Текст книги "Рассвет над морем"
Автор книги: Юрий Смолич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 53 страниц)
Мосье Энно смотрел на генерала, вытиравшего глаза кулаком, а с усов смахивавшего слезы ладонью. Мосье Энно всегда был склонен к патетике и выспреннему образу мыслей: перед ним плакал у своего разбитого корыта никчемный старик, но это плакал перед ним и разбитый, да и с самого начала никчемный гетманский режим, который представлял и вместе с тем олицетворял сей генерал – плакса и попрошайка.
И этого-то плаксу-попрошайку, то бишь этот государственный режим, должен поддерживать он, консул с особыми полномочиями, дошлый торговый агент, который согласен, понятно, пойти на любую аферу во имя прибыли, но с единственным условием: чтобы прибыль была.
– Фи, генерал! – свысока процедил мосье Энно и, отстранив командующего гарнизоном ясновельможного пана гетмана на юге Украины, перешагнул порог и проследовал в комнату секретарей, к прямому проводу.
Гетманщина была при последнем издыхании – у мосье Энно и без слез генерала не было на этот счет никаких сомнений. И так же ясно было – с этим он и приехал, – что нельзя допустить, чтоб вместо раздавленного гетманского режима утвердился на Украине режим большевистский. Но ведь оставалась еще директория… Может быть, мосье Энно самому въехать на белом коне в столицу Киев впереди Винниченко с Петлюрой и этого странного вида генерала? Ведь директория будет воевать против большевиков… А относительно Донбасса и Кривого Рога разве нельзя договориться?..
Мосье Энно подошел к аппарату прямого провода:
– Через Яссы – в Париж, лично премьеру Клемансо!
Когда телеграфист приготовился, мосье Энно стал диктовать:
– Восхищен вашей прозорливостью, президент! Ваша идея – в деле уничтожения и ликвидации большевизма ориентироваться в первую очередь не на вооруженные формирования украинской и русской контрреволюции, а на вооруженные силы интервенционистской армии – гениальна. Изучение местных условий блестяще подтверждает ее: русская и украинская контрреволюция только грызутся между собой. Максимальное количество французских частей среди контингентов оккупационных войск, бесспорно, даст французам преимущество над Англией и Соединенными Штатами. Но как же все-таки относиться к директории, которая, безусловно, сбросит гетмана? Жду ваших инструкций. Энно.
Мосье Энно вернулся к себе в кабинет и в изнеможении опустился в кресло у стола. Тяжелый день выпал мосье Энно, и вообще трудное и хлопотливое это дело – быть дипломатом, да еще с особыми полномочиями…
Вошел секретарь и сообщил, что в вестибюле бушует, добиваясь приема у консула, одесский негоциант мосье Герш Беркович.
Негоциант! То есть обыкновенный торговец! Этот по крайней мере лишен возможности продавать оптом целое государство, да и вообще вряд ли он что-нибудь продает, – что может в нынешних условиях продать Одесса? Это скорее покупатель, который будет пытаться что-нибудь приобрести у Франции через консула Энно, чтобы потом заработать на нуждах одесситов. Мосье Энно, сам по призванию торговец, отведет по крайней мере душу, а может быть… предвидится и какой-нибудь куртаж? Да и в интересах Франции наладить здесь торговые связи.
– Просите! – махнул рукой мосье Энно. – Пускай заходит. Сегодня, в первый день, я принимаю всех: Одесса должна почувствовать нашу французскую либертэ, эгалитэ, фратернитэ…
Мосье Энно придвинул блокнот и карандаш; разговор предстоял деловой, и, конечно, будут фигурировать цифры.
4
Не успел еще мосье Энно придать лицу соответствующее выражение, как двери с грохотом распахнулись и в кабинет вкатился ожидаемый посетитель. Именно вкатился. Потому что только этим словом можно хотя бы приблизительно определить быстроту, живость и стремительность вошедшего. Личность эта двигалась с предельной стремительностью, жестикулировала беспрестанно и ни на секунду не оставалась в состоянии хотя бы относительного покоя.
