Текст книги "Рассвет над морем"
Автор книги: Юрий Смолич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 53 страниц)
Черт с ней, с этой военной заварухой! Разве не смог бы он переждать некоторое время на службе в немецкой, итальянской или в английской полиции – пусть и не в чине полковника, пусть хотя бы вахмистром? А там будет видно – может, Соединенные Штаты Америки и впрямь организуют интервенцию на весь широкий фронт – от Черного и до Белого моря. Тогда под американским командованием возвратится под родную кровлю и полковник Змиенко во главе лыцарей «самостийной Украины»… С такими мыслями – то обнадеживающими, то еще более гнетущими – полковник Змиенко пригарцевал на своем белом коне на центральную площадь степного села, лихо соскочил с коня и бросил повод подбежавшему «джуре»[47]47
Джура – слуга, прислужник. В петлюровских частях – денщик, вестовой.
[Закрыть].
– На отдых! – приказал он величественно.
Но как только соскочил полковник Змиенко на землю и отдал повод джуре, как только сошла с коней вся его свита, вдруг словно небо разверзлось и весь мир полетел вверх тормашками. В мертвой тишине покинутого села загремело сразу несколько пулеметов; пули засвистели со всех сторон, и пустые улицы мигом наполнились людьми. Отовсюду – из погребов, лавок, из-за заборов, из-под стогов соломы – в кожушках и зипунах, в потрепанных солдатских шинелях и кожухах, с винтовками в руках появились люди и с громким криком «ура» ринулись лавиной на площадь.
Не все покинули село, как показалось гайдамацкой разведке с первого взгляда. Вначале люди действительно собирались уйти из села на время, пока не пройдут гайдамаки. Но случилось так, что как раз в эту пору через село проходил небольшой отряд, – собственно и не отряд, а просто человек двадцать вооруженных крестьян, которых Жила вел к Днестру. Когда Жила и его товарищи узнали, что в село направляются петлюровские гайдамаки, а люди собираются покинуть село, они уговорили мужиков укрыть в оврагах за селом женщин и детей, упрятать там скот и скарб, и самим остаться, вооружиться всем, чем только можно, и дать гайдамацким разбойникам хорошую взбучку. Над замечанием старших и более осторожных людей, что хотя в село направляется только небольшая группа гайдамаков и управиться с ней, безусловно, можно, но гайдамацкие колонны, которые пошли в обход села, услыша сзади себя стрельбу, возвратятся и пустят все по ветру, – младшие, более отчаянные, к тому же еще и бывшие фронтовики, только посмеялись. Они заявили, что подобная операция не новость и хорошо известна каждому солдату еще с германской войны. Во-первых, всякая войсковая часть, если внезапно потеряет свое командование и штаб, сразу же становится небоеспособной и впадает в панику. Во-вторых, если часть на марше вдруг услышит позади себя частую стрельбу, она тоже впадает в панику и, как слепая, бросается вперед или врассыпную. Главное – поднять с тыла стрельбу как можно сильнее и громче. «Нет ничего более страшного на войне, как паника, – утверждали старые фронтовики. – Кто сумеет посеять среди врагов панику, тот и победитель, даже если силы в десять раз меньше, чем у противника». Старые фронтовики сразу же и загорелись этой идеей – посеять панику среди врага – и бросились в погреба вытаскивать припрятанные винтовки и обрезы. Особенно обрезы, из обрезов громче выстрелы.
Ко всему этому Жила добавил еще от себя: гайдамаки торопятся вовсю, боятся каждого кустика и каждого оврага в степи, зная, что вся степь полна повстанцами и партизанами, да и вообще всем хорошо известно это трусливое племя грабителей и убийц; услыша позади себя перестрелку, они бросятся куда глаза глядят и ни за что не повернут назад…
Словом, так и получилось, что люди впустили зверя в свое гнездо, а потом вышли из укрытий и зажали в кольцо хищную стаю.
