Текст книги "Рассвет над морем"

Автор книги: Юрий Смолич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 53 страниц)

Забыв генерала Бискупского в комнате секретарей, Энно вернулся в приемную «Б», где его ожидали представители «украинской общественности».

Но, к его удивлению, в зале, вместо порядочной толпы, которую оставил мосье Энно, сейчас сидело только два человека, мрачно и недружелюбно поглядывавших друг на друга.

– А где же весь состав депутации? – удивился мосье Энно.

Оказывается, депутация от «украинской общественности» состояла наполовину из представителей гетманской ориентации, наполовину из представителей с ориентацией на директорию. Пока консул отсутствовал, обе половины депутации перессорились между собой. Гетманская половина заявила, что не желает быть в составе одной депутации с головорезами петлюровцами, и ушла. Тогда половина ориентирующихся на директорию еще переполовинилась, разделившись на непримиримых, которые были рады, что гетманцы ушли, и умеренных, которые призывали к объединению всех национальных сил. В результате непримиримые петлюровцы тоже ушли. А за ними побежали и умеренные, чтобы уговорить и вернуть во имя общенациональных интересов или непримиримых петлюровцев, или хотя бы гетманцев.

– Генерал! – позвал тогда мосье Энно генерала Бискупского. – Видели ли вы что-нибудь подобное? Как же теперь быть?

Генерал Бискупский чуть не заплакал и побежал догонять первую половину и обе половинки второй половины украинской депутации.

Мосье Энно тем временем поинтересовался у двух оставшихся представителей, не присоединившихся ни к первой половине, ни к одной из двух других четвертей:

– А вы, господа, почему не ушли?

– Я не ушел, – высокомерно ответил первый, здоровенный мужчина с лицом римского патриция, – потому, что не имею с этой депутацией ничего общего.

– А вы, мосье?

– А я потому, что мои интересы близки обоим течениям этой депутации.

– Очень интересно, господа. С кем имею честь?

Гражданин, который ни с кем не имел ничего общего, и гражданин, интересы которого были одинаково близки и гетманцам и петлюровцам, отрекомендовались. Это были харьковский земельный магнат Котов-Кононенко и киевский земельный магнат Григоренко.

Мосье Энно милостиво подал каждому руку.

– Очень рад, господа, приветствовать в вашем лице столь чтимые мною высшие круги украинской общественности. Перед совещанием в Яссах я имел честь лично познакомиться с представителями украинской земельной аристократии – помещиком Галаганом и сахарозаводчиком Терещенко. У обоих этих мосье, кроме тех огромных поместий, которые национализировали здесь у них большевики, на счетах иностранных банков лежат еще десятки миллионов. Очень, очень милые мосье!.. Вы, господа, очевидно, хотите мне что-то сообщить?

Первым заговорил мужчина с лицом римского патриция, харьковский магнат Котов-Кононенко, что вызвало недовольное ворчание его коллеги, киевского магната Григоренко, человека хотя и не слишком толстого, однако с заметным брюшком.

Французский прононс магната Котова-Кононенко был совершенно безукоризнен.

– Мосье! В Харькове и Харьковской губернии я на протяжении последних лет имел честь занимать пост председателя «Союза русского народа»…

– О! – с уважением склонил голову мосье Энно. – Я слушаю вас.

– К тому же мой род – старинный казацкий род, занесенный в реестры конца семнадцатого века. Прадед мой, слобожанский полковник Кононенко, был сводным братом правнука знаменитого запорожского писаря Кота, женатого на племяннице гетмана Дорошенко.

– О!..

Мосье Энно был ошеломлен такой родословной нового знакомого, но это еще раз напомнило ему собственное его плебейское происхождение, и потому он не ощутил особой симпатии к собеседнику.

