метров, откуда и прыть взялась, рванулся в центр стада. Передние коровы шарахнулись в стороны, он, петляя между ними, помчался к оврагу. Всё это произошло так быстро, что бандиты не успели опомниться. А когда опомнились и бросились в погоню, путь им преградила мычащая и ревущая чёрно-пёстрая масса. Одна корова нагнула голову и уставилась на Зуба. Он замешкался и остановился, не зная, куда деваться. Остановился и молчаливый бандит. Когда они пришли в себя, Копылов как в воду канул.

А Лёха промчался, не чуя ног, через спасительное стадо к овражку. Вот он – зелёный овраг! Он быстро нырнул в кусты и побежал к ферме, стоявшей на его берегу. Минут через десять оглянулся никого! Не слышно было погони, не слышно коров, лишь сердце его бешено билось и вылетало из груди.

Сначала он решил было спрятаться на ферме, а, подойдя к ней и убедившись, что погони нет, резко свернул в сторону и пошёл, маскируясь в низинах и выемках, оглядываясь, в сторону деревни.

– Тут же пойду в милицию, – решил он. – Если этих мордоворотов не взять, они пришьют его. Чёрт с ним, с этим кладом! Хорошо, что остался жив. О, Боже, как же хорошо на воле! Пусть не будет этих проклятых денег, жизнь… жизнь хороша сама по себе, если знаешь, какой ценой она досталась.

Миновав Репихово, через полчаса, лесом, он пробрался на платформу 55 км, посидел в кустах, ежеминутно озираясь, и, когда подошла электричка из Москвы, быстро вскочил в вагон. Домой он решил не ходить. Кто знает, может, бандиты вычислили его адрес и теперь поджидают там. Нет, он пойдёт к приятелю, у того есть телефон, он позвонит в милицию и всё расскажет. Он попросит прислать за ним машину, а так опасно ходить.

С такими мыслями он вышел на платформе Абрамцево, и гаражами, мимо стадиона пошёл к приятелю, благо тот жил недалеко от железной дороги на улице Горжевицкой, носящей такое название в честь города-побратима Горжевице в Чехословакии.

Дверь ему открыл сам приятель. Он собирался на работу: был побрит, умыт, причёсан, от него разило одеколоном.

– Что с тобой? – спросил приятель. – На тебе лица нет!

Он удивлённо смотрел на бледного, с кровоподтёком под глазом Лёху, в мятой рубашке, запачканной высохшей кровью, с приствшими к рукавам колючим репейником.

– Дай позвонить, – вместо ответа сказал Лёха. Ноги его подкосились, и он сел на пол прямо в коридоре.

15.

Беседа со старушками пенсионерками ничего нового Проклову не дала. Не принёс нового и разговор с Вадимом. Добродушный на вид кооператор с выпирающим из-под брючного ремня животом, подтвердил слова Мани. Да, он коллекционирует старые предметы, имеющие художественную и историческую ценность. Старший лейтенант может зайти к нему и познакомиться с его коллекцией. В ней много удивительного. Виктор Степанович помогал ему несколько раз в определении достоверности и ценности предметов. Где он приобретает вещт? В магазинах, с рук. Раньше такими вещами торговали, а теперь и подавно. Да, он отдал историку бересту, потому что она ему не нужна. Как она к нему попала? Да очень просто. Один пьянчужка на вокзале или около Лавры (он достоверно теперь и не помнит – это случайно было) продавал старую церковную книгу. Шрифт тогда поразил Вадима, ему показалось, что она была рукописной. Он купил её, а алкаш впридачу всучил ему ещё три куска бересты, за деньги, конечно. Книга, по его мнению, ценности не представляла, а вот береста… Бересту, конечно, он принёс Виктору Степановичу. Когда тот прочитал написанное на ней, он пришёл к Вадиму и поинтересовался – нет ли у него ещё таких кусочков и где можно найти продавца.

– А кто вам сказал, что книга не представляет ценности? – спросил тогда Проклов.

– Да всё он, Виктор Степанович.

– Вы отнесли ему книгу вместе с берестой?

– Книгу раньше, а бересту недавно. Я сначала забыл о ней, затерял, а когда вновь обнаружил – решил отнести к Виктору Степановичу.

– А через неделю после этого Виктор Степанович погибает, – произнёс Проклов и внимательно посмотрел на кооператора.

Того не смутил откровенный взгляд старшего лейтенанта.