Мосье Энно едва смог разглядеть оригинальную внешность посетителя. Негоциант был одет в широченный долгополый парусиновый плащ, покроем напоминавший старинный еврейский лапсердак, в каких разъезжают на тележках по селам Подолии откупщики, забирая за бесценок хлеб у крестьян или вытягивая из арендаторов последние гроши. На левой руке негоцианта-откупщика повешен был ручкой на согнутый локоть огромный черный зонтик. На голове у него был твердый котелок, захватанный по краям и до блеска лоснящийся на макушке. Правой рукой посетитель все время размахивал, а черная его борода топорщилась и прыгала во все стороны, когда он говорил. А заговорил он еще в дверях и уже не умолкал ни на минуту в продолжение всей аудиенции.
– Наше вам, мосье консул! – закричала личность еще с порога и ринулась к столу, за который поспешил ретироваться мосье Энно. – Я рад вас приветствовать, мосье консул! Скажите, пожалуйста, вы видели, какая сегодня погода? Евреи не запомнят такой жары после «кучек»! Это ж ваша колониальная Африка, а не наша русская зима! Если такая жара простоит еще два дня, так не кушать нам урожай на тот год, как своих ушей! Я встретил сегодня Йоселе Маламуда, что держит себе зимой ледяной каток для благородных спортсменов, так он уже покусал себе локти до самого плеча! Но как вам нравится наша Одесса? А? Это же прямо парижский шик! Вы же парижанин, мосье консул. Или, может, ваши папаша и мамаша родились у нас на Молдаванке? Садитесь, пожалуйста, мосье консул, будьте себе как дома!
Посетитель сам плюхнулся в кресло, сорвал с локтя зонтик и уткнул его между колен, а котелок осторожно снял с головы и аккуратно поставил донышком книзу рядом со своей ногой. А впрочем, под котелком у него на голове был еще один головной убор – маленькая кругленькая шапочка-ермолка.
Мосье Энно машинально сел. Посетитель не дал ему даже ответить на приветствие. Он продолжал сыпать, как горохом, картавя и заикаясь. Фигура была на редкость колоритная. Мосье Энно приходилось видеть таких только в Париже, за Сеной, да в Киеве, на Подоле, за Житным базаром.
– Пусть сам Иегова будет мне свидетелем, – кричал посетитель, – что вы удивляетесь с нашего с вами приятного знакомства! Так я вам сейчас скажу, зачем я до вас пришел. Или вы знаете, мосье консул, что такое картошка?
Мосье Энно знал, что такое картошка, но он был лишен возможности довести это до сведения оригинального посетителя, потому что тот уже тарахтел дальше:
– Я уверен, что вы, как интеллигентный человек, скажете мне, что картошка – это продукт потребления человеческого организма. Так поверьте мне, мосье консул, что это чисто научная постановка вопроса. И я вас спрошу иначе: или вы знаете, что такое картошка в Одессе, где ни русский, ни еврейский бог не посылает дождей? Так я вам отвечу: картошка в Одессе – это Гершко Беркович! А кто такой Гершко Беркович? Гершко Беркович – это я!
И мосье Энно вынужден был уже выслушать все до конца, не перебивая одесского негоцианта Гершка Берковича и только выжидая момент, когда тот захлебнется и появится возможность вставить и свое словцо.
– Гершку Берковичу надо знать немедленно, сколько ваших дорогих солдат вы ждете сюда с вашими прекрасными кораблями! Гершко Беркович хотел бы, чтоб ваших солдат прибыло сюда сто тысяч, двести тысяч, миллион! Чтоб они, дай им бог здоровья, защищали своими пулеметами и пистолетами Гершка Берковича от большевиков и чтоб они кушали себе на здоровье картошку! Пусть и Гершко Беркович около них заработает себе на кусочек хлеба с маслом! Ведь у Гершка Берковича шестеро детей с разинутыми ртами и одна мадам с пороком сердца! Еврейский бог Иегова запрещает евреям воевать, и Гершко Беркович не любит войны – он пацифист! Но Гершко Беркович любит солдат, потому что они кушают очень много картошки. И Гершко Беркович должен немедленно знать: сколько съедает за день картошки французский, английский или американский солдат? Или тут будут еще другие солдаты? Может, итальянские? Так это не гешефт – они едят себе макароны!
