Текст книги "Рассвет над морем"
Автор книги: Юрий Смолич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 53 страниц)
Глава шестая
1
Теперь город жил прямо под открытым небом.
Всероссийское сборище белой эмиграции и одесская буржуазия ждали, не могли дождаться иностранных интервентов.
Весь берег от Фонтанов до Николаевского бульвара в эти дни был густо усеян людьми. Люди стояли на высоком берегу над обрывом и не отрываясь смотрели в море. На Большом рейде дымили, как и раньше, только четыре корабля, но теперь уже было точно известно: эскадра Антанты прошла Дарданеллы, миновала Босфор и плывет по водам Черного моря.
С моря дул холодный, пронизывающий ветер, но толпы стояли с утра до ночи: каждый хотел увидеть вымпелы эскадры собственными глазами. Кое-кто даже обедать домой не ходил; шикарные кабриолеты подлетали рысью и привозили хозяевам горячий чай в термосах, а в серебряных погребцах чего-нибудь выпить и закусить. К услугам менее прихотливых и не столь сановитых граждан были предприимчивые спекулянты: вся торговая Одесса выслала сюда, на берег, свои небольшие «десанты». В толпе сновали лоточники, бойко торговали ларьки и киоски, на скорую руку натягивались тенты для «выездных» буфетов от ресторанов Робина и «Олимп»; кафе Фанкони и Скведера сооружали летние павильоны, несмотря на то, что начиналась зима.
Впрочем, не меньше, чем на приморских бульварах, было народу и на привокзальной площади, в залах и на перронах Одессы-Главной.
Железнодорожные станции Жмеринка, Вапнярка и Бирзула были уже заняты «сечевиками» директории, двигавшимися на Одессу со стороны Киева, но в Раздельной еще держалась гетманская власть – и железнодорожный путь на Тирасполь, в Румынию, был пока свободен.
А из Румынии – открытая дорога во все европейские страны!
Перспектива была слишком соблазнительна. Мысль, что вот-вот, с приближением войск директории, исчезнет и эта возможность выехать за границу, пугала. Не вернее ли будет, пока там антантовский десант доплывет до Одессы, безотлагательно самим двинуть в Европу?
Челядь царского двора, бывшие царские министры, сановные чиновники, помещики и фабриканты, у которых были солидные счета в заграничных банках, ринулись, не теряя времени, на вокзал.
В поездах на Румынию мест на всех не хватало. Поезда брались с бою, и в этих боях были раненые и убитые – задавленные в тесноте или сброшенные в толкучке под колеса вагонов. За билет сначала платили вдесятеро, затем в двадцать раз и, наконец, в сто раз дороже.
На вокзальных перронах царил шум и гвалт. На площади перед вокзалом волновалась тысячная толпа сановных беглецов. В толпе сновали предприимчивые жулики – они торговали специальными квитанциями на право езды зайцем. Царский министр путей сообщения Кривошеин радовался, как малое дитя: ему посчастливилось за две тысячи думскими приобрести для себя и жены два места в клозете третьего класса.
На площади не прекращались вопли: там сорвали с цепочки золотые часы, там стащили чемодан с фамильными драгоценностями, там из дамского мехового сака лезвием бритвы вырезали целую спинку на шапки. Банда Мишки Япончика развернула самую широкую деятельность. Бандиты «работали» не скрываясь. Они взяли толпу на привокзальной площади в кольцо и, продвигаясь сквозь нее «прочесом», забирали все, что можно было унести с собой. Дамские котиковые манто тут же на месте продавались – хотя бы и самим собственникам их – всего за двести – триста рублей.
Ограбленные бежали к гетманским охранникам жаловаться и взывать о помощи, но «вартовые» только отмахивались и поспешно сдирали со своих фуражек гетманские кокарды.
Власти в городе фактически не существовало. Председателя думы, «мэра» города Брайкевича, невозможно было разыскать. Командующий гарнизоном гетманских войск генерал Бискупский выставил вокруг своей штаб-квартиры пулеметы – на все четыре стороны. Консула Энно в его резиденции и адмирала Болларда в гостинице «Лондонской» охраняли отряды французских матросов и шотландских стрелков.