Мосье Котов-Кононенко – потомок исторического полковника и родич еще более исторического гетмана – тем временем продолжал:

– И потому, мосье, я надеюсь, у вас не вызовет никакого удивления тот факт, что, с превращением Малороссии в Украину в тысяча девятьсот семнадцатом году, я же был избран председателем слобожанского отдела украинского союза хлеборобов.

Однако, пока мосье Энно прикидывал, удивляться ему или не удивляться, паузой воспользовался мосье Григоренко и ввернул словцо в тоне нескрываемой неприязни к мосье Котову-Кононенко.

– Но к чему вы это ведете, мой пане? – ехидно полюбопытствовал он. – Зачем вы пускаете добродию французскому консулу в глаза пыль вашего трухлявого родословного дерева? Вы, верно, думаете, что пришли на базар покупать груши-дули?

– Пане Григоренко! – завопил мосье Котов-Кононенко. – Не перебивайте, пожалуйста! Пускай пан консул решает сам; моя родословная должна заинтересовать пана консула, представляющего интересы Франции и всей Антанты.

– Однако, пане Кононенко, – разъярился и Григоренко, – ваша вторая фамилия, Котов, свидетельствует как раз о вашем происхождении из рязанских лесов, которые не имеют никакого отношения к нашей неньке Украине, поскольку Украина существует для украинцев!

Мосье Энно примирительно поднял руки.

– О, мосье, прошу вас! Я с большим удовольствием выслушаю все, что вы оба мне скажете: такова миссия дипломатического представителя. Пожалуйста, продолжайте.

– Я буду краток, мосье. – Котов-Кононенко с лютой ненавистью взглянул на Григоренко. – Дело международной важности, мосье! Гетман Скоропадский, поставленный, как вам известно, немцами, вот-вот выпустит из рук булаву[22]22
  Булава – знак гетманского достоинства в старину на Украине.


[Закрыть]. Да если бы ему и удалось удержать булаву в своих руках, я позволю себе не поверить, что победоносные страны Антанты, раздавившие Германию, пойдут на то, чтобы на украинском престоле плясала немецкая марионетка. Гетман Скоропадский так или иначе, а с украинского престола должен быть низвергнут, мосье!

Мосье Котов-Кононенко даже ногой притопнул. Он был крайне возмущен наглостью гетмана Скоропадского.

– Что же вы предлагаете? – поинтересовался мосье Энно.

Бросив уничтожающий взгляд на ехидно усмехающегося Григоренко, Котов-Кононенко провозгласил, торжественно положив перед собой на стол обе руки:

– Я предлагаю государствам Антанты свою кандидатуру на престол гетмана всея Украины – под высокой рукой Французской демократической республики. Вот!

– А! – мосье Энно понимающе кивнул головой. – Очень любопытно! А скажите… вот вы сказали, что были председателем «Союза русского народа» и в то же время были председателем «Союза украинских хлеборобов». Это разве совместимо? Разве это не исключает одно другого?

– Что вы, мосье! Да они друг с другом как голубь с голубкой! Цель-то ведь одна: мужичье – от власти прочь и самим хозяйничать в своей стране!

– Очень, очень любопытно! Я непременно отправлю депешу премьеру Клемансо!

Действительно, премьеру Клемансо стоило телеграфировать. Предложение претендента на украинский престол вполне отвечало интересам французской политики; значит, силы украинской контрреволюции и силы русской контрреволюции можно примирить и объединить, раз интересы обеих этих сторон могут прекрасно совмещаться даже в одном лице.

– А ваши предложения, мосье?

Григоренко пожал плечами.

– Видите ли, добродий высокий консул! Я не стану хвастаться своим заплесневелым происхождением. Я считаю так: жизнь берет за рога тот, у кого у самого хорошие бодала. – Григоренко тоже вдруг топнул ногой, точно собирался отколоть гопака. – Гербарии, или, как бишь там, геральдии пана Котова уже протухли, и за душой у него сейчас от силы тысяча десятин. А мой прадед пускай и был простым гайдамаком, пускай дед мой держал шинок и своим трудом сколотил свою первую сотню десятин, зато мой отец уже вышел в богачи на целый уезд; а у меня, его сына, сейчас уже четыре тысячи десятин. Вот и судите сами, кто сейчас берет быка за рога, а значит, и должен заправлять нашей ненькой!