– Да, – ответил он, – нелепый случай. Так взять и утонуть. Жаль, жаль старика. Большого ума был человек и специалист отменный по старине, первостатейный, царство ему небесное. Теперь не к кому и обратиться, – подытожил кооператор.

Всё в показаниях кооператора сходилось с рассказом жены Виктора Степановича.

Уходя из кабинета, Вадим задержался возле двери и поинтересовался не назойливо, в то же время дав почувствовать Проклову некое восхищение работой органов:

– И вы так досконально расследуете каждый несчастный случай?

– Это наша обязанность, – ответил старший лейтенант.

– Понимаю, понимаю, – сказал кооператор и с поклоном вышел в коридор.

«Непрост этот Вадим, – подумал Проклов, закрывая за гостем неплотно прикрытую дверь. – Жук, что надо».

В словах кооператора было всё логично, всё продумано до мельчайших деталей, а возможно, всё так и происходило, как он рассказывал? Однако Проклова не покидало сомнение, что Вадим что-то недоговаривает.

На всякий случай он выяснил всё, что касалось биографии Вадима. Оказалось, что тот, будучи начальником мясного цеха одного из предприятий Воронежского облпотребсоюза, в недалёком прошлом наладил выпуск подпольной колбасы, за что поплатился четырьмя годами тюрьмы. Выйдя на свободу, переехал в Подмосковье, потом купил в Загорске на Кировке старый дом.

«Во всяком случае не грабитель, – размышлял Проклов после прочтения досье Вадима. – Пострадал за бизнес, который сейчас становится почётной трудовой деятельностью. Купил – продал».

16.

Проклову позвонил его приятель Сергей Борисов из Хотьковского отделения милиции.

– Слушай? – спросил он. – Ты ещё не закончил дело об этом несчастном случае со стариком, который утонул или его утопили в Келарском пруду?

– В Кончуре, – поправил его Проклов.

– Да, да, в Кончуре…

– Нет ещё. Концов не найду.

– А мне здесь тоже одно дельце подвалило. Мужик наш хотьковский клад недалеко от Радонежа нашёл. Кое-что начал продавать. Нити в Загорск ведут. Дело с барыгами связано, с коллекционерами…У тебя тоже один коллекционер проходит. Приезжай, познакомлю с показаниями. Может, что выудишь…

Проклов так и сделал. Долго не раздумывая, сел на электричку (машина в отделе была в разъезде), доехал до Хотькова и на попутной добрался до милиции.

Прочитав показания Копылова и найдя там имя Вадима, он даже не удивился, как будто этого ждал. Предчувствие, что не чист кооператор, не обмануло его. Оказывается, никакой не пьянчужка продал ему кусок бересты, а потерял её Копылов. Зачем Вадим врёт? Он не мог запамятовать этот случай, тем более, что это произошло совсем недавно. Здесь было что-то не так!

– Организуй мне встречу с Копыловым, – попросил он Борисова. – Мне кажется, что клад и убийство Виктора Степановича связаны между собой, складываются в одно дело.

– Нет проблем, – ответил Борисов. – Копылов придёт через полчаса, – Он посмотрел на часы, – Да, через полчаса. Я его вызвал.

Копылов пришёл в назначенное время. Был он трезв и держался спокойно. Он повторил Проклову показания, что снял с него Борисов.

– Значит, ты продал Вадиму эту золотую вещичку и на радостях вы отметили? – спросил он Лёху.

– Да, так оно и было. Валерка предложил обмыть это дело.

– А потом ты поехал с деньгами домой, на платформе тебя подпоил Валерка и дальше ты ничего не помнишь?

Копылов кивнул головой. Пальцы его, лежавшие на коленях, теребили промасленную ткань спецовки. Он приехал с работы не переодеваясь, благо завод располагался недалеко.

– Не помню, – сказал он.

– Совсем ничего?

– Как сел в электричку, так сразу и вырубился.

– Кто тебя поил, те и вытащили деньги, – резюмировал Борисов.

– А ты сам не думал, кто мог вытащить деньги? – посмотрел на него Проклов.

– Была мысль, что кооператорщик с дружком, но мне Вадим показался мужиком серьёзным.

Проклов кашлянул. «Такой пройдоха умеет расположить к себе людей», – подумал он, вспомнив сладкое лицо Вадима.

– И ты больше не встречался ни с Вадимом, ни с его дружком Валеркой?

– Нет, я затаился. Я всегда дрожал от страха, думая, что за мной следят.

– Ты не ошибался. Следили, раз выследили и затолкали в машину. Они на тебя не один день потратили, ища адрес или место работы… А номеров «Жигулей», в которые тебя посадили, ты не заметил?

