Текст книги "Рассвет над морем"
Автор книги: Юрий Смолич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 53 страниц)
Генерал Гришин-Алмазов представил свою даму:
– Звезда русского экрана, знаменитая артистка Вера Холодная. Уполномочена выразить вам, генерал, самые горячие чувства русской общественности!
Генерал склонился к руке красавицы артистки. Мадам Энно скосила ревнивый глаз. Но артистка только приветливо улыбнулась, и на лице ее снова застыла маска непроницаемости. Недаром Вера Холодная была королевой экрана. За неповторимую способность при любых обстоятельствах сохранять на лице абсолютную холодность она и носила псевдоним «Холодная».
Только теперь генерал д’Ансельм бросил взгляд вокруг и прислушался к тому, что происходило.
Вокруг была панорама очаровательного приморского города, а из-за гряды каменных домов долетали сюда, на берег моря, звуки недалекого боя: стреляли из винтовок залпами и поодиночке, там и тут перекатывалась пулеметная дробь, взрывались гранаты.
Генерал поднял бровь.
– Кто с кем воюет? – поинтересовался он.
Генерал Гришин-Алмазов выступил вперед.
– Разрешите доложить? Вверенная мне офицерская дивизия войск добрармии совместно с польским легионом белого орла и во взаимодействии с немецкими гренадерами, опираясь на поддержку доблестных французских матросов и шотландских стрелков, усмиряет беспорядки, возникшие в городе в связи с наступлением на Одессу войск малороссийской директории и бунтом отдельных групп населения.
Генерал выслушал рапорт и устало бросил своему начальнику штаба:
– Полковник, это надо немедленно прекратить!
Полковник Фредамбер вытянулся.
– Зуавы с ходу вошли в бой, генерал!
– Ах, так? – удивился генерал, как будто он не знал этого, а может быть, и в самом деле не знал, занятый какими-то более важными делами. – В таком случае предложите бандам смутьянов немедленно сложить оружие.
– Есть, генерал! – Полковник кивком головы подозвал адъютанта. – Всю дивизию – на линию огня! Резерв – только батальон личной охраны!
Адъютант уже готов был кинуться выполнять приказ, но полковник придержал его за рукав и обратился к генералу:
– Осмелюсь спросить: каковы будут условия капитуляции?
Генерал ответил, брезгливо поморщившись:
– Никаких. Пять минут на то, чтобы сложить оружие. Разоруженные могут идти куда угодно за пределы города.
Полковник Фредамбер передал приказ адъютанту:
– Пять минут. Затем – уничтожать каждого имеющего оружие в руках. Пленных не брать.
Консул Энно с галантной улыбкой обратился к генералу Гришину-Алмазову:
– Генерал! Нога командующего десантом ступила на берег Одессы. Вы можете приступить к выполнению ваших обязанностей.
Генерал Гришин-Алмазов взял под козырек, а консул Энно сказал генералу д’Ансельму:
– Генерал! Генерал Гришин-Алмазов принимает на себя генерал-губернаторство над городом и областью.
– Отлично, отлично! – устало кивнул генерал д’Ансельм. – Надеюсь, генерал, что… и так далее…
Генерал Гришин-Алмазов еще раз взял под козырек, а генерал д’Ансельм медленно пошел вдоль ряда выстроившихся у пирса командиров судов.
Церемониал был закончен.
7
Приказ о безоговорочной капитуляции был передан командованию Осадного корпуса по телефону. Назначены были и пункты для сдачи оружия: Крытый рынок, подъезд Государственного банка и площадь перед вокзалом.
К вокзалу – на север – плелось уже немало петлюровских старшин и казаков. На севере проходила демаркационная линия, определенная для войск директории. Гайдамаки и сечевики отошли за нее еще с утра.
Организованная сдача оружия повстанцами началась, впрочем, только на ближайшем пункте – в Крытом рынке. Подразделения казаков, занимавшие позиции поблизости, подходили к рынку и бросали винтовки в кучу на асфальт, как негодный ржавый лом. Французы даже не успели выставить охрану для приема оружия. С них пока было достаточно того, что повстанцы безоружные, с пустыми руками, уходили прочь от города, за двадцать километров.