– Безусловно, безусловно! – кивнул мосье Энно. Некоторое сходство его собственной биографии с биографией этого украинского парвеню родило в нем симпатию к Григоренко. – Каковы же ваши притязания, мосье?

– А никаких притязаний, добродий консул! Разве что – не слушайте вы этих протухших египетских мумий, или, выражаясь по-украински, эти мощи из Киево-Печерской лавры. И только развяжите людям руки: у кого они длиннее, тот и возьмет верх. Конкуренция, здоровая конкуренция, мосье, – вот основа прогресса! Что касается гетманской булавы и всяких клейнодов[23]23
  Клейноды – атрибуты власти, регалии.


[Закрыть], то я совершенно спокоен: французская республика никогда не пойдет на то, чтобы вытащить из могил и музеев царей и гетманов. Сейчас век свободной буржуазии, мосье! Я пришел заявить, что не выставляю своей кандидатуры на пост украинского президента, найдутся горлопаны и без меня! Но пускай ваш премьер Клемансо знает, что украинская пшеница родится на землях пана Григоренко и ему подобных деятелей молодой неньки Украины, а на пустошах у пана Котова родится только бурьян. Я все сказал, мосье. А вы уже сами решайте, какую там депешу посылать вашему Клемансо.

В это время генерал Бискупский вернулся со второй половиной депутации, той, которая ориентировалась на Петлюру. Первая половина, состоявшая из сторонников гетманата, чувствуя себя еще хозяевами в гетманской Украине, не захотела унижаться и вернуться отказалась. Генерал Бискупский, сам представитель гетманской власти на Украине, однако ничуть не уверенный в прочности гетманского режима, топорщил свои усы в тоске и отчаянии.

Когда все члены петлюровской половины депутации уселись на свои места, мосье Энно спросил:

– Какие же вопросы имеют ко мне уважаемые представители украинской общественности?

Как ни странно, в ответ на это мосье Энно услышал не вопросы, а целый ряд притязаний.

И изложил эти притязания в почти наглой форме человек какой-то неожиданной внешности.

Собственно лицом и фигурой это был как будто вполне приличный и даже видный мужчина. Стрижен он был ежиком, взгляд имел пронзительный, усы торчком, к тому же еще нафабренные, а держался прямо и осанисто. Вся фигура и поведение его выдавали в нем военного человека, да еще с немалым стажем и в немалых чинах. Впечатление «неожиданности» во внешности этого бравого вояки создавала его одежда.

Серую солдатскую шинель пехотинца старой русской армии и кепи «керенку», то есть обыкновенную кепку сукна хаки с длинным и широким суконным же козырьком, выдающимся далеко вперед, и верхом, отчаянно сплюснутым назад, на самый затылок, – наиболее распространенный мужской головной убор эпохи «керенщины», – эту верхнюю одежду бравый воин оставил на вешалке в вестибюле. Стоял он теперь, одетый не во френч и галифе, принятые в то время военными во всех армиях, а в рейтузы бирюзового оттенка «жандарм» и в темно-синий мундир с малиновыми отворотами – генерала царской армии довоенного времени. Но ни парадных генеральских эполетов с висюльками, ни строевых генеральских погонов с муаровым зигзагом у генерала на плечах не было. Вместо всего этого на левом рукаве у генерала был большой трезубец из золотой парчи – похоже, что из поповской ризы, а на воротнике – два небольших трезубчика золоченой жести, вроде вил кверху зубьями. Такой же трезубец, только значительно больше размером, был у генерала и на груди. Под трезубчиками на воротнике, трезубищем на груди и парчовым трезубцем на рукаве были еще пущены в качестве подкладки желто-голубые шелковые ленточки.