Боя почти не было. Загремело два-три карабина в руках ошалевших гайдамаков из охранного взвода, щелкнули три-четыре пистолетных выстрела из рук перепуганной «старшины» – и с «операцией» в несколько минут было покончено: петлюровские гайдамаки устлали своими трупами сельскую площадь.
Полковника Змиенко подвели к единственному в селе фонарю, стоявшему у конторы банка немецких колонистов. Шапку со шлыком полковник потерял, оселедец прилип ко лбу, жупан был растерзан, печальную картину являли и широкие шаровары…
Люди сдвинулись плотным кольцом, и двое наиболее уважаемых крестьян из села, а с ними и Жила, учинили над петлюровским разбойником допрос и суд.
Жила поправил на голове свою старую солдатскую папаху с красным бумажным цветком на том месте, где когда-то была кокарда солдата царской армии, а сейчас должна была бы быть красная звездочка, и сурово спросил:
– Фамилия?
– 3-змиенко, – пролепетал, запинаясь, побледневший полковник.
– Змиенко! Змея и вправду! – загудели люди вокруг.
– Змеиное семя!..
– Тише! – прикрикнул один из крестьян-судей.
– Откуда? – спросил другой.
– С… Подолья… Село Томашевка под Ярмолинцами…
– Кто был отец? – угрюмо вставил вопрос Жила.
– К-крестьянин…
– Сколько имел десятин?
– С-сорок… Собственно не сорок, а…
– А за что старика моего порубили, убийцы! – вырвался гневный стон у какой-то подоспевшей к толпе женщины.
– У-у, кровопийца! Бандит! – послышалось отовсюду.
– Тише, люди! – снова успокоил народ один из судей.
Полковник Змиенко залепетал, запинаясь, умоляюще прижимая руки к груди:
– Христом-богом, святой землей клянусь…
– Про землю – цыц! – сердито загремел Жила. – Не про тебя земля святая! В петлюровцы пошел по мобилизации или по собственной воле?
Толпа снова загудела:
– Ясно! Гайдамак ведь, из «охочекомонников». Да еще и офицер! Гвардия «батька» Петлюры! Змея, как есть змея!..
Жила обратился к народу:
– Решайте, люди. На вашей земле гадину поймали. Вам и судить. Душегуб… одна ему дорога…
Жила махнул рукой, подтянул ремень шинели и отошел к своим ребятам, которых вел в партизанский отряд Григория Ивановича.
Дядько в порванной свитке зачитал приговор:
– Жовто-блакитного палача, кровавого лакея международного капитала – долой с земли украинского народа!
3
Риггс не из пустой прихоти возражал против назначения генерала Гришина-Алмазова командующим над всеми – и русскими и украинскими – контрреволюционными вооруженными соединениями.
Кроме того, что это шло бы вразрез с прямыми указаниями президента Вильсона о контрреволюционных группировках на территории бывшей Российской империи – с установкой на расчленение ее в будущем, – это нанесло бы прямой удар интересам США на Украине сегодня. Все снабжение добровольческой армии пока что осуществляли английские фирмы, а поставки войскам директории хотя и проводились из французских арсеналов и французскими фирмами, но полностью контролировались американскими банками; франк был окончательно обесценен. Однако соревнование доллара и фунта в странах Ближнего Востока – следовательно, и в борьбе за Кавказ, юг России и Украину – только начиналось. Передача войск директории под командование Деникина, то есть фактическое введение их в систему английского, а не французского подчинения и снабжения, на данном этапе означала бы поражение американской внешней экономической политики и значительно усилила бы английский фунт.
Понятно, размышлял сейчас Риггс, прогнать директорию можно в любую минуту. Однако американский финансовый, да и промышленный капитал, для того чтобы окончательно укрепить свои позиции на юге России, должен проглотить и французскую концессионную систему в Донбассе и в Кривом Роге, и концессии английских предпринимателей на Кавказе. Следовательно, содействовать этому – отнюдь не второстепенная задача американского и политического и финансового представителя на Украине и юге России, каким и являлся он, глава американской миссии, полковник Риггс.