Гершко Беркович вытащил из кармана обгрызенный карандаш и потрепанную записную книжечку и пристроился писать на собственном колене, хотя перед ним был огромный и удобный для письма стол.
– Или ваш солдат съест фунт картошки в день? Будем считать – один пуд картошки на каждого солдата в месяц. Вы ждете десять тысяч, двадцать? Может, даже двадцать пять?
Гершко Беркович послюнил карандаш и начал выводить на колене.
– Один пуд картошки на двадцать пять тысяч солдат – это будет…
Почему двадцать пять? – удивился мосье Энно, воспользовавшись, наконец, небольшой паузой, когда Гершко Беркович занялся своими каракулями и математическими расчетами. Мосье Энно был совершенно ошеломлен, но, ей-богу, ему уже начинал нравиться этот торгаш: это был действительно деловой человек. И если здесь таких много, оккупационные войска Антанты могут быть спокойны насчет снабжения продуктами питания. А вопрос снабжения и ремонта десанта был один из первых вопросов, которые по поручению военного командования должен был выяснить и подготовить, прибыв на Украину, мосье Энно. Да разве только картошка? А мясо? А хлеб? А фураж?
– Почему двадцать пять? – спросил мосье Энно.
– А сколько же? Неужели аж тридцать пять?
– Прикидывайте лучше сразу на все пятьдесят…
– Чтоб вам так жить, мосье консул! – обрадовался Гершко Беркович. – Один пуд картошки на пятьдесят тысяч солдат оккупационной армии – это будет пятьдесят тысяч пудов картошки в месяц. А долго вы собираетесь тут задержаться, хотел бы я знать, мосье консул?
– Знаете, – развел руками мосье Энно, – мне собственно нужно ехать в Киев, но…
Гершко Беркович замахал руками.
– Бог с вами, мосье консул! Живите себе, сколько хочете, вместе с вашей мадам – это нам будет только приятно. Но я имею интерес: или долго собирается тут пробыть ваша армия, кушая мою картошку. Вот в чем вопрос, мосье консул, как сказал в театре мосье Шекспир! Гершко Беркович должен знать: или имеет он основание рисковать своими последними капиталами, вкладывая их в пятьдесят тысяч пудов картошки? Не погонят ли, извините меня, мосье консул, вашу армию большевики еще до того, как она съест мою картошку?
Мосье Энно сделал движение, но Гершко Беркович его перебил:
– Чтоб я так жил, вы уже обиделись, мосье консул! Но, мосье консул, мы же таки с вами люди коммерции! Я закуплю пятьдесят тысяч пудов картошки, а большевики стрельнут из пушки, и ваши солдаты побегут в Англию, вы себе поедете во Францию. А что же тогда делать бедному одесскому коммерсанту, у которого не будет уже его капиталов, останется только паршивая картошка, шестеро детей с разинутыми ртами и мадам с пороком сердца? Я знаю, вы, как интеллигентный человек, скажете тогда Гершку Берковичу: «Гершеле, давай будем тикать вместе во Францию и Америку». Но я вас тогда спрошу: что делать там Гершку Берковичу? Что, там нет своего Детердинга? Так там есть свой Ицик Рокфеллер! Не Ицик? Джон? Бог ему судья, пускай будет теперь Джон!..
Гершко Беркович вдруг расстроился и, откинув полу плаща-пыльника, вынул из кармана огромный клетчатый платок.
– Что же вы плачете, мосье Беркович?
– Потому что я не хочу ни во Францию, ни в Америку, мосье консул!