– Они были заляпаны грязью. Вечером я ничего не заметил, не до того было, а утром, когда приехали к месту, где я зарыл клад, и когда я решился во что бы то ни стало бежать и сообщить обо всём в милицию, я специально посмотрел на номера, но они были густо замазаны.

– Совсем ничего не разобрал?

– Очень густая была грязь..

– А никаких дефектов не обнаружил – ну, что-то подкрашено, разбито, погнуто, ещё что?

– Да эти «Жигули», девятка, совсем новые, даже под пылью, под грязью видать, что машина блестит.

– Вот и ещё одна деталь – «почти новые». Ты, Сергей, в ГАИ сообщил? – спросил Проклов приятеля.

– Сообщил. Ищут. Но это дело, я думаю, безнадёжное: мало ли у кого новых зелёных «Жигулей».

– А вдруг повезёт. Не надо ни от чего отказываться. Это рутинная работа, но она многое может дать. – И снова Проклов обратился к Копылову: – А в салоне ничего особенного не заметил? Любители, да и подчас профессионалы свои машины, автобусы любят украшать разными куклами, собаками, висячими талисманами, наклейками. Сейчас мода пошла на иконки…

– Ничего такого не заметил, Вот только доллар был приклеен в салоне над лобовым стеклом.

– Сколько ты разного запомнил, – одобрительно отозвался Проклов. – А говоришь: «нет», «нет». Эти детали могут помочь найти и машину, и её хозяина. Подумай, может ещё чего вспомнишь?

– У Вадима есть собственные «Жигули»? – спросил Борисов Проклова.

– Есть. Но старые, латанные-перелатанные. Я ещё это проверю. Конечно, он не дурак отдавать свои «Жигули» для такого дела. Он или взял ребят с машиной, или они из его щайки.

Проклов постучал пальцами по столу.

– А ты не проверил, – обратился он к Борисову, – раньше не угоняли зелёные «Жигули»?

– Проверял. Такие «Жигули» в розыске не числятся.

– Значит, они принадлежат кому-то из шайки Вадима.

– Ты как думаешь, убийство историка, их дело?

– Не знаю. Знаю одно: Вадим в этом замешан. Почему он не сказал, что взял бересту у Копылова, а придумал историю каким-то пьяницей бомжом?

– Не хотел наводить на Копылова?

– Правильно, потому что это было не в его интересах. Он тогда уже думал выудить у Копылова весь его золотой запас. Поэтому он не сказал о Копылове и Виктору Степановичу.

– Может, говорил?

– Не думаю. Старик бы его сразу нашёл. Он очень переживал, что такие ценные исторические реликвии могут исчезнуть, пропасть. Он бы поднял на ноги всю милицию, исполкомы и горкомы. Мне вот что на ум пришло…По-видимому, Виктор Степанович, когда Вадим отказался ему сообщить адрес или координаты Копылова, разгорячился и в сердцах сказал кооператору, что сообщит, куда следует, чтобы разыскать хозяина бересты.

– Однако вёл он себя спокойно. Он даже не пожаловался жене, не рассказал ей о разговоре с Вадимом.

– А кооператор его успокоил и чтобы старик не мешался под ногами, решил убить его.

– Логично. Но это надо ещё доказать.

– Кончно, надо, – вздохнул Проклов. – Однако доказательств у нас мало. Можно сказать, совсем нет. Судя по всему, Вадим – крупная фигура, а может, за ним стоит кто-то. Нам надо найти Сыча и прочих рекетиров и тогда всё встанет на свои места. Главное, не спугнуть Вадима и его банду. Они сейчас, очевидно, затаятся: побег важного свидетеля их очень обеспокоил. Большую оплеуху получат они от хозяина…Конечно, если это нанятые гастролёры, наше дело усложняется, копать долго придётся.

– За это деньги получаешь, – усмехнулся Борисов.

– Скажи-ка, Копылов, – обратился к Лёхе Проклов, – у тебя, как я убедился, глаз зоркий, намётанный на детали…Тебя где держали – в сарае, в гараже?

– В гараже.

– Ты говорил, что вывезли тебя на рассвете?

– Да, уже рассветало.

– Ты не можешь вспомнить то место поподробнее, какие-то детали: что за гараж, какие ворота, из какого кирпича выложен, номер бокса?..

– Это был не гаражный кооператив, а какая-то трущоба.

– Почему так думаешь?

– Гаражи шли вперемешку с сараями, погребами. Кругом лопух и крапива.