2
Но самая большая толпа собралась в помещении цирка и в прилегающих кварталах.
В цирке – с приближением войск директории и ожидаемой в связи с этим юридической смены власти в городе – меньшевики и эсеры решили созвать общегородской митинг рабочих и служащих: как быть, что делать, как относиться к будущей власти?
Митинг был назначен на двенадцать часов, но уже в десять стало известно, что «будущая» власть, кажется, превратилась в «настоящую». Войска директории наступали на Одессу не только по киевской линии, но и по линии бахмачской: вчера был занят Вознесенск, ночью – Березовка, под утро – Сербка. Рассказывали, что броневые поезда петлюровских войск в эту минуту уже стояли перед Одессой-Сортировочной, между Пересыпью и лиманом.
В цирке негде было ни сесть, ни стать. На каждом стуле теснились по двое, в проходах стояли стеной, полны были все вестибюли, толпа залила двор, людьми забита была площадь, все улицы, ведущие к цирку, на несколько кварталов.
Митинг открыл «патриарх» местных эсеров Кулябко-Корецкий, но тут же передал слово «патриарху» местных меньшевиков Градову-Матвееву: меньшевики и эсеры решили провести митинг как межпартийный, вернее – внепартийный.
Градов-Матвеев прошамкал:
– Граждане! С минуты на минуту падет власть гетмана не только в Одессе, но и на всей Украине…
– Уже пала! – раздался громкий возглас из публики.
У входа, в дверях, поднимаясь на носки, размахивал бумажной лентой солдат с петличками искровика:
– Искрограмма! Гетман отрекся от престола!..
Слова искровика потонули в выкриках и свисте. Солдата подхватили на руки, передали вперед, еще раз – и так до самого президиума.
Фуражку солдат потерял и взбежал на трибуну с непокрытой головой.
– Читай! – ревом встретил его зал.
Рев прокатился по коридорам и вестибюлям, потом по площади и смежным улицам. Солдат давно уже читал, а городские кварталы вокруг цирка все еще гудели:
– Читать! Читать!
– «Всем, всем, всем!
Я, гетман всея Украины, семь с половиной месяцев все свои силы отдавал на то, чтобы вывести страну из того тяжелого положения, в котором она пребывает.
Бог не дал мне сил справиться с этой задачей.
Ныне я от власти гетманской отрекаюсь.
Павло Скоропадский».
– Ура! – грохнул зал.
– Ура-а-а! – покатилось по коридорам и вестибюлям, по площади и по улицам.
Минут десять невозможно было успокоить собрание. Люди выкрикивали лозунги, распевали песни, возбужденно подбрасывали шапки вверх. Гетман удосужился-таки – впервые за семь с половиной месяцев – порадовать своих «подданных»: одно полезное для народа дело – отречься от престола – бог все же дал ему силы совершить…
Наконец, оба старца при помощи колокольчика установили кое-какой порядок в зале.
Градов-Матвеев получил возможность продолжать свою речь:
– Немало зла причинил гетман народу Украины. В борьбе против его власти пали жертвами и некоторые члены нашей партии, партии социал-демократов меньшевиков, а также и… – он картинно поклонился второму председательствующему старцу, – некоторые члены партии социалистов-революционеров. Я предлагаю почтить память почивших борцов…
Старческим, дребезжащим голоском он затянул:
– «Вы жертвою пали…»
– «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…» – могучим тысячным хором загремел зал. Люди встали.
Старец на трибуне петь перестал. Зал пел «Интернационал» – боевой гимн пролетариата, призывающий к борьбе, к бою, а он от имени эсеров и меньшевиков собирался произнести речь с призывами прекратить борьбу, избежать боя, наметить пути мирного сотрудничества с новой, ожидаемой властью – директорией Петлюры и Винниченко.