– А зачем вам во Францию и Америку?
Гершко Беркович взмахнул своим огромным платком и утер на глазах слезы.
– Как это вам нравится? Он еще меня спрашивает! А куда же будут тикать ваши солдаты, как не домой, во Францию и Америку?
Мосье Энно получил, наконец, возможность обидеться и высказать свою обиду.
– Во-первых, – строго сказал он, – наши солдаты не будут бежать. Они придут сюда, чтоб ликвидировать большевиков и здесь остаться. Во-вторых, французские пуалю известны в истории своими победами и вообще никогда не бегут!
– Дай им бог здоровья! – обрадовался Гершко Беркович. – Но разве мосье французский консул может поручиться и за английских и американских солдат, хотя они тоже известны в истории своими победами?
– Они тоже не будут бежать! – сурово отвечал мосье Энно. – Да их здесь и не будет совсем. Здесь будут только французские солдаты, и вы, мосье негоциант, можете быть абсолютно спокойны.
Гершко Беркович и в самом деле немедленно успокоился.
– Дай вам бог здоровья, мосье консул, вы-таки настоящий Наполеон. Раз тут будут одни французские солдаты, так Гершко Беркович уже совсем спокойный: мы уже с вами хорошо знакомы, мосье консул, и вы не дадите обидеть бедного одесского коммерсанта. Так, значит, мы себе будем считать, что уже ударили с вами по рукам, мосье консул? Давайте вашу цену – и гешефт сделан!
– Простите, – не совсем понял мосье Энно, – чего вы хотите?
Гершко Беркович удивился до крайности.
– Как это вам нравится? Он спрашивает меня, чего я хочу! Это вы спросите себя – чего вы хотите? Или вы хотите картошки? Так Гершко Беркович даст ее вам пятьдесят тысяч пудов в месяц на пятьдесят тысяч ваших пуалю. По десять французских франков за пуд. Нет? А по девять? И по восемь – нет? Что, вам совсем не надо картошки? Или вы, консул Франции, не интересуетесь, чтоб героические французские пуалю ели картошку – вареную, жареную и в борще? Ах, вы едите суп? Так разве не нужна картошка пур ля зуп? Что вы мне зубы заговариваете, мосье консул?
– Да вы ведь не даете мне слова сказать, – прорвался, наконец, мосье Энно. – Я совсем не говорил, что нам не нужна картошка. Наоборот, нам будет нужна не только картошка. Нужны еще будут мука, сахар, мясо, яйца… Но я не могу договариваться с вами о цене. О цене и других условиях поставки договариваться будет интендантство, которое прибудет вместе с армией, и санкции на приобретение того или иного количества провианта и фуража должен давать штаб армии, в частности начальник штаба, полковник Фредамбер. Моя задача только обратить на наши фуражные нужды внимание местных деловых кругов. Я рад, что могу это сделать сейчас через вас, мобилизуя, таким образом, торговую инициативу…
– Дай вам бог здоровья, мосье консул! – чуть снова не заплакал, теперь уже от избытка чувств, негоциант Беркович. – Так вы так бы сразу и сказали! Мы договоримся с полковником Фредамбером. А он кто будет – американец, англичанин? Или он тоже, дай ему бог здоровья, непобедимый француз?
– Француз. Вообще здесь все будут французы.
– Дай им бог здоровья! А когда имеет прибыть ваш штаб? На праздник пурим в будущем году?
– Не позднее чем через два-три дня, вместе с первыми же десантными частями. Тогда вы и побеседуете с полковником Фредамбером.
Гершко Беркович вскочил с кресла, поднял котелок и зацепил зонтик ручкой за локоть.