Был это, вне всякого сомнения, генерал, и, безусловно, генерал украинский. А поскольку украинские гетманские генералы носили форму другую и ранговые различия у них тоже были несколько иные, то из существовавших тогда украинских национальных военных формирований он мог быть генералом разве что неведомых еще и никем не виденных войск белоцерковской директории.

Это и в самом деле было так, хотя до места расположения войск директории было с полтысячи километров, а в самой Одессе, где в эту минуту находился генерал войск как-никак антигетманской директории, держалась еще власть антидиректориального гетманского «правительства».

Но генерал войск директории немедленно же дал разъяснения, с них собственно и начав свою речь:

– Являюсь парламентером, потому прошу не удивляться моему присутствию здесь, на контролируемой гетманщиной территории: как парламентер, пользуюсь правами экстерриториальности и дипломатической неприкосновенности, хотя и не имею ранга посла.

Генерал войск директории сообщил, что прибыл только сегодня утром и направился прямо в резиденцию полномочного представителя Антанты для ведения переговоров, а вышло так, что попал он как раз в то время, когда представитель Антанты давал аудиенцию «депутации от украинской общественности». В этом генерал усматривал определенный символ и добрый знак – сама судьба озаботилась будущим Украины, сведя его с депутацией украинского единения. Попал генерал как раз в ту минуту, когда депутация украинского единения, перессорившись, разбежалась кто куда, однако он об этом умолчал.

Вместо этого генерал недвусмысленно дал понять, что в скором времени – как только члены белоцерковской директории въедут в завоеванную столицу на белых конях победы и будет создано «правительство Украинской народной республики» – ему, генералу, предстоит занять в этом «правительстве» пост военного министра. Поэтому все, что он говорит сегодня или скажет впредь, может быть принято как вполне официальные декларации правительства УНР, во всяком случае – генерального штаба при батьке головном атамане Симоне Петлюре.

Генерал назвал и свою фамилию – Греков.

«Депутация от украинской общественности» с ориентацией на директорию, сидевшая в зале и слушавшая речь генерала Грекова, полномочного представителя директории и будущего военного министра УНР, сопровождала каждое слово генерала Грекова бурной овацией, шумно аплодировала и вопила «слава».

Мосье Энно, консул Франции, сидел совершенно ошарашенный.

Что за черт? И откуда это все взялось? Таинственная директория, возникшая с целью низложить украинского гетмана, поддерживать которого прислан сюда он, консул Франции, и которая уже помешала ему, консулу, попасть в Киев для выполнения своих высоких обязанностей, – эта самая директория невесть откуда вдруг объявилась сама, прямо здесь, да еще в лице генерала, который собирается стать военным министром в стране величиной с Францию.

И этот будущий министр, оказывается, и в самом деле был не какая-нибудь мелкая сошка. Гетманский генерал Бискупский наклонился к мосье Энно и шепотом доложил, что генерал Греков отнюдь не «липа», вроде польского маршала Дзяволтовского, а самый настоящий генерал-майор артиллерии еще царской армии. Хотя он и собирается возглавить армию украинских националистов-сепаратистов, а в фамилии его есть что-то греческое, в действительности же он «чистокровный кацап», откуда-то из-под Костромы. Ввязался же он в украинские дела потому, что имеет на Украине несколько паровых мельниц – на Полтавщине, Херсонщине, Черниговщине и на Подолии.

С вопросом, чем он может быть полезен «депутации от украинской общественности», обратился растерянный мосье Энно к главе депутации, знакомому уже ему по встрече в порту председателю украинской «громады», доктору Луценко. Однако доктор Луценко, почтительно поклонившись неожиданному представителю директории, заявил, что полномочный представитель правительства УНР генерал Греков лично выскажет все их соображения представителю стран Антанты.

Генерал встал, окинул всех генеральским взглядом, остановил свои генеральские очи на консуле Франции и коротко, без всяких экивоков, выложил свои притязания.

Притязания эти были таковы.

Войска Антанты, которые собираются высадиться на украинских берегах, должны помочь директории сбросить гетмана или, на худой конец, соблюдать нейтралитет. Руководство Антанты, иначе говоря, правительства Франции, Англии, Италии, де-юре и де-факто признают белоцерковскую директорию единственной законной государственной властью на Украине. Одновременно командование войсками Антанты расформирует войска русской добрармии на территории Украины и отклонит какие бы то ни было претензии каких бы то ни было русских формирований на какие бы то ни было украинские земли и имущество, а тем паче на какую бы то ни было форму власти на Украине. Вслед за тем правительства стран Антанты гарантируют неприкосновенность интересов украинских землевладельцев и промышленников, в частности железорудной промышленности в Кривом Роге, угольной и металлургической в Донбассе и собственников паровых мельниц.

Генерал Греков кончил и стоял молча, ожидая ответа.

Все члены украинской депутации захлопали и закричали «слава». Доктор Луценко, глава «депутации от украинской общественности» с ориентацией на директорию, прочувственно высморкался.

Консул Энно растерянно хлопал глазами. Никто еще тут не говорил с ним таким наглым тоном. Было похоже, что не он, консул с особыми полномочиями, прибыл наводить порядок на Украине, а этот будущий министр еще не существующего «правительства» собирается наводить порядок… во Франции.

– А что… а что же вы можете предложить Антанте за… за такое отношение к… вашим делам?.. – неуверенно промямлил консул Энно.

У представителя директории предложения уже были наготове, и он немедленно их изложил.

Директория обещала поставлять Антанте хлеб и сахар по потребности, заключив на эти поставки соответствующие международные торговые договоры. Директория обещала разрешить иностранным промышленникам добывать украинскую железную руду и украинский каменный уголь по возможности, заключив на это соответствующие международные договоры. И прежде всего директория бралась создать армию любой численности – хотя бы и в полмиллиона солдатских голов – и воевать против «кацапов-большевиков» до тех пор, пока им не придет конец…

Последнее предложение было, по правде говоря, соблазнительным, и консул Энно несколько пришел в себя: война против большевиков была основным заданием, с которым консул был направлен на Украину руководством Антанты. В глазах у консула слегка прояснилось, и мосье Энно мог внимательнее присмотреться и к самому необычайному генералу.

Этот государственный деятель без государства представлял сейчас антигосударственных заговорщиков, которые разрушили государственный железнодорожный путь между Одессой и Киевом и помешали консулу с особыми полномочиями от четырех государств выполнять его государственные обязанности при правительстве государя Украины, пана гетмана…

Консул Франции вспыхнул.

– Мосье! – почти крикнул консул. – Генерал! Прежде всего я требую, чтоб ваша директория восстановила железнодорожную связь со столицей Украины Киевом! Я должен ехать в Киев, мосье генерал-министр!

Военный министр директории развел руками.

– Железнодорожный путь будет восстановлен, мосье консул, в тот же день, когда директория вступит в столицу на белых конях победы…

Но мосье Энно уже окончательно разъярился:

– Я хотел бы знать, мосье генерал-министр, – кто вас собственно уполномочил предъявлять мне ваши требования и что вам дает основания надеяться, что эти домогательства могут быть кем-то удовлетворены?!

Военный министр директории пожал плечами.

– Я уже имел честь информировать вас, мосье консул, что полномочия имею от самой директории. Что же до «оснований надеяться», то я не совсем вас понимаю, мосье консул. Я направлен сюда, к вам, не искать «оснований для надежд», а для деловой реализации достигнутой уже договоренности по тем именно пунктам, каковые я только что имел честь вам изложить: о хлебе и сахаре, о руде и угле и в первую очередь об организации полумиллионной антибольшевистской армии.

