Текст книги "Родной ребенок. Такие разные братья"
Автор книги: Владимир Яцкевич
Соавторы: Владимир Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)
– Джойс и Мумба! – обратился к своим коллегам слегка повеселевший, но все еще задумчивый Джавар. – Что бы вы хотели увидеть здесь, скажем условно, через сотню лет? Лабиринты бетонных строений, ничем не отличающихся от американских «городских джунглей», или…
– Я бы хотел, господин, чтобы в Африке не было нищеты и чтобы наша страна сохранила свое богатство, свою природу, – начал Мумба.
– И чтобы природа вечно была вот такой хотя бы, как сейчас, для наших детей и внуков. Чтобы были слоны, бегемоты, обезьяны, буйволы, тигры, все, все, кому Бог дал жизнь! – вдохновенно подхватил разгоряченный Джойс.
– Все верно! – поддержал их Джавар. А теперь выпьем за это, и давайте ставить сеть. Я хочу ухи, прекрасной африканской похлебки!
С правого берега доносилась песня рыбаков. Горячий ветер из пустыни уносил ее вдаль. Мумба подхватил слова песни, и они вместе с Джойсом спели ее протяжно и с таким проникновением и любовью, словно каждый из них был и певцом, и композитором, и поэтом.
«О Тана! Великая наша река Тана!» – приглушенно доносилось с противоположного берега.
А здесь, рядом, Джойс из племени кикуйю и Мумба из племени масаев – подлинные сыны Африки – пели эту песню так самозабвенно, что у Джавара выступили на глаза слезы от этой песни, похожей на молитву:
Ты течешь долгие века по нашей земле.
Изменчивы твои воды, Тана!
И все меняется вокруг: земля, и время, и нравы.
Изменяемся и мы, о Тана!
И все же мы остаемся самими собой в этом мире.
Мы остаемся африканцами, Тана!
Верными тебе, Тана, и земле нашей – земле отцов.
О Тана! Великая Тана!
Джойс и Мумба дотянули медленно песню и смолкли.
– Пойду, посмотрю сеть, – как ни в чем не бывало сказал Мумба.
Глава втораяЖизнь – это распространение света, который для блага людей сошел в них с неба.
Конфуций
Голубое небо Бомбея прорезали высокие белые небоскребы, роскошные беломраморные храмы с яркими стягами наверху.
Недалеко от Красного форта, «Ворот Индии», рядом с прямоугольной высокой гостиницей «Тадж-Махал» с фигурными окнами в мусульманском стиле шла веселая, почти что праздничная торговля товарами на передвижных лотках. Эти пестро украшенные лотки с матерчатыми тентами-навесами были установлены на велосипедных колесах. Высокие худые парни катали их в ритме звучания дюжины барабанов, которое разносилось далеко вокруг. Головы этих парней и барабанщиков были повязаны вместо тюрбанов разноцветными хлопчатобумажными ангочхами – своеобразными шарфами размером с полотенце.
Лотки с подвешенными к ним бумажными фонариками, гирляндами цветов и разноцветными лентами из фольги, двигались пестрым прямоугольником. Флейты и ситары разносили чарующие звуки мелодий, барабанная дробь и синкопированный бой основных барабанов «держателей ритма» – все это вместе взятое вовлекало исполнителей и покупателей в радостные движения танца.
В центре этого оживленного, пестрого и движущегося прямоугольника – молодая девушка в цветастой, широкой и длинной, по щиколотку, юбке, босая, в переливающейся на солнце зеркальными блестками курти – кофточке-лифчике, с огромными янтарными серьгами в ушах, с серебряными браслетами на руках. Ее длинная черная и тугая коса с вплетенными в нее белыми розами, извивалась по спине, как змея. Юное овальное лицо озаряли большие искристые глаза. На мраморном лбу красавицы, между бровей, сияла знаменитая красно-коричневая тика – кастовый знак и украшение каждой индийской женщины, фокусируя собой все прекрасные черты ее лица. Девушка пела и танцевала, определяя ритм и смысл всего происходящего. Она была как бы мотором этой миниярмарки, похожей на праздник, ее сердце, ее цвет…
На лотках в изобилии были развешаны блузки, сари, платья, юбки, свитеры… Стопками лежали шали, платки, полотенца, белье. Здесь были недорогие украшения в коробках, деревянные и бронзовые фигурки Кришны, Шивы, резиновые куклы и хвосты бурундучков, которыми бомбейские водители любят украшать свои автомобили, а также всевозможные пряности, которыми так богата Индия.
Торговля шла довольно бойко. Собравшаяся толпа зрителей любовалась танцовщицей, не отрывая от нее глаз. Некоторые из них время от времени, подхваченные водоворотом мелодии, уснащенной барабанным сердцебиением, пускались в пляс.
Жители Бомбея, да и вообще индийцы – народ доверчивый, с душой ребенка и философа – легко увлекаются любым истинным проявлением жизни, если в нем проглядывает главное: добро, любовь и красота.
Барабаны в форме узких бочонков, висящие на шеях бойких и подвижных музыкантов, гремели под хлесткими ударами узких смуглых кистей.
У лотков, подняв руки, пританцовывал полный седовласый мужчина в гандистской шапочке и длинном белом муслиновом ширвани доверху застегнутом сюртуке. Он то и дело улыбается и от наслаждения прикрывает тяжелые, похожие на верблюжьи веки.
Танцовщица, изгибаясь в танце и обходя зрителей, пела:
…Покупайте мой товар!
Хоть кругом дороговизна,
Я недорогу возьму!
К ней подходят покупатели и с улыбкой вручают ей деньги. Она же грациозным движением взамен выдает им товар. Молодой сикх с длинными волосами с улыбкой юного месяца среди курчавой черной бороды, получив великолепную шаль из Кашмира, кланяется ей и мягкими движениями, танцуя в ритме музыки, отходит в ряды зрителей. Тибетская девушка, небольшого росточка, в красочном монисто, купила шелковую блузку и вместе с танцовщицей несколько минут танцевала катхак, и браслеты ее звенели в такт движениям.
Танцовщица, вновь обходя зрителей, припевала:
Если грустно в вашем доме,
Если вы с женою в ссоре,
Выберите ей подарок!
Покупайте – деньги ваши.
Нет товаров наших краше!
Выбирайте – ваша воля.
Будет счастье в вашем доме!
Эти припевки танцовщица вплетала в свои изящные и необыкновенно гибкие и ритмичные движения.
Эти пряности с секретом!
Я смешала грусть и нежность,
Растворила лунным светом.
Пряности мои купите!
Лишних денег не копите.
Грусть пройдет, пройдут напасти,
Будет в доме вашем счастье!
Между двумя высокими башнями из стекла и бетона в туманной дымке синело Аравийское море. Три арековые пальмы, стройные и высокие, создавали своеобразный урбанистический пейзаж тропиков.
На двадцать третьем этаже одной из этих башен располагался офис управления «Текстильэкспорт». Кондиционер слегка журчал, как горный ручей. Сквозь жалюзи мягко процеживались солнечные лучи.
Ананд, в светлом серо-голубом костюме, с шелковым пестрым галстуком, сидел за столом, углубившись в бумаги.
Рядом, спиной к нему, за большим длинным столом, на котором стоял компьютер, трудился его генеральный директор и друг Раджа. Раджа нервно снял с себя пиджак и бросил его в кресло.
Стены кабинета были оклеены фотообоями, на которых были изображены Гималаи, деодаровые, кедровые, леса Кашмира и озеро Дал. Так хотел сам Ананд и так посоветовал ему дядюшка Джавахарлал. Бывая в Кашмире, Ананд каждый раз поражался красотой этого прекрасного озера. И если дома эти обои были вроде бы ни к чему, то в конторе они были очень даже кстати.
Раджа встал, выключил компьютер и размял плечи, а затем пальцы. Он был невысокого роста, худощав и кудряв, как барашек, подвижен, быстр и сообразителен, но временами не в меру болтлив, что раздражало Ананда. Но точность, четкость в работе, умение сходиться с людьми, выуживать необходимую информацию и прогнозировать с лихвой искупали этот безобразный, с точки зрения Ананда, недостаток.
Раджа дернул за шнур, подняв жалюзи. Взор его упал на площадь, где проходила красочная ярмарка-распродажа. Ему была отчетливо видна яркая танцовщица и более десятка музыкантов. Все двигалось, плясало и веселилось.
– Ананд, подойди сюда! – позвал он. Посмотри, какое чудесное зрелище!
– Что там еще? Тебе бы только хлеба и зрелищ! Больше ничего тебя в этой жизни, «ходячий компьютер», не интересует! – проворчал Ананд, однако поднялся со стула. Развернувшись широким торсом, он пригладил волосы и подошел к окну.
Несколько минут друзья стояли, как завороженные, не в силах оторвать глаз от увиденного.
Наконец Ананд отошел от окна, окинул взором помещение своеобразную клетку для работы и на какой-то момент почувствовал себя галерником, прикованным к веслам.
– Вот так, наверное, всю жизнь, Раджа, мы с тобой будем прикованы к этому какофоническому буйству стекла и бетона… Он нервно повел бровями, оттянул галстук, поглядывая в окно за площадь, где шла жизнь… простая, какой и должна она быть.
– Раджа! Ты знаешь, я завидую дяде. Он в Кении, в Найроби. А Найроби называют городом вечной весны. Прекрасное горное плато. Воздух, экзотический животный мир. Еще немецкий путешественник Ганс Шомбур сказал: «Кения – самая прекрасная страна в мире. Природа щедро наградила Кению яркими и разнообразными ландшафтами…»
– Да будет тебе, Ананд! Лучше нашего Бхарата нет страны в мире, – вдохновенно произнес Раджа, подняв палец кверху.
– Это правда. Вот, скажем, Сринагар, Кашмирская долина, Дели, да и Малабарское побережье! Мне не нравится, Раджа, что так плотно, тесно и высоко застроен Бомбей, а ведь здесь раньше был прекрасный пальмовый лес… Да… без Индии я бы не смог жить. Дядя часто звонит и жалуется на тоску по Родине.
– Понятно! Каково ему там, среди черных, львов и бегемотов! – смеясь, заметил Раджа.
– Кстати, он прислал мне письмо и фотографию.
– Какую фотографию, чью?
– Фотографию девушки, которую я не знаю и ни разу в своей жизни не видел.
– Странно! Зачем ему присылать фотографии девушек? Их что, мало здесь, у нас? Хотя бы вон, погляди, как танцует! Какова! Таваиф! Апсара!
– Да перестань ты, я серьезно! – оборвал его Ананд.
– И я серьезно.
– В письме дядя Джавар пишет, что эту девушку он прочит мне в невесты.
– Какой кошмар! Ананд! Это же катастрофа! Она кто? Нилотка из Сомали или людоедка из Танзании?
– Хватит паясничать! Вот, взгляни.
Ананд подал ему фотографию, которую Раджа долго рассматривал и наконец сказал дипломатично:
– Видишь ли, дружище, фотография – это мертвый плоский слепок, – который не выявляет объемно ни плоть, ни душу, ни духовность.
– Ведь я не знаю этой девушки! А когда я не знаю человека, как я могу жениться. Это абсурд!
Ананд взглянул в окно, подошел к столу и сложил бумаги в папку.
– На сегодня все! Я поехал домой, – сказал он решительно.
– А я еще поработаю, – ответил ему озадаченный Раджа.
Ананд вызвал лифт. Спустившись в холл, он покинул здание. Глубоко вдохнув морской воздух, он зашагал по направлению к площади, где был припаркован его автомобиль «премьер», по внешнему виду напоминающий «фиат».
Торговля ша успешно. Девушка танцевала и пела, выдавала товар и получала деньги. Вот она поднялась на высокий гранитный парапет, окаймляющий площадь, и стала легко передвигаться по нему, извиваясь в танце. И вдруг, потеряв равновесие, упала с парапета, но, к своему счастью, на стоявшую внизу с противоположной стороны машину. Причиной ее падения, вероятно, послужила усталость, ведь представление длилось около двух часов. А может быть, она настолько вошла в свою роль, что забыла, где находится…
От неожиданности девушка вскрикнула, но поняв, что «приземление» могло бы быть более драматичным, не впала в отчаяние.
К ней подбежали музыканты и зрители. Со всех сторон слышались сочувственные возгласы.
Старый флейтист обратился к полулежавшей на крыше машины танцовщице:
– Стекло выбила! Вот беда! Эй, дочка! Ты не порезалась?
– Ах! – испуганно воскликнула девушка. – Со мной-то ничего, все в порядке. Но вот… – она оглядела машину голубого цвета с некоторым испугом, – но вот с машиной не все в порядке!
– Убегай побыстрее, Деваки! Появится хозяин автомобиля, станет кричать. А там, глядишь, чего доброго, полицию вызовет! – советовал ей длинноволосый барабанщик в клетчатой повязке.
Подошел хозяин товара и вручил девушке ее заработок. Деваки поблагодарила его и спрятала деньги за корсаж.
– Беги быстрее! – раздавались крики из толпы.
Девушка повернулась, чтобы уйти, но вдруг столкнулась с высоким молодым господином.
– Простите, – сказала она, – я спешу! И прошу прощения! Я разбила стекло совершенно случайно. Мне надо уходить, а то, сами понимаете, еще вызовут полицию, – и она собралась уйти, но молодой господин окликнул ее:
– Извините, но я – владелец этой машины!
– Вы?! – она испуганно посмотрела на него. – Вы владелец этой машины? – повторила она в замешательстве. – Ну ладно… я пойду.
– Девушка, постойте! – серьезно сказал Ананд и схватил ее за руку. Рука ее была теплая и нежная. Это прикосновение взволновало его. Он растерялся и не знал, как поступить, но продолжал сохранять строгий вид. Ему не хотелось отпускать девушку, но и как удержать ее, он не знал. Единственное, что пришло ему в голову, это воспользоваться ситуацией, изображая высокомерного пострадавшего. Ананд с сожалением посмотрел на разбитое стекло и слегка помятый верх кузова.
– Да-а! Вы, как видно, перышко из вашего прекрасного веера! – и он посмотрел на сильную, гибкую танцовщицу.
«Опасна сия прекраснобедрая», – сказал он сам себе. От нее веяло каким-то необъяснимым очарованием, хотя она и была в замешательстве.
Деваки действительно было стыдно перед этим красивым молодым господином.
– Что мне теперь прикажете делать, красавица? А? Вы хотите убежать, оставив меня с разбитой машиной «у разбитого корыта».
– Какого «корыта»? Разве ваша машина корыто? – наивно спросила Деваки.
Ананд, едва сдерживая улыбку, в нескольких словах объяснил ей смысл высказанного им образа.
– А вы зря сердитесь, господин! – оправдывалась она своим певучим голосом. – Просто я шла, ну… как все идут, – лукавила она, не зная того, что Ананд из окна своей конторы наблюдал за ее выступлением.
Он продолжал держать ее теплую и гибкую ладонь и смотрел на нее. А она, опустив свои прекрасные черные глаза с бархатными ресницами, продолжала оправдываться:
– Мне очень жаль, конечно, что это стекло… она не посмела выговорить до конца «я разбила» и замолчала. – Но в жизни всякое случается, – добавила она, спустя минуту. Пустите меня, мне домой пора! – умоляюще произнесла она.
Ананд отпустил ее руку, но преградил дорогу.
– Постойте, постойте, юная Апсара! А кто мне будет платить за стекло? Придется вам отвечать! Вздумали бежать? Я все видел. Придется вызвать полицию! – сказал он и тут же пожалел о своих словах, но слово не воробей…
– Полицию?! – всполошилась Деваки. – Что вы! Нет! Прошу вас! – она взяла Ананда, который стоял неподвижно, за руку. Ему нравилась его роль, но «кажется, я переигрываю», – подумалось ему.
«Вы, Александр Македонский, неправы!» – мелькнуло у него в голове.
– Я случайно упала, я не хотела! Просто у меня нога подвернулась! – Девушка говорила с таким искренним сожалением, что казалось, вот-вот заплачет.
Ей никак нельзя было встречаться с полицией, поскольку за эти выступления придется платить налог, это во-первых; во-вторых, дома лежит тяжело больной отец. Злая мачеха не работает. А ей, бедной, приходится наниматься на любую работу, где требуется пение и танец. Она одна содержит семью.
И все же Деваки решилась отдать этому господину весь сегодняшний заработок.
Она поспешно извлекла из-за корсажа деньги и протянула их Ананду.
– Вот, возьмите!
Ананд спокойно взял деньги и медленно пересчитал их.
– Двадцать пять рупий за день? – спросил он с грустью и изумлением.
– Да! – тихо ответила она.
Ананд, видя, что девушка порывается уйти, вздохнул.
– Ладно, иди! Но улица – не место для плясок, запомни! – нравоучительно заметил он.
«Что делать? Бизнес и производство съедают во мне человека», – устыдился он про себя. Ему стало больно и грустно. Он протянул девушке ее дневной заработок, посмотрел в ее опечаленные глаза и произнес:
– Возьми!
– Благодарю, – ответила она и спрятала деньги на прежнее место.
Она повернулась к нему спиной и, прихрамывая, медленно побрела по площади, но вдруг остановилась, вскрикнув от резкой боли. Посмотрев вниз, она увидела, что по левой ноге струйкой стекает кровь.
Ананд, намеревавшийся сесть в машину, встревоженно оглянулся на внезапное восклицание девушки и увидел, что она прихрамывает.
– Девушка! – позвал он. – Девушка! Вернитесь!
Деваки испуганно оглянулась.
«Неужто он передумал и решил взять деньги Обратно?»– подумала она.
– Иди сюда! – миролюбиво позвал он ее, но увидев, что она не трогается с места, быстро подошел к ней.
– Ты почему хромаешь?
– Я не хромаю!
– А ну-ка, подними юбку! – строго скомандовал он.
– Что вы! Нет, нет! – панически запротестовала она.
– Покажи, что у тебя с ногой! – настаивал Ананд.
Резко наклонившись, он взял ее за ступню и приподнял подол юбки.
– Нет! Нет! – повторяла девушка, зардевшись.
На икре ее левой ноги Ананд увидел порез, из которого сочилась кровь. Было видно, что вена не задета, а повреждены лишь мелкие сосуды.
– Здорово порезалась? – почему-то спросил он. – Подожди минутку!
Ананд пошел к машине, вынул из аптечки аэрозольную упаковку с медицинским клеем и вернулся к «пострадавшей».
– Нет! Нет! Не надо! – отказывалась она.
– Почему? – возмущенно спросил молодой господин.
– Я не хочу! Я лучше дома перевяжу.
Но Ананд, присев на корточки, снова взял одной рукой ее ступню, а другой нацеливался аэрозолью на рану.
– Нет! Не надо! Будет щипать! – тоном капризного ребенка произнесла она.
– Что вы, девушка! Это лучшее средство! Оно и дезинфицирует и одновременно заклеивает рану, прекращая кровотечение. Уверяю вас!
Ананд переходил с «ты» на «вы», сочувствуя ей, и вместе с тем ему показалось, что он давно знаком с этой прекрасной незнакомкой.
– Не надо! Я боюсь! – панически закричала она.
Ананд, не обращая на это внимания, стал брызгать на рану из баллончика, слегка приподняв краешек юбки.
Деваки завизжала, как малолетний ребенок.
– Ну-ка, замолчи! – строго потребовал Ананд, прикрикнув на нее, как на непослушную малышку.
– Ой! Ай! – продолжала повизгивать она потихоньку.
– Подумаешь, как страшно! – подшучивал Ананд.
А Деваки продолжала хныкать.
– Ладно, все в порядке. Можешь идти, – наконец сказал Ананд и направился к своей пострадавшей машине.
– Безжалостный! – донеслось до его слуха слова бедной девушки. – Все вы такие, богачи! – И она побрела домой.
Ананд завел мотор и неспеша поехал домой.
«Все вы такие, богачи», – проносилось в его голове.
Кровь, действительно, сразу перестала течь, а боль вскоре утихла. Деваки ускорила шаг. Через несколько минут, уже после того, как зашла по дороге в аптеку, она была у дверей своего дома. Дом был небольшой, одноэтажный, оштукатуренный.
Она тихонько отомкнула дверь и вошла. В комнате было прохладно и чисто. Лишних вещей, на которых собирается пыль, не было.
Деваки прошла в боковую комнатку, где лежал ее больной отец. У него была астма и больное сердце, и оттуда поминутно слышался глухой кашель.
– Папа! – позвала она.
– Ну, наконец-то! – проговорил отец задыхающимся голосом и попытался улыбнуться.
Он лежал на деревянной кровати – чарпаи, на которой вместо матраца лежали толстые и широкие доски, накрытые клетчатым пледом. Лицо его было бледным, а на впалых щеках – желтоватые пятна. Под заострившимся носом – седые усы.
В нише над его кроватью стояла масляная лампа, в стекле которой билась бабочка, безуспешно стараясь выбраться оттуда. Дочь легко шагнула к нему на кровать и села, скрестив ноги.