– Тре бьен, мосье, как говорят у вас во Франции, но как теперь будем говорить и мы, раз теперь тут будет вроде Франция! Прошу вас, вы ж таки лучше меня знаете полковника Фредамбера, шепните ему на ухо, когда он приедет, что ваш добрый старый друг Гершко Беркович может накормить картошкой всю оккупационную армию, всю Францию и даже Антанту! А после того я к полковнику Фредамберу и сам зайду. Вы сказали, мосье, и мука, и мясо, и яички? Тре бьен! Гершко Беркович и это будет иметь в виду… Не беспокойтесь, я сам знаю, где дверь. Очень рад за вас, что мы с вами познакомились, мосье! Знакомство с интеллигентным человеком – это пускай только для души, но тоже гешефт. Будьте мне здоровы, мосье консул Франции! Кланяйтесь мадам…
Гершко Беркович, вернее Григорий Иванович Котовский под видом негоцианта Гершка Берковича, исчез так же внезапно, как и появился…
Подпольный областком узнает сегодня – а завтра будут знать об этом и в Москве, – что на одесский плацдарм следует ожидать до пятидесяти тысяч войск интервентов и обращаться к солдатам интервенционной армии со словами большевистской пропаганды нужно на французском языке.
Мосье Энно устало закрыл глаза и несколько минут должен был посидеть, отдыхая. Знакомство было, конечно, приятное и полезное, однако очень уж утомительное. Хорошо еще, что за время пребывания торговым представителем в Киеве мосье Энно привык иметь дело с разными контрагентами, среди которых было немало похожих на экспансивного одесского негоцианта.
– Кто там еще? – спросил он, вызвав секретаря.
– Только что прибыл по вашему вызову генерал Гришин-Алмазов.
– А!
Мосье Энно со всеми этими националистами и с посещением суматошного негоцианта чуть не забыл о том, что вызвал Гришина-Алмазова, чтобы перехватить его до того, как его опутает адмирал Боллард.
– Просите, просите генерала Гришина-Алмазова. Больше никого нет?
– Есть, мосье. Пришла одна дама и тоже добивается свидания с вами.
– Дама? Она назвала свою фамилию?
– Да, мосье. Это Вера Холодная. Артистка синематографа.
Мосье Энно остолбенел бы, если б не было неудобно консулу столбенеть перед своим секретарем.
Но морозцу, который вдруг пробежал у него по спине, мосье Энно разрешил пробежаться. Вера Холодная! Королева экрана! Очаровательная женщина, можно сказать – перл красоты! И не мосье Энно искал путей познакомиться с нею, а… пришла сама… Что ж, если дело оборачивается так, то мосье Энно, опытный донжуан, может побиться об заклад, что не завтра, так послезавтра перл красоты, королева экрана Вера Холодная… будет его любовницей.
– Пускай генерал Гришин-Алмазов немного подождет, проводите его в приемную «А», а артистку Веру Холодную просите немедленно и прямо сюда.
5
Мосье Энно сел за стол, развернул какое-то досье и сразу так углубился в него, что даже скрип дверей, шелест женского платья и дробный стук дамских каблучков не могли обратить на себя его внимания.
Артистка Вера Холодная вошла и, сделав два шага, остановилась.
Мосье Энно продержал ее так секунд десять и только тогда, наконец, поднял усталый и равнодушный ко всему на свете взгляд.
И сразу же его подбросило, как на пружинах. Он вскочил и учтиво поклонился, а на лице у него в эту минуту застыло выражение сногсшибательного восторга.
– Мадемуазель? Простите… мадам?
– Мое имя – Вера Холодная. Я – артистка синема.
– О, прошу, мадемуазель…
Вера Холодная села.
– Чем могу служить?
Вера Холодная волновалась. И, несмотря на то, что была она артисткой, не умела скрыть своего волнения. А возможно, и наоборот: совсем не волновалась, но, будучи артисткой, умело разыгрывала горячую взволнованность. Так или иначе, но в своем волнении она была еще очаровательнее.
– Мосье консул, – промолвила, наконец, артистка, – я к вам по важному для меня и конфиденциальному делу. Дело это, впрочем, не будет, мне кажется, для вас неожиданностью, потому что в этом собственно, насколько я понимаю, и заключаются обязанности консула иностранной державы…
– Я слушаю вас, мадемуазель?