Мосье Энно неуверенно посмотрел на генерала Грекова.

– Д… договоренности? Но собственно с кем договоренность?

– С полномочными представителями Соединенных Штатов Америки, мосье консул Франции.

Мосье Энно уставился на генерала, совершенно сбитый с толку. О договоренности Соединенных Штатов Америки с белоцерковской директорией, да и о каких бы то ни было разговорах Америки с директорией консул Франции с особыми полномочиями ничего не слышал и не знал.

– Г… где была достигнута договоренность?

– На совещании в Яссах.

– К… когда?

– Два дня назад. Тридцатого числа только что минувшего месяца ноября.

Мосье Энно выехал из Ясс двадцать седьмого ноября. Что же это такое? Консул выехал из Ясс с полномочиями для Украины, через три дня после этого там же, в Яссах, принимаются какие-то новые решения, касающиеся Украины, а консула с полномочиями, касающимися Украины, даже не уведомили! Мосье Энно смешался. Конечно, вся эта катавасия с белоцерковским восстанием директории против гетмана, к которому ехал занять свой пост консул Энно, произошла как раз на следующий день после его отъезда из Парижа; в Яссах, конечно, тоже не предполагали, что его встретят такие неожиданности в дороге, что даже железнодорожное сообщение с Киевом будет перерезано, но… но все-таки надо было хотя бы послать вдогонку какое-нибудь сообщение, если политику по отношению к гетману и директории вдруг решено изменить… Ай-ай-ай! Высокая Антанта нехорошо поступила со своим дипломатом. Она заставила его на первых же шагах сесть в калошу.

И, сконфузившись, мосье Энно растерянно спросил:

– У вас… генерал, есть официальное уведомление ясского совещания?

Генерал Греков полез в карман своего генеральского мундира.

– У меня нет официального уведомления ясского совещания. Высокое совещание дипломатов стран Антанты в Яссах не рассылает своих уведомлений правительствам, которые еще только борются за свое будущее. Но такое уведомление должны иметь вы, мосье консул, как полномочный представитель держав Антанты; вы, безусловно, получаете все постановления высокого международного совещания. – Мосье Энно еще раз сел в калошу, а генерал Греков вынул из кармана газету. – Но я имею официальное сообщение информационного бюро директории, излагающее содержание заявления полномочного представителя Соединенных Штатов Америки на совещании в Яссах. Вот оно, его опубликовали уже в газетах.

И генерал Греков прочитал:

– «Полномочный представитель Соединенных Штатов Америки авторитетно заявил, что Соединенными Штатами Америки предрешено, что Финляндия и Украина должны стать самостоятельными народными республиками. Соединенные Штаты Америки придерживаются того взгляда, что право на создание Украинской народной республики принадлежит единственно директории и ее республиканским войскам».

Члены «депутации украинской общественности» с ориентацией на директорию исступленно закричали «слава», «виват» и «ще не вмэрла».

Генерал Греков сел. Доктор Луценко обнял его и поцеловал в ежик.

Консул Франции попал, как говорится, что кур во щи.

Ах, эти чертовы Соединенные Штаты Америки! Они снова наплевали в физиономию всей Антанте! Оказывается, они решили поддерживать не гетмана против директории, а директорию против гетмана, в то время как все государства Антанты – Франция, Англия, Италия…

