Текст книги " Дорога в бесконечность"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

–Нет, конечно, нет! Разве мы бы построили храм, который был бы тесен его господину! Может быть, он и выглядит снаружи небольшим, но внутри он просторен, весь – одна огромная зала... Кроме того... Кроме того, он ведь построен на самой вершине мира!

–Вершина мира – вещь относительная. В отличие от высоты дверного проема.

–Небожитель входит в храм не через дверь! Дверь – она для смертных. И вот им-то как раз и нужно склонять голову перед ликом своего божества!

–Но потолки храма... Они тоже не высоки. Если, конечно, пол не опущен вниз. Но это вряд ли. Дорога бога не может быть ниже пути человека.

–Ну... Бог может быть любого роста – и огромного, и совсем крошечного...

–Но зачем грозному богу, являясь перед смертными, принимать, образ карлика? Он – не повелитель сновидений, которого не смущает, что Его принимают за ребенка. Великий воин всегда должен выглядеть могучим, ведь его должны бояться, верно? И вообще.... – вздохнув, Мати провела ладонью по лицу, словно спеша стряхнуть невидимую, невесть откуда взявшуюся тоненькую нить паутинки.

–Одно из двух, – улыбнулся ей служитель. – Или мы говорим о разных небожителях, или кто-то ошибается...

–Да, конечно, я встречала Эрру всего раз, и... Наверное, я действительно плохо его знаю...– она не собиралась спорить. Да и зачем? Уверенная в своей правоте, все, чего она хотела, это поделиться своим знанием со служителем, который в какой-то момент стал ей симпатичен. Но если тот не готов принять правду, что же...

Между тем, она подошла к вратам храма. Стоило ей протянуть к ним руку, как тяжелые створки из черненого золота начали медленно, с тяжелым надсадным скрипом раздвигаться, открывая путь в скрытую за ними черную, пустынную бездну.

И, все же, в последний миг Мати остановилась. Ей стало неуютно, показалось, что из черноты потянуло таким жутким холодом, что от него замерзала кровь и стыли кости. Душа противилась этому последнему шагу, рвалась прочь, крича: "Нет! Нет"!

–Не бойся, – Харрад заглянул в лицо девушки, заметил нечто в ее глазах, нечто, что он принял за страх, и поспешил успокоить: – Не сомневайся: это храм господина Эрры, Того, Кто благоволит к тебе.

–Я сомневаюсь не... – начала девушка, однако на половине фразы остановилась, умолкнув, качнула головой: "Какая разница? Что это не город Эрры – и так понятно. Чего же я не знаю, так это кто на самом деле покровитель Курунфа. А где еще можно получить ответ, если не в храме?"

И она переступила черту. Тотчас мрак окружил ее со всех сторон плотной пеленой, поглотил без остатка. Однако стоило Харраду войти вслед за ней, и теплота сменилась полумглой, в которой не было света, но и тьма не казалась полной и совершенной.

Воздев руки вверх, служитель заговорил нараспев: – Молю тебя, яви Свою милость, приди в храм... – и, внемля его молитве-заклинанию, повелители города откликнулись. Одна за другой загорелись жаровни с огненной водой, расставленные у мраморных стен, по которым тотчас поползли длинные красновато-черные тени.

Мати смотрела вокруг, не мигая, и ждала того, Кто явится на зов служителя. В первый миг ей показалось, что воздух в зале начал сгущаться, словно туман, но потом вдруг все переменилось и, очистившись, утончившись, он стал прозрачнее талой воды, чище вздоха морозного утра. А еще через мгновение воздух уже представлялся множеством зеркальных поверхностей, заполнявших все пространство залы. И тени, отражаясь в них раз за разом, сгустились в двух призраков, повисших между полом и потолком посредине залы. "Это не призраки, – едва увидев их, поняла Мати. – Это демоны"!

–Мы слуги повелителя, – зашептали вновь пришедшие, – и, в то же время – повелители слуг... – эта была загадка, но ведь бессмертные всегда говорят загадками. Однако прежде, чем Мати успела хотя бы задуматься над ней, не то что разгадать, демоны повернулись к девушке.

–Ну, здравствуй, гостья...

Та молчала, лишь сильнее сжав губы. Мати понимала, что обязана ответить на приветствие, ведь перед ней были божественные создания, самый младший из который больше любого из смертных. Но она не могла произнести ни слова, когда язык сковал просто панический ужас. С чего это вдруг? Ведь она никогда прежде не боялась демонов, более того, считая себя Творцом заклинаний, просто не могла их бояться. Но эти двое... Она была не в силах даже находиться с ними в одном зале. Нечто непонятное, нереальное, невозможное гнало ее прочь. И, в конце концов, Мати, не выдержав, поддавшись этому чувству, зашагала прочь.

–Ты что это надумала? – тени стали надвигаться на нее, сгущаясь. Так легкие белые облака собираются в тучи, предвещая ужасную метель. В словах, самом звучании голосов слышались раскаты грома и жуткое завывание ветра. Но Мати даже не замедлила шаг, во всяком случае, пока не вышла из него через противоположную вратам дверь храма – серую, обшарпанную, тяжелую и такую скрипучую, что казалось, будто ею никто никогда не пользовался. За ней было небо, крохотная, в два шажка, площадка и ступени – гигантские, по одной на каждый ярус. Отполированные до блеска каменные глыбы. Ни уступа, на который можно было бы встать, ни трещины, за края которой удалось бы ухватиться.

–Остановись! – вскричал бросившийся догонять ее служитель.

Видя, что та, не слыша, продолжает идти прямо к краю бездны, служитель подбежал к гостье, схватил за локоть, удерживая:

–Что ты делаешь! Дура, ты же разобьешься!

Девушка резко вырвала руку, брезгливо поморщившись, оттолкнула от себя чужака:

–Это мой путь! Мой выбор!

–Если... Если ты хочешь уйти... Можно вернуться тем же путем, каким мы поднялись...

–Караванщик идет только вперед, вслед за солнцем!

–Что за глупость!

–Это моя жизнь! – вспыхнув, словно огненная вода от искры пламени, вскинула голову девушка.

–Ладно, ладно, прости меня, – решив, что его слова обидели молодую караванщицу, хотя сам он не видел в них ничего обидного, поспешил извиниться Харрад, – конечно, для каравана это закон. Но он действует только в дороге, в снегах! В оазисе все иначе! Здесь можно идти во все стороны, проходя один и тот же отрезок дороги множество раз...

–Горожанин может. Но не я!

–Если ты пойдешь вперед, то сорвешься с уступа и разобьешься! Это верная смерть!

–А если и так? – она резко повернулась к служителю, глянула ему в глаза. – Тебе-то какое дело? Оставь меня в покое! – отмахнулась от него Мати. Она сделала еще один шаг и теперь стояла на самом краю, за мгновение до падения.

–Что ж, – служитель отступил, – если тебе так хочется идти дальше – иди. Если ты мечтаешь о смерти – твоя мечта исполнится. А если нет, – продолжал он там, где должен был умолкнуть, – ты не найдешь ее даже в самоубийстве. Иди. Все равно дальше своей мечты не уйдешь!

–А может я и не хочу бежать от своей мечты! – так или иначе, она решилась. Зажмурившись, она набрала в грудь побольше воздуха, и...

Глава 14

Она не почувствовала ничего: ни легкости полета, ни ужаса перед жутким ударом падения, от которого в ее теле должно было сломаться все, не оставляя и тени надежды на пробуждение от вечного сна. Просто в один миг тишина небес сменилась ровным, рокочущим звуком.

Открыв глаза, Мати увидела море мира легенд, но не то недосягаемо далекое, каким оно казалось с вершины скалы, а близкое настолько, что достаточно было протянуть руку, чтобы его коснуться. Холодные брызги летели в лицо, пытаясь охладить жар горячих щек.

Время от времени одна из волн, наиболее сильная и смелая, вырывалась вперед, чтобы коснуться своей пушистой пенистой шапкой босых ног синеглазой гостьи, на которой больше не было одежд каравана – тело укрывал кусок белоснежной материи, одновременно шелковистой и пушистой, такой легкой и воздушной, словно ее ткали не смертные пряхи, а госпожа Алхми, создававшая нити из света и мрака. Золотые волосы трепетали за спиной, точно сказочный солнечный плащ или крылья воздушного духа – бабочки.

Мати стояла на песке, таком желтом, словно он состоял из крошечных крупинок золота. Он был мягким, как мех, и живым, подвижным, как снег. Стоило ступить – и песчаные барханы рассыпались, отодвигались в сторону, освобождая место для ступни, чтобы через мгновение после прикосновения вернуться назад, обхватывая ногу со всех сторон.

От берега и до самого горизонта, к которому медленно катилось солнце, пролегла огненная тропа. Она не была прямой, словно стрела, где-то расширяясь, где-то, наоборот, сужаясь, как, впрочем, и сплошной, однородной, а точно пламень состояла из множества искр, которые вспыхивали то одна за другой, то все сразу, соревнуясь в том, какая из них ярче. И чем дольше Мати смотрела на эти искры, тем больше ей казалось, что они сливаются в сплошной поток.

Эта дорога... Она звала к себе, манила, говоря:

"Встань на меня! Сделай только один шаг, и я умчу тебя в самые лучше, самые светлые края!"

"А может быть..." – Мати так захотелось поверить ей, довериться, что она не удержалась, и...

Кто же мог знать, что, уходя под воду, берег обрывался так резко, будто здесь на самом деле был край земли? Кто-то, наверное, знал. Но только не Мати, которая опомнилась лишь с головой погрузившись в водяную гладь.

Как же она испугалась! Сильнее, чем когда бы то ни было в своей жизни. Девушка заметалась, забила что было сил по воде руками и ногами, пытаясь вырваться из цепких объятий волн, которые уже виделись ей не иначе как водяными духами, стремившимися утянуть чужачку подальше от берега, в глубокие черные бездны моря.

Мати и сама не поняла, как ей удалось вырваться. Лежа на берегу, уткнувшись лицом в мельчайшие золотые песчинки, которые, пока были сухие, казались легче перышка, намокая же становились тяжелыми, словно камень, она долго не могла перевести дыхание.

Прошло время, прежде чем девушка стала понемногу успокаиваться.

"Все позади... Все позади..." – пыталась убедить она себя.

Наконец, Мати нашла в себе достаточно сил, чтобы сесть. Мокрый золотой песок покрывал ее лицо причудливой маской, припорашивая тяжелые растрепанные волосы, с которых ручейками стекала соленая морская вода. Он был даже на ресницах, его твердые крупицы щекотали нос, хрустели на зубах...

Мати замотала головой, начала терять лицо руками, стремясь поскорее стряхнуть с себя эти липкие золотые крупицы, но у нее мало что получилось. В конце концов, она сдалась: "Ну и ладно! Все равно меня никто не видит! Главное, что водяным не удалось утянуть меня за собой. Хвата богам!" – и Мати резко повернулась спиной к морю, которое больше не казалось ей таким уж прекрасным и манящим.

"Лживое, – разжигая ярость в своей груди, думала девушка, – какое же оно лживое, это море! Вселяет надежду, и тотчас обманывает! – она обиженно поджала губы. – А чего, собственно, я ждала? – гнев вскипел в ее груди. – Каким было, таким и осталось! Не случайно же именно тот отрезок пути, который идет по его ледяному панцирю, всегда считался самым опасным. Сколько людей погибло в трещинах! Да что людей – целых караванов! – злость просто переполняла ее. – Ну ладно, ладно! Я отомщу ему за все! Одену в лед! Навсегда! Навеки вечные!"

Не бросая более и взгляда на морской простор, от которого еще совсем недавно не могла оторвать глаз, заставив себя не слышать настойчивый окрик – рокот волн, Мати решительно зашагала прочь.