Но многие казаки, прекратив ненужную стрельбу, винтовок, однако, не бросали и двигались по направлению к вокзалу, к товарной станции, к железнодорожным мастерским, таща оружие с собой.
Между тем на перекрестках улиц и переулков, у железнодорожных мастерских, куда еще не подошли французские солдаты, кучками стояли безоружные рабочие. От группы к группе переходили Ласточкин, Александр Столяров, Куропатенко, Понедилок и другие большевики. Они выстраивали рабочих поперек улиц плотными заслонами.
Когда петлюровский казак приближался к такому заслону, ему говорили прямо:
– Ну, казаче, повоевал, дай другим повоевать! Бросай винтовку, она тебе все равно не нужна!
Некоторые казаки бросали винтовку сразу, другие отказывались либо просили принять их «в компанию» для дальнейшей борьбы. Таких отводили в сторону. Военно-революционный комитет решил не отказывать казакам, которые выскажут желание продолжать вооруженную борьбу, и, объединив их, послать вдогонку Голубничему для пополнения отряда. Уже несколько десятков казаков было завербовано во «внешнюю армию» Ревкома, уже несколько десятков винтовок попало и в руки рабочих. Это оружие Шурка Понедилок должен был собрать и переправить в катакомбы возле Куяльницкого лимана.
В Крытом рынке тем временем набралось уже больше двухсот винтовок, и французы выставили возле них небольшой пост из четырех зуавов под командой белого капрала.
Вдруг к рынку быстро подкатили три тачанки. На каждой из них находился «фурман», на передней сидел еще человек могучего сложения в блузе рабочего.
Рабочий спрыгнул с тачанки и, подойдя к капралу, сказал, коверкая французские слова:
– Начальник приказали. Грузить винтовки!
– Позволю себе заметить… – начал было капрал, отводя рукой слишком близко подошедшего рабочего, – что приказ я имею право принять только от своего прямого начальника, лейтенанта…
Но вдруг рабочий нанес капралу короткий удар под подбородок. Щелкнув зубами, капрал растянулся на спине.
Черные стрелки схватились за винтовки, но тут же снова приставили их к ноге: трое фурманов уже соскочили со своих тачанок и стояли перед зуавами с пистолетами в руках.
– Бросай винтовки в кучу! – приказал рабочий, забыв о французском языке.
Но зуавы поняли его и бросили в кучу и свои винтовки.
А еще через три минуты зуавы перетаскали на тачанки все две сотни винтовок.
Григорий Иванович – а это был он – стоял со взведенным пистолетом все время, пока происходила погрузка. Три фурмана с пистолетами в руках следили за всеми подходами к рынку. Это были трое Столяровых: Николай, Федор и Коля.
Тем временем и капрал пришел в себя. Он сел и, хлопая глазами, озирался вокруг.
– Камрад! – сказал ему Котовский. – Ты не сердись: так у нас принято встречать каждого, кто сунется непрошенный на нашу землю. Передай своим начальникам, что оружие у тебя забрали большевики, оно им пригодится.
Капрал уже опамятовался и соображал, что здесь происходит, но понять речь Котовского не мог: французский лексикон Григория Ивановича был исчерпан его первой фразой – приказом грузить винтовки. Он понял только одно слово – «большевик».
– Бо… бо… боль… совики… – пробормотал капрал.
– Не «больсовики», а «большевики», – счел нужным поправить его Котовский. – Так и скажи: большевики! Это слово вам придется здесь крепко запомнить: большевики! Ну, будь здоров! Компрэнэ? Адьё!..
Григорий Иванович вскочил на переднюю тачанку, и все три тачанки сразу взяли в галоп.
Это было вполне своевременно, так как в конце улицы уже показалось подразделение зуавов.
Тачанки развернулись и загромыхали по Херсонскому спуску.