Оба председательствующих растерянно переглянулись. Как же это случилось? Ведь у дверей цирка были специально поставлены пикеты меньшевистских и эсеровских дружин, следивших, чтобы внутрь проходили только по специальным пропускам. Эти пропуска-приглашения раздавались вчера вечером и сегодня утром только тем рабочим и служащим, о которых точно было известно, что они не принадлежат к партии большевиков, да и вообще не отличаются какой бы то ни было политической активностью.
Большевиков действительно не только не пригласили на митинг, а даже не известили о созыве его.
Большевики узнали об организации митинга поздно ночью. Подпольный областком немедленно решил направить на митинг свою делегацию. Выступить от имени большевиков поручено было Александру Столярову.
Но когда Александр Столяров задолго до двенадцати прибыл на место, пробиться к цирку не было уже никакой возможности: толпа стояла вокруг сплошным кольцом.
Тогда Александр Столяров взобрался на фонарь.
– Товарищи! – закричал он. – Меньшевики и эсеры умышленно собрали этот митинг втайне от большевиков. Они хотят спровоцировать рабочих и служащих на принятие антинародного, предательского решения! Я – представитель большевистской партии, которая сейчас в подполье готовит народ к борьбе против всех врагов рабочего класса. Пропустите меня, товарищи!
– Большевик! Большевик! – загудела площадь перед цирком. – Пропустите большевика!
Но легче было сказать, чем сделать. Плотно стоящая толпа при всем желании не могла расступиться и пропустить даже одного человека.
– Становись! – закричал кто-то. – Становись мне на плечо, а там – соседу! Айда!
С плеча на плечо Столяров пробрался до дверей цирка.
Тем временем председательствующие старцы дали слово украинскому эсеру, который представлял в городе рождающуюся власть директории. Это был доктор Луценко, деятель местной «Просвиты», «Украинской громады» и «Украинского республиканского клуба».
Доктор Луценко, выйдя на трибуну, сказал:
– Панове добродийство! К нашему славному городу, украинскому форпосту на берегу Черного моря, приближается наше славное украинское рыцарство! В эту минуту в столицу нашей неньки Украины с победоносным боем входит украинское казачество, под предводительством головного атамана Симона Петлюры на белом коне… Слава отважным воинам украинского национального республиканского войска!
– Слава Красной Армии! – неожиданно прозвучало в зале.
Доктор Луценко осекся на полуслове.
– Панове… – растерялся он, – добродии…
Но зал его уже не слушал. Славу Красной Армии провозглашали в партере, в ярусах, на галерее. Перекрывая выкрики, из глубины зала понеслась многоголосая песня:
Смело мы в бой пойдем за власть Советов…
Столяров тем временем пробрался на галерку. Он видел, как доктор Луценко, смешавшись, потихоньку сошел с трибуны и старался протиснуться к задним дверям, к помещениям, где держали ученых свинок и дрессированных собак.
Столяров смотрел сверху на зал. Он должен был немедленно выступить. Но председательствующие меньшевистско-эсеровские старцы слова ему, конечно, не дадут. Да и мыслимое ли дело попасть отсюда, сверху, вниз – на трибуну. Зал колыхался и бурлил внизу, в зале гремели возгласы в честь Красной Армии, звучали боевые революционные песни… Сердце заколотилось у Столярова в груди. Оружия! Не пистолетов и лимонок, а дать в руки вот этим пролетариям, собравшимся здесь, в зале, винтовки и пулеметы! Тысячу винтовок и сотню пулеметов – и трудящиеся Одессы не впустят на свою территорию петлюровских националистов!
Но на три рабочие дружины – имени Старостина, Морского райкома и Молодежно-комсомольскую – имелось только полсотни карабинов, раздобытых Григорием Ивановичем Котовским. События развивались чересчур быстро, и стремительное наступление войск директории на Одессу было совершенно неожиданным.
Столяров вдохнул полную грудь воздуха и, выбрав минутку, когда шум в зале как будто немного поутих, крикнул что было силы:
– Товарищи!..
В зале сразу стало тихо.
Люди оборачивались, чтобы увидеть говорившего.
– Он на галерке! – крикнул кто-то.