Берег не хотел ее отпускать. Мелкие камешки прилипали к ступням, покрывая их словно изморозь полог повозки, сложенные из них крошечные башенки рассыпались под ногами, оттягивая назад. Камни побольше норовили извернуться, поворачиваясь острыми краями, точно вознамерившись побольнее ранить обнаженные ступни. Когда же, спасаясь от них, Мати попыталась встать на один из больших, ровных, словно отполированных, валунов, то, едва коснувшись его, отпрыгнула в сторону, обожженная жутким жаром.

Но, несмотря ни на что, девушка продолжала упрямо уходить все дальше и дальше от края моря, и в один прекрасный миг берег остался позади. Она оказалась перед горой, поднимавшейся почти к самому сине-золотому, полному солнечного света и тепла, небу. Склоны покрывала высокая, сочная трава, никогда не пригибавшаяся под тяжестью человеческой ноги, кустарник, распустившийся таким белым цветом, что казалось, будто его с головы до самых пят покрывал снег, деревья, одно удивительнее другого...

–Красота! – мечтательно вздохнула она. А потом подумала: "Красота-то красота, вот только как мне на эту красоту забраться?" – Мати не видела ни дорожки, ни хотя бы какой самой узенькой, робкой тропинки, что вела бы от подножья горы к ее вершине. Ступить же в траву она не решалась. И дело было вовсе не в боязни угодить в яму-ловушку, споткнуться о корягу или, не удержавшись на крутом склоне, полетать вниз. Об этом она просто не думала. А вот о том, как это кощунственно идти по головам трав, причиняя им боль – сколько угодно.

"Но как же мне подняться на вершину?" – она старательно пригляделась к склону, и, наконец, к огромной радости и облегчению, увидела терявшуюся среди зелени, почти не видную за ней лесенку золото желтого цвета. Она казалась покинутой, но не навсегда, только до поры. Мати даже подумала: "Она ждала моего прихода!" – хотя, конечно, прекрасно понимала: никто и ничто не могло знать, что она окажется здесь, когда ей самой об этом было неизвестно до последнего мгновения. Но с другой стороны... Почему бы и нет? В конце концов, в жизни ведь всякое случается. И это место... Может быть, оно одно из тех, которые, сколько ни обходи стороной, все равно рано или поздно окажутся на пути.

"Конечно, ведь это край моей мечты. Я представляла его именно таким. И эта лестница... – караванщица подошла к нижней ступеньки, нагнувшись, осторожно коснулась прохладной, чуть шероховатой поверхности. – Как живая... – взгляд Мати потеплел, губ коснулась улыбка. – Не то что храмовая – отрешенная, безразлично чужая... А, да ладно!" – она махнула рукой. Ей было неприятно вспоминать о храме, вообще думать о Курунфе. Тем более в этом краю, таком прекрасном и восхитительным. Ей даже начало казаться, что она вырвалась из цепких лап демонов, освободилась от их власти. Эта мысль грела душу, заставляла губы повторять: "Слава богам. Слава богам..."

Когда девушка ступила на первую ступеньку, ее тотчас охватило чувство радости, счастья, блаженства. Ей показалось, что она взлетела над землей на легких крыльях мечты. У нее даже закружилась голова. Рука схватилась за поручень, не только каким-то неведомым образом узнав, что он есть, но и безошибочно определив его место, несмотря на то, что глаза продолжали смотреть совсем в другую сторону.

"Я знала, что он здесь... Нет, дурочка, – поспешила отрезвить она себя, – не знала. Просто была уверена, что поручень должен быть где-то. Здесь его место. Вот и все. А знать... Знать я не могла... Потому что никогда не бывала в этом краю... Или..." – из ее головы упрямо не хотела уходить одна мысль... Робкая надежда... А что если она и в самом деле здесь не впервые?

"Может быть, я бывала здесь, будучи повелительницей снегов? И так любила это место, что не смогла забыть даже в своем смертельном воплощении, когда от памяти обо всем осталось не осталось и следа? ...Я должна была любить это место, не могла не любить! Потому что сейчас я... Я на небе от счастья!"