– Ну, Федя! – обратился Григорий Иванович к третьему Столярову, который был фурманом на его тачанке. – Итак, начинаем опять войну? Ты куда – к Голубничему или остаешься здесь?
Федор Столяров ответил не сразу. Он нахлестывал лошадей и озирался во все стороны – не покажется ли откуда-нибудь из переулка французский пикет.
Наконец, он сказал:
– Нет, Григорий Иванович, здесь я не останусь. Ведь я же прапорщик, а Гришин-Алмазов объявил мобилизацию всех офицеров, да и унтер-офицеров. Мне здесь оставаться нельзя. Я подамся… – Федор помолчал, потом закончил: – либо к Голубничему, либо еще дальше, на север, навстречу Красной Армии…
Тачанки протарахтели по Херсонскому спуску вниз, выехали на Пересыпь и, распугивая кучки людей, собиравшихся на перекрестках – оглядеться и разузнать, какие в городе новости, – помчались по Московской улице к Куяльнику.
В Куяльницких катакомбах Военно-революционный комитет устраивал свой арсенал для вооружения одесского пролетариата.
8
Если войти в Куяльницкие катакомбы не через лаз в колодце во дворе биндюжника Егоренко, а тем ходом, который затерялся в кустарнике позади коммунальной дачи, стоящей перед въездом в грязелечебницы Куяльницкого лимана, то, пройдя довольно широким и высоким штреком – метра в два шириной и метра в полтора вышиной, – попадешь в просторную пещеру. Здесь была когда-то центральная каменоломня куяльницкого поселка, – так «каменоломней» называли ее и до сих пор. Отсюда меньшими штреками направо и налево – метров через сто – можно попасть в галереи, где расположились теперь подпольная редакция и подпольная типография. Между галереями редакции и типографии было и другое сообщение – совсем тесным и низким лазом наподобие шахтного гезенка. Это был, так сказать, запасный выход, и существование его было особенно удобно на случай налета полиции: лаз-гезенок, петляя, шел под Жеваховой горой, до самого Хаджибеевского лимана. Этим ходом можно было и вынести материал и уйти подпольщикам.
Сейчас «каменоломня», как обычно, была совсем пуста и темна, только в углу, на глыбе ракушечника, мигала коптилка. Подле коптилки, на другой глыбе, поменьше, сидел Сашко Птаха. Перед ним на земле лежала сумка газетчика – обыкновенная сумка из жесткого брезента, покрытого блестящим черным лаком – под клеенку. В сумке находились тоже самые обыкновенные газеты – «Одесские новости» за вчерашний день. Ничего удивительного в том, что газеты вчерашние, так как и прошедший день и прошедшую ночь в городе гремел бой, и свежие газеты не вышли. Газетчики торговали вчерашними.
Сашко Птаха сегодня первый день работал в подпольной типографии. Он был в полном распоряжении члена областкома печатника Яковлева – главного наборщика, старшего метранпажа, технического руководителя и «директора» подпольного издательства.
Сашко Птаха совсем замечтался. Вот и начался его путь революционера. Отныне он не просто «обслуживает» других подпольщиков, указывая, куда им идти, а сам настоящий подпольщик. Отныне только для товарищей «вольных», как говорил Сашко, то есть непричастных к подполью, он – Сашко Птаха, только для отца и матери – просто Сашко. А по-настоящему, для дела, он – «экспедитор». Так зовет его товарищ Яковлев, которого и он называет только «Семен», так должны его звать и все остальные подпольщики, с которыми он вместе работает; никто теперь не имеет права называть Сашка иначе, как «экспедитор».
– Сашко! – услышал он вдруг из глубины редакционного штрека.
Сашко Птаха вскочил так стремительно, что от движения воздуха коптилка мигнула и погасла. Сашко остался в полной темноте.