– Земля чем была устлана – асфальтом, гравием?

– Какой асфальт! Канавы, песком присыпанные.

– А ещё что помнишь?

– Ничего, – Копылов пожал плечами. – Ворота обыкновенные, железом обитые, крашенные суриком, замок висячий…

– Не много. И дорогу не помнишь?

– Мне же глаза завязали, а развязали только в Хотькове.

– В каком месте?

– Под железнодорожным мостом. За кругом, где машины поворачивают.

– Всё продумали, – качнул головой Проклов. – Не узнаешь, откуда ехали. А сколько времени вы добирались до моста?

– Точно не скажу. У меня часы разбились. С полчаса, наверное.

– Ясно. Это уже интереснее.

– Вспомнил! – вдруг подпрыгнул на стуле Копылов. – Вспомнил! За гаражом я видел трубу… металлическую, с растяжками. Ржавая такая труба. На ней ещё скобы приклёпаны, чтобы на верхотуру лазить.

– Ну вот, поиск сузился, – удовлетворённо проговорил Проклов. – Будем искать трущобу с ржавой трубой… Жди! Мы тебя вызовем, если что-то приблизительное найдём.

– Можно идти? – встал со стула Копылов.

– Иди. Только будь осторожен. Рэкетиры могут охотиться за тобой.

– Я у приятеля ночую… Вобщем, принял меры предосторожности.

Дней через шесть его опять вызвали в милицию.

– Поедем твою «трущобу» искать, – сказал ему Борисов. – Мы прочесали все гаражи в районе, официальные и неофициальные, так сказать, стихийные. Нашли один самодеятельный за Загорском, и у заброшенной старой котельной. По всем приметам, что ты нам привёл, похож на твой.

Лёха ничего в ответ не сказал, но в душе порадовался: «Дай Бог, чтобы так и было. Получат по заслугам бандиты». Он до сих пор не мог без содрогания вспоминать ту ужасную ночь.

Они сели в «Жигули» и поехали в Загорск. На Нижнёвке, так по старому называли улицу имени Героя Советского Союза Митькина, где располагалась городская милиция, их ждал Проклов. Стёкла в машине были затенённые, но старший лейтенант, сев в салон, предупредил Копылова:

– Без надобности не высовывайся.

Как понял Копылов, «Жигули» были частными.

Минут через двадцать, подпрыгивая на ухабистой дороге, минуя огороды, они вьехали в «трущобы» – унылое дикое место, с там и сям, не по плану, а как попало, налепленными гаражами и сараюшками, сплошь заросшее лопухом и крапивой выше человеческого роста.

– Трубы не видно, – пробормотал Копылов. Сердце его учащённо забилось.

– Сейчас подъедем и к трубе, – отозвался Проклов.

Петляя между нагромождениями сараюшек, они вскоре подъехали к двухэтажной котельной с выбитыми стёклами окон, с выломанными дверями, кое-где забитыми листами ржавого железа. Рядом торчала труба со снесённым верхом. Место было пустынное – ни человека, ни автомашины.

– Похожа? – спросил Проклов, указывая на трубу.

– Похожа, – чуть слышно отозвался Копылов.

Но сколько они не кружили по «трущобе», Копылов не узнавал гаража, в котором провёл ночь. Он уже отчаялся найти место своего злополучного ночного пребывания, но тут уловил взглядом одному ему знакомые ориентиры, и воскликнул:

– Нашёл! Вон та голубятня! Напротив неё – гараж.

Копылов даже привстал на сиденье и взялся за ручку, чтобы открыть стекло.

– Спокойно, – сказал ему Проклов. – Без эмоций. Коля, обратился он к водителю, – подъезжай вон к тому гаражу…

– Понял, – чуть слышно проговорил шофёр, и машина подкатила к боксу, на воротах которого виднелось серое пятно от смытого номера.

– Замок висит… – прошептал Копылов, – Этот гараж…Точно этот.

– Не ошибся?

– Нет, точно он.

Из сарайчика, расположенного чуть поодаль, вышел мужчина в бейсболке, в тенниске, в замасленных на коленях брюках, стоя в дверях, рассматривал машину.

Проклов опустил стекло дверцы.

– Слушай, начальник, где тут гараж Самойлова? – назвал он первую пришедшую на ум фамилию.

– Не знаю такого, – пожал тот плечами, подозрительно оглядывая приезжих.

– Он мне объяснял, да я запутался… То ли здесь, то ли дальше где…

– Нет у нас таких, – пробурчал мужчина и скрылся в сарае, закрыв за собой дверь.