– Я хочу выехать за границу, во Францию, мосье консул, и пришла к вам просить визу.
Консул Франции минуту помолчал. За последний час это был уже второй случай, когда у него просили визу на выезд. Не очень-то держатся родных берегов представители высшего света, которым всегда бредил бывший коммивояжер. Сначала придурковатый генерал, теперь очаровательная артистка… Но мосье Энно было безразлично, какие причины побуждали блестящую королеву экрана тоже искать возможности покинуть родные края. Для него важно было другое: эта прекрасная дама просит об услуге, так вот, за эту услугу ей придется платить. Похоже, что мосье Энно не трудно будет взять свою цену…
– Почему вы хотите уехать, мадемуазель? – спросил консул сухим, почти черствым, официальным тоном.
Вера Холодная посмотрела на мосье Энно. Их взгляды встретились, и какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза. Взгляд мосье Энно был холоден, но в глубине его тлел – и это не скрывал мосье Энно – затаенный горячий огонек.
Артистка сказала:
– Я буду откровенна, мосье консул. Мне надоела эта жизнь. Войны, революции, перевороты… Я артистка, и меня влечет только искусство. Я получила приглашение от французских фирм синема. В частности, от «Братьев Патэ». Я рассчитываю на ангажемент и интересную работу.
– Кроме искусства, – мягко промурлыкал мосье Энно, – вас, очевидно, влечет и… красивая жизнь, не так ли, мадемуазель?
– Пусть так, мосье…
– Но ведь мадемуазель известно, что сейчас – в условиях войны, революции, переворотов, – теперь чуть заметно улыбнулся мосье Энно, – ни о каких визах на выезд не может быть и речи?
Артистка посмотрела консулу прямо в глаза:
– Я это понимаю, мосье. Но мне известно также, что бывают исключения. Обращаясь к вам, я именно на это и рассчитывала.
Кажется, между ними было сказано все и они пришли к соглашению.
Так по крайней мере казалось Вере Холодной, так по крайней мере понял это и мосье Энно.
Тихо, еще мягче, но давая волю огонькам в глубине его зрачков разгораться, сколько им вздумается, мосье Энно спросил:
– А когда бы вы желали выехать, мадемуазель? Надеюсь, не завтра утром и не послезавтра вечером?
Вера Холодная взмахнула ресницами – они были у нее и в самом деле неправдоподобной длины и, как это ни странно, ее собственные – и сразу же прикрыла ими глаза.
– Я хотела бы еще сегодня вечером… Но если у мосье консула другие соображения…
Мосье Энно уже хотел, не теряя времени, встать, подойти и просто заключить в объятия очаровательную красотку. Он даже скрипнул стулом, поднимаясь.
Артистка сидела неподвижно, не дрогнув ресницами и не поднимая глаз.
Но стул под мосье Энно скрипнул еще раз – он снова сел.
Неожиданная идея вдруг пронизала мозг консула Франции.
Гетмана уже можно сбросить со счетов долой, перспективы директории вилами по воде писаны, да и не в интересах Франции поддерживать сепаратистские устремления, направленные на подрыв единой и мощной России. В сущности главной контрреволюционной силой являлась тут белая добровольческая армия генерала Деникина, которая и по направленности своей шла в русле именно французских интересов, связанных с единой и сильной централизованной Россией. Это было уже ясно консулу Франции. И он, придя к такому выводу, даже вызвал к себе генерала Гришина-Алмазова, деникинского представителя, чтоб вырвать его из когтей пагубного английского влияния. Но головку белой русской контрреволюции необходимо полностью прибрать к рукам! А кто же его знает, что думает генерал Деникин? Его полномочный представитель генерал Гришин-Алмазов отдает себя под высокое покровительство французского руководства. А каковы его тайные стремления? Какова его политика в отношении будущего режима в России? Каковы его политические симпатии? Может быть, он тайно тяготеет все-таки к английской политике?