Ну, ясное дело, ведь это же Галя! Вот ведь какая бравая девушка, настоящая революционерка, а все равно остается… только девчонкой! Разве так можно? Окликать во весь голос в таком подполье, да еще называть не «экспедитор», а прямо так… «вольным» именем! Нет, с девчатами лучше дела не иметь, хотя бы они были и настоящие революционерки…
– Где же ты, Сашко? – снова послышался из темноты приглушенный низкими сводами штрека голос Гали.
– Я вон где! – прошептал Сашко. – Сюда! Каганец, будь он неладен, погас…
– Ты здесь, Сашко? – Теперь голос Гали звучал еще громче, она, очевидно, уже выбралась из штрека и стояла у входа в пещеру.
В руках у Гали вспыхнул электрический фонарик, и луч его упал на притаившегося Сашка.
Галя подошла ближе, и рассеянный свет фонарика осветил и ее. Она была, как всегда, в своей матроске, только на плечи накинула теплую кофточку – в подземных пещерах сырость пронизывала до костей.
– Зачем же ты потушил коптилку?
– Она… сама погасла, – прошептал Сашко.
Сашко шептал, и голос у него прерывался, его «морозило». Уж очень волнующей была перемена, происшедшая в его жизни, и… слишком уж близко стояла Галя с фонариком и пачкой бумажек в руках.
Сашко был влюблен в Галю – с того самого дня, как они вместе вывешивали красные флаги на заводских трубах и над заводскими воротами. Он был в нее влюблен и завидовал ей. Девушка, а такой настоящий революционер!
– Галя! – прошептал Сашко. – Когда мы с вами будем уже совсем взрослыми…
Галя засмеялась:
– Да не шепчи ты! И почему – когда будем взрослыми? Я, Сашко, уже давно… совсем взрослая. Это я только роста маленького. А знаешь, сколько мне лет?
– А… сколько? – попробовал спросить уже вслух, но охрип и должен был откашляться Сашко.
Ну и балда! Ясно, Гале уже лет, наверно, семнадцать, а то и все… восемнадцать. А ему ведь только шестнадцать – семнадцатый… Конечно, по сравнению с Галей он еще пацан, и Галя тоже его презирает…
– Мне уже двадцать три, Сашко!
Сашко совсем увял.
Если б электрический фонарик светил ярче или если бы Галя внимательнее присмотрелась к Сашку, она б увидела, что на глаза его даже набежали слезы. Но Сашко поспешил пониже склониться к пачке бумаг, которые Галя держала в руках.
Это были только что отпечатанные листовки. Галя протянула пачку Сашку; он должен был вынести их в сумке вместе со старыми газетами, потом бежать по улицам города и выкрикивать: «Одесские новости!» Последние известия! Прибытие в Одессу десанта Антанты!» А затем, добежав до Старого базара, опорожнить свою сумку в табачной лавочке, в базарном филиале фирмы «Самойло Солодий и Самуил Сосис», откуда другие комсомольцы и комсомолки унесут эти листовки тоненькими пачками на себе, под платьем.
– Тут триста штук, – сказала Галя. – Замечательные листовки! Эту листовку для первого раза написал сам товарищ Николай, а я перевела на французский. Вот послушай!
Она взяла из пачки один листок, осветила его фонариком и начала читать вслух.
Листовка была на французском языке. Галя читала с чувством, но сразу же, смеясь, прервала себя:
– Ах, да! Ты же не понимаешь по-французски!.. Ну, не задерживайся, беги!.. Завтра, в это же время, здесь же… До города поезжай трамваем, чтоб не терять времени…
Вдруг она специально для Сашка перевела то, что только что прочитала по-французски:
«Француз! Зачем ты сюда пришел? Солдат и матрос Франции, ты – такой же рабочий или крестьянин, как и мы, твои братья по классу…»
Глава седьмая
1
Раут генерал д’Ансельм давал только на сто персон.
Присутствовали: с французской стороны, кроме генерала д’Ансельма с его начальником штаба полковником Фредамбером и консула Энно с супругой, – генералы, командующие французскими дивизиями, прибывшими в составе экспедиционного корпуса Антанты, и капитаны французских судов, прибывшие в составе объединенной эскадры Антанты, дислоцированной в одесском порту.