Для укрепления американских позиций необходимо не только отвоевать нефтяные промыслы в Баку и Майкопе у сэра Детердинга в пользу мистера Гувера, но заодно прихватить для мистера Рокфеллера и прикарпатскую нефть, наставив рога и польским великодержавникам и украинским самостийникам в Галиции. А именно этот бизнес и осуществлял сейчас по совету Риггса банкирский дом Рокфеллеров, прибирая к рукам нефть Борислава и Дрогобыча через «Вакуум-ойл компани».
Таким образом, украинская директория нужна сейчас не только французским воякам или английским политикам, но и американским банкам, – и усиливать в настоящее время генерала Деникина с его креатурой в противовес Петлюре преждевременно. Пусть петлюровские лоботрясы расстреливают еще свой двадцатимиллионный долларовый заем во имя победы над большевиками, вертя тем самым колесо американской деловой жизни. Опасность распространения социалистической революции в Европу слишком велика, и против большевиков должны быть использованы все силы местной контрреволюции. Это должно ускорить уничтожение большевизма. Президент Вильсон и проводил настойчиво именно такую политику.
Риггс недаром десять лет подвизался на поприще американской дипломатии и военной разведки одновременно! Ведь не случайно, будучи во время войны держав Антанты против австро-немецкого блока два с половиной года американским военным атташе в столице бывшей Российской империи Петрограде, в самом центре закулисных интриг, он выполнял специальные поручения американских фирм. Риггс прекрасно понимал, что американскую политику надо осуществлять где мечом, где долларом: и войною и бизнесом. Первейшая задача сейчас, конечно, война против большевиков. Мировая война США и Антанты с австро-немецким блоком закончилась. Но теперь начиналась схватка между членами самой Антанты и США: Уолл-стрит начинал генеральное сражение против Сити. Доллар воевал теперь против фунта…
Итак, по всем соображениям, воевать против большевиков должны и петлюровцы и деникинцы. Генерал Гришин-Алмазов может оставаться и дальше на своем высоком, но бессмысленном в условиях оккупации посту генерал-губернатора. Неограниченной военной власти над всеми вооруженными антибольшевистскими формированиями ему давать ни в коем случае еще нельзя. Если же он заартачится, то и вообще можно оставить генерала-душку только командиром его воинственной в операциях против мирного населения дивизии…
С генерала Гришина-Алмазова и началась беседа между Риггсом и Фредамбером, когда начальник штаба союзного десанта пришел засвидетельствовать свое почтение главе американской военной миссии.
– Ну, рассказывайте, Фредамбер, – сразу же предложил Риггс, пододвигая столик с коньяком, виски и содовой, – что там слышно о нашем галантном генерале?
Сведения о Гришине-Алмазове Фредамбер имел не из первых рук. Консул Энно – вроде как главный представитель гражданской политики Антанты на юге России – полагал совершенно необходимым вытягивать эти сведения у актрисы Веры Холодной и немедленно же передавать их полковнику Фредамберу, который фактически и возглавлял вооруженные силы Антанты на юге России. Ибо генерал д’Ансельм в своем пристрастии к скульптурным миниатюрам и в своем пренебрежительно-аристократическом отношении к мизерным делам войны и мира целиком полагался на своего начальника штаба, старого офицера французского оружия и лицо, заслуживающее полного доверия Франции. А Фредамбер информировал уже и полковника Риггса.
Натурально, что, блюдя собственные интересы, консул Энно не все передавал Фредамберу или не всегда давал верное освещение фактам. На сей случай, для дополнения и контроля, на арену выступала вторая вертикаль разведки. Мадам Энно выпытывала необходимые сведения у своего мужа и за сходную цену передавала их английскому коммерческому секретарю, благочестивому Багге. А благочестивый Багге – за те же два процента от каждой операции – передавал свои информации также мистеру Риггсу, поскольку эти сведения имели непосредственное отношение к англо-американским финансовым операциям, которыми оба они были в это время озабочены больше всего.