– Я принесла тебе новые лекарства! Вот таблетки и микстура, – и она положила лекарства на тумбочку, стоявшую у изголовья кровати.
– Дочка! У тебя столько хлопот из-за меня и из-за моей болезни, – хриплым голосом печально сказал отец и посмотрел на ее ступни в порезах и мозолях.
– Какие хлопоты? Я танцую и пою. Разве это хлопоты! – беззаботно ответила ему Деваки.
Она извлекла из пестрого узелка яблоко, и вырезав плодоножку, вытерла его и положила на тумбочку.
– Это тебе для пищеварения и аппетита.
– Я все вижу, дочка. Спасибо. Ты опять до крови разбила ноги, бедная моя девочка! – дрогнувшим голосом тихо проговорил больной отец, и его глаза затуманились слезами.
Он понимал, что, если бы была жива ее родная мать, все было бы иначе.
Деваки прикрыла ступни подолом юбки.
– Подумаешь, какая ерунда, папа! Я сделаю примочки на ночь, и до утра все заживет.
– Да, к утру-то заживет, а к вечеру опять трещины, – не унимался отец, полный жалости, любви и сочувствия к своей любимой дочери. – Если бы мне подняться, я бы не позволил тебе до изнурения работать. Ведь ты молодая! Тебе бы погулять, развлечься…
– А я и так гуляю целыми днями по городу.
– Бедная моя, теперь ты должна зарабатывать на всю семью.
Отец еще раз оглядел свою взрослую дочь.
«Красивая она у меня, вылитая мать», – подумал он.
– Мне страшно подумать, какими глазами смотрят на тебя зеваки!
Деваки улыбнулась, отбросила тяжелую косу на спину и серьезно ответила:
– Если у человека чистые помыслы, то его не могут испачкать дурные взгляды, отец!
Прищурив глаза в улыбке, он благодарно и с нежностью дотронулся до загорелой руки дочери.
– Это правда! – вздохнул отец.
Его больное сердце радовала мысль, что они с его покойной женой дали достойное воспитание дочери: в лучших традициях индийского народа, мировоззрение которого формировалось тысячелетиями и запечатлено в множестве мудрых книг, начиная с «Вед».
«Не совершай ничего, что будет мучать тебя на смертном одре. Ибо жизнь мгновенна!» – вспомнил он.
Его же мучало одно: не давал покоя душе поступок, совершенный им, казалось бы, во благо, но обернувшийся злом. Этот поступок – вторая женитьба. Думалось ему, что новая супруга заменит Деваки мать, однако вышло так, как происходит во многих сказках всех народов: злая мачеха и падчерица, немощный и безвольный отец. Эти мысли добивали старика. Он взглянул сквозь слезный туман на дочь. Боль и радость, столкнувшись, чуть было не лишили его чувств.
– Ты, дочка, у меня достойная! Скажу тебе откровенно, что супруга моя теперешняя – недостойная… – он помолчал и добавил:
– Разница между достойным и недостойным та же, что между коровой и змеей: первая превращает траву в молоко, а вторая превращает молоко в яд!
– Что вы, отец! Вот скоро вы поправитесь – и все наладится. А на твои слова я могу ответить так. Я читала в «Махабхарате», что не было и нет человека, достойного лишь осуждения или одной лишь хвалы. И ты напрасно мучишь себя пустым раскаянием! Ведь ты не бог, ты человек, которому свойственно ошибаться. Если бы человек не ошибался, он был бы богом…
Глаза Деваки, затененные густыми ресницами, сияли чистым светом. Конечно же в эти мгновения она вспомнила свою родную мать и сердце ее было полно любви и сострадания.
– Доченька, – сказал отец, – наклонись ко мне, дай я тебя поцелую, золотко ты мое, жемчужина драгоценная в моей серой закатывающейся жизни.
«Во всех делах будь чист помыслами. Возлюбленную целуют по-одному, дочь – по-другому», – пронеслось у него в голове.
– Папа! Ты же сам знаешь, всюду требуют рекомендации, без них работы не получишь. А ведь кормиться чем-то надо. Вот и приходится петь и танцевать! – просто сказала она, поднимаясь с кровати.
Деваки поправила плед и подушку под головой отца.