С английской стороны, помимо адмирала Болларда и капитанов английских судов эскадры, – Великобритании коммерции секретарь Багге и Джордж У. Пирсли. Когда-то, до революции, британский консул в Одессе, ныне британский коммерческий секретарь Багге выполнял при начальнике британской военной миссии адмирале Болларде функции консультанта по гражданским делам. Мистер Джордж У. Пирсли был полномочным представителем главы английского нефтяного треста «Роял детч шелл» сэра Детердинга.
Польские вооруженные силы белого орла в составе оккупационной армии Антанты представлял маршал Дзяволтовский. Он явился на раут в мундире французского лейтенанта. Свой первый офицерский чин пан Дзяволтовский получил когда-то во французской военной школе, и при нынешней ситуации командующий белопольскими вооруженными силами считал уместным – из дальновидных политических соображений – скромно подчеркнуть сей символический факт, спрятав в карман свой шляхетский гонор. Миниатюрный генеральский эполетик из золота и слоновой кости, в форме брелока, он приколол к груди рядом со значком французской военной школы.
Кроме того, на раут – из уважения к генеральскому мундиру – был приглашен и немецкий генерал Шмул. Под командованием генерала Шмула было в Николаеве двадцать тысяч солдат, в Херсоне – десять и в Одессе – пять. Но на банкете «победителей» он чувствовал себя бедным родственником.
Местное одесское самоуправление представлял новый председатель городской думы, «мэр» Брайкевич. Приглашение он получил на одну персону – без супруги.
Генерал-губернатор Одессы и прилегающих таврийских земель генерал Гришин-Алмазов представлял Россию.
Дамой генерала была королева экрана Вера Холодная.
Дам вообще было только две: мадам Энно и Вера Холодная. Раут был не просто дипломатический, а военно-дипломатический, а потому гражданские гости были приглашены без дам.
Из одесских тузов были Вайнштейн, Родоконаки, Регир, Хаис, Кропива, Яловиков, Анатра-сын и другие. Из всероссийских деятелей, промышленников и земельных магнатов – Третьяков, фон Дитмар, Демченко, граф Гейден, граф Бобринский, князь Урусов, барон Меллер-Закомельский и другие. Из украинских помещиков – Котов-Кононенко, Григоренко и другие. От бессарабцев – помещик Золотарев. Доктор Луценко – от «Украинского национального клуба» – тоже присутствовал; назначение его главой местного, с ориентацией на директорию, самоуправления не состоялось, но он еще не терял надежды.
Чиновный мир – как царского режима, так и временного правительства – на всякий случай, в связи с неопределенностью будущих государственных перспектив, на раут приглашен не был.
Вообще составление списка гостей русского и украинского происхождения было доверено мадам Энно. Злые языки болтали, что чета Энно стала на этом деле миллионерами: каждое приглашение стоило десять тысяч франков на «благотворительные цели» – конечно, негласно.
Когда все заняли свои места соответственно карточкам у кувертов, генерал д’Ансельм поднялся и устало оглядел присутствующих. Он, как всегда, скучал, а черные гражданские фраки среди армейских мундиров неизменно приводили его в раздражение, еще со дня окончания военной школы.
– Господа! – негромко и мягко, с ноткой глубокого разочарования в жизни промолвил генерал. – На войне – как на войне! И не будем сегодня провозглашать тостов за нашим походным, бивуачным столом. Не так ли, дорогой друг? – Он учтиво и томно склонил голову к своему соседу во главе стола, английскому адмиралу Болларду.
– Йес… – отозвался адмирал.
– Я только позволю себе напомнить вам от своего имени и от имени моего друга адмирала об исключительной важности события, благодаря которому мы и собрались с вами здесь, на гостеприимном берегу сказочной земли восточного колосса. Я имею в виду совещание трех «великих», трех столпов нашей современности – мосье Клемансо, сэра Ллойд-Джорджа и президента Вильсона – на тихом острове Уайт среди бурных волн Атлантики, совещание, которое состоялось на днях, первого декабря.