Она начала медленно подниматься, неторопливо, стремясь прочувствовать каждую ступень, запомнить каждый миг восхождения. Ее глаза с нескрываемым интересом рассматривали все вокруг, пальцы скользили по каменным перилам, покрытым причудливой резьбой. И золотой каменный плющ был крепко переплетен с изумрудным, живым, подрагивавшим на легком дыхании ветра.

"Зеленое – совсем юное... – осторожно, боясь поранить, касаясь листочков рукой, думала она. – Все в соку. Листочки еще не подсохшие, словно только что появились на свет... А желтые, – ее пальцы перебежали на камень, половинка которого, нагретая солнцем, была горяча, как капля огненной воды, а другая, в тени – прохладна и свежа, – древние, как сама вечность..."

За решеткой перил сквозь полог из старой, опавшей листвы и давно высохшей старой травы пробивалась молодая зеленая поросль. С огромными дубами, чья темная жилистая листва была так широка, что в каждом листе можно было спрятать лицо, соседствовали легкая, чем-то похожая на распустившую хвост птицу, мирика и паррота – широколистная красавица с серым пятнистым стволом. Рядом стояла невысокая, юная данайя – густой изумрудный кустарник, миндальное дерево, тянули к солнцу широко распахнутые ладони с множеством длинных острых пальцев пальмы...

"Деревья легенд, – с восхищением и нежностью смотрела на них караванщица. – Сейчас таких нет. Даже в городах. Разве что сосна... – заметив хвоинки, разбросанные по ступенькам там и тут подумала она, однако же, подняв голову, не узнала знакомое дерево с покрытым зеленой лианой стволом. – Нет, – поняла Мати свою ошибку. – Это не сосна. В легендах было другое название... Пихта? Или тис? Или... Нет, не помню, – вообще, она не была до конца уверена ни в одном названии. Еще бы, ведь ей никогда не доводилось бывать во времени легенд, во всяком случае, не в этой жизни. А память... Даже запомнив совершенно все, бывает трудно распознать увиденное, ведь очень часто образ никак не желает связываться со словом-названием.

"Ну и пусть! Не важно! Главное, что есть дерево, имя же ему всегда можно найти, в конце концов, дать новое. Вот было бы здорово – придумать названия всему вокруг. И вообще... – расплывшись в счастливой улыбке, Мати сладко потянулась. – Как же я люблю этот край! Весь целиком, каждое деревце, каждой листик, каждую травинку. Словно он – мой настоящий дом, дом моей души".

–Ой! – она не заметила сновавших по поручню крошечных жучков, спешивших по своим, известным лишь им делам, и случайно смахнула одного из них на землю.

Мати тотчас присела на корточки, пригляделась... и вздохнула с облегчением, обнаружив, что потревоженный ею жучок цел и невредим.

–Прости! – все-таки посчитала себя обязанной извиниться девушка. – Я не хотела...! Давай я помогу тебе, – Мати потянулась к крошечному существу, но то исчезло быстрее, чем девушка успела дотянуться до него. – Испугался... – она была удивлена и немного расстроена. – Но почему? Я ведь только хотела помочь... Хотя... – поразмыслив, она поняла, что в поведении жучка не было ничего удивительного и тем более обидного. – Наверное, я для него – как великан какой-то. Огромный, непонятный и потому страшный. Я бы тоже испугалась великана. Даже если бы мне сказали, что он добрый..."

Прошло мгновение, и она продолжила подъем. Взгляд, с долей сожаления оторвавшись от зелени чудесных деревьев, вернулся к ступенькам.

–Ох! – сердце йокнуло в груди, лицо страдальчески исказилось, когда она увидела, что несколько из них пересекла трещина, которая показалась девушке похожей на глубокую царапину, немного поджившую, а потому не багряно-красную, а черновато-серую, с запекшимися по краям сгустками грязи, так похожей на кровь. Ей стало жаль лестницу, словно та была не мертвым камнем, а живым существом.

Не доходя и до четверти высоты горы ступеньки сменились небольшой ровной площадочкой, будто специально предназначенной для того, чтобы не привыкший к долгому подъему странник мог остановиться на ней, отдохнуть, перевести дух.