– Ну, ничего, папа! Как только выздоровеешь, все пойдет иначе! – мечтательно и с оптимизмом сказала она.
– Я все время переживаю, – снова начал отец негромко, – постоянно волнуюсь за тебя. Ты совсем измучилась, похудела! Дочка! Прости меня, я виноват! Из-за моей болезни у тебя столько бед! Доченька… Деваки моя родная… – простонал он.
В это время в дом внезапно не вошла, а мощно ворвалась, как порыв муссона, мачеха.
– Хватит! Расхныкался! Мне тоже все надоело! – прокричала она, прервав беседу дочери с отцом, внеся в атмосферу любви, чистоты и исповедальности смуту, беспокойство, страх и тревогу, словно нечистый дух.
Широкоплечая, высокая с округлым полным лицом и круглыми глазами, мачеха, уперев руки в бока, подошла к больному и исхудавшему супругу. Ее коричневое ситцевое сари обдало беднягу волной кухонных запахов и разгоряченного женского тела.
Родом она была из Бенгалии. В народе считалось, что бенгальцы отличаются экспансивным, неуравновешенным характером. Есть даже пословица: «Горячилась, подобно бенгалке…» И это был тот самый случай.
– Даже рису купить не на что! – принялась она укорять супруга и Деваки. – Живем из-за тебя впроголодь! Ты принесла деньги? – резко, со злобой спросила она, повернувшись к падчерице.
– Вот двадцать пять рупий! – тихо и покорно ответила Деваки и протянула ей деньги.
Мачеха схватила их широкой мясистой ладонью и стала пересчитывать.
«В который раз их сегодня пересчитывают!» – с горечью в сердце подумала Деваки.
– Двадцать пять рупий! Нечего сказать! Много! – с иронией заметила хозяйка дома и, покосившись на тумбочку, бросила с завистью и упреком:
– Своему отцу она лекарств накупит, фруктов! На, угощайся, мой дорогой папочка!.. А мне?..
Она, округлив и без того круглые, как блюдца, глаза, придвинулась к Деваки и, размахивая руками, продолжала свою никчемную тираду:
– А мне что? Что придется? Выкручивайся, мол, как хочешь? Ходи на рынок, готовь, убирай в комнате! Все я, везде я?! Нет покоя ни днем, ни ночью. А тут суют какие-то двадцать пять рупий!..
Красное и без того, хитрое и недоброжелательное лицо мачехи от злости покраснело еще сильнее.
«Нет преграды, равной преграде невежества», – подумала Деваки.
– Хватит сидеть! – рявкнула мачеха на падчерицу. – Я за тебя пол мыть не буду, не думай, я лучше твоего отца наведу порядок в доме!
– Мама! Не волнуйтесь! Вам вредно волноваться. Я вымою пол, – с достоинством и спокойно ответила Деваки.
– Давай, давай! – повелительно и самодовольно повторила мачеха и добавила вслед уходящей падчерице:
– И постирай все белье!
Она стремительно подошла к тумбочке, схватила яблоко и стала с жадностью есть его.
По бледности лица старика и выступившим на нем красным пятнам, частому миганию век было видно, что он страшно переживает несправедливость, ханжество и алчность своей супруги. Но что делать? Он прикован к постели. Избавить его от этого кошмара может только смерть.
«Не радует луна мучимого холодом, не радует солнце мучимого зноем, не радует жену муж, иссушенный старостью или болезнью».
– Это не жизнь, а каторга! – ворчала супруга, пережевывая яблоко и брызгая соком во все стороны. – Сколько работы! С ума сойти! – заключила она голосом Мегеры.
Слова жены язвили и без того больное сердце старика. Она не могла простить ему болезнь, словно это была его прихоть. Упрекала его за дочь, которую он любит. Животная ревность мучила ее. Причиной всех своих трудностей она считала своего мужа – больного и ненужного теперь ей человека.
«Нет в ней главного: сострадания и понимания… А где нет понимания и справедливости, там нет и счастья!»– с горечью подумал супруг и попытался приподняться. Но, едва оторвав голову от подушки, потерял сознание.
На следующий день утром, как обычно, Ананд и Раджа трудились в офисе. Они отвечали на непрерывные звонки. Давали сводки.
– Наконец-то шерсть отправлена. Она в Момбасе, в порту, – сказал Ананд, – иначе бы дядя, не моргнув глазом, снял с меня шкуру, как с антилопы.