Нет, с Соединенными Штатами Америки мосье Энно чего-то недопонимал. Похоже было, что они начинают заправлять европейской политикой почище самих европейских держав. В чем дело и откуда это все идет? Воевали против Германии Англия, Франция и Италия, ну и Россия, пока не пришли к власти в России эти самые большевики, которых принялись теперь выгонять из России опять-таки Англия, Франция и Италия, ну и Соединенные Штаты Америки вместе с ними. Но, вступив в войну против Германии уже после революции в России, почти не успев принять участие в войне, эти самые Соединенные Штаты Америки теперь, когда Германия побеждена и начата подготовка мирного договора, оказались в сущности во главе коалиции. Они фактически заправляют перекраиванием всей Европы, включая Францию, Англию и Италию, да и перераспределением колониальных владений не только Германии, но тех же опять-таки Франции, Англии и Италии… Мосье Энно кое-что подметил еще на совещании в Яссах. Председательствовал на совещании дипломатических представителей и военачальников Антанты глава дипломатического корпуса французский посол Сент-Олер. Но «меценатом», так сказать, совещания, который подсовывал проекты всех решений, ведя за собой на поводу представителей всех остальных держав, был опять-таки именно американский представитель, который не имел даже дипломатического ранга, а пребывал на Балканах якобы по своим личным коммерческим делам, какой-то американский бизнесмен; мосье Энно даже не запомнил как следует его фамилии – не то Каллес, не то Валлес… И больше всего этот американский бизнесмен был озабочен именно «русским вопросом». В чем дело? Мосье Энно – старому, опытному специалисту по торговым сношениям с Россией – было известно, что никаких особенных интересов до сих пор Соединенные Штаты Америки в России не имели. Франция и Англия – дело совсем иное. Да и старый долг России Соединенным Штатам Америки был просто мизерен по сравнению с долгами России Франции или Англии. Франции, например, Россия задолжала в семь раз больше, чем Соединенным Штатам, что же касается Кривого Рога или Донбасса, то в этот украинский Рур и Саар Соединенные Штаты пока не вложили ни одного доллара. Нет, во всей этой истории Соединенные Штаты Америки оставались для мосье Энно – представителя, как бы это выразиться, старой гвардии иностранных контрагентов России – какой-то загадкой…

Но мысль о Кривом Роге и Донбассе вывела мосье Энно из состояния беспомощной растерянности.

Да ведь высокое совещание дипломатов в Яссах решило максимально ускорить интервенцию на Украину именно озабоченное судьбой Кривого Рога и Донбасса прежде всего. И разве не ради Кривого Рога и Донбасса прежде всего и прибыл на Украину консул с. особыми полномочиями, чтобы поддержать покачнувшийся гетманский режим?

Однако мысль о Кривом Роге и Донбассе – тем паче, что на них уж очень нахально намекнул и этот белоцерковский генерал без армии – воодушевила мосье Энно.

Мало о чем мог мосье Энно говорить толково, но о Донбассе и Кривом Роге он сумеет поговорить с толком!

И мосье Энно сказал, придав своему лицу выражение как можно более загадочно-дипломатическое и дипломатично-назидательное:

– Мосье! И вы, господа! Оглашенный документ принуждает меня немедленно снестись с высокими правительствами, которые я здесь уполномочен представлять, и дальнейшие мои действия будут логически вытекать из тех позиций, какие займет в этом вопросе руководство Антанты. Но… – тут мосье Энно повысил голос и довел его до предельной загадочности и назидательности, – но должен теперь же от себя сделать по поводу декларации представителя директории кое-какие замечания – в части, касающейся украинских провинций Донбасса и Кривого Рога, – чтобы ни у кого не осталось на этот счет никаких сомнений…

Депутация затаила дыхание, насторожился и генерал Греков.

– Да будет вам известно, господа, что абсолютное большинство предприятий, добывающих уголь в Донбассе и железную руду в Кривом Роге, принадлежит никак не украинскому, да и не русскому капиталу, а капиталу французскому либо в некоторых случаях капиталу франко-бельгийскому. Аналогичное положение мы имеем и в металлообрабатывающей промышленности. Металлургический синдикат «Продамет», например, сосредоточивший в своих руках восемьдесят процентов металлургической промышленности Украины, – собственность французского капитала, господа!