Генерал счел необходимым приободриться и разрешить металлической нотке зазвучать в своем голосе.
– Три великих мужа нашей современности решили взять судьбы мира в свои могучие и магические руки. Я имею в виду решение представителей стран-победительниц положить конец войне, прекратить смуты и установить вечный мир на земле!
На слове «вечный» генерал разрешил своему голосу чуть-чуть задрожать.
– Через несколько дней в Париже, нашем милом, золотом, под каштанами Париже, – голос генерала перешел на регистр нежный и мечтательный, – начнется мирная конференция, которая должна выработать основы мирного договора с побежденными странами.
Генерал сделал легкий, но исполненный всяческого уважения и глубокого сочувствия поклон в сторону немецкого генерала Шмула. Генерал Шмул покраснел и уткнулся взглядом в свои рыжие, торчком стоящие усы.
Генерал д’Ансельм взял свой бокал.
– В прославленном Версальском дворце, жемчужине французской архитектуры и искусства, в цитадели истории Франции, свершится это всемирного значения событие. Пусть Версаль, этот могучий символ обуздания злобной черни, послужит также символом для тех исторических решений, которые примут под его сенью наши великие мужи!
Голос генерала снова чуть-чуть задрожал, и он слегка поднял над уровнем стола свой бокал, держа его за тонкую высокую ножку.
– На конференции в Версале великие мужи нашей современности в интересах высших идеалов цивилизации по-новому переделят карту нашего старого мира, чтобы обеспечить торжество справедливости.
Генерал поднял бокал до уровня живота.
– Господа! Мы призваны для того, чтобы к тому времени, когда наши великие мужи выполнят свою великую миссию, всякая смута во всех уголках нашего взбудораженного мира была окончательно ликвидирована. Во имя этого мы, солдаты, очутились здесь и встретились с вами, мирными деятелями и созидателями. Наше общее высокое назначение – сокрушить силы тьмы и порока, которые посмели подняться против цивилизации в этом уголке земли. Я имею в виду необходимость уничтожить преступный большевизм, который распространяется среди русской черни, я имею в виду наш долг и наш кровный интерес – охранить священные права собственности, на которые поднял руку коммунизм!
Генерал поставил бокал на место.
– Что мы должны предпринять? Как командующий вооруженными силами, коему поручено ликвидировать большевизм и коммунизм, я отвечу вам словами, которыми напутствовал меня в этот крестовый поход главнокомандующий силами цивилизованного мира на Востоке, доблестный генерал французской армии Франшэ д’Эсперэ: «С большевиками надо действовать решительно. Уничтожайте их, уничтожайте их всех, начиная с простых мужиков и кончая их высшими руководителями. Ответственность я беру на себя».
Генерал, наконец, улыбнулся.
– Господа! Надеюсь, мы все разделим эту ответственность с нашим главнокомандующим? Ваше здоровье, господа!
Генерал взял бокал и высоко поднял его:
– За здоровье нежных сердец, ожидающих у семейного очага каждого из нас из боевого похода!
Генерал был холост.
Все высоко подняли бокалы. Генерал сделал общий поклон, пригубил и сел. Он утомленно прикрыл глаза и кивнул полковнику Фредамберу. Этим движением он давал понять, что миссия его на сегодня закончена и все, что будет дальше, – начальник штаба должен взять на себя. Генерал будет только одобрять или отклонять его действия – вот таким кивком своей гордо посаженной седой головы. Сейчас генерала интересовало только одно: статуэтки. Он был страстно влюблен в скульптуру, и именно – в скульптурную миниатюру, безразлично, был ли то мрамор, глина, гипс. Коллекция скульптурных миниатюр генерала д’Ансельма славилась на весь Париж; он собирал ее во всех странах света. Теперь пришла очередь Одессы. Что раздобудет он у одесских антикваров и мастеров?
Полковник Фредамбер встал. Но мадам Энно, как хозяйка раута, воспользовалась торжественной паузой, чтобы бросить несколько прелестных реплик.