Новости, которые сегодня принес Фредамбер шефу, были весьма многозначительны.
Херсоно-николаево-одссский плацдарм давно уже не был пределом мечтаний честолюбивого генерала; такие провинциальные масштабы отнюдь его не устраивали. А перспектива и в дальнейшем оставаться только в роли мелкой сошки при генерале д’Ансельме его просто-таки оскорбляла. Гришину-Алмазову уже осточертели боевые операции по вылавливанию запоздавших прохожих, появлявшихся после комендантского часа на темных улицах Одессы, и доставка их на французские баржи-тюрьмы или расстрел их по дороге «при попытке к бегству». Из молодых, да ранний, генерал мечтал о широких горизонтах деятельности и залетал в своих мечтаниях значительно дальше Люстдорфа, Заставы или Дофиновки. Имея секретную, но недвусмысленную договоренность со своим главнокомандующим генералом Деникиным, молодой деникинский «полководец» претендовал на пост командующего всей украино-крымской группой добровольческой армии. Генерал Деникин пообещал ему полную автономию под своим черным крылом, тень от которого надеялся бросить не только на Кубань и Дон, но и на Кавказ – на юге, Донбасс и Волгу – на севере. А потом – потом должен был быть осуществлен и поход на Москву. Взять Москву в клещи, от Волги и с Украины выйдя правым флангом на соединение с армиями Колчака, а левым с армией Юденича, – таков был стратегический план русской белогвардейщины. Именно в Москве и была запроектирована торжественная встреча Юденича, Чайковского, Гришина-Алмазова, Деникина, Бичерахова и других белогвардейских «командующих» с «верховным правителем Руси», сухопутным сибирским адмиралом Колчаком.
Таков был генеральный план русской белогвардейщины. И для успешной реализации этого плана на генерала Гришина-Алмазова возлагалось всосать в свои белые части и украинские жовто-блакитные отряды петлюровщины.
– План великолепный! – констатировал Риггс задумчиво. – Очевидно, подобный военный план и придется осуществлять для разгрома большевиков, как только Морган, Рокфеллер и Дюпон усилят свои позиции в осуществлении своего «мирного» плана завоевания британской стерлинговой империи. Такой план может выполнить любой генерал, которому это будет поручено, хотя бы и тот же Гришин-Алмазов, это не имеет значения…
Полковнику Фредамберу не по сердцу пришлось такое терпимое и даже благосклонное отношение шефа к генералу-выскочке, и он напомнил Риггсу:
– А не забыли ли вы о горячей англомании генерала? Генерал презирает легкомысленную Францию, пренебрегает всем французским и мечтает о лондонских туманах. Генерал Деникин, как вам известно, охладел к Франции и занял теперь открыто проанглийскую позицию. Он верит, что солнце восходит с Запада – с Британских островов.
– А вас, как полковника генерального штаба Франции, это задевает за живое, оскорбляя ваши патриотические чувства? – ехидно спросил Риггс.
Фредамбер обиженно фыркнул.
Главнокомандующий добровольческой армии генерал Деникин и в самом деле ориентировался теперь исключительно на Англию. Англии надо было самым спешным образом ориентировать всю свою политику против США, поскольку США в перспективе намеревались вторгнуться в сферы английского влияния с расчетом прибрать к своим рукам английские рынки сбыта и источники сырья. Алчный взор американских монополистов и острие американской политики направлены были на слишком дорогой для кармана английских монополистов Восток – Ближний, Средний и Дальний. Таким образом, Англии для проведения своей политики приходилось сейчас подбирать, кого бы противопоставить США, – хотя бы и эту самую разгромленную в своих империалистических стремлениях Германию, да, пожалуй, и Россию. Теперь для Англии более выгодна была бы сильная Россия – как противовес США хотя бы в азиатских странах.
Генералу Деникину вполне импонировала такая смена политики, и он занял теперь явно проанглийскую позицию – особенно после совершенно конкретных, деловых бесед с английским военным министром Уинстоном Черчиллем.
– Ну, не обижайтесь, Фредамбер! Я пошутил! – примирительно сказал Риггс. – Только запомните, что в отношении перемены английской и французской политики я вам открыл глаза. Прошу вас, докладывайте дальше. Что еще слышно?
Фредамбер сообщил:
– Генерал Гришин-Алмазов в своих сокровенных мечтах рассчитывает после уничтожения большевизма, восстановления монархии в России и расцвета проанглийской политики в русской дипломатии получить пост русского наместника где-нибудь в Афганистане, Синь-Цзяне или Персии, где как раз и будут сталкиваться русские и английские интересы…
– Заманчивые перспективы, – не мог не согласиться Риггс. – Я думаю, Фредамбер, что будет не по-товарищески, если мы не доведем все это до сведения генерала д’Ансельма, который, безусловно, кретин, как и думает о нем Гришин-Алмазов, и к тому же, несомненно, страдает гипертрофией грошового аристократического гонора, – если не доведем до его сведения все, что о нем, о дорогой для него Франции и французской политике думает русский генерал-англоман. Вы меня поняли, Фредамбер?
– Именно такое указание я и надеялся услышать от вас, сэр, – радостно захлопал глазом Фредамбер. – Мой генерал уберет генерала Гришина-Алмазова, не ожидая даже санкции верховного главнокомандующего вооруженных сил Антанты на Востоке генерала Франшэ д’Эспрэ. Кого, думаете вы, следует рекомендовать на место Гришина-Алмазова?
– Генерала Шварца.
– Почему?
– Это ярый немецкий патриот.
– Позволю себе спросить: а на кой черт нам немецкий патриотизм?
– Позволю себе ответить: а на кой черт нам российская великодержавность? Германия нужна США как цепной пес, которого всегда можно натравить на Россию.
– Справедливо! – не мог не согласиться полковник Фредамбер. – Итак, я буду рекомендовать командующему генерала Шварца.
Генерала Шварца полковник Риггс давно уже имел на примете. Этот русский генерал-немец стоял за американскую ориентацию.
Генерал Шварц происходил из обрусевших остзейских баронов и не страдал чрезмерным русским патриотизмом. К идее восстановления сильной, неделимой России – какой бы политический режим в ней ни господствовал – он относился с недвусмысленным холодком. Во всяком случае, он предпочитал, чтобы сила России при любых обстоятельствах не превосходила сил восстановленной Германии. Немецкий патриотизм давал себя знать в русском генерале Шварце.
Именно подобные деятели, по мнению Риггса, – а он имел основания надеяться, что таково и мнение президента, – были наиболее ценны на ответственных постах в движении, ратующем за единую и неделимую Россию. «Русские» немецкой ориентации всегда охотно пойдут на то, чтобы оторвать от тела Российской державы любую ее часть, особенно если эта часть является объектом экспансионистских расчетов их подлинной отчизны – империалистической Германии.
Фредамбер спросил:
– Я думаю, отстранение Гришина-Алмазова и назначение на его место Шварца следует не откладывать, сделать завтра-послезавтра?
– Раз не стоит откладывать, – резонно заметил Риггс, – то лучше сделать это сегодня же. Ну, скажем, вечером, когда будете докладывать генералу вечернюю сводку.
– Слушаюсь, мистер Риггс.
– И заодно, – задумчиво произнес Риггс, – подбросьте генералу и идейку относительно поляков.
– Относительно поляков? – не понял Фредамбер. – Что вы имеете в виду, сэр? Ах! – догадался он. – Вместо деморализованной петлюровской армии бросить белопольский легион маршала Дзяволтовского на центральный участок антибольшевистского фронта?
– Наоборот! Совсем снять легион Дзяволтовского с этого участка фронта.
Фредамбер захлопал глазами, не понимая.
– Но… – растерянно сказал он, это еще больше ослабит сопротивление большевистскому наступлению.