Мадам, как всегда, права: Гришин-Алмазов – особенно интересная фигура и заслуживает особого, пристального внимания. Подле него должен быть проницательный шпик!
И здесь консул Франции во имя интересов Франции, выполняя свои особые полномочия, должен несколько поступиться даже своими личными интересами.
Допустить красавчика генерала в спальню мадам не позволяла мосье Энно ревность, но очаровательная артистка Вера Холодная в вознаграждение за визу могла бы стать любовницей генерала Гришина-Алмазова.
Ласки очаровательной женщины откроют сердце воинственного мужа.
Сердце самого мосье Энно сжалось и заныло. Пусть и во имя высокого долга, но трудно было отказываться от интимного знакомства.
Конечно, чтобы изменчивая обольстительница не превратилась в обольстительную изменницу, как это она великолепно проделывает в своих кинофильмах, у мосье Энно должна быть на нее хорошая узда: эта самая приманка-виза, которую потом можно и не дать. Но одной уздою тут не обойтись. Мосье Энно должен получить над нею власть более глубокую и сильную, нежели любовник-генерал, чтобы изменчивая обольстительница-шпионка приносила ему все, что раздобудет в глубинах сердца любовника, не припрятывала чего-нибудь для себя, обернувшись в шпионку Гришина-Алмазова против мосье Энно. А настоящую власть над женщиной можно получить только через любовь, это старому донжуану мосье Энно уже давно известно – спросите у шляпниц Монмартра и белошвеек киевского Подола! Артистка Вера Холодная будет прежде всего любовницей мосье Энно, – пусть тогда попробует выскользнуть из-под чар парижского сердцееда!..
– Мадемуазель! – решительно произнес мосье Энно. – А если я скажу, что просьба ваша может быть выполнена не сразу, а через некоторое время, как отнесется к этому мадемуазель?
Вера Холодная долго молчала, опустив ресницы.
– Какое время, мосье?
– Два-три месяца.
Вера Холодная взмахнула ресницами.
– Для чего вам, мосье, нужны эти два-три месяца? Так долго?
– Нет, мадемуазель, – тонко улыбнулся мосье Энно, – два-три месяца – это не долго даже для любви, а для дел, связанных с любовью, это и вовсе мало: дай бог справиться.
– Что вы имеете в виду, мосье? – Артистка посмотрела консулу прямо в глаза. – Давайте будем говорить начистоту.
– Давайте начистоту, – с милой улыбкой согласился мосье Энно. – Визу вы получите через три месяца, и после этого мы с вами снова встретимся уже во Франции; надеюсь, что вы будете довольны и Францией и мною лично. Но в течение этих трех месяцев вы выполните здесь одно задание, которое получите непосредственно от меня, и никто об этом не будет знать, мадемуазель. Выполнить это задание вам нетрудно: у вас, королевы экрана, для этого все данные, и осуществлять его придется в тех кругах, к которым вы очень близки. После этого вы получите визу и… – мосье Энно улыбнулся, дав полную волю притаившимся в глубине глаз огонькам, – и будете ждать меня во Франции, мадемуазель.
Вера Холодная сидела молча, опустив глаза и прикрыв их ресницами. Мосье Энно терпеливо ждал.
Через минуту или две Вера Холодная тихо спросила:
– Виза будет не позднее чем через три месяца, мосье?
– Не позднее чем через три месяца.
Вера Холодная встала. Мосье Энно тоже встал.
Мосье Энно сказал:
– В приемной ждет сейчас генерал Гришин-Алмазов… – Он бросил мгновенный взгляд, чтоб выяснить, какое впечатление произвело на артистку это имя. Но артистка не пошевельнулась. – Нам не нужно, чтоб генерал увидел вас у меня. Вы меня поняли? – Артистка молча кивнула. – Я приму сейчас Гришина-Алмазова, затем уйду вместе с ним, а через час вернусь. Этот час вы подождете меня там, в моих апартаментах. – Мосье Энно кивнул головой на дверь позади письменного стола и любезно улыбнулся. – Там вы найдете кучу французских романов, модные журналы, фрукты и шоколад… Мадемуазель?