По краям площадки, на перилах стояли большие каменные вазы, покрытые цветочным узором.

"Здесь, должно быть, когда-то были цветы..." – вздохнула гостья с грустью, поскольку нынче цветы остались только на поверхности камня, в наполнявшей же вазу земле росли лишь какие-то безликие дикие травы.

"Как жаль! – она снова вздохнула, а затем вдруг заговорщицки улыбнулась, подмигнула той из ваз, которая стояла ближе всего к ней: – Ну ничего, ничего! Подождите немного! Я все исправлю, приведу в порядок! И снова зацветут самые прекрасные розы – золотые, солнечные, словно невесты..." – улыбка на ее устах стала задумчиво мечтательной, глаза подернулись поволокой, так, словно взгляд уже проникал в то время, когда все здесь будет по-другому. Снова. Вновь...

Ступеньки... Одна, другая, третья, десятая... Потом снова ровная площадка, на этот раз – округлой формы, с уже знакомыми вазами. С нее открывался прекрасный вид. Море во всем своем величии и солнечном блеске. Зеленый бархат деревьев и легкие воздушные лепестки цветов несколько оттеняли резавший глаза свет, делая окружавший мир подобным удивительной картине величайшего мастера всех времен и эпох.

Однако Мати, едва почувствовав, что вновь начала засматриваться на красоту морской стихии, резко отвернулась.

"Дура! – нахмурилась она, в сердцах ругая саму себя. – Что, забыла, как оно только что тебя чуть не утопило?"

Губы девушки скривились, в глазах блеснула слезинка обиды:

–Ненавижу!

Может быть, когда-нибудь вновь наступит миг, когда она сможет без злости взглянуть на море. Когда-нибудь... Она так сильно, так страстно любила этот край, что и теперь, несмотря на то, что вспоминания были столь свежи, а обида горька, понимала: однажды она простит его за все, даже за эту попытку убить.

"Но, – Мати тяжело вздохнула, – я никогда не забуду того, что случилось, – она слишком хорошо знала себя. – Жаль... – теперь случившееся будет всегда лежать тенью между ней и морем, не давая в полной мере насладиться чудесами этой прекрасной земли мечты. – Но... Ничего тут не поделаешь.. " – она снова вздохнула и, миновав площадку, продолжила карабкаться по ступенькам наверх, к самой вершине горы.

Несколько раз, когда развесистые ветви мирики зависали над ступеньками, образуя тенистую арку, ей приходилось нагибаться, однажды, не успев вовремя среагировать, она чуть не налетела на ветвь головой, но густая, мягкая листва защитила ее, лишь похлопав по затылку, журя за неосторожность.

Ветер взъерошил успевшие высохнуть волосы.

"Трепа-растрепа... – она коснулась рукой выбившейся прядки – жесткой, с вплетшимися в нее золотыми крошками песка и рыжевато-бурой лентой морской травы. – Вот сейчас встретит меня кто – а я в таком виде: волосы грязные, торчат во все стороны, лицо чумазое... Хорошо хоть водные духи не утащили покрывало, – она осторожно поправила его, такое же белое и чистое, как в первый миг, словно ничего и не случилось, – а то гуляла бы сейчас голышом. Как одержимая демонами. Бр-р! Нет, конечно, – некоторое время спустя, глядя на густой зеленый ковер, укрывавший землю так плотно, что ее и видно не было, качнула она головой. – Голышом бы я ходить не стала. Сорвала бы несколько лопухов. Вон они какие огромные. Скрепила вьюном. И все. И стала бы похожа... На какого-нибудь лесного духа. А что? – эта мысль показалась ей забавной. – Было бы здорово – побывать лесным духом. У них такая веселая жизнь – перелетают на крыльях ветра с дерева на дерево, с цветка на цветок, танцуют, поют, играют со зверями и птицами... Вот только... Я не лесной дух, это точно. Ни в мечтах, ни наяву. И никогда ни в какой жизни не была и не буду им, потому что... – она остановилась, прикусив губу. Ей вдруг стало как-то не по себе. Сердце заныло в груди. Всегда обидно осознавать, что тебе кем-то никогда не стать, сколько жизней ни проживи. – Потому что я другая..."