Риггс небрежно отмахнулся:
– Деникинцы, греки, да и ваши пуалю сами справятся на этом участке. Во всяком случае, мы с вами здесь, за спиной пятидесятитысячной французской армии, в полной безопасности. Словом, идея такова: польский легион Дзяволтовского пропустить левым флангом, вдоль румынской границы, а то и просто через Румынию, в Галицию.
Фредамбер подергал с минуту обеими щеками, потом признался:
– Не понимаю, сэр. Почему в Галицию?
– Ах, Фредамбер, Фредамбер! – укоризненно покачал головой Риггс. – И когда вы, наконец, научитесь мыслить по-американски? Поляков нужно передислоцировать к границам Галиции. Можно осуществить это просто через Тирасполь, а потом через Черновицы – на Стрый. Можно, чтобы отход через Тирасполь не был истолкован как отступление, – маршем до Волочиска. Это будет походить на обходный маневр, в обхват правому большевистскому флангу – на случай, если от Киева большевики двинутся не на Жмеринку, а на Житомир. – Риггс оживился, сам увлекаясь своими стратегическими идеями. – А? Ведь это идея! В Европе истолкуют этот маневр только так и будут восхищаться прозорливостью командования, генерала д’Ансельма и вашей, Фредамбер, как начальника штаба и, разумеется, автора диспозиции. Лавры прозорливого полководца вам гарантированы, Фредамбер! По крайней мере для непосвященных… Вы слушаете меня, Фредамбер?
– Я слушаю вас, сэр, – выходя из задумчивости, ответил Фредамбер, – но, простите, я так и не могу сообразить – зачем снимать поляков с фронта и перебрасывать в Галицию?
Риггс сокрушенно покачал головой.
– Ну, тогда слушайте. Я вам растолкую. У петлюровцев сейчас в Галиции назревает конфликт с поляками. И между ними возможны военные столкновения. Это вам известно или нет?
– Известно, сэр.
Риггс грустно поглядел на Фредамбера.
– Было бы просто бессердечно не подать руку помощи полякам в такую тяжелую для них минуту. Прибытие легиона Дзяволтовского в Галицию может в корне изменить положение.
– И все же не понимаю, сэр, – осмелился признаться Фредамбер, – почему вы так заинтересованы в победе поляков?
– А кто вам сказал, что я заинтересован в том, чтобы победа была на стороне поляков?
Фредамбер оторопело поглядел на Риггса.
– Как же тогда… понимать оказание им помощи?
– Очень просто: чтобы уравновесить силы поляков и петлюровцев в этом их возможном конфликте, но и попугать каждого из них другим.
Фредамбер пожал плечами.
– Простите, сэр, но я опять не понимаю. Если я не ошибаюсь, президент Вильсон оповестил, что собирается вмешаться в польско-петлюровский конфликт и даже посылает своего представителя, чтобы провести польско-петлюровские мирные переговоры.
– Вы не ошибаетесь, Фредамбер. Американский представитель едет мирить поляков и петлюровцев, для того чтобы бросить их совместно против большевиков. Поляки обязаны не драться с петлюровцами, а идти маршем на Брест-Литовск – для нанесения удара по правому флангу большевистского наступления на Украину. Следовательно, в интересах войны против большевиков легион маршала Дзяволтовского будет там особенно необходим. Общественное мнение в Европе тоже будет вполне удовлетворено подобным толкованием.
Риггс снова оборвал сам себя.
– Поймите, Фредамбер, что война против большевиков – это наше первое дело. Но, кроме указания президента, мы имеем совершенно точные указания и через банк Рокфеллеров. «Вакуум-ойл компани» приобретает сейчас нефтяные промыслы в Галиции. Однако еще неизвестно, кто же будет продавцом – поляки или петлюровцы? Поэтому, чтобы будущий неизвестный продавец был сговорчивее, надо сейчас обхаживать обоих. Это и собьет цену по крайней мере на половину, а то и на две трети. Некоторая доля от куртажа перепадет, конечно, и вам за передислокацию польского легиона… Теперь вам понятно, Фредамбер?