– Как пройти? – спросила Вера Холодная.
Мосье Энно открыл двери и остановился. Артистка прошла мимо и перешагнула порог. В это мгновение мосье Энно взял ее руку, поднес к губам и снова отпустил. Артистка прошла, не подняв ресниц. Мосье Энно прикрыл дверь.
Усики мосье Энно торчали кверху, когда он нажал кнопку звонка.
– Просите генерала!
Гришин-Алмазов вошел. Он был, как всегда, подтянут, учтив и вылощен, словно только что от портного и парикмахера.
Мосье Энно пошел ему навстречу, радостно улыбаясь. Руку генерала он пожал обеими руками.
– Рад приветствовать вас, генерал! О, – удивился он, – да вы с портфелем?!
Генерал и в самом деле держал подмышкой, прижимая локтем, элегантный портфель тонкого шевро с золотыми монограммами.
– Да, – ответил генерал, – здесь только цифры. Количество винтовок, пулеметов, орудий, количество патронов и снарядов, которые необходимы немедленно для вооружения частей добрармии, формирующихся в Одессе, Херсоне, Николаеве и Тирасполе. Я уверен, что именно для этого вы меня и пригласили.
Он положил портфель и сразу же стал его расстегивать. Но мосье Энно мягким движением ладони прижал руку генерала вместе с портфелем к столу.
– Мы внимательно рассмотрим все это, генерал, после ленча у адмирала Болларда. – Консул взглянул на часы. – О, без четверти два. Мы можем опоздать! Мы, французы и русские, не так уж пунктуальны, но англичане необыкновенные педанты. Н-эс-па[24]24
Не правда ли? (франц.).
[Закрыть], генерал? Ведь адмирал Боллард вам звонил?
– Да. Он просил меня в два быть у него.
– Вот видите. Это будет обыкновенный ленч, задушевная беседа трех джентльменов. Здесь недалеко, и мы с вами пешком пройдемся до «Лондонской». Но я позволил себе предварительно пригласить вас сюда. – Мосье Энно внушительно посмотрел на генерала, вкладывая в свой взгляд всю дипломатическую многозначительность, на какую только был способен. – Ибо я, как полномочный представитель Антанты, в развитие моих особых полномочий, хотел бы до этого предупредить вас…
Гришин-Алмазов смотрел выжидательно, готовый ко всему.
Тогда консул Франции сказал:
– Я еще вчера отправил депешу генералу Франшэ д’Эспрэ, главнокомандующему армий Антанты на Востоке… – Эту маленькую ложь мосье Энно разрешил себе с легким сердцем, исключительно во имя престижа Франции, ну и чтобы насолить адмиралу Болларду, английскому представителю. – В этой депеше я прошу командующего армиями Антанты на Востоке, главного руководителя оккупации юга России, дать согласие на ваше, генерал, назначение генерал-губернатором города Одессы… – мосье Энно мило улыбнулся, – со всеми вытекающими из такого назначения последствиями.
Генерал Гришин-Алмазов наклонил голову и щелкнул шпорами.
– Когда я должен приступить к исполнению своих обязанностей?
Но мосье Энно, должно быть, не услышал вопроса, погруженный в свои высокие думы. Он произнес задумчиво, больше для себя, чем для собеседника:
– Да, да! Большевизм – это огромная опасность. И на всех большевиков, знаете, тюрем не напасешься… Я хочу сказать, что большевиков на свете, к сожалению, больше, чем мест в тюрьмах. Надо находить другие способы, чтоб избавиться от этой заразы…
– Когда я должен приступить к исполнению своих обязанностей? – еще раз спросил генерал Гришин-Алмазов.
– О! Через два-три дня. В ту же минуту, как нога первого солдата оккупационной армии Антанты ступит на берег Одессы…