И она продолжила свое восхождение. Взгляд рассеяно скользил то по камням ступенек, то по изгибам перил, то по расстилавшейся за ними зелени, пока не остановился на затаившейся среди деревьев на самом верху годы золотой арке с тонкими, воздушными колоннами.

Путь близился к концу. В груди проснулись, закружились, переплетаясь, противоположные чувства. С одной стороны, Мати вздохнула с некоторым облегчением. Подъем утомил ее, и она уже начала сомневаться в том, что ей удастся одолеть его до конца. Но с другой, ей нравился этот мир лестницы, который был причудливо красив и отрешенно спокоен. Она уже успела разобраться в нем, понять, что здесь нет ничего, что бы несло в себе хоть тень угрозы. И ей не хотелось с ним расставаться, особенно не зная, что ждет на вершине горы. А ведь все неизвестное внушает страх, таит опасность.

Тем временем последняя ступенька осталась позади. Оглянувшись, Мати ощутила нервную дрожь.

"О-го-го! – она и не думала, что забралась так высоко. – Почти как у верхнего храма!"

Так, да не так. Былой страх и нынешнее волнение не имели между собой ничего общего. Эта высота совсем не пугала, скорее наоборот, успокаивала, удаляя ее от ненавистного моря.

"А лестница-то, – заметив среди зелени желтую змейку, она удивленно приподняла бровь, – оказывается, вьется, словно вьюн вокруг дерева. Странно. Я думала, что шла только вперед, а выходит... – однако, это открытие ее нисколько не испугало, скорее – развеселило: – Вот здорово! Значит, здесь можно идти в одну сторону, а оказаться в противоположной! Поворачивать, не поворачивая. Нет, просто замечательно! – это новое открытие показалось ей очень забавным, будто какая-то игра, правил которой она пока еще не знала, но в которую уже страстно мечтала поиграть. – А самое замечательное, – мелькнуло у нее в голове, – что в эту игру можно играть одной! И никто мне не нужен! Отлично! Прекрасно!"

Она действительно так думала, чувствовала. Потому что:

"Когда кто-то рядом, это всегда обиды, боль... Лучше быть одной. Все тихо. И никто не мешает наслаждаться покоем в самом сказочном их миров, ни о чем не думая, ни о чем не заботясь, ни о ком не беспокоясь. И вообще... – она широко зевнула: – О-х! Я просто засыпаю на ходу! И что это, интересно, я надумала? Сейчас не время для сна! Явь прекраснее самого лучшего сна! И вообще, я теперь вообще не буду спать! Во всяком случае, сколько смогу... Мати, Мати! – девушка закрутилась на месте, замахала руками. – Взбодрись!" – и тут, взглянув вперед, она так и застыла на месте с поднятыми над головой руками и открытым ртом.

–Ну, ничего себе!

То, что снизу Мати приняла за арку, оказалось чем-то куда более величественным, а главное – огромным.

–Беседка... – прошептали ее губы.

Действительно, это сооружение более всего напоминало именно беседку, вернее, ее половину. Высокие, точеные колонны легко поддерживали бледно-желтый, выгнутый в сторону неба диск луны. Между колоннами стояли огромные, выше самого рослого из караванщиков, подставки под жаровни с огненной водой – увеличенные копии тех, которые возвышались в святая святых храма оазиса – зале священного талисмана. Только эти подставки были пусты. Как и вазы для цветов.

"Жаль, – она на мгновение представила себе, как было бы красиво, просто сказочно, если бы ночью, в самый черный ее миг, все вокруг зажглось ярким пламенем огненной воды. Диск луны озарился бы, и... – Ничего, – она с силой сжала веки, прогоняя навернувшиеся на глаза слезы сочувствия и грусти. – Я все исправлю. Все будет хорошо, – ее пальцы пробежали по гладкому прохладному мрамору колонны, – все будет хорошо, милый мой край, любимый, единственный! Я вернулась. Я здесь, с тобой. Ты вновь засверкаешь, прихорошишься, помолодеешь, став солнцем земли, центром мечты..."