– Не будем светиться, – сказал Проклов, приказывая шофёру разворачиваться. – И то хорошо, – обернулся он к Копылову, – что нашли твоё место. Всё остальное – дело техники. – Он широко улыбнулся. – Если, что прояснится, вызовем, – добавил он.

17.

Рщига отсиделся в лесах, хвойных и дремучих, на Воре, дождался, покуда князь со своей свитой не уедет в Москву. Но в Радонеж больше не вернулся. Капище было срыто, кумиры низвержены, рядом укреплялся монастырь Покрова Пресвятой Богородицы на Хоткове. В лесу, на поляне, он расчистил место для нового требища, сам вытесал Даждьбога, а недалеко от поляны срубил себе избушку и жил на приношения окрестных жителей, живущих старой дедовской верой, да на те припасы, которые добывал в лесу, богатым и мёдом, и зверем, и птицей. В Воре ловил рыбу. Судислав, сын, рос на глазах. Многое, что знал Рщига, он передал своему наследнику: научил его знахарству, гаданиям по помёту птиц, по злакам, по крику совы, вою волка. Ещё научил врачевать – затворять кровь, заговаривать болезни, вправлять кости и многому другому. И жил в лесу шестнадцать лет.

Умирая, позвал Судислава и сказал ему:

– Сын Судислав, дни мои на исходе. Оставляю тебе заветы дедов наших… Будешь ими пользоваться – будешь жить безбедно. Вера наша уйдёт, я не требую, чтобы твои дети исповедывали её. Единый Бог оказался сильнее множества наших… Ещё тебе я завещаю гривну. Ценнее её ничего нет у меня. Это память. Очень давно, в незапамятные времена твой пращур Горислав умыкнул любимицу княгини Ольги девицу Светозару, дочь важного вельможи Макуши. Крепко осерчала княгиня, следовавшая христианским законам во всём. Повелела изловить умышленника и наказать его. Но Горислав ушёл с её сыном Святославом в Болгарию, там проявил себя как храбрый воин в битвах, за что Свтослав пожаловал ему гривну, снятую со своей шеи…

Когда княжил Святослав, никто не преследовал веру предков. При Владимире Красное Солнышко жить стало тяжелее, а при сыне его Ярославе и того тяжче. Внук Горислава Кудряв ушёл в Суздальскую землю, в места дикие… Береги гривну – она должна принести счастье. В самые лихие годины я её не заложил, не обменял и не продал. И тебе то ж советую. Пока она с тобой, никакие горести не возьмут тебя. Закопай её в заветном месте, а через двунадесять лет схорони в другом, и так, чтобы было всегда, и сынам своим завещай её, а если сына не будет – оставь её, пусть она умрёт вместе с мужским корнем нашего рода, пусть погребёт её земля на тысячу лет.

Я обучил тебя грамоте, Судислав, и каждый год ты пиши на бересте, что с тобой приключилося за это время и как ты жил. Дети твои будут знать дни твои и думы и сократят познание мира окрест себя. А тот, кому не пошлёт в роде твоём сына, то тогда пусть он сломит лезвие ножа Даждьбога, выкинет его в реку на заре, а рукоять сохранит вместе с гривной и забудет место то.

– Сделаю, батюшка, как ты молвил, – склонил голову к ложу отца Судислав.

– Возвращайся в Радонеж с матушкой. Живите там. Тебе надо жениться. Мир вам и чтобы земля родила.

Преставился старец волхв в конце августа на рассвете. Похоронил его Судислав на поляне под старым дубом. То место не одну сотню лет так и звалось – Рщигова поляна. После смерти отца поклонился Судислав земле, реке и лесу на заре и вместе с матушкой вернулся в Радонеж, не забыв схоронить в тайном месте вещи, оставшиеся от отца.

18.

Через месяц Копылов опознал двоих из четверых рэкетиров, терзавших его в гараже. Двое, Зуб и Холщ, были в бегах. Рэкетиры признались, что «постращать» Копылова их нанял Вадим. Вадима Копылов увидел из окна кабинета следователя: тот шёл в наручниках к машине в сопровождении двух милиционеров. Шёл независимо, и, казалось, идёт не в тюрьму, а на прогулку. Уже после Копылов узнал, что за недостаточностью улик его отпустили.

Лёха продолжал работать на заводе и всё происшедшее вспоминалось ему, как сон, кошмарный, но проходящий, как, впрочем, и всё в нашей жизни.

1988 г.