– Ананд, – расслабившись, обратился к нему Раджа, – что это? – Он вынул из кармана светлого пиджака серебряный браслет и, лукаво улыбаясь, представил его пред ясные очи своего друга.
Ананд рассеянно посмотрел на браслет. Встал из-за стола и сел на диван.
– Это не что иное, как любовная улика, мой дорогой дружище. Я отогнал в мастерскую твою машину и вдруг вижу, что рядом с сиденьем, в уголке, лежит эта прелестная вещица, кем-то потерянная! – Раджа сделал акцент на слове «кем-то». – Ты меня знаешь, я соображаю мгновенно!
– Нет, нет, Раджа, ты ошибаешься! – озабоченно возразил Ананд.
Но было видно, что думает он о другом. Эта фотография и намерение дядюшки женить его, как говорится, «с места в карьер», не давали ему покоя. Случайная встреча с девушкой, которая невзначай повредила лобовое стекло его машины, подсказала ему, что выбрать себе в жены девушку он должен сам. Чувства, заросшие сорняком будней, забытые в каждодневной суете, дали о себе знать благодаря именно этой встрече. И если день назад он еще колебался, разумеется, из боязни перед дядей, то сейчас он искал предлог, как «обойти» дядю на этом крутом повороте его судьбы, его жизни. И он решил посоветоваться с Раджем, который продолжал начатую тему:
– Мы же с тобой друзья с детства. Вместе пошли в школу, потом вместе учились в колледже. Я знаю тебя не хуже, чем самого себя, понятно?
– Да, я тебе доверяю полностью! – машинально ответил ему Ананд и поднялся с дивана.
С минуту походив по кабинету, застланному толстым зеленым ковром, он внимательно посмотрел на Раджу и неуверенно произнес:
– Мне нужен твой совет.
– Нет ничего легче, чем давать советы. Валяй!
– Я показывал тебе фотографию?
– Да.
– Взгляни еще раз.
– Что смотреть, Ананд! Слава Богу, она ведь не масайка с бритой головой и в юбке из шкуры столь любимой тобой антилопы.
– Опять ты за свое! Твоя болтливость когда-нибудь сведет меня с ума!
– Ну, ладно, ладно. Уж и пошутить нельзя! Сухарь ты, Ананд. Хотя нет! Этот браслет проливает свет на таинственные резервы чувств, которыми ты обладаешь! – снова не удержался Раджа.
Он взял фотографию, протянутую ему другом, и вновь посмотрел на нее.
– Боже! Ананд! Прелестная пташка! Браслет ее?
– Да отвяжись ты со своим браслетом! Речь идет о моей судьбе. Жизнь моя, можно сказать, решается, а ты…
Друзья уселись на диван.
– Она в Найроби. Дядя выбрал ее мне в жены. Я ведь тебе уже говорил.
– А!.. Так это та фотография! – воскликнул Раджа. – А я-то думал, что это обладательница потерянного браслета!
Ананд терял терпение. Он взглянул угрожающе на друга и, отвернувшись от него, уставился на озеро Дал, изображенное на фотообоях. Спустя минуту он успокоился и продолжил тему:
– Представляешь, он уже и к свадьбе готовится!
– Вот это ход! Поздравляю!
– Но с чем? Мне это не по душе! Повторяю: я первый раз вижу ее – и сразу свадьба! – Ананд заметался по кабинету, как лев в клетке. – Разве так делают?! – искренне возмущался он и, словно разговаривая сам с собой, анализировал обстоятельства, которые незаметно загнали его в тупик:
– Верно! Дяде я обязан многим: он меня вырастил, обеспечил мне карьеру, заботился обо мне… Но тут он неправ! – твердо заявил Ананд и посмотрел на Раджу так, словно впервые увидел его. – Представь себе на минуту: тебя неизвестно на ком женят, а потом ты будешь мучиться всю жизнь. Разве так можно?!
Раджа сочувственно посмотрел на друга, и ему стало искренне жаль его. Он тоже встал и прошелся.
– Да, я с тобой полностью согласен… Но положись на мою дружбу. Я знаю, что надо сказать дяде! Позвоню ему и все объясню! – твердо заявил он, решительно направляясь к телефону цвета слоновой кости, стоявшему на невысокой тумбе красного сандала.