Она миновала арку-беседку, на мгновение задержавшись под куполом луны, словно прося благословения у небесной странницы и, получив его, вздохнула полной грудью, расправила плечи, откинув голову чуть назад.

"Ну вот, можно идти дальше..." – теперь она знала, куда, видя возвышавшийся в конце широкой пальмовой аллеи прекрасный белоснежный дворец – ледяной дом повелительницы снегов среди зеленого бархата чудесного знойного сада.

"Не ледяной, нет, – глядя на высокое, легкое строение со множеством беломраморных колонн, причудливой высокой анфиладой и сверкавшими в свете солнца стенами, она лукаво улыбнулась, – лунный дворец! – кому, как не ей, было знать разницу, понимать: – Тот мертвый, а этот живой. Тот растает, когда придет пора пробуждения спящих вечным сном, а этот будет существовать всегда, пока есть земля, небо, солнце. Когда исчезнут снега, не будет повелительницы пустыни. Но госпожа сновидений, владычица луны будет все так же любима. Даже еще сильнее. Потому что не останется страха, и люди, живя чудом наяву, захотят видеть сказку и во сне, чтобы всегда хранить в груди это чувство вновь обретенного счастья... – она блаженно вздохнула, потянулась, зевнула: – Как же здесь прекрасно!"

...И потекла жизнь, легкая, как скользившее по небу облако-пушинка – одно-единственное на всем лазурном небосводе, появившееся, казалось, только затем, чтобы время от времени девушка, опускаясь на сладкую зеленую траву аккуратно подстриженной садовником-невидимкой лужайки, могла сквозь приопущенные ресницы любоваться его полетом, наблюдая, как оно медленно превращалось то в птицу, то дерево в цвету, то в прекрасный дворец.

Мати не приходилось ни о чем заботиться. Стоило ей захотеть пить – и тотчас прямо перед ней возникал кубок с водой, которая, пока она подносила сосуд к губам, превращалась в красный как кровь гранатовый сок, или зеленоватый, освежающий травяной настой, или горячий наваристый бульон. Когда она хотела есть – ей не приходилось даже звать своих призрачных слуг. Они сами угадывали ее желания и, являясь прежде, чем их позовут, призрачными духами расстилали рядом со своей госпожой белое кружевное полотно скатерти, на котором, по мановению руки, возникали именно те яства, которые она хотела отведать.

Так было вчера, так продолжалось сегодня, и Мати ничуть не сомневалась, что ничего не изменится и завтра. Она могла с рассвета до заката просидеть в одной из похожих друг на друга как две снежинки высоких и просторных снежных полях – залах дворца, ни о чем не думая, просто наслаждаясь тишиной и покоем, могла на закате подняться в точеную башенку, так искусно скрытую среди деревьев-великанов, что ее было невозможно увидеть снаружи – прекрасное тайное убежище, нужное даже там, где не от кого прятаться – и остаться там на всю ночь, чтобы читать в ярком свете круглолицей луны один из того множества свитков, которыми было заполнено все вокруг от подвала башни до самого шпиля. И в каждом свитке была сказка, о которой Мати никогда прежде и слышать не слышала, причем каждая последующая – интереснее предыдущей.

Порой, когда ей все надоедало, она набирала мешочек всякой снеди – фруктов, ягод, орехов – и отправлялась в лес кормить крошечных остроухих зверьков, которые брали угощение из ее рук, а самые смелые и вовсе забирались на плечи, осторожно цепляясь за складки одежды крошечными когтистыми лапками и забавно дергая длинные черными усиками. Иногда они вытягивались в струнку, внимательно оглядывая все вокруг, словно стражи, охраняющие ее покой. Эти зверьки были такие забавные, что Мати порой, выходя на рассвете, как она думала – всего на один миг, оставалась с ними до полудня, а потом не замечала, как приходило время заката...