– Вполне, сэр!
Впрочем, с минутку Фредамбер еще колебался:
– Но… как объяснить все это генералу д’Ансельму? Снять с фронта белополяков, в то время как на фронте и без того неудачи и петлюровцы отступают?..
– Ах, господи! – отмахнулся Риггс. – Ну, купите ему какую-либо скульптурку, какого-нибудь там фавна с нимфой или еще что! В конце концов растолкуйте ему прямой расчет такого стратегического маневра: удар во фланг по большевистскому наступлению силами польского легиона должен ослабить силу большевистского удара на центральном участке фронта, который вынуждены принять на себя французские части. Это же маневр, Фредамбер! Да генерал за подобную идею признает вас гением дальновидной стратегии! Идет?
Фредамбер попытался улыбнуться.
– Пожалуй, подойдет, сэр.
– Ну и прекрасно!
Риггс налил себе виски с содовой и грустно вздохнул:
– Боже мой, боже мой, какие, однако, все на свете жулики…
Фредамбер не совсем понял, о ком речь, и поэтому на всякий случай промолчал.
Но Риггса охватило уже лирическое настроение. Он глотнул виски и сказал:
– Что касается всех этих петлюр в шароварах или галантных генералов, то, по-моему, единственная их ценность заключается в том, что цена каждому из них отдельно – два цента и один цент сдачи. – Риггс хлопнул ладонью по столику и в приступе отчаянной откровенности признался: – Черт меня побери, но если по правде сказать, то думаю, что единственной реальной силой цивилизации здесь, на одесском плацдарме, является только Мишка Япончик. По крайней мере он точно знает, чего он хочет, и требования его вполне реальны: кошелек – или жизнь! А этим балбесам захотелось, видите ли, и кошелька, и жизни, да еще усесться на царский престол или в президентское кресло и подрыгать ногами. Фанфароны, черт их побери! Ни одного из них я не решился бы сделать прямым агентом в моей разведывательной сети – ненадежный элемент, подведут…
При воспоминании о Мишке Япончике Фредамбер заволновался. Он еще раз пережил то отвратительное чувство пустоты в кармане после того, как оттуда вытащат миллион. Помолчав немного и дав Риггсу допить стакан до дна, он сказал:
– Кстати о Мишке Япончике. Он мне вчера вечером звонил…
Риггс был приятно удивлен.
– Браво, Фредамбер! У вас завязываются тут знакомства в самых высоких сферах! Что же вы мне раньше не рассказывали о вашем новом приятеле? Давно ли вы с ним познакомились? При каких обстоятельствах?
Конвульсия перекосила лицо Фредамбера – воспоминание о знакомстве с Мишкой Япончиком никогда не проходило бесследно для его нервной системы.
Он проворчал:
– Он сам навязался со своим знакомством…
– Чудесно! – констатировал Риггс. – Его желание завести с нами более тесное знакомство может свидетельствовать только о безусловном росте здесь нашего престижа среди самых широких слоев населения. Чего же хочет от нас король одесских гангстеров?
– Он набивается с продажей.
– Что он продает?
– Ласточкина.
– Кто этот Ласточкин?
– Купец второй гильдии.
– На кой черт он нам?
– Его зовут Николай.
– А что из этого? Моего двоюродного брата в Филадельфии тоже зовут Николас. Но я и не предполагал, что его можно выгодно продать.
Фредамбер неодобрительно, а вместе с тем и ехидно поглядел на своего шефа.
– Но купец второй гильдии Николай Ласточкин связан с большевистским подпольем.
Риггс насторожился.
– Что вы хотите этим сказать, мистер?
– «Николай» – это кличка главного руководителя одесского большевистского подполья.
Риггс свистнул.
Минуту он с искренним восхищением глядел на своего агента. Потом сквозь восхищение промелькнула искра зависти. Наконец, все эти переживания сменило выражение недоверия.
– Разве мало Николаев на свете?