В приемной консула Франции для представителей украинской общественности стояла мертвая тишина. Молчал голова украинской громады доктор Луценко. Молчал представитель директории генерал Греков.

Консул Франции закончил:

– Надеюсь, что эта моя небольшая справка дала понять, кто же владеет промышленностью Донбасса или Кривого Рога и кто, надо полагать, и в дальнейшем будет руководить промышленной жизнью Украины… Честь имею кланяться, господа! Передайте мои сердечные пожелания вашим семьям, вашим друзьям и всей украинской общественности.

Не дав членам «депутации украинской общественности с ориентацией на директорию» опомниться, мосье Энно сухо поклонился и величественно удалился из комнаты.

В конце концов мосье Энно был вполне собой доволен, да и мадам не могла бы его ни в чем упрекнуть: он говорил только наперекор, выражался весьма загадочно и поучительно, но поняли его, кажется, совершенно недвусмысленно.

Не задерживаясь у себя в кабинете, мосье Энно направился было в комнату секретарей, чтобы немедленно послать вторую депешу послу Франции в Яссах мосье Сент-Олеру. Но на пороге его схватил за рукав генерал Бискупский. Бросив свою депутацию в приемной, генерал пустился за консулом Франции вдогонку опрометью, невзирая на свой изрядный вес.

– Что такое, генерал? – раздраженно обернулся мосье Энно, с достоинством выдергивая свой рукав из цепких пальцев генерала. Этот генерал-плакса уже осточертел мосье Энно. – Чего вы, наконец, хотите от меня, генерал?

Генерал Бискупский выпустил рукав визитки мосье Энно и умоляюще сложил руки на груди, как перед святой иконой. Усы его немедленно шмыгнули к нему в рот.

– Ах, ваша светлость! Ваше превосходительство! У меня к вам всепокорнейшая просьба! Выслушайте меня, ваше превосходительство! Я человек старый, мне уже в могилу пора, но у меня сын-кадет и дочка – пепиньерка в институте благородных девиц!

– Ближе к делу, генерал! Меня ждут…

– Минуточку, ваше высокопревосходительство! – Генерал Бискупский извивался всем своим тучным торсом, чтоб преградить мосье Энно путь и не выпустить его из комнаты. – Явите божескую милость, ваше превосходительство! Век буду бога молить за вашу светлую душеньку…

– Что вам нужно, генерал? – уже почти закричал мосье Энно. Этот назойливый толстяк въелся ему в печенку.

– Визу! – простонал генерал и сделал движение, свидетельствующее о том, что он готов упасть на колени, но мосье Энно не понял его душевного порыва, подумал, что генерал поскользнулся на собственных слезах, и поспешно подхватил его под руку. – Визу, ваше высокопревосходительство!

– Какую визу?

– Визу во Францию! В Люксембург, в Кайенну или Гвиану, на остров святой Елены – все равно куда, лишь бы вон отсюда! Для меня, моей старухи, сына-кадета и дочки-институтки! Ваше высокопревосходительство! Мы приобретем себе какую-нибудь хижину, будем сажать капусту и продавать на базаре: внесем, так сказать, лепту на алтарь французской либертэ, эгалитэ, фратернитэ… Умоляю вас, ваше высокопревосходительство!

Мосье Энно, пораженный, смотрел на генерала, командующего гетманским гарнизоном в Одессе и, собственно говоря, всеми войсками гетмана на юге Украины.

– Не понимаю вас, генерал! Вы – представитель власти, а будущее вашего отечества…

Генерал Бискупский завопил:

– Ваше превосходительство! Разве это власть? Хвост собачий, а не власть! Виляет и дрожит, давно уже и к брюху поджат с перепугу. Какое там будущее? Не знаю, как для отечества, а для нас уже нет в отечестве никакого будущего! Умоляю вас! Сжальтесь над малыми детками! Пожертвуйте визу во Францию, не надо нам другого будущего!..