– Он на галерке! – сразу же подхватили со всех сторон, и все головы поднялись вверх.
– Тише! Дать слово! Пускай говорит!..
Теперь внизу перед глазами Столярова волновалось море лиц, и все они были подняты к нему. И Столяров заговорил.
– Товарищи! – начал он. – Меньшевики и эсеры лишь на днях продали вас всех гетманской власти, сорвав всеобщую забастовку трудящихся Одессы! Теперь они собрали вас сюда, чтобы еще раз попытаться передать власть в городе Петлюре и его директории. Но одесские трудящиеся знают, кто такой Петлюра. Это его гайдамаки замучили вожака одесского пролетариата Старостина! Это Петлюра допустил на Украину немецких оккупантов!..
Столярова прервали. В зале поднялся шум: кто-то возмущался, кто-то протестовал, на кого-то шикали, кричали о свободе слова и просто – ура большевикам!
– Товарищи! – послышался голос Столярова. – Эти господа, – он протянул руку в сторону трибуны, – опять пытаются сбить вас с пути! Они уговаривают вас, что пролетариат не в силах взять власть в свои руки. То же говорили они в прошлом году, когда Ленин в Петрограде требовал вооруженного восстания. Но народ их не послушал и в октябре установил советскую власть…
– Да здравствует Ленин! – раздался возглас, и его подхватили десятки и сотни голосов.
– Не верьте, товарищи, меньшевикам и эсерам! Если сегодня у нас еще нет оружия, чтобы выйти с ним на улицу, то завтра и послезавтра мы уже будем его иметь! Если Совет рабочих депутатов сегодня еще в подполье, то завтра он из подполья выйдет и возьмет власть в свои руки!
– Да здравствует советская власть! – звучало в зале.
– Товарищи! – продолжал Столяров. – Наш город занят вражескими армиями и контрреволюционными частями – белыми и желто-голубыми, а завтра-послезавтра еще высадится на нашу землю десант капиталистической Антанты! Но пускай это не страшит одесских пролетариев. У пролетариев сейчас нет иной цели, как потопить в море контрреволюцию и иностранных захватчиков и взять власть в свои руки! Товарищи! Требуйте выхода из подполья Совета рабочих депутатов!
– Требуем Совета рабочих депутатов!
Голосок председательствующего, потерявшего всякую власть над митингом, который он собрал, прорвался между двумя возгласами в честь советской власти:
– Я отказываюсь… я отрекаюсь…
– Гетман уже отрекся! – крикнул кто-то из зала. – Давай и ты!
– Я закрываю митинг! – выдохнул старец.
И оба председательствующих, жестикулируя и поддерживая друг друга, исчезли за кулисами цирка.
В партере уже кто-то стоял на стуле и призывал:
– Товарищи! Меньшевики и эсеры, продав нашу стачку, освободили из тюрьмы своих арестованных и бросили в острог большевиков! Сейчас врываются в город петлюровцы. Они могут расстрелять арестованных! Надо идти к тюрьме, спасать товарищей-большевиков!
Призыв потонул в общих выкриках:
– К тюрьме! Разбить тюрьму! Освободить большевиков!
Люди вскакивали и направлялись вон из зала.
Перед цирком уже знали обо всем, что произошло внутри. Стало известно и решение идти громить тюрьму.
Люди строились в ряды. Откуда-то появился и красный флаг. Он уже развевался над толпой. К знамени пристраивались целые колонны. У некоторых в руках уже оказались пистолеты и бомбы. И человеческий поток покатился расщелинами улиц в одном направлении: на Чумку, через железнодорожное полотно, к тюрьме.
Встречные подбегали к толпе и расспрашивали: что такое, в чем дело, кого будут сейчас громить? Какая идет власть и какая власть будет в городе сегодня к ночи?
Толпа росла, как река в половодье.
От встречных стали известны и новости, случившиеся в городе, пока в цирке шел митинг.
Новости были такие. Войска директории уже входят в Одессу, и петлюровские броневики прорвались к Одессе-Главной. Это были войска, наступавшие с захваченной уже Раздельной. Но войска директории входили в город и с другой стороны – с бахмачской линии, через Одессу-Сортировочную. Где-то возле Заставы обе группы только что соединились. Гетманский гарнизон города под командованием генерала Бискупского объявил себя тоже петлюровской воинской частью, признав власть директории.
Теперь к морю, в порт, ринулись очумевшие и перепутанные внезапным наступлением войск директории белые офицеры добровольческих дружин. Белых офицеров-добрармейцев было значительно меньше, нежели петлюровцев, и они не имели артиллерии, в то время как войска директории уже пригнали к станции с десяток бронепоездов. Белые офицеры спешно грузились на пароход «Саратов» – бежать в Новороссийск или в Крым. Порт и приморскую часть города захватили меж тем польские легионеры белого орла; они поспешно возводили баррикады и рыли окопы по линии Гоголевской – Ланжероновской улиц. Белопольский легион был теперь единственной вооруженной силой в городе, которая собиралась оказать сопротивление наступающим петлюровцам. Французский консул Энно только что выпустил и специальное оповещение – оно уже белело на всех заборах и столбах:
«От французского консула.
Польский легион, который ныне в Одессе является авангардом французских войск, находится под французским командованием. Всякое покушение на безопасность этого легиона, его командиров и представителей, а также на всех тех, кто ему содействует, будет рассматриваться как выступление против держав Антанты.
Консул Энно».
3
Когда возглавляемая Александром Столяровым толпа, разбив по дороге Александровский полицейский участок и выпустив на волю всех задержанных там людей, миновала Еврейское кладбище и приблизилась к тюрьме, оказалось, что перед тюрьмой бурлит огромный митинг. Ораторы выступали один за другим, и тотчас толпа подхватывала их на руки и начинала качать. Это были только что освобожденные из тюрьмы большевики.
Вышло это так.
Еще час назад небольшой отряд вооруженных рабочих во главе с портовым грузчиком Григорием, сопровождаемый толпой обитателей недалекого Сахалинчика, внезапно появился перед тюрьмой. Рабочая дружина имела задание от подпольного Ревкома – воспользовавшись сумятицей в городе в связи со сменой власти, освободить из тюрьмы политических заключенных.
Рабочий отряд остановился перед воротами, и грузчик Григорий закричал:
– Приказ Военно-революционного комитета: отворить ворота немедленно!
Но стража притаилась за толстыми стенами и молчала.
Тогда грузчик Григорий вышел вперед и крикнул еще раз:
– Три минуты срока. Через три минуты идем на штурм!
Еще минуту за стенами стояла тишина. Вдруг из-за ворот грянул выстрел, и пуля просвистела у самого уха грузчика Григория. Григорий выругался, расстегнул бушлат и вынул тяжелую связку гранат.
– Ложись! – крикнул грузчик Григорий своим и, размахнувшись, швырнул связку гранат под железные ворота. Сам он в тот же миг распластался в кювете.
Раздался громкий взрыв – и железные ворота повисли на петлях.
– Вперед! – подал команду грузчик Григорий, срываясь с места.
Рабочая дружина – кто с пистолетом, кто с лимонкой, а кое-кто и с карабином – потоком хлынула в ворота.
Но вступать в рукопашный бой с охраной тюрьмы не пришлось. Вся охрана, бросив оружие и подняв руки, стояла на тюремном дворе. Помощник начальника тюрьмы, дрожа, протягивал связку ключей.
Дружинники разобрали винтовки стражников, грузчик Григорий взял ключи.
– Списки! – приказал он помощнику начальника. – Списки политических заключенных. Уголовные преступники остаются на месте.
Со списками и ключами грузчик Григорий пошел по коридорам тюрьмы, отпирая камеры и выпуская на волю политических заключенных. Это были главным образом большевики и несколько анархистов. Была там вся большевистская фракция Центропрофа во главе с матросом Иваном Голубничим.
Голубничему Григорий Иванович сказал:
– Тебе приказ Николая от имени Военно-революционного комитета: немедленно вернуться к исполнению обязанностей руководителя военного сектора и возглавить все вооруженные рабочие дружины, объединив их в один боевой отряд вооруженного пролетариата.
– Есть возглавить боевой отряд вооруженного пролетариата! – по-матросски повторил приказ и даже отдал честь Иван Голубничий. – Прошу – место расположения боевого штаба?
– Болгарская улица, шестьдесят три, школа имени Пушкина – штаб Военно-революционного комитета. Хватай «штейгера»[26]26
Штейгер – извозчик с коляской-линейкой (другое название – «гитара»).
[Закрыть] и лети вовсю!
Голубничий кинулся к воротам.
Но выйти из двора тюрьмы было уже не так-то просто. Пока рабочие-дружинники хозяйничали в корпусах, выпуская политических заключенных, тюремный квартал оказался взят в плотное кольцо толпой хорошо вооруженных людей. Однако были это не гетманцы, не офицеры-добрармейцы, не белополяки и не петлюровцы – и вообще совсем не воинская часть. Вооруженные карабинами, пистолетами и гранатами люди были одеты как попало, но добротно: многие были в дорогих пальто, элегантных охотничьих тужурках на меху, в каракулевых и котиковых шапках, даже в мягких шляпах, а то и в котелках и цилиндрах. Это были бандиты Мишки Япончика. Они тоже поспешили к тюрьме – вытащить из-за решетки своих, воспользовавшись сменой власти в городе.
Рабочая дружина с оружием наготове заслонила только что выпущенных заключенных, намереваясь защищаться. Бандитов Япончика было до полутысячи, дружинников – с полсотни.
Бандиты Япончика вливались во двор тюрьмы и разбегались по корпусам. Бревнами, ломами, кувалдами они выламывали двери камер и выпускали своих «братанов». На рабочую дружину бандиты Япончика – и освобожденные и те, кто освобождал, – не обращали никакого внимания. Тюремный квартал уже был окружен огромной, многотысячной толпой – подошла группа, двигавшаяся от цирка со Столяровым.
Ивану Голубничему повезло. Пробившись за ворота тюрьмы, он увидел у стены кладбища пролетку – «штейгера» и в ней Ласточкина, Шурку Понедилка и машиниста Куропатенко. Послав Котовского во главе вооруженной дружины вызволять товарищей из тюрьмы. Ласточкин тоже поспешил туда, чтобы тут же, на месте действия, направлять куда нужно освобожденных товарищей.
Ласточкин сошел со «штейгера» и предложил то же сделать своим спутникам.
– Садись, Голубничий, и гони поскорей в штаб! – приказал Ласточкин.
Когда Голубничий скрылся на «штейгере», Ласточкин спросил у Столярова, Куропатенко и Шурки Понедилка:
– Так вот – какие будут предложения насчет бандитов Мишки Япончика? Попробовать привлечь их на свою сторону и использовать их значительную вооруженную силу, выступить против них или выдерживать нечто вроде нейтралитета?
Шурка Понедилок пожал плечами.
– Это слишком высокая политика, – признался он, – что-то я тут ничего не понимаю…
Ласточкин пристально посмотрел на Шурку Понедилка.
– Товарищ Понедилок! Мы хотим, чтобы ты сейчас пошел к этим бандитам, среди которых, быть может, кое-кто тебя знает и с которыми ты можешь заговорить понятным им языком. Мы должны попытаться расколоть эту толпу бандитов, мы не знаем их намерений, и их полтысячи, а нас… Ты понял, Понедилок?
Шурка пожал плечами.
– Что-то не хочется мне к ним, товарищ Николай, – откровенно признался Шурка. – Сам, знаете… когда-то с ними ходил…
– Именно потому тебе и дается это поручение, – сказал Ласточкин.