– Да будет вам известно, сэр, что, по сведениям контрразведки, полное имя руководителя большевистского подполья – Николай Ласточкин. Судите сами – может ли быть такое совпадение, чтобы в большевистском подполье было два Николая Ласточкина?
– Нет, – авторитетно подтвердил Риггс, – в подполье это невозможно, подпольщики никогда не дублируют кличек. Это, безусловно, настоящий Ласточкин.
После этого наступила пауза. Фредамбер тоже налил себе сода-виски, несмотря на то, что сода и была вредна для его желудка. Риггс чокнулся с ним. Оба они были в эту минуту взволнованы.
Выпив и несколько успокоившись, Риггс спросил:
– Сколько?
– Двести тысяч.
Риггс ворчливо огрызнулся:
– Голову Котовского мы оценили только в пятьдесят тысяч.
Риггс был скуп.
Фредамбер возразил:
– Но Котовский – только один из большевистских вожаков, а Ласточкин – главный руководитель.
Это было существенное замечание.
Риггс молчал. Он раздумывал, конечно, не о деньгах; деньги были не его собственные, а из кассы Эф-Би-Ай. К тому же, как настоящий американский бизнесмен, Риггс хорошо понимал, что деньги в кассе ржавеют, а в обороте начинают блестеть, принося дивиденды. Дивиденды для агента американской разведки неплохие: сам руководитель большевистского подполья! Риггс раздумывал над другим: как бы оттереть от этого дела Фредамбера, чтобы все дивиденды – и слава разведчика и денежное вознаграждение за удачную операцию – достались только ему?
Фредамбер тоже молчал. Ом молчал потому, что сам испугался своего предложения. Ведь Мишка Япончик требовал за помощь в поимке Ласточкина только сто тысяч, а двести – это уж Фредамбер сам набил цену перед Риггсом, чтобы компенсировать хотя бы частично свои потери на Мишке Япончике.
– Что ж, – наконец, провозгласил Риггс, – я согласен.
В счет за поимку Николая Ласточкина он уже решил поставить четыреста тысяч, а Фредамбера с помощью генерала д’Ансельма убрать ко всем чертям! Можно, скажем, довести до сведения французского генерала кое-какое… неодобрительное отношение его начальника штаба к французской политике. Контроль над французской политикой он, Риггс, сможет осуществить теперь, когда позиции его укрепились, и без Фредамбера. Английскую политику он сумеет контролировать через коммерческого секретаря Багге. А за деникинцами он будет присматривать через агентов консула Энно. А Ласточкина… Ласточкина пусть добудет Ева с помощью своего Ройтмана, который тоже связан с Мишкой Япончиком, – раз теперь уж точно известно, что добывать надо именно Ласточкина.
На всякий случай Риггс счел необходимым заметить, так, будто между прочим:
– Кстати сказать, я получил извещение, что к нам прибывает подкрепление. Моим заместителем в миссию едет полковник Багман, а также персонал: капитан Штейнберг, лейтенанты Уатгауз, Аллен и Джекс. В скором времени прибудет и состав консульства США. Его должен возглавить консул Дженкинс, вице-консулами едут Дулитл и Бури, ну, и консультанты Полярд и Олсон.
Не было никакого сомнения, что и среди новых сотрудников военной миссии США и в аппарате консульства будет не один парень из Эф-Би-Ай. Риггс имел основания предполагать, что агентуре может стать тесно.
– Опасаюсь, – сказал он, считая необходимым заранее посеять в душе Фредамбера тревогу, – что надо ожидать кое-каких изменений и в нашей разведывательной сети… Словом, надо поторопиться! Ни на минуту не будем откладывать поимку этого самого «товарища Николая». Тем более что и Ева напала уже на кое-какие следы…
Это было сказано для того, чтобы Фредамбер намотал себе на ус: если Ласточкина действительно «купят» через Мишку Япончика или того же самого Ройтмана, можно будет сослаться, что дело не в Япончике и не в помощи Фредамбера, а Риггс с Евой постарались здесь собственными силами.