Пригубив бокал и мило улыбнувшись присутствующим, мадам Энно радушно сказала:
– Надеюсь, господа, что рождественский ужин в этом году вы не откажетесь разделить с нами в резиденции консула Франции в Киеве?
Консул Франции стрельнул усиками вверх, приветливо закивал во все стороны и нежно потрепал рукой ручку мадам.
Но пауза еще тянулась, пока полковник готовился достойно завершить речь своего шефа, и мадам, как хозяйка стола, не могла этого допустить; она с еще более милой улыбкой поспешила бросить и вторую реплику. И улыбка и реплика были адресованы на этот раз генералу Гришину-Алмазову, сидевшему на почетном месте по другую сторону стола.
– Надеюсь также, генерал, что на встречу Нового года вы пригласите всех нас к себе в Москву?
Гришин-Алмазов встал, щелкнул шпорами и поклонился.
Мадам Энно успела бросить и третью улыбку – королеве экрана. В этой милой улыбке больше всего было яда: видеть Веру Холодную рядом с красавчиком генералом было мадам Энно в высшей степени неприятно, она ревновала.
Тем временем полковник Фредамбер заговорил. Голос у него был резкий, скрипучий, и слова он выбрасывал, как неотесанные камни из катапульты.
– Господа! От имени объединенного командования Франции и Британии генерал просил уведомить находящихся здесь командующих новыми вооруженными формированиями о следующем. – Он вперил пронзительный взгляд в генерала Гришина-Алмазова, и генерал замер в почтительном ожидании. – Командование вооруженными силами Антанты рассчитывает, генерал, на ваши выдающиеся качества воина и организатора, а также на отвагу ваших храбрых солдат. Союзное командование гарантирует полное обеспечение частей добрармии на одесском плацдарме всеми видами оружия, военного снаряжения и амуниции из арсеналов Англии, Франции и Соединенных Штатов Америки. Бог в помощь, генерал!
Генерал Гришин-Алмазов встал во второй раз и склонил безупречно причесанную на английский пробор голову.
Пронзительный взгляд полковника Фредамбера вонзился а маршала Дзяволтовского.
– Что касается ваших мужественных воинов, маршал…
Маршал Дзяволтовский вскочил и вытянулся. Он был в мундире лейтенанта, и ему не полагалось сидеть, когда к нему обращался старший чином.
– …то командование вооруженными силами Антанты, приняв польские легионы белого орла под свою высокую руку, рассчитывает на их беззаветную преданность общему делу и тоже гарантирует им снабжение всеми видами оружия, снаряжения и амуниции.
Полковник Фредамбер ухитрялся смотреть одновременно на обоих генералов – Гришина-Алмазова и Дзяволтовского, сидевших в разных концах огромного стола. Тембр его голоса стал особенно резким и пронзительным.
– Перед обоими вооруженными формированиями, русской добрармией и польскими легионами, стоит отныне только одна общая военная задача: выполняя стратегический план командования вооруженными силами Антанты на юге России, общим ударом уничтожить общего врага. Что же касается политических программ обоих означенных военных формирований, то…
Генерал д’Ансельм на мгновение поднял веки и утомленно обронил, перебивая полковника:
– Я имею в виду противоречия во взглядах русской добрармии и польских легионеров в сфере их национально-государственных притязаний.
– …то, – закончил полковник Фредамбер, – для солдат они не могут и не должны существовать.
– На войне – как на войне! – устало кивнул генерал д’Ансельм.
Полковник Фредамбер сел.
Сел, поклонившись и загремев своими огромными шпорами, и маршал-лейтенант Дзяволтовский.
Консул Энно приветливо улыбнулся каждому из генералов по очереди:
– Вопрос о взаимоотношениях России и Польши как раз и решит Парижская конференция. В повестке дня конференции будет стоять собственно три вопроса: мирный договор с Германией, русский вопрос и вопрос о малых нациях – Польше, Литве, Чехии эт цетера…[31]31
и так далее (лат.).