Бандиты Япончика тем временем уже тащили банки с керосином и бензином – жечь тюрьму. Пламя внезапно взлетело вверх где-то за главным корпусом, потом огненные языки поползли по стенам пристроек. Кричали, что там, в пристройке, спрятался начальник тюрьмы, это его оттуда выкуривают. Вдруг пламя вспыхнуло со всех сторон. Оно длинными языками кидалось на массивные каменные стены, сразу оседало вниз, точно прячась, затем начинало сызнова, теперь уже потихоньку, ползти с камня на камень вверх. Это горели керосин и бензин, которые выплескивали прямо на стены. Но языки огня добирались до оконных рам, до дверей, и дерево начинало тлеть, затем деревянные части запылали, как факел…
Шурка Понедилок взобрался прямо на широкую стену, окружавшую тюремный квартал.
– Братишки! – закричал Шурка так, что его пронзительного голоса нельзя было не услышать даже среди содома, царившего вокруг тюрьмы. – Братишки! Или вы меня знаете, или, может, я сам знаю вас?
– О! – откликнулось несколько удивленных голосов. – Гляди, Шурка Понедилок с Молдаванки кукарекает на стене! Или ты пьяный, или ты чего имеешь спросить, Шурка?
Но Шуркин вопрос был только приемом ораторского искусства – Шурка ни о чем не спрашивал. Два десятка «шкетов», заинтересованных его появлением на стене, остановились – и этого было уже довольно, чтобы открыть митинг.
– Братишки! – завопил Шурка. – Горит наша «кича», чтоб им всем сгореть от Северного до Южного полюса! Но не сгорели еще тюрьмы на всей земле! Будет на нас новая «кича», а я не хочу опять в тюрьму, хотя бы и в американскую, английскую или французскую! Братишки! Пусть не лезут паразиты в нашу Одессу-маму со своей заморской тюрьмой! И я отвечаю на ваш вопрос, как это сделать: пускай им будет мокро, а мы выйдем сухими из воды, пускай они играют в жмурики, а мы и вперед будем жить! Теперь я спрашиваю вас: почему это рабочие будут бороться против них, а мы нет? Что мы, хуже рабочих? Или вы меня понимаете, братишки? Котька! – крикнул он кому-то в толпу перед ним, заметив знакомое лицо. – Вдарили, а?
Спрошенный попятился.
– Так я же не военнообязанный. У меня же кила…
В это время над головами что-то завизжало, загудело, недалеко, где-то возле Чумки, один за другим раскатились громкие взрывы, а с моря долгим эхом отозвался могучий гром. Даже воздух задрожал.
– Антанта! – закричали в толпе. – Эскадра! Кроет по городу!..
Толпа забурлила. Бандиты Япончика кинулись кто куда. Одни хватались за оружие, другие, наоборот, бросали оружие и бежали прочь.
Это была еще не вся эскадра. Но к английскому дредноуту «Сьюперб», английскому крейсеру «Скирмишер» и французскому броненосцу «Мирабо» подошли патрулировавшие в украинских водах французские корабли «Жюстис» и «Жюль Мишле», а также итальянский крейсер «Аккордан» – и все вместе дали мощный залп из дальнобойных морских орудий по железнодорожной линии, по которой двигались на город петлюровские броневики.
Французское командование десантной группы союзных войск одесского плацдарма, пересекавшее в это время на флагмане эскадры Черное море, передало по искровому телеграфу приказ кораблям эскадры на одесском рейде: не допускать смены власти в городе, помешать движению войск директории, остановить наступление.
4
Мощный залп из ста орудий шести морских великанов остановил наступление на город и передвижение в самом городе частей войск директории. Полсотни тяжелых «чемоданов», разорвавшихся на территории железной дороги и в прилегающих районах города, были веским аргументом для хотя и многочисленных, однако плохо организованных петлюровских войск. Петлюровцы остановились у железнодорожной линии, не дойдя до центра города.
Дальше, за центральными улицами, начиналась «зона Энно». Так называли теперь приморскую, в районе порта, часть города, по линии Гаванная – Ланжероновская – Ланжероновский спуск, которую консул Энно специальным оповещением объявил территорией, находящейся под защитой французского командования. Эта территория включала порт и Николаевский бульвар с резиденцией консула Франции. На границе «зоны» стояли в обороне польские легионеры, а вместе с ними выведенный из казарм, до тех пор «нейтральный» немецкий полк. Представитель Антанты, консул Энно, ступив на землю Украины, торжественно заявил, что войска Антанты идут на Украину с единственной целью: уничтожить немецкое влияние и выгнать немцев. Вступив на украинскую землю, он немедленно взял немцев под свое покровительство и приказал им быть в состоянии боевой готовности.
Под прикрытием польско-немецкой обороны, усиленной пушками, захваченными у генерала Бискупского, и броневыми автомобилями из немецкого арсенала, команды французских и английских моряков прибывали со стоявших на рейде кораблей и занимали вторую линию обороны; баррикады возводились на самом Николаевском бульваре.
Деникинские офицеры, удравшие было на пароход «Саратов», отчалить на Новороссийск не смогли, так как экипаж покинул корабль и матросы разбежались кто куда, не желая спасать белых офицеров.
Французские и английские матросы окружили «Саратов» и согнали господ офицеров обратно на берег. Офицеры были построены и под конвоем французских и английских матросов промаршировали в «зону Энно». Здесь им сообщили, что из всех офицерских дружин создана теперь дивизия под командованием генерала Гришина-Алмазова.
Генерал Гришин-Алмазов прошелся перед выстроившейся по команде «смирно» против резиденции французского консула на Николаевском бульваре дивизией, придирчиво всматриваясь, как каждый из офицеров держит винтовку у ноги. Человек двадцать, державших винтовку не «по уставу», генерал Гришин-Алмазов приказал отправить на гауптвахту.
Затем генерал стал на ступеньку немецкого броневого автомобиля, звякнул шпорами, хлопнул стеком по голенищу сапога и сказал:
– Господа офицеры!
Офицеры стояли смирно, немые и окаменевшие.
– Да здравствует единая, неделимая Россия!
– Ура! – гаркнули господа офицеры.
– Да здравствует союз Франции, Англии, Соединенных Штатов Америки и Российской империи от Черного до Белого моря, от Балтийского моря и до Великого океана!
– Ура!
– Да здравствует верховный правитель России адмирал Колчак и командующий войсками добрармии на юге России генерал Деникин!
– Ура!
– Отныне в боевых действиях против большевиков мы целиком подчиняемся непосредственно командованию войск Антанты!
– Ура!
– Поздравляю вас, господа офицеры, с началом боевых действий!
– Ура!
Генерал тут же, не сходя со ступеньки немецкого броневика и не переставая похлопывать себя стеком по голенищу, отдал свой первый боевой приказ:
– Два полка на первую линию обороны, плечом к плечу с польскими легионерами и немецкими гренадерами! Один полк – в резерв! Резерв – в состоянии боевой готовности!
После этого генерал сошел со ступеньки автомобиля и, похлопывая стеком по голенищу, скрылся в резиденции консула Франции с особыми полномочиями.
Наступила ночь.
5
Ночью, когда город снова замер и притаился в ожидании грозных событий, с представителями петлюровского Осадного корпуса войск УНР, вступившего в Одессу, встретились – по приглашению командования корпуса – представители Военно-революционного комитета города Одессы Ласточкин, Столяров и Голубничий.
Военно-революционному комитету предстояло разрешить сложный вопрос.
Десант вот-вот должен был высадиться, корабли союзной эскадры и транспорты с сухопутными войсками Антанты подходили уже к украинским водам Черного моря. Но и до прибытия эскадры и десанта в распоряжении союзного командования были немалые вооруженные силы: белопольский легион, немецкий полк, только что сформированная белогвардейская дивизия, а также команды шести военных кораблей. Это составляло свыше десяти тысяч штыков.
Что касается войск директории, которые вступали в город, сменяя и вбирая в себя гетманские части, то было очевидно, что между ними и союзным командованием соглашение еще не достигнуто. Таким образом, в городе сейчас не было единой силы и единого фронта. Фронт контрреволюции распался надвое, и два его лагеря противостояли друг другу. Ежеминутно между ними мог возникнуть и вооруженный конфликт.