[Закрыть]
Дело происходило на Украине, речь шла о боевых действиях на украинской земле, вообще разрешался вопрос о существовании украинского государства, но об Украине или каких-нибудь украинских вооруженных формированиях упомянуто не было.
Генерал д’Ансельм не признавал Украины, он и слышать о ней не хотел, а все вооруженные формирования на Украине, включая и добрармию и польских легионеров, – презирал. Он придерживался взгляда премьера Франции Клемансо, что уничтожить большевиков приличествует войскам союзных держав – Англии, Соединенных Штатов и в первую очередь Франции. Он охотно отказался бы от услуг и добрармии и польских легионов, если бы не приказ высшего командования, который он должен был выполнять. Ему претило всяческое политиканство, и из всей французской политики в отношении России он усвоил только одно: французские интересы требовали России единой и сильной.
Адмирал Боллард молчал. И не потому, что охвачен был в эту минуту одним желанием – опрокинуть второй бокал вина, а потому, что только сегодня утром имел уже конфиденциальную беседу с военным министром новорожденного правительства «Украинской народной республики», генералом от директории Грековым. Генералу-министру Грекову английский адмирал Боллард пообещал особую поддержку английского правительства: Англия была заинтересована в укреплении вооруженных сил украинских сепаратистов, так как жаждала в будущем видеть Россию раздробленной и ослабленной.
Мадам Энно сделала гостеприимный жест:
– Прошу, господа!
Все задвигались, зазвенели бокалы, забренчала посуда, шелест и говор пробежали вдоль стола, бравые черные зуавы с белыми салфетками, прислуживавшие за столом вместо лакеев, забегали с блюдами. Адмирал Боллард придвинул к себе бутылку виски.
Консул Энно наклонился к генералу д’Ансельму.
– Генерал! – прошептал он. – Я думаю, что будет вполне уместно, если наш новый друг… – он повел усами в сторону немецкого генерала Шмула, который сидел, как на поминках, не прикасаясь ни к еде, ни к напиткам, надутый и прямой, словно проглотив аршин, – если наш новый друг именно сейчас услышит обращенное к нему ваше слово?
Полковник Фредамбер вопросительно взглянул на генерала д’Ансельма. Генерал кивнул, не поднимая век. Тогда полковник сделал знак адъютанту. Адъютант подал ему досье.
Полковник Фредамбер вынул из досье листок бумаги, встал и обвел всех своим пронзительным взглядом. Звон посуды притих, все насторожились. Когда взгляд полковника вонзился в немецкого генерала, тот из красного стал лиловым.
– Разрешите огласить один выдающийся исторический документ? – начал снова полковник Фредамбер.
Стало совсем тихо, и бумага зашелестела в руке полковника.
«Первого декабря 1918 года, остров Уайт, Атлантика…» Из резолюции совещания представителей трех держав: Соединенных Штатов Америки, Британской империи и Французской республики – президента Вильсона, премьера Ллойд-Джорджа и премьера Клемансо…
В голосе полковника послышались металлические ноты, когда он начал читать:
«Разве Германия не должна сыграть свою роль в установлении мира на Восточном фронте? Сейчас для Германии открываются исключительные перспективы. Гордая и достойная нация может избежать унижения постигшего ее военного разгрома. Она имеет возможность почти незаметно перейти к нормальному сотрудничеству со всеми нами. Без Германии в Европе ничего нельзя сделать, с ее помощью все будет несравненно легче. Необходимо привлечь Германию к усмирению Восточной Европы».
Адмирал Боллард нашел, наконец, повод поднять второй бокал.
– Генерал! – прохрипел он, обращаясь к генералу Шмулу. – Тысяча чертей! Но участие подначальных вам войск в общей борьбе против большевизма делает нас снова боевыми друзьями! Прозит доблестной немецкой армии!
Генерал Шмул вскочил и вытянулся «смирно».
– Гох! – гаркнул он.
Помещик Золотарев громко захлопал в ладоши и закричал:
